Дикастерия

      In nomine Domini (Во имя Отца) - тринитарная формула или формула Троицы. Один из символов веры.              “Стыдиться должны не жертвы, стыдиться должны насильники".        Гермиона Грейнджер, привычно элегантная в фиалковом брючном костюме и черных лодочках, сидела в одном из уличных бистро и пила свой любимый бергамотовый чай, смешанный с тоником. Клацали кубики льда, которые были то ли слабой попыткой воспротивиться осени, то ли данью привычке. Сливовый отпечаток губ на белой чашке. Флэт-круассан с сублимированной малиной для смелости. И картонка на столике. Такая чужеродная между тюбиком губной помады от Kilian, кошельком Hermes, солнцезащитными очками Dior и шелковым шейным платком, вручную распитанным Ирисами Моне. Такая вульгарная, если читать надпись, сделанную аккуратным почерком. Такая громкая.        Сидеть с ней в бистро было весьма смело.        Смело, потому что нужны были силы. Силы решиться сделать это. Узнав об акции протеста - листовку с призывом выйти Гермиона обнаружила прилепленной к двери картинной галереи вчера - девушка прикусила губу. Дело 72-летней Жизель Пелико гремело по всей Франции не первый месяц. Несчастную женщину больше десяти лет собственный муж опаивал транквилизаторами и позволял чужим мужчинам её насиловать, о чем она узнала абсолютно случайно. По словам жертвы, её мир рассыпался, но она позволила следователям обнародовать свое имя, а еще - показывать в суде записи насилия. Таким образом она хотела привлечь внимание общественности к проблеме. Потому по всей Франции катилась волна протестов в поддержку Жизель.        Но Гермиона не была готова идти на акцию. Она понимала, что от неё этого ждут, как от светской львицы, женщины, которая определяла вкус и взгляды Марселя, но… что-то не давало ей покоя. Ей казалось, если она выйдет, то как будто расскажет свою историю. Или распишется в собственной трусости, ведь в отличие от Жизель Пелико она знала, что один из её любовников имел фетиш трахать полубессознательных женщин и позволяла ему сама такое с ней делать. Но выбросить призыв не позволила совесть. Потому что остаться дома означало быть сопричастной. Молчание - знак одобрения. Потому Гермиона целый день была в раздрае, а вечером, зайдя за фруктами в знакомую лавку и услышав обсуждение девочек-продавщиц, которые тоже собирались выйти, не выдержала и попросила отодрать для неё картонку от ящика из-под апельсинов.        - Будь оно все проклято, - почти прорычала она вечером дома. Драко еще не вернулся из Ватикана, хоть его химиотерапия закончилась и парень со дня на день должен был прилететь. Гермиона уже осела в Марселе, давая ему время разобраться с делами. Потому весь вечер ходила по спальне и испепеляла кусок картонки. Который лежал и ждал своего часа. Виновный во всем. Девственно чистый и этим словно насмехающийся. А она…она не могла найти слов и злилась, пока не взяла свою помаду от Kilian и не написала эту емкую фразу, упав на колени перед столиком.       “Стыдиться должны не жертвы, стыдиться должны насильники".        Легче ей не стало. Написать было проще, чем сделать. Да и ответа была ли она жертвой Гермиона не нашла. Ведь долгие годы не только разрешала, нет. Пользовалась сексом. А все же… все же она стыдилась. Саму себя. Но не как жертва. А потому что… потому что долгие годы была лишь шлюхой.        Можно ли шлюху изнасиловать?        Только полицейские сказали бы “да”, но без особой эмпатии. Ведь сразу бы добавили: “что поделать, они всегда в группе риска”. Будто если женщина продавала себя, то она заслуживала того, чтобы ей причинили боль. Но ведь продавалось тело, не душа. А насиловали именно её. Тело привыкало. Гордость - ни разу. И эта самая гордость словно пригвоздила Гермиону к стулу бистро.        Она особо не спешила. А, может, пришла слишком рано, потому что не спала почти всю ночь? Не спала из-за волнения. Чувства вины. Стыда. А еще - потому что рядом не было его. Драко. Как, оказывается, за несколько месяцев регулярных снов вместе можно было привыкнуть к кому-то. Без его тихого дыхания ночь казалась оглушительно тихой. Настолько, что Гермионе пришлось открыть окно. С минуту она была удивлена, слушая море вместо хоральных напевов Ватикана. Девушка банально скучала по инквизитору. И никак не могла дождаться его возвращения.        - Вот ты где! Я искал тебя в галерее, - она услышала за спиной голос Драко и резко развернулась. Он был там. Среди старых домиков, ярко выкрашенных ставней, корзинок с лавандой и торговцев. Такой дерзкий, такой знакомый, такой….её. Возможно, еще более худой, но в остальном - все тот же Драко. Со стрижкой на бок, выбритой половиной головы. В очках в золотой оправе. В джинсах с парой прорех. Таких коротких, что было видно и косточки, и кроссовки на босую ногу. С многочисленными браслетами. С розарием в петлице. С лукавой улыбкой и стаканчиком кофе из Старбакса, что в аэропорту.        Он только прилетел. И сразу отправился на встречу к ней, потому Гермиона тут же распахнула свои объятия и они целовались так, словно не виделись год, а не неделю. И хоть девушка шутила: “тише-тише, сотрешь помаду”, оба, по правде, не обращали никакого внимания на это. Как и на людей, которые оборачивались, ведь целующийся священник был весьма необычным зрелищем для марсельских туристов.        - Наконец-то. Когда будут результаты?        - Неделя. Но я решил, что мы подождем вместе, - улыбнулся Драко, с явной неохотой отстраняясь. На деле, особых надежд на результаты химии он не питал, но решил сделать Гермионе приятное и открыть письмо от больницы при ней. - Но я бы на твоем месте…        - Я сама решу, надеяться или нет, - тут же оборвала еретичка. Она, как и инквизитор, все понимала, но не желала ни в чем признаваться. Ей казалось, что порой уверенного вида достаточно, чтобы испугать сучью болезнь и была такова, хоть помолилась бы еще не раз. - Не спорь. Поужинаем у тебя или у меня? Соскучился по Гроту?        - Да. И по нему тоже.        - Давно у меня не было секса с шикарным видом. И это я не о море или о потолке, - она подмигнула и вдруг щеки Драко поалели, что было видно на фоне его болезненной бледности. После тех его слов любви в церкви пару недель назад между ними что-то неуловимо изменилось. Сам иезуит вроде стал чуточку открытие к ней. Да и улыбаться стал больше. Однажды они даже покатались на Веспе по Риму, хоть и не долго.        И вот впервые Гермиона откровенно сказала, что считала его красивым. Ведь он был её видом во время секса. Сверху или снизу - не важно. Они занимались любовью глаза в глаза, лицом к лицу. Иного вида быть не могло. И потому он, мальчик, которого не брали в иезуиты из-за уродства, тот, кого мать бросила из-за глаз, зарделся. Потому что ощущал свою еретичку, ощущал и знал - она не лжет. Видел это в каждом жесте. В каждой фразе, улыбке, стоне. Невероятно, но девушка влюблялась в него. Потому Драко верил, что красив. Той понятной лишь любящему сердцу красотой.        - У меня вид будет лучше, - оставил он за собой право финального комплимента. Сел за столик. И с удивлением посмотрел на табличку. Потом - на Гермиону. Ему не нужно было снимать очки, чтобы она увидела непонимание в его глазах. А может даже настороженность. - Кого судит моя еретичка?        - Это по делу той женщины.        - А, - Драко не нужно было спрашивать имя. Поджал губы. Надпись не давала ему покоя. Он вздохнул. Отбарабанил похудевшими пальцами по картонке. Жертва. Насильник. Стыд. Порочный круг, который стоило разорвать. - Я знаю, что мы плохо начали…        - Если я и иду туда из-за тебя, то по иной причине.        И тут парень в удивлении вскинул бровь. Он ожидал сухого тона. Гермиона же заговорила с ним удивительно ласково. Как в тот первый день в больнице, когда сидела перед ним на коленях и поправляла одеяло. Сейчас она перегнулась через стол и обхватила его запястье пальцами. Блеснули изумруды на кольцах.        Он улыбнулся.        Брошка. Серьги. Кольцо.        Только эта великолепная девушка носила камни под цвет туфель. Роскошь, которая была ему по душе.        - Драко. Я знаю, что с тобой произошло. - Продолжила Гермиона. Они только раз затронули эту тему мельком в Ватикане. Пришло время продолжить. Дала ему минуту все осмыслить, а потом еще тише добавила. - Знаю, кто это с тобой сделал. Потому иду. Потому что жертве не должно быть стыдно. Ни одной жертве ни одной насилия. Слышишь?        Она не дала ему вырвать руки. Впрочем, Драко и не пытался. Парень оцепенел в этих нежных ладонях, которыми она держала, казалось бы, его душу. Бережно держала. Успокаивающе поглаживая кончиками пальцев.        - Перекуйте орала ваши на мечи и серпы ваши на копья; слабый пусть говорит: «я силен», - прошептала Гермиона. Она ни о чем не спрашивала. Но в ней не было брезгливости. Насмешки. И приторного, сладкого, липкого сочувствия - тоже. В ней ничего не изменилось, кроме одного. Еретичка знала правду и принимала её. И его с этой правдой - тоже. - Если ты мой щит, то это, - девушка кивком головы указала на картонку, - мой меч. Я, правда, так думаю. Что стыдиться тут нечего.        - Ты не знаешь, о чем говоришь. Не понимаешь, Бэмби.        Драко все же освободил руку. Чтобы закурить. Та не дрожала. Рука. А сигарета тлела меж пальцев. Пепельные снежинки падали в этот осенний, ноябрьский день. Инквизитор усмехнулся. Пепел. Со времен Ветхого Завета - символ унижения, печали и покаяния одновременно. Неудивительно, что в Пепельную среду крест именно ним рисовали. Драко прошел все стадии. Все.        Как Мардохей, узнавший что царь Ксеркс разрешил нечестивому Аману уничтожить евреев, он посыпал голову пеплом. Без права на прощения. Как многие сыновья и дочери церкви до него.        - Он ничего не сделал. Без моего согласия. Ничего. - Наконец, медленно сказал Драко. Гордо вскинул голову. Парень не говорил об этом вслух так много лет. Кажется, первый и последний раз признался во всем Рей. Но она преподала своим равнодушием ему прекрасный урок. Всем плевать. Но раз Гермиона сама заговорила… Иезуит не знал почему ответил ей. Потому что соучастником было быть приятней, чем жертвой? Не так стыдно?        Жертве не должно быть стыдно. Но. Он. Не. Был. Жертвой.        - Я сам на все соглашался. Что бы Люциус мне не предлагал. Я… знаешь, мне было так приятно, когда после он говорил мне: “славный мальчик”. Славный. Еще бы. Славный, послушный мальчик. - Парень скривился от отвращения. Долбанный извращенец. Насиловал его. И хвалил. - Знаешь, он говорил мне, что это - естественно. Что еще Платон в своем “Пире” описывал союзы между мужчинами и мальчиками, как идеальное проявление чистой, интеллектуальной любви. А Фичино, долбанный прихвостень Медичей, добавлял, что если любовь между мужчиной и женщиной - исключительно физическая и влечет за собой размягчение мозгов, то это… платоническая любовь, да. Кажется это так называется. Платоническая любовь возвращает нас в горные небесные выси. Да… он говорил, что это более правильная любовь. А я никакой не знал. Потому поначалу думал, что такая лучше никакой. Потому нет, я не жертва…        - Ты сказал, что любишь меня. В тот день, когда взял меня перед своим Богом, Томас. Прошептал на ухо. Как молитву. Теперь ты знаешь разницу. Знаешь, что он лгал. А значит ты - не виноват. Тебе было хорошо с ним?        - Нет.        - Тогда мы оба знаем, что произошло. - Гермиона, как никогда верно, подбирала каждое слово, абсолютно каждое. Знала насколько сейчас велики риски. - Думаешь, ты грешен? Если Люциус прав, то нет, ведь все было возвышенно. А если тебе не было приятно, но ты соглашался, это…        - Я знаю разницу, - перебил её Драко. Поморщился еще раз. - Я - не жертва. Ведь получил выгоду, - и неспешно он рассказал итог. О съемке. О шантаже. О должности. Не обьяснил лишь почему ублюдок жив, а Гермиону сейчас волновали иные вопросы, потому девушка не уточнила. Еще время, того ублюдка, наступит. Она позаботится, если инквизитор еще не разложил дрова на прощальный костер. - Потому как бы не хотелось…        - Это было насилие. Не грех. Ни одной секунды. И чхала я на то, что там Платон описывал в “Пиру”. В Греции, если я не ошибаюсь, тысячи лет назад, и мальчиков, которых любили похотливые мужчины, называли любимыми и прославленными. Но времена изменились и мораль другая. Даже твоя Церковь переобулась. Во времена Платона, блядь, нормально было верить, что земля то ли плоская, то ли на черепахах и слонах стоит, то ли что Солнце вокруг Земли обращается. За это, вообще, на костре сжигали. Потому нет, не актуален “Пир”, уж извини. Он совершил преступление. Тебе нечего стыдиться. Выгода - это лишь цена, которую ты заплатил, выскальзывая из ловушки и… Боже мой, - Гермиона приложила ладонь к губам. Её речь была такой страстной, честной и эмоциональной, что она вдруг поняла иное. Защищая Драко, девушка сделала для себя то же самое.        Если был невиновен иезуит, то и она…        Боже, она не была виновата. Как не были виновны девочки в коротких юбках.        Они оба были жертвами. И оба были чисты.        - Мы не виноваты, Драко. Не виноваты, что мир был жесток. Не виноват брошенный мальчик, пытающийся заслужить любовь. И та девчонка в Портленде тоже была не виновата. С нами сделали это. И не стоит нести это стыдом через всю жизнь.        Она взяла свою табличку. Поднялась. А Драко продолжал сидеть. Он закурил еще одну сигарету и на вопрос “пойдем?” спросил неожиданно жестко:        - Как же не виноват? Как тогда ты объяснишь то, что я сделал с тобой? В ту ночь. После новоселья в Параду. Помнишь, как тебе было? Когда ты сказала нет, а я все равно взял тебя. С огромным удовольствием. Мне было, знаешь, очень хорошо. А тебе? Что ты молчишь? Понравилось? Что ж после этого мы больше анальным сексом не занимались, если обоюдно было классно?        - Зачем ты так? - Удивилась девушка, опуская и руки, и табличку.        - Так - это как?        - Зачем такая жестокость по отношения к себе? Почему не разрешить быть счастливым? Хотя бы сейчас?        - Потому что мы оба знаем, что это было преступление. И хочешь, чтобы я пошел с тобой. Как жертва. Будто этот крестовый поход поможет мне пережить то, что сделал Люциус, тебе - что сделали с тобой другие. Но как быть с той ночью?        Гермиона молчала. Потом наклонилась и положив руки Драко на плечо, ответила:        - Ты прощен, Томас. В этот раз ты будешь прощен. Не Богом. А мной. Потому что ты единственный, кому жаль. - Она чмокнула его в щеку. И протянула руку. - Так что, мой милый, пойдем и покорим свою Голгофу? Та женщина, Жизель Пелико, это сделала ради нас. Я читала её интервью. Она сказала, что хочет, чтобы все люди, которые подверглись изнасилованию, сказали: мадам Пелико это сделала, я тоже могу. Я могу, Драко. А ты? Ты можешь?        Инквизитор помолчал. Покрутил головой. Увидел, что в соседней лавке продавалась канцелярия. Оставив Гермиону, он вошел и купил картон оранжевого цвета. Единственного, который был. Что-то быстро написал и вернулся с ним. Еретичка улыбнулась.        “И слабый скажет: я силен”.        Взявшись за руки, со своими лозунгами, они пошли на митинг. И каждый шел на свою Голгофу с персональным грехом. Но каждый в этот день был прощен, а значит стал сильнее. Ветер возвращался на круги своя. Как и обещал Екклесиаст.        После они поужинали в не примечательном ресторанчике на три столика внутри. Не обсуждали то, что произошло. Не говорили о Жизель Пелико. Но каждый думал о том, что пережил. И о той женщине, которую предал собственный муж. Они понимали. Ведь они тоже были преданы. Драко - Люциусом, Гермиона - Фениксом. Потому оба сочувствовали ей. И находили в сердцах жалость и для самих себя.        Но друг другу они ни сказали и слова. Не потому что не хотели. Слишком хорошо все понимали. Поэтому в уютной тишине ели свой буйабес и Гермиона радовалась аппетиту иезуита. Это давало ей определенные, несмелые, но надежды. После они прогулялись до Грота, промерзли и забрались в теплую ванну. Вдвоем. Которая располагалась прямо у панорамного окна и они оба, по шею в воде наблюдали как мистраль гонит серые, тяжелые тучи по небу и капли дождя вспенивают черное от холода море. Приятные мурашки бегали у них по коже. И чем сильнее расходилась гроза, тем приятнее им было среди треска свечей и тлеющего шалфея, который Гермиона раскурила, чтобы прогнать негатив.        Драко не молился. Сегодня он позволял еретическим ритуалам очистить его душу. Потому, откинув голову на бортик ванны, вдыхал запах трав. Наслаждался тем, как пальцы Гермионы, привычно пахнущие фенхелем, массируют ему виски. Улыбался. Так, кажется, прошла вечность.        Ужинать оба не захотели. Неспешно надев халаты, они забрались в постель. Целовались. Но секса обоим как-то не хотелось. Они просто лежали и смотрели в окно. Так и уснули. В каком-то своем умиротворении, а когда Гермиона открыла утром глаза, Драко рядом уже не оказалось. Это не удивило её. В Ватикане он тоже часто пропадал до её пробуждения. Там они в целом редко совпадали в графиках, были как те мифические создания из некогда любимого девушкой в детстве фильма “Леди-ястреб”. Она прилетала к нему среди ночи, он с зарей шел молиться. Но все равно они считали, что пара.        Сейчас постель все еще хранила тепло Драко. И запах. Его запах. Пряный и кожаный. Такой резкий и такой… знакомый. Напоминающий ей Ирландию за счет можжевельника. Кажется, после поездки к ней домой иезуит и сменил свой более острый аромат на этот. Потому сейчас, нежась в постели, когда серенькое утро несмело скреблось в окна, Гермиона, хоть была согрета, ощущалась там, будто проснулась на какой-то ферме, затерянной на севере её страны. Будто влажный туман змеей обвивает её босые ноги, потому она с удовольствием спрятала те под одеяло.        Одновременно представляла как идет среди изумрудной травы, покрытой бриллиантами росы, а потом заходит с прохлады в теплое стойло и пар вырывается из ноздрей. Ароматы сена. Кожаной сбруи. Дров. Мускуса от лошадей. Впервые в жизни ей захотелось сесть в седло и понестись вдоль гор в своем темпе. Навстречу ветру.        А еще больше - увидеть своего дерзкого священника на лошади. В высоких кожаных сапогах, перчатках и с каким-то стеком. При таком раскладе им бы даже лошадь не пригодилась.        - Вот почему я не пользуюсь духами, - пробормотала Гермиона, чей почти эротический то ли сон, то ли дрему прервал стук в дверь. Она поймала себя на мысли что возбуждена. Откинув голову на пропахшую кожей подушку, расхохоталась. Боже. Как ей нравилось это чувство. Раньше она такое испытывала только от самой себя. Теперь её вдохновляла близость с мужчиной.        Пускай даже без стека.        Хотя стоило проверить что там есть в церковном арсенале Драко. Кажется, после вчерашнего очищения и прощения они оба могли позволить себе пойти дальше. Гермиона вдруг поняла, что достаточно доверяла ему, как партнеру по постели, чтобы позволить большее.        А все чертовы духи. Стоило узнать, что за афродизиак в них подмешивали. И забыть фантазии о иезуите на лошади. Ему с его химиотерапией не хватало только лезть на коня, чтобы её впечатлить.        - Доброе утро, мадам. Что подать к завтраку? - Спросила девушка, которая обычно подавала еду. Еретичка задумалась, возможно она тоже одна из бывших портовых проституток, которых приютил Драко.        - Уже привезли трюфели из Люберона? - Полюбопытствовала она, знающая, что только земляной аромат этих уродливых грибов скрасит это мрачное, влажное утро. Вчера слышала, как Драко уточнял, сделали ли заказ и ответ был положительным.        - Да, еще в шесть утра, сразу после тихой охоты. Самые свежие.        - Тогда омлет. Трюфели. И бокал Жозеф Перье. - Распорядилась Гермиона, потому что не представляла, что лучше могло оттенить вкус, чем острые иголки винтажного Пино Нуар. - Я позавтракаю в постели, - добавила она, представив уже как армия флористов снует в столовой, создавая очередной шедевр из листьев дуба, клена и ягод можжевельника да клюквы. Там они смогут поужинать, сейчас девушка хотела побыть одна. - Драко завтракал?        - Нет, мадам.        Гермиона покачала головой, выражая неодобрение, но не стала критиковать иезуита. Снова оставшись одна, она, наконец, поднялась с постели и поежилась. Прохлада укусила её за голые плечи. Поскольку из теплой одежды у неё ничего, кроме вчерашнего неподходящего костюма не имелось, еретичка проскользнула в гардероб инквизитора и выбрала себе темно-зеленый свитер, который надела поверх голого тела.        Затем наклонилась за носками и замерла. В углу стояла коробка с надписью “от папы”. Коробка, которая так много значила для Драко и которую он так и не отправил Скорпиону, ведь ребенка не было. Гермиона об этом ничего не знала. Просто замерла и смотрела, думая, что там, под крышкой скрыта тайна отца иезуита. Неужели кроме суки матери еще и отец года имелся, который проявлял хоть какой-то интерес к сыну?        Она была воспитанной девочкой. Мама хорошо рассказала ей почему нельзя читать чужие письма. Но поскольку Гермиона была еще и мафиози, то села на пол и подняла крышку. И будто провалилась в омут воспоминаний. Не прошло и минуты, как она поняла, что “папа” - это Драко, мальчишка не знавший отца, написал о себе. Это была шкатулка Пандоры. Для неё. Ведь туда иезуит сложил все свои сокровища. Все надежды. Все помысли.        Странно, но девушка не ощутила боли, ведь как она простила Драко насилие, так он парой недель раньше в Риме отпустит ей её ложь. Наоборот, еретичка с трепетом изучала все: от старой мягкой игрушки до упаковки с мальдонской солью, от белого розария до снимка, где инквизитор улыбался. Увидела в этих вещах правильный смысл. Инквизитор хотел, чтобы его узнали. И если их ребенка не существовало, то она имела право поизучать из чего сделана его душа.        - Что ты здесь делаешь? - Голос Драко застал её врасплох, но Гермиона не стала виновато вжимать голову в плечи. Просто подняла глаза парню с взъерошенными от мистраля волосами и рясе, чьи полы были чуть запачканы грязью. Видимо какую-то часть дороги он прошел пешком.        - Ты хотел, чтобы тебя увидели и узнали. Вот знакомлюсь с тобой.        - Ты роешься в моих вещах, - поджал губы парень.        - Я уже ответила, - покачала головой Гермиона. Задумчиво посмотрела на недовольного священника снизу вверх. - Эта коробка пуста.        - Да в ней полно вещей.        - Она и на половину не отражает тебя, Томас. Где здесь твое великодушие? Или вяленые томаты? Или книга пророка Иоиля? Где любовь, что ты испытываешь ко мне? Где выписка с твоим диагнозом, который расскажет о том, как ты храбр? Где клубничный конфитюр с базиликом? Где браслеты, фисташки и проповеди? Нет, милый, она пуста или ты сам себя не знаешь. Ты создан не только из страданий и мальдонской соли. В тебе куда больше граней, - она неспешно поднялась. Потерлась макушкой о его острый подбородок. - Пойдем позавтракаем. Знаю, что ты не ел, а так нельзя. Пойдем.        - Ты единственный человек, который рассмотрел меня за всей мишурой.       ***        - Падре, минуточку, - мелодичный голос заставил священника нажать вместо кнопки с цифрой “-3” иную, призванную придержать двери.        - Я думал, что мы встретимся внизу, - усмехнулся он, поскольку в кабинку лифта вошла Гермиона Грейнджер. Вошла и от её великолепия стало слишком мало воздуха. И пространства. Как в лифте, так и в просторной сутане. Ниже пояса. Она поразила его в самое сердце. И другие органы.        Целый день иезуит наблюдал за еретичкой с помощью многочисленных социальных сетей. Праздник молодого вина был событием светским и Гермионе, как влиятельной женщине города, пришлось принять участие в разных публичных мероприятиях, вроде тех, когда бочонок с надписью “Le Beaujolais Nouveau est arrivé!” разбивался прямо посреди Ла Канабьер. Она неплохо веселилась, даже когда алое обрызгало её пальто жизнерадостного желтого цвета. С виду. А сама втихую писала ему сообщения, как ненавидит все эти “народные гуляния”, но как любая современная королева помнила, что французы сделали с Марией-Антуанеттой и поскольку не хотела попасть под гильотину презрения улыбалась, махала рукой и пила вино, которое терпеть не могла, поскольку “Боже, Драко, какой дурак придумал продавать не зрелое вино?”. В джинсах, пальто и даже кроссовках, она была, как те американцы, что и коммерциализировали праздник.        Роль ей удалась. Драко, вынужденный читать проповедь о воздержании, любовался ею весь день то подбадривая, то поддевая насколько ей идут Джорданы, на что получал кривляющиеся смайлики и фразочки, вроде что эта обувь “только для незрелых мальчишек и годиться-то”. И вот, когда ранние сумерки опустились на Марсель и Гермиона шла на вечеринку по случаю прибытия молодого вина, которую организовала на свой вкус, она, наконец, переобулась. В элегантные черные лодочки.        И переоделась.        Во что - Драко не мог видеть, поскольку на ней было черное пальто от его любимого итальянского дома. Волосы Гермиона спрятала под шелковую косынку того же цвета и выбивалась лишь одна рыжая прядь. Тонкие щиколотки были скрыты черными капроновыми носками с логотипами D&G.        Алые губы. Черные жемчужины в ушах. Бледность. Длинные стрелки.        И запах, Господи, её запах. Пахнущая фенхелем ведьма исчезла, ведь вся она источала аромат, который Драко наносил на свою кожу по утрам. Её тело пахло ним. Она надела его парфюм. В секунду он представил, как она приходит в свой дом. Стаскивает испачканное вином пальто. С отвращением сбрасывает Джорданы и теплые носки. Джинсы, рубашка, белье. Все долой.        Теплый душ. Такой, от которого запотевают двери и зеркала.        Обнаженное тело в полотенце. Девушка, что расчесывает волосы. Парень, что рисует ей стрелки и наносит алое на губы. После она всех прогоняет. И перед тем, как впустить ту, что поможет ей одеться, полотенце падает на пол и первым она надевает его запах. Можжевельник. Мед. Кожа.        - Ты против встретиться раньше? - Промурлыкала Гермиона, нажимая кнопку. Она знала, что великолепна и наслаждалась этим. Но беда была в том, что и священник был хорош собой в этой своей темной рясе и кожаных перчатках, которые еще не успел, видимо, снять. Настолько, что ей захотелось опоздать.        С ним. Сейчас.        Он протянул руку, чтобы расстегнуть её пальто, держащееся на трех крупных пуговицах и обнаружил под ними сногсшибательное платье. Темный лиф на широких бретельках и завышенная узкая юбка по колено соединялись между собой двумя линиями крест на крест. Полоска бледной кожи привлекала взгляд.        Так и хотелось коснуться.        Это было продумано. Многие захотят прикоснуться, но никому не будет дозволено. Кроме него. Поэтому Драко согнул палец и провел костяшкой по этому открытому участку между лифом и юбкой. Гермиона затрепетала. Даже, кажется, подавила стон.        Она была элегантна. И продумана. Платье от Дольче Габанна было из коллекции 20 года, но она выбрала уже, вроде как, не актуальный по времени наряд из-за смысла. Тогда, часть весенне-летней коллекции была посвящена Сицилии и выполнена исключительно в черных тонах. Дизайнеры говорили, что в контраст ярким миланским принтам они показывают традиции другого региона. Глядя тогда на снимки, где явно были повседневные эпизоды из жизни мафии, многие поняли почему именно темный. Там женщины почти всегда носили траур, ведь шли войны.        Наверное, тогда женщина Феникса могла позволить себе лимонные ткани, ведь её безопасность была под защитой, остальные были обречены.        Потому да, символизм зашкаливал. Она была одета как сицилийская женщина, которая все время была втянута в войну, но это никак не влияло на её безупречность.        - Ты так красива…        Гермиона улыбнулась и потянулась за поцелуем, но вдруг палец Драко лег ей на губы. Девушка вскинула бровь.        - Я сегодня проповедь о воздержании читал.        - Да ну к черту. Я хочу тебя. Сейчас хочу, - она знала куда положить свои руки, чтобы ощутить взаимность этого желания. Расстегнула нужные пуговицы на сутане. Стала неспешно развязывать дисциплину.        Парень нажал на кнопку “стоп”. Лифт завис между этажами. Он сжал хрупкие запястья и покачал головой. Его странные глаза вспыхнули грешным пламенем.        - Хочешь? Так заслужи, - голос Драко упал до мрачного шепотка. Гермиона затаила дыхание. Их взгляды пересеклись. Её руки все так же лежали поверх дисциплины. Иезуит лукаво улыбался, девушка закусила губу.        Её сердце застучало быстрее.        Инквизитор приказывал ей, его ведьме. Властно приказывал.        Но не так, как тогда, в начале отношений, когда все и было через короткие команды. Сейчас он флиртовал. Улыбался. Смотрел с абсолютным восхищением. А еще признался в любви. Раз, но сказал это. Все было по-другому.        И видит Бог, дьявол или кто там за ними наблюдал, Гермиона понимала, что с ним происходило. То же, что и с ней. Они пытались строить отношения. Вот уже чуть больше двух месяцев. Времени, когда менялись только дни, но не они сами. Их беседы были осторожны, секс - очень нежным. Изначально - из-за болезни Драко, потом, когда парень набирался сил, просто так. От переполнявших их чувств. Для каждого эти отношения были первыми, потому и девушка, и парень старались быть аккуратными. Их не тянуло на эксперименты. Постель была местом, где они изучали друг друга. Не в позах. В реакциях.        Но вот химиотерапия была окончена.        Они вернулись в Марсель. К исходным ролям. Уже привыкшие спать вместе, любить друг друга, понимать. И подняло голову то, второе. То, что Драко звал купидитас. Страсть. Похоть. Алчность.        Тёмная Сторона Силы.        Нежности было мало. Им хотелось грешить. Особенно, теперь. Когда грехи прошлого были отпущены.        - Заслужить? То есть…. - она нарочно не договорила. Затаила дыхание. В груди стало горячо.        - Вымолить, да. Все верно. На коленях. - С удовольствием подтвердил её догадку Драко. Девушка не стала больше ничего говорить. Неспешно сбросила пальто. Косынка осталась в волосах.        Медленно, не сгибая спины, она, как истинная королева, опустилась на колени. Расстегнула ширинку. Подняла глаза:        - Я делаю это не потому что ты приказал, а потому что хочу доставить тебе удовольствие. Мне тоже нравится процесс. Не меньше, чем тебе. И тише, тише, без руку. Прическу испортишь.        Еретичка не удержалась. Парень скрестил руки на груди. Откинул голову. Закрыл глаза. Её губы коснулись его члена. Он не удержалась от еще одной улыбки. Мурашки побежали между лопаток. Что-что, а это дельце у неё отлично получалось. Бэмби отлично умела ублажать. И ему ничего не оставалось делать, кроме как чувствовать её пальцы и язык. Лениво двигаться бедрами навстречу. Тяжело дышать.        Прикасаться к ней изнутри. К внутренней стороне щеки. Такой теплой.        “Умница”, - пронеслось у него в голове. Больше он мысленно её ни о чем не умолял. Никаких “пожалуйста”, “еще” или “не останавливайся”. Эта девушка была сто процентов настроена на него, а все что он хотел - мог взять сам. Вот в чем была суть отношений.        Получать все. Без слов или насилия.        Сначала она все делала очень медленно, будто впереди была вечность. Брала его полностью. Скользила туда-сюда. Потом слегка изменила темп, помогая себе рукой, когда губы сосредоточились только на головке. Затем позволила проскользнуть Драко очень глубоко, зная, что ему наибольше нравится. Потихоньку она отдавала ему инициативу. Ей хотелось понять - у них просто предварительные горячие ласки, чтобы взбодриться или он хочет довести дело до конца?        Её заводили обе мысли. Девушка не могла выбрать.        Потому когда его руки переместились на член, она свои убрала за спину и подняла глаза. Стала выглядеть такой покорной. Но не разжимала губ. Если он войдет в раж, то ей негде будет поправить макияж. А все же это было великолепное зрелище. Видеть как он увеличивает темп, как дышит, как быстрее хочет добраться до своего удовольствия.        Жадный, жадный мальчик. Впервые с момента химии - такой живой и яркий.        Она лишь сильнее стиснула губы. Подбадривающе застонала, а в следующую секунду рот заполнила теплая, вязкая жидкость. Кажется, с того первого минета в церкви так у них вышло впервые. И если парень растерялся, то Гермиона спокойно сделала глотательное движение. И не ощутила никакого отвращения, как всю жизнь до этого.        Ей показалось это похоже на что-то интимное. Будто между ними появился секрет.        Наклонившись, она облизала головку его члена. Потом сглотнула еще раз. И сама чуть не кончила от того, что ей все это понравилось. От начала до конца. Понравилось принимать его аж настолько. До последней капли.        Поднялась.        - А ты не слишком быстро одеваешься? - Почти возмущенно спросила девушка, поскольку Драко застегивал на себе штаны. Она рассчитывала на продолжение, но он лишь рассмеялся.        - Ну я же только после химии, ты в курсе, что дважды у меня не выйдет.        Наверное, это был первый раз, когда инквизитор пошутили над своим диагнозом, и над слабостью. А в следующую секунду он мягко прижал девушку к стенке лифта. Она ощущала его за своей спиной. Его грудная клетка упиралась ей в лопатки, руки в перчатках задирали юбку.        - Но после ты внакладе не останешься, обещаю. Мы проведем долбанную вечеринку и я возьму свое. Полностью. А пока… нам нужно подготовить тебя к концу вечера, да?        Он порылся в кармане и в следующую секунду перед глазами Гермионы возникла серебряная анальная пробка с ярким, изумрудного цвета камешком.        - Если он не настоящий, я не дам тебе его в себя впихнуть, - хихикнула она. Под кожей выступили мурашечки. Размером с крупицы мальдонской соли. Вот же ж истинный иезуит. Вся их философия строилась на том, что однажды прощенный грех - навсегда прощенный. В этом было их отличие от других орденов. Когда доминиканцы, францисканцы из протеста заставляли людей за один проступок испытывать стыд всю жизнь, Общество Иисуса прощало грехи навсегда за искренее раскаяние. И, видимо, когда она выдала ему епитимию, Драко захотел большего.        Для девушки это не было новостью с минуты, когда он ей сказал в тот день об анальном сексе. С горечью. Не сложно было понять, что раз говорил - то ему не хватало привычного. Но вот странность.        Сейчас она не испытала волнения или отвращения. Лишь любопытство - а изменится ли в этом что-то, как изменилось в традиционном сексе? Получит ли она удовольствие.        - Милая, не выебывайся. Я же о тебе беспокоюсь. Камни режут кожу. А мы же не хотим тебя травмировать. И вообще…ты. Слишком. Много. Болтаешь. - Сглаженный носик пробки коснулся её губ. Требовательно.        Гермиона закатила глаза. Пробку купить он додумался. Смазку - нет. Все ей делать.        - Надеюсь, она хоть не пользованная, - не удержалась еретичка, приоткрывая губы. Слишком это все было волнительно. Лифт, зависший между этажами. Вся мафия города, ожидающая своего Ришелье. Её задранное платье. Одна рука в перчатке сжимает ягодицу. Хриплое дыхание над ухом. Как тут было удержаться?        Пробка была металлической на вкус. Прохладной. Гладкой.        Из всех игрушек она казалась ей очень щадящей. Остальное она бы не позволила. А это же была очень грешная шалость. Потому она послушно увлажнила ту, согревая её. Ощущая как Драко жадно наблюдает за ней.        Слышала как колотится его сердце.        Его рука с ягодиц сдвинула её трусики и стала грубовато ласкать. Бедра девушки рефлекторно дернулись. Она стала подстраиваться под его пальцы. Ноги её задрожали. Когда он забрал пробку из её рта, наконец, девушка смогла стонать. Еретичка ощущала, как второй рукой парень осторожно, круговыми движениями вводит игрушку. Несмотря на греховность момента, Драко был аккуратен. Не спешил.        А когда та заняла свое место и Гермиона выдохнула, вытащил ту и рассмеялся. Повторил это с ней несколько раз, шепча “просто дразню себя тем, что мне предстоит”. Она чувствовала, что он уже не сводит взгляда с её ягодиц и, наверное, сожалеет что так не все видит. Стиснула зубы. Ей было от этих его игр неожиданно приятно. Сладковатая боль удовольствия парализовала тело. Мышцы невольно начали сокращаться и…        Он все прекратил. Оставил пробку в покое. Поправил юбку. Наклонился и подал ей пальто. Снял влажные перчатки. Просто джентльмен года, не давший ей кончить.        - Драко, - когда лифт возобновил движение, она пыталась восстановить дыхание. Он скосил взгляд. - Мне понравилось. Надеюсь, в конце вечера…        - Ни слова. Я не знаю, как дождаться конца.        - А говорил два раза подряд не можешь.        - Это было до. Я хочу содрать чертово платье и, наконец, потрахаться нормально.        С этими словами они вышли из лифта. Такие довольные, что, наверное, ни один человек в зале не сомневался - минутой ранее этот священник поимел её, иначе почему лифт стоял так долго. А они даже не пытались притворяться. Просто улыбались друг другу.        И имели одну тайну на двоих. Между её ягодиц.        Да. Пока они имели секрет. А после праздника молодого вина инквизитор будет иметь её.        Гермиону это вполне устраивало.        - Простите за опоздание, господа, - она подошла к центру, где Божоле лилось с серебряного фонтана. Подставила свой бокал. Сделала первый глоток. Даже король этого напитка - ныне почивший Жорж Дюбоф - не мог сделать его сносным для той, которая любила винтаж. Но она стойко сглотнула, а после улыбнулась: - не буду дальше испытывать ваше терпение длинными речами. Начнем же вечер. Как говориться, Beaujolais Nouveau est arrive.        Зазвенели бокалы. Мафиози пили за молодое вино, Диониса и хозяйку вечера, с милости которой был этот щедрый вечер в черно-белых тонах. Лишь алое вино разбавляло сей нуар.        - Меня ты сглотнула легче, - не удержался от шуточки Драко, подходя сзади. Его ладонь легла ровно там, где кожа девушки была открыла. То есть, между лифом и юбкой. Так парень показывал свое право собственности.        - Ты намного вкуснее, хоть также несдержан, как это вино, - рассмеялась девушка. Иезуит поцеловал её в шею, слегка хлопнул её по ягодицам и, увидев как она поежилась от удовольствия, ушел. Чтобы сесть за покерный стол. Сегодня был вечер Ришелье, ему в роли серого кардинала было спокойно. Он любил играть. Никогда не мухлевал, нужды не было. Ему было не сложно читать людей, потому священник погрузился в игру с удовольствием, лишь изредка бросая взгляд на Гермиону.        Она же сверкала. То танцевала с разными каидами, то с парочкой политиков, приближенных к мафии. Среди них Драко даже заметил того её бывшего любовника-министра. Гарри. Гермиона то шутила. То вела светские беседы, которые больше смахивали на переговоры. Все мафиози города были здесь. Все верные ей. Все в одной связке. А она одаривала их вниманием, вином и деньгами, обсуждая сделки. Для каждого у неё был свой пряник. И кнуты имелись тоже. Драко знал.        Просто пока еретичка те в ход не пускала.        Ей хватало чар в этот вечер. Которые она бесстыже пускала в ход. Даже против него. Пару раз Гермиона появлялась рядом с покерным столом и дурманила его, ведь ни разу не глянула на инквизитора. Каждый раз случайно - так уж выходило - она поворачивалась к нему лишь спиной и мысли Драко переключались на тот камешек. Он так предвкушал конец дурацкого праздника. Хотел её до скрежета зубов. Но оставался с виду спокойным. И играл, потягивая Божоле Нуво. Он против молодого вина ничего не имел, лишь помнил - то коварно. Может вскружить голову раньше времени. Правда, ему глупо было опасаться, ведь нельзя было больше бокала. Потому священник даже не пил, а скорее смаковал.        Он не изменился в лице, когда выиграл чьего-то коня, как в период какого-то Луи Тринадцатого. И когда Гермиона кружилась с кем-то в танце - тоже. Его скорее забавляло, как упорно суровые каиды пытались не коснуться её кожи. Насколько же коварным было платье. Им приходилось держать ладони на уровне лопаток девушки, почти как во время вальса, ведь нельзя было спустить те на ягодицы.        Но когда появился Северус Rogue Драко все же едва заметно, но насторожился.        Пока с этим каидом проблем не было. Внешних. Все, вроде, работало как раньше, до того, как Ришелье свое инкогнито снял. Конечно, влияние еретички стало больше за счет примкнувших к ней семей и кланов, но Пожиратели работали, как работали. Делали деньги на ставках, наркотиках, подпольных казино и торговле девушками для толстосумов в США, которых переправляли через порт Марселя. То есть, как всегда, играли только по-крупному.        С виду все было прилично. Ришелье не переходила дорогу влиятельному каиду, тот не вредил ей, но каждый умный - да и не очень - мафиози в Марселе понимал, что кровь не лилась по улицам Старого Порта лишь потому что противники пока что-то придумывают. Северус утратил что-то большее, чем парочку Семей. Какая-то девка уязвила его гордость, потому-то инквизитор и напрягся. Деньги еще можно было как-то восполнить, но репутация в их мире стоила всего. В какой-то мере мир мафии был честнее, чем реальность поликов или церкви. Здесь нельзя было нанять политтехнолога, который бы что-то исправил. Ошибка обычно стоила людям жизни.        Иезуит волновался за свою Бэмби. Не спускал с заносчивого мужчины глаз. Был в курсе, что ни разу он не подошел к Гермионе за время отсутствия Драко в Марселе. Не угрожал, не грубил, даже не сорвал ни одну её поставку. Потому его визит был как объявление войны, ведь вряд ли этот человек пришел склонить колено.        - Северус, какой сюрприз, - еретичка развернулась. И встретилась с бледным, темноволосым каидом лицом к лицу. Выдержала его леденящий взгляд, а фразу выбрала такую, чтобы каждый понял: он тут незваный гость. Явился без приглашения. - Вина? Подать бокал?        - Только если наполнишь его своей кровью, Ришелье. Ты нарушила нейтралитет. Твои парни торгуют наркотиками прямо в моем квартале. - Он цедил каждое слово так, будто делал одолжение. Слова о крови Гермионе не понравились. Это уже была угроза. А кто их любил? Но она лишь улыбалась. Гордая, смелая девушка.        - Ты прекрасно знаешь, что это не так. Давай тут не играть в убийство Фердинанда ради объявление войны.        - Если для того, чтобы в Марселе был мир, нужно сначала убить, то…        Хлопок и Северус не закончил свою речь. Все произошло так быстро, что никто не успел среагировать. Драко Малфой резко встал со своего места, а в следующую секунду каид упал на пол с пулей меж бровей. Гермиона ощутила, как его горячая кровь алыми каплями осела у неё на щеках.        Зависла тишина. Оглушительная тишина. Только оркестр продолжил играть Берлиоза. Никто даже не шептался. Гермиона тупо смотрела на мертвое тело перед собой. Она знала, что однажды кто-то убьет каида. Но что это произойдет так просто, без лишнего пафоса и слов. Был человек. Выстрел. Проблема исчерпана. Без лишних слов. Споров. Аргументов.        Драко подошел поближе. Выглядел он привычно спокойно. Даже равнодушно. Сначала наклонился над убитым и так, будто это не он был причиной смерти, перекрестил его и поцеловал в лоб. Чуть выше пулевого отверстия:        - Покойся с миром, сын мой. Дьяволу привет. In nomine Domini Patris et Filii et Spiritus Sancti. Amen.        Северус заслужил право на ад. И мира он не познает. Драко знал об этом. Но был священником, потому не мог не сделать соборование. Словесное. С ублюдка и того было достаточно. Елея для него он не припас. Да и не стал бы тратить хоть каплю. Он не был достоин таинства.        Затем он неспешно разогнулся.        Алый розарий Гермионы с пятнами крови опоясал его запястье клятвой верности. Не снимая очков, не вытаскивая сигарету, не пряча пистолет он стал так, что еретичка очутилась у него за спиной. Ни к кому конкретно не обращаясь, священник лениво, будто ничего не произошло, стал перезаряжать свой револьвер.        - Если у кого-то есть претензии к мадам Грейнджер, давайте решим все недомолвки сразу. Раз и навсегда, - негромко произнес он и в этом милом призыве к переговорам была угроза. Поскольку никто не выступал, пораженные дерзостью и неприкрытой жестокостью, усмехнулся. - Что ж, тогда я смою кровь их, которую не смыл еще, и Господь будет обитать на Сионе (1), да? Больше не буду серп свой пускать в ход.        Он ощутил как еретичка прижалась к его спине. Хмыкнул. Девушка коснулась губами его щеки. Это была благодарность.        - Что ж, продолжим веселье? - Как ни в чем не бывало предложил Драко. Телефон Гермионы завибрировал. Она, удивившись, кто ей пишет в такой момент, незаметно посмотрела на экран и едва ощутимо вздрогнула.        “Ты должна будешь объясниться за свое поведение. В Нью-Йорке”.        Кьяра Рен, хоть была за тысячи миль, узнала обо всем, не прошло и минуты. Узнала и призывала её к ответу, а Гермиона Грейнджер, обнимая своего священника, смотрела на мафиози и думала - какая тварь её так быстро сдала?              1 - Книга пророка Иоиля 3:21 *** Итак, надеюсь я сделала вам настроение. Но его нет у меня после блядской бессонной ночи. Все же я решила остаться в графике. И ради вас, и ради себя. Поэтому просьба сегодня быть активными (впрочем, как всегда). Жду вас в отзывах, очень. И в кнопочке жду продолжения (не забывайте на нее нажимать, без определенного количества "ждунов" глава не выйдет). Оки? Спасибо заранее.