Осознанные сны

      Тонкие пальцы нервно теребили кольцо с гербом рода Малфоев. Холод металла казался единственной вещью, что могла отвлечь его от надвигающегося ощущения катастрофы. Линии герба, вырезанные с невероятной точностью, на мгновение завораживали его взгляд, но только до того момента, как очередной звук шагов по паркету прервал его концентрацию. Закинутая на другую ногу нога стучала по нижней части письменного стола из чёрного дерева, имитируя темп стука сердца мужчин, находившихся в комнате — престиссимо.              Лорд Волдеморт — Том, как Малфой позволял себе называть его в мыслях и, в редкие минуты полной приватности, вслух, — расхаживал по кабинету широкими, хищными шагами. Его чёрная мантия, как крылья огромной хищной птицы, взмывала в воздух с каждым резким движением, а затем обрушивалась вниз, словно бич, готовый сечь невидимого противника. Абраксас с тревогой наблюдал за бывшим однокурсником, чья когда-то безупречная внешность, обрамлённая мягкой аурой аристократической холодности, теперь превратилась в зловещую карикатуру на былую красоту.       Его лицо, некогда воплощение юношеской притягательности, сейчас казалось выточенным из воска, плавящимся под нестерпимым жаром внутреннего гнева. И уже не просто радужки, а белки глаз, воспалённые и налитые кровью, сияли угрожающим красным оттенком, будто скрывали в себе неугасающее Адское пламя. Острые скулы, когда-то изысканно подчеркивающие черты, теперь выступали как острия кинжалов, а кожа, всё ещё белая, но тонкая, почти прозрачная, напоминала натянутый на кости пергамент, высвечивающий каждую тёмную вену, что проступала под глазами. Том сжимал и разжимал кулаки, словно искал в себе контроль, который каждый раз так легко ускользал.              — Этот законопроект, — прошипел он, резко обернувшись к Абраксасу, словно тот уже должен был предложить решение. — Это… плевок в лицо всему, что мы планировали. Каждая наша схема, каждый рычаг влияния теперь под угрозой. Ты понимаешь?              Абраксас слегка кивнул, не меняя позы. Его нога продолжала отбивать быстрый ритм, хотя лицо оставалось спокойным, почти отстранённым. Этот тонкий контраст между его внешней хладнокровностью и внутренним напряжением был одной из причин, по которой старый «друг» так его ценил.              — Я понимаю, Том, — проговорил он ровным, почти ленивым голосом, который только больше раздражал Реддла. — Но давай трезво оценим. Мы знали, что Министерство рано или поздно что-то предпримет после смерти Поттера. Хотя, должен признаться, я удивлён, что кто-то решился отомстить ему спустя почти полвека за его выходку. — Блондин нервно усмехнулся и перевёл взгляд на «Ежедневный пророк», датированный тремя днями ранее, лежащий перед ним на столе.              «Мёртвое тело бывшего члена коллегии Визенгамота Генри Поттера найдено у него дома в Годриковой Впадине — несчастный случай или убийство с политическими мотивами?              Вчера в своём доме в Годриковой Впадине было найдено мёртвое тело Генри Поттера, бывшего члена коллегии Визенгамота, известного своими скандальными взглядами и политической активностью. Причина его смерти официально не разглашается, но наши источники внутри Министерства указывают на страшное открытие: рядом с телом политического активиста был обнаружен тёмный магический артефакт — некое ожерелье, которое, по словам нашего источника, могло стать причиной его гибели.              Генри Поттер — член коллегии Визенгамота с 1913 по 1921 год — оставил заметный след в истории магического сообщества благодаря своим резким высказываниям против бывшего министра магии Арчера Эвермонда, который запретил магическому сообществу вмешиваться в ход магловской Первой Мировой Войны. Напомним, что Поттер открыто осуждал политику министра, что вызвало немалый резонанс среди остальных членов верховного суда магов Великобритании, а его откровенные заявления в поддержку маглов могли стать причиной того, что семья Поттеров не была включена в список «Священных двадцати восьми.       Однако вчерашняя смерть Поттера стала шокирующим развитием событий, которые общественность связывает с его прошлым. Неясно, пал ли Поттер жертвой неосторожного обращения со своим же артефактом, или за этим стоит кто-то иной, когда-то стоявший по другую сторону баррикад...»              — Трезво? — Том практически выплюнул это слово. Его глаза сверкнули с таким огнём, что даже Абраксас, привыкший к подобным вспышкам, почувствовал лёгкий холодок вдоль позвоночника. — Тебе не кажется, что мы потеряли слишком много времени, играя в их игры? «Трезво»! Пока мы «трезво» оценивали, предатели крови с подачки Дамблдора за три дня написали и предложили законопроект, который засунет половину наших людей в Министерстве в чёртов Азкабан!              Реддл тяжело дышал и продолжал наворачивать круги по кабинету:       — И ведь главное эти идиоты — предатели крови — поверили этому полоумному старику! Вот объясни мне, Абраксас, кому среди наших потребуется убивать какого-то Поттера — ещё одного сумасшедшего маглолюбца — за «старые грехи»? У него даже членства в Визенгамоте не было давно! Что ещё за чушь несёт Дамблдор?! Какая ещё политическая повестка?!              Блондин скользнул взглядом по пергаменту на столе. Новый законопроект, только что выставленный на голосование в Визенгамоте, предусматривал усиленный уровень контроля за регистрацией и хранением тёмных артефактов. Под предлогом борьбы с «незаконным оборотом опасных артефактов» под удар попадали практически все крупные игроки на магическом рынке. Малфои, Лестрейнджи, Блэки — да, в целом, все семьи «Священных двадцати восьми» становились потенциальной кормом для дементоров.              Но Том Реддл не останавливал свой монолог:       — И как ещё вовремя — прямо как только наша дорогая мадемуазель Делаж вступила в наши ряды. Вот совпадение то, а? Видимо, теперь её навыки в работе с артефактами будут бесполезны в случае, если этот законопроект примут. — Он ударил ладонью о стол и ядовито прошипел себе под нос, будто исключительно для себя. — Что ж, придётся ей ограничиться ритуалами и швырянием вещей во врагов! В лучших традициях магловских боёв без правил.       При упоминании Анкеи блондин сначала немного опешил, нахмурился, а затем вопросительно посмотрел на Реддла.              Какое ещё швыряние вещей? Какие ещё боя без правил? Неужели тёмные искусства так влияют на эмоции и разум, что человек начинает бредить?              Не успел Абраксас произнести первые два вопроса вслух, как палочка Тома резко оказалась у него перед глазами, и тот бесцеремонно ворвался в его разум, вышибая все ментальные барьеры напрочь.       Он будто искал в воспоминаниях Малфоя о ней всё и не искал ничего конкретного одновременно.              Их первая встреча, её присоединение к ним в обеденном зале после, разговоры за завтраком, то, как совсем недавно она неловко отвела взгляд на его улыбку, и Абраксас подумал, что она смущается, и улыбнулся ещё шире. Как его сердце на этот жест сделало кульбит.              — Какой же ты идиот, — прошипел Том, хоть его уголки губ слегка дёрнулись в подобие ухмылки. Он продолжил рыться в голове.       Но вдруг внимание Реддла вернулось вновь на самое первое воспоминание о ней.              Вот Анкея стоит мокрая и грязная в холле. Абраксас извиняется. Его взгляд скользит от её волос, затем — к её лицу, спускается ниже к ключицам, где покоится медальон с фениксом, затем скользит ещё ниже к очертаниям груди под мокрой рубашкой и…              Абраксас отводит взгляд.              Том прекратил сеанс легилименции так же резко, как и начал. На его лице застыло задумчивое выражение. Быстрым движением, почти грациозным, Том отступил от него, будто отбросив Абраксаса как ненужного щенка, и направился к кожаному креслу у противоположного конца стола. Его пальцы с хищной яростью вцепились в кожаную обивку, оставляя в ней едва заметные следы, как когти дикого зверя на дереве. Он замер, будто застыв в напряжении, взгляд был устремлён в никуда, но в его лице что-то изменилось. Линия губ, обычно выверенная и спокойная, дрогнула, а в красных глазах, промелькнуло нечто, что Абраксас не мог распознать              Абраксас слегка наклонил голову, его светлые волосы мерцали в тусклом свете, когда он, не спеша, достал носовой платок с изысканным фамильным гербом. Он принялся вытирать кровь из носа, а алая жидкость, как тёмные капли предвестия, оставила след на ткани, расползаясь по знамени Малфоев, превращая его символ в тревожное пятно.              Молчание затянулось на пару минут. Он прочистил горло, и этот звук, словно глубокий вздох, казался ритмом, после которого он заговорил, как будто из огненной пропасти, в которой его разум ещё боролся с недавним вторжением. Игнорируя пульсающую боль в голове, он произнёс сдержанно, но твёрдо:       — Если бы я только знал, что происходит. Никогда бы не подумал, что скажу это, но должен признать — Дамблдор хорош, подсуетился. Смерть старика действительно можно притянуть за уши и свалить на чистокровную оппозицию, чтобы пропихнуть свои законы «за всё хорошее, против всего плохого». В этом есть смысл. Ты же знаешь, Дамблдор всегда копал под нас. Он спит и видит, как мы гниём в клетке; и вот появилась идеальная возможность обрубить нам крылья, когда остальные предатели крови в Визенгамоте напуганы удачным покушением. Маглолюбцы настолько трясутся за свои шкуры, что, в страхе повторить участь Поттера, моментально поддержали теорию заговора Альбуса и быстренько организовались с этим законом. Посмешище.              Том отвлекся от раздумывания чего-то и обернулся. Его пальцы, побелевшие от ярости, ещё сильнее вцепились в спинку кресла.              — Чтобы я от тебя больше не слышал похвалы в сторону Дамблдора! — прошипел тот.              Он не отрывал взгляда от Абраксаса, но потом, отвернувшись и встретившись взглядом с собственным отражением в стеклянной двери настенного кабинета, на мгновение замер. Лицо его на секунду исказилось, как будто что-то в нём, что он никогда не замечал раньше, вдруг стало ему чуждым и отвратительным. Реддл провёл рукой по волосам, и, увидев, что на ладони остался клочок шёлковых волос, с глухим рыком, словно пытаясь избавиться от какого-то нечистого видения, опрокинул кресло на пол.       Том сделал глубокий вдох, отлевитировал кресло в его исходное положение и сел на него, потирая переносицу.              — Мальсибер сказал, что никаких подозрительных следов трансгрессий дома в Годриковой Впадине не было замечено, — тихо начал он, — но я не верю, что бывший член Визенгамота по своей глупости внезапно забыл, как обращаться с тёмными артефактами и помер из-за этого. Это абсурд.              Красные глаза уставились на блондина, тот лишь вопросительно поднял бровь в ответ:       — К чему ты клонишь?              Том ещё мгновение колебался, покачивая ногой, прежде чем продолжить:       — Эдвану удалось перекинуться парой слов с аврорами, которые ведут расследование. Они не дураки и сами понимают, что вряд ли это был несчастный случай. Говорят, что это было определённо убийство. Дома у Поттера золото, драгоценности и прочее барахло не пропало, поэтому они склоняются к политическим мотивам.              Внезапно на лице у тёмного мага появился устрашающий, самодовольный оскал.              — Но вот в чём загвоздка, Абраксас... — его голос был мягким, но в нём звучало сладкое предвкушение, как у кого-то, кто давно чувствует, что находится в шаге от джекпота. Он слегка наклонился вперёд, словно готовясь поделиться страшной тайной, и его взгляд, полный неугасающего багрецового огня, остановился на собеседнике. — Все наши с тобой… друзья так же потрясены произошедшим, как и мы. Но вначале я, признаться, тоже думал, что может кто-то из их чистокровных предков моих последователей решил спустя полвека поквитаться с бывшим политическим врагом, понимаешь? Коварно, жестоко… и так красиво, с бриллиантами... Я, прямо скажем, даже был готов поверить в это. Но знаешь что? Потом я отбросил эту мысль, потому что она не имеет смысла. Аристократия избавляется от врагов другими способами — более изящными, да и она не будут стрелять себе в ногу, не правда ли? Ты ведь сам понимаешь, что для таких как вы в такой игре цель не оправдывает средства…              Он замолчал, оставив слова висеть в воздухе, словно тяжёлые валуны, которые вот-вот упадут и разрушат всё вокруг.              Малфой задумчиво кивнул, не спуская взгляда с собеседника, чувствуя, как напряжение в комнате нарастает.              — Так вот, — голос Тома снова прозвучал, но теперь он был ещё глубже, ещё более пронизанный внутренним огнём. — Я пришёл к заключению, что всё гораздо сложнее, чем я мог предположить. Либо кто-то из наших решил саботировать мою работу… — Он сделал паузу, почти театральную, и с ухмылкой откинулся на спинку кресла, его лицо теперь было словно укрыто тенью, а глаза, как два огненных факела, сверлили собеседника. Сейчас в них читался азарт. — Либо… в игру вступили третьи лица, мотивы которых остаются загадкой. Пока что. И я не знаю, какой исход я бы предпочёл больше. Но скажем так — гипотезы у меня имеются.              — Третьи лица…Интересно. — Тихо повторил Абраксас, теребя окровавленный носовой платок, словно пытаясь осознать, что эти слова означают.              Он не знал, о чём думать в первую очередь: о том, что в их кругах возможно появилась крыса, или о том, что где-то в магической Британии бродит кто-то, кто внезапно напал на старика, который не был при политических делах уже несколько десятков лет, да ещё и убил его таким...занимательным способом — проклятым ожерельем, чёрт его дери. Поттер что, на старости лет сошёл с ума, решил примерить его и просто помер? Действительно абсурд.              Том поднялся с кресла, его движения оставались плавными, но в них ощущалась напряжённость. Он прошёл к окну, и в комнате, казалось, стало холоднее. Мрак за стеклом сливался с его тёмной мантией, создавая иллюзию, будто сам воздух вокруг сгущался. Реддл остановился, положив ладонь на оконную раму, и, вглядываясь в своё отражение, замолчал.              Наконец, он заговорил, и его голос разорвал тишину, как раскат грома перед штормом:       — Но меня очень настораживает, — начал он, не оборачиваясь, с таким спокойствием, что оно звучало ещё более зловеще, — как вы, всей своей политической шайкой, владея большинством голосов в Визенгамоте, умудряетесь так позорно терпеть поражение. Как же так, Абраксас-с-с? Дамблдора поддерживает жалкое меньш-ш-шинство, и вс-с-сё же он добивается большего за три дня, чем мы за три года. И всё из-за какой-то с-с-смерти с-с-старого идиота, — под конец его речь было почти невозможно отличить от шипения змеи.       Абраксас попытался сглотнуть ком, который внезапно появился в горле. Казалось, именно этот ком сейчас сдерживал сердце, которое норовило выпрыгнуть прямо из глотки. Малфой всегда съёживался, когда в речи Тома начинали проскакивать его парселтанговые замашки. Значит дело было плохо.              Он выпрямился, его отражение в стекле на мгновение исказилось в свете луны, превращая и так ужасающие черты лица в ещё более страшную картину. Том обернулся медленно, и теперь его взгляд, пронизывающий, словно лезвие, был направлен прямо на Абраксаса.              — Я слушал тебя достаточно долго, Абраксас-с-с. Я пытался играть в «мир». — На этих словах его губы искривились в хищной усмешке. — Я был терпелив. Я даже позволил вам управлять процессом, пока вы плели свои интриги, будто акромантулы в собственных сетях. Но кажется, повестка, — он выделил слово с насмешливой интонацией, — движется быс-с-стрее, когда с-с-случаются с-с-смерти.              Абраксас попытался что-то сказать, но замер под этим взглядом. Том сделал несколько шагов вперёд, его мантия, как живая, колыхалась за ним.              — Что ж, — продолжил он, внезапно полностью сменив гнев на милость, — будем использовать стратегию Дамблдора. Если смерть помогает сдвинуть камни, тогда пусть камни катятся.              Он отвернулся и снова посмотрел в окно. Его тень упала на стены кабинета, растянувшись, как мрачное предвестие необратимых событий. Блондин сидел молча, ощущая, как слова, которые он хотел сказать, застряли в горле, не решаясь прорваться в гнетущую тишину. Грань между союзничеством и скрытой угрозой, едва различимая ещё несколько минут назад, исчезла без следа, оставляя лишь ледяной холод и безызвестность, впивающиеся в его сердце.              — Том, я… — Абраксас попытался заговорить, но его голос был слабым, почти шёпотом.              Том не ответил, его внимание оставалось прикованным к ночному пейзажу за окном. Казалось, он не слышал, но Малфой знал, что это молчание было намеренным.              И вдруг звук — лёгкий скрип — прорезал воздух, заставляя обоих обратить внимание на дверь. Она медленно приоткрылась, словно кто-то долго колебался, прежде чем решиться войти. В проёме показалась светловолосая макушка.              — Пап? — едва слышно спросил детский голос, в котором смешались робость и любопытство.              Абраксас мгновенно обернулся, его лицо побледнело ещё сильнее, чем раньше. На пороге стоял Люциус, в своей ночной сорочке. Его большие серые глаза, унаследованные от отца, смотрели на обоих мужчин с невинным удивлением.              — Извини, Том. Я на секунду. — Абраксас поспешно встал, голос звучал натянуто. — Люциус! Почему ты не спишь?              Ребёнок замер, его взгляд скользнул с отца на гостя, который повернулся к двери с выражением, которое Абраксас в очередной раз не мог разгадать. Налитые кровью глаза бывшего однокурсника, казалось, на мгновение утратили свою жёсткость, становясь почти застывшими, как у статуи.              — Ты…не пришёл как обычно приходишь, и я потерял тебя, — пробубнил ребёнок, всё ещё таращась на гостя, пристально изучая его с ног до головы.              Том чуть склонил голову, словно принимая вызов этого детского взгляда, и его глаза блеснули странным светом. Он казался одновременно заинтригованным и чем-то раздражённым.              — Здравствуйте, — наконец произнёс Люциус, слегка кивнув, как учили его вежливости.              — Здравствуй, Люциус, — спокойно сказал Том, подходя ближе к двери, поднимая свою черную бровь в изумлении.              И внезапно на его лице появилась улыбка, такую, которую он всем привык дарить ещё в Хогвартсе — грациозная и почти искренняя, если бы не было заметно, как изуродованные черты его лица противоречили этой мимике. На искажённой коже, напоминавшей восковую маску, эта улыбка выглядела как предвестник чего-то ужасного, словно смерть сама одолжила её на миг.              Но на удивление всех двух мужчин ребёнка это не напугало.              — Люциус, иди в свою комнату! — Абраксас шагнул к сыну, его голос звучал резче, чем он хотел. — Я скоро приду.              Мальчик обернулся к отцу, затем снова посмотрел на Тома, будто разрываясь между любопытством и желанием уснуть, но, в конце концов, послушно кивнул и скрылся за дверью.              Когда дверь закрылась, тишина снова окутала комнату, как плотное покрывало. Том остался стоять неподвижно, его взгляд был прикован к месту, где только что стоял ребёнок.              — Очаровательный ребёнок, — наконец произнёс Реддл, но ледяной тон в голосе не исчез, хотя в нём проступила откуда-то взявшаяся ехидная нотка. — Вылитая твоя копия. Надеюсь, он унаследует твою преданность, Абраксас. Хотя что уж точно он унаследовал, так это твой вкус на женщин.              Абраксас вопросительно склонил голову в бок, не понимая причём тут его покойная супруга.              Уголки губ Тома слегка приподнялись.       Он достал из кармана мантии пузырёк с черной жидкостью и залпом осушил его, вытирая последнюю каплю со своих губ.       Блондин мог лишь стоять и наблюдать, как белки глаз бывшего старосты школы вновь возвращают себе естественный цвет, тёмные сосуды вокруг глаз исчезают под подобием нового слоя кожи, а красивая и аристократичная внешность проступает сквозь ту, которая давно стала реальной, материализуясь на искалеченном тёмной магией полотне под названием «лицо».       Он не поморщился, когда пил зелье, но переведя напряжённый взгляд куда-то за Малфоя, сжал челюсти и шумно выдохнул через нос. Его глаза ещё сильнее вспыхнули багрецом.       Абраксас обернулся, чтобы узнать, что послужило раздражением на этот раз.       Том Реддл смотрел на своё отражение в окне.