К истокам души

Ніщо так не знищує людину, як зайві сили, якщо вони витрачаються безглуздо.

----------- ✶ -----------

Том думал. Ненависть к этим магглам заставила его пойти на убийство. На создание очередного крестража, на создание ещё одной гарантии его бессмертной жизни и господства в будущем. То, что закрепит его в будущем, как человека. И сейчас, после произнесённой Авады Кедавры над своим отцом, над другими своими «родственниками», отребьем, которых Том ненавидел всем естеством и остатком души, настало время создавать крестраж. Ведь времени он имел не так много, как хотелось бы. Осознание, что именно Тому необходимо было сделать, приносило тошноту и неприятное слюноотделение, как перед рвотой, но Реддл принял мысль, что если хотел жить вечно, то необходимо делать равную жертву. Ведь убийства мало для создания крестража. Нужно было больше. Иначе бы каждый второй заимел крестраж и не было бы уже той ценности, не было смысла этого бессмертия. Поэтому жертва была необходима. Необходима, ведь магия имела свою цену. И уже сейчас Том начинал осознавать, что не только сам ритуал имел для Тома непоправимый эффект, но и сама жизнь после. Влияние крестража. Шум. Агонии. Время. Пора начинать. Уже не было времени думать и мысленно кривиться, презрительно смотря на тучные тела некогда живых существ, сейчас лежащих на ковре и с каждой секундой охлаждающихся всё сильнее. Испражняя последние выделения. Выпуская аммиачный, трупный запах. Аромат свежескошенной травы. Обманчивый запах. Являющийся ароматом ещё не успевшего разложиться трупа. То, что преследует его всё лето. Этот запах въелся в ноздри. Не давая забывать то, что он натворил. Гадость. Том ещё сильнее скривился, признавая, что с удовольствием бы помучил эти тела, мстя за все годы, за всё то, что за их ненавидел… Чем то, что он сделает в течении следующего часа. До момента, пока труп окончательно не станет ни к чему не пригодным. Хотелось закрыть нос, чтобы просто перестать ощущать этот нечеловеческий запах. Том поднялся с кресла и, осмотрев помещение, очистил заклинанием пространство посреди гостиной. Убирая дорогие кресла и диваны. Расчищая для себя место. Ибо знал, помнил на опыте с Миртл, что в процессе может выйти уйма крови. На самом деле она будет повсюду. Том беззвучно передвинул тело отца в центр комнаты, морально готовясь к началу ритуала. Готовясь к тому, что ему нужно расколоть душу. Этот процесс считался одним из самых мерзких из всех тех, которые были необходимы. Момент, когда он терял связь с реальностью. Больше не становился самим собой. Тома передёрнуло, когда начинал чувствоваться другой запах, осознавая, что процесс разложения уже начинался. Запах травы ушёл. Оставляя лишь тела и трупный запах плоти. Тошнота всё ближе и ближе подступала к горлу, но Том из последних сил и упорства игнорировал позывы желудка и продолжал своё дело. Хмурив брови, сжимая губы, стиская кулаки до белых костяшек. Пытаясь вернуть себе самообладание. Убедить себя. Ведь вечная жизнь дороже, не правда ли? И это может оправдать любой поступок, любую магию, совершенную им? Да или нет? Том сжал зубы и прикрыл глаза, не желая больше смотреть и чувствовать эту грязь, эту мерзость, эти тела в одном пространстве с собой. Не желал чувствовать этот запах. Он мог убивать, мог наслаждаться процессом пытки, но пока человек жив. Когда человек уже мёртв, то не имело смысла, что Том собирался делать, если не получал желаемую долю реакций и криков. Боли. Успокоения души. Тогда мёртвые уже были неинтересны. Лишь грязь. Возможно, Тому и хотелось проклянуть тот день, когда решил вмешаться в свою судьбу и создать первый крестраж. Впервые попробовать вкус. Впервые попробовать бессмертие, чувство, что теперь он силён, может стать кем-то действительно могущественным… Но сейчас было уже поздно. А тьма внутри него, уже пустившая глубоко корни в душу Тома, уже подстрекала того на новое убийство. Против его рациональной части, говорящей, что одного крестража вполне достаточно для бессмертия. Для того, чтобы сохранить рассудок и в последствии не сойти с ума. Хотя уже ощущал, что это последствия с каждым разом всё быстрее к нему приближаются. Тьма, словно изголодавшийся зверь, желала откусить от Тома самый большой кусок, а взамен, словно подбитой собаке, предоставить бессмертие. Том осознавал, что цена высока. Но всё равно продолжал делать то, что нужно. То, что ему казалось попросту необходимым. Ведь хотел не просто он. Так хотел крестраж внутри него. Тьма, желающая закрепить за собой право владением этим телом… Тело на месте. В руке волшебная палочка еле заметно дрожит. Резким движением руки заклинание разрезает место на груди, где должно быть сердце. Поток крови резко хлынул, заляпывая стену. Заляпывая Тома в этой вязкой субстанции, имеющую запах ржавчины и других веществ. Но Тому не хотелось сейчас думать или же видеть эту картину. Капли крови даже попали ему на губы, против воли заставив слизать их и после скривиться в отвращении. В отвращении к тому, что было необходимо сделать. Но его внутренней зверь, крестраж, отозвался моментально, заставляя Тома испытать головную роль. Заставив почувствовать в голове туман, пока руки сами делали то, что необходимо. Тьма руководила им, а внутренний зверь жаждал крови. Плоти. Ещё новой, лишь недавно убитой, и такой ароматной. Том постарался сопротивляться, но сила, эта тёмная магия была настолько близко, так ощутима, что уже не представляло даже возможным сопротивляться. Том сдавался. Контроль падал. И восстала жажда. Руки чертили магический круг, в котором мог находиться только сам Том и труп с разорванной грудной клеткой, из которой всё сильнее вытекала кровь. Том, уже окончательно утратив контроль над собственным телом, рефлексами, просто наблюдал, как его руки чертили в воздухе древние символы, схожие на руны, но на самом деле являющиеся помесью нескольких футархов и алфавитов. Три руны, три знака, нужные намерения, и мир затих, словно находясь на арене в ожидании главного. Главного представления, шоу, необходимого компонента ритуала. …и определённо мир имел чувство юмора, если с наслаждением наблюдал за потугами Тома. За тем, как его тело с каждой секундой сдаётся под напором магии, позволяя и впуская в себя тьму. И Том принимает её со злостью, с непокорностью… …Реддл подошёл ближе, опустился на колени и, не обращая внимания на хлынувшую кровь, на запах, на омерзение, руками отодвигает кожу на глубокой ране. Слыша мерзкий звук. Помогал себе палочкой убирать как можно больше лишней кожи, окончательно пачкаясь в крови этого маггла. В его грязной крови. Чувствуя его кожу, касаясь ошмётков того, что около пятнадцати минут назад было грудиной, лёгкими, сердцем… Том прилагал усилие, чтобы отодвинуть слои кожи, убрать всё то, что будет мешать ему осуществить прямой доступ к сердцу. Он бы предпочёл сделать всё магией, как можно меньше марать руки, но ритуал требовал физического, прямого контакта с плотью и кровью. Требовал окончательно связать себя с ролью убийцы. Максимально почувствовать это понятие на своей коже. Стать тем, кто совершит преступление против природы. Вкусит сердце жертвы. Руки тянулись к внутренностям, ощущая кожей, как жидкость обволакивала, затягивала его кисть. Чувствовал, как что-то хрустело и двигалось внутри. Но Том оставался внешне беспристрастен, понимая, что портил, измывался над телом покойника. Мозг начал отдельную деятельность, воспроизводя отвлекающие сценарии. Вспоминая с чёрной иронией, что его, Тома, в приюте за такое обращение к человеку, по библейским заповедям, побили бы как минимум ремнём до отлетавших лоскутов кожи. По-другому сейчас психика Тома не могла действовать. Действительно преступление против природы. Спустя столетие, наконец, рука нащупала что-то по форме схожее на сердце. Зверь, тьма внутри него отыскала то, что было необходимо. Орган, качающий когда-то кровь, самый важный человеческий орган, отвечающий за жизнь. И только отобрав этот жизненно важный орган можно дать этой тёмной магии плату. Рука обхватила сердце, крепко сжимая, хотя Том сам по себе осознавал, что сейчас инстинкт сделает всю работу за него. Привычка. Зверь. Тьма, желающая подпитки. Все, но не он сам. Возможно, Том ошибся. Возможно, Том поставил на кон слишком высокую цену. Возможно, сейчас, когда он держал в руке сердце отца, с ног до головы заляпанный в крови, пахнущий трупом, с каплями крови на губах, на языке он… Свернул не туда. Выбрал не тот путь. …Ведь в этот момент, поднося ко рту сердце, ощущая, как дыхание начинало усложнять, а живот сжимался в напряжении от подступающей рвоты, Том окончательно осознавал, что теперь всё не будет, как раньше. Каннибализм не проходит бесследно. Как и убийство. Как и крестраж. И он надкусил первый кусок, не имея возможность никак остановиться, и лишь бездумно начал жевать то, что было в руке. Желая выплюнуть. Желая очистить рот от крови и мерзкого послевкусия этого мяса. — Том, хватит. Голос прозвучал будто отовсюду, по всей комнате, буквально в его голове. Но Том продолжал жевать, глотать и есть то, что было в руке, сжимая сердце сильнее. Пуская кровь ещё больше. — Что ты наделал, Том… — голос был печальный, сочувствующий, почему-то на грани слёз. Том почувствовал прикосновение к своему плечу и повернул голову. Не думая про то, что сейчас он в крови, в остатках от сердца, с окровавленным лицом… лишь смотрел на лик кого-то эфемерного. Он постепенно начинал принимать очертания… Гермионы. То, как она на него смотрела, могло раздавить сердце Тома. То, с каким разочарованием обводила взглядом комнату, могло разрушить мир вокруг них. …Резко, без предупреждения, девушка встала перед ним, закрывая обзор на труп. Заставляя смотреть прямо ей в глаза. Сейчас кажущиеся холодными, решительными и пугающими. — Я верну твою душу, Том. И мы всё исправим. Рука потянулась к его груди, а Том ощущал, что её ладонь источала ужасный жар, невероятную температуру, которую невозможно было измерить в градусах. И когда Гермиона коснулась его груди, прямо в самое сердце, он закричал… …И Том проснулся с криком, который мог разрезать тишину комнаты, накалить её до невероятной температуры, превратить в хаос из боли и страха… Но на его кровати стояло заглушающее заклятие, уже столько лет спасающие его от нежелательной реакции однокурсников. Хотелось вырвать себе глаза, разодрать горло, потому что Том продолжал чувствовать вкус крови на языке, а глаза не могли сфокусироваться на реальности. Морально возвращая Тома в прошлое. В ту ночь, в тот самый старинный маггловский дом. В момент, когда он убил трёх людей, а сердце одного из них съел против воли разума. В момент, когда после ритуала приходилось восстанавливать тело, создавать вокруг него достаточно сильный морок, чтобы убийство оставалось мистичным. В ночь, когда Тому пришлось стереть память о себе служанке в том доме, чтобы эта маггла не смогла никак свести показания по убийству к его персоне. Всё это пробегало перед глазами, но на это раз добавляя в сюжет и Гермиону Грейнджер с явным намерением все исправить. Против его воли. Против воли крестража… Том пытался дышать глубоко, осознавая, что всё в прошлом и сейчас он не находится в комнате, где лежит разлагающийся труп отца маггла. Что он в Хогвартсе, в самом разгаре его игры и в главной роли на этой сцене. Выходило плохо. И что рядом не было Гермионы Грейнджер, трогающей его сердце, в желании спасти его. В желании убить то, что находило глубоко внутри его души. Том в безопасности сейчас, а тишина комнаты только подтверждала это. Сейчас Том не видел ничего, скрытый пологом кровати, и не хотел показываться до самого утра. Понимая, что сейчас не сможет надеть маску и притворяться дальше тем, кем привык быть. Ведь сейчас его душу разворотило нечто иное. Впервые в жизни Том хотел использовать нецензурную брань. Обозвать себя всеми словами мира. За свою глупость. За свою слабость. За то, что он позволял себе делать в первые в жизни. За то, что вопреки новой роли, уверенности, вопреки наличию тьмы в его теле, Том позволял впускать в душу ещё кое-что. То, что называется слабостью души. Слабость сердца. Гермиона Грейнджер делала с ним странные вещи, не подвластные его уму, рациональности и привычному укладу жизни. Она ворвалась неожиданно и сделала то, про что Том не позволял себе даже думать. О верности выбора. О правильности его методов по достижению власти, господства, бессмертия. О том, что Том зашёл не туда. О том, что он ошибся… Том ощущал вновь нарастающую боль в висках, но игнорировал её, желая, чтоб хотя бы она смогла вернуть ему ясность мышления. Которым он всегда славился, даже гордился, ведь Тому не были знакомы эмоции и чувства. Он их отрицал в себе всю жизнь, принимая тот факт, что человек, рождённый от амортенции, не был способен на чувства. Поэтому не предвидел, что простая игра с профессором наберёт совершенно новый, непонятный Тому оборот. Что он, вопреки своей воле, выйдет за рамки соревнования, желания доказать и себе и ей, что Том остаётся на пьедестале могущества, что всё ещё может претендовать на роль главы. Что достоин бессмертия. И заигрался настолько, что не заметил, как девушка стала неотъемлемым компонентом его жизни. То, о чём он думал слишком часто по своим меркам и стандартом как для того, кто уже попросту не имел души и совести. Не имел в себе ничего людского. Но эта грязнокровка что-то сделала с ним, иначе Реддл не мог понять, почему тогда, в больничном крыле, нависал над её телом, шипел угрозы, демонстрировал свою силу, решил поцеловать её так, как не целовал никого. Трогая, касаясь, осознавая её отзывчивость и податливость на его движения. Это было неправильно. Неестественно для него. Том никогда не касался кого-то с таким желанием, никогда даже не хотел, не помышлял, чтобы прикоснуться к кому-то. Тем более к грязнокровке. Тем более к своему сопернику, желающему уничтожить его крестражи. А, соответственно, убить всё то, что он строил. Свести все муки, все старания на «нет». Но почему-то всё равно не мог прекратить эту игру. Не мог прекратить эти странные взаимоотношения с девушкой при понимании последствий. И сразу же мозг заставлял Тома вспоминать такие необычные моменты, связанные с Гермионой, и вновь ощущал что-то в груди. Там, где было сердце. Там, где была его душа. Это было поистине странно. Неестественно. Неправильно для него. Том Реддл не мог иметь слабость. А тем более слабость к врагу. Сопернику. Можно называть как угодно эту грязнокровку, но то, что на самом деле ощущал Том, охарактеризовать было невозможно. Какое-то помешательство. Сосредоточение. Обсессия и невозможность её убить. Впервые в жизни Том не мог кого-то убить, даже если бы и захотел. Понимал, что с её смертью бы пришла стабильность. Что он мог бы дальше осуществлять планы, укрепить своё положение, поддерживать репутацию. Но одновременно знал, что если она уйдёт из его жизни, то попросту будет… Скучно. Ведь как много людей могли так нагло, без толики страха в глазах открыто говорить ему, что хотят уничтожить крестражи? Так прямо угрожать ему, ходить по лезвию ножа, прекрасно осознавая, что Том мог убить в любую минуту? Гермиона никогда не подбирала слова, чтобы поговорить с ним. Говорила прямо, открыто, честно. Хлёстко пронзала его правдой, била наотмашь осознанием правильности в её понимании. И это завораживало. Заставляло опускать палочку, когда тело, крестраж внутри порывался убить её. Уничтожить угрозу. Но даже тогда, в момент его слабости, в момент, когда им руководила тьма, Гермиона не отступила. Даже смотря на его злость. Угрозы. Внешнее желание Реддла раздавить её, уничтожить, максимально унизить и стереть с лица земли за неповиновение ему. Возможно, из-за этого неповиновения всё и началось. Возможно, из-за её упёртости они ещё и играли в эту игру. И возможно, только возможно, что из-за её характера и силы он заинтересовался ей ещё издалека… …Наконец у Тома появилась возможность дышать ровно, а мозг успокоился, видя, что сейчас не было той комнаты, заляпанный кровью. Что не было на дворе ночи, а рядом с ним не было три тела. Что не было опасности. И что Том сейчас не чувствовал на губах вкус крови. А его руки не были визуально в крови. Откидывая одеяло в сторону, Том чувствовал, как лёгкая прохлада щекотала кожу. Пока глаза смотрели в темноту, а мозг размышлял обо всём, что происходило за последние два с половиной месяца. Почему ему сниться Гермиона Грейнджер? Гермиона Грейнджер, спасающая от его же кошмаров? Вероятно, потому что Том за последние сутки думал об этом слишком часто. После того, как она созналась, что понимает причины его потери сознания. Понимает его тьму. Осознаёт, что крестраж чуть не придушил её руками самого Тома. Юноша тогда чувствовал себя странно, ведь быть в роли куклы, в роли обычного тела было унизительно. Настолько, что хотелось рвать волосы на голове. Настолько, что было просто противно от себя. Ведь Том ненавидел терять контроль. И тогда, в библиотеке, он потерял контроль над своим телом окончательно. Передавая главенство магии, желающей убить девушку. Если бы тогда она не дотронулась до него, отгоняя крестраж вновь в глубины души Тома, магия могла бы просто убить её. Прямо там, в незаметном углу библиотеки, как ещё одну жертву тёмной магии. И Том не признается себе, что внутренне радовался её спасению. Но, не желая ей это показывать, понять, какую силу имеет над ним, демонстрировал жестокость. То единственное, что могло отвлечь её, перенаправить энергию, накалить температуру их взаимоотношений… Единственный способ. Напугать её, разозлить, презрительно кривиться, усмехаться так злобно, насколько это было возможно. Отвлечь внимание. Но это действие имело свои последствия… Гермиона утверждала, что Том был человечен. Что он был слаб. Что он в первую очередь был простым человеком. И это злило. Ведь она снова не играла по его правилам. Доставала из нутра всё умершее, давно похороненное под грузом тьмы. Ведь Гермиона была умной. Выдающейся, умной ведьмой. Ведьмой, что знала его тайны. Знала его слабости. Знающая его всего, как прочитанную книгу в библиотеке. Не только её слова это подтверждали, но и тело, будто знающее наперёд его действия. И что раздражало Тома, так это то, что такие знания были не взаимными. Он знал о ней всё ещё слишком мало, чтобы с уверенностью, как Гермиона, говорить о слабостях и рассуждать о поступках в её жизни. Поэтому он злился, когда она судила про слабости Тома. Про то, что крестраж и такая форма власти, основанная на страхе, была лишь защитой для него. Хотя помнил, что разумом Том был сторонником власти, основанной на уважении. Крестраж же считал иначе. Искажая сознание. Заставляя путаться, где его мысли, а где влияние тьмы. Он чувствовал себя не в своём теле. Том отрицал всё, что говорила Гермиона. Злился. Не хотел принимать очевидную для любого другого вещь. Том не хотел принимать факт, что крестраж и тьма меняли его. Хоть по глупости проговорился, ведомый внезапным озарением во время бесконтрольной злобы, когда услышал правду из уст девушки. Потому что было сложно осознавать это. И одновременно отрицать. Будто имея раздвоение личности. И он не мог думать так, как она. Слишком просто. Правильно. Путь уже задан. Поздно менять координаты. Ведь Том не был простым смертным. Он не был хорошим человеком. Он был Волдемортом. Тем, кого, судя по странной реакции девушки, она боялась. Панично. Дёргая рукава своей мантии. Не смотря в его сторону. Она боялась. Вот, в чём было дело. И это вновь подогревало интерес. Но этого было слишком мало. Ему надо было больше. Он хотел получить больше. Хотел узнать её секреты. Абсолютно всё, что касалось её жизни. Том хотел быть впереди. Хотел сравнять счёт. Желал хотя бы раз в жизни увидеть достаточно сильный испуг на её лице, увидеть, как ей ничего не будет оставаться, кроме подчинения ему. Но она не поддавалась ему окончательно, оставаясь стойкой и сильной против его методов. Совершенно не удивлённая, практически равнодушная. Но был уверен, что внутри у неё бушуют совершенно иные эмоции. По крайней мере, малый страх был. Теперь Реддл это знал. Как и то, что она хотела уничтожить крестражи. А он не ощущал желания убить её за это. Лишь хотел дать возможность продолжить игру, увлечься ещё сильнее против его же воли. Играть дальше. Чтобы Гермиона Грейнджер продолжала оставаться поблизости. Видеть её страх. Но она пыталась не показывать его рядом с ним. Опять же. Даже когда Том открыто пугал. Предупреждал… … Ведь создание крестража всегда считалось самым тёмным, самым отвратительным, что мог придумать волшебный мир. Преступление против природы. Против человечности. С того момента, когда ты начинал создавать первый крестраж, ты уже не мог считаться человеком. К тебе не могли относиться, как к человеку. Кроме Гермионы Грейнджер, знающей про его секрет, но при этом продолжавшей играть с ним, разделять с ним тишину, их словесные баталии и что-то ещё, что он всё ещё не желал произносить вслух. Хотя ощущал внутренними органам, что всё поменялось. Что что-то не так. К его жестокости, к его злости, к его мраку добавилось другое чувство, название которого Том не знал. Возможно, просто не хотел признавать себе. Ведь это означало вновь начать себя отождествляться с человечностью. Со слабостью. Чего Том боялся… …Том пытался отвлечь себя, но в голову не лезла ни одна стоящая мысль, которая могла бы действительно переключить внимание. От Гермионы Грейнджер, её тела, её личности, силы и желания уничтожить возможность Тома жить вечно. Потому что он не был персонажем романа, где герой будет часами думать об объекте своего… Ощущения. Он был Томом Марволо Реддлом. Тёмным волшебником. Будущим главой. Магом, использовавшем сердце отца во имя своей цели. И он выиграет. Он обретёт силу. И заставит смотреть Гермиону на его величие. Позволит стоять рядом с ним, когда мир поглотит пламя. Так будет правильно. Так что буквально заставил себя перестать думать о девушке. И вместо этого пытался расслабить тело и погрузить себя в сон. Хоть до рассвета оставалось скудное количество времени из-за часа, проведённого за выслеживанием Грейнджер, но Том осознавал, что сейчас ему как никогда надо украсть хоть пару часов сновидений. Желательно, без кошмаров. Потому что начинал понимать, что из-за одной ведьмы и помешательства он совершенно сбивался со своего режима и привычного уклада жизни. Он был человеком привычки, поэтому такие изменения раздражали так же сильно, как и любое противопоставление его силе и авторитету. Исключая Гермиону Грейнджер. Исключая их последние дни, особенно сильно накалившие атмосферу вокруг них. Сколько бы Том не лежал, не тёр глаза, не желал заснуть, но ничего не выходило. Злоба вновь нарастала, заставляя буквально рычать от бессилия. От всех мыслей, что были в его голове и без конца крутились… Поэтому Том резко откинул одеяло в сторону с намерением пройтись. Раз не удавалось заснуть, значит, надо занять это время чем-то полезным. Проветрить голову было сейчас как раз нужное для него и его вскипающей головы. Иначе можно было уже через пару часов объявлять о массовом случайном убийстве в спальне мальчиков. Тихо выскользнув с кровати, Том оглядел комнату, отмечая для себя, что его кошмар остался незамеченным для других — все крепко спали и видели десятый сон. На секунду почувствовал зависть, желая также крепко поспать без лишних кошмаров, преследующих его каждый день. Надев первое попавшееся, абсолютно не обращая внимания на лежавшую и идеально сложенную мантию, Том вышел из комнаты, тихо закрыв за собою дверь. Шаги его были тихими, можно сказать даже безшумными, натренированными годами пробираться во мраке то к библиотеке, то к Тайной комнате. Но туда не хотелось идти, Том не имел ни малейшего желания загружать готову чем-то. Возможно, он мог бы пойти в то самое место у озера, где они с Грейнджер провели время… Нет. Надо меньше думать о девушке. Он принял многие для себя… вещи. Но не хотел, чтобы она занимала абсолютно все его мысли. Он хотел оставить что-то и для своей жизни, для своих планов. Рыцари, влияние, новые планы, мысли про крестраж и то, что ему, возможно, придётся перепрятать крестраж. Лишь возможно. Если разум, разумеется, вспомнит об этом. Лёгкая прохлада окутывала Реддла, вновь возвращая его в часы, проведённые с Гермионой. В момент их словесных баталий. В момент, когда она, без страха и сомнения, озвучивала правду… Встряхнув головой в желании очистить голову, Том двигался дальше, в сторону одной из башни, где открывался вид на ночные окрестностм по близости Хогвартса. Наслаждаясь уединением и возможностью побыть с собой честным, без обязательств держать голову и маску на лице. Возможно, Тому действительно была нужна эта прогулка, вопреки его мысли до этого с желанием остаться в кровати. Ведь никого не было рядом. Лишь Гермиона в сознании словно стояла рядом с ним и разделяла этот момент. Стояла как напоминание о его естестве, о его реальности и скрытых… слабостях. Как бы он не хотел не думать, выходило достаточно скверно. Тихо шептал себе ругательства под нос. Будто как в старых легендах брань может отозвать обратно в ад всех существ. Все кошмары. Наивно и глупо. Глупо для того, кого называли в узких кругах Волдемортом — полётом смерти. Он был её переносчиком, он был палачом, он был волшебником, которому должна нравиться власть на почве страха. Ведь так работать система, не так ли? Ведь не было же другого варианта, о котором говорила Грейнджер? Или был? Эти вопросы крутились в чернявой голове Реддла, который шёл всё дальше, засунув руки в карманы брюк и был на готове в случае раскрытия своей прогулки капитулировать. Хотя был уверен, что даже если он будет вызывать дьявола посреди коридора, полного студентов, он выйдет сухим из воды. До ужаса скучно. Без впечатлений. Без баталий. Хмурившись и вновь чувствуя нарастающую из глубин злость с агонией, Том ускорил шаг, пока вдалеке не замаячила та самая башня. Глаза беспрерывно смотрели на цель, практически не замечая на периферии ничего другого. И никого другого тоже. Но до поры до времени. Ведь Том мог быть загружен морально, мог чувствовать себя паршиво до смерти, быть злым и, на первый взгляд, расфокусированным, но тьма внутри него была бдительна и внимательна на каждые шаги. И она заставила Тома сбавить шаг, прислушаться к тому, что происходит в соседнем коридоре на восьмом этаже. Определённо лишний шум в ночи никогда не бывает просто так. Том остановился прям перед началом коридора, прислушиваясь к ритмичным шагам и тихому шёпоту. Юноша навострил уши, прижимаясь спиной к стене и держа в руках палочку. В глазах загорелся заинтересованный блеск, ведомый силой тьмы. — Что же она тут делала? — слышался риторический вопрос из коридора, и Том сразу его узнал. И знание этого имени заставило реальную часть Тома сжать кулаки и зубы с равной силой. Адам Розье. Том пытался лишний раз не думать о слизеринце, что в последнее время стал часто показывать клыки из змеиной пасти. В желании уколоть Реддла. Только тот даже не осознавал в достаточной мере, что клыки Тома куда смертоноснее и ядовитее. Вспомнил своих Вальпургиевых Рыцарей. Хотелось вновь выругаться. Ведь они все думали, что проявлённая уже жестокость Тома была пределом. Даже не знали и десятой доли правды его жизни и способностей… И пусть радуются своему незнанию. Реддл не планировал больше никак запугивать своих людей, сдерживая тьму и возвращая нормальный подход к делам даже несмотря на то, что мысль про власть на страхе и демонстрацию силы оставалась на подкорте сознания. Знали бы эти люди, что только стоило Тому сдерживаться при них, вести себя подобающе, чтобы попросту не поубивать их… Но такие как Адам заставляет всю выдержку пойти по швам. Будто это он бессмертный, а не Том. В последние дни Том замечал действительно странное поведение парня, а сейчас настороженность на его счёт только усилилась. Опять же, просто так люди посреди ночи никуда не ходят. И, судя по всему, ничего не ищут. После инцидента с Гермионой всё изменилось. Адам стал другим. Или же начал проявлять себя настоящего? Адам слишком сильно заинтересовался Грейнджер, её ролью в игре Тома и вообще их связью. Будто это прямиком касалось его жизни. Адам определённо прикипел к ней. А в Томе видел угрозу. Много не надо ума, чтобы осознать это. То, что из-за непонятной заинтересованностм Адам был готов пойти против Тома. Мальчишка возомнил из себя революционера и хотел играть против Реддла? Хотел защитить Гермиону от него? Хотел дарить ей цветы и сыпать благодарности за своё спасение? Это был бы максимально глупый поступок. И максимально опасный для его жизни. Конечно, Том мог быть сдержанным, как уже говорилось ранее, но когда его люди начинали играть на его нервах, то о сдержанности не могло идти и речи. Тем более, когда они косвенно хотели коснуться их с Гермионой взаимоотношений. Том был собственником. Он не любил делиться. Тем более своей… соперницей. Окончив свои мысли, Том вернулся к реальности, стараясь не пропустить ни грамма информации от Адама, которую тот по своей глупости мог озвучить в якобы безлюдном коридоре. Это бывало настолько часто с людьми, что становилось даже нелепо. Но от того не менее полезно. — Она же стояла здесь и точно что-то видела… — и какие-то звуки, схожие на шорох камня. Потом шарханье ног. И неразумно громкие шаги, когда Адам, видимо, начал раздражаться и браниться под нос. «Она». Том стиснул челюсть. Гермиона Грейнджер. Только она могла довести его до такого состояния. Том слегка выглянул из своего укрытия, замечая, что Розье одет неформально, в рубашку и брюки, как и сам Том, но в его образе сквозила какая-то отчаянность, так не похожая на него привычного. Реддл недоумевал, какой именно её секрет заставил Адама нарушить свой режим. Заставил его лапать стены и что-то искать. Том знал, что обычно в это время юноша всегда спал, ведь был совой по натуре. И никогда так сильно Том не слышал от парня такие бранные слова, недостойны наследника чистокровного семейства. Открывался по-новому в глазах Реддла. То, что Адам искал что-то в этой стене, сомнений не было. Ведь слизеринец уже и так достаточное время вызывал подозрения у Тома. Подозрения, что тот что-то задумывал, сейчас лишь подтверждалось. Снова и снова он выдавал себя, что даже казалось, будто тот целенаправленно хотел рассекретить себя, обратить внимание. Глупо. «Она». Гермиона Грейнджер. Ведь кто ещё мог быть достаточно таинственным и непонятным в этом замке, чтобы забыть про сон? Грейнджер успела вскружить Адаму голову своими тайнами, но, как судит Том по тону и по своим наблюдениям ранее, в не сильно позитивном для самого себя ключе. Если Том хотел узнать её из… личностных соображений и ощущений, то у Адама это была как. идея фикс. Ведь одержимость в его голосе была очень сильно знакома Реддлу. Ведь он тоже был одержим её секретами. Возможно, Том слишком многое дал своим рыцарям, что они теперь стали похожи на него. Имели такое же рвение к разгадкам и обсессию к новыми личностями… — Что же водится в школе, великий Салазар? — дальше бормотал Адам, совершенно не подозревая, что Том стоял в нескольких шагах и подслушивал. А после слов напрягся ещё сильнее, держа в руках свою волшебную палочку. В желании запустить в того проклятие прямо в стенах школы, разрезать тишину его криками… Ведь эти слова принадлежали Сканде. Тому, кто наверняка знал о Тайной комнате и делах Реддла. Человеку, который написал письмо Гермионе в одно ранее утро. Эти слова были выведены на дешёвом пергаменте, хранившего в себе загадки личности девушки и её жизни. С этого письма жизнь Тома ещё сильнее ушла под откос. С этого письма Том понял, насколько она может быть осведомлена о его жизни… С письма, которое Том оставил на столе в библиотеке и забыл уничтожить. Ведомый желанием найти девушку, Том совершенно забыл о бдительности и потерял голову. И сейчас это выходило ему боком. Как Том мог забыть о такой важной вещи? Как Реддл мог даже не вспоминать о письме, которое так сильно повлияло на его жизни и их взаимоотношения к Грейнджер? Том даже не знал, кого хотел ударить сильнее — себя или Розье, что влез не в свои дела и теперь хотел разгадать загадку Гермионы. Ведомый чувствами. Том чувствовал, как магия искрилась на кончиках пальцах, как сила хотела выйти и убрать того, кто посмел шпионить за Реддлом в библиотеке. Того, кто позволил себе не слушаться своего главу. Того, кто решил пойти против наследника Салазара Слизерина и влезть в их с Грейнджер дела. В их игру. В которой не было места Розье. И его чувствам… …Письмо могло натолкнуть Адама на многие мысли. Включая и секрет Тома — Тайную комнату. Его рыцари не знали достаточно о Тайной комнате, не знали о достаточно о Василиске, который в том году проводил массовые нападения на грязнокровок. Для них всё было покрыто мраком. Было слишком мало информации, чтобы догадаться о тайнах Тома. Но не теперь, когда Адам мог сопоставить все факты, включающие в себя опасность для Гермионы, тайные письма и скрытое что-то в стенах школы… Всё же не зря Реддл держал большую часть своих дел в секрете. Том никогда не показывал им своё убежище под школой, Тайную комнату, покрытую слишком толстым слоем из тайн и крови. Потому что, как бы не хотел выстраивать доверительные отношения со своими людьми, паранойя никуда не девалась… И это сберегло тайны Тома и сейчас. Ведь у Розье было слишком мало информации для собственных расследований. Поэтому сейчас потуги Розье найти что-то без названия кажутся даже комичными. До той поры, пока в голову вновь не лезло напоминание, что Адам мог догадаться о личности Гермионы. О её многочисленных секретах. Возможно, он не был так же умён, как Реддл, но его сообразительность действительно была неплохой, как уже упоминал Том. Поэтому Реддлу это всё не нравилось. Надо что-то с этим делать. Ведь Том не мог позволить, чтобы Адам зашёл слишком далеко в своих делах. Потому что секрет Гермионы полностью принадлежал только Тому… …Поэтому Реддл вальяжно вышел из своего укрытия, всё ещё ступая бесшумно, словно рысь. Рысь, идущая на охоту. Мягко, плавно, внушая страх на тех, кто случайно мог оказаться на пути хищника. Адам не видел Тома, ведь стоял к нему спиной, но зато Реддл видел всё отчётливо. Том прокручивал в своей голове всё то, что только что думал. Нового Адама. Его заинтересованность Гермионой и её тайнами. Неповиновение своему лорду. Кража письма и слежка за своим хозяином. Всё это заставляло Тома буквально вскипать, пока Адам был всё ближе и ближе. Будь Адам немного умнее, немного больше параноиком, то наверняка бы почувствовал, как все звуки разом потонули в звенящей тишине и словно ждали… движений. Шоу. Возможно, Адам был подозрительным и сообразительным. Хорошим учеником. Его человеком. Но все эти уроки были даны Томом, как возможность укрепить свои уже имеющиеся навыки. Но когда твои люди начинают игру за твоей спиной… Лучше никого не жалеть. Том наложил заглушающее на этот угол, зная, что сейчас может случиться всё что угодно. — Адам, Адам, — притворно сокрушительный голос. Настолько холодный и колючий, что казалось, будто температура в коридоре упала на несколько градусов. Юноша вскрикнул и хотел взять палочку, но был остановлен движением руки Тома. Палочка оказалась в руках Реддла, упивающегося шоком и паникой в глаза парня. Светлые волосы нелепо падали тому на лоб, сам он выглядел помято, будто не спал несколько дней, думая о своих догадках. Как-то жалко. — Т-Том, что ты тут делаешь? — обрёл голос Адам, стараясь взять в себя руки и выпрямить спину. Но, как бы тот не старался выглядеть менее подозрительно, Том уже знал всё, что следовало. Игра за его спиной. Вторжение в его жизнь и жизнь Гермионы. Неповиновение. Глупая храбрость перед сильным соперником. — Я староста, Адам, — вновь прохлада в голосе. Казалось, такой разговор был уже ранее, в аудитории после инцидента с Гермионой, когда Адам смотрел на Тома со всеми эмоциями мира. — И имею право находиться за пределами спальни после отбоя. В отличии от тебя, — насмешка. Глумление. Желание, чтобы Адам показал себя во всех своих эмоциях по отношению к Тому. Том продолжил: — И поэтому хочу спросить: что ты тут делаешь? — взгляд глаза в глаза. Тьма. Сила. Всё внутреннему он позволял выходить наружу. — Это я уже спрашиваю не как староста, а как твой лорд. Вот оно. В глазах неповиновение. Мнимая сила, которая хотела снести Тома с пьедестала. В голову Тома начали укрепляться мысли, что стало такой резкой смены настроя парня. То, что заставило Адама возненавидеть своего лидера. Гермиона Грейнджер. — Ты… — начал Адам, подходя на полшага ближе к Тому. Но Реддл лишь поднял в насмешке бровь. Без палочки тот не мог и пальцем пошевелить против него. Так что Том сейчас во всеоружии. — Я всё ещё твой лорд, Адам, — твёрдо и уверенно. — Если ты думаешь, что можешь противостоять мне, то ты глубоко ошибаешься. Том играющие покрутил меж пальцев палочку Адама. Розье смотрел прямо в его глаза и не видел ничего. Пустота. Лишь Том знал, что за пустотой было скрытое раздражение и злость. Том был словно каменным идеальным изваянием, из-за которого в случае нанесения вреда можно сломать всю руку по самый плечевой сустав. — Я не обязан служить тебе. Я не твой слуга, — также твёрдо и уверенно. Мальчишка хотел будто доказать родителю, что что-то стоит и является независимым от него. Глупо. — Я не говорил о служении, Адам. Ты мой союзник, — закидывал удочку Том. — Какова причина твоего поведения? — и тут не было намёка на его пребывание посреди ночи в коридоре на восьмом этаже. — Ты сходишь с ума, Реддл, — недовольно, хлёстко ответил, но разница в росте и в силе не давала почувствовать себя окончательно уверенно. — Ты пытал Антонина, Абраксаса… А я не хочу быть следующим. Ты заигрался в правителя. Том сжал челюсть, выдавая свою ярость. Он ожидал такого от Адама, но всё равно был зол на его неблагодарность. Ведь Том мог сделать больше с ними всеми, но сдерживался. Хотелось отойти от сценария и привычной маски, но Том не поддавался на провокации, держа тьму пока что в узде. Но наготове. — Желаешь уйти из игры, Адам? — прохладно, с наклоном головы, складывая руки за спиной. — И сосредоточиться на профессоре Доккен? И своих чувствах к ней? Глаза Адама запылали. Светлые глаза парня, источающие ярость, сейчас могли походить на его багряные, во время полного бешенства и утраты контроля. Но его злость для Тома была ничем, лишь пустышкой. — Что ты имеешь в виду? — напряжённо, звеняще. Том определённо задел нужную струну. — То, что ты слишком сильно себя выдаёшь. Свою заинтересованность, — продолжил с насмешкой, умело лавируя между серьёзностью и насмехательством. — Вы так часто с ней видитесь, раз она смогла вскружить тебе голову и заставить изменить своё мнение о работе со мной? Ведь раньше ты был другим… Тома действительно заинтересовало, насколько часто они встречались. Сколько раз она с ним разговаривала, раз Адам утверждал, что девушка стояла напротив этой самой стены? Они были вместе? Сколько времени они провели, раз Адам терял голову и менялся на глазах? А не могла ли она настроить Адама против самого Тома? Сделать из того шпиона? Том проморгался. Если бы Гермионе врала ему, он бы это почувствовал. Она определённо не могла видеться с Адамом. Нет. Мысль о том, что она могла иметь какие-то личные встречи с Розье выводили из себя ещё больше. Тома это раздражало. Как и тогда, когда этот мальчишка дарил той цветы и благодарственно, с блеском улыбался. Теперь хотелось уничтожить не только цветы, но и самого Адама. Возможно, Том тоже терял голову. — А почему тебя это так волнует, Том? — зло сказал Адам. Реддл скривился, показывая пренебрежение, но в груди бушевали ураганы. — Все наши уже заметили, что ты заинтересовался. Ты уже не тот человек, которым был, — тот опустил взгляд, против воли произнося следующие слова: — Она тебя меняет. Ты с ней… — Другой? — да, Том, возможно, немного менялся в её компании. Совсем немного. — И тебя это злит? — ответил Том, подходя ближе. Замечая, как юноша еле заметно сделал шаг назад. — Тогда наоборот для вас всех это плюс, так как я абсолютно спокоен рядом с ней и уже продолжительное время оставляю вас в покое, — рассуждал Том. — Или тебя всё же злит то, что она предпочитает для компании не тебя? — То, что она не видит, кто ты на самом деле. Твою жестокость. Твоё притворство. Что она по ошибке водиться с тобой и осознанно идёт на смерть! — в глазах странный блеск. Настороженность. Невольно вырванная правда из уст Розье заставила Реддла даже улыбнуться. Он боится, что Том убьёт её? Иронично. Знал бы Адам, что его обожаемая Гермиона, по его мнению обычная обаятельная преподавательница, идущая наповоду у Тома, далеко не так проста… Тем временем Розье продолжил: — Я не знаю, что ты от неё хочешь, но я не собираюсь вновь молчать и терпеть, как мы все вынуждены… — Ты сам выбрал этот путь, Адам, — моргнул, чувствуя, как тьма начинает сильнее обволакивать его сознание. — Я тебя не заставлял следовать нашей цели. Я не заставлял тебя участвовать в наших тренировках и отработке проклятий. Я не заставлял тебя ненавидеть всех грязнокровок и поддерживать мою идеологию. Том говорил правду. Тогда, когда он только начинал собирать вокруг себя людей, в свой тогда ещё клуб по интересам, в его арсенале не было тьмы и бессмертия. Лишь личностные убеждения и игра на чувстве величия чистокровных. И Адам хотел величия. Хотелось верховенства над магглам. А Том лишь дал им стимул, смысл… — Возможно, раньше было и так, но теперь всё изменилось. Теперь ты стал хуже и представляешь опасность… «Знал бы ты, что и сама Гермиона Грейнджер представляет немалую опасность». — И что ты теперь будешь делать? Разгадывать тайны профессора у этой стены, ведомый… чувствами? — деланно презрительно. — Настолько ты скатился? Ты оставишь свои амбиции в угоду чувствам? Ты меняешься, Адам, — и снова правда. Том хотел его уколоть, указать на ошибку. Внутри хотел сделать что-то более жестокое с ним. С его чувствами. — Ты становишься одержим ею, — грубый смешок. — Пусть и так, но я больше не собираюсь играть в твои игры! — воскликнул Адам. — Из-за профессора или же личного желания! Вот тут он и попался. Женщины действительно способны менять мужчин, лишь поманив тех кончиком пальца. Гермиона, сама того не осознавая, заставила Адама делать невероятные выводы и начать революцию против Тома. Возможно, в желании защитить её. Возможно, из-за простой ревности к самому Тому. Сделав из этой ситуации кашу из непоняток и надоедливости. Теперь Том видел ясно обстановку вещей. — Ты никогда не разгадаешь её загадки, — усмехнулся Реддл. — Она тебе не по зубам. Ты можешь и дальше скрывать свою заинтересованность. Пытаться разгадать содержимое письма, — оскал, сжатая челюсть напротив. — Но помни, что ты осознанно шёл на поводу у меня. Ты знал, кто я такой. И ты всегда имел возможность уйти из команды, — оскал стал ещё шире, обнажая зубы. — Так что твои обвинения сейчас выглядят донельзя комично. Просто признай, что ты ревнуешь её и твои слова о якобы моей жестокости сейчас лишь отголосок этой самой ревности. Не будь сейчас её, ты бы и дальше продолжал терпеть, Адам. В глазах Адама что-то изменилось, но всё равно там была ненависть и одержимость. Том уже готовил палочку, намереваясь поступить так, как было нужно сейчас… Но неожиданно для него начали раздаваться шаги, достаточно громкие для Тома, чтобы моментально спрятать палочку. Отложить всё то, что он хотел сделать с ним за его слова, за оскорбления и неповиновение… — Пока я позволю тебе жить, Адам. Пока что. И настоятельно советую больше не воровать чужую почту, — вновь злая насмешка. — Кто знает, что именно тебе может попасться в следующий раз, — донельзя пошло, донельзя тривиально, но выражение лица Адама Том хотел бы запомнить на долгое время. Казалось, будто пятна пошли по его коже, а в глазах так и светилось желание придушить прямо на месте. На ревности играть очень легко. В последний раз глянув в его гневные глаза, Том кинул ему палочку и скрылся во тьме, зная, что сейчас с минуты на минуты мог идти в их сторону кто угодно. И этот «кто-то» мог застукать его в компании нервного и слегка взбешённого слизеринца. Поэтому оставлял лишь Адама на произвол судьбы, а сам решил вернуться в комнату. Настроения уже не было, как и желания проветрить мозги. Вновь слишком много мыслей. Понимал, что чувства к Гермионе лишь подстегнули Адама против самого Реддла. Возможная опасность объекта обожания плюс уже имеющееся осознание опасности от Тома равняется ненавистью и желанием пойти против своего же лорда. Иначе Розье бы действительно просто продолжал дальше терпеть, ведь не было нужного компонента для формулы. А сейчас уравнение было полным и приносило головную боль Тому. Надо покончить с ним. Возможно, Том мог бы сделать поблажку, как-то пожалеть его, но тогда это станет попустительством и возможным возникновением проблем в будущем. Где искра, там и пламя. И в ближайшие время Тому надо потушить эту искру. Сегодня же сам господь бог спас Адама от гнева Реддла. От тьмы, которую Том еле приручил сегодня ночью. Но знал, что не позволит Адаму продолжать быть рядом с Гермионой. Не позволит ему приблизиться не только к её тайне, но и к его секретам. Ведь их игра рассчитана лишь на двоих…