Чужие среди своих

Тареата, г.Берингар,

особняк Латгердисов

сентябрь, 829г.

— Астигар рылся в твоих ящиках, вскрыл все твои письма и, возможно, что-то выкрал. Слова слетели с губ очень легко и быстро, Адонис едва ли усомнился в правильности собственного решения. Он никогда не раздумывал особенно долго перед тем, как сказать что-то отцу, особенно если это «что-то» касалось Астигара, реже — Азариаса. Он сидел с идеально прямо спиной и вздернутым подбородком на мягком, удобном диване в кабинете Герхарда и ждал ответа. Ждал терпеливо, не торопя и ничего больше не произнося вслух, хотя всей душой жаждал услышать жесткий, уверенный ответ. С раннего детства Адонис крепко запомнил одну простую вещь: быть таким, как Астигар, — плохо. Отец ненавидел Астигара, отец никогда ничего не прощал Астигару, отец всегда требовал от Астигара невыполнимого. И, смотря на это целых шестнадцать лет, Адонис выучился быть непохожим на Астигара, смотреть свысока на Астигара, презирать Астигара. Едва ли он знал, что можно было иначе. Отец долго молчал, но это молчание вовсе не напрягало Адониса. За годы он привык, что порой отцу требовалось время на раздумья перед тем, как ответить, и Адонис терпеливо ждал. Ладони вспотели, он неслышно вытер их о колени и снова замер. Из коридора послышались торопливые шаги, но они вскоре стихли — это скорее всего кто-то из служанок прошла мимо. Прошло еще несколько секунд, после которых отец потянулся к верхнему ящику стола, выдвинул его и посмотрел внутрь. Вытащил стопку документов, положил перед собой и снова залез в ящик. Сидя на диване, Адонис не видел, что именно он делал, но вскоре отец втащил несколько распечатанных конвертов и продемонстрировал их Адонису, будто бы спрашивая, эти ли письма читал Астигар. Адонис уверенно кивнул и только после этого присмотрелся к конвертам. Поднялся с дивана и приблизился к столу отца. А потом еще раз кивнул. — Да, эти. Вообще-то прошлой ночью, когда он случайно услышал странные звуки и из любопытства вышел из своей спальни, думая, что увидит нерадивую служанку, которая что-то забыла сделать, Адонис не рассчитывал заметить приоткрытую дверь в кабинет отца и, тем более, не рассчитывал увидеть внутри Астигара. Он не рискнул приближаться к нему, не рискнул уточнять, что именно делал Астигар, кроме как доставал письма и читал. Их с Астигаром отношения никогда не были даже нейтральными, и, если было возможно, Астигар старался его избегать, а Адонис лишний раз предпочитал не лезть, чтобы не злить отца, но никогда не упускал возможности поступить правильно. Отец кивнул в знак того, что услышал Адониса, и стал перебирать письма. Он смотрел на конверты и медленно один за другим откладывал их на стол. Когда в его руках осталось меньше половины, он поднял взгляд на по-прежнему ждущего Адониса и спросил: — Что именно ты видел? Голос звучал сухо и требовательно, и Адониса пробрала мелкая дрожь. Он еще сильнее выпрямил спину, выпрямил так, что она начала затекать ровно через три секунды, и Адонис немного расслабился, сев поудобнее. Затекла не только спина, но и ноги, которыми он старался не шевелить. Вопрос отца отчего-то удивил: то ли своей сухостью, то ли требовательностью, хотя таким тоном отец разговаривал всегда и со всеми. И все же что-то в голосе отца Адониса настораживало. — В два-три часа ночи Астигар сидел за твоим столом и перебирал все документы, папки, но больше внимания он уделил письмам, которые ты держишь в руках. Не знаю, прочитал ли он все, но, судя по его виду, настроен он был решительно, — ответил Адонис и тут же поправил идеально лежащие волосы, хотя поправлять было нечего. Он пытался вспомнить что-то особенное бросающееся в глаза, что-то, что могло быть полезно отцу, что-то, что могло навредить Астигару сильнее, но в голову ничего не шло. Стиснув зубы, Адонис склонил голову чуть в бок, чтобы лучше видеть отца, но сам остался в прежнем положении. Хотелось размять ноги и спину, но он старался не двигаться лишний раз. В конце концов, Адонис переложил руки. — Все письма на месте, — сказал отец, и Адонису на мгновение показалось, что темные, жестокие глаза стали еще темнее и еще жестче. — Спасибо, что сказал. Ты можешь идти, — добавил он после того, как понял, что Адонис не пошевелился. Услышав последнюю фразу, Адонис вздрогнул. Отец убрал конверты обратно в ящик и откинулся на спинку кресла. Адонис все еще не поднимался и не спешил покинуть отцовский кабинет, будто ждал чего-то, но сам не мог понять, чего именно. Он нахмурился, сжал губы в тонкую полоску и приподнял голову. Руки невольно сжались в кулаки и тут же разжались. — Ты можешь идти, — раздраженно повторил отец. Адонис знал, что злить отца не стоит. Адонис знал, что не выполнять приказы и требования отца было не самым лучшим решением, за много лет Адонис насмотрелся на то, что случалось, если отца не слушались сыновья или жена. И он заставил себя подняться на ноги. Голени приятно закололо, и Адонис неслышно выдохнул. Оказавшись у двери, Адонис вдруг обернулся. — Отец, — позвал он и тут же поправился: — Сэр. Отец поднял на него недовольный взгляд, прищурился и выжидающе посмотрел, но сам ничего не сказал. Адонис сглотнул и все же спросил: — Что вы собираетесь делать? К чему именно относился вопрос, Адонис не уточнял и считал, что это излишне, но отец лишь отодвинулся на кресле назад, закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди. В такой позе он выглядел еще более жестоким, чем всегда казался Адонису, и по спине снова прошлась неприятная холодная волна дрожи. Отец никогда не поднимал на него руку, но Адонис никогда не чувствовал себя на сто процентов в безопасности рядом с отцом. И все же продолжал из раза в раз выбирать его сторону. — С Астигаром, — несколько секунд спустя хрипло уточнил Адонис и тут же откашлялся. Лучше бы не уточнял. Взгляд отца стал ледяным и непробиваемым. Адонис положил ладонь на дверную ручку и уже хотел попрощаться и выйти, как отец ответил: — Я не собираюсь отчитываться перед тобой за свои действия. Я сказал, ты можешь идти. Адонис поспешно кивнул. — Прошу прощения, сэр. До свидания, сэр. И тут же вышел из кабинета отца, закрыв дверь. Отец был прав: он не был обязан отчитываться перед младшим сыном за сови действия, и со стороны Адониса было крайне нагло спрашивать об этом. Мысленно Адонис дал себе пощечину за такой необдуманный поступок. В следующий раз нужно думать, прежде чем говорить.