Destination: Zero

      Громкие, истошные крики были слышны даже в темном коридоре: от них стоящие рядом с дверью и стерегущие вход заключенные кусали губы, нервно переминаясь с ноги на ногу, норовя рукой случайно почесать где-нибудь в паху. Через толстую стенку срывающиеся женские голоса, горячащие кровь, достигали их ушей, отчего в штанах становилось тесновато. Кому из охраняющих не хотелось в такой ситуации ворваться внутрь и присоединиться к сумасшедшей оргии, творившейся за дверью? Но входить было строго запрещено.       Внезапно наверху лестницы, ведущей на этот ярус, что-то сгрохотало. Заключенные насторожились, забыв о своих эротических фантазиях с участием прекрасного пола, и как один обернулись на шум. Кто-то быстро спускался сюда. В мгновенье ока из-за поворота выскочил крепкий парень, большими шагами направившись к ним. И их задачей было преградить ему путь, однако мужчины стушевались, увидев, кем был непрошенный гость.       – С дороги! – гаркнул он, подходя к входу в охраняемую комнату, и те, помявшись немного, все-таки расступились, боясь злить его еще больше. Тяжелая дверь распахнулась, и на пару секунд всем троим показалось, будто они вот-вот оглохнут от вырвавшегося в коридор пронзительного визга. Раздраженный парень сжал зубы и прошел внутрь. Двое охранников из любопытства заглянули следом. Прямо перед входом на полу лежала голая женщина: словно изломанная, в какой-то неестественной позе, с широко раздвинутыми ногами и бедрами испачканными спермой. Она была без сознания. Но стоны и крики не стихали – у самой стены, на большой кровати, скрипящей и шатающейся в такт движениям, освещаемые только светом из коридора, находились еще двое. Какая-то изнуренная девушка со стеклянным взглядом, не останавливаясь, протяжно стонала, срывая голос, по-собачьи стоя на четвереньках на широкой постели. Молодой светловолосый мужчина, то весело смеясь, то подвывая в удовольствии, безостановочно дырявил ее возбужденным членом, корчась в гримасах удовольствия от головокружительных ощущений. Вошедшего в комнату парня перекосило от ярости, однако его присутствие в упор не замечалось. – Грязная тварь! Посмотри на меня!       – Ах, это ты, Аказа-чан? Неудивительно, что тебя не удержали на входе! Я рад тебя видеть! – почти пропел мужчина, посмотрев на гостя, однако при этом даже не думал прерывать свое занятие. Он поднял указательный палец вверх, прося тем самым вошедшего немного подождать, и его движения стали еще резче. Девушка истошно завыла под ним, закатив глаза. Двое заключенных, охранявших комнату, невольно потянулись расстегивать штаны. Шлепки стали раздаваться еще громче – блондин, улыбаясь и почти рыча от удовольствия, запрокинул голову и, нисколько не стесняясь зрителей, стонал во все горло. – Нет, Аказа-чан! Исчезни отсюда и подожди меня в верхнем зале! Сейчас мне не до тебя! Сейчас я в раю!..       Тишина резала уши. В голове все еще бились громкие женские стоны, и Аказу колотило от ярости. Мысли были все перепутаны и являли собой сплошной грязный клубок. Он крепко сжал покоившиеся на столешнице руки в кулаки и исподлобья поглядел на человека напротив. В другом конце стола сидел он: уже не раздетый и не потный, с причесанными блондинистыми космами. Мужчина с аппетитом уплетал жареное мясо на празднично украшенной зеленью и маленькими помидорами тарелке. «Чертов урод! Манерничает! Жрет, как в ресторане! Сволочь!» – внутренне бесился Аказа, из последних сил сдерживая себя, чтобы не сорваться с места и не кинуться душить своего оппонента. Тем временем тот, подняв бокал с вином и пригубив немного, наконец-то обратил свой взор на раздраженного парня.       – Аказа-чан, не хочешь выпить со мной? Это прекрасное вино, привезенное из моей личной коллекции! – дружелюбно заговорил мужчина, широко улыбнувшись. Аказу аж перекосило от ярости.       – Заткнись, ублюдок!       – Как грубо! Я ведь предлагаю тебе лучшее. Кстати, мясо тоже очень неплохое. Средней прожарки, как я и люблю. Соус голландез его очень дополняет.       – Я не за этим пришел, чертов Доума! – рявкнул на него парень и ударил кулаками по столу. Дерево жалобно хрустнуло под вложенной в этот удар силой, и в столешнице появилась трещина.       – А жаль: мясо, правда, вкусное. У него есть имя, кстати. Его зовут Макио, – губы, запачканные соусом, разошлись в омерзительной улыбке, и Аказа почувствовал, как тело сковало злобой и ужасом. Его снова бросило в дрожь. Он глядел на порезанные обжаренные кубики мяса, и к горлу подступала тошнота. Этот человек снова убил очередную девушку. – Она была из «Старс»: ее поймали на той неделе на границе нашей зоны. Надо сказать, Макио была совершенно не в моем вкусе: лягалась, пыталась ударить меня, даже чуть было не всадила нож мне в живот – страшная женщина! Совершенно не милая! Пока я не залил ее своим семенем – она так смешно плакала! Видимо, посчитала это худшим унижением для себя. Но она сломалась и быстро надоела мне: все-таки в моем вкусе нежные, милые девушки. Ты понял, да? Да? Макио была не в моем вкусе, но на вкус она очень даже ничего!       Доума вдруг разразился громким смехом, обрадованный удачно выданной игрой слов. У Аказы помутилось перед глазами: этот дикий насмешливый гогот заставил кровь кипеть, и юноша вскочил на ноги, чтобы в следующее мгновенье перевернуть стол. Тарелка разбилась, и овощи с мясом вывалились на пол. Оставшись сидеть на стуле с вилкой и ножом в руках, мужчина хитро глянул на тяжело дышащего взбешенного оппонента.       – Урод… – хрипло проговорил Аказа. Брови Доумы насмешливо поползли вверх.       – Я? Но ведь ты такой же! Чем ты отличаешься от меня, Аказа-чан? Тем, что не трогаешь женщин? Скажи честно, это оправдание успокаивает твою совесть? – каждое его слово будто обладало гипнотическим эффектом: спокойный голос проникал куда-то прямо в подкорку мозга. В голове сами собой всплывали какие-то образы, навсегда въевшиеся в память: розовая девичья кофточка, белая пеленка и бирка на большом пальце ноги, окровавленные тела, лица людей в белых халатах… В ушах зашумело. Аказа в ужасе отпрыгнул от перевернутого стола. Кто перед ним стоит, он уже не осознавал – видел только кривую усмешку, от которой становилось тошно. «Смерть наступила в результате удушения. На теле найдены многочисленные следы побоев. Кроме того, жертва подверглась изнасилованию не только до момента наступления смерти, но еще и после него», – диктовал кто-то в его голове. Смех Доумы, льющийся в уши, переворачивал в его памяти картинки самых болезненных воспоминаний – от этого начинал кипеть мозг. «С психическими отклонениями, говорите? Ничего! У нас тут таких много! Все будет хорошо. Садите сюда, фиксируйте, чтоб не дергался! Сейчас будет немножко больно», – непринужденно, даже с каким-то весельем говорил спокойный мужской голос. От злости и бешенства хотелось рвать на голове волосы. – Аказа-чан! Кого ты обманываешь? Ты такой же убийца, как и я, Аказа-чан!       – Сдохни! – во все горло закричал парень и резко подскочил с пола. Рядом кто-то испуганно вскрикнул, а следом шею и спину Аказы настигли два сильных удара, приводя его в сознание.       – Не дергайся, ублюдок!       – Нет, нет! Что вы делаете?! Не бейте его! – вновь раздался испуганный вскрик, и все невольно затихли. Аказа начал приходить в себя, постепенно осознавая, где находится. Темень, сырые стены, холодный пол, грязная миска и алюминиевая кружка – он по-прежнему был в камере, в которой его заперли солдаты. Доума и кошмары прошлого остались в беспокойном сне. Смахнув со лба выступившую испарину и плотно обхватив виски пальцами, заключенный глубоко вздохнул. Рядом кто-то несмело кашлянул, привлекая его внимание. Аказа перевел взгляд вбок и тут же столкнулся с большими наивными глазами, глядящими прямо на него. Незнакомый миловидный мальчишка сидел возле него на коленях, в дрожащих руках держа шприц. – Как в-вы? Вам лучше?..       – А должно? – окончательно придя в себя, усмехнулся он. Собеседник смутился, опуская глаза.       – Я-я вколол вам успокоительное со снотворным эффектом… Вам должно полегчать…       – О, – усмешка на губах Аказы стала шире: он коротко взглянул на двух солдат, стоящих у дверей и не спускающих с него глаз. «Значит, медика послали, чтоб я не подох. Какая забота, Кайгаку, ублюдочный ты пес», – подумал парень про себя, отворачиваясь к стене и снова устраиваясь на холодном полу. – Ну, значит, спать буду, как убитый.       – В-вы спите прямо на голом полу? – сдавленно проговорил мальчишка, но заключенный даже не обернулся на него, как-то неопределенно фыркнув. Как будто этот наивный пацан мог подумать, что для каждого пленного здесь застилают кровать с мягким матрасом. Не дождавшись ответа, медбрат обернулся на солдат. – Почему здесь совсем ничего нет? На чем здесь спать?       – Это карцер, Сенджуро-сан, – с растерянностью отозвался один из военных и пожал плечами. – Здесь таких удобств не предусмотрено.       – Тогда зачем меня просили осмотреть этого человека, если он содержится в таких ужасных условиях? – дрожащий голос мальчика чуть окреп, и все невольно притихли. Даже Аказа не ожидал, что тот вдруг начнет предъявлять претензии: он затаил дыхание, ожидая, как все-таки будут реагировать на это солдаты. Представление обещало быть интересным. – Вы так всех заключенных содержите? Здесь должен быть хотя бы матрас, на котором он будет спать! Ведь тут такая сырость и даже плесень на стенах, и нет отопления! Как человек может жить в таких условиях?       – Не положено, Сенджуро-сан. Они преступни…       – Вот как вы считаете? Тогда труд медицинских работников вы тоже ни во что не ставите? Зачем нам лечить пациентов, если в итоге вы снова доведете их до такого состояния?! – почти в истерике воскликнул он, перебив солдата на полуслове. «Ого! – веселился внутренне Аказа. Наблюдать за чужими разборками было забавно. К тому же этот мальчонка хлопотал за его здоровье, и это не могло не удивлять и не радовать. Про себя заключенный уже давно принял его сторону – медперсонал всегда располагал к себе, хотя бы тем, что в силу своей профессии врачи в принципе никому не должны были причинять вред.       – Он особо опасный преступник. Но мы доложим о вашей просьбе майору Цугикуни.       – Не стоит: я сам скажу ему об этом. Если мне поручили следить за состоянием этого человека, значит, он должен содержаться в условиях, которые не сделают лечение бесполезным.       «Смешной парнишка, – думал Аказа, постепенно абстрагируясь от их голосов. – Похож на домашнего щенка, не видевшего ничего кроме своей бархатной подушки и золотой миски. Что он тут делает? Какая гадость: запихнуть в это отвратительное место такое нежное светолюбивое создание. Он ведь умрет. Жалко щенка…» Мысли летели все дальше, а разговор в камере стихал, и вскоре заключенный сам не заметил, как забылся крепким спокойным сном. И даже холодный бетонный пол не мешал ему отдыхать. Точно чья-то невидимая заботливая рука, накрыв его сверху, отгоняла прочь кошмары и старые болезненные воспоминания.       Дни для Аказы тянулись мучительно медленно. Там, на зоне, под свободным небом он мог творить, что душе угодно: целыми днями мерил территорию острова, выходя за границы земель, отведенных заключенным. Дикие твари не пугали его. Наоборот: выискивать и уничтожать их было очень даже забавно. По первости Хакуджи не раз случалось оказываться атакованным плотоядными растениями, гигантскими насекомыми, свирепыми хищниками и неизвестного происхождения чудовищами-гибридами, но он всегда умудрялся уйти живым. А уже потом это превратилось в хорошее развлечение. Парень даже пристрастился к охоте ради трофеев – процесс снятия шкур с хищников ему пришелся по вкусу.       Но здесь, в армейском карцере, было непонятно, даже какой сейчас час. Он хотел ориентироваться по времени кормления, но пищу приносили нерегулярно, целыми днями могли не кормить. Это нисколько не злило – солдат за людей он не считал, а потому и не ждал, что встретит здесь человечное отношение к себе. По сути, ему было глубоко наплевать, загнется он в этом месте или нет: собственная судьба уже давно не волновала его. Единственным, с чем Аказа не мог и не хотел мириться, оставались насмешки и унижения.       Кайгаку навещал его все пару раз – очевидно, был очень занят со своим армейским хозяином – но и этих нежеланных встреч Хакуджи хватило, чтобы вновь ощутить, как каждая клеточка тела клокочет от гнева и ярости. Этот жалкий червяк вел себя с ним настолько грубо, что от злости скрипели зубы. Находиться во власти кого-то столь никчемного претило Аказе, заставляя его в одиночестве колотить стены кулаками, сдирая кожу с костяшек. Но убить Кайгаку не представлялось возможным: охрана блюла его безопасность так тщательно, что как только Хакуджи поднимал на парня взгляд, на него тут же с нескольких сторон направляли оружие. И в итоге заключенный был лишен не только свободы, но даже возможности прикончить источник своего раздражения. У такого существования была только одна отдушина.       Матрас ему все-таки принесли, как и попросил тот мальчишка Сенджуро. «Все-таки похлопотал за меня, значит», – усмехался сам себе Аказа, лежа на новом спальном месте и глядя в потолок. На чем именно приходилось спать, его тоже не волновало: жизнь приучила ко всем лишениям и трудностям. Но уцелевшие осколки души грел только сам факт, что кто-то позаботился о нем. После всего, что с ним приключилось, парень даже не думал, что ему доведется встретить того, кто будет смотреть на него как на человека. От этого Хакуджи начинал испытывать сильное желание увидеться со своим новоявленным благодетелем.       И он пришел снова. Правда, ненадолго: вновь осмотрел повреждения Аказы – благо, на том все заживало, как на собаке – и констатировал полное выздоровление. Любого другого человека такая новость бы, конечно, обрадовала, но сам Хакуджи хотел чертыхнуться в сердцах, когда Сенджуро облегченно выдохнул и выдал свое счастливое заключение. Теперь им нужно было расстаться.       За время обследования заключенный не сводил с него изучающего взгляда, с любопытством ученого следя за каждым действием. Мальчишка это заметил и смутился: у него забавно покраснели щеки, а глаза начали испуганно бегать по полу камеры, а не по телу пациента. «Какой смешной парнишка! – вновь умилялся Хакуджи, разрешая себе улыбнуться краешками губ и прищуриваясь при этом. – Невинный, как младенец. Вежливый, правильный, наивный… А глаза какие огромные – как будто сейчас вывалятся!»       Когда Сенджуро закончил осмотр и уже собрался покинуть темный карцер, Аказа, преодолев какую-то невидимую преграду в своей голове, решился его окликнуть. Два дула автоматов и большие наивные глаза уставились на заключенного. Однозначно, солдаты мешали их взаимодействию. И поэтому парень не придумал ничего лучше, кроме как явить мальчишке свою насмешливую улыбку.       – Как тебя зовут?       – Се-Сенджуро Ренгоку, – тихонько ответил мальчик, неловко переминаясь на своем месте, чувствуя, как за его спиной с оружием наперевес стоят две напряженные фигуры. На мгновенье Хакуджи показалось, будто их мысли схожи: мол, они оба желают сейчас остаться наедине и поговорить о чем-то важном. И от этой внезапно пришедшей на ум догадки ему стало так неспокойно – хотелось броситься к дверям, выставить за них дозорных и наконец-то побыть с этим парнишкой только вдвоем. Или вспороть себе руки, чтобы лечение продлилось, чтобы медбрат остался еще ненадолго. У Аказы в предвкушении все онемело внутри. Смущенный взгляд Сенджуро неловко был переведен на собеседника. – А в-вас?..       – Меня – Хакуджи Аказа.       Его пробуждение еще никогда не оказывалось таким приятным: в теле ощущалась небывалая легкость, было тепло, голова лежала на чем-то мягком, а ослабевшую ладонь держали чьи-то руки. Открыв глаза и окончательно избавившись от власти сна, Аказа посмотрел перед собой и сразу же расслабленно улыбнулся. Возле больничной койки, на которой он лежал, сидел тот самый мальчишка. Лицо его было румяное, а взгляд – взволнованный. Мысленно поблагодарив какие-то высшие силы за содействие своим помыслам, заключенный попробовал сжать и разжать пальцы. Это был не сон: Сенджуро действительно держал его за руку. Однако вторая конечность была прикована наручником к изголовью кровати.       – Вы очнулись… – на выдохе проговорил парнишка с заметным облегчением в голосе. – Я-я так рад!.. Зачем вы это сделали? Вы же могли умереть!       – Иногда чтобы получить желаемое, нужно рисковать. Я рискнул, и вот ты сидишь здесь со мной, держишь меня за руку и даже не боишься находиться рядом без охраны, – по словам и улыбке Аказы нельзя было понять, говорит он серьезно или же попросту насмехается над собеседником, но Ренгоку-младший все-таки смущенно опустил глаза на их соединенные руки. Взгляд сразу же невольно зацепился за повреждения Хакуджи. По спине пробежался легкий холодок: все предплечье заключенного было загипсовано и перемотано бинтом до самого запястья. Сенджуро все еще трясло от запечатлевшихся в памяти страшных картин – к виду крови и разнообразных ран он уже привык, но тогда, в карцере, ему почему-то поплохело. У Аказы на руке разве что не проглядывались кости. Чем он умудрился так вспороть собственную руку, мальчик на тот момент просто не представлял. Только потом дозорные ему объяснили – зубами. Это не укладывалось в голове.       Из карцера заключенного, находившегося без сознания, выносили на носилках, и Ренгоку торопливо шел рядом, постоянно проверяя пульс на уцелевшей руке и следя за чужим дыханием. Сейчас, когда пациент пришел в себя и открыл глаза, все произошедшее казалось медбрату привидевшимся кошмаром.       – Здесь есть охрана, – тихонько поправил его Сенджуро, с опаской обернувшись на дверь. – Там солдаты. Двое…       – А какой здесь этаж?       – В-вы хотите с-спрыгнуть? Нет! Н-не надо, пожалуйста! – мальчик подскочил на ноги, крепче, но все так же бережно сжимая его ладонь. Глядя на его взволнованное выражение лица, Хакуджи вновь рассмеялся, привстав с кровати, насколько позволяли наручники, и восторженно выдохнул.       – Я знал, что ты интересный малый. Как ты оказался здесь? Сюда ведь не попадают просто так. Расскажешь о себе? Если, конечно, не боишься меня, – прикрыв глаза, Аказа как-то странно улыбнулся – то ли виновато, то ли лукаво. Понять его было трудно, но Сенджуро, отчего-то проникнувшийся к нему доверием с самого начала, робко кивнул, а потом негромко добавил, тем самым обескуражив своего собеседника:       – Я вас не боюсь. Я б-боюсь только того, что вы снова навредите себе. Вы ведь н-не сделаете так еще раз? – он поднял на заключенного полный надежды взгляд, и Хакуджи, который хотел сначала просто отшутиться на это, прикусил язык. Внутри неожиданно появилось желание крепко обнять мальчишку и убедить, что все хорошо, что бояться больше нечего и что он, Аказа, защитит его от любой беды. – Пообещаете мне?..       – Обещаю.       То ли по своей наивности, то ли ввиду того, что его собеседник умел внушать людям доверие, Сенджуро отбросил всякую осторожность и поведал совсем незнакомому человеку историю всей своей семьи: рассказал, что рано умерла мать, что отец был военным и совсем недавно умер в результате покушения, что их вместе с братом отправили сюда, что брат его тоже военный, как и отец, и имеет специализацию снайпера. Помимо этого, он посчитал нужным не оставить без внимания рассказ о своем счастливом детстве. И Аказа охотно слушал его, про себя в который раз убеждаясь, что такому как Сенджуро Ренгоку нечего делать на Зеро.       Через пару дней лечения, а точнее через пару дней их непрерывных разговоров, мальчишка отважился попросить у заключенного ответный рассказ. Было видно, что Хакуджи мнется, ищет поводы, чтобы отказаться, по привычке отшучивается. Но, когда Сенджуро вновь сжал его руку в своих дрожащих ладонях и попросил доверять ему, парень сдался.       – Я расскажу тебе о себе, если останешься со мной на ночь, – с привычной усмешкой заявил он прямо в лоб шокированному мальчишке. У младшего Ренгоку щеки и уши приняли цвет плодов спелой вишни – он только открывал и закрывал рот, не зная, что сказать на подобное заявление. На его нерешительность Аказа только пожал плечами и разлегся на кровати поудобнее. – Если не доверяешь мне, не приходи.       Солдаты были отосланы со своего поста младшим Ренгоку под весьма убедительным предлогом, а ключ от наручников предварительно забран. Стояла тишина. Сердце оглушающе стучало, а руки тряслись – Сенджуро, щекой вжатый в чужую грудь, сейчас боялся даже дышать. Он слышал, какие ужасы рассказывали об этом человеке военные, но никак не хотел в это верить, больше доверяя своим ощущениям. Хотя некоторая робость присутствовала. «Аказа-сан не похож на жестокого человека – возможно, у него просто очень тяжелая судьба!» – убеждал сам себя мальчик, чувствуя, как чужие руки обнимают его крепче.       Они оба лежали на постели в больничном крыле, тесно прижавшись друг к другу. На лице Хакуджи блуждала довольная улыбка: его пальцы иногда поглаживали плечи и спину Ренгоку-младшего, а тот вздрагивал от прикосновений, время от времени кусая губы.       – Так в-вы расскажете мне о себе? – смущенно напомнил ему Сенджуро, постаравшись чуть отстраниться и поднять голову, чтобы встретиться с собеседником взглядом. Аказа только улыбнулся шире и, наклонившись, нежно коснулся губами аккуратного носика.       – Боюсь, что тебе эта история не понравится.       – Но вы сказали, что расскажете…       – Да расскажу, расскажу. Я и так прекрасно провел время в твоей компании, так что, если ты уйдешь теперь, я не буду жалеть, – с этими словами он нашел его губы своими, даря почти невесомый поцелуй, будто спрашивая разрешения. И мальчишка потянулся к нему, прося сделать это снова. Он целовался с едва знакомым человеком, ко всему прочему являющимся заключенным – Сенджуро никогда не думал, что первый поцелуй его будет таким. Хотя, если поразмыслить, то он никогда и не думал, что будет сослан на остров, как ненужный большой земле человек. И на подсознательном уровне чувствуя родство с лежащим рядом юношей, Ренгоку жался к нему, почему-то ощущая, что рядом с ним он в безопасности. Помолчав немного, неизменно улыбаясь при этом, Аказа внезапно нарушил тишину, установившуюся между ними. – Я убил много людей, Сенджуро, и не жалею об этом даже сейчас.       – Н-но зачем вы это сделали?       – У меня была младшая сестра. И из-за одних выродков ее не стало, – он по-прежнему старался говорить с непринужденной улыбкой, но во все глаза смотревший на него Ренгоку прекрасно видел, как сильно дрожат его уголки губ – Аказа изо всех сил пытался сохранить лицо и не показать свою слабость. Сердце Сенджуро, несмотря на это страшное признание, в очередной раз дрогнуло – у него и в мыслях не было осуждать или поучать собеседника. – Я не стану рассказывать тебе в подробностях, что эти твари сделали с ней. Но когда я узнал об этом, я думал, что тронулся умом… Тогда мне казалось, что просто убить их всех до единого, будет недостаточно. Я хотел, чтобы их смерть была отвратительной, не как у нормальных людей. И я заставил свой организм преодолеть себя. Думаю, ты уже все понял – ты ведь наверняка слышал все эти слухи обо мне.       – Д-да, н-но… я-я не думал, что э-это правда…       – Тебе страшно?       – Н-немного… д-да… – положив трясущуюся ладошку ему на грудь, мальчик взволнованно сжал черную ткань майки. – Н-но ведь вы больше такого не делали?..       – Делал. После смерти сестры я словно сам умер: мне стало плевать на многие вещи, в том числе и на то, во что я превратился. Быть чудовищем на этом острове не так уж и плохо.       – Но неужели вы хотите и дальше им быть? Неужели хотите оставаться во тьме?.. В чем тогда разница между таким существованием и смертью?       – А кто сказал, что я хочу жить дальше? – горько усмехнулся Аказа, но Сенджуро, освободившись от его объятий и приняв сидячее положение, резко перебил его, заставив замолчать.       – Я хочу, чтобы вы жили!       Какое-то время они долго вглядывались друг в друга: младший Ренгоку упрямо смотрел на своего оппонента, как будто молча старался убедить его в чем-то. Внутренне удивившись этому из неоткуда взявшемуся стержню, Аказа вдруг рассмеялся и расслабленно откинулся на подушки. Большие глаза мальчика непонимающе округлились, и тогда его собеседник поспешил объясниться.       – Ты действительно такой забавный! Я понял это, когда мы только встретились: ты не похож ни на кого. Люди, как ты – вымирающий вид. А еще люди, как ты, всегда страдают: судьба не справедлива к вам. Моя сестра мертва, а ты заключен в этом месте, – он перестал смеяться, и его лицо приняло серьезное выражение. С наивным изумлением Сенджуро наблюдал за тем, как рука Хакуджи ласково коснулась прядей его волос, с заботой заправляя их за ухо. – Я бы хотел вытащить тебя отсюда. Спасти и увезти с острова. Это страшное место абсолютно не подходит тебе – тут творится такая чертовщина, что все мои преступления на фоне этого просто ничто. А ты должен жить нормальной жизнью и не знать этих ужасов. Ты бы согласился жить с кем-то, вроде меня? Это ведь сумасшествие… Я пойму, если ты откажешь…       – Я не знаю, почему, но мне хорошо с вами, Аказа-сан. Мое сердце болит из-за того, что с вами случилось, но я верю, что все поменяется! Я-я бы хотел помочь вам – быть с вами и жить нормальной жизнью.       В этот момент в глазах у Хакуджи словно что-то промелькнуло – в свете от окна Сенджуро показалось, что он увидел там какой-то странный отблеск. Юноша поднялся с кровати и, близко придвинувшись к нему, внезапно схватил за руки, крепко сжимая их. На губах у него в этот момент играла какая-то полубезумная улыбка.       – Тогда сбежим! Помоги мне, Сенджуро, и я заберу тебя отсюда! Ты ведь и сам скучаешь по нормальной жизни, я прав? – сбивчиво говорил он, неосознанно дергая мальчика за руки. Тот не знал, как ответить на такое предложение. Ему неожиданно стало казаться, что у стен выросли уши, что их непременно кто-то подслушивает и ждет подходящего момента, чтобы арестовать. Младший Ренгоку испуганно опустил взгляд, стараясь не смотреть на своего собеседника, но Аказа наоборот пытался заглянуть ему в глаза. – Сенджуро! Тебе не место здесь! А там, на большой земле, я буду защищать тебя – мы будем вместе!       – Н-но мы и здесь вм-вместе… – попробовал возразить парнишка, но тут же ахнул, почувствовав, как чужие руки обхватили его щеки: Хакуджи заставил его смотреть себе прямо в глаза.       – Как только ты выдашь заключение, что моя рука здорова, меня засунут обратно в карцер, и чтобы встретиться с тобой вновь, мне опять придется калечить себя. Я преступник, Сенджуро! Ты надеешься, что меня выпустят? Чертов Кайгаку хочет сгноить меня здесь. Но теперь, когда есть ты, я не намерен так просто помирать.       – Н-но с острова невозможно сбежа!..       – Нет ничего невозможного! – грубо оборвал его фразу Аказа, хорошенько встряхнув Ренгоку – тот даже тихонько ойкнул от боли, заломив брови, но не думая сопротивляться чужим действиям. Все-таки внутренне он чувствовал вину за свою нерешительность и страх сделать какой-либо ответственный шаг. Почему-то ему казалось, что эта задумка обречена на провал, что им не дадут даже выйти из крепости. А безумные искры в глазах Хакуджи сейчас пугали его еще больше – терять только что обретенное счастье из-за своей слабости мальчик не хотел. Наклонившись к его уху, Аказа горячо зашептал. – Здесь есть малый причал, где стоят катера военных – они иногда патрулируют прибрежные районы. Дело за малым: выкрасть катер. Но сначала нужно сбежать отсюда, и здесь мне понадобится твоя помощь. Ведь твой брат – один из военных…       – Н-нет! Он не станет помогать нам в этом!       – Его помощь нам не нужна! О побеге должны знать только двое: ты и я.       – Тогда зачем вам нужен мой брат?.. Я не понимаю…       – Мне всего лишь нужно, чтобы ты достал его оружие. Но не снайперскую винтовку с дальним прицелом: выкради у него табельное.       – Н-но как я могу?.. Я-я не…       – Просто верь мне! А я в свою очередь доверюсь тебе, Сенджуро, – он смотрел парнишке прямо в глаза, крепче сжимая пальцы на его узких плечах. – Мы сбежим из этого проклятого места!       Торопливо спускаясь по многочисленным лестницам, он несколько раз чуть было ни клюнул носом в каменные ступеньки. Ноги и руки не слушались, дрожали, и унять охватившее его волнение сейчас не представлялось возможным. Вокруг творилась какая-то полнейшая неразбериха: солдаты бегали с оружием наперевес, раздавились выстрелы, взрывы, оглашенно выла сирена. Сенджуро даже видел раненных – их оттаскивали с улицы в крепость. Долг звал его броситься на помощь истекающим кровью людям, но голос заключенного, словно бы эхом раздающийся в его голове, вкрадчиво твердил следовать плану.       – Что значит «взялось из неоткуда»?! Ты тут кто вообще? Сказочник?! – вдруг услышал младший Ренгоку, и обернулся, сразу наткнувшись взглядом на новенького военнослужащего, «любимчика майора», как называли его другие солдаты. Этот самый «любимчик» во весь голос орал на какого-то рядового. – Оружие не может взяться у заключенного из воздуха, идиота кусок! Бери автомат и тащи свою задницу на улицу! Этого ублюдка надо взять живым!       – Но майор отдал приказ стрелять, если заключенный окажет сопротивление!..       – Так какого черта ты стоишь здесь, а не стреляешь по нему, умник?! Дай мне автомат, раз ты такое нерешительное дерьмо! Я сам убью эту тварь, если тебе так страшно! А когда я узнаю, у кого из вас он стащил чертов пистолет, мало не покажется никому, уроды хреновы!       У Сенджуро внутри все опустело от страха – он едва не свалился на землю на ослабевших ногах, но каким-то чудом переборол себя. Прижав трясущиеся руки к груди, мальчишка спешно засеменил по направлению к гаражам, где стояли военные грузовики и бронированные автомобили. Здесь уже были люди: в суматохе бегали туда-сюда, заводили машины, очевидно, готовясь к тому, что беглецу удастся покинуть территории крепости. Выстрелы становились громче и отчетливее: звук как будто приближался к ним, и Ренгоку до боли щипал себя, чтобы собственное тело от страха не забыло, как нужно двигаться.       Когда первые пули попали в распахнутые двери гаражей, Сенджуро все-таки не устоял на ногах – присел на корточки и накрыл голову руками, чтобы быть ближе к полу и не свалиться под ноги военным. Все происходило так, как и описывал ему Аказа. Но это было отнюдь не тем, что поражало парнишку. Больше всего Ренгоку-младший пребывал в шоке от того, что всего лишь один-единственный заключенный доставлял охране крепости столько хлопот. Еще тогда, в больничном крыле, когда Хакуджи озвучил ему свой план, мальчишка выразил свое беспокойство относительно практически нулевых шансов выжить в перестрелке: ведь не может один человек противостоять чуть ли ни целому взводу! Однако Аказа лишь усмехнулся на его робкое замечание и ответил многозначительным «еще посмотрим» – он был уверен в своих силах. И эта уверенность имела твердое основание.       Наконец выстрелы заполнили помещение и принялись соперничать с ревом моторов. Раздались крики: кто-то яростно кричал стрелять на поражение, кто-то вопил от страха… Сенджуро не понимал, что происходит, сжавшись в комок и боясь даже открыть глаза. С другой стороны, он осознавал, что в этом деле от него зависит действительно многое – проявить свою трусость и подвести Аказу было недопустимо. И тогда, набравшись отчаянной смелости, мальчишка поднял голову, окинув испуганным взглядом все помещение: действия солдат все меньше походили на холодное выполнение приказаний и все больше – на жесты безысходности. Они даже не видели, куда стреляли, осыпая выстрелами все вокруг. Противника не было. И Сенджуро не сразу уловил странное движение между людьми – как будто что-то с молниеносной скоростью исчезало и появлялось в воздухе, то здесь, то там. Именно это и дезориентировало военных, не понимающих, что происходит. Нечеловечески быстро движущийся объект был настолько неуловим, что понять, как он выглядит, было невозможно. С каждым перемещением этого нечто и раздающимися выстрелами на землю подали вопившие от боли солдаты, державшиеся кто за руки, кто за ноги. Убитых не было.       – Аказа-сан… – одними губами прошептал шокированный Ренгоку, находясь почти что в эпицентре этого сумасшествия. И действительно: в какой-то момент объект замедлился, явив всем присутствующим свой человеческий облик. Это был все тот же Хакуджи, вспотевший и хитро улыбающийся, выглядевший так, будто он увлечен какой-то невероятно веселой игрой.       – Да кто ты такой?!       – Тварь! Это чудовище!       Среди солдат началась паника: были те, кто бросал оружие и оборачивался в бегство перед таким противником. Кто-то, наоборот, не переставал палить в заключенного, осыпая пол гильзами. Вот только попасть в настолько быстро движущуюся мишень было невозможно.       В какой-то момент засмотревшегося Ренгоку словно обдало порывом ветра: он не успел даже пискнуть, как крепкие руки вдруг схватили его. Дыхание и так было сбитым, а теперь на горло давили каменные мышцы чужого тела. Сенджуро, в страхе зажмурив глаза, про себя принялся отчаянно молиться – от испуга в голове была полнейшая каша. Весь шум и гул, который стоял вокруг, вдруг прервал громкий голос Аказы, похожий больше на грубое волчье рычание:       – Не стрелять! Иначе я убью его!       После этого наступила оглушительная тишина. Чувствуя, что сердце его может в любой момент не выдержать такого и остановиться, младший Ренгоку не сразу осознал, что Хакуджи украдкой треплет его за плечо, прося таким образом открыть глаза. Вспомнив о своей роли, Сенджуро, сжав трясущиеся пальцы в кулаки, все-таки выполнил его немую просьбу. Взгляды почти всех присутствующих были прикованы в данный момент к нему. И почти на каждом втором лице очевидно читалась трудная дилемма: застрелить заложника или пойти на поводу у заключенного? Мальчишка с трудом сглотнул ком в горле, спиной прижимаясь к Хакуджи. У него было одно желание сейчас – отвернуться от наставленных на него автоматов к Аказе-сану и крепко-крепко обнять его. Чтобы спрятаться от здешнего ужаса. И либо Аказа каким-то образом читал его мысли, либо он просто хорошо понимал людей вообще, но мальчик вдруг почувствовал, как эти объятия, замаскированные под жесткий захват, стали теснее. С языка Ренгоку чуть было не сорвалось любимое имя – к счастью, это предотвратили раздавшиеся среди военных возгласы:       – Стойте! У него заложник!       – Это медбрат! Это Ренгоку! Не стрелять!       – Кто-нибудь, сообщите сержанту Ренгоку! Его брат в заложниках у заключенного!       В этот момент Сенджуро спиной ощутил, как расслабленно и почти бесшумно выдохнул позади него Аказа. Все смотрели на них неотрывно, боясь шевельнуться, как будто ожидая команды или каких-то требований. Внезапно, раздраженно растолкав в стороны других рядовых, вперед вышел Кайгаку, впиваясь в Хакуджи ненавидящим, мечущим искры взглядом. Младший Ренгоку задрожал еще сильнее, опасаясь этого человека: Аказа рассказывал ему о нем – его поведение в сложившейся ситуации было самым трудно предсказуемым.       – Опустился до того, что берешь заложников? Какой из тебя смотрящий? Ты ничтожество, – дерзко заговорил Кайгаку, вздернув подбородок. Аказа не отвечал на эти провокации. Лишь пристально наблюдал за его действиями. – Отпусти мальчишку и сдавайся уже – ты все равно не выйдешь отсюда живым. Если не сдашься, по твоей вине помрет этот пацан.       – Что?.. – раздалось среди военных, и их тихие переговоры быстро превратились в волну негодования, обращенную к любимчику начальника. – Это сын полковника! Сын погибшего полковника Ренгоку! Даже майор Цугикуни не смеет ставить его жизнь под угрозу!       Кайгаку, осознав, что поддержки среди этих людей у него нет и что его план вынудить Аказу добровольно отпустить заложника провалился, раздраженно цокнул языком. Победоносно усмехнувшись уголками губ заключенный, не выпуская Сенджуро из захвата, сделал осторожный шаг в сторону, проверяя, что будут делать солдаты. Все присутствующие напряженно следили за ним, но не дергались. «Все прошло, как по маслу», – проскользнула радостная мысль в голове Хакуджи, и он, сжав мальчишку в своих руках крепче, бросился в сторону, к работающим машинам. Младший Ренгоку даже не понял, что с ним произошло: изнутри к горлу подступила тошнота, голову сдавило, словно бы его перевернули вверх ногами, дав крови перелиться в мозг, в глазах потемнело. А когда все пришло в норму, он был уже в машине, на переднем сиденье, рядом с Аказой. Казалось, не прошло даже секунды. «Что это такое… – давя рвотные позывы, пытался понять мальчик, – я как будто в пространстве переместился! Что Аказа-сан сделал?..»       Мотор взревел громче, и машина дернулась с места, вырываясь из темного помещения на ослепительный дневной свет. От этого контраста, от резкого начала движения Ренгоку показалось, что его действительно вот-вот стошнит. Но свыкнуться с ощущениями не дал все тот же Хакуджи: он, грубо схватив его за затылок, вдруг с силой заставил грудью лечь на колени и пригнуть голову. Сенджуро сначала испугался, а потом услышал разгоревшуюся позади канонаду выстрелов.       – Чертовы ублюдки! Они что, не бояться ранить заложника?! – сквозь зубы прошипел Аказа, а потом вжал педаль газа до упора, бросив отрывисто своему спутнику. – Не поднимай головы и не высовывайся оттуда!       Сидевший в неудобной позе младший Ренгоку на это предупреждение только сильнее сжался в комок, обхватив одеревеневшие от страха ноги и лицом уткнувшись в коленки. Не ощущать прикосновений Хакуджи, пусть и находившегося рядом, в такой ситуации было смерти подобно. Мальчишку мутило от всего сразу: от волнения, от страха, от невозможности разогнуться и спокойно вдохнуть. Что происходило вокруг, он не видел даже краешком глаза – сразу же зажмурился, боясь смотреть на что-либо. Окружающий мир то темнел, то светлел. Ветер дул в шею и ерошил волосы. Крики солдат, автоматные очереди, слившись в один страшный гул вместе с ревом мотора, уже не различались им. Хотелось убраться из этого места как можно скорее, чтобы эта ужасающая какофония стихла, уступив место долгожданной тишине.       Когда стрелял Аказа, у Сенджуро и вовсе закладывало уши. Казалось, еще немного и из них попросту потечет кровь – слушать этот адский грохот становилось невыносимо больно. И мальчишку все-таки стошнило, хотя с самого вечера желудок был пуст: желчь выплеснулась мимо коленей, на резиновый коврик и свою же обувь. А потом все стало постепенно стихать.       Что это было – сон или явь – Ренгоку не понимал. Он чувствовал, что едет в машине, но не знал, где, куда и с кем. Ветер дул в лицо, воздух был влажным, от жара солнечных лучей намокала и прилипала к телу одежда. Почему-то ему казалось, что они с семьей ехали на море: отец был за рулем, на пассажирском сиденье сидела мать, что-то беззвучно говоря ему, а рядом с ним находился старший брат Кёджуро. Он иногда гладил его по волосам, трогал лоб, проверяя температуру, и беспокойно вздыхал – ведь Сенджуро стало плохо в дороге от жары. «Точно… – вспомнил мальчик, невольно потянувшись за его большой и теплой ладонью. – Мы же на море едем… всей семьей… И мама с папой здесь – слава Богу… А мне казалось, что они куда-то уходили».       Однако что-то вдруг задело его щеку, уколов ее, отчего та зачесалась. Дернувшись, парнишка потянулся рукой к лицу и открыл глаза. Перед ним предстали капот машины и лесная дорога – он сидел на переднем сиденье. Родителей не было.       – Как ты себя чувствуешь? Тебе плохо? – заговорил с ним голос, не принадлежавший старшему брату. Рядом с собой Сенджуро вдруг увидел Аказу: тот взволнованно смотрел на него, успевая изредка кидать быстрые взгляды на дорогу. Тогда-то мальчик и осознал, что никакой семейной поездки не было. Это приятное и теплое виденье беспокойно работающий мозг подарил ему, заставив на несколько мгновений окунуться в прежнюю счастливую жизнь, которая давным-давно закончилась для него. Из глаз сами собой потекли слезы. Сидящий рядом Хакуджи вздрогнул, нахмурившись. – Что? Что с тобой? Ты ранен?..       – Н-нет… просто… – он зашмыгал носом и спиной откинулся на сиденье, опечаленно уставившись вперед. Аказа, еще какое-то время внимательно вглядывавшийся в его бледное лицо, тоже вернулся к дороге.       – Прости, но мы не можем пока остановиться. За нами хвост, и пока не оторвемся – не передохнуть.       – Все хорошо, Аказа-сан, это пройдет. Просто мне с-страшно… – тихонько признался Сенджуро и тут же ощутил, как чужая ладонь ободряюще коснулась его руки, крепко сжав ее. Но от этого простого жеста ему действительно стало чуточку легче. Все-таки кем бы ни был этот человек, младший Ренгоку не мог охарактеризовать его отрицательно: Хакуджи обходился с ним, словно со своим родственником, проявлял заботу и внимание. Когда он был рядом, касался его, мальчишка ощущал себя в безопасности. «Люди, которые называют его сумасшедшим или маньяком, ошибаются, – снова и снова убеждался про себя Сенджуро, украдкой поглядывая на своего спутника. – Аказа-сан не такой, каким хочет казаться».       – Послушай, Сенджуро, – вдруг обратился к нему парень, тяжелым взглядом созерцая лесную дорогу. Подросток удивленно обернулся к нему. Крепкие руки Хакуджи были напряжены, сильно выделялись вздутые вены, тонкие губы кривились – точно он нервничал и не знал, как начать какой-то важный разговор, – есть кое-что, что ты должен знать. Я уже говорил, что тебе опасно находиться в этом месте, но я рассказал тебе далеко не все. Ведь ты наверняка заметил, что… что со мной что-то не так, верно?       Младший Ренгоку не ответил, но про себя припомнил происходящее в военной крепости: как что-то странное неуловимо перемещалось в пространстве, оставляя за собой лишь смазанный силуэт. Он знал, что это был Аказа, но не мог до конца в это поверить, не доверяя собственным глазам. Человек попросту не мог двигаться настолько молниеносно, чтобы его невозможно было даже разглядеть.       – Н-но что с вами не так?..       – Из-за диагностированных отклонений в психике я долгое время находился под наблюдением врачей. Не таких врачей, к которым ты привык. Мне кололи различные препараты, давали пить бесчисленное количество каких-то веществ и таблеток – не знаю, почему я не подох от всех этих тестов: каждый раз думал, что организм все-таки не выдержит, и я наконец-то избавлюсь от всего. Наверное, все эти бесконечные опыты были моим наказанием, – он горько усмехнулся, коротко глянув на шокированного, но молчавшего мальчика, и вновь вернулся к дороге. – Я не знаю, зачем был нужен им, но в конце концов меня снова засунули в тюрьму. Однако уже только на острове я понял, что все стало совсем не так, как раньше. Я могу заставить свой организм работать во много раз быстрее, нежели обычно, и в таких условиях я не чувствую себя хуже.       – Так вот почему вы двигались…       – Да. Преступников, вроде меня, никто не будет защищать. Я видел, как заключенным переливали зараженную кровь, пересаживали кожу, тестировали вакцины, препараты – нас использовали как человеческое сырье.       – Это невозможно... – испуганно перебил его еще сильнее побледневший Сенджуро, у которого от ужаса проступил холодный пот. Аказа лишь покачал головой, указав на свою руку, которую мальчишка лечил недавно. Кроме татуировок, на коже не было практически никаких неровностей.       – Я уже говорил: нет ничего невозможного! Регенерация клеток, сила и скорость – как ты объяснишь это, если не следствием экспериментов?       – Н-но ведь военные!..       – Военные? – лицо Хакуджи скривилось в гримасе отвращения – он натянуто рассмеялся, а потом полоснул спутника холодным взглядом, от которого тот вздрогнул, даже отпрянув назад. – Военные тут почти что главные действующие лица! Я не сомневаюсь в этом, особенно после того, что я видел… – замолчав, Аказа на мгновенье зажмурился и повел плечом, сжимая руль крепче. В этот момент Сенджуро вдруг отчетливо увидел страх в его глазах – значит, даже этот отчаянный и сильный человек мог чего-то бояться. – Солдаты называют меня чудовищем, но даже не знают, под кем они ходят. Ваш начальник…       – Цугикуни-сан был другом моего отца! – возможно, эта фраза должна была звучать уверенно, но голос младшего Ренгоку дрогнул. Хакуджи лишь покачал головой и со всей серьезностью посмотрел ему прямо в глаза.       – Я видел его. И я не могу тебе сказать, что он такое. Но это точно был не человек. Я думал, что это со мной изверги в белых халатах вовсю экспериментировали, но, оказалось, есть случаи пострашнее.       Спорить с ним мальчишка не осмелился и поэтому замолчал, пораженный этим новым открытием. Он бы с радостью поверил Аказе и теперь, если бы не был лично знаком с майором Цугикуни. Ведь его знал их с Кёджуро отец, и он никогда не отзывался о нем, как о чудовище. Всегда сдержан, всегда собран, сведущ во многих вещах – он вызывал глубокое уважение одним лишь своим видом. У Сенджуро так точно. «Но что имеет в виду Аказа-сан, говоря, что видел его? И все эти ужасы… Неужели майор не знает, что здесь делают с людьми? – рассуждал про себя младший Ренгоку, глядя на скользящую мимо природу. – Быть может, Аказе-сану стоило поговорить с ним и рассказать обо всем? А если бы Цугикуни-сан не стал бы говорить с ним, то, может, Кёджуро поговорил бы. Брат бы точно понял его!»       Деревья редели, а впереди уже виднелся кусочек чистого голубого неба. Сенджуро очень часто взволновано поднимал глаза на своего спутника. Даже не думая сбавлять скорость, Аказа постоянно смотрел через зеркала на дорогу, что оставалась позади них – он был убежден, что их преследуют, хотя мальчишка не видел позади ни одной машины.       Наконец они выехали из зарослей леса, и подросток чуть не потерял дар речи от увиденного: впереди простирался лазурно-голубой океан. Над водой, где она сходилась с бескрайним небом, летали птицы, а вдоль побережья сплошь росли здоровенные пальмы с пышными зелеными шапками. Эту дикую необузданную красоту портило лишь одно: огромная старая стальная махина, застрявшая в прибрежном песке. Это был какой-то ржавый, изъеденный временем и солью корабль с широкой грязной палубой, многочисленными окнами и мостиками, носом указывающий на далекий горизонт. Недалеко от него были возведены лодочные эллинги и небольшой причал – как раз там и стояли те самые катера, о которых говорил Хакуджи.       – Что это, Аказа-сан? – удивленно воскликнул Сенджуро, позабыв про свой страх и про возможных преследователей. Его слишком сильно зацепило собой представшее пред ними открытое море.       – Один из сторожевых постов армии острова.       – Нет, я про большой старый корабль!       – А, это паром «Либерти». Ранее пассажирское судно шестидесятых годов, а теперь бесполезная груда железа. Собственно говоря, это наш перевалочный пункт. Именно через эту поржавевшую посудину мы с тобой проберемся на причал и украдем военный катер.       При упоминании об их опасной миссии восторг сошел с младшего Ренгоку, и он вновь изменился в лице, побледнев. Заметивший это Аказа постарался разрядить обстановку, весело подмигнув ему и улыбнувшись, но парнишку это не сильно взбодрило. Еще раз окинув берег взглядом, на новом причале Сенджуро различил несколько фигур, и страх быть пойманными постепенно начал возвращаться к нему.       Старый «Либерти» стоял на берегу по диагонали, носом устремленный к океану. Пробраться к нему незамеченными людьми с причала можно было легко: береговая линия сильно изгибалась, а корма как раз закрывала обзор военным на эллингах.       Оставив машину за зарослями какого-то большелистного растения, они, пригибаясь к земле, спустились к побережью: Аказа, конечно же, шел впереди, держа наготове пистолет, а Сенджуро робко следовал за ним. Чем ближе они подходили к парому, тем громаднее он становился. Ржавое днище стояло наполовину в воде, и пробираться пришлось чуть ли не вплавь: намокшие брюки замедляли движения – младший Ренгоку нервничал, еле-еле переставляя ноги в сбивающих его волнах. Хакуджи добрался до корабля значительно быстрее, хватаясь за уже висевший здесь трос. Других способов достать до высоких бортов судна не наблюдалось. По-видимому, заключенный был в этом месте не в первый раз и приготовил все для своего возвращения.       Однако для мальчишки этот качающийся жесткий трос, режущий ладони, был непреодолимым препятствием – силы в руках у Сенджуро не было: он с самого детства рос слабым ребенком. Схватившись за мокрую насквозь майку Аказы, он жалобно заломил брови, как будто взглядом спрашивая, не оставит ли его спутник здесь, внизу. Поняв его без слов, парень спешно обнял его, нежно целуя в лоб, и ухватился за трос.       – Стой здесь. Я заберусь наверх и подниму его вместе с тобой.       – Х-хорошо…       – Черт!.. Солдаты из крепости уже здесь.       – Что?.. – Ренгоку тревожно обернулся к берегу. Там на возвышенности, где они оставили угнанную машину, и вправду наблюдалось какое-то движение: подъехал еще один военный автомобиль.       – Времени совсем мало. Жди здесь, – сказав это и засунув оружие под резинку штанов, Хакуджи, ловко перехватываясь руками, пополз вверх, с легкостью поднимая вес своего тела, и младший Ренгоку лишь в очередной раз в изумлении открыл рот. Для Аказы, казалось, действительно не было ничего невозможного. Он быстро вскарабкался на борт старого парома, перелез через металлическую ограду и посмотрел вниз, на стоявшего в усиливающихся волнах парнишку. – Крепко схватись за него и не отпускай! Я подниму тебя!       Он не боялся, что его голос услышат солдаты, дежурившие на причале – ветер был сильный, и волны перекрывали любой шум. Последовавший его словам Ренгоку схватился за жесткий, кое-где поржавевший трос дрожащими руками, зажав его еще и ногами для верности. Подняться получилось не с первой попытки – несколько раз Сенджуро, не удерживаясь, срывался в море, плюхаясь в волны. Нос щипало от соленой воды, волосы слиплись и лезли в глаза, а намокшие руки соскальзывали с тонкого троса, но в конце концов Аказа затащил его на борт, сразу же прижимая трясущегося мальчишку к себе. Сам не зная, отчего, но, оказавшись в объятиях парня, Ренгоку вдруг разревелся, обхватив его ослабевшими руками как можно крепче.       – Се… Ты чего, Сенджуро? Руки болят? – с заботой в голосе спросил Хакуджи, опускаясь перед ним на колени и беря в свои ладони трясущиеся худые ручки мальчика. Нежная кожа и правда хранила в себе сильный отпечаток от металлического троса. Но младший Ренгоку покачал головой и поднял на него заплаканные глаза. – Что случилось? Тебе все еще страшно?       – Я-я боюсь отстать от в-вас… Б-боюсь, что м-мы расстанемся! – вытирая влажными ладонями глаза и шмыгая носом, Сенджуро сделал шаг вперед, тоже опустился на колени и сам порывисто прижался к чужой груди. – Я-я люблю вас! Я хочу, ч-чтобы мы в-всегда были вместе!       – Шутишь ты, что ли?.. Любишь? Меня?.. – Аказа замер, так и позабыв обнять его в ответ. В голове все перемешалось – он забыл и про план, и про прибывших военных, и вообще про весь мир вокруг. «Я люблю вас» – Хакуджи не верил, что услышал именно это. После всего того, что он рассказал этому мальчишке о себе?.. «Как такое вообще возможно?.. – недоумевал он, не в силах выдать больше ни звука. Внутри словно постепенно просыпалось какое-то странное, давно утерянное чувство. Кажется, когда-то он называл подобные ощущения счастьем. И сейчас у юноши тряслись руки. – Не может быть… Еще не все потеряно?.. Значит, я могу начать все заново… рядом с Сенджуро! Ведь он правда любит меня!»       Он невидящим взглядом смотрел на берег, и в какой-то момент все его вдохновленные мысли разлетелись по углам черепной коробки – с пригорка, где была оставлена ими машина, что-то быстро блеснуло в лучах яркого солнца. Сами собой припомнились рассказы подростка о его семье и о старшем брате, прекрасно стреляющем на дальние расстояния. У Хакуджи будто все внутренности перекрутились от страха. Он тут же дернул Ренгоку в сторону, заводя его за крытый борт и усаживая на пол. Сенджуро с непониманием и испугом в своих огромных глазах неотрывно смотрел на него. Тяжело вздохнув, Аказа ласково взял его за плечи.       – Что бы ни случилось, отрицай все. Я взял тебя в заложники, помнишь? – вкрадчиво проговорил он, на что мальчик лишь изумленно приоткрыл рот.       – Аказа-сан?..       – Сиди здесь и не высовывайся! Не смей ходить за мной, понял? Ты понял?! – с какой-то непонятной злостью прикрикнул он, и испуганный Ренгоку, у которого по щекам снова потекли слезы, поспешно кивнул ему. На мгновенье поспешно прижавшись губами к его лбу, заключенный поднялся на ноги, еще раз окинув берег пристальным взглядом, и затем обернулся назад. Ничего не понимающий заплаканный Сенджуро смотрел в его стремительно удаляющуюся спину, не смея шевельнуться.       Аказа бегом преодолел всю палубу, выбежав на нос корабля, и в тот момент, когда он, оттолкнувшись от ограждения, хотел прыгнуть за борт, раздался выстрел. Дальше для обмершего Сенджуро все происходило словно в замедленной съемке. Все, что он успел заметить, это как заключенный дернулся и, не сгруппировавшись для прыжка в воду, безвольно перевалился за борт. А потом послышался громкий плеск.       Прошла минута. Потом еще одна и еще. Спустя минут десять, еле держась на подкашивающихся ногах, младший Ренгоку уже поднимался на нос корабля, хватаясь за шатающиеся ограждения. Ползком на коленях приблизившись к тому месту, где еще недавно стоял Хакуджи, мальчишка с какой-то болезненной надеждой посмотрел вниз. Наверное, ему казалось, что он увидит, как отплевывающийся от воды парень посмотрит на него снизу вверх и махнет рукой, давая понять, что все в порядке. Однако Аказа, безвольно раскинув руки в стороны, качался на волнах, погрузившись лицом в воду. Из небольшого отверстия в его черной майке чуть пониже лопаток соленой водой вымывалась кровь. Сенджуро застыл, ошалелыми глазами глядя на его прибивающееся волнами к ржавому днищу корабля тело. Послышался топот: на борт «Либерти» уже поднялись военные.       – Тут есть человек! Это не преступник!       – Это заложник! Заложник жив!       – Ренгоку, твой брат жив! Отличный выстрел! С такой-то дистанции!       – Где ты был раньше, Ренгоку? Попал точно в цель! Преступник убит!       Эти голоса вторглись в резко обедневший красками для Сенджуро мир так нагло и дерзко, что у мальчика потемнело перед глазами. Он медленно обернулся назад, не чувствуя, что по щекам ручьями стекают слезы, и его брови искривились то ли в испуге, то ли в гневе. На палубе с перемотанной каким-то тряпками винтовкой за спиной стоял Кёджуро, смотря на него взволнованным взглядом. «Аказы-сана больше нет… – словно клубок червей, зашевелились страшные мысли в его голове, и глаза Сенджуро широко распахнулись, а взгляд наполнился отчаянием и злостью. – Это он застрелил его. Это он застрелил…»       – Как ты, Сенджуро? С тобой все в порядке?..