Осознанные сны

      «I know, I know, the way that it goes You get what you give, you reap what you sow And I can see you in my fate And I know, I know, I am what I am The mouth of the wolf, the eyes of the lamb So darling, will you saturate?»

Sleep Token, «Rain»

      На следующее утро голова Анкеи пульсировала от боли, как будто маленькая армия кентавров устроила марш прямо по её вискам. Она сидела на краю кровати, пытаясь осознать, что именно пошло не так в их «теоретическом обсуждении». По какой-то невероятной логике событий, вечер, начавшийся с аккуратных заметок на пергаментах и спокойных, пусть и немного напряжённых, размышлений, скатился в хаос, напоминающий собрание шумных студентов последних курсов.       Дебаты, которые начинались как чисто интеллектуальное столкновение идей, очень быстро превратились в бурную дискуссию о смысле жизни, роли магии в пытках и, по какой-то нелепой причине, о предпочтениях в алкогольных напитках. Августус Руквуд, обычно сдержанный и холодный, в этот раз терял терпение с ужасающей скоростью. Антонин Долохов, напротив, наслаждался этим процессом, словно ребёнок, запустивший в чужой огород петарду. Каждая его язвительная ремарка действовала на Руквуда, как красная тряпка на быка.       Когда в какой-то момент Августус, после очередного замечания Долохова о бесполезности его теорий и "суровой бессмысленности жизни окклюмента", не выдержал и метнул в него заклинание, ситуация окончательно вышла из-под контроля. Анкея, сидевшая за столом и пытавшаяся внести ясность в чертежи рунической конструкции, только устало вздохнула. Конечно, заклинание попало не слишком точно — в плечо Долохова, который мгновенно изобразил мучительную агонию, словно его только что ударили Круциатусом.       Потом Антонин, как истинный дипломат (в своём извращённом понимании), решил разрядить обстановку и вызвал Тинки. Тот, появившись с виноватым и испуганным видом, тут же принёс несколько бутылок вина, которые Долохов щедро выставил на стол, провозгласив тост за «коллективное терпение». Анкея посмотрела на это с выражением, которое можно было интерпретировать как смесь изумления и безнадёжности. Августус же сначала пытался сопротивляться, но после третьей чаши вина его возражения превратились в тихое бурчание.       В какой-то момент Лоренс, всегда такой организованный, тоже сдался под напором общего хаоса и только молча наблюдал, как его тщательно выстроенная рабочая атмосфера рушится под звуки громкого смеха и пьяных шуток. Про рунные связки, которые они так увлечённо обсуждали в начале вечера, больше никто не вспоминал. Вместо этого они увлечённо спорили о том, кто лучше всего держится на вине (Долохов, конечно, был самопровозглашённым чемпионом), и придумывали абсурдные варианты применения ментальной магии в бытовых условиях.       Когда часы пробили за полночь, и эльф, казалось, вот-вот заплачет от усталости, Анкея с чувством глубокого поражения поднялась со стула и отправилась в свою комнату. Её последней мыслью было то, что этот вечер, возможно, послужит прекрасным примером того, почему некоторые вещи лучше обсуждать в одиночестве. Ну, или хотя бы без Долохова.       И вот сейчас, с видом измученного поэта, младшая Делаж поднялась с кровати и накинула тёплую мантию, которую так любезно одолжил ей Антонин до момента её сегодняшнего шоппинга с Вальбургой с фразой «ах, мадемуазель, если Вам понадобится согреться как-то по-другому — Вы знаете, где меня найти!». И что-то подсказывало француженке, что Долохов отнюдь не имел в виду распитие согревающих напитков.       Похмелье она не любила, но ещё больше её раздражало чувство обязательства. Анкея вздохнула, осматривая себя в зеркале, и, несмотря на тягостное состояние, поняла, что не может позволить себе пропустить встречу с Люциусом. Не сдержать обещание — это было хуже, чем целый день в адской головной боли.       Сорвав сигарету с пачки, она зажала её между зубами и направилась к выходу, проклиная себя за пример, который даёт подрастающему поколению. Она почти слышала наставления Тисы о дисциплине, хотя и знала, что всё это к ней давно не применимо.       «Становишься старым, когда начинаешь беспокоиться о примерах», — подумала она, сжав зубы. Всё, что ей оставалось — это выглядеть так, как будто она в порядке и не выпила вчера полторы бутылки вина. У неё получалось не особо хорошо, но об этом она решила не задумываться.       — Доброе утро, мадемуазель Делаж, — сказал Люциус, стоящий уже на их оговорённом месте, закутанный в свою шерстяную мантию, как будто его костюм был частью самого его существа, а не просто одеждой.       — Доброе утро, Люци, — ответила Анкея, поднимая брови и стараясь не продемонстрировать своим выражением лица, как её головная боль затуманивает разум.       Она встала от него на безопасном расстоянии, почти на метр, чтобы не дышать на ребёнка перегаром, и подкурила сигарету, поднеся пламя с ладони к концу. Ощущение того, как горячее пламя прикоснулось к её пальцам, было приятным контрастом с холодным осенним воздухом, который, несмотря на его свежесть, лишь усиливал чувство тошноты. Её тело ещё не согласилось с тем, что она уже давно прекратила пить, а веселье вчерашней ночи было совершенно непримиримо с её нынешним состоянием.       Солнце только начинало подниматься, едва тянущиеся лучи почти не могли пробить облака, но всё равно пробивались — и это было как спасение. Тот момент, когда человек понимает, что не всё в жизни отдано тучам и дождю. Правда, этот солнечный свет лишь дополнительно тянул её за собою в мир боли, но, по крайней мере, это было что-то отличное от британского беспросветного серого бытия.       — Вы не в одеяле и не в платье на холоде сегодня, это здорово. Классная у Вас мантия. Вам тепло? — с нескрываемым интересом спросил Люциус, следя за тем, как её ладонь в очередной раз манипулирует с огнём на потеху ему.       Анкея почувствовала лёгкое раздражение от этого вопроса, но сразу же подавила его, потому что оно скорее было вызвано её состоянием, а не маленьким компаньоном. Её взгляд скользнул вниз, и она тихо улыбнулась, решив не показывать, как тяжело даются даже такие простые фразы.       — Спасибо, Люци. Мне тепло, — ответила она сдержанно. — Мой очень хороший друг Антонин одолжил её до момента, как я себе куплю новую.       Мальчик тихо кивнул, продолжая смотреть на неё, но его взгляд был прикован к пламени.       — Мне нравится мистер Долохов. Он смешной. Правда папа часто говорит мне закрыть уши, когда тот начинает что-то рассказывать, — добавил Люциус, его слова будто разрезали воздух.       Серьёзный и неподвижный, он уселся на мраморные края фонтана, взгляд его устремился к воде.       — Куда пойдёте за покупками? В Косой Переулок? — мальчик с любопытством продолжал свои вопросы, не отрывая взгляда от маленьких бликов, переливающихся в воде журчащего фонтана.       — Пока не знаю. Я ещё не выходила за пределы вашего поместья, с момента, как приехала сюда, поэтому мне придётся довериться мадам Блэк. Я иду с ней.       Она осторожно подошла и села рядом, почувствовав, как лёгкий холод от мрамора наполняет её тело спокойствием. Девушка сделала глубокий вдох, наслаждаясь прохладой утра. Сентябрьский воздух был пронзительно свеж, холоден, в нём уже чувствовалась предзимняя свежесть, но он не смог скрыть вчерашнего снега, что ещё оставался в тенях высоких деревьев. В некоторых местах по траве всё ещё были видны следы растаявших снежных капель, что превратились в лужи, в которых поблёскивало тусклое утреннее солнце, заливающее все вокруг мягким светом.       В воздухе висела легкая прохлада, а всё вокруг — как замороженная картина, с её изломанными линиями мрамора, деревьями, что не могли решиться сбросить последние листья. Вчерашний снег, разумеется, не остался надолго, он растаял быстро, как это бывает в Британии, но вот его крошечные капли, ещё оставшиеся в траве, придавали ощущение хрупкости этому утру.       — А расскажи мне про мистера Долохова и мадам Блэк? — с мягкой улыбкой поинтересовалась Анкея, переводя взгляд с земли на Люциуса.       Мальчик с трудом отвлёкся от наблюдения за весёлыми переливами воды в фонтане и, обдумывая вопрос, серьёзно склонил голову. Его маленькие ладошки нервно потерли края мантии, словно он пытался понять, что именно ему следует сказать. Люциус был совсем ещё малышом, четырёх лет от роду, но Абраксас, видимо, уже успели вбить в голову множество правильных вещей. В том числе — избегать излишних разговоров о родных и знакомых, которые могли бы поставить остальных в неловкое положение.       — Мистер Долохов... — начал он, подбирая слова. — Это, ну, как бы... он учился с папой в школе, на Слизерине. И был с ним... ну, другом, наверное. Он всегда говорил странные вещи, но мне он всё равно нравится, потому что он смешной. И, ещё... он иногда рассказывает всякие интересные истории, которые я, правда, не совсем понимаю, но мне они кажутся забавными. Он постоянно приносит мне конфеты, когда папа не видит. Но я знаю, что мистер Долохов бывает очень опасным, если его разозлить.       Анкея рассмеялась. Устами младенца глаголит истина, вот уж правда. Люциус снова оторвался от своих мыслей и покосился на Анкею с нескрываемым интересом. В его глазах не было ничего кроме любопытства, искреннего и наивного.       — А мадам Блэк…Она очень строгая и холодная как мрамор, — мальчик постучал кулачком по поверхности, на которой он сидел. — Мне кажется, мистер Блэк её боится. Нет. Даже не так. Мне кажется, её все здесь боятся. Она тоже училась на Слизерине, только чуть раньше. Все, кто здесь живут, учились на Слизерине и были друзьями, вроде бы.       Ах, видимо она попала прямо в сердце серпентария! Вот так и удача. Её улыбка стала чуть шире, когда она продолжала слушать его монолог, прикидывая, сколько полезных сведений можно извлечь из этого маленького источника.       Он, казалось, не замечал, как без усталости разглашает секреты, путаясь в их мелочах, и не понимает, насколько ценен этот поток информации для взрослых. Он явно недооценивал свою роль в этой игре, думая, что это просто болтовня. Но для неё это был совершенно другой мир — мир, в котором слова имеют особую магию, которую даже дети ещё не осознают.       «И у стен есть уши?» Нет, скорее «И у детей есть уши», — подумала она с лёгким сарказмом. Это был не просто мир взрослых, скрытых за манерами и титулами. Здесь не было фальши в словах ребёнка, и именно это делало его самыми точным свидетелем и информатором.       Интересно, что бы он мог рассказать про Волдеморта?       

***

      Анкея осторожно ступила в обеденный зал и, как только её взгляд скользнул по комнате, замерла на пороге. Абраксас Малфой сидел за столом, в изысканно спокойной позе, с «Ежедневным Пророком» в руках, но его взгляд уже был устремлён на неё. Утренние лучи солнца мягко касались его лица, подчеркивая глубокий цвет глаз и белизну волос, делая его выражение ещё более уверенным и невозмутимым. Взгляд, спокойный, но одновременно и тёплый — по какой-то неведомой Анкее причине — не оставлял места для сомнений, будто бы вчерашнее бурное собрание с Лордом — лишь отголосок ненужной суеты в мире политики.       Он выглядел сдержанно и элегантно даже в простой белой рубашке и тёмно-красной мантии, которая идеально ложилась на его плечи. Эту мантию было сложно назвать просто тёмной — она излучала оттенки глубокого вина.       Его улыбка была мягкой, но полной скрытого значения. Тёплой, но в то же время такой чёткой и уверенной, что Анкея вдруг почувствовала, как её сердце на мгновение замерло. Улыбка — абсолютно искренняя, но словно знающая что-то большее, чем должна была.       — Доброе утро, Анкея, — сказал он, кладя газету в сторону. — Ты выглядишь как человек, который пережил очень интересную ночь. Правда, я заметил, что несмотря на рассказы товарищей чуть ранее во время завтрака про вашу попытку создать заклинание, ты сегодня немного... светишься. Что-то случилось, что ты так сияешь с утра, затмевая солнце?       Анкея аккуратно присела за стол, её голова слегка кружилась, но она постаралась не поддаваться слабости. Еда на столе выглядела аппетитной как никогда.        Его искренний интерес в совокупности с ранней находкой в виде маленького шпиона заставил её широко улыбнуться в ответ. Настроение у неё действительно было великолепным.       — Доброе утро, Абраксас, — промурлыкала она. — Ну, утро — не самый лучший момент для глубоких размышлений, но да, можно сказать, что мне удалось провести ночь и утро... продуктивно.       Абраксас посмеялся, его глаза были полны искреннего интереса.       — Продуктивно, говоришь? — он окинул взглядом девушку, на которой предательски была надета мантия Долохова. — Ну-ну!       Девушка не сразу поняла, на что была направлена его насмешка, но проследив за его взглядом, лицо Анкеи сначала потеряло какой-либо цвет, а затем через секунду вспыхнуло красным.       Он что, подумал, что я спала с Антонином?..       Она не ожидала, что Абраксас может подумать о чём-то подобном, но его взгляд и смех были настолько уверенными, что ей пришлось быстро найти оправдание.       — Нет-нет, Абраксас, — начала она, пытаясь сгладить неловкость. — Это не то, что ты подумал. Мантия…это…я же приехала совсем без тёплых вещей, и Антонин любезно одолжил мне мантию до момента, пока я не куплю себе свою сегодня! Я сегодня отправляюсь к Блэкам, и мы с мадам Блэк отправимся на шоппинг!       Младшая Делаж постаралась произнести это с максимальной уверенностью, но, несмотря на свои усилия, её голос прозвучал немного поспешно. Она заметила, как уголки губ Абраксаса приподнялись в игривой усмешке.       И кажется, ей показалось, как он…облегчённо выдохнул?..       — О, я совсем не сомневался, что между вами ничего не было, — сказал он, наклоняя голову и не сводя с неё внимательного взгляда, а затем быстро сменил тему. — Я попрошу Тинки принести тебе в комнату зелье от похмелья. Думаю, оно тебе нужно, как никогда.       Анкея вздохнула, пытаясь вернуть разговор в более спокойное русло. Её смущение ещё не прошло, но она не могла позволить себе выглядеть слишком растерянной. Она взяла чашку с кофе, чтобы скрыть свою нервозность, и сказала с легким сарказмом:       — Ты прав, Абраксас. Что касается мелочей, то ты, кажется, действительно любишь их замечать. Кажется, это у Малфоев семейное.       Он приподнял бровь и усмехнулся, но в его взгляде не было ни тени осуждения, скорее любопытство, лёгкая дружелюбная насмешка, что всегда было частью его обаяния, и что-то ещё, что Анкея не смогла распознать. Он взял свою чашку, обхватив края губами, и сделал глоток.       Почему-то взгляд Анкеи задержался на этом движении больше, чем, возможно, было приемлемо.

***

      — Мадемуазель Делаж, доброе утро. Я рада, что Вы приняли моё приглашение.       Анкея отпустила руку старого эльфа, который представился ей ранее Кикимером, и подняла взгляд на Вальбургу, стоявшую в дверях. Женщина была как всегда безупречно собрана, её чёрные волосы, уложенные в элегантную прическу, лишь слегка двигались от мягкого утреннего воздуха, проникшего через открытые окна. Она улыбнулась, и в её глазах мелькнула та же осознанная холодность, что Анкея уже успела заметить во время их предыдущей встречи.       — Доброе утро, мадам Блэк, — ответила Анкея, слегка наклонив голову, стараясь скрыть волнение. Она не была уверена, что должна вести себя слишком открыто, но она была признательна за предложение Вальбурги помочь. Как ни крути, помощь в адаптации в Британии для неё была важной. Как и наличие собственной одежды.       Вальбурга пригласила её присесть за маленький чайный столик, который стоял у окна. Золотая посуда с изысканными узорами на ручках чашек и блюдцев напоминала о непреложной гармонии и великолепии Блэков. За столом, кроме них, никого не было, даже Ориона — момент был личным, и Вальбурга, казалось, ценила это.       — Присаживайтесь, пожалуйста, — сказала она, сдержанно указывая на стул напротив. — Я надеюсь, что утро у вас началось не слишком нервозно после вчерашнего вечера?       Анкея села, чувствуя, как её плечи расслабляются при мысли о том, что она не должна была бы здесь быть по чьей-то воле. Это был её выбор, её свобода. Она приняла чашку чая, чувствуя лёгкое тепло, которое согревало её руки.       — Да, пожалуй, вчерашнее собрание оказалось... гораздо более напряжённым, чем я предполагала. — Анкея попробовала начать разговор, опуская взгляд на чашку, в которой будто отражались красные глаза, смотрящие на неё из чая с усмешкой. Она агрессивно сделала глоток, словно проглатывая бесящего и несуществующего нахала — Британия… это не то место, которое легко принять. Последние года я провела в путешествиях по тёплым странам, и такая резкая смена климата, деятельности и окружения, признаюсь сразу, немного подкосила меня. Но я уже начинаю здесь осваиваться. Местные джентльмены оказались…чуть более гостеприимными, чем Вы их сочли вчера.       Вальбурга внимала каждой фразе, её взгляд был как тонкая струна, готовая улавливать малейшие оттенки в словах и жестах собеседницы. Она не спешила, не перебивала, как бы давая время Анкее, чтобы та смогла осознать свои мысли. Аккуратно подняв чашку, она отпила изящным глотком, и, отставив её на стол, мягко ответила, не спеша:       — Жизнь в Британии — это всегда борьба, — её голос звучал как тихий, но решительный аккорд, — борьба с внешним миром, с тем, что нас окружает, но, быть может, важнее всего — с собой. Иногда требуется время, чтобы понять, кто ты есть, и какую роль тебе предстоит сыграть в этом мире. Мне говорили, что вы родились во Франции, но потом поехали в Штаты к тёте из-за… — Вальбурга сделала паузу, её взгляд слегка потускнел, когда она оглядела чашку, как бы подбирая нужные слова. — …семейной трагедии.       В её голосе звучала искренняя симпатия, но и некоторое сожаление. Она подняла глаза и встречалась с взглядом Анкеи, вновь сдерживая эмоции.       — Соболезную вашей утрате, мадемуазель Делаж, я многое слышала о случившемся. — Вальбурга немного откинулась в кресле, её руки плавно легли на подлокотники. — Расскажите, как было путешествовать в одиночку? Это невероятный поступок для женщины, путешествовать одной по всему миру... Я бы так не смогла. Да и боюсь, что моя семья мне этого не позволила бы. — В её голосе мелькнула горечь, и Вальбурга скривила губы в тени горькой усмешки. — Ваш шаг, безусловно, заслуживает уважения.       Слова Вальбурги проникали в самую душу, и в них была странная уязвимость, как если бы она на мгновение позволила себе быть открытой, обнажённой перед собеседницей. В этом коротком, но неожиданном моменте, она словно показала свою неуязвимую стойкость, позволяя себе сказать то, что редко могла бы произнести на публике.       Её голос, утончённый и сдержанный, но с тайной глубиной, теперь был наполнен чем-то другим — чем-то, что Анкея почувствовала слабо, но ясно: в нём не было только достоинства и власти, но и нечто более человечное. Что-то исключительно…женское, что-то исключительно родное, но едва уловимое.       — Да, мы с Лоренсом родились в Биарритце, но жизнь нас забросила в другие уголки мира. Лоренс остался в Нью-Йорке, а я уехала колесить по миру. В путешествиях я начала понимать, что многое в жизни зависит от того, как ты воспринимаешь место, где оказался. Далеко от дома ты сталкиваешься с тем, кто ты есть на самом деле. Всё становится гораздо более ясным, но в то же время и странным.       Вальбурга наклонила голову в знак понимания.       — Это интересный взгляд. Вы правы. Мы часто забываем, что, оказавшись вдали от дома, мы начинаем лучше осознавать, кто мы, и чем мы на самом деле являемся. Но этот процесс очень болезненный. Думаю, вы это знаете.       Анкея вздохнула. Было странно, но в этом разговоре, где они так осторожно обменивались мыслями, она почувствовала не только тоску, но и что-то схожее на близость. Возможно, что-то, что давно должно было появиться в её жизни, но она не могла это почувствовать раньше.       Вальбурга взглянула на неё и слегка улыбнулась, как будто её личная философия только что была понята.       Они болтали ещё пару минут обсуждая всё, что только можно: время, когда Вальбурга училась в Хогвартсе, а Анкея — в Ильвермонии и Шармбатоне, погоду в Британии, последние новости Британии, планы на шоппинг, пока чайник не опустел, и молчание, что последовало, было не обременительным, а скорее естественным — как если бы общение этих двух женщин не нуждалось в дополнительных словах.       Вальбурга, наконец, поставила свою чашку на стол с легким, почти неуловимым движением, и в её голосе появилась тень чего-то серьёзного, когда она произнесла:       — Иногда мы все нуждаемся в том, чтобы кто-то помог нам сделать первый шаг в новом месте. Как я понимаю, в этом плане у вас есть определённые трудности, — сказала она, ставя чашку на стол, определённо вспоминая контингент поместья Малфоев. — Именно поэтому я предлагаю Вам помочь в небольшом деле. Косой Переулок нас уже ожидает. Мы, девчонки, должны держаться рядом, ведь так, мадемуазель Делаж? — она улыбнулась.       Это была такая редкая улыбка, искренняя, с оттенком чего-то тёплого и человеческого, но в её глазах за этой улыбкой пряталась другая эмоция — отчаянная надежда, скрытая в её жестах и в том, как взгляд, не отрываясь, искал реакции француженки.       Анкея не могла не заметить этой уязвимости, которую так тщательно скрывала Вальбурга. Холодная аристократическая внешность уступала месту какой-то беззащитности, почти невидимой для других, но отчаянно явной для неё.       И в этот момент Анкея поняла. Она увидела в глазах Вальбурги не просто желание помочь или оказать услугу. В её предложении скрывалась более глубокая мысль — Вальбурга Блэк искала в ней подругу. Это не была лёгкость случайной дружбы, но нечто более важное и честное, почти уязвимое. В этих словах звучала искренняя потребность в взаимопонимании, в доверии, в чем-то, что она могла бы назвать союзом, а не просто знакомством. Вальбурга в своей холодной аристократичности наконец позволила себе быть настоящей, и это заставило Анкею почувствовать нечто тёплое в её груди.       — Конечно. Пожалуйста, зовите меня Анкея, — произнесла она, её голос стал мягким и открытым, как никогда прежде. Она не скрывала своих чувств, потому что поняла, что перед ней человек, который тоже способен быть искренним, несмотря на свою внешнюю строгость.       Немой отклик на запрос Вальбурги не остался без внимания. Взгляд собеседницы смягчился, и улыбка, ставшая вдруг широкой и настоящей, осветила её лицо, будто вся тяжесть предыдущих минут исчезла. Вальбурга, словно убедившись, что та доверяет, произнесла:       — Зови меня «Вал».       Это было неожиданно легко, почти по-дружески. В этом простом, но тёплом предложении звучала не только близость, но и нечто важное для обеих. Вальбурга больше не была недосягаемой, а Анкея поняла, что впервые за долгое время она действительно встретила человека, с которым могла бы разделить хоть какую-то часть себя.