Осознанные сны

      

But you should know that I died slow Running through the halls of your haunted home And the toughest part is that we both know What to happened to you Why you're out on your own

Bleachers, «Merry Christmas, Please Don't Call»

      Девушка взглянула вниз на свои раскрытые ладони и пересчитала пальцы.       «Десять. Я не сплю.»       Загоревшие руки, покрытые шрамами, аккуратно смяли письмо, и девушка нервно закусила нижнюю губу, уставившись на фамильный герб на конверте. Она уже не помнила, когда в последний раз получала весточку от Лоренса — возможно, в Марокко, а может, ещё в Бразилии. Но точно помнила одно: любое письмо от брата несло в себе либо дурные вести, либо навязчивые предложения присоединиться к нему в какой-то очередной «великой борьбе».       На этот раз предложение выглядело ещё более абсурдным.       Лорд Волдеморт?       Анкея задумчиво перебирала письмо пальцами, прислоняясь спиной к каменной стене хижины, стоявшей в сердце небольшой индонезийской деревни. Слепящее солнце Явы жгло макушку, птичьи трели смешивались с запахом благовоний, и всё казалось слишком спокойным, слишком реальным — в отличие от слов её брата.       На лице девушки появилась ухмылка, которая больше смахивала на гримасу скептицизма или, скорее, боли.       — Ничему тебя жизнь не учит, — прошипела себе под нос Анкея, потирая переносицу. Брат, как всегда, не мог предложить ничего лучше.       «Ну да, наши родители погибли от рук одного тёмного волшебника, а теперь ты предлагаешь мне присоединиться к другому, на этот раз более радикальному британскому волшебнику с пафосным именем?» — проворчал недовольный внутренний голос.       Она едва удержалась от того, чтобы не расхохотаться.       Порт-ключ — слон из чистого золота — сияющий в лучах утреннего солнца, который она прислала старшему брату, когда была в Индии, лежал на плетёном ковре рядом с её босыми ногами. Его маленькие глаза, кажется, наблюдали за ней с лёгким укором, будто он был не просто статуэткой, а настоящим существом, готовым вмешаться в её мысли и поступки. Анкея вопросительно взглянула на него в ответ, пытаясь прогнать эти нелепые образы, и тут же поймала себя на мысли, что видит эмоции в глазах неодушевлённой фигурки. Она фыркнула, потирая переносицу от абсурдности ситуации.       Но осуждающий взгляд слоника не исчезал. Напротив, он становился всё более чётким, словно хотел сказать ей что-то важное, что она не могла понять. Она нахмурилась и принялась вертеть статуэтку в руках, ощущая тяжесть в ладонях, как будто слон был на самом деле живым и мог вот-вот заговорить. Иронично, что Лоренс решил использовать именно статуэтку из её путешествия для порт-ключа, учитывая, что все фигурки, которые она ему присылала, всегда должны были служить ему как бы напоминанием о том, по какой причине она, собственно, отправилась в это самое кругосветное турне.       «Не дай никому использовать себя, как использовали меня…» — проносилась в голове фраза из того рокового сна с мамой, которая уже стала девизом по жизни для Анкеи.       И вот теперь, её брат Лоренс, казавшийся всегда таким уверенным и рассудительным, предлагал ей использовать этот порт-ключ и просил её сделать то, чего она боялась больше всего: довериться человеку, чьи идеи об идеальном магическом мире, как Лоренса, были для неё в целом-то чужды. Он просил её присоединиться к очередному Тёмному Лорду, встать на путь, по которому шли их родители. Путь, который привёл к их гибели. Путь, который теперь её старший брат, похоже, выбрал, несмотря на всё, что произошло.       Но какой выбор стоял перед ней в этой нелепой ситуации с двумя стульями? Девушка отложила статуэтку в сторону и приподнялась с пола, с улыбкой вспоминая русскую поговорку, в которую её заботливо посвятил какой-то пьяный волшебник в одном кабаке во время её пребывания в Москве. Эта поговорка часто помогала ей в решении жизненных проблем. Как там было? «На одном — пики точёные, на другом…»       На первом стуле было полное игнорирование сей сомнительной авантюры, ошибка их родителей, повлекшая их гибель — слепое следование за Гриндевальдом, который как волчок крутился на политическом поле, меняя свою повестку как перчатки. Теперь колесо Сансары дало оборот, и на политическом поприще, в этот раз британском, решил взойти Лоренс, словно забыв о том, что сильным тёмным магам доверять не следует, как бы сладко те ни ворковали о «борьбе ради общего блага». Вспомнив перечисленные им в письме фамилии Лестрейнджа и Розье, которых её старший брат величал сторонниками некого Лорда Волдеморта, Анкея усмехнулась: видимо, не одно семейство Делаж вновь наступило на грабли.       Она могла бы проигнорировать письмо брата или написать что-то вроде: «Спасибо за приглашение, Лоренс, но я не хочу умирать молодой в борьбе за будущее страны в которой я никогда не была!», потом отправиться в очередную страну в поисках хоть какого-то очередного ритуала для связи с мёртвыми…       «Что, как обычно, не принесёт нужного результата» — ехидно подсказал ей внутренний голос.        В слух выругавшись от предательства собственного разума, Анкея поняла, что это не выход, ведь что, если с её братом тоже что-то случится, и её не будет рядом, чтобы защитить его или хотя бы узнать правду? Не хватало ещё одной таинственной смерти на семейном древе Делаж.       Оставался второй стул — принятие приглашения Лоренса. Девушка развернула небрежно скомканное письмо и быстро прошлась глазами по нему в поисках нужного отрывка. «Обещаю, что тут всё, как ты любишь — никакой бюрократии и сплошное погружение в магию и её изучение с вытекающими из этого частыми авантюрами» — гласила зацепившая её фраза.       Перспектива практиковать всё изученное ею годами ранее, находясь рядом с братом, конечно, несомненно радовала, особенно если ей гарантировалась хоть какая-то неприкосновенность от карающей силы в виде аврората магической Британии. Насколько Анкея помнила, Британия оставалась консервативной не только в плане превалирующих чистокровных традиций, где девушки могли выскакивать замуж сразу по окончании (а иногда и незадолго до) Хогвартса за своих кузенов, но и в плане подхода к изучению магии: практика тёмных искусств хоть и не была незаконной, но очень сильно порицалась обществом и министерством. Именно поэтому в начале своего многолетнего путешествия по миру младшая Делаж решила обойти Британию стороной — сомнительная, по её мнению, политика министерства сводила её шансы на поиск нужной литературы по тёмным ритуалам в Британии к нулю.       О каких «частых авантюрах» писал Лоренс в своём письме, она пока не понимала, но желание применения своих накопленных знаний и желание наконец-то воссоединиться с братом, хоть и при весьма странных обстоятельствах, да и в другой стране, немного брало верх. Анкея снова взглянула на письмо, сдерживая смешок. Всё-таки её брат знал на что давить: его предложение звучало как то, что она так любила: полное отсутствие правил и границ, только магия, авантюры и шанс, что её знания наконец-то окажутся в нужном месте, в нужное время. Она уже успела привыкнуть к мысли, что её жизнь — это не длинная дорога с чёткими остановками, а скорее стремительный поток, в который она прыгает, зная, что вода унесёт её туда, где нужно.       А что, если загадочная фигура новоиспечённого британского Тёмного Лорда окажется тем самым недостающим звеном, которое поможет в разгадке тайны семейной трагедии Делаж? Что, если этот волшебник действительно в разы сильнее ныне заточенного Гриндевальда, и наличие у него странного и пафосного французского имени — «vol de mor», связывающее Анкею с её родиной, — это своеобразный знак, который она так давно ждала?       Анкея прыснула от цепочки своих мыслей и, закрыв глаза, покачала головой. Сколько бы она ни смеялась над своей склонностью видеть знаки и символы там, где их не было, факт оставался фактом — сердце уже приняло решение. Голова, конечно, ещё пыталась сопротивляться, подсовывая ей тысячу аргументов против, но что-то в ней, что-то глубоко внутри — то, что толкало её отправиться в Бразилию, Марокко, Индию, СССР, на Яву и в другие уголки света — уже знало ответ.       Анкея приоткрыла один глаз, снова бросив взгляд на золотого слоника, а затем скользнула взглядом по лежащему рядом письму, которое уже успело потерять форму от её нервного сжимания. Внутри разливалась привычная дрожь предвкушения — тот самый сладкий, почти головокружительный прилив адреналина, который всегда появлялся перед новой страной, перед практикой нового ритуала. Она знала это чувство слишком хорошо. Оно всегда предупреждало: «Ты снова бросаешь вызов себе». Девушка откинулась на каменную стену и вновь закрыла глаза: от переизбытка мыслей и эмоций закружилась голова.       Вдох. Выдох. Осознать мысли, действия — как учил йогин. Поднять ментальные барьеры.       Наконец-то она чувствовала, что её кровь кипит. Последние месяцы на Яве были слишком тихими, слишком созерцательными, даже если она сама выбрала это место, чтобы отточить окклюменцию и подступиться к новым ритуалам. Но она уже чувствовала, как пальцы чешутся от бездействия. Сколько можно медитировать и разговаривать с духами, которые не спешат отвечать?       Кажется, она выбирает второй стул, и пока не понятно, с пиками он или…       Анкея оттолкнулась от стены и поднялась на ноги, ощущая, как напряжение в теле сменяется возбуждением. Тёплая земля под босыми ногами казалась слишком реальной, почти цепляющей, словно хотела удержать её в этом солнечном раю. Но она уже приняла решение. Ява останется позади, как и многие другие места. Её взгляд упал на небольшой деревянный сундук в углу. Он был потрёпанным и потускневшим, как будто пережил вместе с ней все путешествия, но именно в нём хранились её находки. Подойдя к сундуку, Анкея провела пальцами по крышке, задержавшись на вырезанных в древесине рунах, обеспечивающих неприкосновенность содержимого сундука.       Старинный кинжал с исцарапанным лезвием и рукоятью, инкрустированной ониксом, сверкнул на столе. В Марокко торговец заклинался, что оружие проклято, но Анкея лишь фыркнула и выторговала его за треть цены. Она подняла его на свет, и, полоснув по и так изрезанной ладони, поднесла руку с капающей кровью к сундуку — тот моментально открылся. Писк старых петель прозвучал в тишине хижины, словно вздох её прошлого. Глубокий аромат магических трав и пыли поднялся изнутри, щекоча ноздри. Каждый предмет в сундуке был частью её истории: свидетельства тех безумных ночей, когда она проводила ритуалы на грани дозволенного; напоминания о людях, которых она встречала, и знаниях, которые впитывала, словно губка. Талисманы, амулеты, несколько свитков с рунамии, обёрнутых в плотную ткань, маленький стеклянный флакончик с тёмно-красной жидкостью, светящейся в полутьме сундука — крововосполняющее зелье, которое стало ей постоянным компаньоном. Дальше пошли какие-то артефакты из Индии, африканские обереги и её старый медальон, с которым она никогда не расставалась.       Анкея смотрела на него пару секунд дольше обычного, перебирая пальцами холодную цепочку. Украшение было связано с её матерью Тисой и после её смерти перешло к ней в наследство. Круглый, чуть выпуклый, медальон был выполнен из лёгкого золота, которое уже потеряло свой первоначальный блеск, покрывшись патиной времени. В центре находился изображённый феникс — его крылья, распростёртые небесах, были изящно вырезаны, каждое перо словно было выполнено отдельным штрихом, напоминающим языки пламени, которые устремлялись ввысь. На груди, будто сердце феникса, красовался маленький рубин. Камень, темно-красный и глубокий, ловил свет, придавая всей поверхности медальона особое свечение. Рубин был идеально огранён, его грани отражали свет, придавая ему живую, почти пульсирующую глубину. Казалось, что он мог быть больше, чем просто драгоценностью — это был взгляд в какую-то неизведанную тьму, как если бы камень хранил в себе давно забытые тайны.       Возможно, так оно и было, как ей казалось раньше, потому что на обратной стороне красовалась осторожно высеченная надпись «In flammis renascitur, ubi vita accipit finem». Её Анкея расшифровала сразу же после похорон родителей, как только медальон попал ей в руки, думая, что надпись связана с тем, что хотела сказать ей мама, но получив после перевода загадочное «В пламени возрождается, где жизнь находит свой конец», девушка отбросила эту идею. Ведь если бы медальон был каким-то сильным артефактом, Гриндевальд скорее всего забрал бы его в свое владение, да и многочисленные заклинания проявления не показывали никакого магического поля у украшения, поэтому Анкея сделала вывод, что медальон — обычная семейная реликвия, ставшая драгоценной для её мамы исключительно по причине возраста камня.       По краям медальона, тонкими линиями, тянулись орнаменты — крошечные древние руны, которые Анкея самостоятельно нанесла на ободок. Девушка поднялась с корточек и подошла к зеркалу, держа в руке цепочку с фениксом, скидывая на пол с себя льняную тунику. Она окинула взглядом свое теперь обнажённое тело: загоревшую, после нескольких лет странствия по странам Африки и Азии, кожу, некогда бывшую бледной, украшали мириады шрамов разных цветов.       Шрамы на её руках были густыми и беспорядочными, белые полосы пересекались с красными, почти багровыми пятнами, которые были свежими, напоминающими о недавно проведённых ритуалах. Особенно яркими были шрамы вдоль её вен и на бёдрах: иногда ритуалы требовали огромного количества крови, поэтому постоянное взятие крови из этих участков не давало шрамам времени затянуться. Эти шрамы тянулись длинными линиями, словно нитями, иногда разбиваясь на более мелкие, искривлённые полоски, подобно следам, оставленным пальцами, рисующими что-то на песке. Некоторые шрамы отдавали серебристым блеском, словно выцветшие с годами, другие, на её запястьях и ладонях, оставались яркими и бурными — следы от самых частых практик, ведь эти участки были наиболее удобны для малых ритуалов, требующих быстрой работы.       Анкея аккуратно провела фалангами пальцев по оголённой коже от рёбер к правому бедру, ощущая знакомую текстуру. Вдоль красных полос её пальцы скользили по побелевшим растяжкам — свежим, ярким напоминаниям о её скудном питании во время Випассаны в Индии и последующем обжорстве у знакомого волшебника в китайской деревне. Эти растяжки пересекались с белыми, гладкими линиями, напоминающими её физические ограничения, моменты, когда тело не успевало адаптироваться, а привычки менялись под натиском внешних обстоятельств.       Со вздохом она подняла взгляд, и её собственное отражение взглянуло на неё в ответ — устало, насмешливо, словно обвиняя. Но взгляд приковывало не выражение лица, а сами глаза — явное и опасное напоминание о том, в какие дебри тёмных искусств она окунулась полгода назад, пытаясь в очередной раз связаться с душой умершей матери. Янтарно-зелёный цвет сохранился лишь у правого глаза, всё ещё яркого и живого, как лесной мох, залитый солнечным светом. Он мерцал, как всегда, тёплым огнём, в котором ещё жила её прежняя сущность: свободолюбивая, искренняя, дерзкая.       Но левый глаз... Левый глаз был другим. Радужка, когда-то одинаково сияющая, теперь превратилась в алый, насыщенный цвет, напоминающий рубин в медальоне, который она всё ещё жадно сжимала в руке. Цвет радужки был глубоким, неестественным, словно пропитавшимся тёмной магией, что теперь текла по её венам буквально. Этот глаз не просто изменил оттенок — он словно горел изнутри, будто в нём тлели угли давно потухшего костра.       Сеточка тонких капилляров, невидимых при обычном свете, подкрашивала белок глаза в розоватый оттенок, как будто сам орган изо всех сил пытался изгнать скопившуюся в нём силу — тщетно. Левый глаз выделялся так, что на него невозможно было не смотреть: слишком живой, слишком пугающий, слишком магический, как кровавый символ чего-то, что никогда не должно было быть нарушено. Иногда он казался даже больше правого, словно поглощал нечто большее, чем её душа могла выдержать.       Анкея, криво усмехнувшись, чуть склонила голову, рассматривая себя как чужую. В сочетании с её загорелой кожей, мириадами шрамов и русыми, слегка пожелтевшими от солёной воды Индийского океана, прядями волос её лицо сейчас походило на маску — неестественную и пугающую. Один глаз светился жизнью и теплом, второй — словно обещал пламя и разрушение.       — Красавица, — хрипло пробормотала она с ухмылкой, поднося медальон к лицу так близко, что рубин в его центре отразился в алом глазу. На миг граница между камнем и глазом стёрлась, будто они были частью одной и той же силы. Глубокий алый свет, струящийся из обеих глубин, казалось, переливался и пульсировал, как кровеносные сосуды, в которых текла тёмная магия.       Анкея оторвала взгляд от зеркала и вновь сосредоточилась на рунах, покрывавших медальон, на его гладкой, чуть тёплой поверхности. Всё-таки не зря она додумалась сделать это — небольшая уловка, немного косметической магии, и никакой лишней жалости со стороны окружающих. Никаких изумлённых взглядов или шёпотов за спиной.       «Незачем чувствительным британцам видеть таких женщин, как ты», — промурлыкал её ехидный внутренний голос, полным яда и насмешки. Анкея улыбнулась ему в ответ, подавляя тихий смешок. Как бы она ни пыталась держать оборону перед собственными мыслями, на этот раз голос в голове был прав.       С быстрым, отточенным движением руки она накинула цепочку с фениксом себе на шею. Холод металла и вес медальона на груди всегда приносили ей странное успокоение, будто тяжесть этого украшения сдерживала её магию. В зеркале она наблюдала, как по коже пробежало едва заметное мерцание. Шрамы, ещё мгновение назад перечёркивающие её тело тысячами белых и красных следов, начали тускнеть и исчезать, словно кто-то медленно стирал их пальцами. Ладони, только что усеянные свежими линиями, вновь стали гладкими и чистыми. Спина, плечи, бёдра — всё вернулось к своему привычному, почти идеальному виду.       Последним изменился её левый глаз. Янтарно-зелёный оттенок вернулся мягким, приглушённым светом, как солнечный луч, пробивающийся сквозь листву. Прежний алый отблеск угас, будто кто-то задул внутри него свечу, оставив лишь спокойную глубину лесного цвета. Всё выглядело так естественно, так по-человечески, что в иной момент она могла бы поверить, будто все её шрамы и уродства — лишь дурной сон.       Анкея поправила цепочку, позволив медальону свободно упасть на грудь, и ухмыльнулась отражению. Теперь она выглядела идеально — такой, какой британцы и впрямь любили видеть женщин: ухоженной, красивой, безупречной. Никто и не догадается, что под этой идеальной оболочкой скрывается тело, изорванное в клочья магией, ритуалами и её собственной целью, понятной только для неё и Лоренса.       Когда она сменила льняную тунику на такого же материала белые брюки в пол и рубашку, её взгляд снова упал на сундук, стоявший в углу комнаты, всё ещё массивный и неподъёмный, несмотря на свой затхлый вид. Сделав шаг вперёд, она вытянула руку и с лёгкостью начертила в воздухе пару стремительных пасов пальцами. Магия откликнулась сразу, словно соскучившись по приказу — сундук дёрнулся и вздрогнул, окутываясь серебристым свечением. Гравированные руны на его крышке вспыхнули тусклым огнём, будто подтверждая её право на эту силу. Постепенно громоздкий деревянный ящик начал сжиматься, сморщиваясь, как бумага в пламени. Через несколько секунд он превратился в крошечный предмет, не больше напёрстка, всё ещё украшенный миниатюрными символами по бокам. Анкея наклонилась и аккуратно подняла его двумя пальцами. Вес остался прежним — тяжёлым, как её собственное прошлое, которое она намеренно тащила за собой сквозь страны и континенты. Её губы изогнулись в лукавой улыбке, кладя «багаж» к себе в карман брюк.       Подобрав свою палочку и золотую статуэтку слона, что отправил ей Лоренс, она быстро написала записку хозяину-не-магу дома, которая гласила, что она «по непредвиденным обстоятельствам решила вернуться на родину», оставила пару сотен рупий на столе, а затем вновь глянула на свои пальцы.       «Десять. Я не сплю.»       Сделав глубокий вдох и зажмурив глаза, она активировала порт-ключ.