Только ветер

В холле на первом этаже тихо и безлюдно. Даже странно — будний день, обычно все уже дома, и весь кампус гудит, студенты снуют от копировального аппарата к вендинговому и обратно, кто-то громко смеётся, кто-то играет в настольный теннис… Впрочем, середина семестра: наверняка у большинства уже начались тесты, к которым нужно хоть как-то подготовиться. В конце коридора, у самой лестничной клетки одиноко мигает старая лампочка, и Кадзуха нажимает на кнопку лифта во второй раз. Почему-то общежитие сейчас напоминает локацию из ужастика, и подниматься пешком совершенно не хочется. Он успокаивается только через несколько минут — когда распахивается уличная дверь и через турникет проходит стайка весёлых девушек на пару-тройку лет младше и со скрипом разъезжаются створки лифта. Девушки заходят в кабину вместе с ним и периодически поглядывают в его сторону, хихикая и перешёптываясь. К счастью, когда одна из них решается сделать шаг к нему, лифт останавливается на шестом этаже, и Каэдэхара, мило улыбнувшись, ныряет в темноту коридора. Комната Хэйдзо — угловая, довольно просторная и исключительно его. Парень раз пять менял соседей, потому что мало кому понравится, когда с тобой живёт человек, замешанный в организации абсолютно всех мероприятий в университете. Кто-то жаловался на вечный бубнёж, кто-то — на свет настольной лампы ночью (потому что сон явно не входит в список планов на день Хэйдзо), а кого-то раздражали вечные гости — актёры, музыканты, ведущие, Итто… Пожалуй, Итто как раз и отпугнул последнего несчастного, с которым поселили Хэйдзо, и тогда парень пошёл сначала к коменданту этажа, потом к директору общежития, а затем, когда результата не последовало, к ректору. Если верить сплетням, он буквально вломился в кабинет Чжун Ли со словами «Я так больше не могу, я пришёл требовать привилегии». И Кадзуха почему-то склонен верить в это. Так что главному активисту выделили отдельную комнату — даже не в блоке, — где он точно не сможет никому помешать. И перед дверью именно в эту комнату сейчас стоит Кадзуха, размышляя, что вообще будет говорить. Он осторожно стучится, слышит недовольный бубнёж с другой стороны, быстрые шаги, а потом дверь распахивается и… — Итто, я уже сказал, что не собираюсь отмазывать тебя перед ректором, — выдаёт Хэйдзо, ещё даже не выглянув и не заметив, что перед ним, собственно, не Итто. Проходит пара секунд, прежде чем Сиканоин уставшим взглядом осматривает друга и как-то почти разочарованно говорит: — А, это ты. — Хэйдзо, нам нужно поговорить. Нужно брать быка за рога, а Хэйдзо — хватать за шиворот и сразу обсуждать с ним проблемы. Сразу, правда же, Кадзуха? — Да? И о чём же? — в голосе парня сквозят ядовитые нотки. Кадзуха вздыхает. — Ты и так всё знаешь, прекращай. — Прекращать что? — Хэйдзо плечом упирается в дверной косяк, скрещивает руки на груди и щурится. В такие моменты он становится совершенно невыносимым. — Хэйдзо! — Ну? Пришёл отчитывать? — Ты можешь меня выслушать? — молчание. Кадзуха делает глубокий вдох и продолжает: — Ты мой лучший друг… — О, правда, а я думал… — Хватит. Наверное, он говорит это слишком резко, потому что Сиканоин всё-таки замолкает. Смотрит волком, но ничего не говорит, ждёт. Наконец, он вздыхает, отталкивается от стены и жестом предлагает пройти внутрь. — Заходи. Они мнутся в коридоре: Кадзуха не решается пройти дальше, хотя знает эту комнату едва ли не лучше, чем свою собственную. Это в какой-то степени уже его второй дом — так часто они здесь проводили время. Но сейчас всё вокруг кажется незнакомым и похожим на декорации к ситкому. Будто ткнёшь пальцем какую-нибудь вешалку, а она окажется картонной и тут же упадёт, потянув за собой и всё остальное. Говорить на эту же тему с Янь Фэй и даже с самим Скарамуччей было намного легче. Кадзуха чувствует, как между ним и Хэйдзо внезапно выросла невидимая стена, через которую так трудно пробиться. Но он всё равно попытается. Несмотря на любые — почти — конфликты или, скорее, недомолвки, они друзья. А значит, им нужно выяснить всё. Бэй Доу всегда говорит: если тебе сложно о чём-то сказать, начинай издалека, подходи постепенно к нужной теме и просто озвучивай свои мысли, не пытайся подобрать идеальные формулировки. Так что Каэдэхара переводит дыхание и под внимательным взглядом друга произносит: — Ты всё ещё мой лучший друг. Что бы ты там себе ни напридумывал. Просто… — Кадзуха запинается. — Просто что? — скептически выгибает бровь дугой Хэйдзо. — Просто впервые после смерти Томо я почувствовал себя живым. — Вот как, то есть… — Прежде чем ты снова наговоришь то, о чем потом будешь жалеть, Хэйдзо, — парень лишь фыркает, — дай мне сказать, ладно? В общем… Я, кажется, влюбился. Между ними повисает тишина. Кажется, шестерёнки в голове Хэйдзо начинают двигаться, крутиться, и его лицо меняется. Так, словно только что ему сообщили, что планета всё-таки плоская и стоит на трёх китах. — В… В Скарамуччу?.. — Нет, в тебя, — не выдерживает и огрызается Кадзуха. Он тут вообще-то душу изливает. Ну, пытается. — Ой, да хватит! — Кто бы говорил… После этого признания настроение Хэйдзо стремительно меняется: он оживает и вновь становится суетливым и деятельным. Щёлкает кнопкой чайника, достаёт заварку, рыщет по ящикам в поисках чего-нибудь съедобного. Находит только подсохшее печенье и явно не знает, куда вообще себя деть. Наконец, разливает по чашкам с эмблемой университета — у него таких накопилось штук десять в разных цветах — и садится прямо на пол, предварительно скинув с кровати декоративные подушки. Ладонью хлопает по одной из них, и Кадзуха послушно располагается рядом. Сначала они молча пьют чай. Сиканоин выглядит виноватым? Кадзуха не уверен, потому что такое выражение лица у своего друга ещё не видел. — Слушай, Кадзуха… — Всё в порядке. — Нет, ты послушай! — делая акцент на последнем слове, повышает голос парень. — Теперь так? — Каэдэхара насмешливо фыркает в чай. — Да, теперь ты заткнись и послушай. — Ладно-ладно, я слушаю. — Я повёл себя как мудак, я это признаю, хорошо? Просто… ощущение, будто у вас с Янь Фэй есть другие люди и другая жизнь, помимо меня и нашей дружбы… А у меня что? Одни мероприятия и вечно меняющийся состав волонтёров. Я знаком с половиной университета, но у меня есть только вы двое, и я… Я правда боюсь вас потерять. Он выдаёт эту речь на одном дыхании и глядя в стену перед собой, а закончив, зажмуривается, словно в ожидании удара. Но вместо того, чтобы ударить, Кадзуха мягко ерошит его волосы и улыбается. — Я знаю. И Янь Фэй знает. Мы оба очень ценим тебя и нашу дружбу, и думаю, никто не сможет затмить тебя, Хэйдзо. И с этими твоими мыслями мы тоже давно смирились и научились их принимать и учитывать при общении. Просто в этот раз… Я, скажем так, недооценил масштаб проблемы. — Да потому что ты всё время с этим Скарамуччей! — возмущается Хэйдзо, и Каэдэхара выдыхает: напряжение пропадает, это уже не серьёзная претензия, а обычная дружеская шутка. — Кадзуха, чем занят? «Ой, я со Скарамуччей готовлю проект». Кадзуха, пойдём прогуляемся? «Ой, я не могу, мы со Скарамуччей после пар встречаемся». Кадзуха, не хочешь созвониться? «Ой, я смотрю фильм по совету Скарамуччи». Скарамучча-Скарамучча-Скарамучча… Я скорее забуду своё собственное имя, чем его. — Ладно-ладно, я понял, прости, — Кадзуха виновато улыбается, и Хэйдзо локтем тычет его под рёбра. — Ну, так значит, вы с ним… Ну… — Нет. — А? — на лице парня вырисовывается недоумение. — Не мы. А я. Это разные вещи. Кадзуха вздыхает. Он старается не думать об этом, не накручивать себя, но тревожные мысли вьются в голове тёмными клубами дыма. Когда он уходил, Скарамучча смотрел на него — пристально, почти не моргая, будто что-то для себя выискивая, — а затем просто сказал: «До встречи». И всё. Что он высматривал? О чём размышлял? Что вообще происходит в его голове и, главное, сердце? Нет, об этом он подумает позже. Когда наконец-то доберётся до дома и останется один. — Ты говорил с ним? — Буквально час назад. — О боже… И?! — И я не знаю. — В смысле? Если он тебя не отпиздил за гомосятину, это уже значит, что шанс есть! — лучшее, что есть в Хэйдзо, — это пуленепробиваемый оптимизм. И чувство юмора. — Он ничего не ответил. — Молча выслушал и ушёл? — Нет. Мы много говорили. О других вещах. Я думаю, ему нужно время, чтобы понять, что к чему. — Главное — не давай использовать себя и свои чувства, окей? — Знаю. — Ты слишком добрый, а он не производит впечатление хорошего парня, если честно. — Он просто… Ну вот знаешь, твоя психологическая защита — шутки, а его — грубость. — Ты давно стал таким знатоком психологии? — Это идёт бонусом к психотерапии. Типа «Начни ходить на сеансы и получи навыки психолога бесплатно!» Они оба хмыкают. Как-то не очень весело. Молча продолжают сидеть на полу с кружками в руках, размышляя каждый о своём. Тихо начинает тарахтеть холодильник, постепенно распеваясь и пытаясь взять всё более громкие ноты; в коридоре кто-то пару раз хлопает дверью; соседи сверху, кажется, роняют то ли стол, то ли ещё что-то тяжёлое… Чай уже давно остыл, но Кадзуха делает глоток и довольно щурится: это его любимый, привезённый другом из родной Инадзумы, чай кукитя с юдзу и маттей. — Знаешь, — куда-то в пустоту вдруг говорит Хэйдзо, — после праздника будет тусовка… Ну, ладно, скорее междусобойчик, ничего масштабного… Может, заглянешь? Обычно «ничего масштабного» в понимании Хэйдзо означает, что на вечеринке просто не будет вертолета, бассейна и мировых знаменитостей, но в этот раз афтепати действительно обещает быть камерным. Во всяком случае, Кадзуха пытается себя в этом убедить. Потому что ему точно придётся идти, чтобы заслужить прощение Хэйдзо. Он не признается, но всё ещё обижен, а пойти на мероприятие, чествующее его организаторские таланты, лучший способ выразить искреннюю привязанность. Проверено. — Хорошо. — А? Сиканоин поворачивается к нему, недоверчиво вглядываясь в темноту и пытаясь увидеть на его лице что-нибудь подозрительное — хоть какую-то зацепку. — Я пойду. Без проблем. — Это на тебя так таблетки влияют или твой новый приятель? Ты вот так легко согласился? Серьёзно? Я подготовил шесть с половиной причин, чтобы уговорить тебя… — Запиши их куда-нибудь, ещё пригодятся. — Обижаешь, — Сиканоин машет телефоном прямо перед его носом, — уже! И да, бери с собой этого своего. Скарамуччу. Посмотрим, что он из себя представляет. — Только давай без этого. — Это ещё почему? Кадзуха молчит. А потом делает глубокий вдох и наконец тихо говорит: — Томо ты не проверял. Хэйдзо тоже не сразу отвечает. И говорит он так же тихо. — Томо сразу не вызывал сомнений. Они снова молчат, но эта тишина другая — тяжёлая, гнетущая. — Ты скучаешь по нему? — почти шёпотом спрашивает Хэйдзо. — Я… Честно, не знаю. Ещё месяца полтора назад я бы с уверенностью сказал, что да. Но сейчас я честно не знаю. Наверное, жизнь действительно идёт дальше. Парень кивает. — Я понимаю. Ты… Ты будто пытаешься скучать, пытаешься помнить, но жизнь продолжается, и времени нет на это. Он остаётся в прошлом, а ты… — Чувствуешь вину. — Да. Наверное, да. — Знаешь, что я только сейчас осознал? — Кадзуха сжимает кружку ещё крепче. — М? — Что не только я потерял Томо. Ты тоже потерял друга. Это осознание ударяет по голове чугунным молотом. И череп, как стеклянный, словно разлетается, рассыпается миллионом осколков. — Ну, мы не были так близки. Мы же подружились благодаря тебе, поэтому… — Хэйдзо разводит руками. Это правда. Кадзуха привёл Томо в их компанию, познакомил с друзьями, и из трио они с лёгкостью превратились в квартет. Для кого-то, возможно, это было странно, но их всё устраивало. Они все были разными, но что-то их объединяло и собирало в единый пазл. Даже вообразить сложно, что со Скарамуччей может получиться так же. — И всё же. Это было… эгоистично. Я даже не подумал о ваших чувствах. Как будто скорбел только я. «Как будто он умер только для меня», — завершил мысль Кадзуха уже для самого себя. Он думал об этом, ещё когда был в гостях у Ай, но теперь внезапное понимание, что Томо умер для всех, настигает его и ужасает. Он умер в каждой из множества мини-вселенных этого мира, в каждой жизни, где было ему место, его больше нет. — Все скорбели. Но не все потеряли по-настоящему близкого человека. Есть разница между… — пауза, — возлюбленным и хорошим приятелем. — Старомодно, — почти усмехается Каэдэхара. — Да, претензии? — Хэйдзо хмыкает. — Какие уж тут претензии, — Кадзуха слабо улыбается в ответ. — Спасибо. За всё. — А у меня разве был выбор? — Никогда. — Но к этому твоему Скараммуче я всё равно буду присматриваться. Не нравится он мне. — Он не мой. — Ну да, ну да, рассказывай мне. И вот как тебя вообще угораздило… Они тихо смеются. И Кадзуха чувствует, что ему снова становится легче.