Только ветер

Репетиции проходят всё так же — цитируя Скарамуччу, «стабильно дебильно». Хэйдзо орёт на всех и умудряется придумывать всё новые детали — в том числе технические, — которые необходимо тут же отрабатывать. Кадзухе даже кажется, что будь у друга возможность устроить фаер-шоу с реальным жертвоприношением, он бы обязательно этой возможностью воспользовался. И вполне очевидно, кто стал бы жертвой. — Итто, мать твою, ну куда ты пошёл? Да стой, кому говорят! ИТТО! И что удивительно, это не Скарамучча. К нему, как выяснилось, у Хэйдзо вообще нет претензий — только стойкая личная неприязнь, подкрепляемая подозрительностью ищейки. Так что эти двое просто игнорируют существование друг друга. Но время от времени в глазах Скарамуччи мелькает какой-то недобрый огонёк… Уговорить его вернуться к работе над мероприятием было непросто: в ход шли мольбы, угрозы, даже ультиматумы. Наконец, уставший от этого разговора, Скара задал лишь один вопрос: — Это настолько важно для тебя? — Да, — ответил Кадзуха. И вот, они снова здесь. Если бы Каэдэхара знал, что будет так просто, он бы сразу начал с этого, а не стал тратить кучу времени. А, может, Скарамучче просто нравится его мучить. Может?.. Что он понимает и знает точно — что Скара довольно… злопамятный? Возможно, это не совсем подходящее слово, но он прекрасно помнит все конфликты и, скорее всего, всегда имеет туз в рукаве на случай, если надо всё-таки отомстить. Наверняка такое поведение обусловлено его детством и необходимостью защищаться, но поскольку сейчас речь идёт о его лучшем друге, Кадзуха решает поговорить со Скарой. У них довольно странные отношения: они общаются, как прежде, без особых перемен. Как будто того поцелуя, признания и всего разговора не было вообще. Кто знает, думает Кадзуха, может, так даже лучше. Но это всё равно разбивает ему сердце и ставит в тупик. И ему трудно даже самому себе честно сказать, что в глубине души он просто ожидал иной реакции. А всё это… может означать лишь одно — что Скарамучче он не интересен. Во всяком случае, в том ключе, в каком хотел бы. Впрочем, это не отменяет и того, что сам Скара всё ещё интересен ему и как друг. — Ну и что ты хочешь от меня услышать? — Правду. — О… — он точно собирается съязвить, но Кадзуха хмурится. — Да. — Он меня бесит, — просто говорит Скарамучча. — Раздражает своей вездесущностью и желанием знать всё и про всех. Настоящий сыщик, — он будто бы одобрительно хмыкает. — Я бы давно его послал, но молчу и ничего ему не говорю, потому что знаю, что это расстроит тебя. — Даже так? — Да. Но это не отменяет неприязнь. И я уверен, что она взаимная. Каэдэхара качает головой: как же сложно, когда твой лучший друг и ээ? объект симпатии? не ладят. Ну, хотя бы не пытаются перегрызть друг другу глотки, уже хорошо.

***

Праздник приходится на двадцать шестое октября — в этом году он совсем поздний, но и тёплая погода задерживается надолго. Даже в конце октября ещё светит ласковое солнце и не спешит прятаться за тучи, а дожди льют не так часто, как обычно. Конечно, уже не лето, но и зима пока не маячит на горизонте. По негласной традиции университета Ли Юэ в этот день занятия сокращённые (а те, кто задействован в мероприятии, и вовсе освобождены), и все факультеты и курсы перестают учиться рано — ещё в два часа дня, после чего студенты и преподаватели приглашаются в актовый зал. Сам Праздник середины осени будет в пятницу, поэтому четверг и сама пятница — официальные выходные во всём Ли Юэ. Многие студенты поедут к своим семьям, чтобы провести время с близкими и передохнуть от учёбы. Благо долгие выходные позволяют. И Кадзуха, лениво рассматривая, как снуют туда-сюда волонтёры Хэйдзо, даже на мгновение задумывается: может, позвать Скарамуччу на праздник к ним? Но быстро приходит в себя и вспоминает, что вряд ли это хорошая идея. Во-первых, трудно представить, чтобы Скара согласился. Во-вторых, ладно, пригласить он, допустим, сможет, а что скажет родителям? «Мам, это Скарамучча, мой однокурсник и парень, который мне нравится, но мы с ним просто друзья»? В-третьих, они наверняка будут праздновать не одни, а со старой доброй компанией: Чжун Ли (Сяо вряд ли появится, как и всегда), Бай Чжу и малышка Ци Ци, Гань Юй и Кэ Цин. Так уж вышло, что у его матерей работа — второй дом, поэтому коллеги, пусть даже и бывшие, как Чжун Ли, для них тоже члены семьи. И уж всем им рассказывать, кто такой Скарамучча… А тем более Чжун Ли — завидев его, Скара, скорее всего, просто уйдёт. В общем, задумка провальная. Но зато он заранее предлагает встретиться в субботу, когда утихнут все празднования и можно будет спокойно прогуляться по осенним улицам. Обрадованный и даже удивлённый тем, как легко Скарамучча согласился, Кадзуха внезапно для себя осознаёт занятный факт: суббота — это двадцать девятое. Двадцать девятое октября. То есть его день рождения. Конечно, если он уйдёт погулять, родители не устроят ему скандал или что-то такое, да и Хэйдзо с Янь Фэй поймут, но… Есть что-то смущающее в том, что они со Скарамуччей увидятся именно в этот день. Какая-то часть Кадзухи будет ждать поздравления — не подарка, нет, скорее просто внимания. Он же говорил Скаре, когда у него день рождения… Так ведь? Пока вокруг царит суета и все носятся с декорациями, переживают, переодеваются, повторяют сценарий, они вдвоём сидят у пульта. Вся техника настроена и проверена по миллиону раз, даже Каэдэхара уже выучил, что и как должно быть, поэтому в какой-то момент он встаёт и тянет Скарамуччу за рукав толстовки. Тот непонимающе хмурится, но следует. — Мы всё равно рядом с кулисой, — негромко говорит Кадзуха, выходя в зал из крохотной рубки. — Если что-то пойдёт не так, то сможем оперативно разобраться, а так хоть посмотрим, что эти активисты придумали. Я на финальный прогон не попал, а по их отрывкам вообще ничего не понятно было. — Ладно, — со вздохом садится в потёртое кресло Скара. — Я надеялся отсидеться в стороне и так и не узнать, что тут происходит. Кадзуха ничего не отвечает, только осуждающе смотрит, а затем уже открывает рот, чтобы сказать, что может и один посмотреть, но Скарамучча кивает в сторону сцены: — Начинается. Праздник, как и ожидалось, оказывается очень красочным и ярким: некоторые из актёров блистают в гриме и каких-то невероятных костюмах. Хэйдзо рассказывал, что наряды им шьёт девушка с факультета дизайна, для неё это практика и неплохое портфолио, а мероприятия сразу перестают выглядеть как простая самодеятельность. В этом году сценарий оказывается совсем простым, но от того не менее интересным: на сцене рассказывается легенда о Чанъэ, известная всем в Ли Юэ и напрямую связанная с Праздником середины осени. Как сказал сам Хэйдзо ещё в начале их репетиций, «иногда людям нужно что-то обыденное и понятное, чтобы посмотреть на это с другой стороны». Разумеется, без технических неполадок не обходится. Девушка в небесно-голубом платье с множеством лент и лоскутов, похожих на струи воды, нараспев и немного печально пересказывает свою историю — историю богини Чанъэ. Она как раз вскидывает руку, чтобы указать на десять солнц в небе, как… Ничего не происходит. Солнца — большие круги из красной светоотражающей плёнки — не движутся. Всего секундная заминка — и Скарамучча тихо матерится, почти неслышно поднимается со своего места, проскальзывает к пульту и что-то там делает — что именно, Кадзуха не видит, но солнца выплывают откуда-то сбоку, обгоняя друг друга и переливаясь алым светом. Зал замирает в восхищении и, кажется, даже не замечает, что что-то пошло не так, а Чанъэ продолжает вещать. Постепенно на сцене появляется и её муж — стрелок И, герой из небесного дворца. Итто, в обычное время так сильно похожий на большого ребёнка, в этой роли выглядит величественно и как никогда серьёзно. Он заводит руку, натягивает тетиву и направляет стрелу на одно из солнц. Тут же раздаются столь правдоподобный свист летящей стрелы, что Каэдэхара вздрагивает. Одно за другим, солнца гаснут, а последнее, испугавшись участи братьев, белеет. Каким образом солнце заставили побелеть, Кадзуха так и не понял: Хэйдзо всем рассказывал, что вроде каждый из кругов покрыт специальным составом, который под ярким лучом прожектора в последней сцене обесцветит плёнку. Звучит фантастически, и парень вновь задумывается, где его друг находит таких кадров, способных на подобные чудеса. На сцену выходит император, готовый наградить лучника Хоу И, и им оказывается… О архонты, сам ректор. Чжун Ли произносит речь со сцены: о том, как ценно единство духа, как важно помнить свои корни и быть готовым открывать для себя новые аспекты культуры. Он неоднократно выражает благодарность Хэйдзо и его команде, и даже через кулису Кадзуха видит, как лицо друга сияет. Но он-то знает, что дело не в похвале, а в том, что он понимает, что это заслуженно. Хэйдзо сам доволен мероприятием и проделанной работой, а для него именно это — самое потрясающее чувство. Наконец, император преподносит паре подарок — эликсир вечной жизни, а на сцену выбегают люди — измождённые, голодные, но счастливые. Вместо жара десяти солнц теперь тепло одного-единственного, а значит, позади засуха и голод. Кадзуха бросает взгляд на часы — история близится к завершению, осталась самая печальная её часть. И действительно — Чанъэ остаётся одна, в круге голубоватого света прожектора, и раскрывает, чем же закончилась легенда. Выпив эликсир без мужа, Чанъэ становится невесомой и поднимается в небо… Юну, девушку, играющую богиню, подхватывают на руки актёры-облачка, и кружат в красивом танце. Хоу И ищет любимую, но всё безрезультатно — и это единственный эпизод, в котором Итто очевидно переиграл. Лишь после смерти он оказывается на Солнце — противоположной стороне неба от Чанъэ — и может встретиться с женой один раз в году. В Праздник середины осени. Только в этот день Луна и Солнце сходятся, и Чанъэ падает в объятия Хоу И. На сцене их воссоединения занавес плавно опускается, и в зале гаснет свет, остаются лишь крохотные огоньки то тут, то там. Звучит печальная музыка. Зал аплодирует. Это было… Невероятно. Кадзуха не сразу осознаёт, что и сам от всей души хлопает, не в силах описать впечатления от увиденного. Постановка вышла короткой и при этом цепляющей, хоть эту легенду и знают наизусть почти все. В том числе он сам. Когда потихоньку зрители начинают подниматься со своих мест, Хэйдзо в микрофон объявляет, что всех ждёт небольшой фуршет, и просит пройти к столам. Снующие между кучками людей девушки в платьях, отдалённо напоминающих ханьфу, вручают всем желающим лунные пряники, люди вокруг шумно обсуждают постановку, и Кадзуха, с улыбкой приняв свой пряник, решает отыскать Хэйдзо. Сиканоин стоит у главного выхода и, заприметив его, радостно машет с криком «Ну что, неплохо получилось, да?» Они оба смеются. Правда, когда всё заканчивается, Хэйдзо вновь хмурится и начинает разбор полётов: — Итто, это что вообще было? Тебе повезло, что Сара за тебя реплику сказала, но у тебя решето в башке, что ли? — Сара… — вздох, он потирает переносицу, — это, конечно, замечательно, что ты помогла Итто, но какого хера ты вообще забыла на сцене?! — Цзянь, мы нахрена столько репетировали танец? Чтобы ты в итоге делал движения в другую сторону? — Скарамучча! — имя разкатывается громом по залу, и Кадзуха, в это время сматывающий провода, напрягается и обеспокоенно смотрит на Скару. — Спасибо, что быстро настроил свет, потому что ИТТО! следи, блять, за ногами и больше не наступай на провода, мать твою. Скара в ответ лишь щурится и едва заметно кивает, а затем спокойно возвращается к уборке, пока все остальные, кроме Кадзухи и подоспевшей на помощь Янь Фэй, продолжают огребать. Под колкие — но абсолютно точно оправданные — замечания Хэйдзо они дружно приводят зал в порядок, убирают все декорации, сматывают провода и сгребают мусор в большую кучу, которую девчонки-первокурсницы шустро выносят. Итто, пристыженный и похожий на большого обиженного ребёнка, грустно расставляет дополнительно лавочки обратно вдоль стен. Когда огромный актовый зал вновь становится похожим на скучное университетское помещение, вся разношерстная компания организаторов собирается в небольшую толпу, и Хэйдзо, подобно дирижёру, машет руками, инструктируя всех насчёт дальнейших действий. Он находится в своей стихии, и Кадзуха даже восхищается другом: настолько органично он смотрится в роли руководителя. Сам Каэдэхара так бы не смог. Отряд во главе с Итто (тут Кадзуха мысленно начинает молиться) отправляется в настоящий поход за алкоголем, правда, боевой дух здоровяка быстро снижает до разумных пределов Синобу с помощью хорошего такого подзатыльника. Отряд бойких активистов, разумеется, с самим Хэйдзо в роли предводителя выцепляет из толпы самых приличных и репутационно чистых, а заодно и Янь Фэй, и уходит на переговоры с руководством общежития. Там, в общем-то, и так всё уже схвачено, но убедиться нужно. И юрист в таких вопросах не помешает. А Кадзуха… Кадзуху неожиданно для него самого оставляют за главного и поручают ему вести всех остальных в пятый корпус общежития. Стоит Хэйдзо шикнуть на всех в последний раз и скрыться за тяжёлыми дверьми зала, как толпа начинает шуметь и гудеть. Каэдэхара теряется, в панике набирает побольше воздуха в лёгкие, но в этот момент рой вопросов пресекает стальной голос. Голос Скарамуччи. — Тихо! Сейчас все затыкаются, собирают свои манатки и идут за нами. Если будете галдеть, всем пиздец. Если кто-то потеряется, лично оторву башку. Всё ясно? Кивают все, даже Кадзуха. И не без удивления замечает, что Скара улыбается ему одними уголками губ. До кампуса и даже до нужного корпуса они добираются на удивление слаженно и быстро. Только два каких-то подозрительно весёлых бугая сворачивают не туда и, завидев вывеску с круглосуточной закусочной, радостно направляются туда. К облегчению большинства. Вечеринка проходит сумбурно — как и все студенческие попойки. А в том, что это попойка, сомнений не остаётся, когда в зал для самостоятельных занятий, оборудованный под мини-версию клуба, вваливается Итто со своей компанией и несколькими ящиками стеклянных бутылок всех мастей. Все вокруг танцуют, болтают, много пьют и мало едят, и Кадзуха чувствует себя немного неловко. Из-за таблеток ему нельзя алкоголь — да и не хочется после той истории с сигаретой… Мало ли, что они вытворят в этот раз? Поэтому он вежливо отказывается от любого предложения выпить и развеяться. Скарамучча, неизменно стоящий рядом, лениво потягивает весь вечер одну-единственную бутылку пива. Изредка к ним подплывает кто-то знакомый и вклинивается в разговор. Скара гневно сверкает глазами, а Кадзуха каждый раз дежурно улыбается: он, если честно, полностью разделяет нежелание того общаться ещё с кем-то. Они будто оказываются в небольшом пузыре, окружённые шумной толпой, громкой музыкой и всякими непристойностями студенческих тусовок. Где-то неподалёку громко выясняет отношения пьяная парочка, пару раз в них врезаются разгорячённые любители потанцевать, периодически из этого безумного потока выныривают Хэйдзо и Янь Фэй. Оба весёлые, румяные и готовые утащить Кадзуху на танцпол. Но стоит Хэйдзо столкнуться взглядом со Скарамуччей, как они оба хмурятся и изо всех сил начинают избегать друг друга. Каэдэхара вздыхает. Обречённо вздыхает. Вопреки опасениям парня, вечеринка всё же выходит какой-то действительно спокойной и даже уютной. Ну, насколько может. Даже с учётом количества алкоголя. Никаких выходок в духе Тартальи или чего-то такого: просто молодёжь отдыхает. Так и было, пока Итто не решает устроить импровизированный ринг для армрестлинга, расчистив один из столов; а пьяная первокурсница под весёлые возгласы не забирается на подоконник танцевать в одном белье. Девицу быстро стягивают вниз, а Итто торжественно вручают подзатыльник, но Кадзуха понимает: это знак, что пора уходить. Видимо, этот сигнал считывают и другие — все адекватные уже потихоньку расходятся. Янь фэй быстро чмокает его в щёку на прощание и убегает к уже ожидающему такси вместе с Синобу. Сара, мрачная девчонка с третьего курса, уходит, махнув напоследок рукой с сигаретой и захватив с собой пьяного вдрызг одногруппника. Даже Итто, потеряв с ней компаньона, в какой-то момент начинает сомневаться в необходимости продолжения банкета. А это означает, что уже действительно пора. Каэдэхара хочет отыскать Хэйдзо, чтобы попрощаться и убедиться, что с ним всё в порядке, но тот находит его сам. — Ты домой? — Да, сейчас вызову такси. Родители спят уже, — в подтверждение своих слов Каэдэхара заходит в приложение такси и не глядя вбивает домашний адрес. Хэйдзо не сразу отвечает: сверлит чуть пьяным взглядом Скарамуччу, потом вздыхает и слегка качает головой. — Тогда будь на связи, ладно? Судя по реакции, друг хотел предложить подождать вместе с ним, но не хочет мешать чему бы то ни было. Это даже почти очаровательно. — Конечно, — Кадзуха кивает и нажимает на кнопку вызова машины. Наверное, любой приятный день должен заканчиваться неприятно. Вот так: поздней октябрьской ночью, у выхода с территории кампуса, накануне большого праздника. С резкими порывами ветра, пронизывающими до костей, и немеющими от холода пальцами. Сначала всё идёт хорошо: приложение находит водителя, он выезжает, но… Дальше события развиваются по закону жанра, и имя этому жанру — комедия абсурда. На главной дороге случается крупная авария, и таксист попросту не может доехать до них. Раз. Другой просто молча отменяет заказ через десять минут. Два. Третий… Третьего так и не находят, потому что ночь среды, нормальные люди не катаются по городу. Они ждут такси полчаса. За это время Скарамучча, которому как будто даже не холодно, успевает выкурить три сигареты. В конце концов, он вздыхает, молча забирает телефон из дрожащих рук Кадзухи и отменяет поездку. Каэдэхара даже не успевает отреагировать, как его хватают за запястье и тянут в сторону общежития. — Переночуешь у меня, Кавех всё равно в комнате не бывает. — Э… Это смущает. И кажется чем-то странным и как будто неправильным, но вот ощущение почти тёплых пальцев на коже — напротив, самое верное, что может быть сейчас. — Пошли уже, — повторяет парень, и Кадзуха идёт. В комнате темно и всё так же по-нежилому чисто, приоткрыто окно и очень прохладно. — Я закрою. Если замёрз, можешь в душ сходить, — абсолютно будничным тоном говорит ему Скара. Кадзуха мельком замечает, что на столе соседа Скарамуччи вообще ничего не изменилось: видимо, он действительно тут бывает крайне редко. И даже несмотря на это, ночевать здесь всё равно кажется… странным. Очень странным. От предложения согреться в душе Каэдэхара не отказывается. У него моментально краснеют пальцы, плечи и колени от горячей воды, и это даже почти больно, но мягкий пар окружает всё тело, расслабляет скрученные в канат от холода мышцы. Он осторожно проверяет волосы, затянутые в настоящий самурайский пучок, чтобы они не намокли, и подставляет лицо под струи воды. Щёки и искусанные губы обжигает, он едва переводит дыхание. Хорошо. Горячий душ — это всегда хорошо. Но только не в том случае, когда за дверью ванной тебя ждёт не твоя собственная спальня, а комната парня, с которым всё настолько сложно, что даже смешно. Потому что, очевидно, сложно только Кадзухе. С этими мрачными мыслями он натягивает широкие домашние штаны и распускает волосы, они небрежно падают на ещё влажные плечи, щекоча кожу. В запотевшем зеркале Каэдэхара даже не пытается разглядеть своё отражение, поэтому, махнув рукой, выходит в прохладный коридор. И осознаёт… …Скарамучча, в это время шарящий в холодильнике в поисках еды, кажется, тоже понимает, что что-то не так, и замирает с баночкой творожного сыра в руке. «Блять», — эхом разносится в голове Кадзухи. Огромная футболка с логотипом университета Снежной так и осталась висеть на крючке в ванной, а он, да, он стоит в прихожей общажной комнаты Скарамуччи в одних штанах и не знает, стоит ли ему смеяться или бежать ночевать в холл. Скара каким-то потерянным взглядом осматривает его — без интереса и без неприязни. Как внезапно появившийся баг, который сбивает с толку. — У тебя… Есть татуировки? — наконец, отмирает он, и это совершенно не то, что Кадзуха ожидает услышать. — А… Да? — парень сам не знает, почему повторяет эту вопросительную интонацию. — А что? — Вау, — выдыхает Скарамучча. Это, возможно, самую малость задевает самолюбие Кадзухи. Ладно, не малость. Это сильно задевает его самолюбие. Значит, татуировки привлекают Скарамуччу больше, чем его полуголое тело? Вот уж спасибо… — Они что-нибудь значат? — Ну… Да. Не то чтобы какой-то глубокий смысл, но для меня значат. — Расскажешь? — Ну… Хорошо, — он пожимает плечами. Они располагаются в комнате, и Каэдэхара чувствует себя настоящим экспонатом, но в этом даже что-то есть. — Здесь буквы N и B, — парень проводит по своим рёбрам, — это инициалы моих родителей. Скарамучча кивает. У него серьёзное лицо, будто после нужно будет писать конспект по памяти и сдавать тест. — Это, — Кадзуха указывает на акварельный кленовый листочек на боку, — не знаю… Раньше я говорил, что символ единства с природой, но думаю, мне просто нравятся клёны. — А эта? — пальцы Скары останавливаются в миллиметре от кожи, раскрашенной мятно-зелёными разводами. Поверх них размашистым рукописным шрифтом красуется надпись «風の行先よ». — «Туда, куда дует ветер». — Знаю, здесь одна из инадзумских письменностей. — Да, точно. Мне, наверное, хотелось, знаешь… Что-то на память о месте, где я родился. А ветер — это главный друг и враг моряков, мне так говорила мама в детстве. Вот здесь, — Кадзуха указывает на пять ровных строчек из дат на другом боку, — даты рождения моих близких. А, ну и моя. Видишь, они все немного разных оттенков? Это потому что я бил их в разное время. Сначала свою и Бэй Доу, потом добавил Нин Гуан, потом — Хэйдзо, последней набил Янь Фэй… — А Томо? Вопрос повисает в воздухе. Скарамучча произносит его как-то очень быстро и резко, и Каэдэхара готов поклясться, что парень не собирался этого говорить, просто вырвалось. — Я собирался, — честно отвечает он, и сердце на мгновение укалывает чувство вины, — но не успел. Сначала диплом, выпускные экзамены, потом… — Стало поздно, — зачем-то закончил за него Скарамучча. — Прости, мне не нужно было спрашивать. — Всё нормально. Я… В общем, думал сделать татуировку, посмертно посвятить её Томо, но… Сейчас рад, что так и не решился. — Почему? — Скара смотрит внимательно и очень серьёзно, и что-то подсказывает Кадзухе, что этот момент гораздо важнее его прошлого признания. — Жизнь идёт дальше. Мне все это говорили, а я не мог смириться. Теперь я это знаю. Парень ничего ему не отвечает. Они сидят какое-то время молча, обдумывая то, что произошло между ними, а затем Скара слегка трясёт головой, словно отбрасывает мысли. — Чаю? — Давай. Он делает чай и в целом ведёт себя так, словно Кадзуха ночует у него каждую неделю, а не впервые. Подаёт чашку, импровизированные бутерброды из хлебцев и творожного сыра, и будто они просто друзья и между ними нет никаких недомолвок. Хотя… Если так подумать, то ведь действительно нет? Скарамучча и не должен ничего говорить, если не захочет. Но для Кадзухи это молчание ощущается слишком тяжело. И отпустить ситуацию не получается. Они ещё немного болтают о всякой ерунде, сидя на кровати и жуя хлебцы. Обсуждают надвигающуюся, как цунами, сессию — первую в магистратуре, какие будут сдавать экзамены и с чем могут быть проблемы. Кадзуха отписывается родителям и друзьям, что с ним всё в порядке, объясняет, где он, и думает, как будет оправдываться перед Хэйдзо и Янь Фэй утром. Они не дадут ему уйти от вопроса, а он просто не знает, как можно ответить. Проваливаясь в сон, Кадзуха успевает остатками разума осознать несколько вещей: на экране ноутбука мелькают кадры какого-то фильма, его собственная голова лежит на плече Скары, и это ощущается как самое комфортное место для сна во всём Тейвате; и ещё… Пальцы Скарамуччи уже как-то привычно перебирают его волосы. Утром всё будет, как обычно. Они просто проснутся, перебросятся парой фраз, и Кадзуха поедет домой. Но это будет только утром.