Бей и беги

Для любого уважающего себя человека обладать инстинктом самосохранения и успешно им манипулировать в угоду достижения целей было чем-то обязательным. Вовремя заткнуться, своевременно пригнуть голову и в подходящий момент улыбнуться. Реборн считал самим собой разумеющимся, что каждый, каждый человек в этом особняке понимал, что делал. Не задавал вопросов, но понимал и послушно держал глаза опущенными, а рот — закрытым. Обоснованное предположение, не касающееся самой верхушки. Потому он мог позволить себе не обращать внимания там, где это было излишним. Мог. И всё равно смотрел прямо на слона в комнате — это трудно было игнорировать. Занзас не держал питомцев. Для этого у него были Хранители, Бастер, разумеется, и его горячо любимые пистолеты. Другие потребности удовлетворялись в соответствующих местах с ограниченным допуском. Занзас не питал сентиментальности и не привязывался к вещам — он ими владел. В его руках была собрана власть, вырванная из окаменевших рук предшественника, ему не нужны были доказательства для демонстрации. Так полагал Реборн. Возможно, размышлял он, глядя на опущенные рыжие ресницы, это было его заблуждением. — Не думал, что тебя тянет на экзотику, — заключил Реборн, садясь в кресло напротив. Его взгляд соскользнул с предмета разговора. Неутешительная мысль — предмет. Вещь. Даже не подобие человека с точки зрения его нынешнего статуса. Реборн держался так, словно это и правда ничего не значило. Занзас не ответил сразу, но усмехнулся и отсалютовал стаканом, довольный собой. Реборн приподнял бровь. Игнорируя остальные изъяны новоявленного Дечимо, пьянство с утра? Неважно, он был здесь не затем, чтобы читать нотации. Или глазеть на буквально причину своего нахождения на территории Вонголы в принципе. Реборн вернул лицу нейтральное выражение и спросил: — Что ты хотел? Скачала Занзас бросил взгляд через плечо на мальчика, который умело прикидывался частью интерьера, и небрежно махнул ему. Мальчик понятливо кивнул и поспешил удалиться, оставляя за собой флёр жжёного сахара. Приторно-горький аромат, знакомый и нет; Реборн удержал лицо, но не взгляд, скользящий за его фигурой. Глаза мальчика на долгое мгновение поймали его ищущий взгляд. Мальчик дёрнул уголками губ, обозначая приветливую улыбку. Словно всё в порядке. Словно всё идёт своим чередом и ничто не имеет большого значения. Занзас к этому взаимодействию остался равнодушным, хотя и заметил. Вместо этого он устроился поудобней и опрокинул стакан в свой бездонный желудок. — Слышал, Иемитсу перед смертью хотел кое-что провернуть, — Занзас вальяжно закинул ногу на ногу и потряс носком туфли. Он звучал слишком беспечно, как зажравшийся баловень, которым никогда не был. — Не поделишься? Самовлюблённый сопляк, упивающийся своим стремительным взлётом. Реборн приподнял шляпу со лба и всем видом показал степень своей заинтересованности. У него не было причин тешить разросшееся эго этого ублюдка. Занзаса это не позабавило, но терпения у него было побольше, чем раньше. Будь здесь его заместитель, то словил бы стакан своим прославленным чугунным лбом. Своей сдержанностью Занзас заставлял Реборна чувствовать себя таким особенным, ба. — Как мило с твоей стороны провести со мной уединённую беседу. Дечимо. Занзас недовольно вздохнул и под вальяжностью неизбежно проступила его натура. Шила в мешке не утаишь, бешенство улыбкой не скроешь. (Тсунаёши мог бы; Реборн с трудом читал отголоски того, что мальчик не хотел показывать). Занзаса надо было усыпить, пока был шанс. Но Ноно на старости лет по неосторожности подхватил сентиментальность и провёл линию на песке, которую вместо него пересёк Занзас. Его потеря; миру только лучше стало с кончиной Тимотео. Занзас, с другой стороны, сбросил последнюю иллюзию контроля и собирался устроить что-то... неприятное. Реборн не собирался ему помогать, но мог понаблюдать. Он улыбнулся горящей ненависти в глазах новоявленного Дечимо, усадившего свой зад на кресло, не успевшее потерять тепло предыдущего босса. К его удивлению, Занзас усмирил норов и выместил его на стакане, громыхнув им об стол. Стол устоял, стакан тоже — бутылка с вензелями пошатнулась вместе с самомнением сопляка, да и только. Малая кровь. — Тебе бы помнить своё место, — Занзас бросил на него нечитаемый взгляд, — Аркобалено. Реборн приподнял бровь. Его это должно ранить? Он впечатлён. Занзас совершенно не умел играть в долгую, в его характере было закатить истерику и порушить куличи других в песочнице. Мелочный. Обидчивый. Ребячливый самовлюблённый тиран с комплексом нелюбимого ребёнка. — И оно не здесь, — Реборн хмыкнул, окинув кабинет безразличным взглядом. — Все долги уплачены, моя книга пуста, — он показательно развёл руками. У Занзаса на него ничего не было, ни единой нити. Может, Занзас и считал себя ублюдком Тима, но никогда им не являлся. Кровь Сегондо в отпрысках Ноно была так же разбавлена, как и у самого Ноно. В венах Занзаса, напротив, тёк спресованный концентрат. Реборн видел портреты воочию, был тесно знаком с Даниэлой — уже у неё от Риккардо остались лишь угли. Но Занзас... ...Занзас пылал. И не имел контроля. Контроль лежал в другом месте. Реборн поглядел на запертую дверь и выпрямился, сохраняя на лице улыбку. Пусть бесится. Чем больше жара, тем веселее. Дечимо сжимал тлеющие подлокотники и скрипел зубами. В его руках была сила, была власть над высшими мира сего — и он потерял поводок, которым мог бы одёрнуть старого должника своего предшественника (даже двух предшественников), способного одним своим существованием держать дураков подальше. Ах, какая жалость. Тяжело полагать себя тем, кем не являешься. Не нравится, да? Досадно, досадно. — В таком случае катись, — Занзас нашёл в себе силы рявкнуть. — Чтобы я тебя не видел. Не смей попадаться Вонголе на глаза, мусор! Реборн мог потакать сопляку в его песочнице. Чем бы дитя ни тешилось. Его долги были погашены, счета обнулены, а душа свободна от правления Ноно. Вария могла обезглавить всю Италию, ему не было до этого дела. Но в руках Занзаса оставалась только одна безделушка, в судьбе которой Реборн был несколько... ах, заинтересован. Он с достоинством покинул кабинет, игнорируя звуки разбитого стекла и грохот мебели. Как он и говорил, шило в мешке Занзас совершенно не умел прятать. Реборн остановился спустя десяток шагов, собираясь с мыслями. И сделал несколько решительных шагов вперёд. — Тсунаёши-кун. Мальчик ему улыбнулся снизу вверх, стоя так прямо, как позволял невыдающийся рост и расстояние в ладонь между их телами. И всё равно смотрел в глаза. Безмятежно, безропотно. Где злость? Где обида? Где протест? Единственный во всём особняке, лишённый инстинкта самосохранения. Или разума. Да, этот человек носил имя Савада Тсунаёши. — Давно не виделись, — ласково ответил Тсунаёши-кун. Реборн хмыкнул и надвинул шляпу на глаза. Не особо помогало — мальчик был настолько ниже, что запросто заглядывал ему в лицо без усилий. Разве что голову так сильно задирать становилось затруднительно с течением времени, вероятно. Не то чтобы Тсунаёши-куна это заботило. Реборн толкнул его к стене, зажав руками с двух сторон. Мальчик улыбался и держал руки опущенными. — Тебя это устраивает? — Реборн понизил голос до вкрадчивого шёпота, призванного не пугать, а утаивать. Ему незачем было давать Дечимо хоть какие-то рычаги давления сверх тех, что уже легли ему в руки. С другой стороны, это следовало делать в укромном месте, а не в пустом коридоре под носом у виновника всех предстоящих торжеств в Вонголе. Тсунаёши-кун бросил осторожный взгляд на дверь кабинета Занзаса, словно прочтя его мысли, и вернулся к глазам Реборна. Безмятежный и даже мягкий, как суфле. — Не должно? Звучало как любопытство, но ощущалось как кровавый укус. Реборн схватил его за подбородок, вскидывая голову выше. Резче, чем хотел. Это должно быть болезненным, отстранённо подумал он, проводя пальцем по краю челюсти в знак извинения. Конечно, такой жест можно было понять превратно. Тсунаёши-кун не дрогнул, его улыбка тоже — дрогнули ресницы. Пожелтевшие глаза сузились. Реборн улыбнулся и наклонился, почти дыша ему в дерзкий рот. — Он причина смерти твоего отца. Тсунаёши-кун фыркнул ему в лицо. — Я его не знал. И он был дерьмовым человеком. Реборн промурлыкал, отмечая краем сознания, что его палец продолжал блуждать по краю челюсти Тсунаёши. Под натянутой кожей от глотка дёрнулся кадык, Реборн рефлекторно сглотнул сам и вернул своё внимание к жёлтым глазам, внимательным и горящим. — Тсунаёши-кун, противоречишь сам себе. Реборн почувствовал, как галстук стягивает шею, а чужая сила ненавязчиво тянет его ещё ниже. По спине пробежал мороз. Он проследил взглядом за изящной ручкой, вокруг которой натянутый галстук делал жёсткий виток. Бескомпромиссно и властно. Вао. ...Голова сама наклонилась за притяжением, дыхание перехватило и без давления. — Мы друг друга понимаем, Реборн? — вопреки твёрдости своей хватки Тсунаёши-кун мягко мурлыкал, но больно кусал. Ах, зубки-зубки. Мальчику не понравилось, когда ему лезли в голову. Реборн мог бы войти в положение, послушно отступить (или нет, ха? наклониться ниже?), но первый шаг остался за Тсунаёши-куном. Мальчик понятливо отпустил галстук и даже взял на себя смелость поправить Реборну пиджак, задержав руки на груди. Реборну не осталось ничего, кроме ответной любезности. На светлой коже мальчика вспыхнули розовые следы от его пальцев, едва ли это тронуло Тсунаёши-куна настолько сильно. К сожалению, загладить это простым прикосновением не получится. Пламя откликнулось и согрело пальцы, Реборн почувствовал как под его прикосновением прошёл статический ток. Зрачки Тсунаёши на мгновение расширились, прежде чем сжались до укола булавки. Его пальцы вцепились в лацканы пиджака Реборна, выхватывая пару секунд на заземление; шумный вздох принёс тепло чужого дыхания. Реборн нехотя опустил свою руку, но не отодвинулся. Голос опустился до едва различимого бормотания: — Личные границы? — Личные границы, — с улыбкой согласился Тсунаёши-кун. Из них двоих только один был припёрт к стене с недвусмысленным коленом между бёдер. Реборн отступил на шаг и кивнул. Хорошо. Хорошо, Тсунаёши-кун был взрослым мальчиком и мог принимать решения и обозначать границы. И всё же Реборн решил оставить ему предупреждение — играть с огнём опасно. Он прошептал мальчику на ухо: — Занзас этого не оставит. Тсунаёши-кун задержал вдох и на выдохе его улыбка исчезла. Взгляд был уверенным, как всегда. — Понимаю. Реборн сделал всё, что в его силах, на данном этапе. Тсунаёши-кун был взрослым мальчиком и не нуждался в его покровительстве. Реборн сделал ещё один шаг назад. Хорошо. Хорошо. Тсунаёши-кун прочистил горло и промурлыкал неразборчивый набор нот, собирая свой образ за считанные секунды. Реборн мог бы восхититься его самообладанием. — Позвольте откланяться, Реборн-сан. Тсунаёши-кун поклонился ему и исчез, не дожидаясь разрешения. Реборн ослабил узел галстука и легонько потёр шею под воротником рубашки. Он был уверен, что не осталось даже покраснения от намёка на удушение, но его кожа горела. Он рассеянно потёр гладкий материал галстука. Стоило ли избавиться от этой удавки? На будущее. Он хмыкнул, поймав себя на том, что ухмыляется. Нет, это было забавно. Реборн хотел бы испытать это снова.