К истокам души

----------- ✶ -----------

Раз. Два. Три. Хотелось хрустнуть не пальцами, а шеей. Так, чтобы прозвучал звук рвущихся сухожилий и сломанного позвоночника. С летальным исходом, если это даст Гермионе гарантию избавления от навязчивых мыслей, что с приходом Тома вновь заполонили её душу. «Какая же я слабачка. И я спасала жизни десятков людей?! Я находила силы противостоять всему, что было в моей жизни?! Да я даже из комнаты не могу выйти из-за страха!» Она боялась. Действительно, до дрожи в коленках и до тошноты в желудке. Настолько, что ей было ближе опорожнить полупустой желудок и свернуться клубочком. Гермиона больше не имела права называть себя гриффиндоркой. Как она могла бросить Гарри рядом с Томом, зная, что эти двое за волей богов и с начала веков, грубо говоря, заклятые враги? Гарри за причиной, а Том по наитию, ради интереса, чтобы испытать судьбу, её нервы и доверие. Хотя насчёт последнего девушка сильно сомневается — так долго работать над их планом, найти общую цель, иметь возможность изменить будущее... Так что Гермиона не понимала головой, почему он так сделал. Зачем следил? Зачем ворвался в дом? Зачем вёл себя так демонстративно? Показывал такую вседозволенность? Почему он думает, что может делать всё, что ему вздумается? Гермиона не раз показывала, может, даже и говорила, что эта часть её жизни лишь её. Что её чистые воспоминания и тёмные будни её прошлого — не то, что следует вот так показывать. Не то, во что Том мог взять и ворваться, словно сам ураган, словно буря, словно сам Хаос воплоти. Она бы рассказала. Сделала так, как считала нужным. Даже договорилась показать воспоминания. Она сделала клятву на крови, подарила кольцо, верила в Тома так, как не верил в начале и он сам. Гермиона делала всё, чтобы Том начал свой путь искупление и своей осознанной политики без крестражей. Они действовали сообща, познавая их реальности и их отныне общую судьбу. И так он ей говорит «спасибо»? Это благодарность? Девушка могла бы списать всё на тьму, зная, как Тому тяжело. Она сама испытывала неописуемую боль за него. Она с ним стала другой — свободной и новой Гермионой, но одновременно из-за прошлого со своими проблемами. Он это знал, прекрасно знал и имел доступ к её душе, являясь чистым её успокоительным и местом покоя её естества. Почему он так поступил? Просто, чтобы узнать больше? Шаг впереди? Вновь демонстрация силы? У них есть цель, они в процессе перевода, она помогает ему разгадать тайны книги и обрести бессмертие несмотря ни на что. Даже несмотря на Гарри и её прошлые принципы, что давным-давно канули в лету, в пучину Тартара, прямо к праотцам. — За что? — Гермиона всхлипнула в рукав поношенного свитера, надеясь, что ей высшие силы дадут ответ на вопрос. Она так хотела, чтобы всё прошло с минимальным ущербом, но сейчас, сидя на кровати в комнате её, наверное, уже бывшего лучшего друга, Гермионе Джин Грейнджер было страшно. Она доверяла Тому. Теперь, когда их связывало всё то, что раньше невозможно было и помыслить, невозможно было ему не верить. Он умел быть милосердным. Он умел быть человечным, он испытывал страхи и людские жалкие моления. Но Гермиона знала, что эта его сторона раскрывается только рядом с ней. С девушкой, которой он позволял не то только находится рядом, быть его напарником, союзником и соперником по уму. Но и чувствовать его сердце. Быть истоком его души. Так почему он несмотря на её доверие так себя вёл? Что ему нужно от Гарри? И почему она сидит всё ещё тут?! Ей надо собраться. Ей нужно собраться и преодолеть этот навязчивый, ужасающие страх в груди самой. Она должна это пройти и двигаться дальше. А после выйти к Тому и Гарри и обозначить всё, как есть. Рассказать всё нормально и озвучить условия, если так будет угодно и нужно. Не сидеть сложа руки, а что-то делать. Ведь она Гермиона Грейнджер, чёрт возьми, она не обязана сидеть в комнате и тонуть в самобичевании и мыслях о боли и эмоциях. А после и выскажет Тому всё, что думает. Если он думает, что имеет над ней власть, — пусть так оно и было — то пусть опять учится считаться с другими людьми. Видимо, трансформации чувственности и желания недостаточно. Стыд, совесть, ощущение того, как из-за тебя другие люди страдают и тебе больно ещё больше... Он знает эмпатию только к ней. А возможно, Гермиона не узнала его достаточно... Лишнее. Лишнее. Недоверие могло сожрать её душу, но она не стала дальше размышлять по этому поводу. Всему своё время. На всё воля её и судьбы. Мысли вернулись к самому главному — к Гарри. Ему было больно. В его зелёных глазах был океан из невысказанных эмоций, которые могли смести её к скалам и прибить кровью. Он чувствовал себя преданным? Останется ли с ней или же захочет убить? Тем более, когда Том решил поговорить с ним... Зная Тома, его сущность без присутствия Гермионы, его разговоры могли варьироваться от простого диалога на уровне светского раута до дуэли на палочках. А зная ещё и Гарри, то последний примет бой и будет биться до последней капли крови. Гермиона закрыла лицо руками, потирая ладонями онемевшее лицо и слезящиеся глаза. В голове полная каша, хрупкий покой был нарушен, а в этот дом, как цитадель прошлого и спокойствия, подвергся нападению от её Тома. Он, словно Сан-Каликсто, напал на дом Гарри и испортил её план. Гермиона хотела сама разобраться с другом. Потому что лучше бы она рассказала это спокойно за чашкой чая, показывая, что всё нормально и тем самым бы смогла более-менее успокоить Гарри. Но теперь, когда в её план просто ворвался Том со своими непонятными желаниями, было осознание, что всё пошло коту под хвост. Это злило с каждым разом всё больше. Она не любила, когда планы шли по швам. Внутри просыпалось что-то тёмное. Сильное. Настолько, что это могло бы вывернуть её наизнанку и сокрушить всех. Та самая ярость, которая раскрывалась только на поле боя и во время разработки новых заклятий. С каждой секундой, проведённой в этой комнате за закрытой дверью, её тошнит всё больше и больше, и Гермиона уже не знает, от чего именно... Ей уже настолько надоело чувствовать себя плохо, страдать, болеть и физически, и морально, что хотелось кричать в воздух. Она не хотела быть слабой. Она не пешка. Она не простая шестёрка и не второстепенный персонаж своей истории. Она начала меняться не туда, куда хотела изначально. И ей не нравилось, что раз Том сказал ей сидеть в комнате, она послушно пошла... Нет, это неправильно. Гермиона встала и осмотрелась, подмечая, как в полумраке комнаты всё казалось чем-то мрачным и угнетающим, как будто даже сама комната осуждала Гермиону за её новоявленную покорность и слабость. За то, что она позволила Тому остаться с Гарри. Гермиона зажала рот рукой, ощутив, как из горла была готова выйти вся желчь, вся боль и всё напряжение. Её тошнило, но она вопреки всему последовала к двери, желая, чтобы это уязвимое положение исчезло тогда, когда она столкнется лицом к лицу с двумя любимыми её людьми. Возможно, если она сейчас упадёт и сломает шею, то это избавит от многих проблем. Так бы сказала её слабая часть. Уязвлённая, что в последнее время слишком часто выходила на поверхность. Шаг. Второй. Третий. И с каждым шагом она будто отступала от лично сооруженного эшафота, коим она напекла комнату своего лучшего друга. Она примет бой. Она отстоит не только Гарри, но и себя саму. Как в старые времена. Возможно, сделает ошибку, но эта ошибка будет правильной. Гермиона обязана расставить границы. Обязана доказать не только Тому, но и себе, что она пусть и поменялась, но оправдывала выбор шляпы. — Вперёд, — тихий шёпот прозвучал на эшафоте, и поворот ручки стал тем, что избавило её отныне от нерешительности. Она не будет отсиживаться. Не будет. Нет. Идти было всего ничего, и поэтому Гермиона уже могла подслушать, что именно говорил Том. Не в её стиле было нападать сгоряча. О нет. Она подготовит кое-что получше...

----------- ✶ -----------

Раз. Два. Раз. Два. И некий Гарри в его сетях. Наконец-то он встретил того, кто так был близко к сердцу Гермионы. К сердцу его света, который уже так давно отчаянно пробирается ему под кожу, в его червоточину... И который нашёл своё место. Отчаянно. Бесповоротно. Естественно. Огонь в камине трещал всё сильнее, разрывая тишину между двумя врагами в прошлом и из их будущих жизней. Они, словно две полярности, смотрели друг на друга на расстоянии нескольких метров. Взгляд Гарри не открывался от Тома ни на секунду, анализируя врага и накапливая злость вперемешку с убийственными и пыточными заклинаниями. Как же хотелось освободиться, как же хотелось сейчас достичь того уровня, чтобы суметь разорвать эти оковы... И найти Гермиону. Взять и сбежать отсюда, подальше от Волдеморта. Только Гарри не знал, что уже отныне Гермиона уже является неотъемлемой частью Тома Реддла. Светом. Надеждой. Вдохновителем. Союзником. Тем, кто смог приблизиться к его душе. Та, которая будет стоять рядом, пока весь мир будет гореть и возрождаться в новый, под его егидой и властью. Том был почти расслаблен, мерно шагая по комнате. Стуки туфлей об деревянные доски действовал на нервы Гарри всё сильнее. Казалось, что минуты растянулись в часы, а часы в дни и так до бесконечности. Ярость притупляла другие аспекты работы мозга. И Гарри был готовы пожертвовать этим, если бы это дало ему больше сил. А Том всё думал с того момента, как ворвался в этот дом и почти лицезрел слёзы Гермионы. Прокручивая в голове один и тот же момент, когда девушка смотрела на это всё полными слёз глазами. В которых было настолько много боли, что она могла бы наполнить целый океан. Отчаянно. До краёв. Так, как могла бы только она, пережившая слишком много на своём веку. И сейчас он стал катализатором её слёз. Вновь. Казалось, что с того момента, когда они были против друг друга, прошла целая вечность, наполненная борьбой, решениями и ответственностью не только за свою жизнь, свои стремления и свои чертоги разума. Но и за неё, Гермиону, которая борется даже тогда, когда не мог решиться он. Самоотдача. Максимальная, всепоглощающая, верная и яростная. Она будет бороться за него даже если его поглотит тьма. Это опьяняло. Это развязывало руки. Возможно, только возможно, именно поэтому он и ворвался в тот уголок жизни Гермионы, что был скрыт от его глаз и далёк от его рук... Он мог довести её до состояния истерики за минуту, но также и восстановить её моральное состояние простым прикосновением. И ему это искренне... Импонировало. Вызывало восторг где-то в груди. Власть. Маленькая, возможно, даже мнимая и обманчивая власть над девушкой вызывала что-то на подарок радости. То, чего был лишён Том с детства, с пелёнок научившийся взрослой и слишком сложной жизни. И сейчас Том пытался проанализировать, почему он чувствует это странное ощущение. Ощущение зияющей дыры, что пожирала внутренности и забирала за собой всё то моральное, что имелось в его червоточине. Пожирающая. Олицетворяющая... Ревность? Молодой человек аж остановился, смотря своим тёмным взглядом куда-то сквозь пространство и реальность. Ревность? Неосознанная, безосновательная и ничтожна для такого, как он. Для лучшего из лучших. Ведь Том был уверен в Гермионе. Он не только её... любил и уважал, но и доверял, как своему человеку. Возможно, даже больше, чем своим рыцарям отныне, когда их связывала надёжная магия. Почему тогда он помешал? Помешал Гермионе самой рассказать своему другу о Томе? Он наблюдал за ними издалека сегодня. Смотрел, как глаза Гермионы искрились и тревожным волнением, и самой настоящей любовью. Даже если она этого не осознавала, её взгляд был слишком красноречив. Это была не та страстная, роковая и одновременно тёмная любовь. Это были чувства слишком глубокие. Такие чувства испытываешь к своим людям. К семье. К братьям. К тому, за кого готов отдать жизнь не раздумывая. Ради этого Гарри, что сейчас стоит и пускает молнии, Гермиона готова была отдать жизнь в первую очередь. Не раздумывая. Встать против Авады и пуль. Ради него она воевала на войне против Тома. И до него дошло, что в груди что-то щёлкнуло. Разом. Словно оборвалась нить, давая проход тому проценту коварства и тьмы, что было дозволено исполнить в присутствии девушку. Он будто ревнивый муж застал жену за изменой. Хотя было всё не так. Это могло бы пробудиться всё то внутреннее, что было пока что силой воли заперто за семью замками. Тьма, которая так и жаждала вновь выйти из оков. Но Гермиона, находящаяся в пределах доступности, не давала Тому упасть в пропасть. Не давала губам расплыться в мерзкой и плотоядной улыбке, пока глаза бы наблюдали, как этот Гарри, схожий на оборванца, пытался разрушить заклятие Волдеморта... Тома Реддла. Тома. Реддла. Он не Волдеморт. Больше не будет никакой тьмы, что отравляла его разум. Ради себя самого он уже начал этот пусть. Клятва. Медальон. Новые чувства, что не поддаются даже логике и рационализму. Это просто происходит с ним. Просто наступает ему на горло, не давая себя возможность спустить с цепей своих зверей. Не давать выдернуть колья и сорвать цепь. Не открывать двери, что так надёжно заперты. Забыть вкус человеческой плоти навсегда. Лёгкий наклон головы, медленные, кошачьи, крадущиеся, плотоядные шаги были намерены внушить страх, чувство собственного величия и важности. Заполнить комнату собой, своей натурой — истинной, не запачканной тьмой и гнилью. Реальная власть и сила Тома над умами людей и их обыкновенными жизнями... — Так и будешь стоять, Реддл? Боишься выйти на бой?! — казалось, что Гарри прорычал это предложение. Если бы не заклинание... Тому было любопытно, что бы произошло, но решил повременить. Дать себе больше времени на анализ. — Сканда... — с оскалом проговорил брюнет, двигаясь в сторону замершего. Гарри дёрнулся от своего позывного, которое ему дала Гермиона много лет назад... — Не смей даже произносить это, жалкое подобие человека, — с мерзостью сказал Гарри. О, как же хотелось прямо сейчас нанести ему увечия по-маггловски. Зарезать, расстрелять, изуродовать. — Что ты наплёл Гермионе?! Что ты с ней сделал?! — это он прокричал. Отчаянно. Все стадии принятия не могли быть пройдены. Не сейчас. Том выгнул бровь, смотря на Гарри как на несмышлённого юнца. Неужели тот ещё не понял, или просто из последних сил надеялся во вселенское зло от имени Реддла? Возможно, в другой ситуации это бы и подсластило его эго, но сейчас... Хотелось даже этому оборванцу посочувствовать. Точнее, поиздеваться. — Неужели ты думаешь, что всё это моя игра? — сложил руки за спиной в излюбленном жесте. Смотря на Гарри сверху вниз. Доминируя. Демонстрация работала всегда и на всех. — А как ещё! Гермиона тебя ненавидела, она была готова убить тебя! — Поверь, я это знаю. Не новость, — усмехнулся. По-злому. По-слизерински. — Только ты не в курсе актуальных вестей, не так ли? Лучшая подруга не рассказала о самом масштабном конфликте в её жизни. Обо мне и своих чувствах... Возможно, не верит тебе? Или же просто не считает нужным тебе рассказывать? — его лицо приблизилось к лицу Гарри, смотря в его зелёные глаза и находя ту самую эмоцию. Животная, гриффиндоская ярость. Чужая червоточина. Болевая точка. Триггер. Ревность. Самая настоящая ревность и злость. То, о чём так подозревал Том и был, возможно, прав в своих мыслях. — Ты... — Она тебе не говорила, как она в меня влюбилась? Как сражалась за меня? Как боролась? — возможно, Том и хотел бы сделать тон более язвительным, более скользким и отвратным, но глаза... Глаза не врут. И можно было увидеть, как эти воспоминания вызывают в его нутре сладкую боль и... благодарность? Гарри не мог и в страшном сне увидеть, как его заклятый враг, убивший всех близких ему людей от родителей и заканчивая Роном, с такой... нежностью, ностальгией и еле-еле заметным волнением говорил о Гермионе? О его Гермионе, девушке, которую он знал со школьной скамьи? Казалось, это было чем-то из рода фантастики, чего-то необъяснимого и далёкого от понимания бывшего солдата. Это были невозможно. Не мог чудовище и убийца полюбить тот свет и надежду, которую истончала Гермиона. Слишком неестественно. Слишком ужасно и неправильно.... — Ты уверен, Гарри, что знаешь свою подругу? — Том всё же принял нужную эмоцию в данный момент и смог отогнать мысли. Слишком светлые. Слишком яркие, что могли отогнать не только мрак его души. Не только долезть до его плоти и крови, но и распотрошить внутренности, дойти до артерий и сосудов, наполнив этим светом его всего... Но ревность, неоправданная ревность и тьма его реальной души затуманила сознание, чтобы идти на этот свет. К истоку его души. Возможно, ревность естественным образом затуманила голову, отравила его, до конца, до основания. Он не знал, как справиться с этим. Это была не тьма крестража, нет. Его собственная, законнорождённая и естественная для его нутра тьма просыпалась. Если бы не отголоски чувств, совести, мыслей о том, что бы сказала его Гермиона на это всё, он бы сорвался с цепи. Он это понимал. Рука сама по себе подняла палочку. На языке вертелись разные заклятия. Хотелось испробовать их все. На этом человеке, что был слишком дорог его свету... Тот человек, ради которого она могла бы предать и убить Тома. Возможно, это был инстинкт самозащиты, нападения на того, кто представлял опасность его новоявленной реальности. — Ну что, Гарри? Предлагаю нам начать говорить по-другому... — Том поднял руку с белой палочкой, направляя прямо Гарри в голову. Гарри от этого ещё сильнее злился, вырывался, но магия Реддла была слишком сильна. Слишком могущественная уже в таком возрасте, в самом рассвете его интеллектуальной целостности. Что-то грядёт... Момент, и когда тонкие губы были готовы прошептать заклятие, чтобы прочитать мысли Гарри, из его рук выбили палочку точным и мощным невербальным заклятием. Не успел Том и среагировать, применяя тоже невербальную магию, как сам застыл, подобно Гарри, не имея возможность ни пошевелиться, ни достать свою палочку, которая теперь была... В руках Гермионы. В руках Гермионы, что была слишком зла, слишком яростна сейчас. Готовая убить и распотрошить Реддла голыми руками. Том смотрел на неё и не мог оторваться. Завораживающе. Маняще. Слишком притягательно для его тьмы. Её глаза горели огнём, который Том начинал забывать за время их новоявленных отношений. Богиня Дурга. То, что являлось одной из её ипостасей. Как напоминание ему о том, кем она являлась в первую очередь. Не просто его свет. А воительница. Это было именно то состояние, которое и привернуло внимание Тома ещё с самого начала. С их истоков. Ярость, страсть, мощь и сила, что струилась по её венам, лишь желающая найти возможность выйти наружу и сломать, растоптать, разрушить и снести его, Тома, в их физических, интеллектуальных и моральных дуэлях. Возможно, это начало их нового этапа. Возможно, это станет отправной точкой во что-то новое, большее, чем было у них уже и что их уже связывало... А Гермиона тем временем приближалась к нему, нацеливаясь на Тома. Пока у того с каждым секундой ухмылка всё больше расплывалась на лице.

----------- ✶ -----------

Гермиона медленно двигалась, тем самым давая себе вновь шанс проявить свою натуру льва. Натуру той Гермионы, которая была далёкой. Которая осталась на войне в девяностых. Нужно ли ей полностью меняться? Нужно ли ей так подчиняться, отдавать себя, раз это не ценят в достаточную меру? Кто бы смог простить Тома Реддла? Кто бы смог пойти на жертвы, на риски, пойти против всего того, что было ей дорого и близко? Она пошла против своей натуры и приняла эти чувства. Но Том, видимо, забыл, с кем имел дело. Забыл, что она может быть равной ему... «Я смотрю в лицо смерти с надеждой, что когда ты встретишь равного себе ты снова будешь смертен». Гермиона усмехнулась. Порой слова могут стать пророчеством. Девушка беззвучно шла по коридору, чувствуя, как действие заглушающего уходит, и она приближается к голосам. К шуму. К её людям, ради которых она делала в равной степени слишком много. Слишком много отдала, слишком много приобрела. И ей было невыносимо слышать, как Гарри плескался ядом, но ещё больше ранило её сердце, её чувства то, как тем же самым занимался Том. Как он говорил противные, отвратительные вещи, выставляя их связь как провокацию Гарри. Неужели борьба заложена в их ДНК?! Неужели Том не мог хотя бы ради её остановиться и дать ей самой взять управление в руки? Это была та зона ответственности, которая принадлежала только ей. Она была готова отдать зоны книги Борджиа, магию, их проблемы, Адама и Дамблдора. Но не Гарри и её прошлое. Нетерпение и бесцеремонность Тома действовала ей на нервы. Но последней каплей стало как, когда Том поднял на Гарри палочку. На её Гарри, которым она так дорожит. Том это знает. Всё он прекрасно знает и осознаёт. Но он позволяет себе так поступать. Так нагло, так коварно и так паршиво. Возможно, для других это была бы мелочь. Но сейчас, когда её разум был затуманен надвигающейся злостью, ей было всё равно. Том сейчас особенно причинял ущерб её близкому, единственному человеку из её реальной жизни. А то есть и ей. Поэтому Гермиона даже не колебалась, когда обезоружила и обездвижила Тома. Чистые инстинкты. Рефлексы. Так, как учил её Драко и Блейз во время войны. «Эта война сделает из тебя другого человека. Так что учись отныне действовать безукоризненно, быстро и опасно». И сейчас, подходя к Тому, она не опускала палочку. Она не видела перед собой свой покой, свою любовь и свои новые чувства, она сейчас видела перед собой только человека, которого нужно, необходимо было проучить. Показательно, наглядно, чтобы он понял, что с ней нужно считаться. Что её эмоции и слёзы не слабость, которой можно пользоваться . — Том, позволь мне объяснить, что это всё значит? — притворно нежно начала девушка, смотря на него сверху вниз. Тело Тома не двигалось, но мимика оставалась подвижной. Как и глаза. Как и его взгляд, полный интереса и живости, неподвластной тьмы, что пожирала всё вокруг. Что-то очень притягательное и опасное. Радовало лишь то, что эта тьмы была собственностью Тома. Не крестраж. — Я всего лишь решил навестить вашу компанию, разве плохо моё рвение к общению? — ирония с сарказмом так и сочились изо рта мужчины. Гермиона сузила глаза. Наглость уже зашкаливала. — А ты не думал, что мне неприятно, что ты вот так врываешься и угрожаешь Гарри?! — она всё же сорвалась, она не могла говорить с ним обманчиво-ласково, последовательно и холодно, нет. Слишком много эмоций вызывал этот человек, который даже с наложенным заклятием выглядел донельзя хорошо и самоуверенно. Гермиона, решившая не смотреть на него, чтобы не растерять весь свой запал, подошла к Гарри. Она взяла себя в руки и взглянула в лицо своего мальчика, уже мужчины, что смотрел на неё слишком задумчиво. Складка между бровей, его шрам, его скошенные набок очки так и отождествляли в нём человека, которому надо всё объяснить. Потому что, как думалось Гермионе, если она это не сделает сейчас, то начнется череда ошибок и боли. Поэтому, произнося заклинание, Гермиона освободила Гарри. Из-за долгого обездвиживания ему было сложно стоять, поэтому хрупкая на первый взгляд девушка подставила своё плечо, чтобы тот смог опереться и сесть на кресло. Она же села рядом, на диван. Как в старые времена. Он падал, она помогала двигаться. Ему было сложно, она его успокаивала. Тандем. Стратегия, которой уже более десяти лет. И Гарри не смог её оттолкнуть. Не хотел. Не видел смысла. Это было для Гермионы словно успокаивающий бальзам на раны её прошлого. Значит, не всё потеряно. Гермиона улыбнулась другу, надеясь, что всё ещё можно спасти... И Гарри, найдя силу поднять голову, улыбнулся ей в ответ. Натужно. С болью. Но смог. ...Том смотрел на эту идиллию и ему хотелось вырваться из оков магии всё больше и больше. Смотреть, как Гермиона помогает другому, подставляет плечо, является оплотом было почему-то невыносимо. Ярость могла в любой стать безудержной. Ему не нравилось, как про него словно забыли, сделав безоружным и заставляя смотреть на эту картину. В голове крутилось абсолютно разное, начиная с того, чтобы разбить вязь магии, оглушить Гарри и забрать Гермиону в замок до того, чтобы убить этого оборванца. Стать единственным в жизни Гермионы. Буря на улице продолжает усиливаться. С каждым моментом напряжение в комнате нарастает, а камин затихает, поглощая помещение в холод и мрак. Тик-так. Раз. Два. Три. Момент, который решит или разрушит всё. — Гарри, я надеюсь, ты не злишься на меня, сможешь простить... — оглушающей молчание нарушил шёпот Гермионы, которая сдерживалась, чтобы не спрятать лицо в ладонях. Ей было стыдно смотреть на Гарри. Стыдно за то, что так долго всё скрывала. — Гермиона, я на тебя чисто физически не могу злиться, — юноша полностью сел в кресло, а после закинул голову назад, желая, чтобы кровь циркулировала к мозгу и дала возможность думать рационально. Разделить злость на Реддла и на... понимание своей подруги. — Я просто... расстроен. Ты меня ввергла в шок. Я даже думать не могу, — нервный, истерический смех. — Я такого даже представить себе не мог, не то что увидеть на живую... — Добро пожаловать в реальность, — фыркнул Том. Была бы возможность, он бы стиснул кулак до посинения, а после с размаху ударил им в лицо тому, кто сейчас получает всё внимание от Гермионы. Том привык за эти месяцы к их общему миру, к их общим проблемам и реальности. К их делам, к разговорам об Адаме, Дамблдоре, книгах, прошлом и будущем. Но терпеть этого представителя двухтысячных у Тома не было ни желания, ни сил, ни оружия. Желательно холодного и маггловского, которое он ненавидел всей душой и естеством... Ревность делает с людьми удивительные вещи, раскрывая те аспекты души, которые доселе были непостижимы и немыслимы. — Закрой рот, пожалуйста, — довольно грубо отозвалась Гермиона, не желая, чтобы он сейчас всё портил. — С тобой я ещё не закончила. Тома охватила ещё большая злость. Отвыкший к такому обращению за долгие годы, его начинало внутренне трясти. Том, как и Гарри, не мог отныне злиться на девушку, что для обоих являлась светом в их мирах. То, что их связывало и было общим. Но гордость была задета. — Как это возможно... Как это вообще, — и всплеснул руками, не зная, как обозначить то, что он видел. Слишком много. Слишком странно. — Между вами. Ты и Том Реддл... — Так получилось, Гарри, это было сильнее меня, поверь... — она судорожно тараторила, пытаясь объяснить это всё логично, но... Это было невозможно. Любовь наступила быстро и она была сильнее всего, сильнее мозга, морали, совести и боли утрат. — Это просто... — он даже не мог найти слов. Казалось, что всё перестало существовать, кроме факта. Его Гермиона отныне с Реддлом. Но она же знает, что делает, правда? Не могла же война забрать её рассудок окончательно?... — Гарри, я хотела всё рассказать, правда, — к Гарри она уже обратилась мягко, чувственно и уязвимо. Мужчина взял её руки в свои, начиная постепенно успокаиваться. Разумные мысли постепенно начали возвращаться в голову бывшему солдату. — Но я боялась рассказать. Боялась сказать, что теперь у меня новый план насчёт крестражей... Я же знаю и помню всё то, что... — Не говори, я понимаю, — кивнул Гарри. Она знала, что Реддл натворил, кого убил и что сделал с ними всеми на этой войне. Для этого слова были не нужны. Лишь тихие скрипы в комнате нарушали их тишину. Их общую скорбь и сожаление. — Столько всего произошло, проблем... Дамблдор, Василиск, меч Гриффиндора, другие проблемы в замке, о которых я боялась тебе рассказать... Я не хотела, чтобы ты снова переживал и ввязывался в эти игры... — последнее она практически пробормотала себе под нос, но её голос был слышен всем в доме. — Ты всегда считала меня ребёнком, мальчиком. Что сейчас, что двенадцать лет назад, — Гарри с улыбкой покачал головой, поправляя вечно падающие очки. — Но, Гермиона, ты должна была рассказать. Мы же семья, близкие люди... У нас больше никого не осталось, — вздохнул Гарри, сильнее сжимая её руки в своих больших ладонях. Мозолистых, знавших работу и сложности. И как только на эту бедную хрупкую девушку так много неприятностей взвалилось?... — А ты всегда пыталась всё решить сама. Ты слишком много о нас беспокоилась, Гермиона. — Ну а как ещё, Гарри? — этот голос и тон мог бы казаться возмущённым, если не шмыгание носом и красные глаза. У юноши разрывалось сердце. — Я была старше вас, я должна была... — Уже нет, — прервало её и потянул на себя, чтобы она села рядом с ним. Как в старые времена, в гостиной Гриффиндора во время ещё зарождающейся войны. — Обещай, что ты всё мне расскажешь. Что я могу... — он скривился, словно проглотил отраву, — что я могу доверять Реддлу? Что я могу доверить тебя ему? Что я могу быть уверенным, что у тебя всё под контролем? — он это сказал тише, стараясь держать периферическим зрением своего врага. Настоящего? Прошлого? Будущего? — Том необычный, да, — при мысли о нём девушка улыбнулась, и с какой-то нежностью смотрела перед собой. — Но он и такой, какой есть. Странный, тёмный, хитрый, коварный, мстящий, со мной червоточиной... Но это теперь и моя червоточина. Я хочу всё исправить, избавить его от крестражей, Гарри. Всё будет хорошо, я в это верю... Я его люблю. Просто и понятно, как ясный летний день в Хогсмиде. То, что должно было бы озвучено, наконец было услышано. Гарри ничего не оставалось, кроме как принять это и не быть узколобым и напористым. Он не умел злиться на свою подругу, он не был таким человеком. Даже сейчас, когда, казалось, эта новость могла разрушить их связь, но нет. Лучше расспросить её о другом. Её проблемы и заботы, которые она носит своей ношей. Если он не может повлиять на её выбор... человека, то пусть он будет хотя бы полезен в её битвах. — А что насчёт остального? Ты сказала, что были проблемы... Но резкий треск, который перерос в громкий хлопок, прервал их идиллию. Заставил пригнуться по привычке, прикрывая голову. Гарри притянул палочку к себе и навёл на источник шума. Прикрывая Гермиону, пусть она и сама могла в случае беды себя защитить. Они совсем забыли, что за этим всем наблюдал сам виновник торжества. Что Том смотрел и глазами испепелял Гарри, как последнего паршивца. Чем дольше Том стоял, не имея возможности никак повлиять на их задушевную беседу, тем больше злился. Он видел то, чего не мог и подумать, когда Гермиона недавно ему рассказывала про своего друга и чувство вины перед ним. Тут не просто вина и чувство долга с ощущением предательства. Нет. Том видел больше. Он осознавал, что сейчас, стоя посреди комнаты и разминая шею после получасовой заморозки, он мог наделать беды. Он мог снять с себя оковы благоразумия, так долго и последовательно выстроенные Гермионой и её образом, и взорвать к Мерлину этот дом. Потому что мог. Потому что этого требовала его тьма. Ревность была слишком сильной, слишком обширной и явной, чтобы притупить её и взять под контроль сознание. Нет. Либо он сейчас берёт Гермиону и уходит, по дороге успокаиваясь, либо будет что-то похуже. И лучше бы Гермионе выбрать первый вариант... — Ну что, вы успели поговорить? Гермиона, мы уходим, — остатки магии кружились вокруг него, не имея возможности присоединиться к своей жертве. Сейчас Том приблизился к такой точке силы, когда он мог разрушать вязи магии. Даже если это была сильная магия Гермионы. Девушка не боялась Тома, что сейчас выглядел, словно гневный бог. Словно сам Шива разрушитель. Возможно, будь сейчас более располагающая обстановка, девушку бы даже заворожила его тьмы снова. Его сила, его власть, его могущество, что распространялись по комнате с сумасшедшей скоростью. Вероятно, она бы даже послушала Тома, желая быть ведомой его воли и плану, их плану, но не сегодня. Не сейчас. — Том, ты можешь идти в замок, не переживай. Я приду скоро, — мягко, почти любовно, но с настойчивостью проговорила Гермиона, смотря прямо в его глаза. Девушка вовремя вернула себе самообладание. Они друг другу не враги же. Не соперники в битве, стоя по разную сторону баррикады. Они якори друг друга. Его свобода, новая жизнь, и её оплот и тихое место, где она учится жить заново и радоваться жизни. Смотря в её карие глаза, тьма Тома шла на штиль. Буря успокаивалась, не находя своего пика и кульминации. Шла на упадок. И теперь в голове Реддла было ещё больше вопросов насчёт своего состояния. Возможно, Гермиона имела слишком большое влияние на него, ровно как и наоборот. Это не работало только в одну сторону. Везде была справедливость и баланс. Как и в любви. Как и в любом союзе, что скреплён клятвами верности и договорами. Они были верны друг другу. Она была верна ему и выбирала большую часть времени его, Тома Реддла. Его бессмертие, его вечность. Была бы возможность разделить это бессмертие не одному... Том сжал челюсть, играя желваками. Он не хотел никуда уходить. Не потому что думал, что она может предать его сторону, нет... Ни предательство, ни измена невозможна по её натуре. Всё, что она делала, было искренним желанием её сердца и разума. Она не была способна на обман, если это было против её желание. А менять сторону сейчас она не хотела. Гермиона смотрела на Тома так, как может смотреть только любящая женщина и та, кто имеет власть над своим мужчиной в такой же степени, что и он над ней. И сейчас, пока она наблюдала, магия вокруг него рассеивалась. Тишина. Немного удивлённый выдох Гарри, держащего всё ещё палочку наготове. Может, Гарри недооценивал Гермиону? — Или же можешь остаться и мы потом пойдём, — как вариант предложила Гермиона. Всё же ей было всё равно, останется он тут или же пойдёт в замок. Девушка чувствовала, что отныне битвы между этими двумя не предвидится. Они смогут находиться в помещении и не поубивать друг друга. Ради неё. — Только ради твоей безопасности. Не забывай, что проблемы наши никуда не ушли, — Том сел в кресло, закидывая ногу на ногу и ложа руки на подлокотники. Взгляд из-под лба всё равно оставался недобрым, даже ледяным. Образ и игра всё равно является часть Тома Реддла. — Впервые могу согласиться с... Реддлом, — Гарри надеялся, что фамилия врага не звучала из его уст слишком презрительно. Палочка была временно опущена, но не убрана с рук. — Я думал, что ты в относительной безопасности. К тому же в замке есть Дамблдор... Том некорректно фыркнул, сдержавшись, чтобы не холодно рассмеяться прямо в лицо друга Гермионы. — Поверь, отныне от него сейчас и исходит большая опасность, — наклон головы и пойманный недобрый взгляд Гермионы, кричащий, чтобы он не давал так информацию. Но Реддл продолжил: — Так как отныне, — и навсегда, — Гермиона связана со мной, то она на втором месте после меня в списке подозреваемых и обвиняемых личностей... — Том... — И ты молчала?! — громко воскликнул Гарри, надеясь, что ему хватит выдержки не зарычать. Вновь легко завёлся. — И ты не могла сказать, что у тебя... такого рода проблемы из-за него?! — ему хотелось аж пальцем тыкнуть в Реддла, но злая насмешка не дала этого сделать. Слишком уж самоуверенным он выглядел. И был прав. Том бы не просто это палец отрубил и скормил животным из Запретного Леса, но не почурался бы и по-маггловски оторвать с костью. Даже не замаравшись. — Гарри, пойми, что это всё будет на благо! — также эмоционально промолвила Гермиона и встала со своего места, начиная ходить в разные стороны. Её кудри забавно подпрыгивали в такт её движений, заставляя Тома ухмыляться уголком губ. — Если уж ты винишь Тома, то и меня тогда следует! Это слишком сложная история, чтобы понять её сразу, но главное одно, — она остановилась и повернулась лицом к обеспокоенному Гарри. — Мы уничтожим крестражи. Не будет повторения истории. И у меня есть план, Гарри, верь мне, — девушка взяла его за плечи, словно желала внушить ту уверенность и силы в своего Гарри. Разделить с ним эту идею, как раньше. И она видела, что Гарри с каждым словом зажигался. Что слова подруги возымели нужный эффект... Если бы они не были слишком близко, как думал Том, вообще бы не переживал сейчас и был тихим наблюдателем их выяснения отношений. — И Реддл согласился на смертную жизнь? Ты серьёзно? — нахмурился Гарри и повернулся к Тому, смотря на него так, будто у того выросла вторая голова. — Ты в будущем был готов на всё, чтобы достичь бессмертия. Даже я, — акцент на последнего слова, — стал твоим крестражем. И ты сейчас ты действительно готов всё... Бросить? — Верно, — кивнул Том, ощущая, как его голову прожигает взгляд Гермионы. Умоляющий. Сегодня он разрешит ей им управлять. Снова. — Я добьюсь власти иными методами. Где я смогу руководить миром, опираясь на свой мозг, а не безумие, — из его уст это звучало необычно, даже чуждо для тех, кто не был в курсе всех событий. Гарри был в шоке, пусть только-только и принял это... всё. — Гермиона, — важно повернулся к Гермионе, что всё ещё держала его за плечи, — ты не только самая умная ведьма, что я знаю, но и самая удивительная. Я думал, что это никому не под силу... Гермиона нежно улыбнулся, краем глаза смотря на Тома и выражая тому благодарность за его терпение и спокойный разговор. Всё было только ради неё. И оба это знают. Вплоть до поздней ночи они сидели. Гермиона сумела рассказать всё, что с ней случилось за эти месяцы, включая даже последние события и моменты её истории. Адам и его странности, Дамблдор и его хитрый план, родители Адама и их странные планы с Дамблдором, книгу Борджиа и тому подобное. Всё, кроме того, что они с Томом нашли ритуал бессмертия. По глазам Реддла девушка поняла, что такое рассказывать, пока что, слишком рано. И тут уже она уступила. Если бы Гарри был дураком, то непременно бы озвучил то, что они умалчивают ещё что-то. Но понимал, что не имеет того влияния и веса. Всё же, в жизни Гермионы появился другой мужчина, который стал не менее важным, что и Гарри. И что Гарри так и не смог осуществить свой собственный план... И пусть всё, что было, останется в стенах прошлого. Похоронено под сводами их жизни и скорби. Ради Гермионы и её покоя. Пусть это и означало навсегда его утратить для себя самого... — Пожалуйста, Гермиона, будь осторожна. И если что всегда пиши мне, ты же знаешь, мне только повод дай, — вымученно улыбнулся, почему-то ощущая невероятную точку, смотря в её глаза и осознавая, что эту девушку ждёт ещё очень и очень много... Что Гермиона Джин Грейнджер ещё было рано уходить на достойный отдых. И что отныне он не был за неё в полной ответственности. — Обязательно, Гарри, и ты береги себя, — Гермиона вдруг вспомнила что-то, достав из кармана сумку с расширяющимися чарами. Гарри нахмурился и взглянул на секунду на Реддла, пока девушка продолжала что-то усердно искать. Реддл не ответил ему, лишь смотря на девушку, стоя немного за её плечом. Опора. Вот, что такое покой. Когда за тобой стоит самый могущественный тёмный волшебник, то невозможно не чувствовать безопасность. Гермиона, наконец, извлекла на свет меч Гриффиндора, поднимая его лезвием к потолку. Оно ярко блестело из-за отблесков камина. Перед глазами Гарри пронеслись воспоминания, когда они в первый раз гонялись за крестражами. Стычки с Роном. Опасность. Уничтожение медальона. Всё это было перед глазами, но руки послушно взяло меч в руки. — Почему... Зачем... — У тебя будет надёжнее. Дамблдору я его не буду возвращать. Так что отныне ты хранитель меча нашего отца Годрика Гриффиндора, — её задорный голос заставил юношу тоже улыбнуться, ощущая, как меч приятно пульсировал в руке. — А крестражи мы уничтожим другим способом, я рассказывала, если не ошибаюсь... Столько информацию, событий и изменений, что девушка уже не помнила и половины того, что говорила сегодня за чашкой чая с Гарри. Ну и Томом, которому чай так и не налили. — Спасибо, что всё ещё доверяешь.... и считаешь другом, — Гарри опустил эфес ножа, ощущая себя тем самым юнцом, что только-только шёл на войну и верил в их светлую победу. А сейчас так многое изменилось... — Ты всегда будешь моим другом, — девушка поддалась порыву и перед прощанием обняла Гарри, утыкаясь носом в его свитер. Как в палатке. Как тогда, при их танце, когда они пытались найти покой друг в друге. Гермиона тихо прошептала, надеясь, что Гарри её услышал. — И Рон... Надеюсь, что он сейчас рядом с нами. И не хочет меня убить, — неравный смех был заглушен всхлипом. Как же ей не хватало Рона... Их всех... — Он не умеет тебя ненавидеть, как и я, — также тихо проговорил Гарри, наклоняясь к её уху и обнимая в ответ одной рукой. — И мне порой кажется, что он рядом. Наблюдают, охраняет... — Мне тоже. Они все. Казалось, что именно в этот миг, в это короткое мгновение за ними наблюдало всё кладбище Гермионы, которое уже, наверняка было разрушено Пожирателями... Тому казалось, что он смотрел на то, что было слишком откровенным, слишком болезненным для только для Гермионы, но и для этого Гарри. У них была прошлая история. У них была вся жизнь впереди, пока он, Волдеморт, её не забрал. И теперь то, что он видит перед собой — результат его собранных решений, амбиций и властолюбия. Вот, к чему он придёт. Вот, ради чего он будет бороться. Чтобы испортить жизнь грубо говоря ещё детям, которые не знали мира, лишь войну и смерти. Лишь захоронения и одиночество. Борьба не за идеалы и чистоту крови, за его власть и уверенность в своих силах, а просто против этого ещё мальчишки, в глаза которого Том видел себя. Пережитую войну. Такие глаза были у каждого, кто знает, что такое война хоть на сотую долю. В глазах Гарри и Гермиона он видел всё. И теперь, стоя позади своей Гермионы, он не ощущал ревности. Лишь сожаление. Это чувство, словно что-то запрещённое, неестественное для его натуры прорвалось в его душу через мрак и тому. Оно приобрело форму, скапливаясь где-то в груди и разрастаясь всё больше и больше. Его пожирало сожаление. Желание извиниться перед Гермионой, впервые так отчаянно и безудержно. Желая, чтобы она простила его за то, чего он ещё не совершал, но сделал бы в будущем. Если бы не она... Всё-таки Гарри поймал взгляд Тома и пытался вручить ему свою мысль. Словно в последний раз. «Реддл, защити её любой ценой. Не дай утратить себя или сделать непоправимое. Не дай ей умереть. Это единственное, о чём я могу тебя просить». Он шёл на уступки с врагом, чтобы защитить единственного дорого ему человека. Это было сильно. Словно Том видел не юношу, лишь на пару лет старше его самого, а взрослого мужчину, для которого теперь не было разделения на врагов и друзей. Лишь просьба защитить. И Том кивнул, посылая ответ. «Обещаю». И они с Гермионой ушли, оставляя Гарри наедине со своими мыслями. Давая тому возможность переспать с этой информацией. А Тому и Гермиону было необходимо возвращаться, потому что их жизнь не ждёт. И если ты не успеешь влиться в этот поток, то потери будут необратимы. Тем более, с войной, которую Дамблдор развязал с Томом. Идя по пустынной улице Хогсмида, вдыхая ночную прохладу и накладывая друг на друга чары тепла, они держались за руки. Крепко. Судорожно. Словно сейчас, именно сегодня, они были нужны друг другу в равной степени. Теперь, когда одна проблема решилась, было необходимо преодолеть следующие. Уничтожить крестражи и обрести бессмертие.

----------- ✶ -----------

Семь. Семь. Семь. Гермиона уже в сотый раз считала до семи, до десяти, до двадцати, но покой ей это не дало. Навязчивые мысли были слишком осязаемые, и она пыталась даже в простых вещах на уроках. Путая даже самые лёгкие заклятия, палочка словно её не слушалась, и приходилось пользоваться невербальными чарами, чтобы показать студентам необходимые примеры и объяснить материал. Голова раскалывалась уже который день, начиная с той самой ночи, когда они с Томом вернулись в замок после визита к Гарри. Они мало разговаривали и теперь почти не пересекались. Кроме тех моментов, когда было необходимо работать над текстом. Не ссора, не драма, не расставание, отнюдь. Просто давали друг другу время подумать обо всём, что случилось. Подумать об их связи, об их плане в одиночку, чтобы через время снова воссоединиться. Гермиона в это верила. Потому что взгляд Тома, регулярно направленный на неё утром и вечером, во время сегодняшнего урока, был красноречив любых слов. Опять же, это замечала только она и его люди, что также наблюдали за ними и их напряжением. Но кем они были, чтобы спрашивать у своего Повелителя его душевные и сердечные моменты? Между Томом и Гермионой всё ещё оставался открытым вопрос с крестражами и бессмертием. У них был яд Василиски, возможности, Гермиона даже знала, где находятся эти тёмные предметы, но страница и перевод, что всё ещё был неразгаданным, не давал им совершить главную миссию. Девушка эти дни не прикасалась к литературе, желая выделить себе всего лишь немного времени отдыха. Затишье перед бурей. Время, казалось, утекало сквозь пальцы. У неё была вновь замена профессора, и ей нужно было спешить в кабинет Нумерологии. Опять опаздывала. Снова сбивалось дыхание, снова слишком много мыслей, а настроя на учебный процесс попросту отсутствовал. Прошло около недели, может быть, она уже не помнит и не хочет знать, для неё всё слилось в серую массу из болей и переживаний. Лишь снег, который с каждым днём всё усиливался, напоминал о том, что время всё же шло. И что приближались зимние каникулы. Возможно, Гермиона проведёт какое-то время у Гарри в гостях, возвращаясь к Тому, чтобы продолжить работу. И чтобы наконец начать нормально разговаривать. Пора закончить внутренние самобичевание и продолжить их битву. Ей с каждым разом всё хуже и хуже. И когда она, наконец, смогла дойти до класса, то по лбу стекал холодный пот. Нервы. Всегда все проблемы от нервов, недосыпа и недоедания. Её волосы сегодня были заплетены в косу, делая ее как минимум на пять лет моложе своих лет. Открывая её лицо и молодую светлую кожу. Возможно, другие и не заметят кругов перед глазами и уставшего, изнеможённого вида. Она даже не надеется, что Том не заметит её состояние сейчас. Он всегда всё видел. Всегда за ней наблюдал. Медальон она так и не снимала, давая тому возможность иметь что-то, что бы до сих пор их так крепко связывало. Ведь она уже не в обиде. — Добрый день, седьмой курс, я снова заменяю вашего профессора, — она вошла с громким хлопком, разом привлекая всё внимание группы. И опять вспоминая Снейпа, у которого украла эту экспрессию и подачу материала. Каким бы он ни был до своей смерти, он умел преподавать так, как никто другой. И его уроки запоминали всегда лучше всего. Гермиона надеялась также вложить знания в умы детей, пока ещё может и пока она на посту учителя. Возможно, она захочет пойти дальше и преподавать тут, но реальности её жизни не даст ей это осуществить. Это, к сожалению, констатация факта. — Мне сказали провести у вас проверку знаний. И, как по мне, нет ничего лучше, чем тест, — послышались тихие вздохи. Реакция одна и та же, совершенная одними и теми же лицами. Гермиона, опираясь поясницей об стол преподавателя, облегчённо выдохнула. Дрожь перестала бить по телу. Взмахнув рукой, каждый получил свой пергамент и задание, написанное сверху в уголочке быстрым почерком. Всё индивидуально. Уровень более, чем средний, ближе к сложному. Как обычно. Её стиль. Стиль Северуса. Гермиона старалась не глазеть на Тома, пока говорила, пока объясняла всё, пока отвечала на вопросы учащихся до начала теста, но его фигура была слишком притягательна для её души и тела, чтобы это игнорировать. Когда она позволила сесть себе за стол, незаметно для окружающих сняв туфли на каблуке, она встретилась с Томом взглядом. Его, пожирающий, любовный, с привкусом опасности и чего-то тайного, сокровенного. Её, уставший, любящий и нежный. Максимум, на что она была способна в своём состоянии. Она знала, что он не открывал от неё взгляда даже тогда, когда она прикрывала глаза в истоме, желая прилечь и отдохнуть. И чтобы кто-нибудь помял затёкшие ноги. Было ощущение, что за это время она выросла со своей всей обуви разом. Кружилась голова. Тошнило до безобразия, что уже становилось тошно от того, что её тошнило. Аксиома, парадокс, но на что-то более сложное у неё не было возможности размышлять. «Надо было отказываться от замены. Я не знаю, как я выдержу остаток пару. Мне кажется, что ещё немного, и я потеряю прям тут сознание». Девушка взмахом руки приоткрыла окно, впуская в класс свежий воздух, которого, казалось, было до невозможного мало. Она задыхалась, хоть и надела сегодня свитер без горловины. Будто что-то изнутри давило на внутренности и гортань. Девушка ощущала, как начинала плавать, сидя прямо на стуле. И надеясь, что этого никто не видит. Было два странно развернуть стул и сидеть спиной к классу. Неуважение, которое она не может себе позволить. Но Гермиона всё-таки выдержала эту пару и даже смогла произнести охрипшим голос: — Тест закончен, пожалуйста, сдайте работы мне на стол, — ей даже не хватало сил, чтобы собрать пергамент, чтобы взмахнуть рукой и воспользоваться магией. Что-то странное. То, что ей не нравилось. Это состояние преследует её не первый день, и это беспокоило. Что же она за лекарь такой, который не обращает внимание на своё здоровье и не хочет доверить себя другим специалистам? Наверное, гордость и чувство, что она не может себе сейчас позволить такую слабость и признание собственной уязвимости. Ну уж нет. Она не ради этого совершает такие дела, такие перевороты, чтобы у неё не вышло встать с этого стула. Взяв волю в руки, она постаралась встать, когда в классе оставалось мало людей — лишь пара ребят и Том с его свитой. Девушка начала подниматься, натягивая улыбку, и у неё даже получилось сделать несколько шагов и обойти своё рабочее место. Ноги вновь дрожали и, казалось, что кровоточили. Плохо. Очень плохо. — Профессор?... Профессор! — где-то на закоулках сознания Гермиона услышала встревоженный крик одного из людей Тома. Кажется, это был Антонин. Секунда, и она начинает падать с риском расшибить себе голову об парту... Но сильные мужские руки не дают ей это сделать. Его руки. Её Том, чтобы сжимал её в своих объятиях и пытался привести в чувство. Бить по щекам, окликать по имени, но ничего не помогало. Гермиона видела его расплывчатый силуэт, видела, как глаза Тома горели беспокойством и бешенством, когда он кричал что-то ребятам. Её качало на волнах сознания, унося куда-то далеко... Туда, где нет боли, грусти и проблем. Там, где ей не болезненное собственное существование. Там, где они с Томом без проблем и лишней тьмы, во власти света... — Гермиона, что с тобой? Мерлин, быстрее! — Том разрывался, не зная, что сейчас делать. Её передвигать куда-то он не силился из-за того, что просто не понимал что происходит. Заклятия тоже не решался применять, ибо не было внешних каких-то проблем. Что-то глубже. И что он даже не знал. Реддл весь день наблюдал за ней и была у него мысль, что ей не очень хорошо, но он почему-то не принял это слишком во внимание из-за своих мыслей и человечности, что открывались в нём каждый день. Из-за чего он и не имел возможности контактировать к Гермионой, как раньше. Обоюдно дали друг другу время. Но кто же мог подумать, что стоит ему на неделю, может больше, сделать дистанцию ради их блага, как она доведёт себя до такого состояния? Нервы? Тревожность? Кошмары? Недоедание? Он пытался держать её в сознание, пока послал своих за колдомедиками. А сам остался рядом с ней, стараясь мониторить её состояние. Ну как она может, являясь часам целителем, так не заботиться о себе? Том мог уже начинать рвать свои волосы, потому что Гермиона была всё дальше от него, а медики ещё не пришли в класс. Если эти остолопы вернутся, — Абраксас с Антонином — он им все ноги повыдирает и вставит верх тормашками. И скажет, что так и было. Хвала Мерлину, прибежала целительница вместе с ребятами, что дышали, словно загнанные звери. Том кидал на них взгляд ярости и скорой расправы, но всё равно сосредоточился на Гермионе. — Мистер Реддл, что снова случилось с мисс Доккен? — хмуро поинтересовалась женщина, садясь к пациентке ближе и отодвигая движением руки юношу. — Ей на уроке, судя по всему, было не сильно хорошо... Она встала и начала оседать, я не знаю, что это такое с ней... Она вроде и в сознании, но вроде и нет, — Том никогда не позволял себе выражаться так скомкано и по-юному, но сейчас была другая ситуация, чтобы держать на лице прежние маски. Том чувствовал, что это будет что-то, что изменит его жизнь. Что-то, что повернет его в шок. Минуту где-то колдомедик проводила специальные диагностики, временами хмурясь и что-то увеличивая в показателях. Том мало что понимал, поэтому хотел просто дождаться решения лекаря. Вдруг она неожиданно улыбнулась. Морщины на её лице стали ещё более видными. — А вам и не следует знать, юноша, — она палочкой убрала все показатели и стала проводить быстрый внешний осмотр. Том нахмурился. Почему она улыбается? Точно хорошо? — Наша мисс Доккен просто беременная, уже несколько недель, какая радость! — искреннее проговорила женщина и, вновь взмахнув палочкой, магией подняла Гермиону в воздух, оставляя Тома на полу. Тому казалось, что он не мог пошевелиться. Что всё его тело онемело, а гордо пересохло и стало аналогичным до пустыни Сахары. Ему бы вдоволь сейчас потерять сознание, как и Гермионе, но он смог взять себя в руки. — Как это возможно?... — прошептал он в пустоту, не видя, как него странно глянула колдомедик. — Мистер Реддл, не мне же объяснять такие элементарные вещи, — женщина, видно, посчитала этот вопрос некорректным и недостойным такого юношу. — Я возьму мисс Доккен в лазарет, пусть придёт в себя, и я ей дам рекомендации насчёт первого триместра... — последнее женщина уже бормотала себе под нос, когда уходила, унося с собой Гермиону. А Том не выдержал всё-таки и начал биться головой об парту. Надеясь, что то, что сейчас происходит, это лишь иллюзия его помутневшего сознания. Что это всё создала тьма внутри него, чтобы отомстить. Но нет. Прошла минута, вторая, а он всё находился в этом кабинете. В тишине. И лишь звук часов разрывал пространство на материю. Тик-так. Ему уже самому стало плохо. Он не мог и помыслить, что когда-нибудь услышит такую новость, а тем более в неполные восемнадцать лет. Что он это узнает прямо на уроке нумерологии, в тот период жизни, когда каждый шаг мог стоить жизни. Не только его, но и Гермионы. И отныне и их ребёнка. Том ощущал, как в глазах мутнеет, а тело ослабевает с каждым моментом. Если бы не пара рук, что не дала ему свалиться набок, он бы упал и просто потерял сознание от шока. — Том, Том... Реддл, чёрт возьми! — прокричал ему Антонин, и Том получил звонкую пощёчину, которая в других бы обстоятельствах бы вызвала гнев, но не сейчас. Физически и морально он был слишком слаб. — Не смей отключаться! — уже другой голос, Абраксаса. Он не выглядел теперь, как испугавшийся и слабый, нет. Том сейчас перед собой видел двух его последователей, возможно, даже друзей, которые не давали ему позорно отключиться прямо на полу. — Давай, поднимай его, иначе это затянется. Не надо, чтобы это ещё кто-то видел... — командный голос Долохова, и Тома подняли с двух сторон. Он был выше их, но они смогли его поднять и даже понести. Ни о какой магии не могла идти и речи. Все были в слишком большом шоке, чтобы мыслить более чем рационально. Том даже не разбирал дороги. Ему впервые в жизни было настолько плохо от потрясения, которое он даже боялся озвучить вслух. Когда было видно, чтобы Том Реддл был настолько слаб?! Сегодня. — Я сам могу идти, — его голос был почти злым, непокорным, не желающий принять помощь, но ребята лишь цокнули в унисон и наложили на их компанию скрывающие чары. Лишние взгляды никому не были нужны сейчас. Они всё-таки спустя пятнадцать минут с передышками смогли донести Тома до подземелий, хотя тот до последнего отказывался, гордился, не мог позволить себе, чтобы они видели его слабость. Слабость своего хозяина, которой можно воспользоваться против него в будущем. Из-за того, что был час пик, никого не было в зале факультета, но ребята, единственное, кто сейчас оставались благоразумными, наложили скрывающие и заглушающее на их угол гостиной. Воцарилось молчание. Антонин расположился рядом, опираясь боком о письменный стол. Абраксас сидел на противоположной от Тома стороне и сложил руки в задумчивом жесте. Том сидел на длинном диване, смотря в потолок, абсолютно без мыслей и без понимания того, что ему теперь делать со всем этим. — Значит, профессор беременна от тебя, Том, — констатировал факт Долохов. Раздался треск. Журнальный столик был сломан пополам. Кулак Тома саднил и начинал кровоточить. Юноша держал себя за голову и был готов вырвать себе скальп. Том принял тот факт, что Гермиона беременна от него.