Душа на откуп

Девяностые наступили для союза очень резко и болезненно, как обычно наступает один четкий выстрел в голову. Кровь литрами лилась по улицам города, окрашивая их в темно-бордовый и ядом прожигая городскую землю. Никто из жителей союза, людей, что по сути своей являлись слепыми котятами, верящими в святость коммунизма и советскую власть, даже предположить не мог, что такое может с ними случиться. Они и мысль бросить боялись в сторону того, что союз распадётся, однако сейчас являлись свидетелями этого по настоящему кровоточащего ужаса. Что делать, когда тебя буквально выставили на холодную улицу, без каких-либо вещей и сбережений, которые ты так долго копил, откладывая от получки по десять рублей каждый месяц? Оставалось выживать. Выживать, работая как угодно, лишь бы не умереть с голоду и не дать умереть твоей семье. Исаев и не помнил толком, как он оказался в этой группировке, одной из тех, что поначалу, в самом начале зарождения самих девяностых, трясли с народа деньги, крышевали магазины и защищали некоторых богатых людей, что в ответ делились с ними деньгами. Он попал в эту группировку будучи двадцати пяти летним парнем, даже не представляя, что лет через семь станет одним из главарей этой самой группировки, что будет на одном уровне с теми, кого они крышевали и держали под защитой, что будет таким же, как и они, при деньгах. Семьи у мужчины никогда не было, что, скорее всего, нередко спасало его, ведь, по факту, шантажировать его было нечем: к нему нельзя было прийти и сказать «я пристрелю твою жену, если не начнёшь действовать, как я скажу», что было наилучшим выходом из подобных ситуаций. Действительно, кого стрелять, когда никого из близких нет? Ни родителей, ни жены, ни тем более детей. Горе для всех — счастье для человека, который связал свою жизнь с бандитизмом. Ничего не брало Исаева, не было у него, как ему всегда казалось, страхов: не боялся он ни крови, ни оружия, ни смерти. Даже когда к его виску нередко приставляли дуло пистолета, ему было плевать — терять все равно было нечего. В один из дней, это была смурная пятница, когда дождь шумным ливнем пытался хоть как-то смыть грязь с Московских улиц, мужчина стоял на парковке возле одного борделя. На самом деле, одному богу было известно, что он там забыл: быть может, устал он находиться в одиночестве, а быть может, просто захотелось хоть как-то разнообразить свои кровавые будни, но тем не менее разглядывал он яркую вывеску недолго: заметив нескольких шныряющих девиц, смеющихся так нагло и выглядящих так вызывающе, тут же ринулся внутрь, приказав себе «к черту всё». Каково же было его удивление, когда внутри он увидел не только девушек, но и парня. Одного, единственного находящегося там парня, что выделялся из всей толпы пришедших сюда мужиков своей женственностью и напускной вычурностью. Не пересчитать, сколько на нем было украшений и прочих цацек, что на свету поблёскивали и пестрили, заставляя глаза цепляться за них все чаще и чаще. Исаев снова осмотрелся, ещё с минуту подумал, стоило ли вообще сюда приезжать, а после мысленно ответил словно сам себе: «стоило» — и уверенной чеканной походкой принялся пробираться сквозь толпу постояльцев, воркующих возле девиц, к тому парню, который одиноко цедил коктейль из стеклянного стакана. Девятнадцатилетний Вальтер столкнулся с бедностью лицом к лицу. Его мать работала на заводе крепёжных изделий, где зарплату могли выдать раз в несколько месяцев, в остальное время выдавали продукцией и то если повезёт (в прочем как и на большинстве производств). И к сожалению, как ты ни пытайся, но гайки, шурупы да болты не особо смогут прокормить семью. Поэтому не мог юноша долго смотреть на слезы своей матери, что буквально утопала в вине за то, что ни себя, ни своего сына прокормить она не в состоянии. Тогда, явно не желая сидеть у бедной матери на шее, молодому парню пришлось в срочном порядке искать работу, которой, как и стоило полагать, было очень мало, а если и была, то и та не оплачивалась. Примкнуть к группировкам или связать себя с бандитизмом парень даже и не думал: прекрасно понимал, что явно не из того теста был сделан, слишком хрупким был для такого уличного дерьма, а посему из двух зол выбрал меньшее. В двух кварталах от его дома открылся новый бордель «Наливные яблочки» и Шелленберг наступив на горло своим принципам, ведь кушать хотелось сильнее, устроился туда работать, как говорят в простонародье, проститутом. Все же дураком он не был, понимал, что лицом красив был: ярко налитые кровью губы цвета вишни и глаза, как небо перед грозой, и фигуркой строен, и складен, при надобности мог показать себя как весьма женственный, жеманный и довольно манерный. Ну как такое можно было упустить из виду? Да и платили там очень даже неплохо по современным меркам, особенно для того, кто долгое время находился слишком близко к черте бедности. На вопросы матери о том откуда столько денег и куда тот устроился работать Вальтер всегда отмахивался простым:"у знакомого бизнес, мам, ничего нелегального» и обязательно целовал мать в щеку, да обнимал покрепче. Словно пытался этими действиями скрыть всё то, что таилось внутри его «темной стороны». И вот очередной рабочий день, Шелленберг с разукрашенной мордой, с голубыми яркими тенями на веках и идеально ровными стрелками подчёркивающими взгляд, а так же ресницами, что визуально казались длиннее из-за туши (удивительно, но и косметикой он научился пользоваться быстро, словно всегда этому обучен был. Ну и впрямь, если кушать захочется, то и не так запоешь). И без того красные губы сейчас были ещё ярче из-за помады, а на щеках играл румянец. Не понятно правда этот румянец был натуральным от активных действий, либо же тоже косметика — клиентам оставалось лишь догадываться. Тонкую шею обтягивал чёрный тонкий чокер, и как дополнение висели ещё пару цепочек, на ушах блестящие серьги (клипсы, уши прокалывать он не рискнул, все же понимал в какое время живёт). Чёрные волосы, ещё утром идеально уложенные помадкой назад, сейчас выбивались прядями на лоб, добавляя Вальтеру ещё более похотливого вида. На руках красовались браслеты, а на тонких аристократических пальцах кольца разного диаметра и с разными камнями. В шутку он любил называть их перстнями, хотя на деле это были лишь дешёвые, купленные на рынке за копейки, безделушки. Разумеется, на большее денег не хватало, да и жаба душила, все ж не привык Вальтер на себя тратить такое огромное количество денег, которое стоят все эти украшения с настоящими камнями да золотом. Одет он был в сетчатую майку, которая полностью просвечивала худощавое юношеское тельце, а неприлично короткие кожаные шорты очень облегали упругие ягодицы. Одним словом выглядел Вальтер как настоящая блядь. Впрочем, кем работал, на того и был похож. Выдалась у парня свободная минутка и он подошёл к бармену, заказав у того коктейль, а после ловко сместившись на барной табуретке, закинув ногу на ногу, посасывал напиток через трубочку. Он сидел тихо, все ещё пытаясь хоть как-то абстрагироваться и отдохнуть после всех клиентов, что сегодня к нему приходили, а потому особо не обращал внимание ни на кого вокруг. Из своих мыслей юношу выдернул довольно грубо прозвучавший вопрос мужчины, что уместился рядом с ним. — Двести грамм виски организуй, — коротко произнес Макс бармену, облокотился на стойку и взглядом прошёлся по юношескому лицу, чья кожа в свете этих неоновых ламп выглядела особенно бледной. — Выглядишь, как петух ряженый, что ты здесь забыл? — как-то совершенно грубо начал Исаев, хотя сам и не думал о том, чтобы как-то запугивать мальца. Явно была не та ситуация, чтобы сейчас показывать свой гонор, но черт его знает, возможно это уже вошло у него в привычку. Подняв свой немного удивлённый взгляд на соседа и пару раз хлопнув ресничками, тот ответил с лёгким сарказмом и язвительностью: — Я тут работаю, милый. А ты? Пришёл развлечься? Я могу тебе помочь, — решив, что терять потенциального клиента, а соответственно и деньги, может даже большие деньги (судя по виду мужчины), парень не намерен, тот повернулся и чуть придвинулся к соседу. Голос приятно удивил своей мягкостью, что ласково обволокла уши бандита. Он, наверное, и не думал, что у этого недопарня-недодевки будет какой-то жёсткий, грубый на слух голос, но всё равно, давно Исаев не слышал подобной нежности. Взгляд, с каким эта расфуфыренная блядь на него смотрела, на коже ощущался чем-то горячим, словно на его щеки сейчас светили рефлектором Минина, хотя, по сути, если внимательно всмотреться в цвет глаз этого сосунка, этот взгляд словно им и являлся. Мужчина дёрнул уголком губ и бегло оглядел юношу с ног головы: прошёлся сначала по его лицу, по ярко разукрашенным глазам, заметил, как же сильно саднило зрачки от этой словно вишнёвого цвета до невозможности яркой помады на его губах; позже перешёл к острым, четко выпирающим ключицам, к талии, к бёдрам и оголенным ногам. Всё было при нём, всё, черт возьми, кричало, что он являлся ебучей блядью, однако странно удивляться этому, находясь в борделе. Время сейчас было такое, Исаев понимал, а сжав руками бокал с виски и пригубив его, начал понимать ещё сильнее. Словно алкоголь своим обжигающим потоком смог немного расслабить тело мужчины, дать понять, что сейчас ему стоило бы отдохнуть и вспомнить, зачем он вообще сюда приехал. Бандит уместился на соседнем табурете, локтями упёрся в стеклянную стойку и все не переставал крутить бокал с янтарной жидкость, какая манила его и заставляла смотреть исключительно на нее. Он не знал, что ему ответить этому петуху, потому попытался сделать вид, что он его услышал, но сейчас совершенно не хочет более слушать, потому даже попробовал отвернуться и зацепиться глазами за какую-нибудь из таких же расфуфыренных блядей, но главное, женского пола. Всё-таки не хотелось Исаеву, чтобы его достоинство мял какой-то пацан, да и играться с членом кого-либо другого он тоже не собирался. В конце концов, хотел бы он держать в руках член — остался бы дома и подрочил бы на одну из девиц с обложки журнала «плэй бой». Нет, всё-таки хотелось мужчине развлечься с какой-нибудь девчонкой, чтобы и ему, и ей было приятно, чтобы она под ним беспомощно стонала, а возможно и выкрикивала его имя, чтобы отпечаталось на шеи этой девчонки его засосы, а после, на ее губах — его сперма. Однако, от мыслей его отвлекли чужие руки, какие забрались под его расстегнутый ворот рубашки и прохладой своей обожгли его кожу, заставив его крепко схватить хозяина за эти самые блядские руки и, повернувшись к нему лицом, достаточно резко дёрнуть на себя. Взглядом впившись в глаза-рефлекторы, мужчина недобро ухмыльнулся и отчеканил: — Ты, я смотрю, руки не знаешь куда деть. Так давай я тебе помогу — отрежу нахуй и дело с концом, как считаешь? Вальтер продолжал в открытую пялить на мужчину и, когда тот повернулся боком, перевёл взгляд на открывшуюся шею. Массивная, не очень длинная шея, с проступающими голубыми венами. Гуляя по ней взглядом, а позже спускаясь медленно вниз, парень зацепился за крохотный кусочек ключицы, что выглядывал из-под не до конца застёгнутой рубашки. Далее глаза зацепились за руки, что крутили стакан с алкоголем. На выпирающих костяшках красовались слегка заметные шрамы, что видимо остались после драк, ещё юношеское внимание привлекло серебряное кольцо на пальце, которое было больше похоже на «гайку». «Бандит? Да нет, не похож, слишком красив и опрятен, может бизнесмен? Это ближе к правде, вон какой статный, как с иголочки» — размышлял Вальтер и даже не заметил, как в какой-то момент его рука сама потянулась к шее. Руку тут же пронзили неприятные ощущения, хват у человечка был будь здоров, казалось, ещё чуть-чуть и кисть треснет под таким давлением. — Я считаю что это плохая идея, милый—Шелленберг дёрнул рукой в попытке вырваться, но она, к сожалению, не увенчалась успехом, а лишь отразилась волной боли от трения кожи и кожу. — Руку отпусти, мне больно, — уже более твердо сказал он, в голосе послышались холодные нотки. Когда цепкий хват всё же отпустил его тонкую юношескую руку, тот с почти незаметной болезненной гримасой помассировал кисть. И взгляд снова устремился на мужчину, изучающий, проникающий туда, куда точно не следовало бы, взгляд. Вальтер, снова рискуя, пододвинулся к нему и обжигающе прошептал, желая, чтобы услышал это лишь мужчина: — Ну, милый, неужто я тебе не нравлюсь, м? Или ты из тех кто принципиально трахается только с пёздами? — и легко, совсем невесомо, как бы случайно задел губами мочку уха. — Тебя как кстати зовут? — Шелленберг снова откинулся назад, на спинку барного стула и впился своим похабным взглядом в это с грубыми чертами лицо. У Исаева в мыслях засела очень интересная, бударажущая кровь идея: поиграть по правилам этого петуха. С одной стороны, он всегда сможет, в случае чего, его убрать, не использовав при этом даже пистолета, что всегда носил при себе, а с другой: даже самому вдруг стало интересно, на сколько же его, Исаева, хватит. Насколько пригодны и эластичны его нервы и так ли хороша идея позволить этому петуху на них поиграть. От этого блядского прикосновения к уху по телу прошёлся сильный ток, какой с едва заметным холодом обжёг кожу и заставил мужчину сжать одну из рук в кулак. Непременно, он мог бы придушить этого недопарня одной своей рукой, но вместо этого почувствовал, как дрогнули его, Исаева, сухие губы в наглой ухмылке. Мозг буквально плавился от всех мыслей, какие сидели внутри него, а ещё сильнее это всё происходило из-за алкоголя, который непременно подливал масла в огонь. Опустив взгляд на носок своего кожаного ботинка, каким он в данную секунду едва заметно качнул, Исаев ядовито усмехнулся и мысленно, словно уговаривая сам себя, произнес: «ладно, блядский пионер, будь по твоему». А спустя мгновение, он повернулся лицом к сидящему рядом юноше и снова впился взглядом в его расфуфыренную морду. Послышался очередной, слетевший с его губ, презрительный смешок, какой он не смог сдержать при виде этого петушиного нечто. Мужчина вдруг подумал, почему, если этот блядский пионер позволяет себе так нагло касаться исаевского тела, то и он не может делать так же? Разве ему, человеку, который убил не одну сотню людей, которого уважают и боятся толпы, сейчас, чтобы коснуться какой-то бляди, нужно было разрешение? Да хрена с два. Макс скривил губы в ядовитой ухмылке и пальцами провел по юношеским губам, размазывая помаду, оставляя длинный след на щеке. На подушечках его пальцев тоже осталось это красное нечто, из-за чего он обжёг эту блядскую светлую кожу красным пятном: банально вытер пальцы об оголенное бедро сидящего перед ним парня. Хмыкнув, он снова поднял взгляд на юношу и хрипло произнес: — Зови меня Штирлицем, — рваными движениями он пошарил по карманам, а позже, достав пачку кэмела, выудил оттуда одну сигарету и зажал ее губами. Зажигалка, что лежала в этой же пачке, быстро обдала сигарету яркими языками пламени, позволяя мужчине наконец сделать затяжку и выдохнуть облако серого, характерно пахнущего дыма. — А тебя, блядский пионер, как звать? Ни одно движение, ни один вздох, ни один взгляд не ускользнули от цепких глаз Вальтера, что пристально смотрел на мужчину не отрываясь ни на секунду. Хитрая ухмылка не сходила с его лица, а лисий взгляд становился всё лукавее и лукваее. Человек перед ним начал потихонечку ломаться, что явно не могло не радовать Шелленберга, ведь это означало, что если он всё доведёт до конца, то сегодня зарплата будет просто превосходной. От одной только мысли о деньгах у парня загорелся лёгкий огонёк в его глазах, а в голове уже начал созревать план, как этого «огромного кошелька» довести до нужного состояния. Услышав как приказал себя величать Исаев, Шелленберг хмыкнул и выудив из кармана крохотное зеркальце принялся поправлять помаду на лице. — Штирлиц, значит. Хорошо…хорошо-о — протянул Вальтер с кошачьей интонацией и легко рассмеялся. — Смотри, как красиво получается, ты у нас Штирлицем будешь, ну а я Шелленберг, — Вальтер снова залился лёгким смехом и убрал зеркальце обратно в карман шорт, снова уставившись на мужчину. Решив идти в атаку, парень слез со своего стула и взгромоздился на колени Штирлица обвивая своими руками его шею. «Ну этот хотя бы симпатичный«—пронеслось в голове «блядского пионера». Сегодня у него было достаточно клиентов, но все они были далеко не эталонами, в основном с излишним весом и висящим над брюками пузом, а потому Вальтер даже был немного рад, что в этот раз его хотя бы не будет тянуть в уборную с желанием проблеваться. Парню даже показалось что у него в разу успело даже что-то, подобно согревающей волне, слегка зажечься, но совсе-ем незаметно. — Ну и? Чего желаете, штандартенфюрер? — чуть приблизившись к губам Максима, промурлыкал тот и тут же отпрянул от чужого лица, желая рассмотреть его как можно лучше. Мужчина не успел ничего толком сообразить, когда на его коленях уже успел уместиться этот петух, ногами обвивая его тело, дабы не упасть. Прикосновения прохладных пальцев к его уже успевшей разгорячиться то ли от выпитого алкоголя, то ли от выкуренной сигареты шее ощущались, как нечто странное, не сказать, чтобы сильно приятное, а скорее склизкое. Такое, что хочется поскорее убрать. Всё-таки не привык ещё Исаев к тому, что кто-то его особо чувствительной зоны таким образом и с такими намерениями касается. Да и к тому же, шрам, какой красовался на шее, давал о себе знать некоторой саднящей прохладой. Мужчине, который до этого считал себя человеком вполне адекватным, сейчас вдруг почудилось, что он хочет узнать, чувствуют ли эти блядские создания боль, и вообще чувствуют ли они хоть что-то или всё так же продолжают являться пластиковыми куклами. С этими мыслями мужчина забрал находящуюся во рту сигарету и, сжав ее двумя пальцами, едва касаясь, прошёлся ее кончиком по оголившемуся хрупкому плечу юноши. Было видно, что ему больно, но он явно не хотел показывать своей боли, а оттого Исаев почувствовал, как его плечо крепче сжали, а бедра юноши дернулись и сам он изогнулся, словно прут на ветру. Явно успевший немного захмелеть мужчина сейчас ухмыльнулся и, отбросив сигарету в пепельницу, какая стояла на барной стойке, провел по коже этого блядского пионера, словно стараясь оттереть от нее это обжигающее прикосновение, но, казалось, сделал только хуже, ведь рукой парень сжал его плечо сильнее. Наблюдать за его реакцией было интересно и, что удивительно, действительно завораживающе. И не знал толком Исаев, что сейчас действовало на него сильнее: алкоголь или желание проверить блядского пионера на прочность, но он провел рукой по ключицам, а от них к шее, и крепко сжал ее. Он прекрасно понимал разницу между тем, когда человек действительно задыхался и тем, когда ситуация и состояние человека ещё позволяло немного подержать руку на шее. Всё-таки, за столько лет выбивания информации разными способами, Исаев научился многому, а потому и сейчас не спешил убирать руку от юношеской кожи. Благо, тот хорошо держался за него ногами, да и, в случае чего, Исаев тоже его немного придерживал. Когда мужчина понял, что следовало бы остановиться, он отпустил его шею, постарался сделать это как можно аккуратнее и с дрогнувшим в наглой ухмылке уголком губ, приблизил парня к своему лицу, а позже обжёг кожу своим дыханием: — Желаю, чтобы ты жив остался, пока я тебя окончательно не прибил, — хмыкнул мужчина, а позже продолжил. — Кивни, если работаешь здесь каждый день, быть может, когда-нибудь я ещё заскочу к тебе лично, блядский ты пионер. Мужчина одарил юношу ухмылкой и, опустив на пол (вероятно, после подобной практики, ноги юноши не слишком хорошо его держали), встал с табурета, а позже, когда достал из кармана брюк смятую пятидесяти рублевую купюру, бросил ее юноше и направился к выходу из этого заведения. Он непременно вернётся сюда, вернётся снова, ведь этот пионер кивнул ему в ответ. Контраст болевых ощущений с приятными какой-то непонятной жидкостью растеклась по юношескому телу, по которому тут же пробежал табун мурашек. Почувствовав твёрдую почву под ногами, Вальтер так же почувствовал как коленки его слегка подкосились, а потому тот быстро положил руку на пол, словно убедившись, что под ним по прежнему находится твёрдая опора. —С нетерпением жду, Штирлиц-с—последнюю букву он протянул, подобно змею искусителю, похабно и слишком вызывающе клацнув языком. Шелленберг проводил взглядом Исаева и только когда спина того скрылась в проёме, парень перевёл взгляд на купюру. Глазки засверкали, а улыбка растянулась на его смазливом личике. Это был определённо хороший улов. Вальтер поднял взгляд на бармена, что наблюдал за всей это картиной, и поднял брови с одновременно закрытыми глазами, словно говоря этой своей гримасой: «да-а, вот так вот». — Повтори мне, пожалуйста, — сказал юноша, усаживаясь на стул и получая коктейль под нос. Некое сладкое, тягучее чувство ожидания завладело его организмом, теперь он каждый день будет ждать этого проклятого Штирлица. Хотя, кто знает, быть может и нет, быть может, он забудет про него так же, как и про всех остальных клиентов, но Шелленберг сомневался в этом. Чем-то Исаев его зацепил, совсем немного, но все же зацепил.