Полотно мести: Альтернативная история двух убийц.

       «Я — Билли, пишу маленькую историю на этом долбанном блокноте, который я купил совсем недавно. Купил в маленьком магазинчике посреди леса, перед этим, разумеется, одев на себя нужный костюм. Так сказать «вторую кожу». От этого блокнотика пахнет свежестью и новизной, а я собираюсь запачкать его чернилами, чтобы немного рассказать о себе. Знаю, когда ни будь, нас поймают. Этого не избежать, рано или поздно. И будет приятно, если через много-много лет нас с Моно будут вспоминать, покрываясь холодным потом и мурашками. И мою маленькую историю будут воспринимать как «Рукопись серийного убийцы Лузиана и Техасы». А я в аду, буду посмеиваться над тем, как ученые сотый раз перечитывают ее и разбирают каждое слово.        Я опишу свое детство, и если хватит места, даже немного о моей работе. Ну как «работе». Стараться над любимым делом означает — отдыхать. Хотя…не припомню чтобы я по настоящему расслаблялся в последнее время.»        Тогда, еще в детстве, я жил вместе с родителями и служащими в богатом районе Лузиана. Все было довольно однообразно, тяжело и стабильно. Мои родители были очень строги. Однако, баловали меня потому что я был единственным ребенком в семье. Они возлагали на меня большие надежды. Хотели, мол, чтобы я продолжил наш семейный бизнес, а именно, разведение крупного скота и отцовский мясокомбинат. Довольно прибыльный источник дохода. И чистый, так как всю грязную работу и уход за животными берут на себя чужие руки.        Мои учителя научили меня грамоте. Поэтому, вы наверняка не увидите в моих рукописях грамматических ошибок или прочих бесящих отпечаток. Ведь мои наставники научили меня писать, читать, считать, и даже немного рисовать. Иногда я крал их документы, и на чистой стороне рисовал животных из учебников по биологии. А они ничего не могли мне сделать. Все что было в их силах, погрозить мне пальцем и пойти заново печатывать все на дорогостоящей бумаге.        Как-то моя мама открыла для меня библиотеку. Огромный зал с высоким потолком. Поначалу, я то и дело убегал от туда к уличным мальчишкам и девчонкам, оправдывая все это «скукотой» монотонных текстов на бумаге. Но все изменилось в тот момент, когда я забрался повыше. Туда, откуда мне запрещали брать книги, и взял оттуда несколько художественных произведений. Я наизусть помню их названия, так как до сих пор люблю их перечитывать.        — «Изверг»        — «Мясники»        — «Киллер Казаного»        — «Врачи — убийцы»        — «Идеальное убийство»        Да уж…по названиям можно понять, содержание этих запретных от чужих глаз текстов. Слугам было все равно что я читаю. Каждый раз когда я задерживался в библиотеке допоздна, они лишь подозрительно глядели на меня, а потом как ни в чем не бывало уходили по своим делам. Поэтому, иногда я мог проснуться посреди ночи и незаметно пробираться в пустую библиотеку. Там я усаживался поудобнее, облокачиваясь на скрипучие полки, и брал в руки нужные мне книжки. К счастью, мои ночные похождения оставались безнаказанными.        Позже, я наткнулся на еще один интересный отдел — отдел медицины. Мне нравилось брать огромные тома посвященные анатомии, биологии, химии, физиологии. Читать насыщенные страницы, пропахнувшие воском горящих свеч и пыли. Я любил рассматривать картинки на этих листах. Обожал узнавать что-то новое про свое тело и практиковать выученный гранит науки на практике. Теперь уж из библиотеки меня было не вытащить. Однако, я не перестал проводить время с друзьями, и они заметили во мне ни маленькие изменения, отчего им стало немного скучно. Все меньше я понимал их, а они — меня. И вскоре мы почти разлучились.        Однако, в самом доме дела шли все интереснее. Я вбил себе в привычку практиковать свои знания на слугах, тем самым отвечая на свои оставшиеся вопросы. Каждый день я то и дело донимал их. И с каждым разом мои планы становились все более точными и реализуемыми. Как-то я проверил на кухарках свои догадки насчёт создания чуточку ядовитых бомб вонючек. А бывало, строил хитрые ловушки для горничных, которые почти всегда шли на поводу пока не просекли мой род деятельности. Также, совсем забыл уточнить. Одними из самых основных «подопытных кроликов» были сами животные. В основном грызуны и птички, так как к крупному скоту на ферме меня строго на строго не подпускали.        Я так вдохновился от тех художественных книг, о которых я упомянул ранее. В них рассказывалось о жизни и повседневной рутине «маньяков» и сумасшедших. Эти люди, чьи личности и история вроде бы были напечатаны на обычной дорогой бумаге — так вдохновили меня. Их натура заставляла армию мурашек пробегать по моей коже. Я полностью, будто бы с головой в воду, погружался в чтение, и уже становился частью этих рассказов. Тогда я и понял, хочу быть как мой отец! Но не в том смысле, чтобы нудно руководить производством, а в том смысле чтобы пародировать его «личную» жизнь.        Он часто измывался над слугами или просто рабочими, отказывавшимися ему повиноваться. Когда я начал проникать в тайны этого дома, то многое узнал. Оказывается, если достаточно постараться и быть незаметным, много чего нового можно узнать о окружающем тебя мире. Так я и узнал о «подвальном помещении», и прорытых подземных путях, которые должны были пригодиться в экстренных ситуациях.        Там отец и снимал свою маску притворной сдержанности и вежливости. Когда он взмахивал плетью, его лицо мрачно искажалось в широкой улыбке, и он все никак не мог насытиться происходящим. Ожоги, синяки, глубокие царапины и красные пятна от ударов плетьми, а иногда и отсутствие зубов и некоторых ногтей — все это обязательные последствия после его «наказания».        Также отец очень любил учить меня нравам и моралям. Чаще всего это происходило за семейным столом. Я с удовольствием ел приготовленную кухарками еду, с желанием бросить в сторону столовые приборы и в конце трапезы облизнуть тарелку, но сдерживался, так как вот он, мои родные отец и мать сидят передо мной.        — «Тот кто попадает в ад, никогда не вернется оттуда.» — Сказал как-то он за столом, видимо где-то прочитав, и с тех пор я не могу забыть этих слов.        Он часто упоминал фразы из своих любимых фильмов или книг. Как-то я даже услышал культовые фразы из его запретной литературы, которую я к тому времени успел перечитать.        Но, не смотря на иллюзию стабильности, моя жизнь понемногу изменялась, становилась сложнее. Каждый раз встречаясь с друзьями, я пытался донести им свои идеи. Но они были слишком слабы, или же человечны, для их осуществления, и я понял что союзников среди них искать бесполезно. Хотя, Кевин слушал меня дольше всех. Ему нравились мои мысли, так как он всегда был смелее и кровожаднее остальных. Однако, дальше обычного задродства, побегов за кем-то или маленького избиения он не заходил. Хоть и в будущем — стал намного жестче. Моно рассказывал мне про то, как он научился обжигать сигаретами тех, кого заприметит. На его белоснежном теле до сих пор остались эти маленькие шрамы.        Тогда я очень хотел себе лучшего друга. Да, друзья, хоть и не смотря на большое недопонимание между нами, все же формально оставались моими сотоварищами, но эта дружба была не перспективной. И все чаще, пялясь в потолок ночью, я представлял будущего идеального напарника. Такого…хладнокровного, маниакального, с огромной тягой к знаниям. С большущим талантом и предрасположенностью к делам которые меня интересуют. Но такой друг все никак не хотел появляется в моей жизни. Но его образ становился все отчетливее. И я все четче ощущал что в один день я буду прогуливаться по улице и встречу его. Поэтому, я пошел знакомиться в более бедный район, в поиске кого-то подходящего. И вот, я стоял на темном одиноком переулке зимой. Хорошо одетый, укрытый с ног до головы в отличии от высокого длинноволосого парня неподалеку. Он ни сразу заметил мое присутствие. Я узнал его — Моно Ланиус, семья Ланиусов. У него был старший брат Джованни, который работал на моих родителей и рисовал для них работы, чтобы украсить наш скудный интерьер. Этот загадочный пацан, склонился над изуродованным трупом мертвой вороны, которая безжизненно валялась на белоснежном снегу. Он рассматривал ее и немного посмеивался, своим весьма глубоким и протяжным голосом. Я сделал шаг вперед, моя нога со скрипом провалилась в толстый слой снега и утонула в нем.        — Ааа?! Что? Кто здесь?        Тогда он напугано обернулся ко мне. После чего немедленно встал на ноги и устремил на меня свой удивленный взгляд. Меня сразу же привлекли его большие темные глаза. Словно кошка, бегающая своими круглыми словно яблоки зрачками, и следящая за бегающей мышкой.        — Ты ведь Моно Ланиус, верно?        — Д-да… Мне надо идти!        Он убежал. Так быстро унес ноги что я и не заметил как он скрылся за поворотом. Тогда я не принес этой встрече особого значения. Однако, начал присматриваться к нему. И все чаще, приходя в город в нестандартное время, встречал его. Я часто ловил его в момент, когда он измывался над трупом какого-то зверушки, однако делал это чисто из удовольствия, и совсем не имел кого ни будь «медицинского контекста». Я видел его гуляющим поздно ночью на улицах, подозрительно следящим за всеми, до того момента когда его брат, Джованни, не подзывал его к себе, ласково приглашая зайти домой.       Тогда я и к Джованни стал приглядываться. Простодушный паренек, всегда может найти что-то хорошее и подчеркнуть это. Часто делает комплименты, из-за чего наши горничные его обожали, и незаметно прятались по углам когда он приходил. В том числе он очень нравился моей маме, но не отцу. Папа на дух его не переносил. Так как иногда он мог застать папу за отсчитыванием слуг, как всегда по нелепым причинам, и начинал защищать их, что и приводило к скандалам. Я даже слышал, что отец хотел привести его в подвал. Однако благодаря маме он легко отделался. С того дня, как он узнал про отношение отца к нему, он оставался холодным по отношению к моим родителям, но вот со слугами он сдружился еще больше. В том числе со мной. Как-то раз он даже тайно принес мне вкусный леденец.        — Я подарил точно такой же моему братику, хочешь попробовать? — Сказал он.        Этот маленький подарок оставил приятный след на моем сердце, и я с удовольствием съел леденец, хотя ел таких тысячи.        Что насчет моих родителей, я начал испытывать к ним неприязнь. Годы шли, а они все больше нагружали мои плечи ответственностью. Больше забирали у меня, запрещали, большего ожидали. И вскоре они начали раздражать меня. Отец становился все нервнее, мать — глупее. Все в доме пошло на перекосяк. Вскоре я узнал что горничные тоже терпеть не могут моих родителей, и даже ежедневно проклинают их, в том числе меня.              Меня наверняка любили еще меньше чем маму и папу. Хотя, неудивительно, если я мог использовать слуг как подопытных кроликов. Все больше я хотел походить на тех персонажей из запретной литературы. Все больше я хотел подрожать им, быть таким же хитрым, хладнокровным, пугающим. Я представлял как люди прочтут мое имя в газете, и по их телу пробежит орда мурашек. Лишь одно мое имя, и все что стояло за ним должно вызывать неподдельный ужас. Думаю, сейчас, когда нам с Моно посвящена ни одна городская газетенка, это желание осуществилось. Еще вначале нашей карьеры, каждый раз когда я выходил на улицу, то обязательно встречал любопытных и напуганных горожан, что так боялись быть «следующими» жертвами. И именно это и делает меня счастливым, насыщает мою горячую кровь.        И все же, я видел свое будущее размыто. Будто я смотрел на накопившуюся темноту в конце лестницы, ведущей в подвал. Никогда не знаешь что тебя в ней поджидает, однако понимаешь, что там — опасно. Какая-то часть меня все же желала пойти по легкому пути, сделать все так как того желал мой отец. Однако, я чувствовал как все чаще меня посещают мысли о том, как бы покинуть родительское гнездо. Упасть из него словно птенчик, так и не научившись летать, и продолжать опасную жизнь на дикой, неизведанной земле.        Так вот, все изменилось в тот день, который по началу казался мне самым обычным. Я в очередной раз просидел пол дня в библиотеке, поужинал вместе с отцом и матерью. Даже Джованни приходил со словами что принесет законченную работу ночью, и если они будут спать, передаст их через слуг.        Я как обычно лег спать. Укрылся тяжелым одеялом, и совсем скоро словно куколка, уснул окруженный теплом. Сон был сладок, так как всю ночь было непривычно тихо, и были слышны лишь убаюкивающие голоса сверчков за окном. Они прекрасно погружали меня в глубокий сон. Меня — тогда еще совсем молодого четырнадцатилетнего парня        Но, мой прекрасный глубокий сон привал странный топот и скрип. Я недоверчиво открыл глаза, и не сразу понял что меня окружали языки пламени. Они ослепляли меня своей яркостью и высотой, с которой они тянулись к потолку, словно соревнуясь друг с другом в скорости. Легкие быстро заполнил густой дым, и вскоре мне стало совсем тяжело дышать. Особняк был деревянный, поэтому неудивительно что он так сильно разгорелся. Оставалось лишь ползти как гусеница по полу, пытаясь вкрадчиво добраться до двери ведущей в коридор.        Я дернул за горячую металлическую ручку. «Жжется!». Но даже не смотря на все мои усилия, на первый взгляд все было бесполезно, ведь дверь была под замком и не поддавалась. Тогда меня охватил ужас. Впервые ноги стали ватными, а все мое существование нелепым. Я почувствовал себя таким жалким и уязвимым, что по щекам потекли слезы. Однако, все обошлось. Спустя некоторое время, когда языки пламени норовили поджечь меня словно очищенную курицу, дверь упала под весом обвалившегося потолка, и я смог хоть и с трудом, но пролезть в коридор. Я то и дело слышал крики напуганных слуг, и благодаря им, кажется, мне ужалось понять все произошедшее.        — Печи! Печи на кухне! Они взорвались!        Кто-то подо мной уносил ноги, наваливаясь всем телом на горящие доски. Я сразу же выглянул через ближайшее окно на улицу, будто это могло спасти меня. Наш особняк находился на лужайке. Соседние дома богатого района погрузились в глубокий сон, храпя себе под нос далеко на горизонте. Слуги толпами покидали дом, мешаясь под ногами друг друга и утопая в чужих руках. Истинное лицо человека проявляется лишь в опасной ситуации, и по ним было ясно что они лишь жалкие, грязные и эгоистичные слуги которые могут позаботиться только о себе, ни говоря уже о родителях. Что не удивительно, если учитывать наше к ним отношение. Хотя, в этом доме всегда каждый был сам за себя, такая обстановка смогла воспитать во мне крайнюю предусмотрительность, ибо в стенах особняка палец в рот не клади, что ни будь да случится.        Первым же делом я предпочел побежать к родителям, словно маменький сынок прижимающиеся к подолу платья матери. Но…дверь была забаррикадирована длинной тяжелой тумбочкой, которая разваливалась от огня, и дымилась словно чучело. Стоило лишь прикоснуться к ней, в надежде сдвинуть с места, как моя кожа покрылась жуткими болящими ожогами. Тогда я лишь надеялся спасти их, сделать хоть что-то благородное в своей жизни, чтобы не казаться эгоистом но…бесполезно. Но вскоре я осознал, что меня толкало не чувство справедливости и забота о родителях, а скорей последствия их смерти. Ведь если они умрут, то моя жизнь пойдет на перекосяк, и я попаду к ужасным дальним родственникам которые терпеть меня не могут. Более того, им достанется мое наследство, и тогда, мне уже ничего не будет светить.        Комната была пуста. Я ожидал увидеть в ней родителей, но живых. Нет. Меня ожидало глубокое разочарование. Я довольно долго пробыл у их тел, до конца не понимая, что надо бежать, уносить ноги как можно быстрее. Но что-то останавливало меня, и это чувство стало причиной моего уродства. Я рассматривал мать, чья белоснежная кожа и волосы почти полностью обгорели, чья сожженная ночнушка уже не прикрывала скромного худого тела. Я никогда не видал любви от нее, и это вводило меня в ступор. В тех многочисленных книжках что я читал, матери были совсем другими. Они были заботливыми, нежными, любящими, согревали ребенка своим сильным материнским крылом. Но она…лишь холод и безразличие. Она и не говорила со мной почти, лишь смотрела этим странным взглядом, будто до конца не верила что я ее настоящий сын.        А что отец? Весь исцарапанный, попытался пробить тяжелую дверь руками, однако, бесполезно. Кожа на его пальцах была содрана, оголяя его мясо и артерии. Эта дверь, которая должна была защищать его от нежелательных злоумышленников, поэтому она и была такой тяжелой, стала причиной его смерти. И смерти моей матери… Он так и умер, жадным, черствым и жестоким.        Однако, в тот момент отчаяния, когда меня посещали глупые мысли о том чтобы остаться гореть в комнате вместе с ними, позади меня раздался обеспокоенный молодой голос. Это был Джованни, брат моего напарника. Тогда он был ужасно замученным, прогоревшим. Как оказалось, он пришел ночью как и обещал, и обнаружив дом в таком состоянии, немедленно вызвал пожарную службу. Однако, на этом он не остановился. Хватало же в нем благородности! Он помогал слугам выбраться из особняка, и услышав мой обиженный плач поспешил ко мне.        «Так вот он какой.» Думаю я сейчас. Моно очень любил его в детстве, все старался походить на любимого братика и оправдать его надежды, но вскоре слез с этого пути.        Тогда Джованни немедля закинул мое слабое горячее тело себе на спину, после чего постарался как можно быстрее вынести меня из дома. К тому времени я не видел ничего кроме черной воды перед глазами, множество голосов сливались в один. Я грудью ощущал как учащенно бьется его сердце, как он уставши вдыхает горячий воздух, который медленно убивает его. И зачем он только убивался и рисковал жизнью ради такого как я? Мальчишки? Может по доброте душевной, может чтобы героем показаться? Останется загадкой.        Я уснул. Захрапел на его сильном плече, предоставив свое тело полностью ему на попечение. Из-за этого, я не знаю через что ему пришлось пройти чтобы спасти нас. Но все же, он выполнил то что хотел, потому что в итоге мы стали соседями по больничной палате.        Было очень чисто, все было вымыто до блеска местными уборщицами. Солнце тогда грубо и настойчиво светило на нас своими лучами, будто стараясь поджечь прозрачную занавесь на окне. Лучи неприятно били мне в глаза, и я невольно щурился. Я понял, что был с ног до головы перевязан мокроватыми от мазей бинтами, словно египетская мумия, руки и ноги походили на зимние перчатки без пальцев. А в грудь вонзена иголка от капельницы. Рядом со мной на соседней койке лежал Джованни. Он также как и я был полностью покрыт бинтами, даже еще сильнее.        Сперва к нему приходили его родители. Мать Моно тогда была еще жива, и то и дело рыдала от состояния старшего сына. Карл, его отец, оставался убитым словно ни живой, почти не говорил и то и дело наблюдал за его измученным телом. А Моно…тогда я и встретил этого мальца, который в будущем стал моим лучшим другом и напарником. Как я и говорил, я уже встречал его до этого на улицах, но вот он кажется не узнавал меня. Оно и понятно, бинты.        Моно заходил к брату каждый день, разговаривал с ним, утешал. А Джованни поначалу даже не мог ничего ответить, так как к нему еще не вернулся дар речи. А вот ко мне никто не приходил. Дни были скучными и однообразными, похожими как две капли воды. Еда, прием лекарств, замена бинтов, сон, и так на протяжении почти двух месяцев.        Вскоре Джованни забрали домой. Как оказалось, врачи рассказали родителям лично, что ему осталось совсем недолго. И было совершенно без разницы, проживет ли он последние дни в изолированной больнице или в кругу семьи дома. Поэтому его решили забрать. Но за день до того как с него сняли повязки и увезли домой, он захотел остаться со мной наедине в палате. Постараюсь передать наш разговор в точности и в деталях.        — Билли? Так ведь? Я…хотел извиниться перед тем как уеду.        — З-з…за что?        — Я не смог уберечь вас от огня достаточно хорошо…и из-за этого вы носите такие же противные бинты. Более того, должны терпеть ужасные последствия болезни, врач мне все рассказал.        — Что он тебе такого наговорил, о чем я не в курсе?        — А…так вы не знаете… Извините, это было не тактильно. Но, уж поверьте, диагноз не из приятных…да уж, до конца жизни буду винить себя. — Он выглядел до жути виноватым, и то и дело теребил свою медицинскую рубашку.        Тогда я еще не понимал о чем идет речь, и единственное что меня волновало это его бесящий уважительный тон и благородство. Джованни еще сам не знал что отбросит коньки через неделю вторую, и мою душу медленно и уверенно разъедали его слова. Все же…он спас меня и я ему бесконечно благодарен, так как он мог бросить меня помирать вместе с родителями. Но такая добродетель загнала его в могилу, и из-за которой я до сих пор помню его. Его добрую улыбку, нежные сверкающие глаза. Помню даже как он гладил Моно по голове, расчесывая пальцами его длинные темные волосы. А Моно нравилось, каждый раз он посмеивался над этим жестом и любвеобильно обнимал руку братика. А вот когда я попытался повторить этот жест, он сразу непривычно для меня оскалил зубы и ужасно разозлился. Вот же упрямец.        — Спасибо и на том что ты спас меня. Не смей извиняться из-за таких пустяков.        — (Нервный смех) Ну…как скажете.        — Я перед тобой в неугасаемом долгу. И я хочу знать, как могу оплатить тебе.        — Оплатить… — Джованни загадочно задумался, устремив добрые глаза на потолок. — Знаете, если вы не против, я бы попросил о кое какой…услуге.        Я был упрям, так как чувствовал огромный стыд за его поступок, и не хотел оставаться в долгу. Хотелось по скорее исполнить его и как можно быстрее вернуться в старый мир, который теперь открылся для меня совершенно по новому. Вот тогда я и упал с родительского гнездышка на опасную землю, как я и хотел. Тем временем Джованни продолжал.        — Мой братик — Моно Ланиус. Вы видели его, мальчик, который каждый день приходит ко мне в палату.        — Ага, на девку похож.        — Да, я знаю…такой вот он у нас. Так вот, я очень боюсь оставлять его одного в этом мире, так как подозреваю что не смогу оправиться и встать с кровати. Уж больно мне тяжело даются шаги и обычное дыхание… Но, я бы не хотел чтобы из-за моей кончины его жизнь мигом стала адом. Я хочу чтобы у него остался человек, который мог бы защищать его, даже если меня не станет.        — А как же родители?        — Не любят друг друга, постоянно ссорятся и выплескивают все на Моно, хотя он и близко такого не заслужил. А мне остается его защищать.        — Так что ты от меня хочешь? Чтобы я охранял его или учил?        — Да. Любой ценой. Знаете, он у меня очень смышлёный, интересный, хочет как я стать художником. Думаю, вы обязательно подружитесь.        — Ты действительно… так думаешь?        — Конечно. Он доверчивый и непривередливый, будет дорожить любым другом, даже вами.        — А если я не смогу быть с ним рядом?        — Хотя бы попытайтесь, пожалуйста. Вы же сами спросили как исполнить свой долг.        — (Тяжелый выдох). Хорошо. Зуб даю, буду защищать твоего «братика» как зеницу ока, если смогу как-то с ним встретиться.        На этом наш разговор закончился, и это был последний раз когда мне доводилось видеть его. Джованни забрали, и койка осталась непривычно пустой, что нагоняло тоску. За это время он очень даже понравился медсестрам, поэтому они ходили расстроенные вестью о его скорой кончине и выписке. Но вот насчет меня…пришло время снимать бинты. Врач аккуратно снял их и подвел меня к зеркалу во весь рост, которое весело у меня в каюте. С тех пор не было и дня, чтобы я нравился самому себе. Осыпанная красными пятнами, сморщенная словно после двухчасового отдыха в ванне — кожа. А глаза…стали большими словно яблоки и отекшими. Уродец. Я ненавидел себя до самых кончиков пальцев. А ведь раньше я хвастался мускулистостью и красотой среди соседских детей.        Меня немедля отдали в местный детский дом под названием «Огонек души». Хоть на вид это место и кажется безобидным, добрым и даже дружелюбным, это далеко ни так. Воспитательницы ненавидели нас до глубины души, и были такими гладкими и вежливыми только со своими клиентами, желающими взять ребенка. Словом, клиентуры было очень мало, а детей — много. По местным слухам, кто-то даже умер в этих стенах от голода, так как воспитательница закрыла ребенка в ванне в честь наказания, а потом попросту забыла о нем. Кстати, труп нашел я, и меня тяжело побили, потому что я пытался проводить эксперименты с телом.        Дети там были…своеобразные. Старшие пользовались авторитетом и всячески потешались над беззащитными и зашуганными младшими. Забирали их порции, подарки, шутили над ними чтобы посмеяться. А я, хоть и был средненьким по возрасту и должен быть приближённей к старшим, на деле мне доставалось даже хуже чем мелким. И все из-за моей внешности, от которой даже клиенты и учителя приходили в ужас. Я голодал, меня избивали, надо мной стали смеяться даже маленькие дети. Но с другой стороны, я многому научился. Используя свои мозги смог запросто обманывать воспитателей. Мог легко и безнаказанно своровать что-то с кухни и не умереть с голоду. И вот примерно в то время произошло мое первое убийство. Сладкий привкус которого до сих пор остался на моем языке.        Ночью старшие тырились во дворе, чтобы закурить. Каждый день, один из подростков по расписанию закуривал сигарету. Все к тому времени спали, в том числе воспитатели, и мне показалось хорошей идеей подкараулить одного из них. Парень был сонен, сидел далеко от дома за забором, а вокруг не было ни единой души. Лишь мрак темной одинокой ночи и полная луна, с интересом наблюдавшая за моими действиями.        Я действовал очень быстро, не стеснялся бить со всей силы. Душить его тонкую и слабую шею, что я делал заранее взяв с собой полотенце. И я помню это до сих пор, хотя сейчас совсем не забочусь о том, оставлять ли на жертвах следы, даже наоборот, я замучиваю их до такой неузнаваемости, что собрать мои данные исходя от улик — не получится. Хотя полицейские знают наши отпечатки пальцев и даже стоп, и могут с лёгкостью определять ситуацию, в которую мы поставили жертву.        В отличии от Моно я отношусь к полицейским серьезно, хоть и претворяюсь что это не так. Все же, полиция по своей природе не так уж и глупа, и стоит брать этот факт брать во внимание. Буду рад если это прочтет кто-то из Департамента, или какой-ни будь начинающий преступник который заменит нас с Моно в случае чего. «Никогда не стоит недооценивать Департамент.» — запомните.        Я отвлекся от темы. Тот подросток — Кенжи, кореец. Переехал в США почти недавно. Но из-за отсутствия денег, его родители смогли позволить себе жизнь пусть и в благородной «США» но в каком-то дряхлом райончике Лузиана. А потом, по слухам, бум — авария, бум — Кенжи спасся так как в первую очередь думал о себе а не о мертвых родителях, в отличии от меня, и бум — оказался в детском доме в шестнадцать. Хоть над ним сначала и потешались за необычную внешность и нелепый английский язык, но он быстро влился в коллектив старших и стал одним из моих основных обидчиков. Я ненавидел его больше всех. Он говорил что-то по типу «В Корея такого урода как ты бы быстро застрелить».        Утром воспитатели и другие детишки увидели на заборе весящего корейца. Бледного словно сама смерть, с кровью из носа и кучей красных синяков на теле. В ходе дальнейшего расследования, которое проводили его друзья, оказалось что тело неаккуратно намочили, пройдясь по нему мокрой тряпкой, после чего отставили в глотке пару сигарет. Разумеется, до полиции ничего не дошло и труп паренька просто закопали, но эта ситуация мне плохо обернулась.        Конечно же, подозревали во всем меня. Так как еще кому кроме меня нужно было убивать какого-то корейца. Страшие не могли, они его друзья. Младшие на то и младшие, они не могут ничего сделать. Остается лишь средний ребенок, и по совместительству главная жертва задир. Вскоре меня стали задирать еще сильнее, отчего тело стало еще уродливее из-за многочисленных шрамов. А когда наступило второе убийство — другого подростка по имени Илон, который остался мертвым плавать в ванне — меня ни на шутку возненавидели, хоть и побаивались.        В один прекрасный день, казалось все проснулись лишь с одним общим желанием — убить меня. И как только я это понял, попросту сбежал из детского дома. Меня искали, но не могли найти. Первая ночь вне приюта я провел в старой заброшке, не смотря на то, как я поначалу боялся в нее заходить. А ведь тогда я и не подозревал, что заброшенные дома будут почти единственной крышей над моей головой в будущем. Зато, в тот день после крупных слеза пролитий, я нашел маску, которую благородно носил в последующем, пока Моно не пришил мне новую — кожаную.        Я долго-долго скитался. Каждый день по сравнению с моей прежней жизнью казался сущим адом, даже был готов пырнуть себя в живот но не решался. Я брался за любую работу и делал все что в моих силах чтобы прокормить себя. И мне было совсем не до долга перед каким-то там Джованни. Однако, вскоре я стал достаточно сильным, так как приспособился к «новому миру» в котором ныне я жил. Все же…боль — лучший учитель. Именно тяжелые времена и воспитывают в нас воинов. По крайней мере, я все же взялся за тот долг, который сам когда-то обещал исполнить.        И в один прекрасный день найдя дом Моно, я стал активно следить за ним. Много чего смог выяснить, однако все никак не мог найти момента чтобы влезть в его жизнь. Особенно тяжко было видеть как с ним развлекались друзья его отца Карла. Я видел это из окна, спрятавшись за деревьями. Как они грубо кидали его на пол, поили алкоголем, лапали его худое белоснежное тело, целовали будто…он был девушкой. Они воспринимали его как мясо с дыркой, поэтому не обращали внимания на причиндалы. Как же мне было плохо тогда, когда я понимал что не могу просто взять и влезть, надеясь на лучшее. Больше всего меня волновал отец, который пытался закрывать на это глаза, так как сам боялся гавкнуть в их сторону. Слабак. Однако…на тот момент мне было даже приятно что у кого-то такая же болезненная и сломанная жизнь как и у меня. И нравились Моно такие же вещи как и мне. Я собственными глазами видел как он рисует свои картины, и каждый раз понимал что хоть он и рисует в основном жуть, но талантом от него так и веет.        И вот, пришло время когда мы познакомились. На ферме, глубокой ночью, я спас его от задир, которые раньше вроде как были моими «друзьями», но после пожара я не осмеливался к ним заявляться. И пошло поехало. Я учил его всему тому чем сам был научен, словно старший брат — и мы, как Джованни и говорил, быстро нашли общий язык и крепко сдружились. С тех пор всегда вместе. Едим, спим, моемся, мечтаем, работаем — все рука об руку.        Кстати, спросите, а как мы собственно зарабатывали себе на банальное пропитание или другие человеческие потребности? В один прекрасный день по моей вине мы познакомились с третьей самой основной стороной нашей долгой истории. Этот «человек» и помог нам не умереть с голоду в связи с нашим тяжелым видом деятельности. Органы и черный рынок — вот в чем секрет. Мне даже подарили медицинский каталог по хирургии, и с тех пор мы аккуратно забираем органы, перед тем как заставить жертву мучиться.        Конец. Блокнот закончился. Я бы написал еще что ни будь, но оставлю так как есть. Положу эти странные записи моих нескладных мыслей где ни будь на месте происшествия.