Sanctimonia vincet semper

***

            Тихий звонок в дверь выбивает Джорджа из колеи. Он пытался работать над бумагами для магазина, чтобы хотя бы как-то отвлечься, но не мог сложить даже простые цифры, не говоря уже о подсчете товара и затрат на производство, которые ему нужно было урегулировать. Его помощница, Верити, с радостью готова вернуться в магазин, но ей нужно разобраться со своими делами, оставшимися после войны. И Джордж ее прекрасно понимает.             Уизли отрывается от бумаг и нехотя подходит к двери. Ему не хочется открывать. Ему не хочется никого сейчас видеть и притворяться, что у него все хорошо. Все нехорошо, но он не может по-другому. Он не может заставлять своих близких беспокоиться о нем, особенно сейчас.             Нацепив на себя самую широкую из всех возможных на данный момент улыбок он открывает дверь и… замирает. Не то в ужасе, не то от облегчения. Улыбка тут же меркнет на его лице, потому что перед ним человек, которого он тут ожидал увидеть в последнюю очередь. Она не должна быть здесь.       — Привет… — Тихое и осторожное, словно она боится нарушить тишину полутемной квартиры. Джордж смотрит на ее руки, в которых она нервно сжимает ключи от этой самой двери, которую он только что открыл. Она могла войти сюда и сама, но решила этого не делать. По понятным для обоих причинам. — Джордж, могу ли я…             Он не отвечает. Просто притягивает ее к себе и обнимает, утыкаясь носом в ее волосы. Андромеда тут же громко всхлипывает и обхватывает его руками, зарываясь носом в его рабочей рубашке. Она бормочет что-то похожее на “прости меня”, но он жмет ее только сильнее к себе, заставляя замолчать. И не сдерживается сам. Он поднимает глаза к потолку и шумно выдыхает. Его глаза красные, а ресницы влажные из-за слез. Он знает, что может не скрывать при ней своих эмоций, но после всего произошедшего… не понимает, может ли он доверять ей так, как доверял ей раньше.             Андромеда жмурится, вытирает слезы об отвратительного оранжевого цвета рубашку, которую миллион раз просила его выкинуть. Она тяжело дышит, ее руки сжимаются на ткани его расстегнутой жилетки. Малфой довольно резко отстраняется от него, чтобы посмотреть в его уставшие, полные сдерживаемых слез глаза. Она понимает его, прекрасно понимает. И поэтому ничего не говорит - ни слов соболезнования, ничего. Только тянется к своей сумке и проходит в квартиру.       — Я принесла тебе поесть, — начинает она, небрежно смахивая слезы с щек. На кухне, в единственном помещении где горел свет, сущий бардак - на столе разбросаны бумаги, в раковине гора грязной посуды. Кофейник наверное уже забился и не работает. Девушка взмахивает палочкой - посуда начинает мыться, бумаги складываются ровной стопкой.             Джордж медленно подходит к дверному проему и встает там, смотря на нее. Как она, словно ничего не произошло, врывается в его жизнь снова. Ее волосы снова вьются, челка убрана с лица тонким витиеватым ободком. На ней черное строгое платье, словно из гардероба ее матери. Ее щеки розовые, а губы красные. На глазах нет макияжа, и он точно знает почему - потому что она постоянно плачет, а яркой помадой пытается отвлечь любого собеседника от своих синяков под глазами или неожиданных слез. Он знает ее, как себя, но сейчас впервые сомневается в том, может ли он ей доверять.             Андромеда достает несколько коробок с едой из ближайшей забегаловки, что находится в самом Лондоне у входа на Косую Аллею. Кафешки здесь еще не восстановлены, а “Дырявый котел” так переполнен, что она ждала бы еду на вынос несколько часов. Поэтому она просто взяла у магглов еды с собой и пошла сюда. Потому что ей это было необходимо. И ему тоже.       — Зачем ты здесь?             Голос Джорджа ужасно уставший. Андромеда резко поворачивается к нему и разглядывает его в освещении. Волосы взъерошены, рубашка небрежно расстегнута на верхние пуговицы и выправлена из брюк; рабочий жилет расстегнут. Андромеда поднимает взгляд на его уставшие глаза.       — Когда ты в последний раз спал?       — А тебя это волнует? — С насмешкой спрашивает он.       — Джордж, конечно…       — Где ты была? — Он хмурится.       — Я пришла сюда не ссориться. Я пришла накормить тебя, уложить спать и помочь тебе разобраться с бумагами.       — Как ты вообще можешь просто явиться сюда? — Неожиданной яростью вспыхивает Уизли, и Андромеда замирает с широко раскрытыми глазами. — Как ты смеешь после произошедшего, заявляться сюда и… вести себя, словно нас все еще здесь трое?       — Я не…       — Прекрати, — Джордж отмахивается от нее, подходит и выхватывает коробку с китайской лапшой из ее рук. Малфой испуганно смотрит на него, вздрагивает от его резких движений. Она смотрит ему в глаза, полные ярости. К ней. К обстоятельствам, в которых они оказались. — Я взял еду, поем и лягу спать. Можешь уходить.             Андромеда сжимает руки в кулаки и проглатывает всю свою обиду. Она действительно виновата, и он имеет полное право злиться на нее и разговаривать с ней в таком тоне. Он имеет право выгонять ее столько, сколько ему захочется. Но она тоже видит его насквозь, и она знает его лучше, чем саму себя. Она видит, как напряжены его плечи, как пальцы сжимаются на бедной бумажной коробке с едой.       — Ты мог просто меня не впускать…       — Но я пустил, — моментально отзывается он, а по спине Андромеды проходят мурашки. — И это моя ошибка. Я всегда пускаю тебя. Снова и снова… и каждый раз ты делаешь больно.       — Я ни разу не сделала тебе больно, Джордж…       — Да ладно?             Андромеда поджимает губы. То, что она игнорировала, старалась не замечать. Она всегда все видела, но вместо того, чтобы разобраться с каждым из них лично, пыталась восстановить их отношения в безумном трио. А ведь все, что ей было нужно, это сесть и поговорить с каждым из них по отдельности. И она не справилась с этим. Каждый день боялась, что не справится с напором двух Уизли, и действительно просчиталась. Все их отношения втроем - бесценный, счастливый опыт, но полный мелких ошибок, которые сократились в огромный, болезненный ком.       — Выслушай меня, пожалуйста, — тихо начинает она, но Джордж ставит коробку на стол и делает уверенный шаг к ней.       — Я только и делаю, что слушаю, — говорит он, наклоняется так, что она чувствует его дыхание на своей щеке.             Андромеда чуть хмурится. Джордж редко злился, но когда позволял своим эмоциям выйти наружу, он был страшнее всех, кого она знала. Но он все еще ее Джордж. Поэтому Малфой тянется к нему сама - привстает на носочки, чтобы их лбы соприкоснулись, прикрывает глаза. Его лоб ужасно горячий, возможно, из-за переутомления у него поднялась температура, но он все равно сидит здесь и пытается работать, потому что у него ничего больше нет.             Пространство вокруг наполняется тишиной и тяжёлым дыханием Джорджа. Он пытается успокоиться и сдержать эмоции, но когда она так доверчиво тянется к нему, вся его злость сменяется отчаянием и неожиданной слабостью. Не перед ней, а перед самим собой. Его ломает, он легко толкает ее лоб своим, когда наклоняется ниже, чтобы прижаться, а она увереннее встает на полу, опускаясь на всю стопу.             Тяжелое дыхание сменяется судорожными вздохами. Уизли жмурится, и Андромеда чувствует на своей коже его слезы. И она ничего не говорит, даже не трогает его руками. Просто трется о его лоб своим, двигает головой так, чтобы их носы соприкоснулись. И, кажется, словно время остановилось.       — Почему ты не использовала маховик…       — Он не позволил мне, — тихо шепчет Малфой в ответ, вздрагивая от его очередного громкого всхлипа.       — Ты никогда его не слушала, почему…       — Умерли бы мы оба… и еще много людей, которых мы спасли до этого, — ее шепот становится успокаивающим, еще более тихим. Она решается поднять руку и мягко коснуться пальцами его щеки. Она вытирает его слезы, ведет по скуле, но он резко хватает ее за запястье.       — Не надо…       — Я просто…       — Если нас не трое, в этом нет смысла, — тихо шепчет Джордж, и у Андромеды словно сердце разбивается. Она готова поклясться, что слышит треск, и чувствует, как осколки впиваются ей в легкие, потому что резко становится нечем дышать.             Возвращаясь в эту квартиру она и не думала о чем-то подобном, но то, как ей перекрывают все возможные пути, ранит сильнее, чем если бы они попробовали что-то вдвоем. Малфой дергает рукой, пытаясь вырваться из хватки Джорджа, но он не пускает. Его пальцы сжимаются только сильнее, он всхлипывает, так отчаянно и тихо, что слезы наполняют глаза Андромеды.       — Если это все… Джордж, мне больно…       — Прости, — он разжимает пальцы, и Андромеда наконец-то убирает руку. Только не в сторону, а как планировала изначально: ее ладонь обхватывает его лицо. Сначала с одной стороны, затем второй ладонью с другой. Она удерживает его голову, водит большими пальцами по щекам, стирая слезы, и смотрит в его голубые глаза. Красивые, в которые она когда-то влюбилась и пропала из мира окончательно. Она смотрит на его веснушки, на влажные дорожки от слез. И он рассматривает ее тоже. Снова и снова скользит взглядом по ее зеленым глазам и розовым щекам.             Все происходит так сумбурно, но ожидаемо. Он первый дергается к ней, а она не пытается удержать его на месте. Его губы влажные и соленые от слез, но такие нежные, когда он размазывает ее помаду. С губ Андромеды срывается судорожный вздох, когда его руки скользя по ее талии. Его горячие ладони обводят бока и ребра, под которыми бешено бьется ее сердце.             Руки Андромеды скользят по его волосам, ерошат их еще больше, особенно на затылке, где они отросли больше всего. Она стонет, когда Джордж резким движением притягивает ее ближе к себе и крепко сжимает талию, и больше ей ничего не нужно. Они сливаются в поцелуе, в таком отчаянном, и наконец-то разделенном только на двоих. Это поцелуй, полный нескрываемой радости и облегчения, но вместе с ним и печальный, потому что рядом с ними нет Фреда, с которым они могли бы разделить эту радость. И его никогда больше не будет рядом.       — Это неправильно, — с мольбой в голосе говорит Джордж, но его губы скользят по ее шее. Он прикусывает ее кожу, словно хочет сделать еще больнее, но не решается. Он оставляет маленькие отметины на ее шее, с жадностью оттягивает воротник ее платья, чтобы обхватить губами ключицу.       — Возможно, — на вздохе произносит Малфой, запрокидывая голову и подставляя ему больше пространства.       — Он должен быть здесь, — по телу Джорджа проходит дрожь, и Андромеда вновь чувствует, как на ее кожу падают его слезы.       — Должен…       — Но его…       — … нет, — заканчивает его слова Андромеда, и все ее тело содрогается из-за слез, которые она больше не может сдерживать. Джордж прижимает ее к себе, слушает ее рыдания, которые она не сдерживает. И он плачет тоже.             Для своей семьи он пытался быть сильным. Старался показывать, что справляется куда лучше, чем есть на самом деле, чтобы в квартире не появилось няньки, которая следила бы за его самочувствием. Но оставаясь один он погружался в работу. Истязал себя так сильно, как только мог, чтобы после восстановительных работ и закупок сразу же отрубиться и начать следующий день. Джорджу была ненавистна мысль о том, чтобы каждый день плакать в одиночестве в своей постели. Но когда Андромеда в его руках, когда она рыдает, почти позволяя себе сорваться на крик, ему тоже хочется выплеснуть и свою боль.

***

            Глубокая ночь отзывается головной болью и опухшими, покрасневшими глазами. Джордж выходит из комнаты, чтобы принять душ, ставшим привычным за эту пару дней маршрутом - быстро, не поднимая взгляда за закрытую дверь. Но стоит ему выйти из своей комнаты и сделать пару шагов, как он замирает. Дверь в комнату Фреда открыта, рядом стоит пара полупустых коробок. Он дергается, уверенный, что приехала мама, чтобы собрать его вещи, ведь она постоянно говорит, что вещи - лишнее напоминание о нем, которое делает больнее. Но вместо мамы он видит в комнате Фреда Андромеду, которая, как он был уверен, давно спит на диване в гостиной. Она сидит в полном хаосе из его вещей на его кровати, скрестив ноги.             Малфой держит в руках фотографию, сделанную одним летом в Норе. Их фотографировала Гермиона. Андромеда, Фред и Джордж. Ожившее изображение показывает смеющихся подростков, которые оглядываются в сторону дома, а затем целуются. Сначала Джордж ворует короткий поцелуй с губ Андромеды, а затем и Фред. И изображение начинается заново. Снова и снова. Андромеда сжимает челюсти, не в силах отвести взгляда.       — Он соврал, да? — Тихо шепчет она, чувствуя, как за ней наблюдают.             Джордж, не видя смысла скрываться, заходит в комнату и осторожно переступает через разбросанные вещи, чтобы плюхнуться на кровать, когда-то принадлежащую брату. На мгновение ему кажется, что постель еще теплая и он только недавно с нее встал; но, проведя ладонью по простыне, он понимает, что ему просто кажется.       — Смотря о чем ты говоришь.       — Когда сказал, что не любит меня, — Андромеда медленно наклоняет голову на бок. — Эта фотография стояла у него рядом с кроватью. Когда с кем-то расстаешься, такие вещи выкидываешь или прячешь в первую очередь…       — Я не знаю.             Андромеда морщит нос, словно хотела услышать только одно простое “нет”, чтобы ей было легче отпустить его. Или наоборот “да”, чтобы стало еще больнее. Девушка мотает головой и медленно поднимает взгляд на Джорджа. Он лежит поперек кровати рядом с ней, на боку, опирается на локоть, и это так странно.             Она чувствует, как внутри нее что-то снова ломается, и она жмурится, позволяя своим слезам просто катиться по щекам. Андромеда всегда различала близнецов, они были для нее словно два разных человека. Но сейчас она смотрит на Джорджа, и видит в нем только лишь Фреда. Ее переполняет отчаяние и невероятный стыд за собственные чувства, но она не может сдержать себя.       — Ты сейчас подумаешь, что я сумасшедшая, но…       — О, поверь, я всегда так думал с тех пор, как ты согласилась встречаться с нами обоими одновременно, — пытается отшутиться он, и усмехается, когда видит легкое подобие улыбки на ее лице.       — Можно я кое-что сделаю? Ничего не говори, пожалуйста, я знаю, как буду выглядеть со стороны…             Джордж смотрит на нее, медленно кивает. Он не знает, чего она хочет, но ему все равно, если ей станет от этого хотя бы немного легче. Но его глаза в легком удивлении раскрываются, когда она наклоняется к нему и смотрит в его глаза. За пеленой слез ему кажется, что она смотрит куда-то сквозь него, и не на него вовсе. Она наклоняется ближе и он чувствует ее тихий вздох над его губами.       — Спокойной ночи, Фред, — и простое, легкое прикосновение ее губ к его, после которого она прижимается к его щеке и плачет, не в силах остановиться.             Джордж, абсолютно обескураженный произошедшим, ничего не может ни сделать, ни ответить. Он смотрит в стену напротив кровати, слушает ее тихие всхлипы, которые и не планируют затихать. У него по спине проходятся мурашки от странного чувства, словно ему самому стало немного легче от ее слов. Словно что-то разорванное внутри него самого успокоилось, хотя бы на несколько мгновений.             Он притягивает ее к себе, забирает из рук фотографию и кидает ее на пол к остальным вещам, обхватывая ее руками. Андромеда прижимается к нему, утыкается носом в плечо, но не может почувствовать ничего, кроме запаха самого Фреда. Его любимый отвратительный шампунь с какими-то травами, его одеколон с древесным оттенком. Здесь все пахнет Фредом, которого никогда здесь больше не будет.             Да, Андромеда не планировала заходить к Джорджу, чтобы всю ночь рыдать в его объятиях на кровати Фреда. Тем более, она не планировала засыпать здесь, в объятиях Джорджа. Но когда и сам Джордж засыпает, он чувствует, что внутри него успокаивается что-то, что не давало ему покоя последние несколько дней.

***

      — Мам! Мама! Проснись!             Настойчивый, громкий детский голос заставляет поморщиться, вырывая из плена самого отвратительного сна из всех, что она видела. Андромеда медленно открывает глаза и стонет, когда к детским крикам добавляются невероятные прыжки на мягком матрасе. Она обхватывает ребенка одной рукой и утягивает ближе к себе, обнимая, чтобы не двигался и не мешал спать дальше. Вдруг теплые объятия снова успокоят этого маленького нарушителя спокойствия?       — Ну, мам! Папа сказал срочно тебя разбудить…             Мальчишка все упирается, недовольно куксится. Андромеда медленно открывает один глаз и смотрит на него. Его смешно нахмуренные брови, веснушчатые щеки и яркие голубые глаза. Она переворачивается на спину, после чего медленно садится.       — Я встала, встала, — с зевком проговаривает Малфой, и ребенок рядом медленно садится, а затем и вовсе спрыгивает с кровати, но оборачивается. Словно следит, чтобы она снова не завалилась спать. — Септимус, прекрати следить за мной…       — Но папа сказал…       — Я сейчас папе объясню все доступным языком, — слегка раздраженно говорит она, но в итоге поднимается и легко гладит ребенка по светлым волосам. — Кассиопея встала?       — Ага, она с бабушкой в столовой, — мальчишка щурится, улыбается, получая небольшую порцию ласки. Он был предупрежден, что мама будет недовольна, если разбудить ее в это время, но он почему-то думал, что все будет намного хуже.       — Папа на кухне?       — Да, готовит завтрак, — кивает Септимус, вприпрыжку направляясь к двери. Андромеда снова зевает и кутается в свой халат, идя следом за ним.             Малфой Менор в последнее время полон детского смеха и счастья. Таким его не помнит ни один из старших жителей. Темные оттенки, слишком вычурная роскошь - все это осталось, за исключением атмосферы, которая сменилась на домашнее тепло и уют, которым дом наполняет большое семейство. Но, как однажды отметил глава семьи Малфоев, в большом доме маленькой семье будет скучно.             Андромеда идет следом за сыном по узким коридорам, щурится, когда они выходят в холл, где уже открыты шторы - слишком ярко, хочется убежать обратно в спальню, залезть под одеяло и не вылезать из-под него до самого обеда. Но она в первую очередь мать, а потом уже сонный Аврор, который вернулся из министерства около четырех часов назад.             На кухне приятно пахнет свежим омлетом и панкейками. За столом, который первым бросается в глаза, сидит Нарцисса, с маленькой кофейной кружечкой в руках. Напротив нее сидит маленькая девочка, того же возраста что и Септимус, а еще удивительно похожая на него.       — Доброе утро, — тихо шепчет Андромеда, наклоняясь к дочери, чтобы чмокнуть ее в макушку. — Доброе, мам… тебя тоже?       — Нет, я встала с утра чтобы выпить с внуками чаю перед нашими занятиями, — проговаривает Нарцисса. — На кухне.             Септимус, довольный выполненной задачей, садится за стол рядом со своей сестрой. Нарцисса, безусловно, проследит за ними, чтобы они не разнести столовую комнату.             Андромеда замирает в дверном проеме, кутаясь в халат. Она наблюдает за своим мужем, что носится из стороны в сторону у плиты, слушая утреннюю сводку по радио. До нее даже не сразу доходит, что из небольшого динамика раздается голос Ли Джордана. Тихо, словно готовая напасть со спины, она подходит к высокой фигуре и нарочито медленно скользит ладонями по его бокам, прежде чем крепко обнять поперек груди. Мужчина в ее руках вздрагивает, замирает, но не дергается. Просто следит за ее руками, прежде чем тихо усмехнуться.       — Если это не что-то срочное, Джордж, я тебя в порошок сотру, — она шепчет ему на ухо, прижимаясь всем телом к его спине. И не важно, что ей приходится встать ради этого на носочки.       — Прости, я помню, что ты поздно вернулась, — понимающе и тихо проговаривает он, переворачивая панкейки на сковородке. — И, если честно, это не очень важно, просто хотелось увидеть твое недовольное лицо с утра…             Андромеда тихо шипит. Она кусает его за ухом, ее хватка ослабевает. Джордж шумно вздыхает и прикрывает глаза. Ее горячее дыхание щекочет кожу, и он прекрасно знает, что она недовольна, но ничего не может с собой поделать.       — Если бы не близнецы, я бы тебя сейчас…       — Тише, анаконда, обсудим вечером, что ты там хочешь.       — Я подумаю, — насмешливым шепотом проговаривает она, утыкаясь в воротник его рубашки на плече.             Джордж теплый. От него пахнет свежим завтраком и одеколоном, что она ему подарила совсем недавно, и с тех пор он пользуется только лишь им. Она трется о ткань рубашки кончиком носа, чтобы уткнуться ему в шею. Ради этого прикосновения свободной рукой Джордж ослабляет свой галстук и расстегивает первые пару пуговиц.       — Все нормально?..       — Да, все хорошо, — она чувствует, как напрягаются его мышцы на шее, потому что он улыбается. Но что-то в его голосе заставляет ее открыть глаза. Ее ладони скользят по его животу, она шумно выдыхает. — Эй, если твои руки не остановятся, я спалю детские панкейки…       — Если ты будешь молчать, я сделаю все, чтобы ты спалил панкейки и переделал их, Джордж, — словно в подтверждение этих слов она скользит руками по его телу ниже, почти доходит до пряжки его ремня, но останавливается, когда муж выключает конфорку и медленно поворачивается к ней лицом.             Андромеда все еще обнимает его, запрокидывает немного голову, чтобы заглянуть в его лицо. Она улыбается, тянется за своим утренним, нежным поцелуем, без которого они никогда не расходятся по своим работам или делам. Уизли тихо смеется в ее губы, тянет к себе ближе за талию, позволяя себе забраться рукой под ее халат. Шелк ее ночнушки приятно холодит кожу, позволяет рукам с легкостью проскользнуть глубже, к ее пояснице. Джордж прижимает ее к себе, смотрит в ее все еще сонные изумрудные глаза.       — Фред пригласил с семьей на ужин, — тихо говорит он, и Андромеда чуть приподнимает брови. — Ничего не говори, я знаю.       — О, тебе придется постараться, чтобы меня заткнуть, — серьезно проговаривает она, а затем тихо выдыхает. – Ладно? Но я не понимаю, чего он хочет.       — Дружить семьями, вероятно. Он соскучился… по тебе, по тому что было. Ну, я так думаю… и я не о наших отношениях втроем.       — Фред редкостный говнюк, ты не изменишь моего отношения к этому, — фыркает Андромеда.       — Да-да, ты относишься к нему как к “бывшему”, я понимаю. Но он мой брат, и он часть нашей семьи…       — И это я тоже понимаю, Джордж, поэтому я не отказываю тебе в этом сразу, а соглашаюсь, даже через свое нежелание его видеть, — фыркает Андромеда, смешно морща нос. Джордж смотрит на нее, понимает, что также делает Септимус, когда чем-то недоволен.       — Если тебе станет легче, он немного изменился и сейчас довольно приятный в общении. Анджелина повлияла на него в лучшую сторону.       — То есть, я влияла на него в худшую? — Тут же вздернулась Андромеда, но на уголках ее губ играет озорная улыбка. Джордж мотает головой и прижимает ее к себе ближе, прежде чем легко чмокнуть в кончик носа.       — Ты прекрасно поняла, что я имел в виду, — бормочет Джордж, целуя ее в щеку.             Андромеда тихо смеется и кивает, окончательно отстраняясь, чтобы не мешать готовить завтрак. Она проходит к распахнутому окну и берет почту, что принесли совы. Письма из министерства у нее нет желания открывать сейчас, поэтому она просто берет выпуск “пророка” и устраивается сидя на столешнице рядом с плитой. Она читает заголовок первой полосы, усмехается.       — Пятнадцать лет прошло, — задумчиво бормочет она, листая газету. — А люди все говорят об Избранном…       — Конечно говорят, он ведь убил Волдеморта, — задумчиво говорит Джордж, заливая новые панкейки на сковороду. Андромеда листает пророк дальше.       — Ага, а помог ему Орден Феникса, Отряд Дамблдора, двое юных Пожирателей, и большое количество полукровок, домовых эльфов, кентавров, великанов… никого не забыла?       — Мам, пап? — Кассиопея появляется в дверях кухни, смотрит на своих родителей, которые оба моментально повернули голову в ее сторону. — Когда панкейки будут готовы?             Андромеда не слушает, что отвечает Джордж. Она смотрит на радостное лицо своей дочери, которая с широкой улыбкой подпрыгивает на месте. Ее голубые глаза светятся радостью, щеки с маленькими веснушками краснеют от предвкушения. Она убегает обратно в столовую, и возвращается уже вместе с братом. Видимо, Джордж сказал что отдаст им все, что готово. И, конечно, просит поделиться с бабушкой. Этот момент так четко впечатывается в сознание. Радость из-за такой простой вещи как панкейки на завтрак, и невероятная ответственность во взгляде, когда просят поделиться с бабушкой.             Кассиопея лезет в холодильник и берет все сладкое, что видит: два джема, сливки, арахисовую пасту. Она осторожно прижимает баночки к себе и медленно отправляется обратно в столовую, чтобы начать есть. Андромеда берет панкейк, который Джордж собирался кинуть на общую тарелку, откусывает небольшой кусочек.       — Надеюсь они никогда не пройдут через войну.             Джордж замирает, поднимает на нее взгляд. Она все еще смотрит в дверной проем, болтает ногами в воздухе, пережевывая кусок панкейка. Он согласно кивает и кладет ей свободную руку на бедро, легко сжимая.       — А если и пройдут… Sanctimonia vincet semper.             Андромеда так и замирает с поднесенным панкейком ко рту. Она удивленно моргает, потому что давно не слышала этой фразы. Девиз Малфоев, который преследовал ее всю подростковую жизнь сейчас совсем немного, но другой. И в том, оригинальном формате его сейчас не используют. Поэтому эти слова Джорджа заставляют ее нервно улыбнуться и кивнуть. Однако в голове заседает настойчивая мысль: Точно ли все кончилось пятнадцать лет назад?