К истокам души

На цвинтарі розстріляних ілюзій

Уже немає місця для могил.

Василь Симоненко

----------- ✶ -----------

Война пахла грязью, дымом, кровью и смертью. Четыре основные компонента любой войны, независимо от того, кто её ведёт и кто одержит победу. То, что остаётся с солдатами на долгие годы, прожигая лёгкие насквозь, вбивая этот запах в самые носовые пазухи без возможности изменить уже привычный устой. Грязь преследовала всех тех, кто оказался там, на поле боя, как мишень и пушечное мясо, как быстрое средство, как очередная шахматная фигура. Там, где-то в самой гуще, грязь ощущалась как никогда хорошо. Дым распространялся дальше, оставляя свои вещества не только в самом процессе битвы, а и после, когда уже, вроде как, пережил очередное задание, но дым и запах пороха от орудий ещё осязаем, словно его можно прощупать, попробовать на языке и потом, исступлённо, закашляться этой отравой. Понимая, что, однажды, испробовав этот запах вживую, от него больше не отмыться. Кровь, как одна из главных составляющих этого шествия, и, пожалуй, самая гнусная, то, что большинству непереносимо, но со временем привыкаешь. Привыкаешь к её обилию, к её липкости, и, разумеется, к её запаху, который, признаемся, часто диффундируется с вышеперечисленным дымом. Запах железа, клеточных фрагментов и плазмы не может полностью осесть и раствориться в атмосфере. Это запах крови. Он никуда не уходит. И последний всадник — смерть. Как конечная точка для всего, что было до. Война приносит трупы. Приносит смерть. Приносит гниль, плоть, разодранные тела и предсмертные агонии, пока тело доживает свои последние секунды. Судороги, холодный пот, расширенные зрачки, паралич, спазмы и многое другое, что видят те, кто видел войну. И Гермиона Грейнджер была из тех, кто видела это всё. Каждый чёртов день её жизни уже как пять лет. Уже как пять лет её преследует грязь, дым, кровь и смерть, не отставая ни на шаг, всегда вставая рядом, словно верная спутница и причина её вечных кошмаров и нервов. После битвы за Хогвартс прошло пять лет, которые превратились в настоящий ад не только для неё, но и для всех тех, кто был по другую сторону от Пожирателей Смерти. Для каждого, кто стоял на стороне добра. С каждым годом их число Пожирателей становилось больше, а сил, которые могли бы сопротивляться им, всё меньше. Эти пять лет прошли, словно в той самой предсмертной агонии, которая всё равно приведёт к смерти. Но организм не желает сдаваться. Не желает умирать. Агония долгая, мучительная и кровопролитная. Не сравнится с той, которая была в 1998, во время ещё первого поиска крестражей. Когда ещё большая часть членов Сопротивления были живы. Когда ей ещё не приходилось так отчаянно воевать и лечить тех, кто был как раз в той агонии, доставая их буквально с того света. Если тогда, ещё юной Гермионе, это казалось пиком её психики. Что хуже быть не может. То сейчас, оглядываясь и осознавая их положение, становится понятно, что психика — удивительная вещь, которая сумеет приспособиться к любым условиям. Даже если это четыре всадника апокалипсиса. Тогда и крови было меньше, и трупов, и агонии, и всего того, чем можно было бы описать войну и сопровождающую её отчаяние с потерями рядом. А потерь было достаточно. Семья Уизли прекратила своё существование около двух лет назад, оставляя в живых только Рона, и то только из-за нелепой случайности, — невозможности прийти на запланированную встречу в штаб-квартире из-за алкогольной интоксикации, — оказавшейся божьим спасением. Тогда, в тот самый день падения семьи Уизли, случилась утечка информации; утечка того, что все участники планировали встретиться в одном месте. Ради чего, уже и Гермиона не помнила. Но они все были убиты. По-разному. Гермиона до сих пор помнила каждую деталь. Пожиратели, вломившись в ту квартиру, сразу убили главу семьи — Артура Уизли. Быстро и без промедления, без толики сомнения и сожаления — простая Авада в грудь и мгновенная смерть. Следом пала и Молли, пытавшаяся атаковать. У неё была особая роль в их плане. Пожиратели в этом были искусны и неумолимы. Особенно, когда касалось дело врагов, жертв и публичного наказания. Использовав замораживающие чары на женщине, они заставили её смотреть, как убивали каждого из её детей. От старшего к младшей. Начиная от Билла, которому режущим заклинанием решили нанести увечья, несовместимые с жизнью. И оставив его истекать кровью на полу, прямо перед Молли. Дальше Чарли, с которым решили не церемониться и просто сожгли заживо, оставив обугленный труп, ужасный запах которого вонял на всё помещение квартиры. Перси Уизли, как самого трусливого, пытающегося совершить суицид с помощью ножа, спрятанного в кармане штанов, решили убить медленно, насылая Круциатус до такой степени, что его превратили в один сплошной ком судорог и выделений под ним. Близнецов связали вместе, решив добавить поэтичности их неразлучности до самой смерти. Жалящие заклинание на их внутренние органы. И на последок оставили Джинни, тоже, как и мать, заставляя смотреть на то, как её родных людей убивают. Джинни, судя по тому, что нашли от её тела, убили чем-то особо изощрённым, каким-то новым заклинанием, снимающего с людей кожу. Молли оставили на последок, решив так же, как и Артура, убить простой Авадой. И в конце концов оставляя эту квартиру нетронутой, чтобы Сопротивление могло найти их тела. Как демонстрация силы. Что они могут зайти куда угодно. И что они всё ближе. Это то, что смогла выстроить по цепочки Грейнджер, пребывая в специальном бункере-морге, куда доставляли трупы павших. И она, как единственный оставшийся целитель в Ордене, была той, кто видел и живых, и мертвых, и на грани того и другого... Другая семья, Тонкс-Люпинов, так и закончила своё существование, так и не начавшись должным образом. Римус и Дора, погибшие ещё при Битве за Хогвартс, оставили после себя население — Тедди Люпина на воспитание родителям девушки. Но после полутора года после той злополучной битвы их место пребывания рассекретили. И родителей девушки, и даже ребёнка убили, не оставляя даже и шансов на жизнь. Где-то, где нет войны и смерти. Такой же участи удостоились и родители Грейнджер. Их нашли и убили в Австралии. Быстро. Легко. Чтобы не замарать руки. Но чтобы ударило. Больно. И оно действительно ударило. Смерть. Смерть. Смерть. И смерть всех других, кто оставался до последнего в Ордене, постигла схожая участь. Кого-то находили по специальным, новым разработанным чарам Пожирателей, давая тем возможность лишь только по магическому следу находить тех или иных членов Сопротивления по всей стране и за недалёкими её пределами. Кого-то находили по следам, уликам, по тёмным тропам, это неважно. Кингсли, её профессора, Полумну и её отца, Кэти Белл, Анджелину Джонсон, Сьюзен Боунс, Терри Бута, Оливер Вуда, Аберфорта, Энтони Голдстейна, Хагрида и других, кто хоть как-то даже намекал на помощь Сопротивлению — были убиты. Даже бывшие сокурсники со Слизерина, которые помогали Ордену, тайно работая на них, были убиты, как предатели, повесив тела тех на главной улице Хогсмида, некогда эпицентр радости и детского восторга. Теперь там не более, чем безымянное кладбище слизеринцев. Драко Малфой, Блейз Забини, Теодор Нотт, Дафна и Астория Гринграсс. Те, кто положили свою жизнь на равне с гриффиндорцами, встретив смерть как старую подругу. Которые не будут забыты теми, кто остался. Они погибли не зря. И до сих пор эта смерть вызывала в груди Гермиону режущую боль. Как напоминание, что даже те, кто пойдёт на верный путь искупления, постигнет та же участь. Больно. И сейчас, находясь уже в тысячный раз в этом злополучном лазарете, она смотрела на ещё одного важного человека в её жизни, который с каждой минуты ускользал от неё. Он умирал. Медленно и мучительно. Её палочка беспрерывно работала уже как час, накладывая разной степени заклинивания на всё тело, которое было испещрено шрамами. Особый яд, выведенный лично лабораториями Пожирателей, имел свойства заразить кровь и убить человека в течение двух часов, даже с учётом выводящих токсины заклинания и самый банальный бадьян... С каждым днём, как она сидела тут, в этом бункере, вдыхая запах грязи, дыма, крови и смерти, она чувствовала себя лишь оболочкой той, которой была. Той, которая раньше имела силу бороться. Сейчас же, уже как человек, который видел всё, что только было можно, она понимала, что им конец. Совсем скоро, очень-очень скоро смерть настиг и её. Как-то банально, но она это чувствовала. Заражение крови, суицид, поскользнется на чьих-то остатках, всё что угодно. Словно магия, искрящаяся на пальцах, она также само чувствовала свой конец. Может, это пораженный стрессом мозг, а, может, долгое действие разных препаратов или же опиоидных анальгетиков. Что угодно. Но ей было спокойнее знать, что тоже скоро уйдёт. Что её ад подойдёт к концу. Но сейчас её руки тряслись, вся медицинская роба, уже сотни раз очищаемая от чужой зловонной крови, вновь была запачкана. Весь её вид кричал об отчаянии. О неготовности принять ещё один проигрыш на её поле битвы. Но тот, кто лежал, истекая кровью... Он лишь улыбался. — Гермиона. Хриплый, нежный голос разнёсся по лазарету, до этого лишь оглушенного её всхлипами. Диагностические чары развеялись, до этого показывая на кончике палочки яркое свечение, схожее с ярким уличным фонарём. Тяжёлое состояние. Очень тяжёлое. — Не бойся, — тихий голос парня вновь разрезал тишину, словно нож по горлу. Оглушительно. Иступленно. — Я готов... — Невилл... Некогда улыбчивый и смелый юноша сейчас смотрел на неё глазами старца, повидавшего жизнь. Так на неё смотрели многие, кто уже смирился. Кто уже попросту устал от вечной борьбы. Желающего покоя. — Пожалуйста, — её саму начинало трясти. Раньше ей казалось, что с каждой смертью будет легче, но нет. Каждая будто приближала к определенной мысли, которая где-то на периферии плавала в закоулках, но всегда была понятна и доступна. Невилл — последний, кроме золотого трио, кто остался из Ордена Феникса, ныне Сопротивления. Как олицетворение, что ещё не всё потеряно. Он, наравне с Гарри и Роном, стал её маяком в этом кровавом ужасе. Они, живые и такие тёплые, были теми, благодаря кому она ещё заставляла себя жить. Гермиона знала, что ему осталось не так много времени, что скоро его тело само отключится, войдя в кому, чтоб пережить такую смерть было легче. Будто сон. Гарри и Рон, сейчас находящиеся за пределами их бункера с целью найти хоть какую-то еду, не успеют попрощаться с ним. Невилл проведёт свои последние мгновения с ней. Но с его смертью придёт понимание конца. Понятное, простое, но всё равно оглушающее её, Гермиона это понимала. И поэтому сейчас, крепко сжимая до побелевших костяшек палочку, другой отчаянно хватая старого друга за слабую нынче руку, она была готова уйти вместе с ним на тот свет. Но она не могла. Не прямо сейчас. — Я уже столько лет борюсь, — он хрипло закашлялся. — Я так устал, Мерлин, Гермиона, я так устал... — Я тоже, — она горько улыбнулась ему, стараясь изо всех своих оставшихся сил. — Ты сильная, ты всегда ею была... — в его взгляде появилась несвойственная нежность. Чувственность. Любовь. — И я рад, что разделю этот момент с тобой. С лучшей ведьмой столетия. С её губ сорвался смешок. Жалостливый. Горький. Печальный. Сжимая его руку, девушка убрала наконец палочку и позволила себе вытереть с щёк слёзы. Она наклонила голову, словно смирилась с поражением. Окончательно и бесповоротно. Невилл, еле собирая силы, поднял её голову и стёр своей слабой рукой её слёзы. Словно не хотел, чтобы она их лила по нему. Не горевала. — Я не могу, Невилл, я больше не могу... — она позволила себе вздохнуть, но он начинал переходить в плачь. Живым всегда тяжелее, чем мёртвым. Хотя бы лишь потому, что живые всё помнят. Всех. — Я похоронила столько людей, что уже сбилась со счёта, — её голос уже переходил в рыдания. — Никого не осталось, Невилл, никого... Все мертвы, все... Каждая смерть отзывалась новыми болями в грудной клетке, что иногда казалось, что у неё скоро откажет сердце. Но судьба не была милостива к ней. Сам Невилл был белее полотна, его некогда яркие глаза были тусклыми, но огонь, который он олицетворял для неё, как маяк, всё ещё был. Но он уйдет вместе с ним. С этим гриффиндорцем. — Гермиона, ты не одна, — его голос звучал тише. — Тебя любят Гарри и Рон, пробуй жить хотя бы ради них... Ведь я жил ради тебя, — он огладил её щёку рукой, но сам он уже был где-то на грани. Последний момент. Последний рывок. — Найди способ выжить. Ты должна выжить. Живи, Гермиона, ради всех нас... Была бы возможность и силы, он бы сказал ещё много, она это чувствовала, видела по глазам, полными любви. Глаза её друга, её товарища, её маяка и последнего из Сопротивления потухли. Его огонь потух. И она вместе с ним.

----------- ✶ -----------

На её личном кладбище уже не было места для могил. Десятки людей, которые были ей дороги, сейчас лежали на глубине шести футов, уже давно холодные и безразличные ко всему живому. Возможно, сейчас, они шли недалеко от неё и провожали её взглядом, полными мёртвого смирения. Возможно, они бы ей посочувствовали? Или же плакали вместе с ней, видя, как шаг за шагом надежды на победу всё меньше? Или же что жизнь, — самое дорогое — которую они отдали ради них всех, по итогу ничего не стоила? Встряхнув головой с до сих пор непослушными кудрями, заплетёнными в косу, она отогнала эти мысли. Непроизвольные. Элементарные. Неизбежные. Возможно, так и должно было случиться? Чтобы они проиграли? Чтобы всё заведомо пошло под откос? Что каждая операция была провальной, и многие еле находили силы добраться до бункера, чтобы восстановить силы? Что всё, что они делают уже пятый год, должно было статься именно так? Или они делали что-то неправильно? Но тогда что? И отчаянный крик души в пустоту. Мысленно. «Мерлин, почему?!» Каждый день Гермиона думала об этом. Что послужила началом этой катастрофы? Какое событие привело к тому, что сейчас она стояла где-то в километре от основного входа в бункер и была готова умереть на месте? Она приходила сюда тогда, когда хоронила ещё одного человека. Павшего война. Друга. Отца. Мать. Дочь. Семью. Семьи. Уизли. Тонкс. Её однокурсники и верные товарищи, с которыми она пережила всё, что только было возможно. И всех она пережила. А теперь новая, только что обустроенная могила Невилла встречала своё первое раннее утро. Лучи солнца плавно поднимались от горизонта, озаряя путь. Давая иллюзию надежды. Что солнце ещё будет ей светить. Но её свет погас. Уже давно погас. А солнце было всего лишь иллюзией. Иллюзией. Солнце засветило и другие могильные надписи. Скромные каменные плиты, непримечательные, скрытые чем только можно, оставляя их всегда чистыми и нетронутыми временем и погодой. Были те, которые она посещала чаще всего, когда желала найти покой. Хоть на мгновение. Почувствовать тепло в душе, а не только могильный холод. Словно она в прошлом, когда собеседник мог бы её выслушать, дать совет, быть рядом. Часто, сидя возле могилы Джинни, её подруги, соратницы, лучшей девушки из всех, её храброй, верной и мужественной Джинни, которая не сдавалась и первая рвалась в бой, Гермиона хотела бы вновь почувствовать её крепкие объятия, полные нежности и любви. Как сейчас она помнила все моменты с ней, начиная со школьной скамьи и заканчивая последним мигом — её трупом перед глазами. Но счастливых было больше. Куда больше. Первые рассказы о мальчиках, волнения перед экзаменами, тогда ещё имевшими смысл, их общие слёзы и разделение печалей на двоих. Их жизнь. Молодая и беззаботная. Которая обещала быть долгой. Ей так не хватало этих моментов, что часто слёзы сами катились по щекам и ненароком поливали цветы. Её любимые цветы. Её незабудки. Слеза скатилась по щеке. В который раз? В сотый? Гермиона устала считать. Но некоторые могилы были лишь камнем. Не было того, кого следовало похоронить. Их тела или не были найдены или же были в не зоны досягаемости. Её взгляд упал на неподалёку стоящие могилы. Пять могил. И все рядом. Как и было всегда. Те самые, которые вызывали особое чувство боли. Пять слизернцев, которые решили найти своё искупление. Для неё это были особые люди, даже несмотря на далёкое прошлое междоусобиц и распрей. Тогда, когда они погибли, около года назад, она не могла принять это. Отрицание. Торг. Смирение. Их постигла смерть, как предателей, на площади в Хогсмида, без возможности похорон и прощания. Жестоко. Бесчеловечно. Как сейчас она помнила их всех. Таких разных, но они были семьёй друг для друга. Те, кто любили и были любимы. Пусть и были скованными цепями бремени Пожирателей. Не по воле. Но они искупили вину. Сполна. Улыбка тронула её губы. Перед глазами проносились моменты. Только шутки Теодора могли заставить её на короткое мгновение улыбнуться, позабыть о хаосе. Великолепный шутник и друг. Только язвительные слова Малфоя могли тронуть её нутро, заставляя старый гриффиндорский огонь вновь разгораться, словно в старые добрые времена. Гермиона прекрасно знала по его незлой ухмылке, что он помогал. По-своему, но помогал. И она была ему благодарна. Только глубокое молчание Блейза давало ей возможность побыть в спокойной, мирной тишине, словно весь мир замер на то мгновение и уместился в небольшой отдельной комнате в бункере. Он был символом покоя её души. Сёстры Гринграсс были теми, кто мог показать пример для многих. Они были для Грейнджер словно две сестры, её сёстры, которых ей так хотелось раньше, но которых не имела. Они были силой, стойкостью и символом женского героизма. Так похожие на её Джинни. Но одновременно и совсем другие... Все пятеро слизеринцев наверняка уже давно разложились на тех столбах, где их и оставили, словно пытаясь показать их грязь. Грязь предательства. И Грейнджер, как она ни пыталась ринуться в Хогсмид с риском быть убитой, она не могла забрать их. Своих друзей. Похоронить достойно. Она прикрыла рот рукой. И никто, кроме их небольшого количества из Ордена, не знал, насколько они были смелыми. И на всех пятерых могилах лежали цветы, в память о них, как о бойцах, которые посмели хоть немного пожить наперекор судьбе. Пять гаултерий. И Невилл. Невинный и чуткий Невилл. Который теперь будет тут до нескончаемых времён. Навсегда. Её надежда. Её маяк. Её свет и солнце, которое больше не светило. Анемоны. Как символ уходящей надежды. И остальные могилы, на которых были прекрасные астры. И был сегодня когда-то прекрасный день. Когда-то любимый. Её день рождения.