"Мама"

      Будьте осторожны в своих желаниях… да?       Когда ты стал таким взрослым?       Я привела в свой дом отщепенца, неприспособленного к жизни в обществе. Я помню, как в первый месяц боялась доверить его жизнь прислуге, всё время сбегая от своих рабочих обязанностей и наблюдая издалека, ведь он делал свои первые шаги неуверенно и робко, как новорождённый оленёнок, не выражая своих удивления и восторга открыто, но я видела, как разгорался его энтузиазм в карих глазах. Лишь спустя месяцы мне удалось выдохнуть. Когда он впервые улыбнулся и улетел в школу со счастливым трепетом на лице, рассказывая на ходу о своих планах нашей домоправительнице миссис Джонатан, уверенный, что мне его истории о похождениях с новыми друзьями интересными не будут. Наверное, так оно и было, ведь общение между нами было строго косметическим. Я выполняла роль матери лишь на бумаге, а он, благодарный за новую жизнь на широкую ногу, не вредничал и не доставлял мне никаких проблем.       Проблемы нашли меня сами, когда мой отец, узнав какую подлянку в виде усыновления взрослого лба устроила я своей великой семье, ожидающей завершения выгодной сделки, прилетел ранним утром из Калифорнии и заявился в мой дом, с порога чехвостя меня самой честной ненавистью, на которую был способен. Я лишь смеялась в ответ на его высокомерные реплики по поводу «позора семьи, оскверняющего династию Лоуренс». Тоже мне, император нашёлся. Он почти плевался мне в лицо и я честно была готова к тому, что он влепит мне смачную пощёчину за проявленное хамство, но вернувшийся со школы Феликс, что в ужасе застыл на пороге разворачивающихся ругани и унижений, разжёг во мне пламя защитных инстинктов. Я ненавидела своего отца. Он растлил меня в пятнадцать и ненависть в его глазах была идентичной той, что я видела в моменты своего неповиновения в молодости. Я смогла с этим справиться, меня спасли и вернули к жизни, но чувства паники в тёмных углах ночных помещений до сих пор преследовали меня мрачными тенями, и всё, что я могла – это бороться в одиночестве с отголосками страхов своего прошлого. Я стала идеалом собственных мечтаний, актрисой в театре одного актёра, позабывшей как именно нужно возвращаться в облик истинной себя и найдя утешение в бутылке. И лишь подсознание навязчиво нашёптывало мне о моей человечности, внушая о тех самых уязвимых чертах, что я душила в себе более десяти тяжёлых лет за маской сарказма.       Феликс напугал меня своим появлением, но и сподвигнул к действию, и я больше не могла скрывать от него правду о его усыновлении и о своей семье. Он увидел настоящую меня: уязвимую, обозлённую с пущей ненавистью в голубых глазах, когда я едва не сломала своему отцу руку, хотя в прошлом точно бы позволила себя ударить.       Но не тогда, чёрт возьми, когда несла ответственность не только за свою жизнь.       Лоуренсы унеслись из моего дома, сверкая пятками, ведь они никогда не сталкивались с неповиновением от их, всегда послушной дочери, даже после чудовищного акта насилия над ней много лет назад, но сейчас, вероятно, почувствовали, как чаша весов всколыхнулась не в собственную пользу. Я не была столь слабой. Моя репутация могла работать как против меня, так и в мою пользу, и я понимала, что пора бы действовать, чтобы публично разорвать все связи со своей чокнутой семьёй и обрести настоящую свободу.       С того дня мальчик потянулся ко мне. Принял условия и причины его нахождения в моём доме уверенным, смиренным кивком и спросил что он должен делать, чтобы выполнить свои обязательства передо мной как сын и как… Часть моей семьи.       Забавно. Я не видела в нём семью. Только инструмент для достижения собственных целей, но с того дня что-то в моей эгоистичной душе щёлкнуло и у меня появилось безмерное желание баловать его.       Я пыталась не быть навязчивой, прикрываясь тем, что мне нужно было влить его в высшее общество, но и сама не заметила, как стала зависеть от его компании и внимания. Длительные командировки всё сильнее утомляли меня, а краткие прогулки по брендовым бутикам или походы в СПА вместе с Феликсом доставляли всё больше особенного удовольствия и восполняли чувство многолетнего одиночества, конвертируя его в трепетное душевное тепло.       Я видела, как он на меня смотрел. И мне нравилось как он на меня смотрел, но всё это казалось лишь невинным мелким флиртом. До поры до времени.       — Нет, стой, хватит… — срывались с моих уст правильные, здоровые мысли, но пальцы жадно цеплялись в мягкие, ещё не сильно испорченные осветлением волосы парня, удерживая его голову на месте. Я услышала, как он хмыкнул и этот звук, разбившийся о влажные складки моего собственного возбуждения вырвал из меня настолько позорный стон, что я едва узнала собственный голос. Его хватка на моих бёдрах только усилилась, а я откинулась на спинку дивана, боясь даже изъявить желание открыть глаза, ведь прекрасно знала, что увижу самый заветный сон наяву. Феликс так нагло и воодушевлённо принялся нализывать чувствительную часть меня, экспериментируя с разными давлением и ритмами, словно Tootsie Pops, высасывая обильные соки из моей жаждущей сердцевины со страстью дикого зверя. Чёрт возьми, я не знала что творила, и я не опустилась бы до подобного, если бы не дерзкий взгляд этого смелеющего на глазах мальчишки сегодня днём в момент, когда его существенно выпирающий член из строгих чёрных брюк так нагло тёрся о мою промежность в туго натянутом вечернем платье, недвусмысленно мне намекая. Намекая? Подобрала же слово. Да он почти кричал мне взглядом, что хочет трахнуть меня в том пустом коридоре National Gallery of Art Вашингтона, куда мы летали этим утром.       — Вкусная… Я съем тебя… — шептал он, практически не отрываясь от моих мокрых половых губ, ловко маневрируя языком и с громким чавканьем проглатывая обильно выделяющуюся ему на язык влагу. Я слышала это и дрожала в предвкушении, несмело приоткрывая веки, но отворачивая голову в сторону. Я не была зажатой, но даже я могла чувствовать стыд, когда моё тело с удовольствием отвечало на ласки моего… О боже, пасынка, что я творю, чёрт возьми?!       Холод охватил моё замедленное алкоголем тело, когда я, сквозь дымку больных соблазнов, уцепилась за остатки разума и всё же отцепила от себя задыхающегося мальчишку за плечи. На что он даже и не удивился, нахально ухмыляясь и облизывая свои влажные от смазки и покрасневшие губы. То, как он смотрел на меня, заставило меня подавиться чёртовым воздухом.       Он выглядел зверски голодным.       — Прекрати. — я пыталась говорить твёрдо, хотя мои бёдра, дрожащие в его цепких ладонях, буквально выдавали меня. Его глаза почернели от похоти, а пухлые губы смотрелись слишком соблазнительно, испачканные в моих выделениях. Я не осознавала, что дышу через раз, наслаждаясь прекраснейшим видом мальчишки у моих разведённых ног, с обожанием и любовью взирающим на меня снизу вверх. Моё сознание кричало мне остановить это безумие, но испорченная сущность подкидывала идеи оседлать это прекрасное лицо, сдавив его нежную шею и заставив Феликса задыхаться от любви ко мне.       — Нет. — отрезал он, словно я сейчас не с семнадцатилеткой, а с Чаном разговаривала. Я растерянно моргнула, впервые в жизни понимая, что не имела понятия что мне делать и как взять контроль обратно над своей и над его жизнью.       — Что ещё за «нет»? — я теряла уверенность, мои руки на его плечах дрожали, а пацан умело воспользовался этим, выворачиваясь, перехватывая мои ладони и целуя мои пальцы. В моей груди что-то сжалось, когда я почувствовала прилив возбуждения во время спазма мышц внизу живота, когда Феликс с голодным энтузиазмом обсасывал мои пальцы, вбирая в рот каждый из них по очереди.       — Поздно ломаться, «мама». Я знаю, что нравлюсь тебе. — мурлыкал он, протягивая ладонь к моей промежности снова, а я застыла в изумлении, осознавая насколько же грязно, пóшло и возбуждающе звучит из его уст это его… «мама». Мы не семья, но его безграничные доверие, преданность ко мне и зависимость от меня будоражили моё больное сознание и что-то в моей груди шевелилось, когда Феликс вновь уже увереннее продолжал ласкать меня, целуя мои бёдра. Его аккуратные пальцы нежно раздвинули влажные складки моей вульвы снова и он, улыбнувшись в ответ на мой интерес, смешанный с растерянностью, в этот раз с научным любопытством принялся изучать её. Чёрт, я даже на приёме у гинеколога в подростковом возрасте так неловко себя не чувствовала. Он бережно обвёл полоску кожи вдоль, сгребая пальцами всю стекающую влагу по пути и скользнул внутрь, а я сжалась и выдала такой жалкий скулёж, что надо мной даже посмеялся семнадцатилетний ребёнок.       — Ммммпф, — его низкий, глубокий стон выбил из моих лёгких кислород, тут же разгоняя кровь по венам быстрее, когда его пальцы во мне замерли, а он сам с блаженным наслаждением на прекрасном лице прикрыл глаза и уткнулся носом в мой вздрогнувший живот. Я растерялась, но моё тело ответило за меня, сжимая его пальцы охотными спазмами и парень сорвался, принимаясь целовать меня везде, где дотянется и исследовать мои внутренние стенки глубокими проникающими движениями, поглаживая клитор другой рукой. — Боже, Софи, знала бы ты сколько раз я мечтал оказаться в тебе, пиздец… — почти скулил он жалобно, не в силах оторваться от моей кожи, спускаясь всё ниже и ниже. Я сжала зубы и прикрыла рот, чтобы сдерживать позорные всхлипы.       Это сводило с ума. Я чувствовала, как краска приливает к моему лицу, ведь это я была опытной, это я знала всё о сексе, но под влиянием какого-то школьника с какого-то лешего вдруг и сама превратилась в краснеющую девственницу. Мне было стыдно. Но уже спустя секунд пятнадцать я уже сама подавалась бёдрами навстречу его пальцам, аккуратно проникающим в мои влажные тёплые стенки и растягивающие меня с моей же обильной смазкой.       — Феликс, ты же понимаешь, что… — медленно начала я, с трепетом отмечая, как собственная ладонь моего пасынка скользила под слои его одежды и как его дыхание становилось тяжелее, когда он ласкал одновременно и себя и меня. О чёрт, моё тело реагировало на его эмоции и чувства гораздо сильнее, чем на стимуляцию. Я наблюдала за его сосредоточенным в благоговении лицом, не замечая, как сильно сжимала пальцами обивку дивана, или как больно кусала собственные губы.       — Понимаю.       — Нам нельзя таким заниматься…       — Мы никому не скажем.       — Но я ведь… Твой опекун? — попыталась аргументировать я, не придумав ничего умнее, хотя мои пальцы против воли разума переплетались с его волосами и уже тянули его голову к моей влажной промежности снова. На этот раз он поднял на меня глаза и мы на секунду переглянулись. Короткий зрительный контакт сказал нам обоим о многом и мы, словно договорившись о чём-то без слов, синхронно ухмыльнулись.       Почему я вообще спрашивала об опекунстве семнадцатилетнего пацана? Возможно, не будь я пьяна и столь молода, то и не совершила бы глупости, которая, несомненно, отпечаталась в моей памяти на всю жизнь после сегодняшней ночи. Но в тот момент мне было больше некого спросить. Те отношения были построены лишь между нами двумя, и хоть я была более зрелой, Феликс тоже повидал на свои лета много разношёрстного дерьма, а потому и был весьма смышлёным.       Возможно, так я успокаивала себя за совершаемые ошибки, убеждая себя в том, что мы совершаем их вместе. А возможно, и пыталась переложить ответственность на его хрупкие плечи, но… Мне до сих пор кажется, что вернись я сейчас в тот самый день и встреться с тем же самым выбором –сорвалась бы без сомнений вновь, услышав заветное:       — О Боже, я люблю тебя… — с азартным блеском в глазах, тихим, прерывистым шёпотом промолвил Феликс, получив своё безмолвное разрешение и вновь впился в мою влажность губами, с довольным мурлыканием посасывая мой клитор и усиливая свои толчки внутри меня пальцами.       — Блять, Феликс… — жалобно взвыла я, дурнея от коктейля переполняющих меня ощущений и упиваясь чудесным видом его влюблённых глаз, что не отрывались от моих в момент, когда он делал такие взрослые вещи. — Когда ты вообще этому научился? — с трудом хрипела я, понимая, что ещё чуть-чуть и наша жизнь никогда не будет прежней. Чёрт, да она уже не была, ведь как бы неправильно это ни было, я не хотела, чтобы это заканчивалось.       — Что, неплохо? — самодовольно съязвил он мне в ответ с кошачьей ухмылкой, захватывая губами горячую плоть и выпуская с громким причмоканием. Он вдруг остановился, задумываясь о чём-то на пол секунды, а после, шумно вдохнув аромат моего возбуждения с примесью мускуса, вытащил пальцы из моего влагалища и поднял невинный взгляд на моё лицо.       Моё сердце колотилось как бешеное, когда я поняла, на что согласилась. Я чувствовала, будто участвую в первом в своем жизни опыте, хотя именно Феликс здесь был несовершеннолетним и неопытным.       — Мам, — растягиваясь в улыбке, начал он поднимаясь с колен, а я вздрогнула от его саркастического обращения. — Научи меня правильно трахать тебя, моя горячая сексуальная милфа. — улыбка стала ещё шире, а он сам навис надо мной, закончив облизывать свои пальцы.       — П-правильно тра… Милфа…? — я не успевала удивляться новым открытиям и тому, какие же грязные и развратные стороны себя всё это время скрывало от меня это невинное создание, но мой раскрытый в изумлении рот был перехвачен нахальными губами мальчишки.       Осознание запретного союза и горячий язык моего пасынка, неумело, но настойчиво исследующий мой рот, снесли мне напрочь крышу и я с довольным мычанием сплела свой язык с его, притягивая желанное тело к себе и сжимая его ягодицы в своих ладонях. Сам же Феликс, вопреки собственной просьбе, учиться ничему не собирался, нетерпеливо распоясывая мой халат и стискивая в мальчишеских руках пышные, сочные груди, на которые он позволял себе так бессовестно пялиться даже когда я была в приличной одежде. Его неопытным и неумелым движениям могло не хватать изящества, но они питались первобытным голодом и инстинктами, ведь Феликс всё же был мужчиной. Я охотно подавалась ему навстречу и бесстыдно стонала ему в рот, в порыве страсти помогая избавить от одежды себя и его. Он вгрызся мне в сосок, задрав сорочку, когда мои трусики уже улетели куда-то за диван, а его колом стоящий член, весь мокрый от предэякулята, упёрся мне в истекающий желанием вход.       — Моя… Ты моя, Софи… — прошептал он низким, опасным шёпотом куда-то мне в шею и я вдруг почувствовала сильную, болезненную хватку в своих волосах. Феликс притянул моё лицо поближе к своему, навис надо мной, едва касаясь моих губ своими и… я впервые в жизни испытала страх, не узнавая своего доброго и покладистого воспитанника. — Никаких «папочек» в доме. — низким, гортанным рыком выплюнул он мне в лицо и с блаженным стоном ворвался в мои влажные, ожидающие трения стенки, припадая и к моим губам.       Осознание его признания в том, что он подглядывал за мной и Чаном в ванной, нехило так проехалось по мозгам, но темп, что задал мальчишка, будто сорвавшийся с цепи и теперь вжимающий меня в диван, пытаясь параллельно высосать и мой язык через рот, немного мешал мыслить. Я заскулила, как позорная шлюха из дешёвого клуба, с восторгом принимая его доминирующую сторону и крепко обхватывая его талию ногами, за что получила хвалебный шлепок по бедру.       — Ты меня не слышала? — продолжал нападать на моё тело и психику Феликс, а я действительно не слышала. Мой слух, кажется, притупился, полностью сосредоточившись на молодом, энергично вбивающемся в мои сжимающиеся стенки члене, что так приятно и дразняще щекотал мне внутренности и заставлял меня хотеть ещё и ещё.       — Я слышала, слышала… Не будет… Ах, да!.. — мои слова, кажется, подстегнули его и он поднялся в полный рост, подтягивая меня за бёдра и вбиваясь ещё глубже и размашистее.       — Отлично, «ма-ма». А теперь скажи чья ты. — я приоткрыла глаза и рот, замечая насмешку в его взгляде. Феликс трахал меня, периодически закусывая губы в блаженном кайфе и я чувствовала, как жадное сканирование моих оголённых участков тела горящим от похоти взглядом, только увеличивает его энтузиазм. Его ладони увлечённо гладили мои талию, живот, спускались к клитору, сдавливали и сжимали его, а стенки моего влагалища сжимали его член в такт его настойчивым толчкам.       Я напряглась всем телом от такого грязного вопроса, прекрасно понимая, что за ним крылось. Он хотел не просто меня. Он хотел извращённого союза со мной, и сейчас, видя как мои глаза закатились от восторга, Феликс наклонился ко мне, вцепившись одной ладонью в моё бедро, чтобы удержать меня на месте, а вторую вплёл в мои волосы, придерживая мою голову на весу и не давая мне отклониться к обивке дивана.       — Не слышу. Ну же. Чья ты «мамочка»?       Грязно. Блять, грязно, унизительно, пóшло, но чертовски возбуждающе, и я с хрипом вместо стона, теряя контроль над собственной адекватностью, прижала его таз к своему бёдрами и ухватилась за крепчающую мужскую шею, обнимая Феликса и прижимаясь к нему грудью.       — Чья, Софи?! — рычал он мне в губы. Я тянулась целоваться, но Феликс уклонялся, его глаза практически горели безумием, когда он требовал от меня ответа. Он не сбавлял темпа, я чувствовала, как он тяжело дышал и каким влажным от пота становилось его тело. Осознание того, что именно я довела такого покладистого и сдержанного мальчика до грани безумия, опьяняло меня и я чувствовала, как мышцы внизу живота запредельно натягивались, скручивались и доводили меня до экстаза.       — Твоя… Я твоя, Феликс… — проскулила я в ответ, жалобно всхлипнув, и мне позволили недолгий поцелуй, что усилил ощущения от рваных толчков в моём тазу ещё немного. Феликс чуть сильнее сжал моё бедро, больно кусая меня за губу, когда вновь оторвался и вновь задал вопрос шёпотом, со смесью больной одержимости:       — Моя «кто»? — для него было важно, чтобы я признала свою слабость перед ним. Его карие глаза прожигали меня немым вопросом, когда он благоговейно коснулся губами моего подбородка, вызывая дрожь по нашим сплетённым телам и мир словно бы замер не насколько секунд, а звуки приглушились, когда мой пасынок замер во мне.       — Я твоя… «мачеха». — выдавила из себя я, замечая, как он прикрыл глаза и ощущая, как вжался членом в мои спазмирующие стенки до упора на медленном выдохе. Я чувствовала, что мне ещё нужны движения, что я нуждаюсь в том, чтобы он ускорился, что хочу больше удовольствий, но интимность момента и несвойственная мне неуверенность не позволяли мне и рта раскрыть.       — Верно, Софи. А я твой пасынок, который прямо сейчас трахает тебя. — Феликс вгрызся мне в шею и высвободившись на секунду из моего горячего и истекающего нашими соками тепла, ворвался сильным толчком снова по самую шейку матки, вырывая из моих лёгких восторженный крик. Натянутые мышцы словно разорвались, болезненные укусы, успокаиваемые мягким языком на нежной коже шеи усилили мой оргазм и я изогнулась в его руках, просяще подставив бёдра и отдаваясь этим ощущениям без остатка. Он сильнее укусил меня, низко постанывая от удовольствия и сжимая в руках мои плечо и грудь, когда его дрожащее тело замерло внутри моего и он излился внутрь моих спазмирующих стенок, заполняя меня своим семенем. О контрацепции тогда никто не думал. Мне было плевать, а Феликс был слишком молод, чтобы брать на себя ответственность, скидывая все взрослые вещи на более взрослого человека, то есть – меня.       Я помню, как он специально поёрзал внутри меня немного дольше, даже когда его член наполовину расслабился во мне, увлечённо продолжая наслаждаться безграничным доступом к моему телу, и с причмокиванием оставляя дорожку из засосов на моей шее. Феликс будто бы хотел заявить обо мне, как о своей собственности внутри и снаружи, жадно жамкая мои ягодицы и мурлыкая в ответ на мою ленивую податливость.       Он заскулил, или даже запищал почти фальцетом, когда его размякший член выскользнул из всё ещё немного онемевшей от удовольствия киски, выпуская за собой струйку густой белой спермы, ровно стекающей вдоль полоски кожи между ягодиц и пачкая мой белоснежный диван. Довольный увиденным зрелищем, Феликс не удержался и прильнул к моей острой коленке, кусая и целуя нежную кожу, не в силах совладать со своими чувствами, переполняющими его, пока его пальцы лениво размазывали сперму по моим покрасневшим от трения складкам.       — Никогда не видел ничего прекраснее.       Мне было лень что-то отвечать ему. Я уже тогда понимала, что Феликс – «себе на уме», что я крупно влипла, что теперь от него хрен избавишься.       Но пальцы моей руки, лениво пересчитывающие мягкие блондинистые волосы моего сладкого мальчика, которого я уже успела притянуть к своей груди и зажать в объятиях, работали отдельно от тела. Он тяжело и прерывисто дышал, прильнув ко мне, и практически мурлыкая, словно кот, объевшийся сметаны, выискивая моего тепла и защиты и снова меняясь местами в наших социальных ролях.       Я влипла, но мне это нравилось.