хрупкие создания

Страну сотрясают громкие дела о пропавших детях, убитых женщинах, брошенных на обочине дороги, будто мешки мусора, или пятерых несуразных придурках, не вернувшихся домой после матча по баскетболу. Ларри вносит непосредственный вклад в грязную историю новостных газет. Со стороны он выглядит как заурядный молодой человек двадцати пяти лет: смуглый, со жгучими черными волосами, пышными и шелковистыми; приятные, но не особо изысканные черты лица; одетый в синюю клетчатую рубашку и брюки под туфли, с солнцезащитными очками на глазах. Ему можно идти в разведчики — внешность до скучного нормальная, рафинированный портрет обывателя. Ларри не интересна карьера военного разведчика: он маньяк. Даже сам Ларри осознает, что маньяк он скучноватый. У него нет перекрученной душещипательной истории: оба родителя живы, те еще суки, но в детстве не насиловали и били не так уж часто, недостаточно, чтобы их сын мог так бесславно «сманьячиться». Колоритного образа, вроде веселого клоуна с перекошенной загримированной физиономией, тоже нет. Особых предпочтений в убийстве нет: преимущественно женщины, но есть и пара убитых между делом мужчин. Возможно, собственная тоска сподвигает Ларри делать экстраординарные вещи, чтобы почувствовать себя чем-то большим — и безрезультатно. Все его естество будто плоть от плоти провинциального уныния. Сейчас у Ларри серия убийств. Он едет по стране на своей машине и режет кухонным ножом случайных жертв. Уже есть три трупа в двух штатах. Заправив машину на заправке, Ларри въезжает на своем «форде» в новый город, окруженный печальными хвойными лесами. Тяжело быть ублюдком: Ларри иногда сокрушается по своей участи. Таков уж его фатум — убивать людей. Угасание человеческой жизни от его рук остается одной из немногих вещей, что может вызвать в черствой душе какие-то всплески эмоций, притоки гормонов удовольствия. Ларри считает себя любопытной находкой для психиатров: своей «нормализованной ненормальностью», тихим сдвигом в менталитете обывателя из пригорода, он мог бы стать любопытной пищей для изысканных психогурманов, суши с сырым кусочком мозга вместо лосося. В журналах Ларри вычитал, что отсутствие удовольствий в жизни может быть признаком депрессии. Что ж — Ларри депрессивен, бесконечно депрессивен, и ему не нужны таблетки, ему не нужны лекарства и психотерапия, все, что он хочет, так это тихой жизни и редких убийств. Его голод — лишь малая капля в общей полицейской статистике. Жизнь как сплошная ангедония. Пожалуй, можно побаловать себя вкусным вишневым пирогом в дайнере. Ларри сидит в забегаловке, на красном потертом диванчике, и ест за столом вишневый пирог, красный внутри, потертый снаружи. В промежутке между завтраком и обедом здесь почти нет людей: в углу сидит помятый кучерявый парень, похожий на программиста из фильмов, и за прилавком скучает старая, толстая официантка. Ларри потрошит пирог и ест. Возможно, стоит попробовать себя в каннибализме? Выпотрошить какую-то блядоблондинку и съесть ее кишок. Но сырое противно. Сырое противно. Приготовить мяса? Лень заморачиваться. Тем более — чутье подсказывает — такие мытарства на кухне особого удовольствия не принесут. Иногда Ларри думает, что его жизнь могут изменить наркотики, но отец всегда был против наркотиков. Ларри считает себя выше этого. Он даже не пьет алкоголь и не курит сигареты. Спирт оскотинивает людей, табак сжигает легкие — мерзость. У Ларри появляются проблемы с кожей, когда он ест слишком много жирного, поэтому он старается контролировать свое питание. Мама в свое время много ходила по курсам о здоровом образе жизни и постигла многие тайны человеческого организма. Ее сыночка не хуже. Постигает такие тайны человеческого организма, которые маменька и в медицинском атласе не могла увидеть. После перекуса Ларри заезжает в хозяйственный магазин и берет отбеливатель, молоток, мятную жевачку. При выходе замечает ошивающуюся поодаль шатенку в нежном голубом платье. Именно «ошивающуюся»: такая девица производит впечатление не особо благонадежное. Невинный видок, но манеры выдают скверну. — Извините, юная леди, могу обратиться? — Ларри подходит к девушке, удерживая в руке канистру отбеливателя. — Не подскажете, как проехать до… заправки? — Здравствуйте, — коварно улыбается девушка. — Вам зачем? — Ну, очевидно, заправиться. Я не местный, здесь проездом. — Блин, точно… я совсем глупышка. Дальше по улице и налево, затем направо, затем направо… — Вас не затруднит показать лично? Могу заодно подвести вас, куда надо. И как вас зовут? — Чарли. Можно на ты. Я не против. Она коварно улыбается. Будто знает какую-то тайну — или будто видит в желудке маньяка все загубленные им души. Скорее всего, кривляется под сучку и соблазнительницу. В машине Чарли спрашивает, как его зовут. Ларри отвечает, что его зовут Ларри. Ему кажется, что на заднем сидит очень глупая и ветреная девушка, думающая то ли промежностью, то ли спинным мозгом: в спине она изгибается весьма-весьма, располагаясь на душистом кожаном сиденье. Ларри спокойно рулит машиной. У пассажирского кресла стоит канистра отбеливателя и лежит строительный молоток — на полу. Девчонка пару раз тычет в разные направления дороги, и вдвоем они доезжают до заправки. Не обманула. Ларри немного заправляется, расплачивается и, сев обратно в машину, спрашивает: куда нужно отвести юную леди? Юная леди говорит, что хочет кушать, но денюжек у нее, к сожалению, нет. Нестрашно, отвечает Ларри и улыбается нормальной улыбкой. Он благодарен Чарли и готов отплатить ей куском вкусного пирога. Тупая сучка. Как будто сама лезет на нож. Они едут в тот же дайнер. Чарли расспрашивает, откуда Ларри. Ларри говорит как есть: у него отпуск, человек не семейный, одинокий, поэтому путешествует по стране и смотрит красоты различных городов, больших и маленьких, и природных пейзажей. Чарли спрашивает, кем работает Ларри. Ларри говорит, что занимает пост в бумажной конторе и зарабатывает достаточно, чтобы хорошо отдохнуть на сбережения. Ого, удивляется Чарли. Ее папа занимается чем-то похожим. Замечательно, говорит Ларри. Они едут в тот же дайнер. В углу сидит тот же парень-программист. За прилавком стоит та же официантка, старая, толстая, с лягушачьими глазами. Ларри заказывает тот же вишневый пирог, два кусочка. Чарли крутит на палец каштановый локон и спрашивает: а попить?.. Ларри заказывает молочный коктейль и кофе. Молочный коктейль для девочек, кофе для мальчиков. — Ты не должна быть в школе? — Я? Мне девятнадцать, я свое уже отучилась. Не хочу вновь чахнуть над книжками, я слишком милашка для этого. — Она подцепляет вилкой кусок вишневой начинки, похожей на смятые внутренности, и отправляет в свой прелестный вишневый ротик. — Я училась в католической школе, кстати. Для меня Библия и воскресные мультики по телевизору — вещи одного порядка… Ларри вроде удивлен, но вроде не удивлен. Если честно, он ничего не испытывает. Но лицом показывает легкое удивление. Чарли это нравится. Она скалит покрытые красным зубы — весьма ровные и здоровые, лишь один резец снизу выбивается из общего ряда, повернувшись полубоком, — и следом из девичьего горла льется тихий смех. Ларри пригубливает кофе. Однозначно — он ее убьет. — Лишь бы животик не отъесть слишком сильно, я за фигурой слежу, — говорит Чарли, прикасаясь губами к трубочке коктейля. — Мучного много нельзя. Однозначно — он ее убьет. В голове вспыхивает кадры предыдущих убийств. Смазанные киноленты былых удовольствий. Аптечный жгут, натирающий кожу рук, и сдавленное до хруста женское горло, хрупкое и разбитое, как фарфоровая ваза. Окровавленная отвертка и обезображенная до неопознаваемого физиономия «синего воротничка»: открутили слишком много деталей. Насилие в самых мерзких формах — это то, что отделяет Ларри от обывателей. — Увлечений у меня особо нет, — признается Чарли. — Люблю гулять, смотреть телевизор, видеопроигрыватель. Иногда читаю журналы по психологии и обзоры на кино. В принципе я могу рассуждать о фильмах не хуже, чем средний журналист… к примеру, ты смотрел когда-нибудь джалло? Ее ножки, облаченные в красные кеды поверх белых, слегка испачкавшихся носков, скользят по паркету и цепляют туфли-браги собеседника. Либо кокетничает, либо страдает неврологическим заболеванием — случай таков, что возможны оба варианта сразу. Нейропатический флирт. Ларри возьмет эту девчонку, утащит в лесополосу, пробьет ей череп в затылке, чтобы сохранить прелестное личико целым, затем разорвет платье, ощупает ее небольшую грудь, бока, злосчастный «животик», возможно, выпотрошит, окинет взглядом ее кишки, тыкнет рукояткой молотка в желудок. Закончив свое грязное дело, оставит тело и покинет город. Вряд ли кто-то запомнит неприметного приезжего, который даже не оставил нигде своих данных, кроме салфетки в дайнере. Чарли пьет молочный коктейль маленькими глотками — ее хрупкое горло принимает их, подергиваясь вверх-вниз, как птица, будто манит, чтобы его вспороли, или пробили, или сдавили. — Тебя отвезти домой? Конечно, он обманывает. Чарли не доезжает до дома. В случайный момент Ларри замечает достаточно уединенное место у деревьев и съезжает в его сторону. Нерадивая девчонка даже не успевает отреагировать. Она сидит на пассажирском, между ее двух худощавых коленок, испещренных синяками, стоит канистра отбеливателя, за окном сменяется вид: «О! ты что-то забыл?» Между делом Ларри уже сунул молоток за ремень и накрыл рубашкой: стальная головка больно упирается в кости. Момент X. Ларри бьет девчонку кулаком по лицу и прижимает к сидению. Она кричит, дергает ногами, роняет канистру отбеливателя, а маньяк сосредоточенно наносит пару ударов под дых и хватает за волосы. Чарли хнычет. Ларри гладит ее бедро, слегка щипает, затем оглаживает грудь. Чарли лопочет что-то невнятное, из всего потока речи можно вычленить два слова, весьма грязных — «конченый» и «поебаться», на что Ларри журит ее пощечиной. Девушка отвечает полным ненависти, но заплаканным взглядом. Мимо них с ревом проезжает вишнево-красная машина. Выбросив заплаканную жертву, Ларри вылезает следом и достает молоток. Чарли пытается отползти, но из-за болей в желудке у нее не выходит. Ларри бьет ее молотком по почке. Девчонка жалобно воет, на секунду извивается в спине, как змея, и затем загибается — поза эмбриона. Ларри задирает ей юбку и окидывает взглядом белые хлопковые трусики, обтягивающие промежность, на вид столь аппетитную, будто это вишневый пирог. Чарли шипит: «Не трогай, с-с…» Ради издевки маньяк поглаживает ей между ног холодной сталью молотка (девчонка забавно дергается), но не более того. Ему не интересен сексуальный аспект. И загадочные вопросы о том, что же скрывается у очередной шалавы за миленьким нижним бельем. Методично, где-то на протяжении получаса или сорока минут, Ларри измывается над Чарли на самом входе в лесополосу, за парочкой жиденьких рядов деревьев. Почти кто угодно при должной внимательности сможет увидеть их, но — никто не видит. Избитое, переломанное тело Чарли хрипит и содрогается судорогами. Сквозь лохмотья платья можно увидеть многочисленные гематомы. С острой гвоздодерной части молотка капает кровь. Капает. Капает. И капает. Эндокринная система Ларри выделяет ему некоторое количество гормонов счастья. Каждый синяк на теле жертвы как заплатка на кровоточащую маньяческую душу. Посредственную, скучную и бесконечно страдающую из-за своей посредственности и скучности. Ларри испытывает легкую эрекцию, но головка молотка, конечно, будет тверже. Однако, Ларри не насильник. Пока что. — Извини, Чарли. — Ларри возвышается над избитой девушкой и не сдерживает легкую самолюбивую улыбку. — Ничего личного, просто ты поймала волну. Мою волну убийств. Красиво сказано. Как заголовок. — Ты педик, — злобно отвечает Чарли. Не очень красиво. Непечатно. Тем более Ларри не педик: у него все в этом плане нормально. Он же не какой-нибудь напомаженный пидор Джон Гейси. К сожалению. — Дрянь мелкая. Ты как со взрослым мужчиной разговариваешь? Он скучный маньяк, но все еще может убить: один черт его жертв никак не расстроит, что их лишает жизни такой унылый серийник. Ларри замахивается молотком и пробивает девушке затылок. Рвано вскрикнув, она извергает комок крови и падает на землю замертво. Происходит это так быстро, что одно действие не отделить от другого. Ларри щупает пульс на шее девки. Еле теплый. Возможно, стоит нанести последний удар, но Ларри не делает этого. Ему нужно уходить. У каждого маньяка, наверно, есть это противное позерское желание быть обнаруженным. Иначе не объяснить, почему Ларри возвращается в дайнер. Дайнер, где он уже дважды отведал вишневого пирога, приводил девку, которую впоследствии забил до смерти и сделал из ее нежного белесого тела — синеватую отбивную. Даже отгвоздодерил немного, в области ребер и лопаток. Что-то мясного захотелось, надоели пироги. Парень-программист пропал из забегаловки. Толстая женщина осталась. — Мне хот-дог, крепкий кофе и немного картошки, пожалуйста. — Добро пожаловать снова, красавчик. Я так понимаю, тебе здесь очень понравилось, добавляет она и улыбается неприятной улыбкой, морщинистой, как и все ее лицо. Ларри протягивает деньги. За окном темнеет. Ларри неторопливо ест хот-дог с горчицей и планирует свой будущий маршрут. Больше никого в закусочной нет. Что-то низкая у нее посещаемость: видимо, ее целевая аудитория — странные мужики (возможно, маньяки) и взбалмошные девицы школьного и только-выпустилась-из-школы возраста. Лолитовщина. Сам для себя Ларри считает этот ужин своеобразной наградой за свои старания. Ему следует продолжить свое путешествие. Пожалуй, еще двух убийств хватит — и можно возвращаться после своего маленького турне. Проедет немного дальше, пробьет очередной череп или перережет очередную глотку, и развернется в сторону дома. На обратном пути как бы на прощание, на десерт, лишит жизни еще одно тело. «Опохмелится». Ларри не пьющий, но от коллег по работе был наслышан о том, что такое похмелье. У него тоже, скорее всего, будет похмелье — его особенное, маньяческое. Нужно вздремнуть в ближайшем мотеле поодаль от города — на расстоянии от места преступления. Ларри смотрит в окно. Возле его «форда» стоит девушка с длинными каштановыми волосами и в рваном голубом платье, будто сорванном с иллюстраций «Страны чудес» и знатно потрепанном жизнью. Приглядевшись, Ларри с ужасом понимает, что это та дохлая девка. Его бывшая жертва. Она перехватывает взгляд Ларри и с гаденькой ухмылкой сбивает с автомобиля боковое стекло. Проводит чем-то в пальцах по гладкой серебристой поверхности автомобиля — и, судя по всему, на ней появляется протяжная царапина. Очень некрасивая. Напоследок девчонка — призрак? восставшая из мертвых? — задирает руку, показывая Ларри средний палец, и немощно бьет кулачком по лобовому стеклу. Стекло не трескается, но девушка-видение натуралистично вскрикивает от легкой боли и дует на кулачок. Все происходящее выглядит как немое кино, пантомима. Увлекательная сценка, созданная для того, чтобы разыграть горе-маньячишку Ларри. Дилетанта кровавых дел. Его рассудок дает сбой? Шокированный, Ларри даже не выходит на улицу выяснять, что за чертовщина происходит. Он молча встает и идет в уборную. На входе его ногу сражает странная судорога, и он чуть не падает. Полиция не найдет никаких изувеченных тел в городе и в его районе. Газеты молчат о кровожадных убийствах: такие вещи здесь относительная редкость, поэтому каждый случай обгладывается стервятниками-журналистами со зверством, до самой кости, но не сегодня. Ларри покинет маленький одноэтажный городок и продолжит свое скромное турне. Больше убийств он не совершит. Во время езды по дороге с ним случается первый в жизни эпилептический припадок — и оканчивается аварией с летальным исходом. Впрочем, связать череду случайных жертв в разных штатах страны с одной-единственной фигурой маньяка у полиции тоже не выйдет. С тех пор Чарли терпеть не может маньяков. Они тупые. Зато ей понравился вишневый пирог, и теперь юная Шарлотта Эванс периодически ходит в тот самый дайнер, чтобы перекусить вкусным блюдом с молочным коктейлем. Очень приятное место. Иногда Шарлотте снится сон с теми событиями, и темными ночами испуганная девушка просыпается с мокрым нижним бельем и красными щеками. Ей немного стыдно.