
Автор оригинала
Gender_Kenvy
Оригинал
https://archiveofourown.org/works/53068276?view_full_work=true
Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
У Барбары Хэндлер всё в порядке. Компания Маттел снабдила её всем необходимым для того, чтобы она могла начать новую жизнь. У неё есть друзья, деньги, собственный дом, и она никогда ни в чём не нуждается. Так продолжается ровно до тех пор, пока она не находит на скамейке в парке брошенную куклу. Вот только он больше не кукла. И он что-то скрывает. Кен пропадает, вновь появляется и просто ведёт себя странно.
Барби полна решимости выяснить в чём дело. Но сперва он должен позволить ей помочь ему.
Примечания
Статус оригинальной работы: в процессе. На данный момент автором написано 26 глав. Работа обновляется регулярно.
Не стесняйтесь переходить по ссылке в оригинал и оставлять похвалы автору.
Приятного чтения.
Разрешение на перевод получено.
Зарисовки в нейросети от переводчика (по предварительному согласованию с автором):
часть 1: https://t.me/FanFic_Art/850?single
часть 2: https://t.me/FanFic_Art/1002?single
Глава 19: Потеряй контроль над собой этим вечером (сегодняшним вечером ослабь контроль)
27 декабря 2024, 08:45
Больница — страшное, пугающее место. Кен возненавидел её ещё будучи снаружи. Внутри же он ненавидит её ещё больше. Отовсюду доносятся пронзительные звуки, которых, кажется, никто кроме него не слышит. Неестественно яркий свет режет глаза. Стены и пол такие… И этот запах!
В воздухе так много едких химикатов, что Кен едва может дышать. Он кашлял так сильно, что медсестра на ресепшене предложила ему медицинскую маску, которую он надел, утирая слезящиеся глаза, надеясь, что это хотя бы немного поможет. Барби этому даже порадовалась, поскольку ему ещё не сделали ни одной прививки. А в месте, как это, очень легко заболеть.
Запах лекарственных средств перебивает собой запах болезни. Болезни, недомогания и страданий, подобных которым нос Кена никогда прежде не ощущал. Некоторые из них настолько коварны, что ему хочется выть в голос так, чтобы стены дрожали, лишь бы предупредить всех вокруг, что так не должно быть.
А под всеми этими слоями запахов кроется ещё один — запах страха. Он пропитал собою всё вокруг. В этом месте живут мучение и боль. Если бы у Кена сейчас был хвост, он бы трусливо поджал его.
Кен рад, что Барби сейчас рядом с ним. Она держит его за руку, чтобы немного приободрить. Он не стал снимать медальон в тот раз, когда Барби впервые заговорила об этом. Но, возможно, теперь именно так ему и придётся поступить. Хотя сейчас Санни ведёт себя подозрительно тихо, будто забился под кровать, прячась от землетрясения, Кен помнит, как легко его волчья натура может выйти из-под контроля. Загнанный в угол зверь остаётся в углу ровно до тех пор, пока может выносить навязанное ему ограничение. А что случится потом — никто не знает.
Шерл Бенадайн никогда не была крупной женщиной. С годами спина её сгорбилась, она потеряла изрядную часть своего веса и мышечной массы да и вообще, как выражалась сама Шерл, она была обладательницей «от природы миниатюрной фигуры».
Теперь же, лёжа на больничной койке в окружении всего этого медицинского оборудования, она кажется ещё меньше.
Барби говорит, что эти приборы нужны лишь для того, чтобы следить за её показаниями. Чтобы врачи могли быть уверены в том, что её состояние стабильно. Падая, Шерл сломала руку и пробила голову. Учитывая то, что у неё сотрясение, её хотят оставить в больнице под наблюдением ещё на какое-то время. Кости в этом возрасте такие хрупкие.
Видя её такой, Кен с ужасом понимает, что, вероятно, вполне мог бы перекусить кость её предплечья, даже не будучи в волчьем обличье. От этой непрошенной мысли по его спине пробегают мурашки.
И мысль о врачах… Обо всём, что с ними связано… Интересно, что сделали бы с ним Вайсгриппы? Если бы они смогли докопаться до правды, и эта самая правда выплыла бы наружу, он что, закончил бы точно так же? Привязанный к кровати, окружённый мониторами, иглами и капельницами, у всех на виду, задыхающийся от запахов страха, болезней и химикатов? А они в это время проводили бы над ним эксперименты, ставили опыты, резали бы его своими жуткими скальпелями, брали образцы и…
— Выглядишь паршиво, — сообщает ему скрипучий голос, слишком тихий для той бравады, которая слышится в интонации.
Кен взирает на старушку в немом изумлении.
— Да, я о тебе говорю, — развеивает остатки его сомнений Шерл. — У тебя такой вид, словно ты плаваешь в бассейне с акулами. Здесь тебе что, хоррор-шоу?
Кен энергично мотает головой. Он постоянно забывает, что в маске можно разговаривать.
— Я бы спросила, как у вас дела, но., — Барби обводит жестом мониторы, предвосхищая ответ старушки.
Шерл то ли улыбается, то ли корчит гримасу. Она всегда довольно неплохо ладила с Барбарой. И вполне вероятно, что это её предел симпатии к кому-либо.
— Это мне?
На негнущихся ногах Кен подходит ближе. В его руке букет цветов из его сада. Он очень тщательно их подбирал. Шерл окидывает букет беглым взглядом.
— Положи туда, — говорит она пренебрежительно, указывая на подоконник. — Не переношу их запаха.
Барбара хмурится, когда Кен отходит, чтобы выполнить то ли просьбу, то ли приказ. Она видит, как сильно он нервничает. Не только из-за нахождения в больнице, но и из-за самой миссис Би. Барби подозревает, что пожилая женщина не слишком-то хорошо видит подарок — у неё слезятся глаза, и она без очков. Других подарков в палате нет. Ни цветов, ни открыток, ни плюшевых мишек, ни воздушных шаров.
— Ваши дети приходили?
— Нет. Проблема с авиарейсами или что-то в этом роде. К тому же им не оторваться ни от работы, ни от малышей. Джерри звонил во вторник. Знаешь, когда Лесли Парнаки в прошлом году сломала бедро, она чуть ли не целую вечеринку в больнице закатила. Двадцать посетителей за раз. Музыка, разговоры, горы увядших цветов и всяческих конфет, от которых потом зубы гнить начинают. Не понимаю, неужели кому-то и вправду хочется чего-то подобного в таком месте, как это? Тишина, покой и ночной отдых без того, чтобы медсестры лапали меня каждые два часа — это всё, о чем я прошу.
Барбаре кажется, что в этот список вполне могли бы уместиться и несколько букетов цветов, чтобы хоть как-то скрасить постоянное нахождение в палате.
— Может, вам нужно что-то из дома? — спрашивает она. — Книгу? Тёплое одеяло?
— Нет, милая, ничего не нужно. Те парни, что живут через дорогу, уже всё привезли. Очки, телефон, зубные протезы, сменную одежду. Всё необходимое.
— Я занесу вам после работы парочку журналов. В них, скорее всего, печатается всякая ерунда, но развеять скуку вполне сгодится, верно?
Барби никак не может взять в толк, почему Кен осматривает палату с таким озадаченным выражением лица. Он внимательно разглядывает стены, тумбочки, выдвижные ящики и даже карниз для штор. Также его заинтересовал подъёмный механизм кровати и, конечно, медицинское оборудование. Его взгляд надолго задерживается на игле капельницы и на датчике пульсоксиметрии, прикрепленном к пальцу миссис Би.
— Тогда уж лучше кроссворд или судоку, — замечает Шерл.
— Хорошо. Без проблем.
— И, Кеннет, — произносит вдруг миссис Бенадайн как раз в тот момент, когда Барбара открывает рот, чтобы заявить, что им с Кеном пора уходить. — Я слышала, ты вломился в мой дом.
— Извините, — Кен сутулится и втягивает голову в плечи. — Джефф починил дверь. Она теперь как новенькая. Даже не скрипит.
— Подойди. Из-за этого намордника на твоём лице я тебя совсем не слышу.
Кен с опаской приближается и осторожно садится на самый краешек её кровати. Миссис Би бросает на него суровый взгляд.
— Что ж, раз уж ты всё равно решил там похозяйничать, листья у фиалок нужно протирать тряпочкой каждый день. Две чашки воды на всех. Под хавортиями поддон. В нём должна быть вода, но не выше уровня гравия. Те растения, что в гостиной, можно опрыскивать из пулевизатора. Но только фильтрованной водой — из-под крана слишком жёсткая.
Кен внимательно слушает и кивает после каждой новой инструкции, пока миссис Бенадайн перечисляет с дюжину различных растений и столько же их потребностей.
— Ключ вон в той сумочке. Барбара, будь добра, достань и отдай ему, ладно? Не нужно больше выламывать мою дверь.
Кен чувствует себя кругом виноватым перед миссис Би. За то, что вломился в её дом; за то, что именно он, а не кто-то другой, кто был бы для неё более приятен, обнаружил её лежащей на полу; за то, что пришёл навестить, хотя она, кажется, вовсе не желает его видеть.
Однако миссис Бенадайн признаёт его компетентность в уходе за растениями. А ещё она позволила ему заходить в дом в её отсутствие, невзирая на его проступок. Она доверила ему ключ и поверила, что он всё сделает правильно. Так что, возможно… Возможно, таким образом она говорит ему «спасибо».
Кен никак не может понять миссис Би. Она никогда ничего не говорит прямо. В её словах всегда приходится искать скрытый смысл. И всё же он рад, что Шерл чувствует себя достаточно хорошо, чтобы не утратить свою привычную резкость. Он надеется, что вскоре она поправится.
Итак, у него появляется ещё одна задача. Ещё одно дело, на которое нужно выделить время. Но он и не подумает отказаться. Только не тогда, когда для этого дела миссис Би из всех выбрала именно его.
Х
— Сто лет тебя не видел. Уж подумал было, что ты помер. — Да ладно. Мы виделись не так давно. — Для тех, у кого желудок полный, время течёт иначе. Кен оценивающе глядит на человека перед ним. С тех пор, когда они в последний раз встречались, Дэн похудел ещё больше — сплошные кожа да кости. Его волосы висят жидкими сосульками, одежда потрёпана. От него исходит запах болезни, который, по мнению Кена, может уловить даже обычный нос. Но Кен также чувствует и нечто другое. Запах той дряни, которую, чем бы она ни была, Дэн продолжает принимать. — Твоя правда. И в таком случае, я принёс тебе машину времени, — Кен протягивает Дэну пару бумажных пакетов для ланча. На самом деле один из них предназначался Марко, но в школе детей весьма неплохо кормят. Да и Анджела теперь может позволить себе гораздо большее разнообразие в выборе блюд, чем прежде. Возможно, ему стоило бы поискать кого-то более нуждающегося. Например, наведаться в Скид Роу . Каким-то образом, даже в то время, когда сам Кен жил без крыши, ему удавалось держаться подальше от тех мест. Но, раз уж на то пошло, ему бы хотелось иметь возможность поделиться едой и с обитателями того района. На его улицах живёт много людей. Дэн внимательно смотрит на него. Кажется, что глаза — это единственная живая часть его тела. Он берёт пакеты и тут же вскрывает один из них. Достав сэндвич, Дэн запихивает его в рот целиком, даже не удосужившись разобрать, что в нём за начинка. Кен успел забыть те отчаянные дни. Причём довольно быстро. Дни, в которые он предпочитал не задумываться о вкусе того, что он ел, стараясь проглотить как можно скорее, прежде чем его организм начнёт бунтовать. Дни, когда ему приходилось есть из мусорных контейнеров и убивать всякую мелкую живность, что попадалась ему под руку. Внезапно в нём просыпается чувство вины. Острое. Оно извивается под самым сердцем, точно мстительная змея, норовящая обвиться вокруг его души. Да, он сумел выбраться из этой ямы. Но остальных бросил в ней погибать. Сейчас Дэн очень похож на одного из тех волков, которых они с Барби видели в музее. Даже если он и не захлебнётся сразу, увязнув в вязкой смоляной трясине, то будет обречён медленно умирать от голода. В итоге от него останется лишь несколько заляпанных грязью костей. Ничем не примечательных и ничем не запоминающихся среди тысяч других таких же. Очередная цифра в чьей-то беспощадной статистике. Но Дэн — это не просто статистические данные. Он личность. Пока его бывший товарищ по несчастью разрывает второй пакет, кажется, ничуть не заботясь о том, чтобы оставить хоть что-то про запас, Кен думает совсем о другом Дэне. О Дэне, от которого зависела его жизнь. О Дэне, который принимал за него решения, способные либо обеспечить ему приемлемую жизнь, либо обречь к смерти на улице. О Дэне, чьё желание помочь и поддержать кого-либо зависели, должно быть, исключительно от его сиюминутной прихоти. Один Дэн был на вершине этой порочной системы, а другой — в самом-самом низу. — Так что? Скоро увидимся? — Что? — Кен вздрагивает, возвращаясь от мыслей к реальности. — Все рано или поздно возвращаются. Сперва устраиваются со всем комфортом, думают, что смогли освободиться. Но по итогу их там перемалывают, сжирают и выбрасывают обратно. В отстойник. — Не правда. Многие выбираются. — Многие умирают, малыш. Фрэнки был не первой и не последней жертвой улиц. Много кто отправился за ним следом. Как и всегда, Дэн говорит грубо. Однако при упоминании Фрэнки его тон смягчается. Фрэнки был добрым малым. Те, кто его знал, искренне его любили. Пусть даже Дэн и не тратил много времени на скорбь о нём. Просто Дэн с самого начала вёл себя так, словно такой исход событий для всех и каждого был неизбежен. Он просто мирился с этим и жил дальше. Но с другой стороны, ведь так оно и есть. Такова реальность. — Да, я же совсем забыл. У тебя теперь есть богатенькая девчонка. — Не надо о ней, — предупреждает Кен. — И как она? Горяча? Хорошо с тобой обращается? Готов поспорить, рядом с ней не то, что на улице. Она всегда согреет для тебя постель. — Дэн, заткнись. — Вот только одна проблема. Она богата. А ты всего-навсего её игрушка. Живая игрушка. Я прав? Скажи, она принуждает тебя к этому? Платит тебе? Все они хотят лишь одного. Они не считают простой народ за людей. А зачем, если они могут просто использовать, а затем выбросить? Ты для неё всего лишь вещь. Игрушка для извращенки. Следующий миг, в который кулак Кена с силой впечатался в челюсть Дэна, стал большой неожиданностью для них обоих. Дэн сам научил его этому апперкоту чуть ли не в самом начале их знакомства. Кен не помнит, когда ему в последний раз приходилось кого-то бить. Должно быть, это был тот раз, когда он ввязался в драку за пару новых ботинок, которые кто-то потерял в сточной канаве. Теперь Кен может просто… купить себе ботинки. Его мир кардинально изменился. — Замолкни, Дэн! — рычит он. — Ты ничего не знаешь о моей жизни! Дэн потирает щёку и сплёвывает на землю. Слюна красная. Кен со смешанным чувством ужаса и удовлетворения замечает, что Дэн прикусил губу. Но Дэн вовсе не выглядит испуганным. Он смеётся. — Может, знаю я и не всё, но вполне достаточно. Думаешь, что ты тут самый умный? Думаешь, что сумел выбраться? Думаешь, будто стал лучше меня. Но на самом деле ты такой же. Эти улицы — часть тебя, парень. Тебе ни за что не избавиться от их вони. От тебя всегда будет разить сточной канавой, и те, кто тебя встретит, будут с отвращением кривить губы. Думаешь, что сумел чего-то добиться? Ты ничто без этой своей девчонки! Ничто! Кену не часто доводилось иметь дело с собственным гневом — этой раскалённой добела, всепоглощающей яростью, бурлящей внутри. Он словно начинает существовать отдельно от своего тела. Он будто бы видит себя со стороны. Будто смотрит по телевизору фильм, в котором сам же принимает участие, но при этом всё ещё может чувствовать. Чувствовать, какой холодной стала казаться на ощупь его кожа, в то время как под ней растекается расплавленная энергия. То, как его внутренности словно вскипают. Кровь бежит по венам всё быстрее и быстрее, а сердце в груди грохочет едва ли не громче, чем копыта несущегося в панике табуна диких лошадей. Внезапно Кен срывает с груди медальон, потому что Санни чувствует… Он чувствует… Если Кен толком и не понимает, как дать выход своему гневу, уж Санни точно с этим разберётся в считанные секунды. Конечно, Дэн в его действиях видит совершенно иной смысл. Обычно в кулаке зажимают что-то металлическое, чтобы увеличить силу удара. Дэн действует на опережение. Он с размаху бьёт Кена в живот и вырывает медальон из его руки, когда тот сгибается пополам. Медальон сделан из золота. Вероятно, за него можно будет выручить приличную сумму. Дэн убегает, прежде чем Кен успевает опомниться. — Стой! Кен бросается следом за ним. Он не намерен позволить Дэну свести на нет все его старания. Кен бежит по тротуару, сворачивает следом за Дэном на газон, затем перепрыгивает через живую изгородь. Дэн быстро бегает. Однако дыхалка его подводит. Воздух вырывается из его груди с хрипом и свистом. И даже если бы он попытался затеряться в толпе или в одном из переулков, Кен всегда может выследить его по запаху. Он мог бы просто загонять Дэна до полного изнеможения. Словно волк, преследующий раненую жертву много дней подряд в ожидании того, пока она истечёт кровью. Однако Кен не исключает возможности, что Дэн вполне способен выкинуть какой-нибудь финт. Например, позвать на помощь или просто поднять шум, если только решит, что это даст ему хоть какое-то преимущество. И если вдруг в дело вмешается полиция, Кен наверняка окажется под угрозой увольнения. Дэн гораздо лучше Кена знает эти улицы. Но Кен в гораздо лучшей физической форме. А ещё Санни, похоже, нравится охота. Трудно сказать, кто из них набрасывается на человека, как только представляется такая возможность. Но Кен изо всех сил старается вернуть себе контроль, когда обнаруживает, что прижимает Дэна к земле. Дэн выглядит испуганным. Впервые за всё то время, что Кен его знает. Кен пытается представить, как всё это выглядит со стороны. Что увидит любой, кто сейчас на них посмотрит. Конечно, он может действовать в целях самообороны. У него есть сертификат сотрудника службы охраны. Технически, теперь он даже может произвести гражданский арест, воспользовавшись положением в своих личных интересах. … Прямо как полицейский. — Тебе это твоя подруженька подарила, да? — насмехается Дэн, сжимая цепочку в своих грязных пальцах, пока Кен пытается её высвободить. — Милая золотая побрякушка. Ты такой же, как и все они. Больше переживаешь о своих вещах, чем о том, чтобы поступать по совести. Ты отвратителен. Кену хочется укусить Дэна за руку, чтобы заставить того разжать пальцы. Он даже успевает приоткрыть рот, прежде чем задумывается, к чему это может привести. Может ли он заразить кого-то, будучи в человеческом обличье? Дэн, конечно же, полный мудак. Он эгоистичен, груб и жесток. Но на девяносто процентов в этом виновата его жизненная ситуация. И Кен никому и ни за что не хотел бы передать своё проклятие. Не в качестве наказания. И не по неосмотрительности. Вместо этого он переворачивает Дэна на живот и заламывает ему руки за спину. Как-то раз с самим Кеном такое провернул полицейский, после чего затолкал его в патрульную машину. Целую ночь Кен провёл в карцере за слишком рьяный спор с сотрудниками правопорядка после того, как его вышвырнули с крыльца, на котором он устроился на ночлег. Полицейским было плевать, что ему некуда пойти. Кен должен был убраться с улиц. Но у него не было такой возможности. Они же были готовы сломать ему руку, чтобы доказать свою правоту. Дэн вскрикивает, и хватка Кена тут же ослабевает. Кен подхватывает упавший на землю медальон и тут же отпускает удерживаемую до этого руку. — Монстр! — завывает Дэн, всё ещё лежа лицом в грязи. — Ты спутался с этой богатой девахой и превратился в монстра! Напал на бедного больного старика на улице. Бедного больного старика, у которого ничего нет. Совсем ничего! Всё, чем ты раньше притворялся, исчезало! Опираясь на трясущиеся руки, Дэн переворачивается на спину и бросает на Кена хмурый взгляд, в котором одновременно читаются страх и вызов. Его губа кровоточит. Кровь ярким алым пятном выделяется на его бледной, сероватого оттенка коже. — Думаешь, ты хороший, раз приходишь сюда с едой. Со своими подачками. Являешься, чтобы выказать свою жалость. Не забывай, с чего ты сам начинал. Никакие деньги не помогут тебе отделаться от привкуса голубятины во рту. — Хватит, Дэн, — устало говорит Кен. В его словах больше нет той злобы, что бушевала в нём совсем недавно. — А что, если я тоже хочу себе миленькое ожерелье и пару новых ботинок, а? Как думаешь, позволит она мне стать её сладким мальчиком? Готов поспорить, она примет меня с распростёртыми объятиями, раз уж в тебе нет ничего особенного. Может, я как-нибудь к ней загляну… На удивление, в этот раз Кен не испытывает ни ярости, ни буйства, ни исступления. Он холоден, спокоен, и разум его кристально чист. Он наклоняется, хватает Дэна за шиворот и резко дёргает, заставляя того подняться на ноги. — Если я узнаю, что ты приблизился к ней хоть на шаг, кончишь так же, как те голуби. Усёк? Его собственный голос звучит для него незнакомо. Высокий, мягкий и опасный. Кен чувствует, как пульс Дэна бьётся прямо там — под его пальцами. Это было бы так… просто. Его зубы так и зудят. Ему даже кажется, что они увеличиваются в размерах. Кен отпускает ворот Дэна и чуть отступает назад. Дэн вздрагивает и зажмуривает глаза в ожидании очередного удара. Но вместо этого Кен грубо суёт пачку наличных ему за пазуху. — Надеюсь, мы с тобой больше не встретимся, — рычит Кен. Дэн никогда не видел подобного выражения на этом красивом молодом лице. Сам ангел мщения не смог бы наградить его более пристальным и тяжёлым взглядом. — Не спусти всё на наркоту. + Сказать, что Кен в шоке — ничего не сказать. Никогда прежде он не чувствовал и не вёл себя подобным образом. Те несколько уличных драк, в которых ему пришлось поучаствовать, были вызваны исключительно необходимостью. Победителю доставались еда, обувь или двадцатка, оброненная на тротуаре. Он дрался лишь для того, чтобы выжить, когда договориться по-хорошему не получалось. И это было совсем не похоже на ту злость, которую он привык испытывать в канун полнолуния. Тогда он становился раздражительным, и если его что-то задевало, раздражение вполне могло перерасти в агрессию. Тригером могло послужить что угодно: тревога, страх, голод, боль. Ничто из этого не беспокоило его с тех самых пор, как Барби приняла его у себя. Все эти чувства притупились и стали более управляемыми. Никогда прежде Кен не был взбешён настолько сильно, чтобы по-настоящему хотеть кого-то ударить. Он никогда никому не угрожал. У него никогда не возникало желания кого-то укусить. Его будто бы подменили. Дэн прав. Он изменился. Его рука болит. Это из-за того, что он ударил больного старика или из-за того, что он очень крепко сжимает медальон? Как бы всё обернулось, если бы Санни сумел вырваться на волю? Санни ограждён от всевозможных невзгод, пожалуй, даже больше, чем сам Кен. Он, конечно, не знает, что происходило с волком во время полнолуний до появления Барби, но с тех пор его жизнь стала весьма беззаботной и позитивной. Но что случается, когда Кен испытывает стресс? Когда он расстроен? Или напуган? «Как тебе удаётся сдерживать гнев?» — отправляет Кен сообщение Аарону. Аарон в одной с ним лодке. Он должен понять. «Стараюсь не злиться», — приходит ответ. «Я стараюсь избегать любых сильных эмоций, но негативных — прежде всего. От них ногти длиннее, клыки острее, а тело волосатее. Мой тебе совет: старайся оградиться от их источника, каким бы он ни был. Не ввязывайся в конфликты, если это возможно. Абстрагируйся от мыслей, которые могут тебя расстроить. Отвлекись на что-то приятное. Не зацикливайся на негативе. Советчик из Аарона так себе. Разве это возможно: не зацикливаться на мыслях, особенно если они из тех, что расстраивают? Разве сам он не придаётся размышлениям в самый поздний час ночи? Разве не сталкивается с разочарованиями, которые надолго выбивают его из колеи? Неужели он может… может просто с ними смириться? Кен не согласен с таким советом. Он и так прекрасно знает, что именно может заставить Санни проявить свою волчью натуру. Речь вовсе не о том, чтобы сдержать звериные инстинкты. Речь о нём самом. О его страшной, тёмной стороне. О его человеческой сути. — Только без спойлеров! — судя по тому, как звучит в трубке голос Глории, она разговаривает по громкой связи. — Не хочу знать никаких подробностей, даже если по итогу окажется, что эти двое… ну, того-этого. — Я просто хотел поговорить. — Ладно… Но разве вы с Барби не должны были пойти любоваться мордашкой Ченинга Татума на большом экране? Кен чувствует укол вины. У него наконец-то выходной, и он действительно должен был встретиться с Барби в кинотеатре на том странном супергеройском фильме, который недавно вышел в прокат. * — Я не пошёл. — Кен, ты сейчас где? — в голосе Глории слышится беспокойство. Не такое, с каким бы она говорила, угоди он в беду. Скорее такое, как если бы он сотворил какую-нибудь глупость. Глупостей он натворил немало. Даже более того. — Топанга, — признается он, неотрывно глядя в пустоту простирающейся перед ним долины. — Давненько ты там не бывал, — произносит Глория после небольшой паузы. — Да уж. Гхм. У тебя есть минутка? Кен слышит на другом конце провода какие-то щелчки. Затем скрежет чего-то металлического. Вероятно, Глория выключает конфорку на плите. Он оторвал её от ужина. — Да, — тем временем говорит она. — Что у тебя случилось? Боже, с чего бы ему начать? — Мне кажется, что я монстр, — выдыхает он наконец. — Родной, ты кто угодно, только не монстр. Вы с Барби, кажется, смогли с этим разобраться, так ведь? Этот ваш кулон с шерстью. Он ведь вроде как работает. — Не Санни, — перебивает он. — Я сам. Кен. Думаю, я плохой человек. — Я никогда в это не поверю. Кен опускает голову. Похоже, никто не может сказать ему ничего полезного! — Рассказывай, что у тебя приключилось? И он рассказывает. Сидя на валуне, глядя на каньон далеко внизу, он исповедуется в своих грехах. Когда-то это было его любимым местом. Бывало, мучаясь после очередного полнолуния, он думал: «по крайней мере, отсюда открывается прекрасный вид». И когда только он успел стать таким домоседом? Когда он в последний раз куда-нибудь выбирался? Когда в нём пропала жажда приключений? Что ж, сегодня он сполна хлебнул этих самых приключений. Буквально до тошноты. Он рассказывает Глории всё без утайки. Начиная с того, как в нём вскипел гнев и как он сумел с ним совладать, заканчивая тем ощущением, когда его кулак встретился с челюстью Дэна. В своём рассказе Кен не использует в точности те же слова, которые произносил Дэн. Отчасти потому, что от одного воспоминания о них его бросает в жар, отчасти потому, что он не хочет, чтобы у Дэна возникли ещё какие-то неприятности из-за того, что он сказал что-то, чего, вероятно, не имел в виду. Так что на сегодня с Кена более чем достаточно приключений. — Похоже, что тебя спровоцировали. — Это не оправдание. Ты же не бьёшь людей, когда сердишься. — Не могу утверждать, что сдержалась бы, если бы кто-то сказал мне что-то столь же ужасное, да ещё и отнял у меня то, что мне дорого. — В том-то и дело. Дэн не ужасный. Он просто болен. Болен, голоден и одинок. Он в отчаянии. А хуже всего то, что я на своей шкуре испытал, каково это, но всё равно не смог найти нужных слов, чтобы до него достучаться. — У тебя была другая ситуация. Ты не сидел на наркотиках. Так что в его уравнении есть и другие переменные. И ни одно из них не даёт ему права использовать тебя в своих интересах. Кен молчит. — Родной, есть определённая граница тому, чем ты можешь пожертвовать, прежде чем чья-то выгода обернётся твоей собственной погибелью. — Было бы не сложно сделать ещё один медальон для Санни, — бормочет Кен. — Я мог бы просто его отпустить. Мог бы позволить Дэну забрать его. Для меня это было бы не более чем небольшое неудобство. — Небольшое физическое неудобство, — поправляет его Глория. — А ещё твоё душевное спокойствие. Возможно, это и вправду всего лишь несколько волосков под стеклом, но ведь наличие медальона помогает тебе чувствовать себя спокойнее, правда? Это та вещь, которая впервые в жизни внушила тебе надежду. Иногда вещи значат больше, чем просто материал, из которого они сделаны, или их прямое назначение. Думаю, ты понимаешь это лучше, чем кто-либо другой. Кен вздыхает, потирая лицо свободной рукой. В этом медальоне не только волчья шерсть, но и кукольные волосы. Последняя частичка прежнего Кена. Он давно не вспоминал об этом парне, но всё равно ещё не готов окончательно с ним распрощаться. К тому же это был первый подарок, полученный им от Барби. Не еда или одежда и не что-то необходимое для выживания. Разумеется, предполагалось, что медальон просто позволит ему держать при себе волосы незаметно. Но также этим самым Барби показала, насколько он ей дорог. Это словно… их вариант кольца. Может, ему тоже стоит подарить ей что-нибудь красивое? А может, он просто глуп и сентиментален. Всё дело именно в этом. Всё так или иначе сводится к Барби. Дэн оскорбил её. Дэн ей угрожал. Он украл её подарок. Очевидно, в этом заключается весь смысл. Кену не нравится осознание того, что он такой. Что он может потерять контроль над собой из-за… слов! Из-за вещей! Из-за Барби! Как и прежде! Как и всегда! — Вот ты где, — слышит Кен одновременно в трубке и у себя за спиной. Он оборачивается и видит на тропинке Глорию. Она отнимает телефон от уха и, подойдя ближе, опускает руку ему на плечо. — Тебе не стоило приходить, — бормочет Кен. — Я могу быть опасен! — Я тебе доверяю, — просто говорит она, присаживаясь рядом на валун. Некоторое время они молча наслаждаются открывающимся перед ними видом. — Это действительно страшно, когда злишься так, что не можешь нормально соображать, — тихо говорит Глория. — Когда делаешь что-то и не в силах остановиться. Кен не отвечает, молча крутя в руках плоский камень. Но он знает, что Глория права. — При этом вовсе не обязательно, что ты кого-то бьёшь, — немного помолчав, продолжает она. — Иногда люди просто кричат. Иногда говорят всякие гадости, которых вовсе не имеют в виду или, возможно, и думают, но при этом знают, что никто не заслуживает того, чтобы их услышать. Иногда ломают вещи. Иногда просто… уходят. Убегают, не желая ни о чём говорить. У тебя хватило самообладания, чтобы не впутать Санни во всю эту ситуацию. Ты понял, где для тебя проходит черта и что ты не собираешься кусать Дэна ни при каких обстоятельствах. Я бы не смогла удержаться. Это логично. И вполне инстинктивно. Ты же, несмотря на весь ужас происходящего, смог удержать себя в руках! — Просто это так… патриархально. — Хм-м-м, — тянет Глория, смотря куда-то вдаль. — Всё это вдруг напомнило мне, — продолжает тем временем Кен, — что большую часть своей жизни я не был хорошим человеком. Сначала Кенолевство. Потом война Кенов. Вся эта горечь и обиды… Мне казалось, что я смог обо всём этом забыть. Наверное, я ошибался. Я думал, то, что произошло с Дэном, могло быть случайным стечением обстоятельств. Но, быть может, это и есть настоящий я. А всё остальное — всего лишь игра. — Никто не может испытывать исключительно положительные эмоции. — Я знаю это, — горько шипит Кен. — Боль, печаль, отвращение, беспокойство. Безнадежность. Отчаяние. Всё это я уже испытал. — Кен, чувствовать гнев вовсе не плохо, — Глория прислоняется плечом к его плечу. — Ты должен быть способен испытывать его, как и любые другие чувства. Радость. Страх. Волнение. Горе. Гнев — это такая же часть тебя. Он присущ каждому. В этом нет ничего плохого. Так устроены люди. — А что ты делаешь, — спрашивает Кен после нескольких мгновений раздумий, продолжая крутить в руках камень, — когда злишься? — То же самое, что я делаю, когда напугана, подавлена или встревожена. Я делаю глубокий вдох. Пытаюсь отстраниться от этого чувства и сосредоточиться на чём-то за его пределами. Ты что-нибудь знаешь об упражнениях по контролю над эмоциями? Кен утвердительно кивает. — Я стараюсь найти вокруг себя цвета радуги, когда понимаю, что вот-вот сорвусь. — И ты, — с энтузиазмом кивает Глория, — можешь использовать этот приём для любых эмоций. Даже для положительных! Это помогает ценить сам момент и тот контекст, который связан с эмоцией. Находя цвета радуги в то время, когда ты счастлив, ты переносишь контекст счастья на своё окружение. Когда ты сделаешь то же самое, будучи злым, напуганным или подавленным, это позволит тебе отвлечься от плохих мыслей и напомнит, что вокруг есть нечто большее, чем то, что происходит у тебя в голове, и поможет понять, вписывается ли испытываемое тобой чувство в контекст твоего окружения. — Так значит, — Кен склоняет голову к плечу, — я должен был позволить Дэну продолжать говорить и в это время поискать вокруг себя радугу? — Если бы это не грозило тебе опасностью, то да. Такие техники могут отвлекать не только от негативных мыслей и чувств, но и от чего-то, что происходит вокруг в физическом плане. Есть и другие методы, которые могут помочь. Например, правильное дыхание, счёт или концентрация на ощущениях. Возможно, их тебе будет проще освоить, или они покажутся тебе более подходящими для той или иной ситуации. В любом случае это требует определённой практики. В общем, хоть ты уже приблизительно знаешь, чего от себя ждать, у меня есть парочка приложений, которыми я периодически пользуюсь. Возможно, тебе они тоже понравятся. Могу поделиться. — Мне жаль, — спустя мгновение бормочет Кен, — что тебе самой приходится ими пользоваться. Но я рад, что я не одинок. Он выглядит по-настоящему расстроенным. — Пока мы рядом, ты не будешь один, — заверяет Глория. Оборотень шумно выдыхает, и часть напряжения покидает его. Он рассматривает камень в своих руках — плоский овал из глинистого сланца — и передает его Глории. На первый взгляд это ничем не примечательный камень. Но когда Глория переворачивает его, то видит на обратной стороне двух рыб. Тёмные, точно заржавевшие силуэты, застывшие вместе тысячи лет назад и окаменевшие между бледными слоями ила и глины. Кен неторопливо поднимается с валуна и направляется обратно к тропе. Глория задумчиво смотрит ему вслед. До недавнего времени у Кена было очень мало опыта в том, что касается эмоций, которые он на самом деле испытывает, а не разыгрывает. Умение прислушиваться к себе, распознавать изменения, задавать вопросы — это нечто такое, чего бы она скорее могла ожидать от человека, уже рождённого со всем этим. Черт возьми, ей самой понадобилось несколько сеансов у психотерапевта, прежде чем она поняла разве что половину своих проблем. У Кена бывают панические атаки. Они случаются довольно-таки часто, и это повод задуматься о неких механиках их подавления. А вдобавок прямиком за тревожными приступами депрессии идёт проявление этих его волчьих инстинктов. И несмотря на всё это, он умудряется быть таким самосознательным. Глория наблюдает за тем, как Кен взглядом хищника следит за полётом птицы над холмами. И ей жаль, что она не может предложить ему нечто большее, чем пару-тройку потенциально полезных приложений в телефоне. Глория вновь обращает взгляд на камень, который дал ей Кен. Интересно, смог бы он стать кем-то вроде геолога? Смог бы зарабатывать на жизнь, вынюхивая останки динозавров и прочих ископаемых? Впрочем, такой талант было бы непросто объяснить. Когда она поднимает глаза, Кен оборачивается к ней с улыбкой, яркой, как сам солнечный свет. Глория чувствует, как от этой улыбки на сердце у неё становится тепло. С самыми добрыми людьми всегда так, правда? Глубоко внутри у них таятся самые мрачные тени. Глория достаёт из кармана телефон и, пока Кен приподнимает бревно, чтобы заглянуть под него, набирает Барби. — Привет. Кен со мной. Нет, всё в порядке. Просто у него выдался тяжёлый день. — Но почему он обратился к тебе, а не ко мне? — Детка, ты для него важнее всех на свете. Если его что-то тревожит, в первую очередь он будет защищать тебя и только тебя одну. Независимо от того, нуждаешься ли ты в защите или нет.Х
Барби говорит, что это стресс. Работа. Учёба. Курсы. Общение с соседями, сад, присмотр за Марко. Кен не испытывает неприязни ни к чему из этого. Однако ему трудно вспомнить, когда в последний раз он нормально высыпался. Когда он спокойно засыпал, не переживая обо всех тех вещах, которые ему предстоит сделать на следующий день. Ему трудно вспомнить, когда в последний раз он чувствовал себя счастливым. У него всё время болят мышцы, и он не знает, из-за того ли это, что он слишком активен, или же из-за того, что он постоянно слишком напряжён. Он испытывает сильный стресс из-за уроков, даже когда занимается сам. Кен видит, что в его знаниях полно огромных пробелов, которые не так-то просто заполнить. Задачи по математике становятся всё сложнее и хитрее и уже полностью состоят из одних лишь только слов. Он вечно что-то пропускает. Он путает местами цифры или неверно понимает условия. А ведь это ещё только шестой класс! Это даже не тот уровень, который будет на экзамене! Марко слишком мал, чтобы и дальше помогать ему. Он уже не может ответить на раздражённое «ну почему именно так?» Кена. «Неудивительно, что ты сорвался», — так отреагировала Барби, когда услышала о его истории с Дэном. Кену это совсем не нравится. Все придумывают ему оправдания. Ладно, хорошо. Он и в самом деле психанул. Да, Дэн сам напросился. И да, возможно, Дэн даже этого заслужил. Но Кен первым начал драку. Он не должен был этого делать. И это становится последней каплей. Кен намерен перестать посещать курсы по двум предметам, чтобы как следует сосредоточиться на двух других. Он больше не будет пытаться откусить больше, чем способен проглотить. Он чувствует себя жутким лодырем. Никчёмным тупицей, неспособным освоить даже школьную программу. Новорождённым малышом, не знающим вообще ничего. Он чувствует себя… Чувствует себя… Кеном.