О Чем Молчит Ласточка

Наутро впервые за месяц он не получил сообщения от Юры. Когда тот не написал ни в обед, ни вечером, Володя попробовал черкнуть ему хоть что-нибудь, но не смог подобрать слов. Что он мог сказать, попросить прощения? Но за что? За то, что не справился с нервным срывом? Володя — взрослый человек, но по сравнению с рассудительным Юрой он казался себе не просто дураком, а самым натуральным психом. Через три дня тишина в ICQ стала невыносимой, и он все же отправил Юре короткое «Пожалуйста, давай забудем тот разговор?». «Какой разговор? Про концерт? Про какой концерт?» — тут же ответил Юра, прислав подмигивающий смайлик. «Почему ты так долго не писал мне?» «Я дорабатывал ноктюрн. Хочешь послушать?» «Хочу!» — тут же написал Володя. Он почувствовал себя глупо — будто все эти три дня накручивал себя без реальной причины, а для Юры это оказалось не таким и значимым. «Сейчас пришлю тебе ссылку, пройди по ней и скачай». Раз Юра захотел замолчать эту тему, Володя решил, что пойдет у него на поводу, но они обязательно поговорят позже. Он стал скачивать ноктюрн. Интернет дома и без того был медленный, а к вечеру, как назло, упала скорость — на скачивание ушло не меньше часа. Запустив наконец трек, Володя приглушил свет в гостиной, лег на диван, прикрыл глаза и вслушался в музыку. Ноктюрн был мрачным. Медленный и тягучий, он пугал явственно ощутимой безысходностью. Володе казалось, будто он вместе с мелодией долго-долго спускается по лестнице и у этого пути нет конца. Но конец был. И весьма громкий — удар по клавишам и, словно обрыв, внезапная, пугающе резкая тишина. Володя ломал голову, что за чувство вложил в музыку Юра, о чем в ней рассказывал? Тем не менее в ту ночь Володя засыпал с улыбкой на лице — ну и что, что мелодия такая мрачная и обрывается будто предсмертным криком? Главное — ничего у них с Юрой не закончилось. После того как Юра узнал о концерте, Володя больше не боялся сболтнуть лишнего. Их общение стало проще и легче, Юра много шутил, а Володя, сперва настороженный, вскоре начал поддаваться его легкомысленному настроению, расслабился и сам не заметил, как они сблизились. Забылся концерт, Игорь и пустые ссоры, еще недавно ставившие под угрозу их дружбу. Но встретившаяся на их пути неудобная правда раскрепостила и Володю, и Юру, научила быть откровенными друг с другом. С приходом ноября в Харькове резко похолодало. Глядя на голые ветви деревьев и низкое хмурое небо, Володя мечтал, чтобы скорее выпал снег. Звонила мать. Сообщила, что Москва уже вся белая. Сказала, что хочет остаться у сестры еще на месяц, и попросила у Володи разрешения. Он даже опешил: — С каких это пор ты отпрашиваешься у меня? — Ну как же, сынок, у тебя же день рождения скоро. — Ну и что? По телефону поздравишь.

* * *

Утром шестого ноября Володю разбудило СМС от Игоря: «С днем рождения, зай! Будь здоровым и счастливым. И меня не забывай». Володя ответил сухим «Спасибо» и посмотрел на часы — еще не было семи утра. Он чертыхнулся, сунул телефон под подушку и, прячась от Герды, укрылся одеялом с головой, ведь собака не дала бы ему и минуты полежать спокойно, заметь она, что хозяин проснулся. Володя не любил свой день рождения. Не потому, что именно в этот день «вдруг» осознавал, что за прошедший год страшно постарел и малого добился. Причина крылась вообще не в рефлексии — все было куда банальнее. Целый день ему приходилось принимать поздравления по почте, по СМС, по телефону и лично от огромного количества людей. Если друзьям и родным было достаточно сдержанных благодарностей, то Володя не мог позволить себе отвечать так бизнес-партнерам. Десятки их звонков превращали день в бесполезный, полный пустой болтовни парад лицемерия: партнеры льстили Володе, а он, вымучивая улыбку, льстил в ответ. Еще один минус был в том, что по традиции Володя должен был организовать в офисе небольшое застолье для подчиненных, из-за чего работа останавливалась не только для него, но и для всей фирмы. Уснуть снова не удалось. Стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не привлечь внимание собаки, он думал о предстоящем дне, размышлял над тем, стоит ли сегодня пить. Ехать в офис на машине или брать такси? Телефон коротко провибрировал, послышалось знакомое «о-оу». Володя полез за ним, но не успел прочитать сообщение — Герда, заметив, что хозяин проснулся, прыгнула на кровать и принялась лизать его щеки. Володя выронил телефон. Ворча, он попытался укрыться под одеялом с головой, но собака вытащила из-под него подушку. Пока Володя клал ее обратно, Герда просунула голову ему под руку, протиснулась под одеяло и улеглась на грудь. — Ну здрасьте. Доброе, блин, утро, — прохрипел он, придавленный немалым весом. Собака тихонько тявкнула и завиляла хвостом. — Ладно, уговорила, встаю. Да встаю уже — слезь! Наскоро одевшись, Володя отправился на пробежку. Вернее, бегала сегодня только Герда, а он, уставившись в телефон, вяло плелся за ней. Сообщение, которое привлекло собаку, было от Юры. И сразу насторожило: «Пройди по ссылке, скачай видео. Это важно!» «Доброе утро, — поздоровался Володя, — а что там?» «Не могу говорить. Некогда. Скачай и посмотри». «Я не могу скачать видео прямо сейчас, у меня интернет-карточка закончилась. В офисе сделаю, хорошо?» «Да», — ответил Юра. Он писал непривычно коротко и серьезно, и это встревожило. Володя хотел было перезвонить ему, выяснить, что случилось, но решил не отвлекать. Он быстро собрался и, забыв, что хотел ехать на такси, сел в машину. Прокручивая в голове план на сегодня, в офис Володя вошел угрюмым. И тут же столкнулся в дверях приемной с подозрительно веселым Брагинским. — Ну, Владимир Львович, что ты как всегда! — воскликнул он. — В такой день мог бы и поспать подольше! — Брагинский приобнял его за плечи и торжественно выдал: — С днем рождения, гражданин начальник! Желаю, как говорится, чтобы у тебя все было и ничего тебе за это не было! Лера, встав из-за стола, тоже подошла к нему. — Присоединяюсь к поздравлениям, Владимир Львович. Желаю вам крепкого здоровья и успехов во всем! — Спасибо. — Володя рассеянно улыбнулся ей. Брагинский, хлопнув Володю по плечу так, что тот слегка пошатнулся, хохотнул: — Коллектив уже готов как следует отпраздновать день рождения любимого начальника! Так что, товарищ главнокомандующий, приказывай, когда начинать? Вечером, да? Володя кивнул Брагинскому: — Да, не раньше шести. — И повернулся к Лере: — Я буду занят. Не соединяйте меня ни с кем. Скрывшись за дверью кабинета, Володя выдохнул и тут же бросился к ноутбуку. Видео скачивалось долгие десять минут, он почти утратил терпение, а когда наконец включил ролик, с замиранием сердца увидел Юру. Улыбаясь, тот стоял на небольшом отдалении от камеры по пояс в кадре, одетый в тонкий бежевый облегающий свитер. На шею поверх высокого воротника нацепил галстук-бабочку, а на поясе у него Володя заметил то ли тромбон, то ли трубу. — Привет, именинник! Это для тебя! — весело сказал Юра и отошел от камеры. За ним показался зал. Явно не концертный — слишком скромно оформленный, напоминающий школьный. Юра подмигнул, развернулся и в два прыжка поднялся по лесенке на помост, видимо служивший сценой. И Володе предстала вся картина: Юра, в свитере и галстуке-бабочке, с карандашом в руках, стоял на сцене лицом к камере, а за его спиной сидели, улыбаясь, музыканты. Все пятеро держали в руках разные инструменты: контрабас, гитару, скрипку, флейту и нечто неведомое с клавишами. Юра взмахнул руками, держа в одной карандаш, будто дирижерскую палочку и замер в этой позе. А затем внезапно отбросил карандаш в сторону и, вытащив из-за спины трубу, дунул в нее. И все музыканты следом заиграли знакомую мелодию. Володя без труда узнал Happy Birthday to You. Мелодия звучала всего несколько секунд. А когда затихла, Юра и его мини-оркестр хором произнесли с чудовищным акцентом: — С днем рождения! Видео кончилось. Какое-то время Володя ошалело смотрел в потемневший монитор, а потом, закрыв глаза, расхохотался. Он запустил на ноутбуке ICQ и написал Юре: «Так меня еще никто не поздравлял! Спасибо!» Юра ответил мгновенно и без слов — смайликом в темных очках. Володя покачал головой и послал еще одно сообщение: «Только, пожалуйста, больше так не делай. В смысле, не пиши так кратко и серьезно. Я понимаю, что это специально, для пущего эффекта. Но так и до сердечного приступа можно довести», — видя, что сообщение получается слишком строгим, даже критическим, Володя добавил смайлик. «Вообще-то я серьезный всегда. Я даже умею ругаться матом». «Не может быть! — Володя улыбнулся. — А еще, оказывается, умеешь играть на трубе». «Ага, это мой второй музыкальный инструмент. А еще я умею играть на гитаре, ксилофоне и нервах». «Талантливый человек талантлив во всем! Но не надо было так напрягаться ради меня, оркестр собирать…» «Не бери в голову. Никого я не напряг и сам не напрягся. Как там говорят — мне это было по пути? Или не так говорят? Забыл. Ну, в общем, я заехал записать сэмпл и послушать фрагмент на живом инструменте и подумал, а не попросить ли заодно знакомых ребят тебя поздравить. Вот и попросил. Единственное, чем я поплатился за это, — фотоаппарат. Уронил, когда засовывал обратно флешку. На что теперь видео записывать, ума не приложу». «Сочувствую, — ответил Володя. — В таком случае позволь поднять настроение, прими комплимент — тебе очень идет свитер с бабочкой!» «О, спасибо! Значит, теперь я буду носить его так всегда». — И смайлик. Они переписывались не больше пяти минут, но за это время Володе на мобильный пришло несколько СМС и поступила пара звонков, а в приемной Леры телефон просто разрывался. Прятаться было бессмысленно, но работать ужасно не хотелось. Володя мечтал о том, чтобы скорее наступил вечер. Будто прочитав его мысли, Юра написал: «Во сколько сегодня закончишь?» «Не знаю. Хотелось бы пораньше, но вряд ли получится. Еще надо накрыть поляну в офисе. А что?» «Вечером тебе придется задержаться после работы и созвониться со мной! Хочу поздравить тебя лично. Ну настолько, насколько это возможно в скайпе». «Договорились», — ответил Володя. Только они попрощались, как на него обрушились звонки и письма. Он даже в обед не смог отдохнуть — пришлось ехать с Брагинским в магазин. А когда они, нагруженные пакетами, вернулись, Володя снова взялся за телефон. Звонила мать, поздравляла очень долго — он успел за это время поесть, — передавала приветы от тетки и двоюродного брата. Следом с поздравлениями внезапно позвонила Маша, но, к счастью, с работы, поэтому долго болтать не смогла. За ней набрали Ирина и Женя с Олькой. После пяти вечера Володя позволил себе выключить телефон и начал читать почту, краем глаза просматривая отчеты и командуя Брагинским с Лерой, которые вызвались помочь накрыть на стол. В шесть слегка поддатый Брагинский силой вытащил Володю из кабинета и доставил на кухню. Стоило ему переступил порог, как коллеги сунули ему в одну руку стопку коньяка, а в другую — бутерброд. Брагинский произнес тост, выпил и исчез из поля зрения. А вернулся с подарочным пакетом. Володя не стал его открывать — и так знал, что внутри бутылка дорогого алкоголя. Заметно расслабившись, он прошептал Брагинскому на ухо: — Дима, я же вообще-то не пью, а ты мне все время выпивку даришь… — Оно и видно, — зычно расхохотался Брагинский. — С одной стопки улетел! — Так ты не дари мне… — начал было Володя, но его перебили бухгалтеры. Две дамы бальзаковского возраста хором пропели сочиненную по случаю дня его рождения песню и подняли бокалы. Пришлось выпить еще. А потом еще. И еще. Поздравления все не кончались, казалось, что сотрудников у Володи не пара десятков, а несколько сотен. Он даже не заметил, как прошел целый час. И то об этом ему напомнил Юра, написав в аську: «Уже семь. Отпускай свой планктон, планктатор, и давай ко мне!» «Подожди еще немного, пожалуйста», — ответил Володя. — Дима-а-а, — протянул он, перекрикивая гомон коллег. — Долго вы собираетесь пьянствовать? Чтобы через час здесь уже никого не было! — Вов, ну как так? — возмутился Брагинский. — С подчиненными нужно идти на контакт, вести диалог. И вообще, дай людям отдохнуть! — Какой отдых? Завтра же вторник, — буркнул Володя и крикнул на всю кухню: — Коллеги, через час закругляемся. — Хорошо, Владимир Львович, — нестройным хором ответили сотрудники и продолжили галдеть. Порядком опьяневший Володя принялся один за другим жевать бутерброды, чтобы быстрее протрезветь. Дальше он планировал пить только сок, но не получилось. Сначала Лера произнесла тост, подарив от лица всего коллектива плоскую коробочку в синей оберточной бумаге. А потом Брагинский поднял бокал за покойного отца — пришлось выпить еще. Ровно в восемь Володя сообщил подчиненным, что вечер окончен, и проконтролировал, чтобы все ушли. Брагинского пришлось едва ли не силком выталкивать из офиса, но тот даже не обиделся — потопал с ведущим архитектором, маркетологом и бухгалтерами в ближайшее кафе для продолжения банкета. А когда дверь за ними захлопнулась, Володя нетвердой походкой побрел в кабинет. Вынул бутылку дорогущего коньяка из пакета Брагинского, налил себе полстакана и поставил ее в отцовский бар-глобус. Из Лериного пакета достал стандартный, но полезный подарок: ежедневник в кожаной обложке с металлической отделкой и ручку «Паркер». Убрал их в ящик стола и сел перед ноутбуком. Собрался было набрать Юру, но вспомнил про очки. Раз тому нравилось видеть его в очках, Володя стал всегда носить их в сумке на случай незапланированных звонков вроде этого. Он рассеянно принялся искать узкий футляр. Покопался в сумке несколько минут и едва нацепил очки, как Юра позвонил сам. Увидев бокал в руке Володи, он тоже достал бутылку рома. — Я даже и не знаю, чего тебе пожелать, если честно. — Юра смущенно улыбнулся и, будто пряча неловкость, принялся наполнять стакан. — У тебя вроде бы все есть… Наверное, только дурацкое и стандартное — пусть сбудется то, чего ты действительно очень хочешь. Хоть пожелание и правда было стандартным, Володе оно понравилось. Из Юриных уст это звучало очень кстати. — Спасибо за теплые слова. И за видео — еще раз спасибо! Я буду пересматривать его, чтобы поднять настроение. — Володя улыбнулся. — Расскажи, как прошел день? Юра сделал глоток и начал свой рассказ. Он кутался в теплую кофту, потягивал ром и говорил о музыке. Володя слушал, удивляясь сам себе — ему ни капли не надоедала эта тема. Юра всегда рассказывал что-то новое: то о классических произведениях и композиторах, то о современных жанрах и направлениях. В этот раз говорил о своем заказе — ему наконец вернули сценарий, и он несколько дней над ним работал. — Кстати, Володь! Я спросить хотел… — начал было Юра, но замялся. Возможно, Володе это показалось из-за шумов во время звонка. Тем более у него заслезились глаза — набрав полный рот коньяка, он едва не подавился и просипел, с трудом сделав глоток: — Что такое? — Я в двадцатых числах декабря сдам заказ и буду свободен. — Так, и чего? — Я хотел бы увидеть тебя. Я имею в виду не в скайпе, а вживую. Приезжай ко мне. Посмотришь Германию, город, где я живу… Что скажешь? Володя на минуту замер, тупо уставившись в монитор. — Эй, ты тут? — засуетился Юра. Послышалось щелканье мышки и бормотание: — Завис, что ли? — Нет-нет, я тут, все в норме. Просто… Ты серьезно? — Да серьезнее некуда! А что? У тебя разве нет новогодних каникул? А, бли-и-ин… — протянул Юра и потер висок. — Наверное, уже есть планы на Новый год, надо было с этого начать… — Нет! — поспешил перебить его Володя. Прозвучало как-то слишком резко, он прокашлялся. — В смысле, никаких планов нет… Обычно Новый год я отмечал с родителями, но тут мать уехала в Москву. Я скажу ей, чтобы осталась там на праздники, и все. Так что да, я свободен. Просто неожиданно. И это действительно было неожиданно — его желания никогда не сбывались так быстро. Буквально тридцать минут назад на дурацкое и стандартное «Пусть сбудется то, чего ты действительно очень хочешь» Володя загадал увидеть Юру. — Не все же время нам вот так по интернету общаться, правда? — Юра робко улыбнулся. На долю секунды в голове мелькнула мысль не давать обещаний так сразу, не питать надежд, ведь они могут не оправдаться. Но Володя тут же отбросил ее. — Я приеду — обязательно, — заверил он и уже менее уверенно добавил: — Только скажи мне, что делать, чтобы получить визу? Да и вообще… у меня даже загранпаспорта нет… — Без проблем. Завтра же напишу тебе все инструкции, — пообещал Юра. Они ненадолго замолчали. Володя просто смотрел на него, а Юра задумчиво вертел стакан в руке. Не отводя взгляда, он прищурился и спросил: — А как твой день прошел? — Висел на телефоне, принимал поздравления. Устал. — А что тебе подарили? — Юра наконец поднял на него свой удивительно трезвый взгляд. За время звонка Юра выпил больше, чем Володя за весь вечер, но, казалось, ничуть не опьянел. «Оно и к лучшему, — подумал Володя, — раз трезвый, можно поговорить подольше» — и принялся перечислять подарки. — И что, праздник окупился? — спросил Юра, когда он рассказал и про застолье. Володя рассмеялся. — Разве для этого устраивают праздники? То есть только затем, чтобы они окупились? — Нет, но сам понимаешь, это очень даже желательно. Деньги любят счет, это я тебе как еврей говорю. — Юра тоже рассмеялся. — Ты шутишь об этом та-а-ак часто, — протянул Володя. — О чем? О еврействе? Но мне можно, я же еврей. — Ну вот опять. — Володя поднял указательный палец. Юра почему-то смутился. — Ты против? Раздражает? — Нет. Просто думаю: это случайность или ты переживаешь по этому поводу? — Ну не то чтобы переживаю. Но с переездом сюда стал интересоваться. Это же все-таки мои корни. Представляешь, даже иврит учил. — Видимо, заметив, как брови Володи поползли вверх, Юра уточнил: — Правда, быстро бросил. Зачем он мне нужен — здесь я говорю на немецком, Израиль меня не интересует, а чтобы Тору читать — я в Бога не верю. — Ничего себе. — Володя покачал головой. — А мне казалось, что ты об этом и думать забыл. Раньше, в «Ласточке», с таким пренебрежением говорил… — В детстве я все это отторгал, делал вид, что меня такие темы не задевают и вообще никак не касаются. Наверное, это была защитная реакция — ребенку сложно осознать масштабы человеческого зла. Сложно принять, что человека ненавидят только за то, что он родился. Тем более когда этот человек — ты, а не кто-то другой. А я мало того что еврей, так еще и гей. — Ну не каждый же день думать об этом, правильно? — Почему это не каждый? Очень даже каждый! Только штаны сниму — вижу, кто я такой. — В смысле? — не понял Володя. Задумался, могла ли быть у Юры татуировка на ноге, но такого не вспомнил и честно признался: — Юр, что ты имеешь в виду? Я правда не понял. — Ты забыл?! Как ты мог об этом забыть?! — делано удивился Юра. Он был явно на какой-то своей волне, Володя искренне недоумевал, к чему он клонит, и озадаченно смотрел в ответ. Юра сначала вздохнул, затем задвигал бровями и загадочно произнес: — Володя-Володя… ну тюнинг… — Елки-палки! — воскликнул тот, догадавшись. — Забыл. Правда забыл, подумал, что тату. — Он покачал головой. — А почему ты называешь это тюнингом? — Ну как же — аэродинамика… — протянул Юра. Володя расхохотался. — Аэродинамика, блин! Ну и шутки у тебя. — Но это еще не все! — добавил Юра. — Плюс общая эстетика и, ну, ты понимаешь, украшающий мужчину шрам… Ах да, и длительность. Ну так говорят те, кто делал во взрослом возрасте, кому есть с чем сравнить, я-то сам не знаю. Но так говорят. А ты забыл! Володя почувствовал, как у него загорелись щеки. Хмыкнул, шутливо ответил: — По-твоему, я должен помнить, что там двадцать лет назад было? Юра улыбнулся, но его улыбка казалась фальшивой и спустя мгновение растаяла. — Володь, а если серьезно? Володя вздохнул. Похоже, он все-таки обидел Юру. Совершенно не зная, как объясниться с ним, стал говорить все, что приходило в голову, не боясь сболтнуть лишнего: — Если серьезно… Юр, там ведь было темно, поэтому я не помню таких деталей. Да, когда мы плавали к лилиям, ты говорил об этом в лодке, но для меня по-настоящему важным был весь ты, — он улыбнулся, — а не отдельные части… Теперь и на лице Юры тоже расцвела искренняя улыбка. Часы показывали полдесятого, пора было заканчивать, но расставаться так не хотелось. Хотелось слушать его приятный голос с забавным акцентом, любоваться, как он кутается в огромную теплую кофту и чертовски мило ежится от холода. — Купи обогреватель! — велел Володя, когда Юра в очередной раз нахохлился. — Куплю, — печально протянул тот. — Я не был готов к резкому похолоданию. На улице дубак, все мерзнет, я мерзну, а согреть некому… Володя вздернул бровь. Выпитый алкоголь сказал за него быстрее, чем он успел подумать: — Мне кажется или ты кокетничаешь? — Я? Да никогда! — воскликнул Юра и улыбнулся во все тридцать два зуба. — Ну потерпи, я приеду и… сварю тебе вкусный горячий суп. — Жду не дождусь, — заверил Юра. Казалось, невозможно улыбнуться шире, чем в тридцать два зуба, но он смог. Они замолчали, но в этом молчании не было напряжения. Володя совсем расслабился — усталость, накопившаяся за день, вкупе с алкоголем сделали свое дело. Он смотрел на чуть подвисающее изображение Юры в мониторе, а тот насвистывал смутно знакомую мелодию, но Володя никак не мог вспомнить какую. — Что это? — все-таки спросил он. — Да из «Юноны и Авось», — отмахнулся Юра и протянул: — «Ты меня на рассвете разбудишь…» Сердце кольнуло ностальгией, но эта грусть была легкой и светлой. — Мне сегодня написала Маша. Про этот мюзикл спрашивала, — объяснил Юра, широко зевнув. — Долго же она собиралась, я дал ей твои контакты еще в сентябре. — Володя тоже зевнул, будто заразившись от Юры. — Давай-ка ты собирайся домой. Тебе еще ехать, да и мне пора на боковую. — Нет, подожди. Расскажи, что там Маша пишет. — Да ничего особенного. — Юра качнул головой. И в ответ на подозрительный взгляд Володи добавил: — Честное пионерское, мы еще толком и пообщаться не успели. — Он нежно улыбнулся: — Ладно, все. Жаль с тобой прощаться, но нам обоим пора спать. Мне завтра надо встать пораньше. — Сладких снов, — сказал Володя, не желая заканчивать этот разговор. Но времени и правда было уже много, а голодная Герда ждала его дома. Спустя час подъехав на такси к дому, он получил сообщение от Юры: «Представляешь, я до сих пор не сплю». Володя оторвал от себя счастливую Герду и, насыпая ей в миску корма, написал: «Почему?» «Да это чертова „Юнона и Авось“ пристала! Теперь вот вспоминаю наш последний костер и… жутко мерзну! Я лежу под двумя одеялами и мерзну! Придется третье купить». «Оденься потеплее. Так и заболеть недолго». «Не могу. Я привык спать голым, в одежде не усну». — Кх, — кашлянул Володя. «Юр, в такие подробности ты меня, пожалуйста, не посвящай». «Не понял». — Юра прислал обиженный смайл. Из всех смайликов Володя больше всех ненавидел именно его. «Не обижайся! Просто у меня фантазия бурная, а сейчас я еще и под мухой». «Хочешь сказать, так сразу меня и представил? — написал Юра и выслал вдогонку хохочущий смайл. — А хочешь, я прямо сейчас себя сфотографирую и фотку вышлю?!» Чистя зубы, Володя кое-как натыкал левой рукой: «Ничего тебя понесло — от грустных воспоминаний к эксгибиционизму!» «Там было не только грустное вообще-то. И не говори, что никогда не вспоминал о том, что случилось под ивой в нашу последнюю ночь». «Вспоминал, конечно». «Ты знаешь, Володь, это был один из самых чувственных моментов моей юности». — Юра, блин! — буркнул Володя, ложась в кровать. То же самое продублировал в сообщении: «Блин, Юра!» «Да что не так-то?!» «Я не люблю вспоминать об этом, потому что, во-первых, мне было больно тогда. И, во-вторых, мне, блин, больно сейчас, но уже в другом смысле». «В каком?» — Да он что, издевается? — спросил Володя вслух. Герда, будто бы отвечая ему, что-то проскулила. Он написал: «Ты сам запретил мне видеться с Игорем, а теперь провоцируешь! Еще и про всякие тюнинги напомнил». «Так вот оно что… Прости, больше не буду». «Вот и правильно». «Прими файл». «Не приму». «Прими, я сказал!» Володя напряженно вздохнул — ведь не вышлет же Юра всерьез фотографию в стиле ню? Он скачал файл, открыл. Со снимка на него смотрел сонный, растрепанный Юра. Он лежал на темно-синей подушке с натянутым по самый подбородок одеялом. «Ну и как я тебе? Сексуальный?» — И хохочущий смайл. — Вообще-то да, — вслух пробубнил Володя. «Ты очень милый. Но шутки у тебя все равно хреновые!» «Какие уж есть…» — ответил тот. Володя сел в кровати, набрал: «Если продолжишь в том же духе, я приеду к тебе не дружить…» — и удалил сообщение. Снова набрал текст: «Зачем ты кокетничаешь со мной? Хочешь, чтобы я приехал к тебе как друг или как…» — и снова удалил. Отправил нейтральное «Спи уже, провокатор». Шутки шутками, а Юра добился своего — заставил Володю вспомнить тот разговор в лодке, когда он рассказал про свои еврейские корни и обрезание. Как сильно тогда взбудоражила Володю эта тема! И, к его стыду, увлекала она и сейчас. Да, в Европе и Америке такое не редкость, но здесь и сейчас для Володи это стало еще одной особенностью Юры. Лежа в одиночестве в темноте, он размышлял о том, каково — быть с ним? Тело среагировало на фантазии и заныло, его окутало болезненное тепло. Нельзя фантазировать. Нельзя даже думать о близости с ним, ведь он друг. Нет, не просто друг, а бывший возлюбленный. Тот, по кому Володя когда-то сходил с ума. Тот, с кем сходил с ума. Тот, без кого сходил с ума. Нельзя придавать его образу сексуальности, ведь он живет за тысячу километров, в другой стране, их связь настолько хрупка, что в любой момент может оборваться. Стоит кому-нибудь появиться рядом с Юрой, не в виртуальном пространстве, а в реальной жизни, или стоит появиться важным делам, как Володя вмиг станет для него никем. И он все это понимал, но воображение уже нарисовало возбуждающие картины: какой он, Юра, каково заниматься с ним сексом. Сексом? Нет, любовью! Потому что тогда у них был не секс, а любовь. В голове тут же вспыхнули картинки того, что было между ними и как: ива, ночь, его губы, его тело… У Володи зашлось дыхание, сердце заколотилось, кровь отлила от лица, а руки опустились к паху… Заскулила Герда, и Володя будто очнулся от наваждения — в кои-то веки ей приспичило на улицу исключительно вовремя. Гуляя с собакой, он думал: разве у них с Юрой что-то вообще может получиться? Володя не говорил на немецком и не разбирался в музыке. По сути, не знал двух главных Юриных языков: на одном Юра думал, на другом — чувствовал. Ну и что? Зато он знал тот язык, на котором Юра может обо всем этом рассказать. «Ты хотел бы это вернуть?» — написал Володя, снова укладываясь спать. Юра ответил мгновенно: «Не думаю, что возможно вернуть все в полной мере». «Да. Ты прав. А жаль», — вздохнул Володя. Ответ был коротким: «Очень».

* * *

Ему казалось, что он падает. Володя все ждал удара о землю, ждал, что разобьется в лепешку — и мокрого места не останется, но падение не прекращалось. Оно началось давно — еще тогда, из-за брата Вовы. А теперь посреди смены в «Ласточке» Володя обнаружил, что падает вместе с Юрой. И он бы хотел отпустить его, не тянуть за собой в эту пропасть, уберечь, прикрыть, ведь падение обязательно когда-то закончится… И пусть оно убьет только Володю. Юра сводил его с ума. Сам того не понимая и уж точно не хотя этого, день за днем, час за часом доводил Володю до безумия. Но оно было слишком приятным, слишком желанным. Слишком желанным был Юра. Глядя в его влюбленные глаза, Володя терялся. Сколько в них было настоящих чувств! Ему нравилось, как безгранично и искренне Юра показывал свою влюбленность, но в то же время это так пугало! Они ведь делали что-то совершенно неправильное и неестественное! Но почему, почему тогда все это было таким манящим? Юра совсем не понимал, что так нельзя. Юра полностью отрицал, что они делают что-то плохое, и с его логикой тяжело было поспорить — ведь если это светлое, прекрасное чувство нравится обоим, разве оно может быть неправильным? А Володя просто не знал, как объяснить ему, что может. Еще как может! Что оно, стоит только забыться, погубит их обоих! А Юра не хотел ничего слышать и забывался часто: хватал его за руки, когда другие могли увидеть, пытался в шутку обнять — но для Володи это выглядело слишком провокационно. Садился слишком близко… Чего стоил только тот момент, когда сонному Володе пришлось рассказывать малышне страшилку, а Юра придвинулся и что-то зашептал ему прямо в ухо. Володя даже не расслышал, что тот сказал! Весь окоченел, чувствуя только горячее дыхание Юры на коже и в волосах, его руку, случайно оказавшуюся на колене. И истому по всему телу — невыносимую, жаркую, неправильную. А Юра даже ничего не заметил! Не понял, что сделал, да и откуда ему о таком было знать? Каждый раз Володя, сцепив зубы, обещал, что не позволит себе сорваться. Каждый раз он клялся, что все это никоим образом не затронет Юру. А Юра поцеловал его в шею. Чертова беседка романтиков! Прекрасный вид на раскинувшийся внизу пейзаж, свежий воздух и ни души на несколько километров вокруг. Только трепетно обнимающий Юра — совсем близко. Он просто уткнулся лицом Володе в плечо и нечаянно коснулся губами шеи у воротника рубашки. А Володю тряхнуло так, будто по нему пропустили разряд тока. Он отпрянул от Юры, испугавшись своей же реакции — желания у него были однозначные. Юра замер, удивленно глядя на него. Сидел на столе, болтая ногами в нескольких сантиметрах над землей, а сам откинулся чуть назад. Вся его поза манила: хотелось подойти, прижаться вплотную, взять в ладони лицо и целовать, целовать, целовать… Не невинно и ласково, не так, как всегда, едва касаясь губами, а по-настоящему, по-взрослому. «О чем ты только думаешь?!» — мысленно ругал себя Володя, на ватных ногах шагая к спуску с холма. И, казалось, все, уже все, ему бы только дойти до лагеря, а там, может, на кухне есть кипяток? Ведь на полдник всегда подают чай или какао… Володя совсем ничего не соображал, поэтому так легко поддался Юриной панике, когда тот заприметил неподалеку от лодочной станции Машу и приказал улечься в лодку. Он не успел подумать, а Юра уже накрыл их брезентом. По нему барабанили капли дождя, а Володе казалось, что его поймали в клетку. Юра выглядывал Машу, ждал, когда та уйдет. Володя же чувствовал только одно: тесноту. Сводящую с ума, жаркую тесноту и Юрину спину рядом, его затылок аккурат у своего носа. Не удержался — втянул воздух, ощутил запах Юриной кожи и волос. В небе громыхнуло. — Ушла? — сипло выдавил Володя. Юра вроде бы не заметил его сдавленного голоса, но получалось, что из-за дождя и прячущейся на складе Маши лежать им тут придется долго. Юра медленно, чтобы не качать лодку, развернулся к нему, сполз чуть пониже. В кромешной темноте сложно было что-то разглядеть, но Володя ощутил дыхание Юры на своих губах. «Боже…» — мысленно взмолился он, но пути назад просто не было. Путь был лишь один — к Юриным губам, и Володя балансировал на тонкой грани, боролся с собой до того момента, пока Юра не сжал его ладонь. — Юр, — прошептал Володя. — Что? — Поцелуй меня. Он сказал это. Он сам попросил. Он сам толкнул Юру в этот омут — без возможности взять свои слова обратно. Юра целовал его — пылко, страстно, горячо, и этой сладкой пытке не было конца. Ее не хотелось прекращать, из головы улетучились все мысли, был только этот момент, тесное, замкнутое пространство и Юрина рука под рубашкой, скользящая по коже. Юра весь горел: льнул к нему, будто было возможно прижаться еще сильнее. А Володя сгорал вместе с ним. Замерло время, и сама планета, казалось, остановилась. Существовал только этот момент. И только они двое — в нем. Далекий звук горна, оповещающий о конце тихого часа, будто выбросил Володю в реальность. В нее не хотелось возвращаться, не хотелось отрываться от Юры. — Пора, Юр. Надо идти. А за то, что случилось часом позже, Володя проклинал себя потом еще очень долго. Это было так гадко, так мерзко, что хотелось провалиться сквозь землю. Он не дошел до столовой, когда все отряды отправились на полдник, — есть не хотелось совершенно. Нужно было утихомирить мысли и бушующее сердце, посидеть в тишине и успокоиться. Володя закрылся в своей комнате, прижался к двери спиной, будто пытаясь спрятаться. Но прятаться от себя было бесполезно. Юра, Юра… Что же они делают, куда же их несет? Володя сел на кровать, зажмурился. Все тело ломило — от усталости и пережитой недавно истомы. Под закрытыми веками мелькали образы: лодка, Юрино лицо, его губы. Кожу под рубашкой до сих пор жгло фантомной нежностью Юриных прикосновений. На губах до сих пор остался его запах и след мокрого, горячего поцелуя. Володя упал лицом в подушку, жалобно застонал, сцепив зубы. «Не смей, нет, не нужно», — умолял он, но руки невольно тянулись к бляшке ремня на шортах. «Может, так будет легче? Перестанет быть так тяжело и больно?» — убеждал он себя же. Он закусил ткань подушки, чтобы позорно не стонать. А руки двигались, тело сводило от удовольствия, Володя задыхался и жмурился до белых пятен перед глазами. А в этих пятнах — Юра. Красивый, желанный, любимый Юра. Легче не стало. Судорожно ища, чем вытереться, Володя чувствовал себя разбитым, грязным и мерзким. Как он мог? Боже, как он только мог так опорочить чистый образ Юры?..