Клуб джентльменов «Uskyldige engler»

      Его длинные аккуратные пальцы очень неаккуратно запутались в шёлковых шоколадных прядях, которые, если освещение становилось бледно-рыжим или томно-красным, казалось, расплавятся как конфета на июльском солнце. Он судорожно выдохнул, погружаясь в череду событий как в гущу болота, мха и грязи, и вроде бы последняя полезна для кожи, но холодная вода усталости, мох и вязь отвращения, и неустойчивое дно ментального состояния губили любую пользу данной грязи, если продолжать метафору. Хлопок по спине, как и любой тактильный контакт, незапланированный, ситуацию никак не улучшают.              — Ну что, малыш, мои поздравления с новым симпом, — Бев заскочила на барную стойку, улыбаясь, будто не работает в данном клубе, а владеет им.              — Рудольф не поклонник, а посыльной. За мной, — словно от каждого слова болела голова.              Уилл точно знает, что не станет сегодня танцевать. Вообще ему хотелось бы три шота водки, русский роман и подушку, а не смену. Но, поскольку персонал здесь чтили и не хотели упускать, то шли на поблажки, время от времени, потому м-р Грэм сегодня не танцует.              — Смена ещё не началась, а ты уже плаки-плаки. — Беверли кивнула на шест, где одна из танцовщиц, репетируя, плавно соскользнула от потолка до пола по стали. — К тому же, я говорю не о Рудольфе, — мужчина посмотрел на неё тяжёлым синим взглядом. — Мужчина в возрасте, с такими острыми скулами. Он с тебя глаз не сводит. И сидит всегда далеко.              Уилл усмехнулся:              — Ты успеваешь осмотреть заднее ряды, пока крутишься? Или намеренно ходишь по столикам, ближе к моей точке?              Вопрос не совсем логичный или уместный, если быть честным, ибо старший вполне в курсе, что если он танцует, а коллега нет, то именно она собирает его чаевые и вполне имеет время осмотреть тех, кто угощает\поощряет артиста.              — Ха-ха, — сарказм, — он, кстати, очень даже ничего. С такой приятной щетинкой, — «щетинкой», а не щетиной. Взгляд мужчины стал чуть менее тяжёлым. Беверли коснулась своей челюсти, будто бы там борода. — И пахнет вроде ничего.              Вот это уже совсем неподходящее замечание. Гости всегда, всегда пахли элитно. Это были даже не бренды, а личные парфюмеры, которые делали своему начальству духи на заказ, и духи эти пахли будто бы прогулка по лавандовым полям во Франции, тропикам Коста-Рики или нефти Дубая. Может они и не пахли как «чёрное золото», но сказать, что сюда когда-либо приходили люди, пропитанные работой или дешёвым алкоголем, есть откровенная пустая ложь.       Виктория бы спустила всех собак на входе, если бы учуяла отсутствие дезодоранта — она рассказала, что, когда была студенткой, один её одногруппник отказался от мыла, мытья и любых других средств гигиены, ибо «каждая бутылка от шампуня и мыла есть вред экологии», потому она строго относилась к… Указаниям от своего обоняния.              — Острые скулы, запах, — Уилл пробормотал сухими губами, глядя на бутылки шотландского виски, — ты говоришь о том рэпере¹?              — Нет, он белый. И гораздо старше.              Уилл покачал головой в знак отказа. Он редко рассматривал задние ряды, обычно там сидели люди, которые, а — либо приходили с компанией, выпить и насладиться шоу, но также устроить «Сплетницу», б — одиночки, кто предпочитал молча смотреть и давать чаевые, но только чтобы их не трогали, в — люди, которые опоздали занять место поближе. Не то, чтобы парень высоко задрал нос о себе и своих выступлениях, но очки Уилл носит не для красоты.              — Не уверен, я не знаю. Если завтра меня пригласят в приват, — посмотрел наверх, словно это план, а не предположение, — я…              У м-ра Грэма было огромное количество вариантов выбора, например, не приходить на работу, проигнорировать или прямо отказаться от привата, уйти в приват с другим человеком, сидеть на коленях у другого гостя, танцевать всю смену и получать только чаевые, сидеть с кем-то и получить большой процент с консумации, прятаться за занавеской всю ночь…              — Покатишься как милый! — она соскочила с барной стойки, шлёпнув его по заднице. — Мне кажется тебе давно пора прокатиться на толстом, — ведь не договорила.              — Бев.              — Жирном…              Он повторил имя собеседницы чуть настойчивее, хотя не сказать, что это принесло значимый результат.              — Твёрдом…              — Пожалуйста, прекрати.              — Кошельке. Натуралы такие дёрганные, — она снова шлёпнула его и убежала с хихиканьем, словно им по шесть лет. Уилл закатил глаза, но слабо улыбнулся.              

\\\

             — Иногда кажется, что работаешь с идиотами.              Мальчик среагировал ровно столько же, сколько человек реагирует на собственную тень, Уилл так уверенно рассматривает и слушает как Негодяй ведёт плечами, разминая их, но будто плечи маньяка состоят из двухсот костей, и каждая ломается и хрустит как лёд от малейшего движения. Он почему-то уверен, что, когда разминка закончится, Негодяй опустится на ладони-стопы и дёрнется на кровать, желая разодрать молодого человека, но… Разминка затянулась до прихода Дакоты. Чёртовы двести костей.              — Иногда? — мягко уточняет мужчина, стараясь казаться более заинтересованным, нежели усталым и сонным.              — Ха-ха-ха, — ирония, — новый гость предложил мне заняться кок-хоулингом, или как-то так, — это не ворчание или недоумение, отвращение в начальной стадии.              Обычно люди не заказывали крайне необычных сессий, выходящих за рамки по количеству боли, насилия, плевков или оскорблений, были экстремалы, данный тип клиентуры присутствует в каждом бизнесе, начиная от маленькой кофейни и заканчивая трёхэтажным борделем, но чаще были просто ненормальные максималисты, нежели люди, которые удивляли конкретно новыми идеями. Такими, о которых опытная домина и взрослый стриптизёр слышат впервые.       Видя вопрос в усталых сапфирах, собеседница слабо ухмыляется в щеку, отчего нарощённые клыки скользнули по сухой нижней губе:              — Это когда человек вылизывает из тебя следы… Другого человека.              Лицо мужчины не скривилось, не поморщилось, он отвернулся обратно к образу Негодяя, кто занимается гимнастикой плечевых суставов и рук, он не пытается уйти от разговора, но обсуждать конкретный кинк особо не горит желанием.              — Унижение, деградация. Рос без матери?              Дакоты кивнула с едкой ухмылкой:              — Ушла из семьи, когда сыну стукнуло тринадцать. Слушай, малыш, — она потеребила его по шелковистым волнам, — у тебя тоже матери не было. Но ты не просишь меня пороть тебя каждый день и вытирать мою обувь об твой язык. Что скажешь?              Дакота смотрит в ту же точку, что и Уилл, сидя на кровати и упираясь в стену, спинами, но очевидно, что видят они разные вещи. Тобиас похрапывает где-то у подножья кровати, пока Уиски, кажется, смакует его заднюю лапу.              — У меня был хороший отец.              — Хоть у кого-то он был. — младшая цокнула языком, чуть поворачивая взгляд в сторону — рассматривает пыль в тонком луче рассвета, что скользит в комнату сквозь худой проем занавески и стены. — Он предлагает мне контролировать его счёт. Хочет спрашивать у меня разрешение на пользование собственными деньгами. — поджав правое колено к груди.              Уилл незаметно вздохнул, наблюдая как Негодяй незаинтересованно покидает их спальню, причём без каких-либо аномальных или неестественных движений, как обычный персонаж, идущий на работу утром без спешки.              — Тебе это нравится, — не вопрос.              Дакота выдыхает в разы громче.              — Да.              — Чувство контроля успокаивает тебя. Иллюзия владения исходом событий.              Не сказать, что слушательница обижается на вывод, хотя ментально начинает закрываться, слабо сводит брови, моргает, дабы сфокусироваться на реальности и своей речи, удаляясь от приятной расслабленности и задумчивости и сжимает пальцы ног. За это Уилла многие и ненавидели, не подпускали к себе, а иногда и вовсе сразу защищались оскорблениями — он видел изнанку так ярко, ослепительно ярко, слишком быстро вытаскивал все кости всех скелетов из шкафов, что люди просто не могли не презирать его талант.              — Выключи ищейку, д-р Грэм. — Дакота заставляет себя не «дуться». Она не закончила мысль, но старший подпевает:              — О, если бы я мог.              Девушка хихикает. Она моментально возвращается в прежний домашний комфорт и доверие, поворачиваясь и смотря на сожителя с ласковой улыбкой. Наверное, это эффект привыкания к другому человеку и его фразам, которые при обычном диалоге с другим могут вполне вызвать дискомфорт.              — Да, я знаю. Ты бы… Был моделью. Женой олигарха. Дерзкой богатой сукой, — а вот уже и поддразнивание. Уилл обращается к девушке с слабо сведёнными бровями:              — Почему? И почему в женском роде?              Она хихикает озлобленно, морщит нос как зверь перед атакой парнокопытного, с оскалом в усмешке, с фарфоровыми острыми клыками верхней челюсти.              — Потому что у тебя очень привлекательная внешность. И потому что я такая шутница не вьебаться.              — Ах, — кивок в знак понимания. — Это многое объясняет. — От Дакоты следует мягкий удар подушкой, и попытка пощекотать ребра мужчины. Он шипит.              Хорошо иметь человека рядом. А ещё лучше иметь хорошего человека рядом. Но не быть этим хорошим человеком, потому что обычно и часто это заканчивается болью. Люди используют тех, кем они могут вытереть ментальную боль, и, как насытившись, они идут дальше по жизни, позабыв о том, какой вред причинили. «Я был тебе свитером в тёплую погоду, и стал ненужным к солнечному дню» — но хорошо, возможно даже, идеально, когда двое более-менее хороших человека обеспечивают баланс друг другу и никто не вытирается другим, оставляя грязь ментальных травм и уходя прочь.              — Классно хихикаем, но у меня есть новости. — Уилл обращает мрачный океан на рассказчицу, пока та смотрит ровно вперёд. — Приёмная мать вернулась в Мельбурн. Что-то не сложилось с работой в Сиднее, потому…              — Легче переехать, когда твоя семья уже там.              Дакота единожды кивает. Старший прикрывает не секунду глаза, понимая, что находится в треугольнике между Потрошителем и Негодяем, и азарт того, кто именно поймает другого первым и съест (Потрошитель Негодяя, Уилл Потрошителя, Негодяй Уилла, или Уилл сам себя?) если и устраивает тех, чьи имена — клички, то точно не того, чьё имя — настоящее.              

///

             Ненависть, слово чрезмерно яркое для того, чтобы описать тот спектр ощущений, который просыпался у д-ра Грэма от ночи розового. Это были женские наряды, короткие, невинные… Ммм, можно сказать платья с лентами, порой шерстяные для создания «согрей меня, папочка», порой шёлковые «да, император, делай со своей наложницей всё, что вздумается», но с единой едкой общей чертой: наряды, которые задирались каждые два шага, что периодически хотелось просто порвать их надвое и сделать набедренную повязку, чтобы не поправлять юбку каждое движение.       Это… Розовое мягкое платье с множеством нежно-белых лент, которые позволяли утягивать его, но не прикрывать больше — оно едва прячет зад, хотя… Открытая спина и ноги (и без того длинные ноги доктора) заставляли слюноотделение многих гостей начать эффективную упорную работу. Уилл, в целом, привык к женской одежде, но это происходит не каждую смену — хотя, у многих женщин и мужчин действительно имеется кинк на кросс-дрессинг. Дакота как-то сказала ему, что он неплохо бы смотрелся в чисто женском белье, при полном комплекте: белье, чулки, пажи, лиф. Клуб только рад этим воспользоваться.              — Чёрт, малышка… У тебя задница как два персика, — Виктория облизнулась, Уилл посмотрел на неё исподлобья. Он пока не определил, что стоит мысленно обжевать, её комплимент или то, что Фатис с Бев радостно кивают рядом, как игрушечные псы в машинах.              Уилл не собирался танцевать, потому как показывать свои шикарные белые боксеры из-под данного образа на шесте идея не самая сладкая, а сидеть у кого-либо на коленях, постоянно, а — поправляя ткань вниз, б — убирая чужие кисти с себя, идея ещё более горькая. До полуночи мальчик собирал чаевые, пока, в момент, не возвращаясь с полным подносом, стукнулся об волчий взгляд только что пришедшего: смуглый мужчина средних лет, выше его, блондин с приятной сединой и щетиной, острыми клыками и ухмылкой, словно провёл несколько удачных сделок с мексиканским наркокартелем. У гостя приятно широкие плечи, второе, на что артист обратил внимание, прежде чем вернуть чай бармену.              — Тот самый, остроскулый поклонник, — шепнула Бев, шлёпнув его по заднице и убежав переодеваться, кто-то заказал её в костюме медсестры.              Мозг, как назло, прошипел ему голосом коллеги понюхать пришедшего, ведь иной факт, о котором упомянула девушка, есть его запах. Уилл мысленно закатил глаза, улыбаясь мужчине и ласково касаясь его запястья, дабы довести до свободных диванов — прикрытая часть от столиков, отсюда не так хорошо видно выступающих, но само место и диваны созданы как раз-таки не для того, чтобы любоваться, а именно взаимодействовать с ангелами.              — Ну здравствуй, прелесть, — Уилл сдержал выдох, когда твёрдые руки придержали его за бёдра, усаживая на колени. Обычно он контролирует подобный тактильный контакт, но парень сам неосознанно за мужские плечи схватился, смотря вниз, прикрыт ли зад от проклятого наряда. Как будто это как-либо способно помочь, — эй, крошка. Глаза на меня, — мозолистые ладони мягко сжали за ягодицы.              Мальчик бы пошипел, но память стукнула в голову вышеупомянутой мыслью, голосом Беверли — мужчина под ним действительно имеет приятный одеколон, смешанный с запахом табака и чистого маскулинного можжевельника, словно перед тем, как зайти в клуб, он рубил дрова где-то глубоко в лесу, с сигареткой в зубах. Уилл скользнул острым подбородком от скулы до виска, ощутив колючие бакенбарды:              — Обычно такие как ты девочек любят… — мягко ведя спиной, как кошка, получая горячий выдох в широкую мышцу шеи.              У него прямо лицо в мурчащем довольстве расплывается несмотря на то, что глаза довольно тёмные, и если он расслабит мордашку, то будет казаться скорее строгим и опасным, нежели просто серьёзным или сфокусированным. Улыбка и сам настрой способствуют более харизматичному виду данной персоны, хотя младший осознает, что человек под ним редко бывает игривым и отдыхающим, и редко с кем. Уилл кратко сглотнул, повторно-маняще обратив внимание на широкие плечи.              — Я так блядски рад за них. А ты что любишь? — голос такой низкий, хриплый, заслуга табака и возраста, на вид около пятидесяти, хотя… Он в хорошей форме, не босс мафии, но и не в самых низах, не шестерка². — Толстый член или толстый чек?              Уилл оскалился в улыбке, закрыв глаза и вытягиваясь, в разуме уже сигналил красный фонарь о том, что пора слезать с подобного посетителя, пусть идёт к сербским девчонкам, они быстро его обработают до нуля, дыр в кармане и истекающего члена, Грэму же следует идти своей дорогой между столов к шесту. Длинные, сильные пальцы сжали его бедро, будто желая следов наставить синяков и постоянно удерживать внимание ни на чём\ком другом, кроме себя.              — Расслабься, киска. Ты такой нервный, как из своей кожи хочешь вырваться, — мальчик замер, когда осознал, что делают фаланги с его нарядом. — Из-за этого, не так ли?              А именно, тянут вниз, чтобы прикрыть. Младший аж присел обратно на бёдра, всматриваясь, пялится в шрам на переносице и след в виде звезды на лбу… Значит, пережил огнестрельное, в голову? Интересно, что реже происходит — родиться с столь крепкой черепной коробкой или встретить человека, который выжил после поцелуя дула и лба? Мужчина быстро убрал руки с его талии, дабы отвернуться и зажечь тёмную сигарету, намеренно выдыхая в сторону от артиста.              — Спасибо… — как-то неловко вышло. Обычно, если гости видят ненамеренно открытый участок кожи, они либо вежливо указывают, но не трогают, либо вовсе не комментируют, либо сразу заказывают приват, чтобы чаще помочь раздеться, гораздо реже самостоятельно помочь поправить белье\наряд.              Уилл опешил, но слабо сдавил чужие бицепсы под рубашкой — осознание того, что он здесь не за спасибо работает, а мужчина под ним не за пожалуйста вошёл в данное заведение, чуть приободрили активность парня. Он не стал выгибаться, потому как гость сам предложил ему расслабиться. Только пусть расслабляется, не слезая с его колен.              — Не за что, прелестник. У меня несколько борделей, так что, — понятно, добрый дядя сутенёр. — Расскажи лучше, ты чего здесь делаешь? — пустив медузу в правую сторону.              Младший улыбнулся очаровательно мило, слишком даже, для той роли, работы и ситуации, в которой находится. Гость повторил за ним, но скорее едко, острая улыбочка в колючую щетиной щеку, кивая и выпуская белый дым через ноздри.              — Тебе в подробностях рассказать? — надавливая пальцами обеих кистей на шею, на загар, словно тот способен стереться от касаний. Кажется, мужчине понравилось, так как он уверенно придвинул мальчика ближе за бёдра, усадив на пах.              — Языкастый. Ваши девчонки поласковее будут. — следовательно, не в первый раз посещает ангелов.              Доктор сдержанно улыбнулся, кивком наклоняя голову набок. Если девушки такие ласковые, то зачем он захотел парня себе на член усадить? Здесь томное освещение, но не да такой степени, чтобы не различать что и кто танцует, ходит или просто стоит перед вами.              — Ты — очень красивый. — прикрыв глаза, когда взгляд опускает на яблоко Адама, отвечает на не озвученный вопрос. — Правда. Как куколка. Вот я и спрашиваю, ты почему до сих пор тут трёшься? Таких малышек быстро разбирают.              Может рассказать ему о том, что из себя представляет его вторая работа, чисто ради того выражения на лице, которое он скривит, если Уилл опишет ему последнее убийство и сколько органов пропало у жертвы на этот раз? Уилл бы посмеялся над такой рожей. Нет, конечно бы нет, но ради минутки удовольствия всё равно поведал бы гостю.              — Мы не в борделе, — отрезает с поднятыми уголками губ, чуть поднимаясь.              — Но и не в церкви, — нажимом усаживают обратно.              Мальчик фокусируется на кончиках своих пальцев на чужих плечах, понимая, что, если леска натянута вокруг шеи мужчины, сам крючок он посасывает как леденец, смакуя, томно раздумывая, стоит ли глотать или выплюнуть железку, которой управляет Уилл.              — Я фригидный.              Звучит настолько несуразно и смешно, что хочется закрыть лицо руками, хотя у Уилла оно остаётся каменным, словно он действительно на исповеди.              — Пиздишь, — проезжаясь пахом по внутренним сторонам бёдер, заставляя выгнуться автоматически, — я, если ты не заметил, прямо под тобой сижу.              Доктор намеренно удерживает дрожь, чувствуя твёрдую мужескую ширинку и полутвёрдый орган, прячущийся под ней.              — Здесь кандидаты так себе.              Гость усмехается, отклоняясь, чтобы потушить сигарету, после положить обе руки чуть выше тазовых костей, но ниже талии, дабы доктору не вырваться. Радость мужчины не исчезает, когда он неторопливо проводит взглядом по столам, присутствующим, прежде чем вернуться к лицу ангела чрезмерно самодовольным выражением:              — Да брось, киска. Здесь у каждого кошелёк резиновой, в доме не меньше десяти спален. Ты, — прикрывая глаза, как лис, — едко придирчивый или просто женатый?              У гостя явно большой член, потенциал, голод и счёт в банке, хотя такие как он, как правило, предпочитают наличные. Мальчик ведёт длинными пальцами от крепких плеч до шеи, надавливая незаметно, едва массируя кадык, нажимая на гортань, как проверяя температуру, прикусывает нижнюю губу, чувствуя, что придвинься он ближе на несколько сантиметров, сделает мужчине достаточно больно, ведь прижмёт бёрдами его ширинку к просыпающемуся\проснувшемуся стояку. Самое худшее в происходящем, что младшему отчаянно симпатизирует подобная… Власть. Он мрачно выдыхает через рот.              — Нет, — Уилл улыбается мягко, искренне, пригибается ближе, — мне не симпатизируют богачи, уверенные, что могут купить меня как кусок мяса, и те, кто платят купюрами с чужой кровью.              Гость ядовито скалится:              — Так бы сразу. А теперь, малышка, — подкинув бёдра, подкинув и человека, сидящего на них, кто ойкает, — как мне тебя ублажить? — Уилл щурит глаза в улыбке, поворачиваясь в сторону бара.              

\\\

             — Мне вот блядски интересно, — младший томно выдохнул, упираясь кистями в стену и прикрывая глаза от горячего дыхания под мочкой, — ты же больше поклонник киски, какого чёрта тогда большая часть клуба на тебя слюни пускает?              Уилл прикусывает нижнюю, разминая плечи, но не открывает сапфиры:              — Ревнуешь? — шею обжигают усмешкой.              Доктор чувствует, как ткань приподнимают на правом бедре, дабы заползти двумя пальцами по первую фалангу под боксеры — не домогательство, но откровенное дразнение, брюнет автоматически уводит голову в сторону, открывая доступ к шее, когда его яремные вены буквально проглатывают в горячий рот, вынудив слабо дёрнуться.              — Ты всегда так много переговариваешься, кудряшка Сью?              — А ты всегда так много вопросов задаёшь? — повернулся немного, дабы выговориться в чужой подбородок.              Разумеется, младший делает это не потому, что его острый язык режется дерзить, нет, он прочитал своего клиента и знает, что, дразня его, умножает его удовольствие и свои чаевые, так зачем останавливаться, когда обоим капает польза?              — Ты здесь в первый раз? — невинный вопрос, Уилл выгибает спину, когда тёплые сухие пальцы скользят от талии до рёбер.              Гость в который раз ухмыляется, не переставая наблюдать за реакцией ангела, словно пропусти он секунду мимики или движение парня, то будет жалеть до следующего привата. У Уилла действительно крайне сладкая реакция на… Тактильный контакт. Но в минус названному то, что его собеседник — опытный, по уверенности и касаниям понятно, что он умеет соблазнять не хуже м-ра Грэма.              — Ну уж точно не в последний.              Младший разворачивается, мягко упираясь крыльями в стену, становясь более собранным и очаровательно нахмуренным, рассматривает клыки мужчины:              — Нет, честно. Не помню тебя.              Он мягко кивает с привлекательными морщинками в лисьем довольном взгляде.              — Теперь запомнишь. — отойдя к дивану, падает, подняв бровь, и сигарету ко рту, — я могу здесь закурить? — Уилл кивает. — Как меня такого ахуенного и не запомнить. — Последний закатывает глаза, ступая ближе, когда человек напротив слабо стукает сухой ладонью по правому бедру.              — Тебе нравятся, когда сидят на коленях.              Мужчина отказывается с хихиканьем, доктор замечает, что клыки настоящие, не проделка дантиста, прямые, острые, тот намеренно выдыхает в сторону, хотя Уилл всё равно почувствует запах табака.              — Не всегда. Просто ты не ёрзаешь, не пытаешься вырываться. Дерзишь, но остаёшься. Как дикий кот, которому не нравится хозяин, но нравится ласка, — сжав волнистые пряди на затылке. — Кис-с-ка, — промурлыкав.              Реакция Уилла остаётся просто волшебной: волосы и слабое нажатие на них, поглаживание или ласковое потягивание, а не стремление вырвать, всегда вызывали у парня сладкую дрожь по спине и вздох, от которого он в юности краснел.              — Я больше по собакам.              Прищур в глазах и слабо и постепенно надувающиеся зрачки говорят раньше слов о том, что ответ пришёлся по вкусу мужчине. Младший мысленно отметил, что гость относится к категории людей, когда говорят «стареет как вино» или «возраст к лицу».              — М-м. Псы, — приятно, низко мурчит с акцентом, — уж тем более любят похвалу: словесную, тактильную. Ты сам, как? Любишь на коленях сидеть?              Уилл берет несколько секунд на размышление, рассматривая левый угол потолка.              — Когда лапы не распускают, — слушатель хрипло смеётся, наклонившись, почти уткнулся парню в грудь.              Разумеется, подобные отморозки редко появлялись в клубе, но редкость таких появлений была настолько ярка, что каждый случай запоминался как экспонат кунсткамеры, из которой этих гостей по неизвестной причине выпустили прогуляться на одну ночь. Чёрная карта, конечно же, обеспечивалась в качестве первого и последнего подарка.              — А вне работы? — доктор улыбается:              — Секрет.              Гость смотрит на него с доверяющей, доброй улыбкой и глазами щенка, что на мгновение может показаться, что он сейчас счастлив, после кивнув, вставляя тлеющую сигарету между сухих губ, дабы поднять обе кисти в примиряющем жесте.              — Как скажешь, загадочный… Стриптизёр. — Уилл поднимает подбородок с самодовольным гордым взглядом.              

///

             — Это удивительно, на самом деле, больной разум художника и руки хирурга, радиоактивное сочетание, — мужской ровный голос, спокойный, потому как владелец крайне впечатлён и заинтересован, вовлечённый в работу.              За ним успешно цокают с возведёнными к небу глазами.              — Ой, смотри не переуважай его, слышал бы каннибал как ты тут его облизываешь, с мокрыми бы штанами остался, — Зеллер огрызнулся, смотря на бледные окоченевшие руки пострадавшего.              — Он удалил мозг, не отделив черепа, более того, вырезав нужную ему часть, но не раздробив оставшуюся. Это же… Талант. Хотя да, больной. — тон переполняется холодным восхищением, похвала мастерству, но презрение к его использованию, — это как очистить яйцо, не разбив скорлупы.              Младший судмедэксперт сжимает губы в недовольстве, выражая всё неодобрение шипящим взглядом и напряженной мимикой:              — Скажи Лаундс, чтобы в следующей статье по скрипту написала твоё любовное послание Потрошителю, школьница. — Поворачиваясь назад, — любопытно, что он решил съесть из головы? Кожу, мышцы или всё-таки мозг. Уилл?              Названный слишком сильно сфокусировался на чужих пальцах, которые с такой ненавистью впиваются во вторую фалангу указательного пальца, то ли от чистого голода, то ли от зелёной зависти. Хотя парень и видит человека в профиль, но точно знает, что глаза персоны горят злостью и раздражением, которые как раз-таки выходят в причинении себе вреда укусом. И теперь он видит мишени… Круги…       Но доктора окрикивают второй раз, и он отвлекается, поворачиваясь в направлении Брайна и Джимми, Метуше плавно обращает фокус своего внимания к детективу, переставая изображать акулу и всматриваясь в брюнета щенячьим взглядом, медленно опуская кисть подальше от рта.       Уилл повторно скользит взглядом по пострадавшего с нулевой мимикой — это высокий мужчина, около сорока с лишним лет, в чёрном дорогом костюме, он стоит благодаря подставке, но его руки, в отличие от довольно прямого и естественного (если смотреть издалека либо в темноте, покажется, что это просто мужчина, наслаждающийся свежим воздухом, а не выставленный всем на обозрение труп) закреплены необычно: правая прижата ладонью к сердцу спереди, левая в том же положении, только прижата к спине, кисти, как и грудная клетка к которой они прикреплены, пронзена позолоченной стрелой, причём, самое уникальное, что стрела декоративная, предназначение которой было висеть над камином или пылиться на стеклянной полке, его лицо… Скорее, то что осталось, лицо просто вырезано с обеих сторон, как будто сквозь его голову пролетело пушечное ядро, раскалённое до предела, ибо череп вокруг на месте. Его голову, как и часть тела покрывает ткань, кажется, белый виссон, который позволяет даже самому слабому ветру играться и открыть спрятанного под ним человека и то, что с ним сотворили.              — Где агент Кроуфорд? — мрачно-сухо интересуется д-р Грэм, но не из-за усталости, благодаря тому что ранее так задумался о кусачем поведении стажёрки, что, разумеется, выпал из реальности, перестав сглатывать.              Названная ретируется куда-то назад, отходя к полицейским, которые готовятся удерживать прибывающих репортёров, как стаю голодных, диких собак. Джимми смотрит на плечи пострадавшего, спокойно проинформировав:              — Скоро прибудет с д-ром Лектером. — получая явно смущённое выражение лица от Уилла, — что?              Последний качает головой в отказе. Каждый редкий раз, когда Джек берет с собой на место преступления или в лабораторию Лектера, Уилл, конечно не против, но он буквально чувствует себя ребёнком рядом с отцом и няней — видимо, Джек действительно считает парня стеклянным человеком, лишнее касание до которого способно разорвать его кожу и мышцы и раздробить кости. Он словно опасается, что если Уилл увидит слишком кровавый или «мясной» труп (как будто он не видел подобного раньше), то бросится в припадке психоза³ на ближайшего полицейского, стремясь забрать у того пистолет и разнести мозг либо себе, либо всем остальным и себе.              — Ткань кровью не пропитана. Что за материал? Очень… Довольно прозрачный, — вообще, он полупрозрачный и, вероятнее всего, сделанный на заказ. Та приятно играет от ветра на ладони Брайана, когда он рассматривает её.              Уилл точно чувствует взгляд на затылке, который следит за ним не в ожидании его вердикта или малейшего замечания, а в том, что если доктор решит обернуться, то девушка, наблюдающая за ним, успеет отвернуться и сделать вид, что сосредоточена на чём или ком угодно другом. Но это второй фактор, который он держит в голове, первый — стрела.              — Не думаю, что это позолота.              В данный момент оба медика поворачиваются на названный объект в чужом сердце с нарастающим удивлением.              — Слишком рискованно использовать любое ювелирное изделие, его попросту отследят⁴. Сомневаюсь, что он самостоятельно стрелу выплавил. — даже немного скромно замечает Зеллер.              — Можно, если золото покупать не у юридического лица. — знакомые, друзья, просто нелегальное предприятие. — Хотя Потрошитель… Слишком изыскан для подобного обмана. — Плавно заключает Уилл.              Тихие шаги позади него по неровной траве, и до сих пор недостаточно пройдённое расстояние, дабы стоять с детективом наравне, Метуше предпочитает находиться за его спиной, видимо, заметила, что он заметил её самотиранию по отношению к пальцам.              — Значит, металл из другой страны. И легально, и деликатно. — сдержанно подпевает, хотя детектив чувствует, как всё, что сейчас хочется девушке, так это шипеть и выгибать спину в бешенстве, как разъярённая напуганная кошка.              Оба медика хмыкают.              — Стрелу нужно «пробить». Потрошитель в любом случае не опустится до «низких», по его мнению, украшений для искусства, потому вероятность того, что сама стрела — есть чистый продукт другого мастера, крайне высока.              — Подожди, — щурится Джимми, — когда он позволял втыкать чужую работу в свою?              — Художники не создают кисти, не выстругивают мольберты, — мрачный голос девушки скользит между присутствующими как огромная медуза.              Может, ее комментарий и не совсем вежливый и своевременный, но отчасти в правильном направлении:              — Он не убил этой стрелой, а украсил, как ткань на голове жертвы, — Уилл кратко-плавно указал на виссон.              Детектив бы продолжил разжёвывать для коллег, но, а — повторять всю тираду для агента Кроуфорда, попутно отвечая на все его дополнительные вопросы (если в другой Вселенной, в какой-либо из, Уилл является профессором, а Джек студентом, то Джек бы был мёртвым студентом, а Уилл стал убийцей на раз), так ещё и ловя момент чтобы аккуратно послать старшего за то, что притащил с собой опекуна стабильности ментального благосостояния м-ра Грэма — Лектера. Б — сам мальчик слишком сильно погрузился\прочитал медика Зеллера, ибо тот чрезмерно сильно сфокусировался на идеальном овале в виде дыры в голове потерпевшего.              — Это очень похоже на… Не знаю, вы видели фильм «Любовь с первого взгляда⁵»? — команда унисоном обратилась к нему, — ну там, где Купидон промахивается, попадает стрелой в себя и влюбляется в дантиста?              — Да, отличная ассоциация, — тон Эгёль способен резать скалы, как острый нож мягкое масло, — но вместе зубов, как у дантиста, чувак решил не париться и забрать большую часть головы, и содержимое черепа на десерт.              Уилл прикрыл глаза, представляя, насколько она одновременно права и неправа: Потрошитель, несомненно, в силах приготовить каждый сантиметр человеческого тела, включая кости и волосы, но в данном «произведении» вероятность его голода, а потому лишения жертвы определенных внутренностей кажется неестественно низкой.              — К тому же, — острые когти вынырнули из карманов, дабы указать на медика, обвиняя, — я понимаю, влюблённостью забирает у человека мозг, сердце, хорошо. Тогда, почему ещё бы и не желудок? Мы же теряем аппетит во время острых переживаний, верно? — Нахмурено обращается к доктору, словно тот не стоит, нейтрально слушая каждого говорящего и редко комментируя, а прыгает в форме черлидерши в поддержку девушки. С помпонами. — Зачем вместо одного мозга забирать в придачу лицо? Зачем оставлять черепную коробку?              У девушки определенно есть все шансы стать любимицей Джека, поскольку то, как уверенно мадмуазель шагает в противоположном направлении от истинного замысла убийцы просто поразительно. Уилл решает не объяснять ей каждую ее ошибку, поскольку для этого есть Кроуфорд, у младшего нет столько терпения и слюны на полноценную лекцию для Метуше.              — Он одел его после, — Уилл игнорирует экспресивное высказывание студентки, ступив на шаг ближе к трупу, — ни пятна, — мальчик плавно обращается к нагрудному карману:              — Не редкость для Потрошителя. Он, наверное, их вылизывает после того, как то, что хочется вырежет. — Зеллер поморщился.              — Нет. В нагрудному кармане ткань, а не цветок. Это не свидание, но ухаживание. Традиция в том, чтобы мужчина предложил его женщине, поскольку те считаются трепетными и глубоко эмоциональными созданиями. — Глаза Марины слабо щурятся, вцепившись в объект описания, — цветок в нагрудном кармане обычно используется… Для жениха в день свадьбы.              — Уилл, пожалуйста, только не говори мне, что, если Негодяй спросил разрешения на убийства, — Брайн машет рукой, отступив, протирая руки в синих перчатках, отчего тихий несладкий звук резины шепчет, — что каннибал ответил ей предложением руки и сердца?              Эгёль и Прайса отвлекает громкий хлопок двери автомобиля. Уилл видит Потрошителя, который тянет костлявую черную руку к нему через отверстие в голове жертвы. На оклик по имени от Брайана и твёрдые приближающиеся шаги по траве парень кратко качает кудряшками, ответив отказом на услышанное предположение.              — Аппетитно. — отрезает Кроуфорд, качнувшись, вставая рядом с Уиллом. — Итак, мальчики?              Последний не стал заострять внимание на приподнятом настроении агента, отступив назад плавно, чтобы неторопливо обратиться взглядом к девушке, которая медленно, но сильно нажимает на костяшки пальцев, отчего слабый сухой хруст раздаётся как тиканье бабушкиных часов. Ее брови слабо нахмурены, пока медики кратко описывают что конкретно сотворили с погибшим, на которого Уилл обращает фокус после: белая ткань изящно вьётся от потоков ветра, и, хотя в нынешнем состоянии у него нет лица и способности видеть, младшему кажется, что жертва смотрит именно на него. Солидный чистый костюм, шёлк в нагрудном платке, прикрытое и вырезанное лицо, стрела в сердце, которая протыкает также кисти.              — Уилл? Что на этот раз? — такой тон, будто Джек тут пахает с утра до ночи и конкретно говоря, заебался каждую загадку самостоятельно разгадывать, требуя хоть малейшей помощи от названного.              Младший отрезает кратко и чётко:              — «Шторм⁶» Кота и «Девушка и Купидон⁷» Бугро. Две картины… Они… Обе были написаны в 1880-м году, — что даже для Уилла кажется удивительным совпадением, потому как иногда Потрошитель поступает просто невыносимо, доходя до подобных точностей. — Первое произведение о двух… О влюблённой паре, которая сбегает, а вторая о сопротивляющейся девушке, кого Купидон намеревается проткнуть стрелой.              — Пара не сбегала, — обиженно отвечает Метуше, отдаляясь от основной команды, она сухо и строго проговаривает самому дальнему от них, — они бежали, чтобы спрятаться от грозы.              Уилл смотрит на кошачью ухмылку человека, который провожает девушку взглядом, после на его идиотский галстук, затем поворачивается обратно к уже ожидающему детективу, который, кажется, может использовать доводы Эгёль и любой ее комментарий заместо туалетной бумаги.              — Можешь обосновать, почему он опирается на сюжеты и, кхм, — на секунду опустив взгляд, лёгкий приступ стыда за то, что не имеет представления, как выглядят названные произведения, — сами сюжеты, соответственно.              Младший единожды кивает:              — «Шторм» — это сюжет влюблённых против мира. Гроза как весь… Остальной мир для них, которому они противостоят вместе. С Купидоном, ассоциация первой влюблённости для человека, — мальчик оборачивается, дабы посмотреть на погибшего, — девушка сопротивляется, потому что она не знает, что представляет собой любовь. Стрела это… Боль, которая обязательно последует при любви. На картине Купидон замахивается, хотя считается, что стрела всё-таки окажется в ее груди.              — Значит, наш каннибал хочет живое сердце?              Уилл вспоминает «Невесту Франкенштейна», когда чудовище требовало для себя жену, и доктор дал ему ее, он воспользовался сердцем молодой убитой девушки, дабы оживить второго созданного им живого мертвеца, но тогда невеста не переставала кричать в ужасе от своего жениха, потому как использованное, забранное насилием сердце, испытывало к чудовищу исключительно страх и отвращение. Тогда монстр, в горе и расстройстве, убивает невесту и устраивает пожар.              — И в кого же он влюбился? — задумчиво мурчит Кроуфорд, рассматривая уже бледное горло пострадавшего.              — В Фредди Лаундс, — злобно тараторит Брайан, присаживаясь, чтобы взять отпечатки у жертвы, — она этому ненасытному в каждой статье такой качественный анилин-…, — заметив психотерапевта, — в общем, очень хвалит его так… Многогранно, — отворачиваясь обратно к работе.              Джеймс поднимает брови, невербально извиняясь за коллегу. Ткань на голове трупа перестаёт так усердно извиваться от ветра, названный придерживает ее, чтобы упростить работу коллеге.              — И ещё, Джек. В «Шторме» влюблённые, они — молодая пара. Здесь, Потрошитель, он предлагает гораздо больше.              — К примеру? Аль денте из человеческих органов? — кто-то из медиков прыскает.              — Нет. С его стороны это не простой побег под листву от дождя. Статус. Забота. Покровительство. Ткань служит не защитой от ливня, — мальчик поднимает глаза на довольный мёд доктора, кто сейчас общается с одним из полицейских, — а временным сокрытием… Личности Потрошителя.              Заметив, в чьём направлении младший сверкнул взглядом, детектив поправляет горло, качнувшись второй раз на пятках:              — Принято. Подыши пока, Уилл.              Это звучит для названного настолько нелепо, что тот почти отклоняется назад, всматриваясь в лицо собеседника, который кажется неуверенным в своём решении, но твёрдым в своих словах, потому м-р Грэм не вступает в перепалку (перепалка с Джеком уже наказание, порой простая аргументация), поправляет очки и отступает не некоторое расстояние от всех, смотря на начинающих толпиться репортёров. Они как пчелы у улья, которые стремятся попасть за жёлтую ленту и собрать как можно больше мёда для никому ненужных газетёнок и сайтов. Хотя, если лиса уже здесь, сидит в ближайшем кусте с камерой, осталось только дождаться Потрошителя: Зеллер прав, маньяк бы лично отправлял ей координаты и пригласительное на следующее место выставления трупа, чтобы она выложила и описала всё в лучшем виде и самых подробных деталях.       Больше, чем внимания, Потрошитель точно жаждет воспользоваться стрелой — Уилл видит, как жертва со злостью вытаскивает стрелу из себя, и рвётся воткнуть ее в сердце другому, ведь, если чудовище влюбилось, то хуже его ненависти может быть только любовь — каннибал за своё съеденное сердце точно захочет того, кто посмел выкрасть и употребить его, причём целиком и исключительно себе. Удивительный парадокс в том, что каждая жертва Потрошителя выставлена напоказ всему миру, но своего дорогого возлюбленного Потрошитель запрячет в самый тёмный угол, подальше от чужих глаз и рук. Уилл знает, что мечта каннибала определенно не приковать к батарее и кормить с ложки, разумеется, нет, но обладать предметом воздыхания целиком — каждое его слово, вдох и кость должны быть закреплены в каждом документе каждого государства, страны, континента и планеты, как чистая и защищённая собственность людоеда. И… «Кормить с ложки…» Постепенно, но он бы приучил/приручил своего избранника\цу принимать и поощрять собственные интересы в кулинарии.              — Значит, возлюбленный станет сопротивляться? — бархатистый голос, Уилл нутром чувствует улыбку в виде полумесяца:              — У возлюбленного нет выбора. — автоматически огрызнулся, — так решает не Купидон. Сам Потрошитель.              В один момент парень хочет извиниться за недовольство в тоне, но единого взгляда на доктора хватает, чтобы проглотить понимание, что тот не испытывает малейшей доли смущения от первоначальной словесной едкости младшего, после, получив щенячий взгляд в качестве извинения, его настроение растёт как бамбук.              — Думаю, Потрошитель тоже хотел бы воспрепятствовать своим чувствам, зарождению влюблённости, — что априори неправильно для психопата, испытывать что-либо, тем более, к кому-либо, — но. Он с начала осознает, что это бесполезно.              У Ганнибала глаза слабо щурятся, создавая морщинки, правда выглядит как кот, которого гладят, пока младший рассматривает как Джек разговаривает с медиками, а труп рядом с ними стоит как молчаливый слушатель беседы.              — Вас злит его вседозволенность? То, что он вынудит другого человека принять и полюбить себя? — глаза старшего темнеют.              Уилл вбирает воздух губами, намереваясь ответить, но он медленно выпускает его, отказываясь от затеи комментировать сейчас, смотрит на жертву с определённым сожалением, хотя больше грусти он испытывает избраннику монстра, ведь «вынудит» как сказал д-р Лектер, это не «попытается принудить», и здесь нет доли вероятности, как и у того человека — права выбора.              — Не злит. Каждый человек эгоист. И большинству всё-таки хочется, дабы предмет их воздыхания практически был одержим ими. В большинстве случаев люди страдают от того, что любят слишком сильно, либо, — вздохнув, — что те, кто им не нужны, любят их сильнее тех, кого они жаждут.              — Но Потрошитель не большинство, — не замечание, а мягкое утверждение, констатация факта.              Уилл кивает с печальной улыбкой:              — Нет. Как и тот, кто проткнул его сердце. Вы же знаете, почему он не стал трогать органы и ткани, верно, доктор? — названный встречается взглядом с Уиллом, конечно же, не намереваясь отвечать, оголодавший до выводов мальчика. — Подношение. Не предложение руки и сердца, но предложение ухаживания. У Потрошителя бесконечный голод, но он отказывается от трапезы. «Я дам тебе всё. Даже если это погубит меня».              На несколько секунд взгляд психотерапевта становится настолько темным, что способен поглотить любой свет, как черная дыра, что сам мёд и гранат глаз растворяется под давлением мрака, но эти несколько секунд проходят, и красный гренадин снова наполняет радужные оболочки.              — Aimer, c’est agir. Боюсь, что вы сопереживаете обоим, Уильям.              Названный автоматически сжимает при полном имени. Только сейчас он готов поклясться, что под сладко-мускулистым одеколоном доктора Уилл чувствует запах клуба, запах фруктового дыма с никотином и травы из Паттаи, искусственного дыма для выступлений и, кажется, виски, хотя предельно ясно, что это нелепая обонятельная галлюцинация. Ганнибал смотрит на младшего с менее довольным, но крайне сосредоточенным взглядом.              — Д-р Лектер, вы прекрасно знаете, что я не контролирую даже малейшую долю собственной эмпатии, — гипнотически проговаривает мальчик, рассматривая скрывающийся под бордовой кофтой ткань тёмного галстука.              — Верно, Уилл. Приношу свои извинения, — хотя парень не до конца верит в его раскаяние, чистая формальность. Старший обращается взглядом к жертве, говорит без вдоха, словно не нуждается в кислороде для речи. — Что насчёт «Шторма»? Пьер Огюст Кот написал данную картину по сюжету «Поль и Вирджиния». Друзья детства, влюблённые друг в друга.              Мальчик тяжело, но бесшумно вздыхает носом, фокусируясь на Джеке рядом, а не на самом погибшем. Доктор, прав, несомненно, автор изобразил сцену из книги, где влюблённые прикрываются ее платьем, убегая от дождя.              — Не заигрывайте, доктор. — хотя Уилл и смотрит в направлении старшего, смотрит он вниз, на сухую траву, — если бы для Потрошителя всё было настолько просто. Это не друг детства или иной знакомый. Это абсолютная, полностью лояльная и осознанная, одержимость.              — Могу ли я уточнить, почему?              Уилл закрывает глаза, плавно поднимая голову наверх. Его кадык соблазнительно скользит, когда черные гладкие руки, размером около двух метров закрывают его как прутья клетки в объятиях, прижимая к омерзительно костлявой груди, обтянутой не кожей, а подобием — более матовым и эластичным. Длинные отростки, острые, как когти, но не являющиеся ими, скользнули под кожу бицепсов и рёбер, стараясь словно промассировать мышцы и внутренности. Мальчик слабо сдержал дрожь как от холода, сглатывая и открывая глаза, медленно возвращая голову в ровное положение; лицо психотерапевта не изменялось на протяжении всей процедуры погружения детектива.              — Когда человек любит, объятиями он попытается успокоить и защитить своего избранника. Но Потрошитель, — зрачки названного едва раздуваются, — через объятия он постарается не только оградить возлюбленного от мира извне, но и буквально приварить к себе, если не в себя, — встречаясь Мариной с мёдом, — доктор.              Если бы только Уилл знал:       А — какое гигантское усилие прикладывает названный, чтобы не выхватить оружие у ближайшего полицейского, стукнуть мальчику по виску, чтобы тот заснул сладким сном во время кровавой бойни и проснулся обнажённым в шёлке и достатке, прочь от всех и вся, кроме Ганнибала.       Б — какой гигантское усилие прикладывает названный, чтобы не похвалить своего хитрого и умного мальчика.              — Первая любовь, она же всегда и последняя⁸? — старший мужчина намеренно задумчиво смотрит вперёд себя, на ткань на голове жертвы, которая бьётся, как человек в истерике и страхе от шипящих порывов ветра.              Уилл не отвечает, вскинув бровями, пытаясь сфокусироваться на иных аспектах ситуации: острые скулы, острые скулы, приятный одеколон, запах никотина. Ганнибал не кажется тем человеком, который предпочёл бы провести вечер в стрип-клубе, в компании полураздетых мужчин и женщин, наслаждаясь алкоголем и кальяном, или присутствием гостей, которые вместо него насладятся любыми средствами курения, отравляя кислород. Он скорее перечитает об особенностях правления династии Цинь или роман Лоуренса под бокал сухого вина, нежели оплатит приват, к тому же, если бы он появился у ангелов, м-р Грэм определённо бы засек его появление, а если бы не он, то Катц или Виктория.              — Уилл?              — Не любовь, д-р Лектер. Одержимость, — поскольку младшему и без того хватает падений из реальности, он давно научился подготавливать ответы заранее. — Как бы поступили вы? На месте, — кратко сглотнув, избегая зрительного контакта, — избранника Потрошителя?              М-р Грэм не хотел и не собирался расспрашивать или узнавать, тем более продолжать диалог, но для того, дабы прочитать психотерапевта, а точнее, его интересы и определить его вероятность единого визита или регулярных визитов в клуб (возможных), мальчику необходимо заглянуть в гренадин. Он попытался, но попытка оказалась безрезультатной.              — Ситуация, в которой я лишён выбора, полагаю?              Ублюдок насмехается. Разумеется, нельзя прямо обвинить мужчину в том, что он находит старания и страдания Уилла очаровательными для подшучивания, ведь последний не верит в навык телепатии, но кажется, словно Лектер знает, что нужно Уиллу и предоставляет это ему в полной мере: поворачивается к нему, наблюдая за острой линией челюсти и широкими мышцами шеи, периодически плавно опускаясь к плечам или вьющимся прядям, всё, что требуется от шатена, так это повернуться и посмотреть, прочитать, но тот, как нашкодивший щенок, намеренно смотрит в сторону, ожидая, когда владелец перестанет песочить его и пойдёт дальше по своим делам. Младший единожды кивает, правда, как щеночек, даже немного по-детски, только дабы Ганнибал прекратил наблюдать за ним.       Доктор плавно поворачивается к нему корпусом, дразня, обеспечив себе полный угол обзора.              — Если на исход невозможно повлиять, стоит ли сам процесс малейшего переживания? — голос психотерапевта как сироп в вине. Тягучая сладость, прикрытая дорогим алкоголем. Осталось только найти на самом дне яд.              Уилл едко усмехается:              — Как благородно. Не единой попытки?              — Не единой попытки, — ещё более тягуче говорит старший, обращаясь к губам мальчика.              Последнего это, очевидно, раздражает, причём настолько, что Уилл забывает первоначальную цель прочитать и аналогично отзеркаливает Лектера, поворачиваясь к нему корпусом и изредка фокусируя океан на светлых ресницах.              — Вы станете этим, нет, постараетесь насладиться этим, неважно насколько невыносимым сам процесс способен оказаться? Положением заложника? — приподняв единожды верхнюю, дабы показать клыки, признак недоумения и наступающего отвращения, — «ведь лучший раб это тот, что решил стать рабом по своей воле»?              — Нет, Уилл, но не эффективнее ли позволить ему поверить в подчинение и усыпить его бдительность, после атаковать ради собственной свободы, нежели отвечать атакой на нападение?              — Лжёте, — младший шипит. — Терпение — точно не та тактика, которой вы придерживаетесь, — зеркалит, смотря на рот собеседника несколько секунд, после на галстук. Доктор заметил, что Уилл явно испытывает смятение касательно данного украшения. — По крайней мере, когда на вас нападают, дорогой доктор.              Ганнибалу было необходимо сдерживать мурчание ровно до последнего обращения. Следить за тем, как праведный огонь разгорается посреди бушующего океана, как Уилл оголяет клыки как ночной одичавший зверь, и как мышцы на шее напрягаются от сухой, сдержанной, но всё-таки злой аргументации действительно похожи на эффект героина при его первом или втором употреблении, но… Когда его мальчик использует часть другой личности для защиты, как капля горького яда в стакане чистой воды. Конечно же, это разочаровало доктора, как человека, который несколько лет страдал от жажды. Ваниль на Уилле лежит как ненужное одеяло, и у старшего почти зудят кости очистить до костей ту, кто каждый раз помечает м-ра Грэма подобным образом, но здесь терпение есть ключевой фактор успеха.              — Вы правы, Уилл. При любом другом персонаже, решившим причинить мне вред любой степени, я бы категорически воспротивился быть толерантным. Но, — сейчас важно не злить младшего мужчину, ибо он ещё не столько принадлежит доктору, дабы быть достаточно послушным и чувствительным к его слову, — в случае с Потрошителем, я не стал бы торопиться и выбрал менее рискованную тактику. Неприятно признавать, но он достаточно опасный соперник. Не думайте?              Для парня это можно сравнить с потушенным ледяной водой костром. Он выдохнул, плавно остепеняясь, пока д-р Лектер с каменным лицом в н-ный раз отметил для себя, насколько же очаровательный и красивый перед ним молодой человек. Поскольку истинное лицо доктора есть Потрошитель, то Ганнибал уверенно мог сказать, что сейчас у его истинного обличия течёт слюна по одной стороне подбородка, ведь если внешняя оболочка находит мальчика совершенным, то внутренняя определённо считает его, по крайней мере, видит его приготовленным и пахнущим малиной и вином.              Хотя единое правило остаётся действующим. Без крайней необходимости, д-р Грэм не окажется на блюде Ганнибала.              — Вы правы. Извините, доктор, — младший кратко потёр переносчицу.              — На сегодня вы сделали достаточно. Я сообщу агенту Кроуфорду. Сейчас, Уилл, пожалуйста, отправляйтесь домой, — и, хотя посыл предельно мягок и полон заботы, тон говорит о том, что мужчина не потерпит сопротивления.              Уилл не стал спорить.       Всю ночь ему снилось то, как Потрошитель усаживает его к себе на колени и обнимает за руки, талию, ноги, переставляя собственные руки, или как назвать эти длиннущие конечности, оставляя на участках бледной кожи Грэма следы, будто от угля.