Осознанные сны

      «Blood runs thicker than water But both feel the same when your eyes are closed»

Chloe Ament – The Water is Fine

      Утро следующего дня Анкея встретила с привычным разочарованием, осознав, что у неё вновь ничего не получилось. Как всегда, вместо того чтобы унести её в мир, где возможно всё, её разум поглощала бесконечная тишина. Она проснулась, как и всегда, не зная, что случилось за время её бессознательности. Тот же пустой мир. И ни одной знакомой тени.       Француженка потянулась и открыла глаза, но в голове осталась та же пустота. Ни образа матери, ни воспоминаний о сне, которые так отчаянно пыталась контролировать. Тишина, как невидимая стена, которая замирает в её сознании, не давая ни возможности для мыслей, ни для чувств. Будто все ментальные барьеры, которые она с таким упором выстраивала, в момент обернулись против неё самой.       Анкея встала с кровати, стараясь не зацикливаться на своих разочарованиях, хотя это было, конечно, непросто. Она подошла к окну и взглянула на застывший мир за стеклом. Британская осень, как и всегда, оставалась мертвой, сковывающей всё вокруг, даже воздух. Почему-то в сентябре здесь пошёл снег, что в общем-то только добавляло уныния и ещё больше подчеркивало мрак местного королевского пейзажа. Легкие снежинки падали на землю, не оставляя следов, словно и не было этого всего: ни снега, ни ветра, ни жизни.       На часах было шесть утра. Это значило одно — у неё было ещё достаточно времени, чтобы ничего не делать (ведь завтрак, насколько она помнила, подавали только в восемь), что, как всегда, по какой-то причине казалось самым верным выбором.       Анкея вновь села на кровать, ощущая в теле тяжесть своего приземления при трансгрессии из Индонезии — бедро все ещё немного гудело, а шрамы неприятно растягивали кожу, хоть и шелковая ночнушка своим ласканием тела словно сглаживала эту боль.       Она взглянула на свой сундук и с разочарованием вспомнила, что все вещи для холодной погоды остались в Нью-Йорке. Сделав пометку о том, что надо бы немного опустошить семейное хранилище Делаж, купив подходящие наряды для Британии, дабы не выглядеть странно в её излюбленных брюках, ну, или хотя бы попросить их домашнего эльфа перенести парочку вещей, девушка с неохотой накинула на себя прямо то одеяло, под которым она спала.       Заставив себя собраться, она достала палочку и с флегматичной настойчивостью наложила на себя согревающие чары. Пару минут спустя, не чувствуя особого тепла, но точно ощущая, что какое-то желание двигаться появилось, она направилась к выходу. Почему-то, несмотря на всё своё раздражение, у неё возникла мысль, что нужно сделать хотя бы одну вещь по-настоящему бесполезную — выйти на улицу, покурить, подышать этим бесконечно холодным британским воздухом и, заодно, настроится на сегодняшнюю аудиенцию у Волдеморта.       Её пальцы скользнули по рукояти древка, привычный жест, но вот что-то было не так. Как бы она ни пыталась отстраниться от этих мыслей, у неё не выходило избавиться от чувства, что её жизнь пошла по колее, с которой нет возврата. Всё было обыденно, всё было предсказуемо — новая страна, новая магия, новый ритуал, неудача, и так по новой, — и, если бы не предложение Лоренса, как бы она не хотела признавать, Анкея давно бы просто утонула в этом мутном болоте бесконечных ожиданий.       Она тихо, чтобы никого не разбудить (если это вообще было возможно в таком огромном особняке), выскользнула через парадную дверь в сад, и почти сразу оказалась на грани между зимней тишиной и холодом. Погода, как всегда, казалась каким-то отражением её внутреннего состояния — она не просто холодная, она была мертвой. Не было ветра, не было звуков — только пустой, затянутый туманом мир, который будто не мог выдыхать.       С сигаретой в руке она опустилась на один из каменных постаментов в саду, позволяя холодному камню впитать остатки её упрямой меланхолии. Одеяло плотно облегало её фигуру, словно последний бастион против пронизывающего холода. Наконец, согревающие чары начали действовать — тепло медленно разливалось по телу, напоминая о своей зыбкости.       Она поднесла ладонь к сигарете, и, сосредоточившись, позволила магии проявиться. В центре её ладони возникло крохотное, пульсирующее пламя — яркий контраст на фоне серости туманного утра. Оно трепетало, будто живое, но было полностью под её контролем. Анкея задержала взгляд на этом огоньке, наслаждаясь его уютной, почти интимной близостью. Затем она наклонила сигарету к пламени и, когда его теплый язычок коснулся табака, затянулась глубоко, чувствуя, как густой дым наполняет её лёгкие. На мгновение это ощущение заполнило пустоту, которую не могло заполнить ничего другое. Дым вырвался из её губ вместе с лёгким вздохом, растворяясь в холодном утреннем воздухе, который казался неподвижным, словно весь мир замер, чтобы наблюдать за её утренним ритуалом самоуничтожения.       — Как вы это сделали? — раздался детский голос сзади.       Анкея дёрнулась, а затем повернулась и пристально посмотрела на мальчика, удивившись, как он мог подойти так близко, не издав ни единого звука. Люциус выглядел на несколько лет старше своего возраста, его серьёзное выражение лица и тихая настороженность резко контрастировали с его хрупким телом и детскими глазами. Он стоял, почти не двигаясь, его маленькие пальцы сжали шерстяную мантию, как будто она могла защитить его от того, что он не понимал.       — Это просто магия, — сказала она, всё ещё удерживая взгляд на пламени, которое всё ещё танцевало в её ладони, как живое существо, умело подчиняющееся её воле. В её голосе не было ни тепла, ни злости — только пустое, механическое объяснение, не заслуживающее дальнейшего внимания. — Ты ведь знаешь, что магия есть повсюду. Просто ты ещё не научился её чувствовать.       Люциус чуть нахмурился, пытаясь понять её слова. Его глаза по-прежнему смотрели на пламя с восхищением, а затем на её лицо, и на мгновение Анкея поймала в них странный, почти взрослый вопрос. Вопрос, который она не могла понять.       — Я… могу научиться, мадемуазель Делаж? — спросил он тихо, как будто не уверен, что вообще имеет право задавать этот вопрос.       Анкея на секунду задумалась. Видимо, Абраксас уже рассказал ребёнку о прибытии женщины к ним в поместье. Её взгляд смягчился. Люциус был просто ребёнком, и, несмотря на всю свою хладнокровность, он всё равно был подвержен детским страхам и сомнениям, как и любой другой.       — Конечно, в магии нет места для сомнений, — ответила она, будто она разговаривает со взрослым человеком, глядя ему в глаза. — Если ты решишь, что хочешь научиться, всё будет зависеть от твоего желания. Хотя без палочки это будет трудновато. Папа уже учит тебя магии? Думаю, в твоём возрасте у тебя уже случались магические выбросы.       Люциус кивнул, не отрывая взгляда. Анкея заметила, как он сжимает кулачки, как будто пытаясь сдержать какое-то чувство или желание. Его лицо снова стало настороженным, как у ребенка, который, не зная, что ожидать, продолжал ждать ответа.       — Мне нравится смотреть на огонь, — сказал он, после долгой паузы. — Он не боится ничего, и всегда остаётся живым, — мальчик оглянулся по сторонам, в попытках убедиться, что его никто не подслушивает, и убедившись, что они были одни, он сел рядом, поморщившись от сигаретного дыма, что выпорхнул изо рта девушки.       Анкея моментально уничтожила сигарету щелчком пальцев.       — Однажды я слишком долго смотрел на камин и не заметил, как подошёл слишком близко, — заговорчески прошептал тот, наклоняясь ближе к девушке. — Я спалил себе брови, и Тинки потом отращивал мне их, чтобы папа не заметил.       Анкея рассмеялась. В этот момент, несмотря на всю её утреннюю хандру и тягостные мысли, её сердце немного оттаяло. Люциус, с его наивным откровением, напомнил ей о тех простых моментах, когда она, будучи ребёнком, начала постигать все последствия любопытства.       — Ты прав, — сказала она, с лёгкой насмешкой в голосе, — огонь может быть коварным. Но в твоём случае, похоже, камин был более милосердным, чем ты думал.       Люциус усмехнулся в ответ, и Анкея заметила, как его сдержанная натура немного расслабилась. Он всё ещё был сдержанным и немного насторожённым, но, возможно, этот момент был чем-то важным для него — маленьким шагом в сторону открытости.       — Почему вы сидите в одеяле? И почему вы курите? Вы же женщина, и это вредно, — вдруг спросил он, после небольшой паузы, смотря на неё с интересом.       Анкея задумалась, глядя на Люциуса с неожиданным мягким удивлением. Его вопросы были простыми, но прямыми, и, несмотря на наивность, в них была какая-то искренняя забота. Она отпустила небольшой вздох и внимательно посмотрела на него.       — В одеяле, потому что холодно, а других вещей у меня с собой нет, — ответила она, скользнув взглядом по покрытым снегом кустам сада, — а курю, потому что иногда мне нужно что-то, чтобы успокоиться. И да, я знаю, что это вредно. Но... иногда мы все делаем вещи, которые вредны для нас. Это просто привычка, Люциус.       Она немного наклонила голову, пытаясь понять, что на самом деле он чувствует, смотря на неё такими серьёзными глазами.       — Ты прав, это не лучшая привычка. Но... я тоже учусь. Мы все учимся, — сказала она, её голос мягко проникал в туман, окружавший их. — А ты? Почему ты так рано на улице один?       — Я часто гуляю около дома с утра. И я не один. Со мной Тинки. Просто он думает, что я не вижу, как тот за мной ходит.       Анкея оглянулась по сторонам и, заметив торчащие из-за фонтана уши эльфа, улыбнулась, удивлённая откровенностью мальчика. Маленький домашний эльф, несомненно, выполнял приказы Абраксаса с усердием, несмотря на желание Люциуса побыть немного в одиночестве.       — Тинки просто заботится о тебе, — сказала она мягко, не осуждая, но с лёгким сочувствием в голосе. — Он, наверное, думает, что ты можешь заблудиться или попасть в беду.       Люциус выглядел немного раздражённым, но также и сдержанным, как всегда. Его маленькие плечи напряглись, и он встал и немного отступил в сторону, словно пытаясь скрыться от её взгляда.       — Я не нуждаюсь в его защите. Я знаю, как себя вести, — сказал он с гордостью, но его взгляд, хотя и уверенный, выдал скрытую уязвимость. Эта искренность в словах мальчика пронзила Анкею, заставив её сердце слегка сжаться. Она знала, что за этим простым заявлением скрывается не только желание самостоятельности, но и страх быть ограниченным. Люциус, несмотря на свою хрупкость, уже стремился к независимости, и этот внутренний конфликт было трудно не заметить.       Младшая Делаж кивнула, ощущая глубину его слов, и мягко улыбнулась. Она, понимая, как важно для него это стремление, и, глядя на его напрягшееся лицо, почувствовала что-то похожее. Она ведь тоже когда-то стремилась к свободе — к жизни, которая не была бы скована родительскими ожиданиями.       — Я понимаю, — произнесла она с лёгкой улыбкой, голос её был тёплым, словно пытаясь предложить утешение. Она встала с каменного постамента, поправляя одеяло, чтобы — упаси Мерлин — ребёнок не заметил её наготы под ним.       — Я пойду, Люциус. Увидимся на завтраке, — сказала она, вставая и быстро обвязываясь тканью, словно желая скрыть свой внутренний мир от маленького наблюдателя. — И давай сохраним это в тайне, хорошо? То, что я курила тут в таком виде, будет нашим маленьким секретом.       Люциус замолчал, его взгляд стал серьезным, как будто он взвешивал все возможные варианты. Мальчик был не слишком уверенным, но его неуверенность исчезла, как только он принял какое-то решение. Его глаза засветились, и его губы растянулись в улыбке, которая, хотя и была робкой, все же открывала перед Анкеей нечто большее.       — Конечно, мадемуазель Делаж, — ответил он с неожиданной серьёзностью, а затем добавил с озорством, — но с одним условием.       Анкея приподняла брови. Ребёнок ставит условия? Она на мгновение почувствовала себя неловко, как будто сама оказалась в какой-то роли, где не она управляет ситуацией. Но её интерес возбудил тот факт, что Люциус был готов заговорить с ней на равных, а это уже было чем-то.       — И какое же это усло-о-овие? — протянула она, приподняв губы в лёгкой, почти саркастической улыбке.       Люциус замялся, но в его глазах было нечто искреннее и честное, как у ребёнка, который уже осознаёт, что его желания могут быть услышаны. Он глубоко вздохнул, слегка закашлялся, и после паузы, как будто набравшись решимости, произнёс:       — Вы будете приходить сюда каждое утро.       Её лицо слегка замерло, когда она осознала суть его просьбы. В этот момент она поняла, что мальчик просто-напросто заскучал. Всё это время Тинки и Абраксас пытались заполнить его пространство, но это была лишь тень настоящей человеческой связи, не обременённая родительским контролем. Люциус искал кого-то, кто мог бы быть рядом, кто мог бы увидеть его и понять. Это слишком сильно откликнулось, и на момент перенесло её в детство. Анкея почувствовала, как её сердце слегка подрагивает, но она быстро скрыла это под своим привычным спокойствием. Девушка задумалась на мгновение. В конце концов, что она теряла? В лучшем случае она обретёт себе друга в виде Малфоя младшего, в худшем…ну, она могла только надеяться, что он не переймёт у неё привычку курить в четыре года.       В этом доме все равно не с кем водить дружбу: Лоренс слишком серьёзен и холоден, как Руквуд и Эйвери, Малфой слишком учтив и отстранён, Долохов…слишком не нацелен на просто дружбу с ней. Не с Волдемортом же сплетничать по утрам за сигаретой? Остаётся Мальсибер и Люциус. Ну и компания.       Анкея слегка приподняла бровь, удивлённо глядя на Люциуса, чьи глаза, всё ещё полные детской наивности, пытались скрыть неуверенность в его голосе. Её взгляд смягчился, и в душе появилась тёплая искорка.       — Каждое утро, говоришь? — промурлыкала она. Малыш был решителен, несмотря на свою робость, и Анкея не могла не восхититься его настойчивостью. Ведь в его предложении было что-то совершенно искреннее, детское и трогательное. — А если мне не удастся? Если я буду слишком занята своими делами, Люциус?       Мальчишка задумался, на его маленьком лице промелькнула тень беспокойства, но она быстро исчезла, уступив место новым, более решительным мыслям.       — Тогда я буду ждать. Буду надеяться, что вы сможете. И если что, я вас подожду, — ответил он, слегка теребя край своей мантии. Это было настолько просто, что невозможно было не поверить в его искренность.       Анкея несколько секунд молчала, словно обдумывая ответ, и в её глазах заиграл озорной блеск.       — Ну что ж, Люциус, — проговорила она наконец, наклоняясь чуть ближе, — будет тебе твоё утро. Ты умеешь ставить условия, маленький хитрец.       Люциус, почувствовав победу, расплылся в улыбке, и его лицо озарилось светом детского восторга. Этот момент был почти магическим — момент, когда мир вокруг них замер, и они были только здесь, в этом уединённом уголке сада, вдали от всех забот и обязательств.       — Обещаю сохранить Ваш секрет, — сказал он уверенно, но с долей нерешительности в голосе, как будто только что осознав, что его просьба — это первый шаг к чему-то большему.       Анкея подняла руку, касаясь его головы, и поправила прядь волос, которая выбилась из-под его капюшона. Мальчик вскинул глаза и немного покраснел, но в его взгляде читалась благодарность.       — Хорошо, Люциус. Завтра в шесть тридцать утра, в нашем маленьком саду, — произнесла она наконец с улыбкой.       Мальчишка в ответ коротко кивнул, и они оба застыли на мгновение, будто заключая между собой молчаливый непреложный обет.       Анкея встала, поправив одеяло, и сделала шаг в сторону дома. Её шаги были лёгкими, но в душе оставался странный, приятный след от этого короткого разговора, от этого простого, детского запроса. Может быть, этот новый утренний ритуал был именно тем, что ей нужно было найти в этом холодном, сером мире. Первый ритуал за много лет, который будет проходить без нанесения себе увечий.       Люциус остался стоять, немного задумчиво наблюдая за её уходом, но уже с лёгким чувством удовлетворения, которое, возможно, он и не ожидал от этого маленького, на первый взгляд, пустяка.       Но не только глаза домашнего эльфа пристально следили за их небольшим взаимодействием.       Где-то там, в тумане, окутывающем зелёную изгородь, за ними всё это время наблюдала пара алых глаз.