Дикастерия

      Ave maris stella (лат. “Радуйся, Звезда морская”) - католический гимн. В богослужении католиков используется в различных богородичных («марианских») службах оффиция. Риан. Несколько дней спустя               Гермиону Грейнджер тошнило среди бесконечных изумрудных лоз гренаша. Проклиная традицию французских деревенских ярмарок под открытым небом, она тонула в своей дурноте, а важные гроздья будущего rose, наливающиеся под солнцем Прованса, равнодушно наблюдали за тем, как девушка оскверняет почву рядом с ними. Чертыхаясь про себя, девушка тяжело дышала. Желудок все еще скручивало, а значит покидать свое виноградное убежище было рано. Вот она и пряталась среди зелени, как улитка.        - Бэмби, - голос Драко, будь он неладен, Малфоя прозвучал у неё за спиной, с привычной требовательностью.        - Ты не видишь, что я слегка занята? - Рявкнула девушка.        - Вижу, потому принес тебе воду, - прозвучал неожиданный ответ и Гермиона развернулась. Священник протягивал ей стеклянную бутылку Перье с нарисованным лимоном. Она насторожилась, размышляя. Дары данайцев или помощь? - Выпей. Станет легче. Я еще прихватил твои любимые анисовые горошины. При тошноте они тоже помогают.        - Господи, - простонала девушка, снова сгибаясь пополам и пытаясь при этом придерживать свои роскошные волосы. Драко подошел поближе. Его пальцы коснулись локонов, убирая те. Вздохнул. Из всех слабостей в себе, ему тяжелее всего давалась тошнота. Он знал, каким уязвимым становился человек, когда его выворачивало наизнанку, потому сочувствовал Гермионе. Сочувствовал и помогал, понимая еще и то, как порой не вовремя накрывает. Именно в момент, когда необходимо было быть у всех на виду, как сейчас. Сколько раз он блевал на свои же Джорданы за пару минут до того, как выйти и прочитать проповедь? Или за мгновение до встречи с Папой или каким-то капо. Как никто другой Драко Малфой понимал сейчас эту девушку, которая пыталась не запачкать свое, как на зло, белое платье, украшенное лимонами. Потому помогал ей, как мог.        - Прелести первого триместра? - Тихо спросил он, когда Гермиона чуть пришла в себя и жадно пила воду. Его взгляд и голос звучали мягко и девушка удивилась. Забавно, что он не жалел её, когда причинял боль через секс, а сейчас был полон неподдельного сочувствия. Что это? Личный опыт или на него влияла новость о беременности?        - Радости жизни, - съязвила она, закидывая в рот сразу несколько горошин. Выдохнула. Наконец-то, почувствовала все и сразу. Прохладный ветер на покрытом испариной лбу. Легкий аромат фенхеля, который испарялся на коже. Дыхание священника. Кислый привкус лимонной воды и сладковатый - аниса. Шум ярмарки, которая расцвела посреди лавандового поля, как на картинке из рекламного буклета. Смех. Дым. Звон колоколов старой церквушки, построенной еще в четырнадцатом веке.        Июнь вдруг наполнил её изнутри и Гермиона рассмеялась от того, что могла все это созерцать на вкус и запах. Как бы она не пыталась притворяться, а ей нравилось все это. Нравилось быть живой. Молодой. Влиятельной. Нравилось проживать это лето в Провансе. Она даже удивилась своему почти первобытному восторгу. А Драко смотрел на неё и улыбался. Понимал это упоение, которое накрывало с головой после недомогания. Наслаждение от минувшего кризиса, после которого краски становились ярче.        Он никогда не видел себя. Но Гермиона как-то стала еще красивее.        - Я в порядке. Можем возвращаться. - Девушка улыбнулась иезуиту, не мало все же удивленная тому, что он проявил к ней сострадание. Неспешно они двинулись в сторону ярмарки, осторожно ступая по извилистой тропе. - Я ненавижу эту тошноту, - доверительно сообщила она.        - Так почему ты тянешь с абортом? - Неожиданно спросил Драко. В нем было это. Резкие переходы от одного настроения к другому. Не успевала Гермиона рассмотреть в нем немного человека, как он тут же превращался в долбанного иезуита обратно. - Сделай его и не придется мучиться.        - Тебе просто об этом говорить, - буркнула Гермиона. Драко остановился и положил свою ладонь на плечо девушки:        - Не играй со мной, Гермиона. Ты спровоцировала эту беременность лишь затем, чтобы подороже продать аборт. Не изображай, что тебе жаль или скажешь, что неожиданно привязалась к этому человеку?        - Ты настолько его ненавидишь, что не можешь даже назвать ребенком? И, вообще, для служителя церкви, которая запрещает аборты, ты слишком рьяно меня агитируешь.        Они в который раз обсуждали сложившуюся ситуацию и она не выдержала. В беседе Драко всегда говорил именно так. Человек. Был максимально отстранен и равнодушен. Не то, чтобы девушка ждала от него огромных отцовских чувств, естественно, нет, но… но порой отсутствие какой-либо эмпатии её потрясало.        - А разве ребенок - не человек? Человек. Ты носишь нового человека, - парень переместил свою ладонь на её плоский живот. Девушка вздрогнула. А он стоял и смотрел ей в глаза. Решительный. Бледный. Непривычно строгий. Каким положено быть священнику. - Я говорю это, чтобы мы оба знали какой грех совершаем. Из-за своего эгоизма мы с тобой задумали убийство. Вот так. Стоит об этом помнить. Что, с такого ракурса ты не смотрела? Видишь, куда заводят манипуляции. Ты бездумно задумала этот план. Забеременела мне назло. Так будь смелой признать, что мы убийцы. А еще - назови, наконец, свою цену и до конца недели закрой вопрос, ясно? Я дал и так тебе слишком много времени, Бэмби.        Он убрал руку и потер ладони друг о друга, словно согреваясь. Гермиона, уверенная, что он питает отвращение к ситуации, даже удивилась, что Драко не стал вытирать ладонь после прикосновения к животу. Сам же парень нервничал. Видел, что девушка не спешит и лишь надеялся, что дело в желании его помучать, а не в нерешительности. Был уверен, что чем дольше еретичка будет беременна, тем больше будут нарастать сомнения. Каждый день плод внутри неё все больше развивался и походил на человека. Какие были гарантии, что ей не захочется рискнуть и родить?        Конечно, Гермиона меньше всего походила на женщину с материнскими инстинктами, но священники видели и не такие чудеса.        - Думаешь, я этого не понимаю? - Огрызнулась Гермиона и прижала стиснутый до белизны кулак к сердцу. - Не понимаю, что натворила? Я трахалась с тобой лишь чтобы залететь и ты, наконец, перестал меня насиловать. И забыла в своей месте о том, что эти пару миллиметров во мне будут истинной жизнью. Тебе просто говорить. А мне… мне не просто. И сейчас дело не в том, как продать аборт подороже. Я пытаюсь просто смириться. Но каждый раз, когда я вижу их, то…        Она беспомощно вздохнула и опустила голову. Прикусила губу, поскольку мимо них проходили мужчина, женщина и их, наверное, полуторагодовалый ребенок, который медленно и важно вышагивал на своих еще немного неуверенных ножках, познающих этот мир. А они, отец и мать, держали дитя за руки, чтобы оно не упало. Гермиона отвернулась. И подумала, что глаза её увлажнились абсолютно искренне. Вовремя, да, но искренне. Потому что эта игра заходила слишком далеко. Одно дело было лгать Драко и даже принимать препараты, вызывающие у неё тошноту, другое… другое, правда, хотеть ребенка. Притворство стоило слишком дорого. Оно всколыхнуло в ней истинно женское желание стать матерью. Хоть ей и было рано. Но она не ожидала, что может быть и так.        - Я как та сука из сказки, что продала первенца за золото, а теперь не хочу отдавать его, - девушка вздрогнула и доиграла роль до конца. Знала, что эти сомнения ей тоже, увы, на руку. Чем искреннее она будет, тем сильнее мальчик будет нервничать и настаивать на аборте. Даже такие как он будут сочувствовать жертвам. На примере тошноты Гермиона в этом убедилась, потому не стыдилась показывать свою боль. Пусть после он считает, да, что она принесла жертву, а не сделала аборт с хладнокровным расчетом.        - Золото тебя утешит, - прозвучал равнодушный ответ Драко, который не менял своей позиции. Этот человек падет жертвой их эгоизма. Точка. Они дойдут в своем падении до дна. Иезуит готов был взять еще один непростительный грех на себя. - Я сделаю тебя Ришелье. Тебе не стоит терять союзника и… Гермиона, правила сделки не отменяются. Я не сплю с тобой просто потому что ты в положении. После аборта ты вернешься ко мне в постель. Это не обуждается. Не пытайся меня переиграть. Секс - часть условий. Если ты откажешься со мной спать… - священник остановился и сузил глаза. От её красоты перехватывало дыхание. Но во взгляде было только презрение. Но он выдержал, - то я уеду в Ватикан, а без меня Кьяре на тебя плевать. Так что придется выбирать и, быть может, терпеть меня в постели куда приятней, чем потерять власть, да?        Он больше не пытался оправдаться за ночь, которую не помнил. Не был уверен даже, готов ли снова спать с ней, когда не контролирует себя. Причинять ей вред ему не понравилось. Что-то изменилось после поцелуя и товарно-денежные отношения утратили свою прелесть, но Драко отчаянно хотелось знать, что он может получить её, если захочет. Очень хотелось.        - Я и не сомневалась, если честно, - криво усмехнулась Гермиона. Они потихоньку вливались в ярмарочную жизнь и вихри ароматов закружились вокруг них: сладкая вата, цветущие вокруг кусты лаванда, пироги с клубникой, разлитое розовое вино, жарящиеся крепы… Что и говорить, она постаралась на славу, пригласив в эту деревушку почти всех торговцев из Прованса, чтобы пустить выручку на их фундацию. В этом мероприятии было куда больше жизни, чем в том чопорном аукционе пару недель назад в Марселе. Здесь и девицы, бегающие туда-сюда выглядели не выставленным приложением к банкам с томатами конфи или уродским подделкам из соломы, а почти не испорченными детьми. Гермиона надеялась, что так оно и было. Меньше всего она хотела обнаружить какую-то из своих подопечных, делающую минет чопорному семьянину где-то за тюком из соломы. - Ты ведь своего не упустишь, верно? Но это не значит, что я рада маленькой передышке. Кстати, после аборта секса нельзя до месяца. Если все пройдет без осложнений. Тот случай, когда я молюсь, чтобы они были. Да, Драко, настолько ты мне омерзителен.        - Хорошо, что любые врачебные рекомендации не распространяются на оральный секс, - небрежно парировал священник, будто не услышавший и словно не задетый.        - О, не стоит снисходить к куни, боюсь пораниться о твой острый язык.        Они оба понимали, что иезуит говорил только об удовольствии для себя. Но Гермиона не любила оставлять последнее слово за ним. Хоть знала: это ей стоять на коленях, а не ему склонять голову между её колен.        Она подошла к торговцу сырами и с азартом стала выбирать свой любимый банон, бережно завернутый в сушеные листья каштана. Священник остался стоять, где она его оставила. На его бледных губах застыла привычная ухмылочка. Эта беременность раскрыла всю правду. Теперь Гермиона не притворялась жаждущей его, теперь она говорила привычную ему правду. Вот это было ему знакомо. Он смутно помнил, что Гермиона назвала его чудовищем в ту ночь. И не мог этого отрицать. Знал, что таков и есть. Но какой смысл был меняться, если никому не было до него дела? Каждый выживал, как умел.        А все же… все же жаль было понимать, что та близость в вечернем Параду была лишь расчетом. Как это не странно, в тот раз он поверил и повелся на все. Ему показалось, что он что-то да значил для неё, раз были и поцелуи, и стоны, и счастливые улыбки. Но Гермиона здорово его обманула. Сделала, а он и повелся. Теперь придется платить… ни ей. Ни ему. Человеку, которого они безжалостно убьют.        Любопытно, она, действительно, сомневалась в аборте?        Парень подошел к прилавку, когда торговец протягивал Гермионе рюмку с касисом. И, правда, банон, который еретичка пробовала, идеально сочетался именно со смородиновым ликером.        - Мы возьмем только сыр, - сказал он, протягивая крупную купюру.        - Какого хера, Драко? - Хмуро спросила девушка, когда они, забрав сыр, отошли.        - Могу же я угостить тебя. На здоровье.        - Не притворяйся идиотом, ты знаешь, о чем я. - Гермиона злобно покосилась на него. - Если я ощущаю вину за аборт, это не значит, что он не состоится. Не обязательно отбирать у меня касис, от одной рюмки ничего бы не случилось.        - Этот человек заслужил уважение. Не нужно вредить ему. Пусть будет здоровым.        Драко знал, что прозвучал абсолютно иррационально, а девушка впервые услышала нечто большее и посмотрела на него под другим углом. Оценивая абсолютно чудовищные зрачки хищника. Его слова о тошноте. Худобу, которую уже не могла скрыть сутана. Скорее, та лишь её подчеркивала. И подумала, что он не хочет это дитя, но по-своему о том пытался заботиться. Как знать, может Драко родился столь больным из-за того, что его мать злоупотребляла алкоголем или наркотиками? И ей впервые стало его немного жаль. Пусть подонок, но никто не заслуживал быть больным с детства. Возможно, часть злобы иезуита была результатом патологии.        - Я хочу креп, - сменила она тему, порядком устав от этой изматывающей беседы. Они миновали прилавок с лимонадами, хоть Драко покосился на один из кувшинов, где среди кусочков льда плавала бузина. Ему нравился этот вкус, но сейчас желания Гермионы были важнее своих. Что бы она не думала, какими бы ни были их планы, он все равно не забывал, что девушка в положении и старался ей угодить. - Платишь ты.        Они подошли туда, где улыбчивая мадам весело наливала жидкое тесто на электрическую блинницу. В раскаленном воздухе висел неповторимый аромат корицы, жженного сахара и сливочного масла, которое таяло и придавало ореховых ноток всей этой роскоши. Гермиона с удовольствием втянула запах в себя. Её ноздри жадно раздувались от нетерпения. Она не позволяла себе блины с последней Mardi Gras (1). В тот день они с cheri посетили гуляния в Старом Порту и съели так много калорий, что не хватило сил на следующий день идти в церковь каяться.        Как же ей повезло теперь трахаться со священником. Этот точно отпустит все грехи.        - С какой начинкой желаете? - Спросила мадам. Гермиона изучала написанное от руки меню. Обычно, она выбирала южную классику, то бишь креп, который поливали Grand Marnier. Коньячный ликер идеально впитывался в тесто, придавая тому терпко-апельсиновый вкус и аромат, вроде того, что висел в воздухе, ведь кто-то, наверное, заказал такой креп перед ними, но памятуя реакцию Драко, девушка вздохнула и попросила персиковый конфитюр. Драко от крепов отказался.        У него, увы, снова отсутствовал аппетит.        - Тебе бы не мешало прибавить в весе, - заметила девушка, забирая свой креп. Тот приятно обжигал пальцы, но это было не помехой его есть прямо сейчас. В этом было удовольствие.        - Должен же я хоть в чем-то быть похожим на священника. Чревоугодие - не мой грех. - Он пожал плечами и подумал, что сладкие ароматы ярмарки не возбуждали его. А слишком шумная атмосфера не заражала. Он просто будто существовал отдельно от этого деревенского праздника жизни. Наблюдал со стороны за детьми, бегающими с шариками и огромными мотками сладкой ваты; влюбленными, которые катались на каруселях, держась за руки; людьми, что с удовольствием покупали сладкую желтую малину и знаменитые кавайонские дыни, которые исходили медом и соблазняли тем пчел. Он был здесь и одновременно не участвовал.        - Да, ты славишься другим голодом.        - Гермиона, - он остановился среди всего этого бурления жизни. Девушка, жующая свой креп, утратила свою элегантность и выглядела живее с картонной тарелкой в руках. - Я отпущу тебе твой грех. Аборт - это преступление, но я имею право снять это с твоей души. Если ты потеряешь право на Рай, то не из-за этого.        - Как у тебя все просто, - фыркнула она, - а себе тоже отпустишь?        К её удивлению, вечно высокомерный священник, трактующий веру как ему нравилось, покачал головой:        - У меня нет такой власти. Он останется со мной. Но мой Бог давно уже во мне разочарован, потому ничего страшного.        - Злой у тебя Бог. А как же библейское милосердие?        - Я утратил на него право очень давно. Но, кажется, Вольтер говорил, что в Аду компания поприятней. Святые бы меня все равно не приняли, - он равнодушно пожал плечами. Знал, что не вписался бы в Раю. Куда ему. Его бы и там все сторонились, как в Ватикане.        Гермиона не стала спорить. Она не пыталась даже понять, что за запутанные отношения связывали Драко и его Господа. Но не сомневалась в том, что веру он не утратил. И, кажется, это причиняло ему искреннюю боль. Девушка не ощутила предсказуемого злорадства.        - Смотри, какой забавный деревенский кюре. В шляпе. Точь-в-точь отец Браун, правда? - Она славилась умением деликатно менять тему и сейчас иезуит был благодарен. Они прогуливались между палаток и далее. Священник купил баночку своих же томатов конфи. Тут же открыл. Аромат прованских трав и высушенных, но таких сладких ягод ударил в нос, перебивая все остальное. Гермиона, доевшая креп, взяла один лепесток и закатила глаза от удовольствия, - от шлюх порой есть польза. Ты отличный наставник, mon pere.        - Спасибо, - поблагодарил иезуит и девушка увидела, что он не только искренне заулыбался, но и даже слегка покраснел. Его бледные, впалые щеки покрыл легкий румянец. На секунду, Драко показался ей очень юным. Гермиона глазам своим не поверила. Он смутился от её похвалы?        А парень, которого никто не хвалил, аж зарделся от удовольствия. Ему было приятно услышать и о себе что-то хорошее для разнообразия.        - Он не похож на отца Брауна. Тот выглядел простачком. А этот просто добрым человеком.       - Ты у Честертона одолжил трюк с наивностью, когда приехал, да? Начитался детективов о приключениях падре и…        - Нет, я внимательно изучал “Завоевание Плассана”. Это странно, но Золя - мой любимый автор после Луки, пусть попов он и недолюбливал, мягко говоря.        За что великий французский мыслитель-романист и попал в Список Запрещенных Книг. Драко вот уже два года боролся, чтобы его оттуда вычеркнули, чем заработал себе еще более плохую репутацию. Церковь могла закрыть глаза на то, что он нарушал целибат, но защищать безбожника было ужасным грехом. А ему было все равно. Ему нравилось делать то немногое, что он считал правильным.        - Стоит перечитать. Я помню только, что аббат Фожа и, правда, был скромен. Его интересовала власть, а не внешний лоск. И у него была всегда пугающая мать, готовая ради сына на все. Твоя такая же?        - Кто? - Растерялся Драко. Такого поворота он откровенно не ожидал. У него никто не спрашивал о семье. Кто задавал такие вопросы священнику? Это было иронично. Он хотел, чтобы Гермиона интересовалась ним, но первый же вопрос выбил его из колеи.        - Твоя мама. Какая она? - Ей, правда, было любопытно. Драко снова заулыбался. И опять - искренне.        - Её зовут Нарцисса. И она - удивительная, - с теплом и гордостью сообщил он. Свободной рукой тут же начал перебирать зеленые бусины розария, привычно висящего на поясе. - Добрее человека я не встречал. Она чуткая и внимательная. Из тех матерей, которые не забывают положить сендвич в ланч-бокс перед учебой. У неё светлые волосы, как у меня. Она заботливая. В суп добавляет пасту в виде звездочек. Выращивает цветы в саду. Да, Гермиона, она потрясающая. Я… я очень её люблю.        Он говорил, говорил, говорил. Не переставая улыбаться. Но в его голосе звучала какая-то странная грусть. Гермиона задалась вопросом, жива ли эта женщина. Стараясь не задеть, она все же озвучила это и Драко закивал с таким жаром, что стало очевидно: смерть этой женщины травмировала бы его.        - Да, она живет в Риме, недалеко от нашей иезуитской церкви. А еще она печет пироги, - почему-то добавил Драко. Так, будто это была очень важная деталь. А, может, он сказал это просто потому, что они проходили мимо лавки со сладкими кишами.        - Ммм, с какой начинкой?        - С фисташковый пастой и фисташкой, - вздохнул Драко. Но не прокомментировал вкусные ли они. Просто сообщил и все. Гермионе почему-то стало не по себе. Даже не захотелось шутить, почему же у такой женщины родился такой ублюдок. Ей показалось, что она залезла слишком далеко в его душу. Не понимала почему. Но ей перестало хватать воздуха. Может причина была во лжи? Ей было стыдно, что хорошей матерью ей не быть? - А у тебя счастливая семья?        - Удивительная. Как я тебе и рассказывала. В этом я не лгала. Жаль, Феникс не стал её частью. Но не будем о плохом. Сегодня ярмарка. Меня не тошнит. Имею право на веселье. Давай аборт обсудим завтра. Я назову цену и покончим с этим. А теперь прости, оставляю твою компанию ради попытки выиграть в кидании колец плюшевого медведя. Беременные такие странные, да?        И улыбнувшись, очаровательная девушка в белом платье упорхнула, оставляя священника в привычном для него одиночестве. Он продолжил свой путь по ярмарке, останавливаясь подолгу у разных лавок и рассеянно пожевывая томаты конфи. Драко нигде ничего не покупал, он не нуждался в подсвечниках или лакричных конфетах, но ему нужно было побродить еще немного, общаясь с теми или иными людьми. У прилавка с соломенными поделками парень задержался дольше всего, поскольку там были его подопечные. Он внимательно выслушал их щебет, рассеянно при этом скользя взглядом по разным куклам. Его неожиданно привлек ангел, выполненный весьма недурно.        - О, у вас кто-то ожидает ребенка? - Спросила одна из девиц. - Это я сделала. Игрушка для детской колыбельки. Чтобы беречь сон.        - Я… я, пожалуй, возьму его, - Драко сам не понял зачем. Они не собирались оставлять того человека. Ангел не пригодится. Но отчего-то парень уже взял его в руки и представил как вешает его над колыбелью, шепча молитву. Это была очень опасная мысль. И совсем не из-за Ватикана. Ебал он Ватикан, там у половины были дети и как-то Церковь еще не распалась. У него были иные мотивы убить этого человека.        Но мрачному плану не помешал ангел. Драко расплатился и побрел дальше, шепча: Angelus Domini nuntiavit Mariæ, Et concepit de Spiritu Sancto. Ave Maria…(2). Их с Гермионой случай был не так возвышен, но все равно, какая-то часть парня не могла перестать сомневаться в том, можно ли убивать ребенка. В чем-то он был согласен с Церковью. Аборт был грехом. К тому же все имели право на жизнь.        В своих мыслях иезуит добрел до конца ярмарки и там, за лавандовыми полями, на простых лугах, на границе с виноградниками, люди устраивали пикники. Сидели на своих клетчатых одеялах, ели принесенную из дому еду, жарили сосиски или намазывали на хрустящие багеты один из сотен видов pates. Особенно, взгляд священника привлекла шумная компания. По центру пледа сидел парень, а вокруг суетились люди в смешных, нелепых колпаках. Из тех, резинки от которых неприятно впивались в подбородок. Они все хихикали и одновременно пытались стройно спеть Joyeux Anniversaire. Женщина, видимо мать парня, поднесла простой, домашний торт, на котором Драко, такой внимательный к цифрам, насчитал двадцать шесть свечей. Священник задумался, глядя на этот день рождения. Долго он смотрел за чужими людьми, а потом развернулся и решительно вернулся на ярмарку. Подойдя к палатке с кишами, купил себе кусочек пирога с вишнями и заварным кремом. Запах дома, каким он себе тот представлял. Аккуратно дойдя до одного из столиков, он, положив соломенного ангела рядом, задумчиво посмотрел в телефон.        Конец июня.        Все могло быть.        Он поднес вилку над ароматной выпечкой.        - Что ж, Драко, с днем рождения. Наверное.        И неспешно он стал есть свою иллюзию и думать о том, что в незнании точной даты рождения было и некое преимущество, ведь ему не нужно было, например, переживать о том, что в нужный день будет непогода или он заболеет. Он был свободен выбирать каждый год ту дату, которая ему нравилась.        Сегодня ему понравился день. И он решил - почему бы и нет.        С этого дня и до конца следующего июня, Драко Малфой знал, что всем будет говорить, что ему уже двадцать шесть. А еще он проводил черту того, что его время истекало, но это был не повод не отпраздновать.                            1 - Жирный Вторник. Вторник перед Пепельной средой и началом католического Великого поста, последний день карнавала. Жирный вторник подразумевает собой последнюю ночь до начала поста. Аналог Масленицы.       2 - Ангел Господень возвестил Марии и она зачала от Духа Святого. Радуйся Мария (отрывок из молитвы Angelus.               ***               Бирюзовые воды лениво лизали подножье скалы. Блики солнца весело прыгали по спокойным волнам. Очередная ночная гроза прошла и утром пейзаж был деланно мирным. Средиземное море вело себя, как человек с шизофренией - то есть упорно притворялось, что не оно вчера бесновалось так, что вышедший покурить перед сном на балкон Драко вернулся в постель абсолютно мокрым. Сейчас же молодой священник наслаждался штилем и своим завтраком. Он заспал. Ему не нужно было на службу, поэтому парень понежился на своих льняных простынях до восьми утра, а теперь неторопливо ел свое яйцо и разбирал утреннюю почту, которой было привычно много. Письма со всего мира слетались к нему. На многих были печати королевских домов, мафиозных кланов или политических группировок и ни единого - от простого прихожанина. Обычные люди практически не знали Драко, своего прихода у него, как у адмонитора и инквизитора, естественно не было. Наверное, Марсель стал первым городом, где священник появлялся среди прихожан чаще всего. Здесь он реализовал программу, которая была ему близка. Здесь у него появилась паства. Здесь он по-своему был счастлив. Но не забывал о своей роли, потому вскрывал письма и писал короткие ответы от руки. На деле, плевать он хотел на всех этих Высочеств и крестных отцов, но эти люди помогали ему удерживать власть, а потому он оставался духовником тех, кто нуждался… не в помощи божией, нет. Лишь в отмывании денег, протекции Папы, совете по спасению репутации и индульгенции, торговлей, которой Святой Престол был знаменит во все века.        Среди стопки писем нашлось место и свертку. Драко не удивился. Чего он только не получал за последние пять лет: от серебряных ложек да средневековых гравюр до спор сибирской язвы. Покушались на его жизнь не меньше, чем преподносили дары, поэтому иезуит со временем стал куда осторожнее. К примеру, теперь все посылки тщательно просвечивались и проверялись. Он больше мог не рисковать обжечь себе руки, как в тот раз, когда в конверте ему прислали медный купорос и пришлось неделю ходить в перчатках.        Он с любопытством покрутил сверток. Тот был не очень тяжелым. Неспешно разрезал тонкую бумагу с личной печатью Люциуса. Генерал его ордена не часто высылал ему что-то, кроме коротких мейлов, поэтому Драко ждал минимум почтового голубя с секретным посланием, которое нельзя было доверить ни одному серверу, но на стол упала книга.        - Спасибо, но в Марселе есть книжные магазины, - прокомментировал священник с привычной ему иронией. Перевернул ту, чтобы побыстрее увидеть обложку. Вздохнул. Не потому что абстракный рисунок не понравился. Он едва ли обратил на него внимание. Как и на название книги, которая еще пахла типографской краской. В глаза ему бросилось имя автора.        Рей.        Одна из немногих писательниц в мире, которая не использовала фамилию. Ни свою, ни мужа.        Просто Рей.        И, наверное, просто очередной шедевр, выворачивающий наизнанку.        - Интересно, ты уже написала свое Завоевание Плассана или все еще не собрала материал? - Протянул парень, закуривая. Теперь, когда он прочел название - “Первый Орден” - ему оно ни о чем не говорило. Это могла быть как давно обещанная ею книга о религии, так и какая-то антиутопия. Он лениво полистал подношение и подумал, чего в нем больше: нетерпения или страха. Если второго, то с чем тот был связан? С нежеланием узнать, каким она его на самом деле видела или… не увидеть книгу вовсе. Драко не сомневался, что писательница напишет свой антирелигиозный роман, не зря они оба обожали Золя, но…. у неё впереди была вся жизнь вынашивать сюжет, его время было не столь бесконечно. Не станет ли её книга его некрологом?        Его взгляд зацепился за имена новых персонажей.        Он с облегчением и разочарованием понял, что она писала историю о современных нравах Манхэттена. Какая-то очередная сатира на жизнь богатых и влиятельных. В этот раз девушка, стающая на колени после двух Кир Роялей снова обошла религию стороной. Ей стоило постараться лучше, если она хотела получить своего Нобеля. За Верхний Ист-Сайд не давали даже Букера. Зато тот отлично продавался. Он слышал, что Рей так долго не выпускала новую книгу потому, что писала сценарий для Копполы и его Мегаполиса. Видимо, пока её городом был Нью-Йорк, а не Рим. Что ж, Золя тоже не сразу дошел до трилогии о городах. Это могло быть только начало. Конца.        Драко отложил книгу и заметил записку. Та была написана острым почерком Люциуса.        “Презентация в Риме 5 июля. Она прислала тебе приглашение”.        Парень задумчиво покрутил записку. Потом - карточку с приглашением. За последние три года он не пропустил ни одной презентации в Риме. Эта писательница была его слабостью и Люциус, кажется, наслаждался этим. Докурив, парень поднялся. И выбросил в урну и записку, и приглашение. У него были дела в Марселе. Много дел в Марселе. К тому же, впервые за долгое время он ничего не ощутил. Вообще, ничего. Ни радости, ни горечи. Это удивило инквизитора. Опершись о перила, он задумчиво смотрел в спокойные бирюзовые воды и пытался понять: испарялась ли влюбленность или его сердце заржавело уже настолько, что все прошло? Незаметно, не драматично, не трагично? Или же в теле было столько боли, что душа устала терзаться?        Он не понял.        - Ну и ладно, - пожал плечами священник. Это было удивительно. И даже обидно, что потеря эмоций никак не задевала. Или не радовала. Что с ним происходило? Неужели он, правда, превращался в Люциуса - человека, полного пороков, но напрочь лишенного души?        Телефон Драко зазвенел. Парень был убежден, что генерал решил убедиться, что он получил послание, но на экране светилось иное имя. Том. Священник закатил глаза. А бывшему наставнику-то что было нужно. Потянувшись к смартфону, парень подумал, что стоит сменить номер. Свою приватность он оберегал, как зеницу ока, потому прямой номер имело не более двадцати человек, но, как показывала практика, и этого было много, раз его завтрак прерывали.        Но все же, он ответил.        - Рим, наконец, сгорел? - Так поприветствовал он того, - или второе пришествие все же состоялось?        Таким недружелюбным началом Драко намекал, что лишь эти два события привлекли бы его внимание и оправдали бы звонок, но старый наставник-доминиканец будто не заметил. Иезуита это не удивило. Некая слепота и глухота были отличительной чертой Тома Реддла. Если другие приходили к власти через шантаж, например, то этот, с виду тихий и неприметный священник, получил все благодаря тому, как ловко умел не замечать всего.        - Я вчера ужинал с Люциусом, мальчик мой. В Ватикане тобой недовольны.        - Какие свежие новости, - фыркнул Драко, закрывая глаза и подставляя свое лицо под теплое солнце. Он любил эти утренние часы, когда жара еще не накрывала город, как проклятие и не раскалялся тот до бела. - Чем же именно? Тем, что я все же перевел весь тот нал в крипту или, что я не дал твоим подопечным спустить собранные пожертвования на наркотики? Да-да, Томас, предупреди своих детей, что абсолютно все кланы в Италии докладывают мне, если малолетние послушники хотят поймать кайф. Научи их забываться в молитвах, а не нюхать дурь. Вообще, это ведь я должен быть недоволен тем, что мне прибавляется работы, потому что ты то ли слишком занят, то ли слишком… стар.        - Нет, сын мой, твоим поцелуем с некой мадам Грейнджер.        - Что ж, она не первая женщина, с которой я был. Или если я трахаюсь не во благо Господа - это уже наказуемо, - усмехнулся Малфой. Он знал, о каком таком проступке говорит доминиканец. Дело было не в сексе, совсем нет. Речь шла о поцелуе в храме.        - Можешь трахаться, как ты выражаешься, с кем угодно. Это твое личное дело. Но не публично. Ты знаешь правила.        - Знаю. Как и все те священники-педофилы, что насилуют мальчиков по всему миру, - ехидно отозвался Драко. В какой-то мере Ватикан был окружен такой же синей стеной молчания, как полицейские, совершившие преступления. Главное было делать все тихо. Тогда могло сойти с рук. Он же поступил так, что слухи получили доказательства. - Это просто поцелуй. Вреда не будет. Это не грех. В конце концов, приветствуют вас все братия. Приветствуйте друг друга святым целованием (1)… разве нет?        Последняя фраза вдруг прозвучала с такой откровенной ненавистью, что небеса разве что не потемнели. Драко отлично помнил, что однажды эти строки оправдали преступление. И возвращал их тому, кто это оправдание принял. Теперь Томасу крыть было нечем.        - Я просто беспокоюсь о тебе, сын мой. Своим неразумным поведением ты даешь Люциусу все шансы убрать тебя с должности адмонитора за неподобающее поведение. Он спит и видит…        - Что видит Люциус меня не ебет. А по поводу беспокойства… Тебе стоило волноваться ранее. Теперь я не нуждаюсь в нем. Всего доброго, - и Драко оборвал такой неинтересный ему звонок, но его беспокойство усилилось.        Совсем не потому что он боялся Люциуса. Совсем нет.        Томас напомнил ему о поцелуе. Тот, который инквизитор и сам не мог объяснить. Он знал, что тогда поступил импульсивно, ведь, правда, существовала разница между тем, чтобы грешить тайно и публично. Имидж Церкви стоило блюсти и обычно он не позволял себе столь грубых нарушений, как бы не слал на хрен всех, включая Папу Римского. Потому неразумно было целоваться на глазах у всех, пусть о них с Гермионой и перешептывались по углам. Но в тот момент разум замолчал.        Почему? Что с ним происходило?        Можно ли было списать поцелуй на действие препаратов?        Драко не знал. Но почему-то боялся заглянуть внутрь и разобраться.        Ему казалось, что он найдет лишь боль.        А этого дерьма ему, видит Бог, хватало.        Поэтому парень тряхнул головой и пошел собираться. Посмотрев через приложение прогноз погоды, он выбрал самые светлые и самые дырявые из своих джинс. Завязывая розарий, он удивленно посмотрел на Гойла, возникшего, как всегда, из воздуха.        - Мадам Грейнджер. Она в Параду.        - Это такой же её сад, как и мой. Не обязательно докладывать мне каждый раз, когда Гермиона посещает его, - отмахнулся священник. Он разрешил пропускать её в эти райские кущи в любое время, но Гойл всегда был слишком предан. Его главный охранник кивнул и вышел, Драко же задумался.        С ярмарки прошло несколько дней. Сегодня заканчивался отмеренный срок цены на аборт. Возможно, еретичка пришла ради этого, а не из желания полюбоваться морем в тишине? Или наоборот, она размышляла, что ей делать дальше. Как бы девушка не притворялась циничной, иезуит видел - ей неожиданно сложно пойти на убийство. Она сама себя переиграла. Ему было её искренне жаль.        Потому он решил поговорить с ней. Отпустить грех и закрыть эту неприятную тему.        Тем более, Драко уже договорился с врачами. В Париже. Подальше от любопытных марсельских глаз. Хранил и её репутацию, и свою. В Ватикане за внебрачного человека его бы только пожурили, а затем бы определили того в какой-то монастырь на воспитание, но за аборт… за аборт его сожрут с потрохами. Люциус, и правда, в секунду изгонит его из ордена, а Драко очень хотел контролировать своего генерала. Ему нравилось быть кобрадаром последнего.        Он поднялся в сад, не переобувшись. Так и шел в домашних тапочках, разрисованных майоликой. Не знал, где именно искать Гермиону, однако был в курсе её двух любимых мест. Еретичка могла либо загорать на той постели у края скалы, либо прятаться в лимонных тенях у бассейна. Размышляя о своем, Драко автоматически подбирал упавшие цитрусовые, пока шел к месту, где раньше обычно завтракал. Стол убрали и вместо него, с отдаленным видом на море, расположилась кушетка, а на ней - Гермиона.        К удивлению священника, девушка… спала. Она явно не пришла к нему, нет.        Её просторная белая рубашка в принт из синей майолики - его подарок - задралась. Вместо трусиков на ней был ярко-желтый купальник. Еретичка, скорее всего, провела утро в бассейне, а затем, спрятав часть своей бледной кожи от солнца, уснула, подложив руку под щеку. Её рыжие, влажные волосы спадали по плитке. Выглядела она как…как…как…        Драко замер, разглядывая все - от крутого изгиба бедра, на котором солнце рисовало свои узоры, до губ, подаривших ему радость поцелуя. Замер и побледнел. Она была воплощением Магдалины. Святую грешницу в момент покаяния пытались изобразить многие. Тициан, Караваджо, Эль Греко, но Драко всегда завораживал её образ на погибшем в огне Второй Мировой, созданный Помпео Батони. На нем женщина не молилась, а расслабленная лежала и читала Святое Письмо. В нем было все на той картине. Чувственность, соблазн, кротость и умиротворение. Все тогда…и все сейчас.        Невольно рыжеволосая еретичка повторяла полотно, которое даже она бы не смогла ему достать. Но почему же…почему ему перестало хватать воздуха? Почему сердце забилось? В этой почти панической чечетке Драко начал вдруг улавливать что-то знакомое. Ладони его вспотели. Это отдаленно напоминало те ощущения, что он испытывал, когда разговаривал с писательницей. Только во сто крат сильнее, во сто крат ярче, во сто крат…        - Господи, - прошептал вдруг парень и лимоны посыпались на пол.        Его осенило. Секунда и он понял все. Почему эта девушка казалась ему красивее всех. Почему ему хотелось лежать с ней в постели. Почему он целовал её, забыв об осторожности. Почему скучал и почему один образ помогал ему справиться с болью от химии. Почему он простил ей измену с каидом и почему звал на завтраки. Почему секс доставлял непознанное ранее удовольствие и почему жизнь внутри неё вызывала нежелание убивать ту.        Ответ бы прост для всех, кроме того, кто никогда по-настоящему не…        - Боже мой. Это ты. Это все, Гермиона, - прошептал Драко. Ошарашенный и восторженный, он, давно потерявший веру, опустился на колени перед женщиной, которая носила его ребенка. Грешницей. Еретичкой. Лгуньей. Сложив руки, он чувствовал только восторг, который не мог описать. Он любил её. Любил! Вот что с ним происходило. Его душа, его сердце, его тело менялось от любви, которая не помещалась в его цинизме. Любил и не осознавал, потому что ранее знал только болезненную влюбленность и все. Любил и не понял, потому что никогда никто не объяснил ему, что такое любовь. Любил и ощущал, как покинувшая его вера, согревает его. Бог все еще был глух, но Драко… Драко обрел новое божество. Осененный, как святые в древние времена, он стоял на коленях, опустив голову. И молился. За неё. И о ней. Его губы шептали Ave maris stella, поскольку кроме слова Божьего, его заблудшая душа не знала, как еще выразить восторг, любовь, поклонение. Здесь, на краю земли, в своем полусоженном раю, когда воды шумели вокруг, он оцепенел в своей молитве, которую выбирали обычно моряки, ведь даже воздух был пропитан здесь солью.        Когда-то давно у него отобрали веру и Бог отвернулся от него.        Он пережил насилие над тем, во что верил от тех кому верил.        У него отобрали все. Честь. Религию. Любовь.        А сейчас это хлынуло в него и Драко переживал экстраз, равный тем, о которых читал в преданиях о разных святых. Его не пугало то, что Бэмби так же жестока как и он. Не смущало, что такая прекрасная женщина никогда не полюбит такого, как он. Не мучило то, что никогда не будет прощен за насилие. Боль от неразделенной любви еще не накрыла Драко, в эту секунду он просто радовался тому, что любил. Хоть никогда не будет любим в ответ, но… Бог ведь тоже не любил его. Это не мешало.        - Solve vincla reis, Profer lumen caecis, - давно слова молитвы не звучали аж настолько восторженно. Пальцы Драко дрожали. Голос дрожал. Он весь дрожал от переполнявших его чувств. Он все понял, все. Понял, почему ничто не отозвалось в нем при виде приглашения от Рей. Ничего в нем не заржавело, просто влюбленность сменила истинная любовь. Как он раньше не осознавал, - Mala nostra pelle, Bona cuncta posce…(2) Я… я всегда буду тебя теперь беречь, даю слово. Я все для тебя сделаю.        Драко перестал молится. Ему захотелось выразиться своими словами. Звучало криво. Неуверенно. Но твердо. Он смотрел на девушку и улыбался.        - Я. Я люблю тебя. И это навсегда, - такое признание он произнес впервые в своей жизни. Когда-то давно он сказал писательнице, что “Вы мне очень симпатичны” и это был апофеоз его эмпатии к кому-то, но сейчас Драко четко осознавал, собрав все знаки и сигналы. Протянув руку, он нежно, как умел, погладил её по щеке. - Вот почему ты для меня такая красивая. Я просто тебя люблю.        Ему хотелось наклониться и поцеловать всю её. Виски. Губы. Закрытые глаза. Тонкие пальцы. Паутинку из голубых вен под бледной кожей. Родинки. Шрамы. Даже укус пчелы, расползающийся под коленом. Но Драко не стал. Она спала и была прекрасна в этом умиротворении. Магдалина, Венера, его еретичка. И священник не хотел нарушать её покой. К тому же сейчас, осознав, что с ним творилось эти месяцы, Драко понял, что не вправе прикасаться к ней. Любовь делала её святой в его странных, искалеченных болезнью глазах, а он…он был очень грешен. И потому одернул руку.        У него не было такого права.        У кого то вообще могло быть?        Он не думал как завоевать её. Никогда не любимый никем, парень, умеющий ставить на колени сильных мира сего, даже не допустил мысли о взаимности. Любовь была таинством для него и в этих чувствах, давно пустившийся во все тяжкие, иезуит был невинен. Поэтому ему хотелось лишь смотреть на неё. Оберегать и защищать. Служить. Ведь так его научили в церкви. Служба как высшая форма преданности.        Это все, что он мог предложить.        Вдруг веки Гермионы дрогнули. Она заморгала и отпрянула, увидев перед собой священника.        - Какого хрена ты тут делаешь? - Резко спросила девушка, принимая сидячее положение. Драко даже не пошевелился. Он продолжил сидеть на коленях и смотреть на неё. - Я уже поспать на могу?        - Я не хотел мешать. Просто собирал лимоны.        - Собрал? - Хмуро поинтересовалась Гермиона, не сильно поверившая. Она не впервые просыпалась, когда кто-то из её любовников был рядом. Для неё не было новостью что делали мужчины рядом с полураздетыми женщинами. Правда, руки священника, действительно, были свободны, а штаны застегнуты. Может он хотел иного, но не успел? Был у неё придурок, который обожал трахать её в полубессознательном состоянии. Его это заводило настолько, что он год держал её на снотворных. От этого ублюдка тоже можно было ждать чего-то в этом стиле, ведь под него она не ложилась уже пару счастливых недель. Но, увы, прогнать Драко из его же сада было нельзя.        - Да. Пришлю тебе варенье. Гермиона, я хотел поговорить. - Он вдруг взял её за руки. Заглянул в глаза. Набрал в грудь побольше воздуха. Понял, что должен сказать и сделать. С чего начать исполнять обещание не вредить. Пусть это убьет его. Выхода не было. Теперь она была важнее. - Ты не должна делать аборт. Я вижу, как тебе больно от этого решения. Плевать на всех. Ты родишь этого человека.        Драко улыбнулся. Ему казалось, что он принял прекрасное решение. Дособирав лимоны, поднялся. Был очень горд тем, что откинул эгоизм. Обрек себя на смерть, но разве это было важно? Она носила человека, которого боялась убить. Его долгом было защитить их обоих. Её и… Боже, его ребенка.        - Отдыхай, я ухожу уже. Вечером обсудим как быть дальше. Тебе нельзя утомляться.        И, прижимая к себе лимоны, Драко отправился в свой одинокий грот, оставив Венеру со своим сердцем сидеть на кушетке. Она глядела на него, открыв рот. А потом, приложив ладони к животу, выругалась.        - И что, блядь, теперь делать? В смысле не должна делать аборт?                     1 - 1-е послание Коринфянам 16:20       2 - Мир даруй заблудшим, Свет открой незрячим, Истреби в нас злое, Ниспошли нам благо. *** Знаете, как по мне, это прямо самая красивая, одухотворенная глава истории! В прошлой главе мы немного просели с "жду продолжения" и отзывами, потому очень-очень напоминаю, что и то, и другое важное. Пожалуйста, не забывайте, окей? СПАСИБО