Чужие среди своих

Тареата, северо-западный пригород Берингара,

недалеко от поселения Литтл Роу,

штаб-квартира сопротивления

октябрь, 829г.

Астигар прицелился, выдохнул и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, и через пару секунд пуля с характерным грохотом врезалась в деревянную мишень в нескольких метрах от Астигара. Он опустил руку, сильнее сжав пистолет и присмотрелся к своей мишени. Пуля попала в восьмой круг, до десятки оставалось еще два круга. Он тихо, но недовольно выругался. Этого было недостаточно. По правую от него сторону стоял Эмерис, следом за Эмерисом еще несколько людей, работавших на Ричарда Ламмерта. Напротив каждого и каждой стояла деревянная мишень, уже продырявленная несколько раз. Выстрелы не стихали ни на секунду. Вокруг простирался лес, и только один дом располагался на много километров рядом. Дом был выкуплен Ричардом на деньги, предоставленные состоятельными аристократами, занявшими сторону сопротивления. Таких домов по всей Тареате было двенадцать, насколько знал Астигар, и еще примерно столько же квартир в разных городах. Время от времени присоединившиеся к Ричарду люди приезжали сюда тренироваться: учились стрелять, драться, изучали истории возникновения сопротивлений по всеми миру, свержения власти, вторжения одной страны на территорию другой, гражданских войн и оппозиций. В общем, все, разделяющие желания Ричарда, готовились, как могли, но никто не знал, к чему именно следовало готовиться. Астигар снова прицелился и выстрелил. Пуля попала сверху на границе шестого и седьмого дисков. И Астигар выругался громче. — Ты хорошо справляешься, — спокойно произнес Эмерис, улыбаясь и неотрывно смотря на Астигара. Сам Эмерис стрелял не очень хорошо, а драться вовсе не умел и на удивление даже для самого себя упорно отказывался учиться до последнего, считая, что большинство проблем можно решить словами. Астигар всегда был другого мнения, но они редко спорили по этому поводу или любому другому. Смотря на мишень Астигара и после на свою, Эмерис мог только по-доброму усмехаться. Его пули редко попадали ближе семерок, сколько бы они ни старался. Но, если быть честным, огнестрельное оружие вызывало в нем неприятный трепет и липкое отторжение. Держать в руках пистолет было неприятно, как и ощущать на коже гладкий прохладный металл.Это вводило в напряжение, которого Эмерис пытался избегать. И находиться здесь, в одной из штаб-квартир Ричарда, ему вовсе не улыбалось, но еще больше ему не улыбалось отпускать Астигара одного. — Я справляюсь ужасно, ты только посмотри на это, — ответил Астигар немного раздраженно и махнул в сторону мишени, а потом рявкнул еще более недовольно: — По десятке попал только дважды из десяти. Раздражение и злость Астигара всегда ощущались нервным дребезжанием, таким назойливым, что хотелось спрятаться где угодно, лишь бы не ощущать, как внутри все натягивалось до предела и было готова лопнуть в любой момент. Эмерис редко применял магию разума по отношению к Астигару и в целом по отношению к близким, но родных и любимых он знал слишком хорошо, а потому магия разума была не нужна, чтобы уловить малейшие изменения. Эмпатия никогда не притуплялась, вне зависимости от состояния Эмериса, вне зависимости от внешних событий. — Прости, — вдруг выпалил Астигар. — Я имею в виду, что для себя я справляюсь ужасно, — пояснил он немного виновато, бегло глянув на соседнюю со своей мишень. Он всегда знал, что Эмерису не нравилось быть здесь и заниматься тем, чем они занимались. Астигару это не нравилось тоже. Он бы предпочел никогда не брать в руки оружие, никогда не учиться драться и правильно бить, если бы сейчас позволяла ситуация и если бы в прошлом Герхард не отправил его на обучение в военную академию. Укол вины воткнулся в сердце, и Астигар быстро положил пистолет на небольшой столик рядом, где лежали запасные магазины. Он протер ладони друг о друга, пытаясь избавиться от жесткого ствола пистолета в руках. — Я знаю, что ты имел в виду, — ответил Эмерис. — И я тоже говорю о тебе. Ты прекрасно стреляешь, а если не будешь сильно себя загонять, то начнешь стрелять еще лучше. И, давай честно, меня и половину здесь присутствующих ты уделаешь с легкостью. И не смей со мной спорить, — усмехнулся Эмерис. Астигар невольно улыбнулся от такой откровенности, будто бы не верил ни единому слову, хотя они оба знали, что это правда. Принимать комплименты и похвалу всегда было сложно, даже если ему не пытались сделать комплимент, даже если говорили правду, даже если это говорил Эмерис, знающий все его слабости. Хотелось ответить, что все это абсолютная случайность, что на самом деле Астигар не стрелял так хорошо, как говорил Эмерис, но он чудом остановил себя и просто промолчал. А после поднял руки в сдающемся жесте, соглашаясь. — Ладно, убедил, — примирительно ответил Астигар, хотя внутренней убежденности совершенно не чувствовал. Выстрелы раздавались один за другим. Чуть поодаль кто-то устроил спарринг: на небольшом поле прямо перед двухэтажном домом организовалось несколько тренирующихся пар, и оттуда то и дело доносились вскрики и ругань. Эмерис и Астигар переглянулись. В штаб-квартире они были с раннего утра и от тренировок прервались только один раз, чтобы позавтракать. Тело приятно ныло и требовало немного отдыха. Эмерис тоже отложил пистолет и потянулся, разминая спину. Позади снова раздались выстрелы. — Сделаем перерыв? — предложил Эмерис. Астигар хотел отказаться: он сделал недостаточно, чтобы устраивать перерыв, он не заслужил делать перерыв, а несколько часов тренировок не были достаточным показателем, чтобы разрешить себе отдохнуть. В груди неприятно заныло, отрицательный ответ почти сорвался с его губ, но он вовремя прикусил язык. Эмерис смотрел на него выжидающе и по-доброму, так, как мог смотреть только Эмерис в моменты, когда Астигар опять начинал загонять себя в ловушку, где все имели право ценить себя, кроме самого Астигара. — Сделаем! — послышался задорный и знакомый голос, а через секунду рядом с ними возник Азариас. Он был на полголовы ниже Астигара, имел такие же темные волнистые волосы, но в несколько раз короче, они едва прикрывали уши и со стороны выглядели очень растрепанными. Азариас это называл «творческим беспорядком», хотя творчеством не занимался. Лицо вне зависимости от его выражения казалось добрым и мягким, а светлые серо-голубые глаза всегда притягивали внимание то ли из-за почти прозрачного цвета, то ли из-за очень длинных ресниц. Расстегнув первые две пуговицы рубашки, Азариас закатал рукава и тоже потянулся. Потом широко улыбнулся и сказал: — Мы тут торчим чуть ли не с рассвета, я устал. Ощущение, как будто Ричард хочет, чтобы мы все откинулись еще до того, как Форта проникнет в Тареату. — Его слова совершенно не вязались с тем, что он говорил, интонация была слишком спокойной, а фраза — слишком давящей. — Я бы еще добавил, что мы даже не уверены в том, что все это, — начал Эмерис и окинул рукой мишени и самодельные площадки для спаррингов, — нам как-то пригодится. Может, нам не придется стрелять и сражаться с кем-то, — чуть тише добавил он скорее для собственного успокоения, нежели потому что действительно так думал. — Не начинайте снова, вы оба невыносимы, — парировал Астигар, но продолжать не стал, решив, что серьезные разговоры сейчас вынести не сможет никто из них, включая Астигара. Азариас ловко обогнул Астигара и быстро направился к деревьям, не оборачиваясь. Сбоку к ремню у него была пристегнута кобура, из которой торчал пистолет. Астигар задержал внимание на оружие, а несколькими секундами позже они с Эмерисом одновременно направились следом. Солнце уже вовсю светило, но в октябре в Тареате уже не было жарко. Азариас прошел мимо деревьев, коснулся нижних ветвей, остановился около одного дерева и аккуратно присел под ним, притянув колени к себе. Эмерис прислонился плечом к соседнему дереву и заметил, как из ближайших кустов показалась лисья голова. Лиса повела носом, сделала шаг вперед, но тут же остановилась, настороженно смотря на Азариаса. — Твоя подруга пришла, — усмехнулся Эмерис, обернувшись на Астигара. Лиса в тот же миг вернулась обратно в кусты, а Астигар наоборот — подошел ближе, опустился на колени перед кустом и произнес: — Привет, Синди. — Он улыбнулся и протянул к ней раскрытую ладонь. — Не бойся, они тебя не тронут, — произнес он, когда понял, что лиса не торопилась снова показываться. Первый раз она вышла к дому около двух месяцев назад, когда учеба в университете еще не началась и он мог оставаться здесь на ночь или даже на несколько дней. Тогда в этой штаб-квартире было немного людей, а около мишеней и вовсе был только один Астигар. Он заметил, как недалеко мелькнул рыжий хвост, и врожденная любовь к животным заставила его пойти следом. Выходить к нему лиса не захотела, поэтому он вернулся в дом, взял немного еды и положил в те кусты, в которых она сейчас пряталась. На то, чтобы выманить ее, Астигару потребовалось три дня. На то, чтобы она дала к себе прикоснуться — еще три. И еще через три дня он дал ей имя Синди, потому что она была похожа на Синди и никакое другое имя ей бы не подошло. По крайней мере так он сказал Эмерису, когда решил познакомить его с лисой, которую на регулярной основе подкармливал. — Синди? Давно ты дал ей имя? — с долей удивления спросил Азариас, внимательно наблюдая за Астигаром. — Да, еще летом, — тихо ответил Астигар, даже не повернувшись. — Принесешь что-нибудь поесть? Для Синди, — уточнил он на всякий случай, хотя это было и так понятно. — Но почему Синди? Почему не Клара? Она больше похожа на Клару, — убежденно возразил Азариас, но с земли поднялся и не спеша направился к дому. Прошел мимо Эмериса, хлопнул того по плечу и произнес: — Скоро вернусь. Тем временем лиса вылезла из кустов и понюхала раскрытую ладонь Астигара, ткнулась в нее носом и один раз лизнула, а после подставила щеку, чтобы ее почесали. И Астигар почесал, наблюдая, как лиса довольно фырчит и щурится. — Будешь Кларой? — тихо спросил он, и лиса вдруг отстранилась и прикусила его палец, а потом снова подставила щеку. Астигар только улыбнулся немного грустно. — Ладно, понял, Синди тебе нравится больше, — и он рассмеялся. Эмерис тихо рассмеялся вместе с ним и медленно подошел ближе, остановившись прямо за спиной у Астигара. Он смотрел, как Астигар гладил лису и как лиса доверялась ему. Чувствовал, как внутри Астигаравсе успокаивалось и как тревога, непроходящая уже очень давно и маячившая рядом круглые сутки, сдавалась и позволяла. И тем ценнее были эти моменты, когда не было ничего, что могло бы отвлечь, помешать, напомнить о том, что уже случилось, и о том, что только должно было случиться. Эмерис улыбался и успокаивался сам. Ветви кустов зашевелились, хотя ветра не было. Астигар коснулся лисы второй рукой и погладил ее пушистый, мягкий бок. Лиса замерла, ее темные глаза на мгновение сверкнули и так же потухли. В эту секунду глаза сверкнули и у Астигара, и по телу расползлось приятное, особенное тепло, то тепло, которое не мог подарить ни один человек, даже Эмерис. И это тепло погружало в приятное, особенное спокойствие, позволяющее быть собой. Такие тепло и спокойствие появлялось в редкие моменты, когда магия высвобождалась и обретала свободу. Лиса махнула хвостом и вмиг забралась Астигару на колени. Листья на деревьях зашелестели. Эмерис присел рядом по левую от Астигара сторону и положил руку ему на спину. Лиса зафырчала громче. Астигар продолжал ее чесать. — Он ничего не сделал, — тихо сказал Астигар. Его руки замерли, но почти сразу он снова начал гладить лису. Эмерис не сразу понял, о ком говорил Астигар. Он уже собирался спросить, но Астигар сам продолжил: — Адонис точно сдал меня ему. Он бы не упустил возможности рассказать о таком, так что я не сомневаюсь, что Герхард знает. Но прошла уже слишком много времени, а Герхард не сказал мне ни слова по этому поводу. Говорил Астигар спокойно, даже равнодушно, но Эмерис знал, что таким отстраненным Астигар становился часто, когда испытывал тревогу. Эмерис погладил Астигара по спине. Он мог понять тревогу Астигара, напряжение, которое тот испытывал постоянно, находясь дома, нежелание возвращаться домой, ненависть к Герхарду, что угодно, мог испытывать сочувствие или злость, мог обнимать, целовать, ласкать, мог заставлять забыться, мог отвлечь. Но ни за что и никогда Эмерис не смог бы представить себя на месте Астигара, даже со всей присущей ему эмпатией, даже с магией разума, даже если бы научился читать мысли. Что такое жить с отцом, который регулярно избивал и свою жену, и своих детей, Эмерису не понять никогда. Для него это было страшной историей, от которой хотелось защитить Астигара и в идеале еще Азариаса. И потому он молчал и ждал, что Астигар скажет дальше. — Проблема в том, что я не знаю, что ждать. И когда ждать. Каждый раз, когда я прихожу домой, думаю, случиться ли что-нибудь сейчас или у меня есть еще один свободный вечер, — наконец, произнес Астигар. Лиса привстала на задние лапы, а передними уперлась ему в грудь. Ее глаза снова на мгновение сверкнули, его глаза сверкнули в ответ. Эмерис невольно залюбовался этим и еще несколько секунд, не моргая, смотрел на уже потухшие глаза Астигара. — Но он ведь не будет делать того же, что делал с тобой раньше?.. — аккуратно то ли спросил, то ли сказал Эмерис. Астигар качнул головой и слабо, но грустно улыбнулся. Нет, того же, что Герхард делал, когда ему было пять или десять, или пятнадцать, он делать точно не будет, но это совершенно не отменяло всего остального, на что Герхард был способен. Астигар повернулся к Эмерису и слишком легко ответил: — Мое матери было тридцать три, когда он столкнул ее с лестницы у меня на глазах. И пожал плечами. Так, словно это была самая обыденная, самая простая вещь, которая могла случиться в жизни каждого ребенка: отец сталкивает с лестницы мать на глазах у десятилетнего сына. Подумаешь, какая ерунда, всего лишь лестница, всего лишь переломанные кости, всего лишь потеря возможности ходить, всего лишь удар головой, всего лишь кровь, всего лишь потеря рассудка. Всего лишь. Астигар всего лишь лишился единственного взрослого человека, который проявлял к нему доброту и хотя бы пытался защитить, когда ему было десять, а Азариасу — шесть. С его слов это звучало рутиной. И тем сильнее пугало Эмериса. — На, корми свою Синди, — раздался голос Азариаса, который появился словно из ниоткуда. Они забыли, что Астигар оправил его за едой для лисы. Напряжение резко отступило. Или просто распределилось на троих, а не на двоих, и от того стало легче. Эмерис сел на землю и погладил лису, которая вдруг зарычала, и он отнял руку, чтобы не злить ее. Астигар засмеялся и взял у Азариаса небольшую тарелку с мелко нарезанной курицей. — Синди, ты смотри, что тебе принесли, — с улыбкой произнес Астигар и поставил тарелку на землю, а потом осторожно снял лису с колен и поставил напротив еды, будто бы она сама не нашла еду и не слезла с него. Лиса вильнула хвостом, как собака, и принюхалась, а потом начала есть. Эмерис почувствовал на себе внимательный взгляд и повернулся к Азариасу, который неотрывно смотрел на него, будто хотел что-то сказать, но не решался в присутствии Астигара. Азариас открыл рот, но в итоге только бегло быстро улыбнулся и отрицательно мотнул головой. Эмерису показалось, что он слышал их с Астигаром разговор, но не понимал, с какого именно момента и почему сам Эмерис не почувствовал его присутствия. Может быть, реакция Азариаса только казалась странной, может быть, Эмерис все выдумал только что. — Оголодала твоя Синди, походу, — произнес Азариас, сверху глянув на лису. — Может, все-таки назовем ее Кларой?