
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
I'm not holy, I'm alive
Какие пороки скрывает чёрная сутана и есть ли добродетель в ведьминских глазах владелицы картинной галереи? Инквизитор и еретичка столкнутся под солнцем Марселя, а значит - противостояние неизбежно. Главный вопрос – чью веру будут подвергать сомнению? Как много надо согрешить, чтобы обрести свой рай на земле? Возможна ли индульгенция в любви, а кого предадут анафеме? Что шепчет она во время исповеди? Напишет ли он свой "Молот Ведьм" или станет серым кардиналом?
Примечания
Не волнуйтесь. Это не исторический фанфик.
Место действия: Марсель
Время: 2024 год от Рождества Христова
Саундтрек к иcтории: Jerry Heil и Alyona alyona - Teresa&Maria
Лейтмотив Драко: Côme - La gloire à mes genoux (Le rouge et le noir - L’Opéra Rock)
Посвящение
Юлия Сусляева - за бесконечные словестные полотна и за силу быть здесь. А еще - в извинение за темного Феникса.
15. Caritas
14 ноября 2024, 09:00
Caritas (лат. милосердная любовь) - это исключительная сила, побуждающая людей служить справедливости и миру отважно и великодушно. Эта сила происходит от Бога, вечной Любви и абсолютной Истины.
- Мы едем не в больницу? - Удивилась Гермиона, когда Драко вместо того, чтобы выйти из палаццо и сесть в машину - или вертолет, кто его разберет - направился на первом этаже куда-то вглубь. Его темная сутана развевалась во все стороны, не оставляя ей выбора.
- Я планировал позавтракать, - остановившись, проинформировал девушку иезуит. Улыбнулся. Утром он выглядел пободрее. Когда еретичка проснулась, Драко уже вернулся с молитвы. Непривычно строгий в своем одеянии, он сидел в кресле и наблюдал за тем, как Гермиона одевалась. Все в те же шорты и рубашку, поскольку одежду с собой она не взяла. - Ты вчера не прикоснулась к еде. Да и мне не помешает немного пополнить силы. Пойдем. Здесь готовят отличную выпечку. Это тебе не ресторанчик при музее Ватикана, где с туристов за завтрак дерут огромные деньги и подают крошечные чашки с капучино.
- Но… нас увидят, - только и сказала Гермиона. Не то, чтобы она боялась осуждения со стороны группки престарелых кардиналов, но все же кроме дряблости и грехов, эти люди обладали огромной властью. Потому она замешкалась. В ушах звенела та фраза Феникса, что мужчина, созданный для папского трона, не для неё, обычной портовой шлюхи.
- Они слепы, Бэмби, ничего они не увидят, - загадочно ответил парень и протянул ей руку. Она не знала, что ему важнее - быть для неё опорой или опираться, но все же вместе они шли по длинному коридору, который вывел их в небольшое, полукруглое помещение, уставленное высокими вазонами в тяжелых, деревянных кадках. Через витражные окна на пол и столики с белыми скатертями падал разноцветный свет. Атмосфера напомнила Гермионе какой-то восточный отель начала 20-х годов прошлого столетия.
Небольшое количество присутствующих здесь мужчин, кажется, тоже были из тех же годов, поскольку все выглядели прожившими не одну, а минимум три жизни. Эта мысль так развеселила девушку, что она даже хмыкнула.
- Я всегда сижу у окна, - кивнул Драко и им пришлось пройти почти весь зал. По дороге парень представлял её тем или иным епископам, кардиналам и прочим высшим чинам церкви, которые тоже жили в палаццо. На Гермиону смотрели с неким любопытством. Беспокойством. Удивлением. Но без шока или осуждения, из чего девушка сделала вывод, что женщины при священниках все же были и здесь их не прятали.
При этом ей все равно захотелось платье по колено, а не домашние шорты. Вместо этого она попросила подать ей капучино и выбрала себе круассан с жасмином. Не захотела фриттату. Выбор выпечки так её впечатлил количеством, формами и вкусами, что ей пришлось напомнить себе, что нужно держать себя в отличной форме. Если бы не это, она бы попробовала все виды круассанов, что испекли к завтраку: от японских ониоасанов до плоских, флет круассанов, наполовину искупанных в шоколаде и посыпанных фисташковой крошкой. Ей стоило огромного терпения отвернуться от нью-йоркского рола - шайба из слоеного теста буквально манила Гермиону своей шоколадной шапочкой, посыпанной пеканом. Как ей любезно сообщил один из кардиналов, пытающийся вести себя вполне обычно, внутри был апельсиновый курс. Еретичка едва не застонала. Но остановила себя, ограничившись тем, что уже взяла.
- Здесь таки знают толк в искушении, - сев, наконец, за столик со своей самой простой с виду тарелкой, заявила Гермиона, - не зря таки Рим - это вавилонская блудница. Я начинаю понимать суть, - она отломила кусочек своей выпечки и закатила глаза. Обратила внимание, что Драко без лишних вопросов подали его привычный завтрак: яйцо, белужью икру и несколько видов конфитюров. В вишневый она тут же опустила хвостик круассана.
Парень вяло ковырялся в желтке. Гермиона остро ощущала чужие взгляды между лопаток. Она никого не удивила здесь, но её не одобряли. Девушка она поняла. Потому тихо спросила:
- Зачем я здесь, Драко? Хотел что-то доказать им? Что можешь плевать на все правила?
- Да, хотел доказать, - привычно тихо ответил священник, наблюдая за тем, как девушка пытается задереть нос и притвориться, будто эта стая акул, кружащая, но не нападающая, не смущает её. Она так хорошо притворялась. - Не им. Тебе. Ты… не шлюха для меня, Гермиона, я был слаб, когда унизил тебя вчера. Слаб духом, не телом, понимаешь? Потому ты здесь. Мы могли позавтракать в апартаментах, но ты - не моя постыдная тайна. Не шлюха и не любовница, которую хочется спрятать за шторой. Я не стыжусь нашей связи. Мне твоя компания приятней всех их вместе взятых. Вкусный круассан?
- Божественный во всех смыслах, - еретичка улыбнулась, а потом задала более волнующий вопрос, потому что дальше видеть слона в комнате, но молчать о том было сложно, - а кто мы друг для друга?
- Я не знаю, - честно признался иезуит. Гермиона увидела синяк у него на руке. Не от капельницы. От болезни. Её сердце в который раз сжалось. Но она и бровью не повела. Сочувствие Драко переносил хуже химии, это девушка уже поняла. - Пока не знаю, но мы обязательно разберемся.
- Сын мой, добро пожаловать домой, - их немую беседу взглядами прервал невысокий мужчина в белом. Гермиона, так еще не нашедшая слов для Драко, утратила остатки дара речи, ведь к ним подошел Папа. И хоть девушка не верила ни в Бога, ни в Церковь, она все равно оцепенела, глядя, как молодой иезуит целует кольцо и получает благословение. Не поняла, что её удивило больше: что Франциск ел вместе со всеми, что он подошел или смирение в Драко, которое она тут же ощутила?
Еще она ощутила себя юной Елизаветой, которая за тридевять земель от дома узнала, что её отец король умер, а у неё при себе не было черного платья. Вот и у Гермионы платья не нашлось. Хоть какого-либо. Она так и предстала перед Папой Римским. В шортах, рубашке и с розарием.
- Ты, наверное, Гермиона, верно? Как ты себя чувствуешь? Как ваше дитя? - Неожиданно Франциск обратился к ней. С вопросами, которые девушка никак не ожидала, потому так и жевала круассан. А Драко, положив ладонь ей на запястье, тяжело вздохнул:
- Мы его потеряли, Отец. Помолись за нас, пожалуйста. Мы еще переживаем утрату.
Он лгал. Смотрел в глаза понтифику и лгал. Без малейшего раскаяния, лгал, чтобы скрыть её ложь. Это было сильнее, чем притащить её в сам Ватикан. Гермиона была удивлена. Но ничего не сказала. Ни когда Папа Римский сказал еще пару утешающих слов, ни когда он ушел. Только пробормотала:
- Похоже, он тебя любит.
- Он отличный политик, - прозвучал загадочный ответ. И сам парень сменил тему, сказав, что договорился с одним из епископов о частной экскурсии для неё по Ватикану. От некрополя до Пьеты Микеланджело. Звучало бы заманчиво, если бы Гермиона не улавливала смысл между строк. Драко пытался от неё избавиться, чтобы она с ним не подалась в клинику. Но, памятуя его резкость, еретичка решила не давить. Если сегодня иезуит хотел сидеть в том углу сам - она была готова дать ему эту возможность. Была уверена, что её присутствие в апартаментах должно сгладить его одиночество в такие моменты. К тому же еретичка знала - в другой день будет с ним. Девушка твердо решила пройти этот путь с ним вместе. Просто ему нужно было время свыкнуться.
- Драко, ну здравствуй. Не ожидал тебя здесь увидеть, - их беседу снова прервали. В этот раз высокий светловолосый мужчина, который наклонился и…поцеловал парня в обе щеки. На его губах играла ледяная улыбка, в глазах иезуита вспыхнула ненависть. Всего на секунду, но Гермиона все увидела. - Нынче красивые сиделки в больницах, я вижу. Я - Люциус. Генерал ордена иезуитов.
- Не твой профиль, - скупо ответил Драко, не давая Гермионе ответить. Будто если она назвала бы свое имя, то случилось бы что-то непоправимое. - И, вообще, мы разговаривали. Встретимся завтра. Я хочу пересмотреть некоторые твои решения. Как-никак, я адмонитор.
- Пока еще. - Люциуса не смутил грубый, резкий тон парня. - Как говорится, пока смерть не разлучит вас, да?
И, опираясь на темную трость, он направился к одному из столов. Гермиона не сомневалась, что он будет ловить по губам каждое слово Драко, потому не удивилась тому, что парень продолжил говорить об экскурсии, как ни в чем не бывало. Девушка ощутила, как ей становится невыносимо жарко в этом месте. Тонкая рубашка прилипла к спине. Ватикан был террариумом, где каждую секунду нужно было быть наготове.
Ей хотелось спросить о “пока смерть на разлучит вас”. Почему этот генерал так сказал? Что имел в виду? Ведь лейкоз же поддавался лечению на развернутой стадии. Но сейчас было не время. Как и для вопроса “почему вы ненавидите друг друга”. Отчего-то ей стало очевидно - если с Драко случилось непоправимое, то этот человек несет за это ответственность. Потому что кроме неприязни, Гермиона различила в каждом скованном жесте священника еще и страх. Драко не просто ненавидел. Он еще и боялся, да. Очень боялся.
Ровно так она ощущала себя в компании Феникса.
- Я еще выпью капучино, раз никуда не спешу, - спокойно сообщила девушка, когда священник, так и не съев свое яйцо, поднялся. Она хотела показать всем этим кардиналам, что не боится их. Они могли, как грифы, кружить друг над другом, выглядывая чью-то смерть, но она их не боялась.
Хоть ей и было не по себе. Но девушка пила капучино. Спокойная, как святая с картина. И не удивилась, что тот человек, Люциус, подошел к ней снова, как бы невзначай, когда Драко ушел. Он задал ей ничего не значащие вопросы, на которые девушка отвечала свысока.
- Думаешь, ты особенная, потому что он привел тебя сюда? Ты не первая его подружка в Ватикане, мы уже привыкли к эксцентричным выходкам Драко, - вдруг этот человек заговорил с ней почти дружественным тоном, а Гермиона вспоминала старые сказки, где злые волшебники обладали даром придавать голосу приветливые, сочувственные нотки, потому не поверила псевдозаботе. - К нему нет вопросов, он ребенок, которого мы слишком разбаловали. А ты, дитя мое? Та его подруга имела гордость и потому ушла от него, предпочев быть писательницей, а не тенью. Неужели у тебя так мало амбиций, что тебе понравится роль тайной любовницы?
Он выпустил в неё эту ядовитую стрелу, полную сарказма.
Другая. Писательница. Виан, его Виан. Она была здесь?
Сейчас это не имело значение, потому девушка лишь улыбнулась, поднимаясь:
- Нет, я очень амбициозна, очень. Потому если решу остаться с ним, вашему боссу сверху придется изменить правила, а не мне подстраиваться под ваши средневековые каноны. Меня зовут Гермиона Грейнджер. Я представляю мафию в Марселе. Мне не привыкать не быть на виду. Но Богу придется смириться….
***
- Эта ваша…гостья, падре, распорядилась, чтобы ужин подали в апартаменты, - заявила одна монахиня, когда Драко вернулся в палаццо Сан-Карло, но его стол не был накрыт. Он удивился. Был уверен, что Гермиона предпочтет ужин в Риме, где он на её имя забронировал несколько лучших заведений. По правде, больше всего Драко хотел провести вечер рядом с ней, но ему было слишком плохо, потому парень ограждался от своей гостьи. Одно дело было взять её в палаццо ради извинения, совершенно иное… все остальное.
“Кто мы друг другу, Драко?” - звучал в голове её тихий голос. Вопрос был интересным, но ответ искать было бы сейчас слишком трудно. Он едва пробирался через химию, не то, что через хитросплетения человеческих отношений.
- А еще эта…
- Сестра, вам не хватает милосердия. И смирения. И злословить за спиной - большой грех, - Драко потерял терпение, но виду не подал. - Чтобы не решила Гермиона, она - моя гостья и принимает решения. Три “Аве” перед сном.
Развернувшись, он отчетливо услышал “гостья, а как же”, но никак уже не отреагировал. Не потому что устал, а потому что играл в эту игру временами. Что-то позволял, где-то пресекал. Тем более, не мог не понимать - появление Гермионы - событие стряхнувшее Ватикан, поэтому монахиням нужно было выразить свое негодование. Возможно, даже обсудить рыжеволосую девушку, для многих ровесницу, которая спала в апартаментах самого молодого инквизитора. Но зато он знал, что после его слов, никто не додумается бросить такие фразы ей в лицо.
Поднявшись на свой этаж, Драко вошел в апартаменты. Странно, но в столовой тоже не было накрыто. Еда и Гермиона нашлись в его спальне. Девушка в алом, чем-то похожим на кардинальскую мантелетту, халате лежала на кровати и, как ни в чем не бывало, ела фисташки. Ужин стоял на прикроватной тумбе. На небольшом подносе. Парень тут же помрачнел.
- Я тебе не какой-то там…
- Ты просто болеешь. Вот и все, - она не дала ему договорить. - Можно поужинать без лишней драмы? Только вдвоем. Я не готова к очередной агапе (1) среди этих прекрасных, дружелюбных кардиналов, где все подозрительно похожи на Иуду. И не того, что Тадей. А второго.
- Без второго не было бы чуда, - напомнил Драко, который считал, что все имеют право на прощение. Хоть сам не мог простить некоторых людей. Потом покачал головой. - Сначала приму душ.
Гермиона кивнула и продолжила грызть его любимые орехи, не отрываясь от своего планшета. Видимо, читала какое-то важное донесение. Брови её были нахмурены, но когда Драко вернулся, она уже накрутила свои длинные спагетти на вилку. Кажется, и девушка решила поесть в постели.
На постели перед ней стоял открытый ноутбук. Она за чем-то внимательно наблюдала.
- Я устала, - пожала плечами еретичка. Облизнула губы. Драко улыбнулся. Дикарка. Может пользоваться ножом и вилкой она научилась да и этикет освоила, но было в ней что-то первобытное. Бьющее наповал.
- Как твой день?
- Прекрасно. Веселее, чем твой, - как-то очень ровно ответила девушка. Повисло молчание и вдруг:
- Тебе пора в Марсель, Бемби. Ты завоевала власть только ради того, чтобы изображать из себя мою няньку?
- Я уже была в Марселе. Днем, - она даже бровью не повела. Ответила ровно. С достоинством. Не отрываясь от своего ужина. - Одолжила твой джет. Сделала дела и вернулась к ужину. Здесь не такое большое расстояние. Кстати, привезла тебе калиссоны, что тебе так понравились в наше первое знакомство. Ешь, пожалуйста. Я говорила с твоим врачом. И твоей кухаркой из “Грота”. Она жаловалась, что в период химии в тебя ничего не запихнешь, но она плохо меня знает. Я послежу за твоим рационом. Её я уже завтра привезу. Сегодня было слишком много дел. Представляешь, мои глупые мальчишки…
- Что?
- Так ты меня перебил.
- Я не о мальчишках. Что ты сделала?
- В Марсель слетала, - абсолютно спокойно повторила Гермиона. Отложила вилку. Вздохнула. - О, не смотри на меня так, будто я - Коперник, а ты - святая Инквизиция. Во-первых, потому что ты не свят, а во-вторых, я слишком умна, чтобы гореть на костре. Мы хоть и в Ватикане, оба знаем о существовании самолетов.
Она знала, прекрасно знала, что наступит день, Драко чуть придет в себя и тут же решит отослать её, как неподошедший подарок к Рождеству, обратно в Лапландию, но рассчитала все на шаг вперед. Единственным аргументом мог стать Марсель, а значит, девушка еще днем нашла выход. Который парня ошарашил. Ей было все равно. Она уже решила остаться с ним.
- И прежде, чем ты скажешь, что мне нельзя было, я напомню, что ты мне не муж и я могу сама решать, а если ты не дашь мне самолет, то Феникс…
- Гермиона…Гермиона, подожди. Не стрекочи, - Драко протянул руку и положил поверх её ладони, которая нервно сжимала вилку. Всё же волновалась. Хоть пыталась казаться такой гордой.
На бледных губах священника зажегся слабый огонек улыбки.
Она ради него готова была мотаться между двумя городами. Немного жертвуя властью. Даже если это была игра - то слишком сладкая, чтобы отказаться. Он так долго был сам, что понял - отказаться не выйдет. Еретичка поймала его на крючок. Надежно поймала.
- Я просто хотел сказать спасибо. Мне очень тяжело. И поддержка… спасибо, правда… что… что у тебя там происходит? - Наконец, заинтересовался Драко. Сначала ему показалось, что девушка смотрит фильм, но вот она бросила “нет, никакой скорой помощи” и он понял - у неё что-то вроде конференц-колла. Только вместо человека в пиджаке и белой рубашке там, в экране, отображался какой-то подвал и люди.
Гермиона зевнула. Закатила глаза.
- Так вот, мои глупые мальчики. Их надо наказать. Тот клиент, из-за которого ты прилетел ко мне в Ирландию. Он уже умер. Они нарушили мой приказ. Продали ему не очищенный кокаин и теперь приняли его сами. В назидание остальным. Пусть…кайфуют. Говорят, для наркомана смерть от передоза - это мечта. Я дарую им путь в Рай, знаешь ли.
- Они… они умирают в прямом эфире? - Замер Драко, так и не забравшись под одеяло. Гермиона покачала головой:
- Скажешь такое. Я же не чокнутая. Это никуда не транслируется. Вижу только я. И мои парни по ту сторону. Но они нам не помешают обсудить твой рацион. - Девушка чуть отодвинула ноутбук и убавила звук, хоть тишина по ту сторону и без того оглушала. Гермиона не хотела смотреть, как у неё на глазах медленно умирают от передоза люди, но когда-то давно Феникс дал ей хороший урок.
Если берешь в руки пистолет, то будь готова однажды убить человека или не касайся того вовсе.
Девушка воспринимала свою роль Ришелье в таком же контексте. Если она хотела наказать - то должна была присутствовать при этом, хоть удовольствие ей это не доставляло. Драко, похоже, тоже. Он бросил быстрый взгляд на монитор (2).
- Гермиона. Медленная смерть - это мука. Ты не понимаешь. - Он посмотрел ей в глаза. Его самого так пытали. Пытал Бог. Но от того легче не становилось. Драко ощущал себя порой лишь марионеткой. - Где же твое милосердие? Хорошего каида именно умение пожалеть отличает от жестокого тирана.
Еретичка с минуту молчала. Потом включила микрофон и быстро бросила:
- Зеро.
Её охрану в Марселе составляли парни Феникса из Казаль-ди-Принципе, потому понимали они язык своего босса, который был снайпером в Дельте. Услышав одно слово, они на рефлексе достали оружие и выстрелили. Секунда и все было кончено. Наказание свершилось. Драко улыбнулась. Грозная. Жестокая. Но справедливая.
Она проявила сочувствие на своем языке. Теперь никто бы не назвал её слабой. Или нерешительной.
- Вот так намного лучше. Ты им всем показала, что с тобой шутки плохи. Так что ты там мне из Марселя привезла?
- Калиссоны, милый, - просияла она, закрывая ноутбук…
1 - вечеря любви. Вечернее или ночное собрание христиан для молитвы, причащения и вкушения пищи
2 - кейс, кстати, реальный. Мария Личчарди, сестра босса каморры, которую все называли Крошка или Принцесса, однажды приказала не продавать не очищенный кокаин из Стамбула, поскольку сильный наркотик мог убить всю её клиентуру. Пара человек её ослушались и это убило многих клиентов в Неаполе. Мария наказала - заставила самим принимать этот кокаин и она лично наблюдала как они умирают от передоза
Полтора месяца спустя
Инквизитор Малфой курил в саду палаццо Сан-Карло в абсолютно неподобающем виде - в одних лишь джинсах, но его ничего не смущало, поскольку в такую рань туристы еще не наводнили самое маленькое в мире государство. Которое могло бы однажды принадлежать этому иезуиту, но то ли Бог его подвел, то ли он - Бога и ничего не сбылось. Однако сейчас, в тени теплого для конца сентября солнца, мысли Драко были удивительно светлы. Парень знал, что умирает, но, оказывается, в компании закат был куда приятнее.
Конечно, парень еще верил и боролся за почку, но не обнадеживал себя, потому пока мог, наслаждался отведенным ему временем. Без диализа, зато с Гермионой. Её присутствие в период химии стало для него удивительным даром. Девушка, такая строгая и злая в Марселе, оказалась с ним удивительно терпеливой. Еретичка трижды в неделю просиживала с ним в “чертогах”, ожидая по многу часов, отключив телефон. Все её внимание принадлежало лишь ему. В эти недели Драко по-настоящему вкусил заботу. Гермиона поправляла одеяло, веселила его, шутила, поддерживала, читала вслух крамольные романы Золя. Драко даже пару раз робко спрашивал не принесёт ли она ему чай и взамен в последний раз вместо пластикового стаканчика получил целую чайную церемонию.
В другие дни девушка улетала с утра в Марсель и возвращалась либо вечером, либо через день, смотря как шли дела. Но и в этот промежуток времени она была потрясающей. Помогала, если его выворачивало и тихонько лежала рядышком, пока он, свернувшись калачиком, искал забытье на её коленях. Если Драко чувствовал себя лучше, они вместе спускались к агапе вниз, где Гермиона общалась, пусть немного натянуто, с кардиналами. Для таких “вечеринок” у неё и одежда имелась - темное платье свободного покроя. Но мантилью еретичка не носила, однако все же собирала рыжие волосы в пучок, даже не догадываясь, что с открытой шеей выглядит сексуальней.
Впрочем, может как раз таки она все понимала и дразнила этих не святых людей. Она была с характером, эта ирландская ведьма.
Когда же она не успевала возвращаться, то парень все равно ощущал её поддержку. Гермиона записывала ему длинные голосовые сообщения, которые он слушал во время химии. Или писала огромные шутливые послания по несколько страниц обо всех небылицах мира. Словом, он ощущал её. Ощущал каждой клеткой. Даже той, которую поразил рак. Ощущал и был по-своему счастлив.
Как никогда, ему хотелось жить. Победить оба недуга. Но он все так же не мог найти донора, а мысль о том, чтобы протянуть руку и попросить Гермиону ужасала его. Порой, просыпаясь по ночам, когда уставшая из-за перелетов девушка крепко спала, Драко целовал её плечи и прижимал ладони к месту, где у неё никогда не появится шрам из-за трансплантации. Себе он такой желал, для него это было бы второй пуповиной, новым шансом, но Бемби не мог позволить пройти через такое, потому гладил гладкую кожу. Гладил и молился. Раз ему суждено умереть, то он желал ей прекрасной жизни.
- Драко, ты хоть бы прикрылся, - услышал парень ледяной голос Люциуса. Усмехнулся. Гермиона терпеть не могла запах дыма да и курить ему было не особо можно, потому ему пришлось сбежать в сад и стоять в тени лимонного дерева. Но он не ждал, что встретит в своем маленьком раю - а это он когда-то приказал здесь высадить небольшую лимонную рощу - как змий тут же появился рядом.
- Любопытно, с каких это пор тебя смущает мое тело? Или думаешь, на мне слишком много одежды? - Ядовито полюбопытствовал парень, вскидывая одну бровь. По правде, без рубашки он ощущал себя удивительно уязвимым перед Люциусом, но держался гордо.
- С тех пор, как ты изуродовал себя этими безвкусными рисунками. Ты совсем позабыл стыд. Позабыл Библию. Помнишь? Не делайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмена? (1). Это Господь сказал. А ты…
- У меня был хороший учитель. - Снова он отбил удар. Прошлое причиняло ему боль. И, по правде, он не позабыл стыд, а остро испытывал тот. Но не потому что стоял без рубашки в ватиканских садах, а именно потому что помнил, что позволял делать с собой абсолютно добровольно. Поскольку не мог забыть, то пытался язвить на эту тему. Хоть как-то делал вид, что те события больше не имели над ним власти. - Это не татуировки, Люциус, это моя каинова печать. Оберег от врагов. Проклятие.
Каин был одинок, скитаясь по миру и расплачиваясь за свой грех. И он был одинок и проклят и все что мог - набить на себе Рай, зная, что врата закрыты. Видеть тот на себе и знать, что тот его не ждет.
Каинова печать, да. Оскорбляющая церковь, но болящая ему семикратно.
- Что заставляет тебя искать мою компанию с утра? Только не говори, что решил прогуляться. Ты в такую рань никогда не встаешь.
- Похоже, это время - единственное, когда тебя можно застать без твоей спутницы, - довольно прямо сказал Люциус и парень понимающе улыбнулся. Хоть это было не совсем так. Последние полторы недели он ощущал себя гораздо лучше, а у Гермионы прибавилось забот, потому она теперь улетала и на две-три ночи. Но возвращалась. Обязательно возвращалась. Как сегодня. Разбудив его среди ночи, девушка миражом скользнула и в его сон, и его постель. Теплая, сладкая, пахнущая фенхелем и морем, она целовала его полусонного, а затем стонала от неподдельного удовольствия.
- Я скучала, скучала, скучала, - шептала она в такт каждому его толчку. И чем глубже он погружался в её тело, тем жарче еретичка это шептала. Будто не могла насытиться ним. Ему же, по правде, хватало малого. Тело его еще не было готовым к тому, чтобы любить её всю ночь. Он быстро уставал. Гермиона это понимала. И не упрекала.
Если это была игра, то она явно его обыгрывала. А если…
Драко не заглядывал так глубоко. Потому что боялся разочарования. Его устраивало просто, впервые в жизни, плыть по течению. Покачиваясь на волнах. То боли. То наслаждения.
- Я видел твои анализы. Скоро у тебя будет диализ. А время уходит. Пора перестать вести себя, как подросток, который демонстративно курит, набивает татуировки и трахает девушку у всех на виду. Ты никого этим не удивишь. Между нами существуют разногласия, потому что ты решил поиграть в оскорбленную невинность, но сейчас речь о чем-то большем, нежели ты сам. У тебя очень много власти и знаний. Наступило время дезигнации, Томас. Ты должен это сделать, как бы не кривлялся. Даже Иисус назвал своего приемника.
- Ага. Магдалину. Но мы ведь слишком горды были, чтобы это принять, потому почему-то Петр решил стать главным. И основать Церковь Его в Риме. - Скривил тонкие губы в неком подобии оскала Драко.
Вот как Люциус заговорил. Вспомнил не только его имя, но и древний термин.
Дезигнация.
Термин, который ввел Симмах - первый епископ, которого назвали Папой. Святой - а на деле простой человек - который вошел в историю совершенно по иному поводу. Он и его противник за престол Лаврентий пролили в Риме столько крови, сражаясь за власть, что дошло до гражданской войны. После этого и пришлось издать первый папский указ о выборах. С тех пор многое изменилось, решал конклав, никак не клир, а термин дезигнация канул в лету. Тогда он означал то, что лишь действующему Папе принадлежало право указывать своего приемника.
- Ты мне льстишь, я ведь не Папа, - уклончиво ответил Драко, прекрасно понимающий, что желания признать его власть Люциус не имел, он скорее делал отсылку на темные времена и намекал, что если он не закроет вопрос, то начнется война. Давил на его слабое место. Ведь Драко верил в церковь и желал ей реформ. И знал, что упрямство его порой несправедливо, но понятия не имел кто исповедует хоть немного схожие взгляды. Потому медлил. Преступно медлил.
Люциус цокнул языком. Видимо, на его змеином языке это означало притворное сочувствие.
- Это ведь лишь из-за уважения к тебе я так сказал. Это ведь трагично. Знать, что ты Папа, который никогда не займет престол, правда?
- Трагично, что и ты его не получишь.
- Но хотя бы тебя переживу, малыш, ведь псом господним ты быть не перестал даже в рясе иезуита, я прекрасно знаю, что ты дал слово Франциску, что моя жизнь в безопасности.
- Я вот такого слова не давала, - в их напряженный тет-а-тет вплелся звонкий, как трель, девичьи голосок. Оба мужчины повернулись и оба одинаково открыли рот. В саду, босая и сонная, стояла Гермиона Грейнджер во всем великолепии своей молодости и ухоженности. Её прекрасное тело было скрыто лишь черной пасторской рубашкой, застегнутой, правда, на все пуговицы.
Такое у неё этим утром было понятие о приличии. Весьма… минимальным.
Улыбаясь, она подошла поближе довольной кошкой. Зеленые глаза её сияли. Гневом.
- Одного епископа мне уже довелось убить. С удовольствием пополню коллекцию генералом, - она ослепительно улыбнулась. По сути, ведь да, того марсельского священника она подвела под пулю Северуса. И не стыдилась этого. - Дайте мне повод, падре. Пожалуйста.
- О, а вот и наша Марозия, - хмыкнул генерал ордена иезуитов. - Ты не забыл историю, Драко? Помнишь, как та женщина мутила воду и как дорого церковь за это заплатила? Думаешь, она - Магдалина? Кардинальская мантия Ришелье тебя не защитит, если ты наживешь врагов в Ватикане, дитя, - снисходительно заявил Люциус. Драко прищурился:
- Она дело говорит. Повод, дай и мне повод нарушить обещание Франциску. Я его жду.
- Хорошего дня, Люциус. Ой, а это я одолжу, ладно? - Она выдернула белую колорадку из-под его воротника и невинно улыбнулась. - Уверена, у тебя таких же миллион. Накрахмаленных и чистеньких.
- Бог всем велел делиться, - почти смиренно ответил мужчина и Гермиона просияла. Глядя Драко в глаза, зацепила колорадку за свой воротник и стала выглядеть как ожившая сексуальная фантазия, ведь кроме пасторской рубашки, которая обычно касалась его тела, и белого воротничка на ней ничего не было. - Если один из вас полностью разденется, то хоть у кого-то в этом саду будет полный комплект одежды.
- Чудесный совет. Первая половина. Одеваться не обязательно. Правда, Драко, - она подошла к иезуиту, которые все так же опирался о стену. Тот протянул к ней свои руки. Секунда и они уже обменивались жаркими, бесстыжими поцелуями, полными юношеского пыла. Ладони Гермионы легли на впавшие щеки Драко и она обожгла их теплом. И прохладой одновременно, поскольку на её руке был повязан тот её дымчатый розарий, так беззаботно переливающийся на солнце. Священник же притянул её одной рукой к себе, вторую положил ей на затылок, будто не желая отпускать.
Они забылись. И забыли. Обо всем. Включая Люциса. Просто целовались. И даже его тихое, полное яда и пепла: “И пролил Господь на Содом и Гоморру дождём серу и огонь от Господа с неба” (2) не коснулось их, ибо в их любви не было греха. Он, Люциус, пал, как Люцифер. Но, даже осквернив тело Драко, как оказалось, не запачкал его душу, ведь сейчас парень был чист. И счастлив.
- Я знаю, что он сделал, - вдруг прошептала Гермиона, когда чужие проклятия и шаги стихли. Не открывая глаз, прошептала. Не переставая гладить щеки. - Скажи хоть слово, и ты будешь отмщен. Я могу. Я, правда, могу это сделать.
- Тогда я скажу, Гермиона. Скажу. Не трогай его. Он - мой грех. Я сам должен это испить до конца. Наверное, поэтому Франциск не позволил мне… - Драко тоже не открывал глаз. Солнце танцевало на закрытых веках. Парень говорил, касаясь губами губ. Как легко, оказывается, можно было говорить и об этом. Она даже не отшатывается, наоборот, прижалась сильнее. - Ты знаешь…и я тебе не противен?
- Мне противен лишь институт, который это покрывает. А что касается тебя… пойдем наверх. Я знаю, что у тебя нет лечения. Пойдем же. И я выдам тебе епитимию. В постели. Помогу забыть, чтобы ты не пережил.
Она была так великолепна, эта молодая женщина. В том, что ни о чем не спрашивала. Просто принимала его таким, каков он был. И Драко, который не нашел понимание ни у кого, был поражен. Но все же нехотя отстранил свой прекрасный сон от себя.
- Гермиона. Я не могу. Я служу сегодня в нашем иезуитском костеле утреннюю. Прости.
- Твоя Церковь всегда будет между нами, да?
- Нет. Это я всегда буду между тобой и Церковью. Всегда. И буду испытывать вину и перед тобой, и перед ней. Видишь, проблема во мне. Не в тебе. Сегодня я должен быть священником. Хотя бы на час. Прости меня. Потом я буду твоим.
- До следующей службы, - вздохнула Гермиона. В душе у неё осела горечь, будто она готовила карамель и та подгорела в районе сердца. Она начинала понимать, что имел в виду Феникс, говоря, что Драко - не тот парень. То, что он её не стыдился ничего не значило. Церковь, увы, все равно была важнее. Она не могла сказать ему “забудь, пойдем со мной”, потому что видела как его искалеченные болезнью глаза наполнились тихим светом и скорбью. Ему это было нужно. Паства. Проповедь. Ладан. Орган. Причастие. Он… он верил. Верил. Как ей было удержать его? - Мне помочь тебе одеться?
Девушка сверкнула глазами, потянувшись к верхней пуговице. Драко покачал головой. Гермиона так и замерла, понимая. Может Люциуса она переиграла, но Господь… Господь все еще был выше.
- Я сам. Но я вернусь. Вернусь очень скоро. И, ради всего святого, сними ты его колорадку.
1 - Левит 19:28
2 - Быт.19,24–25
Драко Малфой был дома. В темной рясе он казался бледнее обычного, но при этом на его строгом лице было выражение умиротворения. Инквизитор стоял у главного алтаря. За спиной у него было “Вознесение Христа”, над головой - горелое солнце с тремя буквами внутри - IHS и в его лучах парень будто вдохновлялся, поскольку его слова, хоть были обманчиво просты, а касались сердец тех, кто слушал. Ad majorem Dei gloriam, он, иезуитское дитя, проповедовал о милосердии, обращаясь к Первому посланию к Тимофею, где говорилось, что “милосердие зарождается в чистом сердце”. Излишне худой в своей болезни - ряса это подчеркивала - он все же выглядел очень одухотворенным в эту минуту. И хоть из-под полос одежды торчали зеленые джорданы, он все равно казался созданным для этого места. Для этой церкви. Для этого ордена. Для этой религии.
Таким увидела Гермиона Драко, когда вошла в Иль-Джезу - главную церковь иезуитов. И её сердце укололи те его слова. Что он всегда будет между ними. Между ею и своей верой. Будет l'homme déchiré. Гермиона не знала питает ли к ней этот парень что-то большее, чем слабость больного, которому не на кого опереться. Удивительно, но его мыслей прочесть она не могла, хоть обычно легко понимала, что чувствует к ней тот или иной мужчина, но его от неё словно что-то всегда отделяло, даже когда их одежда была далеко. Но она даже при этом не понимала, сможет ли позволить себе отобрать его у церкви. Точнее, с легкостью забрала бы его у Бога, но… люди. Люди так внимательно его слушали.
Он, правда, был на своем месте. В своем доме. Со своей паствой. Частью которой сейчас Гермиона и стала, опоздав из-за пробок к мессе. Девушка с минуту нерешительно стояла в углу. Думала, как изменилась за почти полгода. Теперь она знала как входить в соборы, что делать, где садиться. Запах мирра и ладана стал ей даже привычным, знакомым. Не цепенела, как средневековая ведьма, боящаяся, что её заподозрят в ереси.
Девушка окинула взглядом новую, незнакомую церковь. Скамейки здесь стояли так, что не образовывали один центральный проход к алтарю. Она впервые видела чтобы тех было три. Она оказалась, как персонаж сказки. Могла пойти прямо, а могла выбрать боковые проходы. И все равно оказаться в фокусе внимания и людей, и Драко, и других священников.
За полгода Гермиона Грейнджер может и не научилась вере, но уважению - да. Не к институту, лишь к парню, что проповедовал, потому не стала идти так, чтобы её обязательно увидели все. Не желала приковывать к себе внимание театральными выходками. Сейчас она хотела близости с ним, своим инквизитором, потому нырнула в правый трансепт и тихо шла. На секунду даже остановилась в капелле святого Сердца.
Её построили на заказ третьего генерала ордена - Франсиско Борджиа. Девушка грустно улыбнулась, вспомнив, что думала будто Драко - из церковной аристократии. Но он обрел дом. Семью. Власть. Церковь в чем-то сломала его. В чем-то одарила.
Девушка, до которой доносился тихий, но властный голос Драко, с любопытством посмотрела на картину, изображающую святую Кьяру. Видеть её здесь, в церкви иезуитов, было еще более забавно, чем картину, посвященную ордену францисканцев, которая была центром капеллы. Богатство церкви и нищенствующие монахи странно сочетались, о чем думал Помпео Баттони, когда рисовал?
Гермиона еще раз посмотрела на портрет. Может, эта женщина наделала великих дел, но имя её ей не принадлежало. Её мир, её эпоха выбрали другую Кьяру. Не знающую того милосердия, о котором проповедовал Драко. Кьяру, которой она, Гермиона, предала Драко, подменив ему лекарства.
Этот грех давил на неё. Забыть тот никак не выходило.
Гермиона горько усмехнулась. Грех. Надо же, какое слово у неё вошло в обиход.
Она уже почти дошла, когда взгляд её встретился с бюстом Роберта Беллармини. Тот строго смотрел на неё сквозь века и девушка ощутила себя неуютно. Этот человек - уже святой, точнее - был главным обвинителем в процессах над Джордано Бруно и Галилеем. Такой бы точно отправил её на костер. Такой точно чуял ведьм. Такой точно… соблазнился бы. Забавно, не зная историю ордена, Гермиона никак не могла понять, как Драко может быть и иезуитом, и инквизитором, но теперь она знала - это не такая уж и редкая практика. Дикастерия доктрины веры всю историю тесно была переплетена с обществом Иисуса. Хоть с кем то общество не переплеталось ради выгоды, если честно. Наверное, поэтому они были аж настолько высоко?
Хоть стояли ногами на земле. При жизни.
Как Драко.
Зеленые кроссовки на мозаичной плитке.
Просто человек. И все же одновременно - нечто большее.
И если она, Гермиона, увидела в Драко будущего святого и легко могла представить, что и его изображение однажды нанесут на холст и в честь него по всему миру в иезуитских церквях будут создавать капеллы, то инквизитор же, заметив девушку, подумал о противоположном.
Её невозможно было не заметить, хоть еретичка пыталась не привлечь к себе внимание и, правда, верующие будто не видели её - настолько деликатно девушка проскользнула между них и заняла свободное место на скамье в третьем ряду.
На ней были юбка по колено свободного кроя, которая немного переливалась на солнце золотыми нитями и его, его рубашка. Она её так и не сняла. Колорадку выбросила еще перед тем, как вернуться в палаццо Сан-Карло, но рубашка оказалась все той же. Застегнутой на все пуговицы. Зато волосы, волосы Гермионы были хоть все так же собраны в пучок, а все же немного растрепались.
Хоть ветра сегодня на Пьяцца дель Джезу не было.
Впервые за всю его жизнь не было.
Драко, не переставая говорить, наблюдал за тем, как Гермиона поправляет волосы и берет распечатку с хоралами. Ему вспомнилась легенда, старая, как мир. Площадь, где стояла церковь его ордена, всегда была знаменита ветрами и вот однажды дьявол попросил тот подождать, пока он войдет в храм. Но ветер был своеволен и с тех пор постоянно дул, чтобы Люцифер не вошел и не соблазнил прихожан.
А утром ветра не было.
Но сейчас тот привычно завывал и царапал витражи снаружи.
И слегка растрепал пряди Гермионы.
Складывалось ощущение, что легенда сбылась и дьявол вошел в церковь, лишь после ветер подул снова. И только слегка поиграл с её волосами.
Дьявол с зелеными глазами, рыжими волосами и бледной, как снег, кожей.
Дьявол, от которого он был без ума. Дьявол, которого он не боялся. И которого, хоть был инквизитором, даже не собирался изгонять из своего дома.
Она пришла соблазнить его. Он даже не сопротивлялся.
Потому что как только Гермиона вскинула голову и их взгляды встретились, парень замолчал.
Нет, он не лишился дара речи и не позабыл слова. Ему захотелось на минуту замолчать, отдавая дань красоте. Потому он выдерживал паузу. В которой слышал дыхание Гермионы. Позволяя ей улыбаться и покорять его.
- Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный… (1) - продолжал Драко и вышло так, будто молчание было временем, которое он дал пастве на раздумья. Точнее, он не продолжил, нет. Закончил свою первую проповедь и уступил место для чтения Евангелия кардиналу Джанфранко Гирланда, чьей титулярной диаконией и была Иль-Джезу.
Он стоял теперь чуть в тени, но не сводил взгляд с Гермионы, которая как раз поправляла поцелованные ветром волосы. Что это был за ветер? Мистраль с ароматом лаванды или все же отан? В любом случае, она была хороша здесь, у него дома. Каждым жестом, который Драко жадно ловил. В эту секунду он был целостным. Потому что еретичка пришла в его церковь. Хоть играла с ним своими движениями.
Сначала случайно. Ведь, правда, лишь убирала пряди, которые растрепал дурацкий ветер на пьяццо, но потом… потом она поймала на себе взгляд Драко. Длинный, внимательный, заинтересованный. И в эту минуту стены церкви будто упали. Она позабыла обо всем. О Боге, о раке, и даже о том, что в одной из капел хранился прах Игнатия де Лойолы. О предназначении Драко и своей роли в этой истории. Он смотрел на неё, не отводя глаз. Хоть предпочел уйти в Церковь.
Дальше каждый жест стал продуманным.
Гермиона неспешно расстегнула пуговицу на рукаве и стала медленно тот закатывать, обнажая свои тонкие запястья. Затем якобы случайно провела пальцами по высокой шее. После проделала ту же медитативную процедуру со второй рукой, а после капнула свой фенхель на обнаженную кожу между раскет и стала тереть запястье о запястье.
Взгляд Драко изменился. Из внимательного он стал хищным.
Парень краем уха слушал кардинала, но на деле наблюдал только за еретичкой.
Как же девушка волновала его.
Одно движение могло разрушить стены такой древней церкви. Одно движение… да, всего одно. Взмах руки и её волосы рассыпались по плечам и будто засияли в золоте витражей. Засияли пожаром инквизиторских костров. А она гордая сидела дальше. Теперь прятала от него глаза. Нарочно. Знала, что он ищет хотя бы такого контакта и заигрывала. Сейчас уже Драко знал что такое флирт, потому не сердился.
Лишь наблюдал за шоу.
Вот Гермиона сделала веер из хоралов да псалмов и отмахивалась тем, сделала вид, что ей жарко, а после расстегнула верхнюю пуговицу его пасторской рубашки на себе. Драко рефлекторно сглотнул. Секунда и еще две пуговицы были расстегнуты. Она так тонко переходила грань. Блудница. А он…он шел на её зов, теперь размышляя - есть ли там, на бледной коже белье или её грудь трется только о ткань рубашки. Церковного одеяния.
Раньше ему претила бы мысль возжелать кого-то в такой одежде, ведь это было слишком ассоциативно с Люциусом, но, глядя на Гермиону, он не думал о прошлом, лишь о настоящем, где служба шла слишком долго. Особенно, когда девушка сняла розарий с шеи и стала медленно перебирать бусины руками. Прикусив губу, она опустила руки так, что скорее всего те оказались у неё между ног, но Драко ничего не мог различить кроме движения её рук ниже пояса.
На какие фантазии его это выводило. Он ощутил дрожь возбуждения.
Но не сопротивлялся соблазну. Только представлял алый розарий между её колен. Запутанный в его руках. Которые прикасались бы к ней. Почти слышал как бы шуршали бусины, как бы медленно он их перебирал, слушая, как её дыхание обрывается. Это все было настолько реально, что Драко захотелось встать и прервать службу. Подойти к ней, присесть, найти розарий руками…
Мысли его оборвал звук органа. Священник вспомнил, что все еще в церкви и приступил к евхаристии. Гермиона застыла. Она наблюдала этот ритуал, или таинство, как предпочитали говорить в церкви, уже не раз, однако сейчас ей вспомнился тот день, когда она увидела Драко впервые за освящением даров. Его первый визит в Марсель. Она надела красное платье, чтобы стать перед ним на колени. Во время мессы парень казался ей таким дерзким, а сейчас Гермиона была бы рада увидеть того Драко, которому казалось религия - лишь развлечение. Нет, сейчас она точно знала - иезуит верит.
Стоя в очереди к причастию, она повернула голову в сторону северного трансепта. Там, в капелле святого Игнатия, её внимание привлекли на разноцветные камни, не серебряная статуя святого и даже не символ ордена. Продвигаясь потихоньку вперед, она не сводила взгляда с мраморной скульптуры работы Легро.
Религия изгоняет ересь и ненависть.
И Религия не выглядела приветливой, как на потолке грота Венеры в Марселе.
Она была строга и бескомпромиссна.
Были и лжепророки в народе, как и у вас будут лжеучители, которые введут пагубные ереси и, отвергаясь искупившего их Господа, навлекут сами на себя скорую погибель (2). Вот о чем эта композиция была. О послании святого Петра, который здесь, в вавилонской блуднице, основал церковь свою, ведь все дороги всегда вели в Рим. Основал и был распят. Вот что должны были видеть верующие. Что христианство побеждает, но атеистка Гермиона думала о другом.
О том, как вера развязывала крестовые походы и войны.
О том, как инквизиция жгла красивых женщин на кострах и скрывала это по сей день в своих архивах.
О том, что эта религия так же легко могла изгнать её из жизни Драко. Потому что все умирали, все проходило, а церковь даже в таком современном мире оставалась несокрушимой.
Религия была немилосердной, когда защищалась. Такой же жестокой, как и её Господь.
В таких раздумиях Гермиона дошла до Драко, который причащал сегодня.
Улыбнулась. Приоткрыла рот. Проскурка стала таять на языке.
- Сие есть Тело мое… - вдруг прошептала она, на секунду наклонившись к парню. Всего секунда. Но она вернула ему те слова. Вернула обещанием, что сегодня сие Тело будет принадлежать ему.
Повеселев, Гермиона направилась в капеллу святого Игнатия. Она знала, что дальше Драко будет принимать исповеди и хотела и сама войти в кабинку, но последней, потому спешить ей решительно было некуда и вот тут то она и увидела её. Женщину в платье цвета тыквенного мокко.
Высокую блондинку с двумя дочерьми.
Такую…такую…
- Боже… - и теперь девушка поняла. Поняла, что Драко ушел не в церковь, нет. Он хотел прочитать проповедь при матери. Ведомый, наверное, детским желанием, чтобы она им гордилась, а эта жестокая женщина, видимо, даже не понимала кто перед ней. Ряса сделала Драко для неё удивительно безликим.
Наблюдая за тем, как он причащает её, еретичка увидела как дрожали его руки.
А Нарцисса была спокойна, приветлива и ласкова. Склонив голову и перекрестившись, она, наверное, оставив очередную зарубку на сердце парня, покинула церковь. Гермиона провела её тяжелым, гневным взглядом.
Как. Же. Она. Ненавидела. Эту. Суку.
1 - Евангелие от Матфея 6:14
2 - Второе послание Петра 2:1-1
***
- Прости меня, Драко, ибо я согрешила, - голосок Гермионы прозвучал последним в этом людском потоке и откровенно стал для священника неожиданностью. Она так давно ему не исповедовалась, что он, действительно, не думал, что сегодня что-то изменится. К тому же иезуит тут же насторожился. Игривых ноток не было. Фраза прозвучало как-то поломано.
- Гермиона?
- Я солгала тебе. Солгала, - прошептала девушка. Дрожащие пальцы вцепились в перегородку. Иезуит тяжело вздохнул. Кажется, сейчас она скажет, что все полтора месяца играла и выставит счет, но, вдруг, Гермиона зашептала то, на что он не рассчитывал: - солгала тебе о ребенке. Солгала о выкидыше. Подстроила аварию. Прости, я так виновата.
- Бог…
- Нет, не говори со мной так. Не будь священником. Мне плевать, что думает твой жестокий Бог. Я прошу прощение у тебя, не у Господа. Потому что лгала тебе, не ему. Я не знала, что это причинит столько вреда, - она не плакала, но парень слышал - ей не по себе. Не знал, что Гермиона увидела Нарциссу.
Только тогда какая-то пелена упала и девушка словно с опозданием поняла, какое зло причинила на деле. Драко был сиротой, а она врала про ребенка. Наверное, он действительно хотел семью, что пошел на риски и даже рассказал обо всем Папе. Ведь не имел матери. Потому хотел стать отцом. А она…
- Я очень виновата.
- Так ты поэтому здесь, со мной? Потому что виновата?
- Здесь? - Растерянно переспросила девушка, потом странно всхлипнула. То ли рассмеялась. То ли нет. - Нет, я здесь не из-за искупления, глупый ты мальчишка. Просто это между нами зависло. Я знаю, что ты знаешь. Мы оба в курсе. Но оба молчим. Как ты мог простить это? Почему?
- Потому что зло причинить проще. Мне ли не знать. Ты виновата. Но и я тоже. Мы оба согрешили, Гермиона. - Парень осторожно погладил пальцы, которые так же отчаянно цеплялись за перегородку. По правде, это было первое извинение в его жизни. Его часто обижали. Но прощение никто не просил. Максимум, люди перед ним оправдывались за свои поступки. Вроде Рей. Которая сказала, что ей было жаль. Но прощение у него никто не просил, потому ему сложно было подобрать слова. К тому же эта тема была открытой раной в его сердце. - Так, что не исправить молитвой, однако начать можно и с неё. Но мы можем попробовать сначала. Очиститься и начать заново. Может тогда мы поймем кто мы друг для друга?
- Две Ave? - Со смешком спросила девушка. Не насмешкой. А именно смешком.
- Можно и три. А я закончу и присоединюсь к тебе, - пообещал Драко. И Гермиона тихо выскользнула, уступив место кому-то другому, а у священника голова шла кругом от её извинения. Он всегда думал, что не достоин прощения за свои грехи, что уж говорить о том, чтобы “прости” говорили ему и даже не позволили прикрыться Богом.
Вздохнул. Боль от потери несуществующего ребенка не прошла. Но как-то стало немножко и легче. Удивительно.
А вот сосредоточиться на чужих грехах было сложнее.
“Прости”. “Я так виновата”. “Глупый ты мальчишка”.
Он не был глуп. На деле, нет, не был. За эти полтора месяца ему начало казаться все чаще, что еретичка не играет роль. Иногда девушка очень по-особому смотрела. По-особому целовала. По-особому прикасалась. Вытирала ему мокрый лоб своим халатом, а затем сразу как-то судорожно обнимала, шепча глупости на ухо. Становилась на колени перед сном, чтобы прочитать вместе общую молитву, а после… после он всегда поднимался, она же - нет. Игриво сверкая глазами, девушка творила чудеса. С одинаковым энтузиазмом Бэмби гуляла с ним в ватиканских садах и придерживала волосы, если ему становилось среди всех цветов и деревьев плохо.
Драко никогда не чувствовал любви к себе, но знал как она выглядит. Ведь наблюдал за своими прихожанами. За чокнутыми мафиози. За простыми людьми в кафе. Видел, что истинное чувство состоит из миллиона простых, едва заметных жестов. Поправить шарф. Быстро поцеловать в щеку. Написать сообщение. Погладить по запястью. Улыбнуться. Обменяться взглядами. Все это наслаивалось друг на друга, как кубики Лего, создавая одно чувство. Сложное, объемное, желанное.
И Гермиона с ним занималась тем же. Строила свой конструктор. Все чаще Драко казалось, что его любовь, которая не должна была найти ответа, все же взаимна. Ему казалось, что это именно то, что между ними происходит. Они перестали быть союзниками, потому что превращались в любовников. Не тех, кто переплетался телами. Нет, они, вроде, сходились душами.
“Глупый ты мальчишка”.
Звучало так нежно.
Отпустив последний грех, Драко вышел из исповедальни.
Иль-Джезу была почти пуста. Неспешно прошелся он между прихожанами и как бы невзначай всех выпроводил, а затем закрыл двери в дом Господа. Ветер бессильно ударился о них и завыл. Драко улыбнулся. Дьявол уже был здесь, зря тот бесновался.
Развернувшись, священник сразу увидел свою еретичку.
Она стояла на коленях перед главным алтарем, а над головой у неё были ангелы, ведь весь потолок нефа был расписан “Триумфом имени Иисуса”. Кому молилась эта женщина? Явно не его Богу. Гермиона была, действительно, еретичкой, не верящей в его религию. В этом был его персональный грех Соломона. То, что он нарушал целибат было не так страшно, как то, что выбрал себе язычницу, как царь прошлого.
Когда Соломон состарился, жёны обратили его сердце к чужим богам, и оно перестало быть полностью преданным Господу, его Богу, каким было сердце Давида, его отца… (1).
Драко знал, что должен воспринимать это как предостерижение, но он просто шел по мозаичному полу, покрытому символами своего ордена к Гермионе, думая лишь о том, что церковь всегда боялась женщин. Мужчины, что писали Библию, боялись. Да. Потому что знали как сильно их влияние.
Но он был силен в своей вере. И мог пройти это испытание. Мог любить еретичку и остаться верным Богу.
Подойдя поближе, Драко положил руку на плечо Гермионе. Она, действительно, шептала Ave, Maria, но звучало это совсем не по-христиански. Сам голос её был полон соблазна. Парень обошел еретичку и замер перед ней.
Они вернулись в исходную точку.
Алтарь. Священник. Ведьма на коленях.
В тот самый первый раз он был горд, ведь отвергал её, сейчас протянул руку и Гермиона поднялась. Её рыжие волосы падали на плечи. На ткань его рубашки священника. Все так же расстегнутой на три пуговицы. Сейчас он точно знал, что лифчика на ней не было. Видел очертания её высокой, бледной груди и алого розария.
Язычница. Вот кем она была.
Не входите к ним, и они пусть не входят к вам, чтобы они не склонили сердца вашего к своим богам…(2).
Он не слышал этих предостережений. Не слышал даже, что говорит девушка, хоть губы её шевелились. Молилась ли она? Манила ли в свои сети? Просила прощения? Это было не важно. Священник просто стоял и смотрел. Она сияла в свете витражей. Золотое солнце иезуитов горело у неё над головой, а за спиной возносился Иисус. Над головой пели ангелы. Нет, она не склонила его сердце к иному богу, лишь к себе самой. Наполняла всего его благословением. Драко знал, что любит её. Любит сильнее всех на свете, хоть так было нельзя.
Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня (3).
Матфей утверждал, что так говорил Христос своим ученикам. Подразумевались там не только родственники, но и жены, подруги, спутницы. Никого нельзя было любить больше Бога, amor Dei должна была всегда должна была быть выше amor proximi, но ведь “Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас”.
В эту минуту Драко не чувствовал греха или похоти.
Купидитас не владел им. Лишь каритас осенила его.
И медленно он стал расстегивать оставшиеся пуговицы на рубашке, а затем темная ткань упала на пол, к их ногам. Гермиона не шелохнулась, а парень опустился на колени.
- Ты прощаешь меня? - Услышал он наконец. И у него был ответ, когда он сколизл губами по её телу, а руками неспешно расстегивал молнию на юбке. Любовь. Все было так просто.
- Любовь…любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит… - шептал он. А девушка, которую он раздевал среди церкви, ощущала себя в наготе возвышенной, как никогда.
Юбка тоже с тихим шорохом упала. Гермиона перешагнула её. Сбросила туфли.
Босая. Нагая. Безбожно прекрасная.
- С кем ты воюешь, Гермиона? - Вдруг спросил парень, поскольку под золотистой тканью обнаружил алую, как кровь. Алые трусики. Алый пояс. Алые кокетливые бантики. Любой другой увидел бы дьявола в этих цветах, но Драко слишком долго жил среди мафии. И знал, что женщины надевают алые пояса и белье не ради сексуальности или соблазна. По многолетней традиции красное было символическим обещанием мести за умерших мужчин, потому часто вдовы в трауре под черным прятали красное.
Цвет крови, не страсти.
Кому она бросала вызов, с кем хотела войны?
Её кто-то обидел в Марселе?
- С Богом, - услышал он вдруг её ответ. И поднялся. Теперь они смотрели в глаза друг другу и Драко увидел это. То, что подозревал. Взаимность. Более осознанную, менее фанатичную, но взаимность. Она влюблялась в него.
Он покачал головой.
- Ubi caritas et amor, Deus ibi est, Гермиона (5)
- Это не правда, твой Бог запрещает меня.
- Нет, тебя запрещают лишь люди, которые боятся. Господь же не противился такому чистому чувству. Каритас - это добродетель, Бэмби. Потому я беру тебя здесь, перед Богом. - Он наклонился и поцеловал её.
Перед Богом, но не людьми.
Люди были жестоки, а Господь должен был понять глубину и чистоту его любви.
Каритас. Это был каритас.
И Драко был горд любить эту женщину здесь, у алтаря. Он словно показывал её Богу. И благодарил того за то, что послал её ему, как ответ на вечные поиски.
Они переместились на скамью.
Разноцветные витражные блики сверкали на коже Гермионы солнечными зайчиками.
- Перед Богом, - прошептала девушка улыбалась, а после - задохнулась.
Потому что он сделал это.
Взял её перед Богом. Не таясь в тенях. Шепча лишь одно слово.
Каритас.
А в ответ, задыхаясь от удовольствия, услышал:
- Томас….
Словно спустя столько лет Бог ответил ему голосом Гермионы.
Он, наконец, вернул ему его имя устами дорогой женщины.
Так Драко Малфой, познавший насилие и утративший все, понял, что прощен. Через любовь.
- Повтори…
- Томас…
- Гермиона… Гермиона, я люблю тебя…
1 - Третья книга Царств 11:4
2 - Третья книга Царств 11:2
3 - Мф. 10:37
4 - Ин. 13:34
5 - Бог есть любовь или где Бог там и любовь
Нам сегодня ужасно не повезло. Сайт очень глючил и я не знаю не будет ли глючить на протяжении дня, потому попрошу вас о важной вещи. Точнее двух:
1. Активность. Для меня это самая любимая глава в работе, не хочу, чтобы из-за чертовых поломок она провались, потому, пожалуйста, ставьте жду проду и пишите отзывы, пожалуйста.
2. СОХРАНЯЙТЕ ОТЗЫВЫ ПЕРЕД ОТПРАВКОЙ!!! (поскольку сайт может упасть, лучше потратьте пару секунд и скопируйте свой отзыв).