Маленькая проблема

[Август 2013]

Это происходит внезапно. Как щелчок пальцев. Или удар грома. По ощущениям она просто моргнула. В одну секунду она пятилетний ребёнок, в слезах слушающий крики родителей за стеной, а в другую – всё ещё пятилетний ребёнок, но с кучей воспоминаний в голове. И, Ками-сама, она не может понять какие из них настоящие. Единственное, в чём она уверена, это то, что сейчас она в теле ребёнка, а значит и детские воспоминания более актуальны. То, что она помнит о себе, как о двадцатилетней девушке ощущается не больше, чем странным сном. Абсолютно никаких эмоций – просто куча информации в её голове. Вместе с воспоминаниями приходит некая осознанность. Слёзы не перестают течь из глаз, но мозг как будто перезагружается, обрывая старую нить эмоций. Она в растерянности усиливает хватку на плюшевом медведе – "Кумо-чан", лепечет детский голос – в руках, испытывая то ли сенсорную перегрузку, то ли депривацию, то ли всё одновременно. Попытка сосредоточиться ни к чему не приводит. Крики взрослых кажутся оглушительными, но при этом она не может разобрать ни слова, будто находится под водой. Медведь кажется слишком мягким, и всё же она с трудом осознаёт, что это её пальцы касаются игрушки. Слёзы в глазах мешают ей видеть, и она не понимает почему, чёрт возьми, она плачет. Она пытается сосредоточиться на дыхании, чтобы успокоиться, но вместо этого понимает, что не может дышать – всхлип будто застревает где-то посередине её горла. Она в панике наклоняется вперёд, пытаясь глотнуть хоть каплю воздуха – правая рука взлетает к шее, надеясь помочь. Почему она не может дышать? Что за чёрт? Гул в ушах становится всё сильнее по мере того, как она безуспешно пытается сделать вдох. С трудом понимая, то ли у неё кружится голова, то ли это всё дурацкие слёзы, она непроизвольно делает шаг вперёд, едва удерживаясь на ногах. "Ах, к чёрту", – сдаётся она, падая на колени. Не то, чтобы от этого легче, но теперь она может не беспокоиться, что случайно упадёт и разобьёт себе голову. В попытке остановить приступ хоть как-нибудь она специально на секунду задерживает дыхание и изо всех сил делает выдох, в конце концов закашлявшись. Тяжесть в груди едва ли ослабевает, но теперь она может дышать. Так ли себя чувствуют новорождённые дети? Она не знает. У неё гудит голова, а глаза начинают зудеть от непрекращающегося потока слёз. Внутри всё также сидит эта проклятая тяжесть, и она с трудом сдерживает себя от того, чтобы начать стучать кулаком по груди. В конце концов она просто закрывает глаза и сгибается пополам, обхватывая себя руками. Что-то мягкое касается её лица. Ах, должно быть, это медведь. Осознав это, она чувствует, как игрушка касается её рук, приятная ткань сминается под детскими пальцами. С каких пор у неё такие маленькие пальцы? А почему они должны быть другими? Гул в ушах усиливается, и она громко мычит, пытаясь его заглушить. Пытаясь хоть что-то контролировать. Воздух в лёгких кончается, и она делает вдох, чтобы начать снова, как внезапно: Щёлк. Щёлк. Щёлк. — Ками-сама, Ми-чан, ты так убого выглядишь! — раздаётся звонкий голос справа от неё. Впервые осознав, что в комнате кто-то есть, Ми-чан – Миори – давится воздухом, резко поворачивая голову в сторону звука. Светловолосая девочка – Нанако-нее-сан, подсказывает ей внутренний голос – делает ещё один снимок, как только видит её лицо. Детское личико кривится в отвращении. — Отстань от неё, Нанако. Что, если она заразна? — подаёт голос Мимико-нее-сан. Темноволосая девочка сидит в углу комнаты, возясь со своей страшной куклой. Миори она никогда не нравилась. — Сасаки-сан сказал, что она не видит проклятий, а значит она обезьяна. — Эээ?! — Нанако резко убирает телефон от своего лица, делая шаг назад. — Обезьяна?! Она? Миори тупо хлопает глазами, пытаясь осознать происходящее. Какого чёрта? Мимико? Нанако? Нее-сан? Обезьяны? В её мозгу снова что-то щелкает, перетасовывая все воспоминания. Ах, да… Окаа-сан нужно было о чем-то поговорить с ото-самой, поэтому они пришли к нему сами. Она еще слишком маленькая, поэтому за ней должны были присмотреть Мимико-нее-сан и Нанако-нее-сан. А потом... А потом родители начали кричать и Нанако-нее-сан начала над ней обидно подшучивать, и она заплакала… Ну а потом произошло это. И теперь Миори сидит вся в слезах на коленях, потому что она теперь не она, а еще её ото-сама… Стоп. Мимико, Нанако, нее-сан, обезьяны, ото-сама… Ото-сама… — Миори! — хлопает раздвижная дверь, и её окаа-сан заглядывает в их произвольную "игровую", заставив всех подскочить. Её хмурый взгляд останавливается на дочери. — Какого чёрта ты?.. Живо приведи себя в порядок и иди сюда! Твой отец хочет с тобой поговорить. Миори безмолвно смотрит на мать, боясь моргнуть. Прямо за фигурой стоит её ото-сама— — Ну-ну, Акари-чан, не будь такой бесчувственной, — звучит голос её отца, и высокий черноволосый мужчина появляется в дверях. Её ото-сама. Отец. Гето Сугуру. Гето, мать его, Сугуру. И её зовут Гето Миори. Потому что её ото-сама тот-самый сумасшедший пользователей проклятий, Гето Сугуру, воспоминания о котором у неё есть из обеих жизней. Миори не совсем уверена, откуда его знала двадцатилетняя она – воспоминания всё ещё кажутся кашей, – но она знает, чувствует, что он опасен. И она помнит, что он немного… не в себе. Настолько, что мечтает устроить глобальный геноцид. И судя по словам её нее-сан, она обезьяна. Его потенциальная жертва. Блестяще. Мужчина немного хмурится при виде детских слёз, но в итоге на его лице появляется приятная улыбка. Если бы не воспоминания в её голове, двадцатилетняя она бы поверила. Пятилетняя она верит. — Ми-чан, иди сюда, — он присаживается на корточки и жестом руки подзывает дочь к себе. — Я хочу тебе кое-что показать. Миори сжимает медведя покрепче, надеясь, что плюшевый Кума-чан ей поможет, и всё же с паникой осознаёт, что она в западне – спереди родители, а сзади приёмные сёстры. Пользователи проклятий. И все они висят над ней как дикие ястребы над бедной мышкой. Девочка подавляет желание зажмурить глаза и опустить голову – то, что она не будет их видеть, не исправит то, что она там, и что они её очень даже хорошо видят. И её, и её истерику. — Миори! Ты что не слышала? — не выдерживает её мать; резкий голос заставляет девочку съёжиться ещё сильнее. — Простите, Гето-сама, она сегодня плохо спала, да и вообще— Мужчина отмахивается от суетливых извинений её матери и протягивает руку в сторону Миори, продолжая сидеть на корточках. — Иди сюда, Ми-чан, — тон его голоса всё ещё спокоен, но сердце девочки сжимается от осознания, что она испытывает терпение сильнейшего пользователя проклятий, — всё будет хорошо, я обещаю. Она ему не верит. Абсолютно. Миори видит, как к него дёргается левая бровь. Ещё немного и ему надоест играть в доброго отца. Её мать никогда и не пыталась – одно слово отца, и она схватит её за шиворот. Миори не хочет никуда идти, но ей просто не оставили выбора. Она вытирает рукавом слёзы – к счастью, они больше не текут рекой – и, прижимая игрушку теснее к груди, поднимается на ноги. Детское тело кажется ватным, и Миори изо всех сил старается не упасть заново. Маленькие ножки делают слишком большие, по её мнению, шаги – она хотела бы растянуть этот путь как можно дольше. Но в конце концов она добирается до отца. Его рука вновь делает приглашающий жест, и девочка в растерянности кладёт свою миниатюрную ладошку в его огромную руку. Даже несмотря на то, что мужчина опустился до её уровня, Миори всё равно не может не чувствовать себя гномом. Слишком маленькая. Удовлетворившись тем, что она выполнила его просьбу, отец добродушно кивает и встаёт. Его рука, ни на секунду не сжавшая детскую ладонь, ускользает от неё небрежным движением и ложится ей на затылок. Отец Миори настолько высок, что даже не может достать до её спины. Всё, что ему остаётся, это подтолкнуть девочку, надавив на затылок. Миори пытается успокоиться, но по мере того, как она заходит глубже в комнату, паника нарастает. Дверь позади неё захлопывается со звуком упавшего лезвия гильотины. Возможно, она просто драматизирует. Нет. Рука её отца исчезает, и он появляется прямо перед ней. На его лице больше нет улыбки, в глазах лишь холодный расчёт. Её мать стоит где-то между ними, но достаточно далеко, чтобы нельзя было дотянуться рукой. Испытывает ли она тот же страх перед тем, что вот-вот произойдет? Миори сомневается, что эти жалкие три метра её спасут. — Ми-чан, мы тут с твоей окаа-сан поговорили, — в этот раз мужчина не опускается на уровень её глаз, а остаётся стоять величественной фигурой посередине комнаты, — она сообщила мне тревожные новости… якобы ты до сих пор едва ли замечаешь проклятия. Да и проклятую энергию совсем не контролируешь… — Гето-сама, ей всего пять! Она еще— — Тихо! — Гето-сама взмахивает рукой, обрубая любые протесты женщины. — Я уже тебя выслушал, Акари-чан. И моё мнение ты услышала. Миори с досадой думает: "Не усложняй мне жизнь", наблюдая за тем, как мать поджимает свои губы, не говоря больше не слова. Ну вот, теперь у отца плохое настроение. "Спасибо тебе, окаа-сан." Девочка, чувствуя усиливающуюся тяжесть в груди, переводит взгляд на отца. Мужчина явно недоволен тем, что его прервали, но в конце концов возвращает своё внимание к Миори, пряча руки в рукавах своих одеяний. — Как я уже сказал, это весьма тревожно. Поэтому прежде, чем я приму решение, — она догадывается, что именно сейчас решается, — я хочу убедиться в этом своими глазами. Всё же будет весьма прискорбно, если я, не разобравшись, вынесу приговор своей дочери. Приговор. Миори хочется просто закрыть глаза. Чтобы всё это исчезло. Хочет вернуться туда, откуда пришли эти непонятные воспоминания, потому что там её однозначно не собирался убить собственный отец. Там вообще не было этих проклятий, и проклятых пользователей проклятий с их проклятой идеологией. Но она не может. Так что девочка просто наблюдает как мужчина делает взмах рукой, видимо вызывая проклятие, и в безысходности ждёт, когда с таким же взмахом руки полетит её голова. А потом появляется оно. Точнее она. Окутанная черным туманом, из-за спины ото-самы вылезает высокая фигура пожилой женщины. Её морщинистое лицо изуродовано, большой рот тянется от одного уха до другого, длинные седые волосы, спутанными прядями обрамляют её лицо. Грязное рваное красное кимоно является наименее пугающим в этом образе. Её длинные костлявые руки обвиваются вокруг ото-самы – на её фоне он уже не кажется таким великаном. Миори не уверена, что помнит, как дышать. Её глаза безотрывно следят за движением проклятия. Ноги бессознательно делают шаг назад. Потом ещё один. Она задаётся вопросом, кинется ли на неё чудовище, если она попробует сбежать. — Ах, так значит её ты видишь, — слышит Миори голос ото-самы; её глаза всё так же остаются прикованы к фигуре безобразной старухи, проклятия. Разве Мимико-нее-сан не сказала, что она обезьяна? Ото-сама сказал, что она едва ли замечает проклятия. Эту старуху она видит яснее некуда. — Это Ямауба, — говорит отец; одновременно с движением его руки, чудовище выскальзывает из-за спины мужчины и двигается в сторону девочки. Миори не уверена летает ли проклятие, потому что она определённо не слышит шагов. — Проклятие Особого Ранга. Одно из моих самых сильных. Последнее, чего Миори хочет, это чтобы это чудовище – проклятие Особого Ранга – находилось к ней ближе ста метров. — Ты хорошо его видишь? — спрашивает её колдун, и Миори очень хочет сказать "нет", но это ложь и смертный приговор в одном слове. Все в этой комнате это знают. Так что она просто кивает, надеясь, что этого хватит. — Что ж, это может быть связано с уровнем проклятия. Кивнув своим мыслям, мужчина щёлкает пальцами и проклятие – Ямауба, – не успев совсем немного дотянуться своими скрюченными пальцами до лица девочки, растворяется в чёрно-красном вихре. Миори делает судорожный выдох, стараясь скрыть это от внимательных взглядов родителей. Вцепившись в медведя, она старается подавить дрожь в пальцах. Девочка не уверена, трясутся ли её коленки. Не уверена, важно ли это сейчас. Её ото-сама кажется пока что довольным. — Давай усложним задачу, — ещё один жест рукой; снова тот же густой черный туман, — теперь я призову проклятие Третьего ранга. В этот раз это что-то более бесформенное. Проклятие секунду, кажется, сомневается в том, какую форму должно принять, а потом становится похожим на страшную фиолетовую многоножку с пугающе большими усами. Вокруг неё витает полупрозрачный фиолетовый туман. Миори хочется закричать. Но всё что она может, это сглотнуть огромный ком в горле – который там и остаётся – и порадоваться, что, по крайней мере, проклятия не воняют. Так что, если она и морщится, когда проклятие подбирается ближе, то это потому, что оно ужасно уродливое. И она ненавидит уродливых насекомых. Она не знает, разрешено ли ей отвернуться. Ей кажется, что если она сделает это, то проиграет. Миори радуется, что ставки перешли с её жизни на то, выдержит ли она это ужасное зрелище. Ей хочется с облегчением выдохнуть, но она не может. — Охо, ну и ну, Ми-чан, — её отец, с, очевидно, поднявшимся настроением, подходит поближе. Его рука почти ласково скользит по спине проклятия. — Похоже и с этим проклятием у тебя нет проблем. Как оно тебе? — Ужасно, — выдыхает Миори, и ей хочется хлопнуть себя по рту, когда она слышит судорожный вздох матери – надо было сказать что-то другое, вдруг он любит это проклятие как свою собаку, – но ото-сама смеётся громким смехом. Ему весело, и Миори понимает, что сама готова вот-вот улыбнуться, потому что ото-сама доволен. Ото-сама доволен Миори. Впервые за всё время, что окаа-сан приводит её в это место, ото-сама доволен Миори. Обычно ото-сама навещал их дома, и к нему они приходили очень-очень редко, когда окаа-сан надо было с ним о чём-то поговорить. Поговорить о Миори. И ещё ни разу ото-сама не был рад её результатам. Обычно он хмурил брови, горой возвышаясь над её маленьким телом. Изредка он недовольно качал головой. Ещё реже, как сегодня, кричал на окаа-сан за закрытыми дверями. Но еще ни разу он не был доволен. Ещё ни разу он не смеялся. Миори чувствует, как узел в груди развязывается, и её щеки теплеют от нахлынувшей радости. — Хочешь его потрогать? — предлагает ото-сама. — Попробуй. Фиолетовое насекомое подбирается ещё ближе, останавливается слева от неё и отрывает голову от пола. Десяток передних ножек повисает в воздухе, ужасно длинные усы всё так же волочатся по полу, но теперь голова проклятия находится прямо на расстоянии вытянутой руки. Её маленькой детской руки. То есть очень близко. Миори абсолютно точно не хочет трогать уродливую сороконожку, но ото-сама впервые ею доволен, впервые смеётся – она просто не может ему отказать. Так что она сглатывает скопившуюся слюну, перекладывает не слушающимися пальцами медведя в другую руку и тянется к проклятию. Усики чудовища дергаются туда-сюда, и Миори отдёргивает руку с невольным писком – её ото-сама тихо посмеивается, стоя рядом с проклятием – прежде чем попробовать снова. Тело проклятия гладкое и холодное. Всё равно, что прикоснуться к металлу зимой. И туман, внезапно прижавшийся к туловищу чудовища, совсем не чувствуется. Её пальцы просто проходят сквозь него. Когда её рука уже лежит на теле насекомого, трогать его становится не так страшно – Миори прослеживает рукой изгиб головы проклятия, пока не добирается до усиков. Они такие же холодные, но более мягкие на ощупь. Податливые, изгибаются под её пальцами как провода под телевизором у них с окаа-сан дома. Миори с воодушевлением облизывает губы. Проклятие приятнее, чем она думала. Она возвращается к макушке насекомого, когда внезапно её пальцы что-то задевают. Это как тонкая пленка поверх его туловища, которая сидит на проклятии так плотно, что она не с первого раза её замечает. Но теперь, когда она нашла её, она не понимает, как она могла её не почувствовать. Задумавшись на секунду, Миори понимает, что чувствует фиолетовый туман. Просто она не хватает его по краям, она держит его сердцевину, сминает под своими неуклюжими пальцами, проверяя хватку. Не с первого раза, но она сжимает кулак вокруг спрятанной под туманом пленки. Одна раздумывает лишь секунду. И тянет. А потом её внезапно отбрасывает на полметра назад, плёнка разрывается под пальцами, растворяясь как снежинка. Краем уха она слышит вскрик окаа-сан. Миори пытается спасти положение, неловко перебирая ногами и размахивая руками, но в итоге падает на спину. Глаза растеряно смотрят на потолок зала, возвышающийся высоко-высоко над ними. Кумо-чан, потерянный в падении, валяется недалеко от неё. Секунду девочка просто безмолвно лежит на татами, пытаясь осознать произошедшие. Её сердце бешено стучит в груди, так что она слышит его отголоски у себя в ушах, дыхание сбилось. Она хочет что-то сказать в своё оправдание, но не знает что. А потом ото-сама разражается безудержным смехом. Вот так просто. В смущении Миори подскакивает с пола – какой позор, ото-сама, наверное, смеётся с её глупости, – но натыкается на удивлённые взгляды родителей, что останавливают её на полпути. Они не кажутся разочарованными, и Миори тихо выдыхает. — Миори! Что ты!.. — начинает ругаться окаа-сан, но её речь внезапно обрывается. — Невероятно! — широкими шагами подходит к ней ото-сама и, присев на её уровень, хватает Миори за руки. — Что ты только что пыталась сделать? — Эм… — Миори переводит беспомощный взгляд с ото-самы на окаа-сан и видит, как та воодушевленно кивает, — схватила фиолетовый туман? — Схватила фиолетовый туман!.. — повторяет ото-сама и тут же замирает. — Какой фиолетовый туман? Миори пару раз непонимающе моргает, смотря на ото-саму. Разве он не видит фиолетовый туман вокруг проклятий? Почему же тогда она его видит? — Ну... Фиолетовый туман… он окутывает проклятие, — Миори неловко перебирает пальцы, жалея, что оставила игрушку лежать на полу. — Внутри него есть тонкая пленка… Я её не сразу заметила… — ото-сама ободряюще кивает на её слова. — Эм, ну я решила попробовать за неё потянуть. А потом меня откинуло. Пару долгих секунд ото-сама просто молчит, а потом снова смеётся, притягивая Миори в объятия. Ото-сама её обнимает. Ото-сама её никогда не обнимает. Миори едва ли замечает, как её глаза начинают слезиться. Как она может, когда она буквально утопает в тёплых объятиях ото-самы. Его большие одежды пахнут сигаретами и каким-то резким запахом больницы – антисептик, узнаёт Миори – но в эту секунду это самый лучший запах в мире. Она готова чувствовать его всю жизнь, если ото-сама будет и дальше обнимать её своими большими-большими руками. Ей кажется, что именно так пахнет счастье. Но этот приятный момент внезапно заканчивается, когда ото-сама отрывает её от своей груди и смотрит своими фиолетовыми глазами – такими же как у неё – в её. Миори мимолетно думает о том, что они похожи на этот мистический туман. Такие же тёмные – и опасные, внезапно щелкает в её голове. — Попробуй ещё раз, — её отец подзывает к ним проклятие, его рука всё так же обвивается вокруг её маленького тела, и Миори остаётся на месте. Во второй раз уже не страшно. Миори секунду колеблется, но, чувствуя, как мужчина в предвкушении усиливает свою хватку на ней, тянется к многоножке. Она находит туман с первого раза. Его сердцевина всё так же напоминает тонкую плёнку, не давая легко схватить, но она уже сделала это один раз. И она делает это снова. И тянет. А потом невидимая рука снова отбрасывает её назад, но если в этот раз Миори и падает, то только в объятия отца. Его одежды окутывают её со всех сторон, огромные руки смыкаются на её животе. Сигареты и антисептик снова щекотят ей нос. Миори чувствует, как грудь отца трясется, прежде чем он начинает смеяться. Снова. Она не видит в этом ничего смешного, но пусть уж он лучше смеётся, чем… — Невероятно! — раздаётся громкий голос мужчины у неё над головой. — Ты пыталась украсть моё проклятие Ми-чан! Правда? — Ах, Гето-сама, неужели она?.. — подаёт голос мать Миори. — Ваша техника?.. Миори растерянно смотрит на женщину. На что она намекает? — Мм, я не уверен, — теперь его голос спокоен и размерен, его левая рука тянется к волосам девочки в заботливом жесте. — Я не вижу никакой фиолетовый туман. Однако, когда я пытался украсть проклятия у других колдунов, то сталкивался с аналогичной реакцией. Не уверен, чувствовали ли они это так же, как и я сейчас. Было похоже на натяжение поводка. Проклятая техника её отца? Контроль над проклятиями? Миори беззвучно задыхается на своём месте. Её глаза всё ещё смотрят прямо на мать, но фокус теряется и всё плывёт. Действительно ли она унаследовала его технику? Подчинять проклятия? Есть их? "Тряпка со вкусом рвоты" – приходят слова ей на ум, и Миори тошнит. Её живот сжимается в противном спазме, и девочка на пару секунд закрывает глаза, пытаясь его успокоить. — Так что я пока не могу сказать, унаследовала ли она мою технику. Или же это что-то другое, родившееся из неё. — Миори пытается сосредоточиться на тёплой руке отца, всё ещё лежащей у неё на голове, и ей немного становится лучше. Он не уверен. Ещё не факт, что ей придётся есть проклятия. — Считается невозможным украсть проклятие у хозяина, пока он жив. И всё же она попыталась. Нашла за что ухватить. Миори проклинает себя за то, что поддалась этой импульсивной мысли. Надо было просто погладить проклятие и оставить его в покое. Нет, она решила сдёрнуть скатерть со стола, как какой-то котёнок. — И что же теперь?.. — Как что? Пойдёмте проверим на диком проклятии! — раздаётся громкий голос её отца, и Миори распахивает глаза. Куда мы пойдём? Девочка судорожно сглатывает вновь появившийся в горле ком. Она абсолютно не разделяет энтузиазм отца. Сумасшедший придурок.