Осознанные сны

      В целом, как решила для себя Анкея, её первое знакомство с будущими союзниками прошло на удивление гладко. Даже несмотря на пару курьёзных моментов, она умудрилась составить что-то вроде психологических портретов каждого из присутствующих мужчин. У каждого, безусловно, был свой колорит.       Начать стоило, конечно, с хозяина поместья — Абраксаса Малфоя. Этот человек, казалось, жил с девизом: «Держи лицо, даже если вокруг цирк». Очаровательный, интеллигентный, он мастерски управлял вниманием гостей, разбрасываясь словами, словно золотыми галеонами, и заставляя слушателей восхищённо кивать. Политикам оставалось только завистливо кусать локти: Малфой говорил так, словно любой спор уже был выигран им ещё до того, как кто-то осмелился открыть рот.       Этот талант, как выяснилось, был не случайностью — Абраксас возглавлял Отдел международного магического сотрудничества, что полностью объясняло его дипломатический шик. За весь вечер он ни разу прямо не упомянул её внезапное появление в поместье, хотя очевидно, что оно стало сенсацией. Вместо этого он предпочёл аккуратно обходить тему, развлекая гостей тонкими язвительными замечаниями. Конечно, объектами его острот становились только присутствующие, но никак не она — он вёл себя так, будто Анкея была почётным гостем с государственной важностью.       Уже к концу вечера она заметила, что держать дистанцию Абраксас умел не хуже, чем раздавать шармы налево и направо. Если кто-то надеялся поймать его на искренней эмоции, то быстро сталкивался с ледяной вежливостью — единственной уязвимой точкой, казалось, был его сын. Да, как оказалось, у Абраксаса был ребёнок. Лоренс, на моменте упоминаний Люциуса, странно ёжился на стуле, но на поднятую бровь Анкеи на эту реакцию лишь брал эмоции под контроль и молчаливо отводил взгляд. Сам факт наличия у Малфоя четырёхлетнего наследника и статуса вдовца сразу же ставил жирный крест на любом намёке на романтические интриги между ним и Анкеей. Общество бы точно не одобрило вторую женитьбу столь уважаемого аристократа, а сам Абраксас, произнося редкие слова о своей покойной супруге, звучал так, будто та всё ещё занимала самое важное место в его сердце.       Так что Анкея могла смело выдохнуть и перестать опасаться, что хозяин поместья внезапно решит превратиться во второго Долохова, с его безудержными фантазиями и увлечённостью. Конечно, было забавно наблюдать за Абраксасом, но мысль о том, что тот мог бы заинтересоваться ей, выглядела столь же невероятной, как идея, что он сам будет полировать полы в своём поместье.       Кстати, о Долохове. Этот джентльмен явно решил, что его миссия на вечер — затмить само солнце своим вниманием к Анкее. Он так осыпал её комплиментами, что даже годы жизни в Америке и уверенное владение английским не помогли ей разобрать половину из его витиеватых эпитетов. Будь то игра слов, неожиданные метафоры или просто что-то очень специфическое, чего француженка явно не смогла бы найти в словарях, — Антонин был неиссякаем.       И ручку подаст, и стул отодвинет с таким видом, будто перед ним королева Франции, и бокал вина наполняет до краёв (ну, конечно, исключительно ради приличия). А уж сколько вопросов он задал за этот вечер! Его искренняя жажда знаний о её личной и публичной жизни была достойна отдельной похвалы.       — А каков ваш статус отношений, если таковые имеются? — спрашивал он с каким-то почти мелодраматическим придыханием, а его взгляд был полон надежды на отрицательный ответ.       Он пытался выведать у неё всё: от её прошлого до планов на будущее, с неизменным намёком — найдётся ли в этих планах место для него? Её многочисленные путешествия по миру Антонин считал идеальной темой для беседы, как и её опыт обучения и в Шармбатоне и в Ильвермонии, и стоило только Анкее упомянуть, что она однажды бывала в Москве и ей там очень понравилось, как грудь волшебника моментально сделалась колесом от наплыва патриотических чувств.       — О, Москва! Какой прекрасный выбор, мадемуазель Делаж! — воскликнул он, словно лично отвечал за её пребывание там.       С этого момента его монолог изменил курс, и Антонин пустился в пылкие рассказы о традициях своей исторической родины. И, к чести Долохова, его энтузиазм оказался заразительным. Анкея, искренне увлечённая культурными различиями, слушала с неподдельным интересом, то и дело уточняя детали и даже слегка кокетливо отвечая на его неосторожный флирт.       Её лёгкие, почти невинные ответы на заигрывания тут же заработали ей целую гамму реакций от собравшихся. Эйвери и Мальсибер переглядывались с выражением лёгкого изумления, будто впервые видя женщину, которая не ответила на флирт Долохова пощёчиной, Малфой лишь изумлённо улыбался. Лоренс, напротив, всё больше углублялся в свой стакан, бросая на сестру подозрительные взгляды, как будто ожидал, что она вот-вот объявит о скорой свадьбе.       Анкея, конечно, прекрасно осознавала, что своим мягким кокетством с Долоховым немного нарушила внутренний баланс группы. Но ей, если честно, это даже понравилось.       Руквуд, которого, как оказалось, даже взрыв зелья не смог бы разбудить, пропустил всё веселье при её прибытии. Когда его наконец привели в чувство, он лишь мрачно протёр глаза, пробормотал что-то невнятное в знак приветствия и поспешил вернуться в свои покои, едва Антонин начал разгоняться на тему превосходства Колдостворца над Хогвартсом. Анкея, разумеется, едва не прыснула от смеха — тезис был настолько забавным, что ей стоило огромных усилий не согласиться с ним вслух, ограничившись лишь хихиканьем в кулак.       Всё, что она успела понять о Руквуде за это короткое время, сводилось к двум фактам: он был Невыразимцем и человеком замкнутым до крайности. В какой-то мере он напомнил ей Лоренса — такое же хмурое, серьёзное выражение лица, словно каждый, кто говорит не по делу, автоматически теряет его время.       Лестер Эйвери, напротив, продемонстрировал гораздо больше эмоций, чем большинство присутствующих. Правда, эти эмоции в основном выражались в том, что он целый вечер недовольно сверлил взглядом русского. То он вставлял едкие комментарии, то закатывал глаза, когда Долохов в очередной раз расписывал «невероятную красоту и шарм французских волшебниц».       Мальсибер же, напротив, оказался полной противоположностью: приветливый, вежливый, но тихий, даже немного скрытный. В этом он чем-то напоминал Абраксаса, но был лишён его блестящего умения контролировать публику. Если Малфой был дирижёром этого вечера, то Мальсибер предпочёл бы играть вторую скрипку где-нибудь в тени.       Анкея отметила, что, несмотря на его скромность, Эдван оставался гораздо более интересным собеседником, чем Эйвери, который, казалось, только и жил для того, чтобы находить недостатки в окружающих. На фоне молчаливого Руквуда, язвительного Эйвери и гиперактивного Долохова, Мальсибер и Абраксас выглядели приятным островком спокойствия.       Когда вечер знакомства завершился торжественным сообщением о завтрашнем собрании с Волдемортом, Лоренс вызвался проводить Анкею до её комнаты. Закрыв за собой дверь и наложив на Муффлиато, чтобы защититься от возможных любопытных ушей, он подошёл к окну. Скрестив руки на груди, он молча смотрел, как снежные хлопья плавно ложатся на заснеженную территорию поместья.       — Я рад, что ты приняла приглашение присоединиться ко мне и Тёмному Лорду. Ты сделала правильный выбор, — наконец произнёс он, не поворачивая головы. Голос его звучал так же ровно и отстранённо, как всегда.       Анкея украдкой наблюдала за братом, стоящим в проёме окна, будто в рамке идеально подобранного портрета. Всё в нём, от безупречно сидящего мантии до слегка напряжённой линии плеч, словно было создано для этого британского зимнего антуража. Белизна снега подчёркивала его тёмные волосы, а ледяной воздух словно растворялся в его холодной, непробиваемой сдержанности.       Он не изменился. Да и не то, чтобы она ожидала изменений. Лоренс всё тот же: холодный, сдержанный, такой, каким был в детстве и ранней молодости. Время лишь отточило его манеру держаться и придало ещё больше строгости взгляду.       — Как я понял по твоему положительному решению, поиски ритуала в Индонезии для диалога с матерью прошли безуспешно? — произнёс Лоренс без единого намёка на осуждение, но с лёгким хладнокровием, которое, как всегда, сопровождало его слова. Он повернулся к сестре, и его взгляд стал немного мягче, будто он всё-таки переживал за её неудачу, хотя и старался это не показывать.       Анкея поморщилась. Ответ был очевиден — ритуалы не дали ни малейшего результата. Не только это, но один из них едва не стоил ей жизни. Она бы, возможно, даже посмела бы поделиться этим фактом с братом, но здравый смысл вовремя сказал ей, что этот эпизод лучше оставить в тайне. У него было достаточно причин для беспокойства.       — Ты прав, — ответила она, стараясь сделать голос спокойным и ровным. — Это была вынужденная необходимость, если уж на то пошло, — она села на кровать, развалившись в ней с комфортом. — Но, — продолжила она, прищурив глаза и слегка улыбнувшись, — в своё оправдание могу сказать, что мои навыки окклюменции улучшились в разы. Я медитировала по семь часов в день на Яве, представляешь? Клянусь, мой не-магический йог восхищался мной так, как не восхищался мной никто никогда, кроме, возможно, Антонина!       Лоренс скорчил такую гримасу отвращения, что Анкея едва не расхохоталась. Неясно было, что именно вызвало в нём такую бурю эмоций — её привычка использовать термин «не-маг», само упоминание маггла, или же упоминание Долохова. Возможно, всё сразу.       — Ты практиковала окклюменцию под крылом маггла? — его голос был едва слышен, но в нём ощущалась почти истеричная нотка. — Анкея, ты с ума сошла от этих своих ритуалов?       Девушка закатила глаза, сдерживая улыбку.       — К твоему сведению, медитация — везде медитация, — произнесла она с таким выражением лица, как если бы объясняла чему-то очевидное. — Не важно, кто её преподаёт, результат тот же. Так что расслабься. — Она фыркнула, закидывая одну ногу на другую и откинувшись в кровати, как будто совершенно не волновалась о том, что только что рассказала.       Лоренс молча смерил её взглядом. Его глаза становились холоднее с каждой секундой, а сам он стоял в своём привычном, ледяном молчании, готовый, если понадобится, бросить несколько метких слов. Он был прекрасно осведомлён, что её маггловская медитация могла бы быть как хорошей, так и бесполезной, но ему не нравилось, как она с таким легкомыслием ко всему относилась.       — К сожалению, я не силён в окклюменции от слова совсем, ты же это знаешь, я не смогу проверить достоверность твоего заявления, — сказал он, его голос звучал сухо, как всегда. — Поэтому просто буду надеяться, что ты не записалась в предатели крови перед тем, как присоединиться к Волдеморту.       Анкея усмехнулась.       — Ах, сколько лет провести под крылом у тетушки Инес и так и не попросить её обучить тебя столь важному искусству... — драматично протянула она, делая паузу, как актриса на сцене, а её тон был полон высокомерия и лёгкого презрения. Лоренс не смог сдержать лёгкое закатывание глаз, но это лишь добавило младшей Делаж удовольствия. — Не боишься, что кто-то залезет к тебе в твои тёмные мысли, м? — её голос стал чуть более игривым, но в глазах всё равно скрывался вызов. — Признаюсь, мне и самой иногда хочется использовать легилименцию на тебе, чтобы узнать, что прячется за твоей угрюмой мордашкой, но, боюсь, воспитание не позволяет, — произнесла она с едва заметной улыбкой, пряча её за саркастической интонацией.       Лоренс не сдержал низкий вздох и буркнул в ответ:       — Воспитание, как же, — его губы искривились в саркастической усмешке, и он вновь посмотрел на сестру, хотя его взгляд стал немного мягче. — Думал, ты уже забыла свои чистокровные истоки. Похоже, мне стоит сказать тебе спасибо, что ты перестала тестировать на мне свои навыки, как в детстве.       Анкея хохотнула, довольная его реакцией. Всё-таки иногда приятно видеть, как даже такой холодный и сдержанный брат сдается под её игривыми подколами. И всё же, в его словах было нечто большее, чем просто защита собственной гордости.       — О, ты не знаешь, как мне было тяжело сдерживаться, — она подставила подбородок на ладонь, словно размышляя. — Ты был таким идеальным объектом для тренировки, Лоренс. Просто в некоторый момент я поняла, что твои мысли — не то, что стоит изучать. Это было бы, наверное, слишком скучно.       Лоренс пожал плечами.       — Ты права, ты права, — усмехнулся он, делая шаг к окну и снова глядя на падающий снег. — Ты всегда умела находить способ заставить меня поверить в то, что я самый скучный человек на свете.       Анкея засмеялась и взглянула на его профиль. В его словах, хоть и звучала ирония, было что-то, что заставляло её сердиться и одновременно чувствовать какое-то странное облегчение.       — Может быть, но ты всегда остаёшься таким… неизменным, — мягко проговорила она, после чего замолчала, ощущая, как атмосфера между ними становится чуть более лёгкой, чем раньше.       Старший Делаж покачал головой и внезапно направился к двери комнаты, снимая чары от подслушивания.       — Тебе надо отдохнуть после твоего перемещения, завтра будет очень важный день. Пожалуйста, подвергни себя словесной цензуре во время встречи с Тёмным Лордом, чтобы не наговорить глупостей, как ты умеешь. Хоть используй на себе Силенцио, хоть поднимай все свои окклюментные барьеры, если это поможет, главное — не опозорься. Лестрейндж отвечает за нас головой.       Прежде, чем Анкея успела буркнуть что-то в ответ, дверь за её братом закрылась. Неужели этот Лорд Волдеморт настолько страшен?       Девушка вздохнула и вновь откинулась на подушки, глядя на свои ладони.       «Десять. Я не сплю.»       Она потёрла лицо руками и начала готовиться ко сну.       Наконец, снова оказавшись в постели, Анкея прикрыла глаза сосредотачиваясь. Перед глазами снова возник силуэт её мамы, покрытой шрамами и кровью, нарочито повторяющий фразу «Не дай никому использовать себя, как использовали меня». Делаж сконцентрировалась на деталях.       Анкея снова погрузилась в воспоминания, вспоминая тот случай в Мексике. Как-то раз, в одном из шумных баров, она познакомилась с не-магом, который по непонятной причине оказался достаточно разговорчивым, несмотря на явную степень опьянения. Его странные повадки сразу привлекли её внимание: он то и дело смотрел на свои пальцы, будто их недостаточно для того, чтобы пересчитать, сколько напитков он уже выпил, или чтобы убедиться, что его рука не исчезнет в пустоте.       — Ты что, с ума сошел? — не выдержала Анкея, наблюдая за его невольными движениями. — Почему ты постоянно смотришь на руки, ты что, пальцы считаешь?       Не-маг, хихикая, с трудом собрал мысли и ответил, как будто это было самое очевидное на свете:       — Да нет, знаешь о такой штуке, как «осознанные сны»? Типа…сны…которые ты осознаёшь…       Увидив скептичный взгляд француженки, он продолжил:       — Сны, которые ты контролируешь…Можешь там…летать…общаться с разными людьми…ну или делать с ними ещё что получше, — он многозначительно подмигнул. — А то, что я считаю пальцы…ну, это как проверка реальности, типа. Каждый раз, когда ты смотришь на свои руки, ты должен себе задать вопрос: «Я сплю или нет?». Потому что во сне пальцев не десять…И это типа…входит в привычку даже во сне…и как только ты во сне осознаешь, что ты спишь, ты волен делать чё захочешь...Пробуй, но только не слишком часто, иначе реально можно сойти с ума.       Выслушав, на первый взгляд, поток бессмысленной чуши, Анкея зацепилась за фразу «общаться с разными людьми». Значило ли это, что она могла «призвать» свою мать во сне? На тот момент она даже не понимала, насколько эта идея могла быть значимой для неё. Она не думала, что это могло бы помочь, но сама мысль о возможности контролировать сон, о том, что сны — это не просто фантазии, а пространство для реальных встреч с теми, кто ушёл, казалась слишком привлекательной.       Тот вечер стал поворотным моментом. С того времени, когда она из раза в раз возвращалась в гостиницу на пути из одного города в другой, она стала фокусироваться на своих пальцах. Сначала это было странно и даже комично, но постепенно, с каждым днем, она вырабатывала привычку — считать пальцы каждый раз, когда осматривала свои руки. Её собственная жизнь казалась ей лабиринтом из случайных событий, но вот осознанные сны... они предлагали ей возможность выйти из этого лабиринта, возможно, снова увидеть мать, или хотя бы заглянуть в её мир.       Она пробовала снова и снова, надеясь, что, когда ей удастся осознать сон, она сможет встретиться с Тисой. Однако, как бы она ни пыталась, результат всегда был одинаковым: никаким.       Снов, с того момента, как ей в последний раз приснилась мать перед смерью, у неё не было вообще.       Ах, если бы Лоренс знал, чем она занимается, ещё и по совету не-мага. Повернувшись на бок, Анкея наконец уснула, пока её медальон грел ей грудь и надежды.