Я мог бы быть честным, я мог бы быть человеком

      Кен забегает в дом, спеша укрыться от внезапного ливня. Он почуял приближение дождя, но не думал, что небо разверзнется так скоро. Он отряхивается, разбрызгивая капли по всей кухне.       — Успел? — раздаётся голос Барби из коридора.       — Нет. Я промок до нитки!       — Закинь вещи в стиральную машинку, — заглядывает в кухню Барби. — Я её ещё не запустила.       Кен поспешно стаскивает с себя промокшую куртку. Он ненавидит мокнуть. По крайней мере, будучи в одежде. Он слишком хорошо помнит ощущение, когда мокрая ткань начинает натирать кожу, запах затхлости, сыпь из-за того, что он был вынужден постоянно носить ту же самую одежду, поскольку ему больше нечего было надеть. Он стягивает с себя вещи, при этом скаля зубы. Внезапно что-то вырывается у него из-за пазухи в облаке перьев, с диким хлопаньем крыльев и пронзительным криком. Барби с испуганным воплем пригибается. Кен замирает в ужасе. А голубь, который до того был спрятан у него под курткой, устремляется к окну под крышей.       — Кен!       — Сейчас поймаю, — Кен пытается схватить птицу, но не может дотянуться.       — Почему у тебя под курткой был голубь?!       — Я проголодался, — оправдывается Кен.       — Но он ведь живой, — голубь пикирует вниз, и Барби пытается его схватить, но промахивается. — Ты же не ешь их живьем, правда?       — Конечно, нет! — Кен подпрыгивает, но глупая тварь вновь ускользает от него. Его же должно быть совсем несложно поймать! — Просто сейчас на улице жарко. И если не съесть его сразу, то он испортится. А так будет свежим. Если их чуть прижать и обездвижить, они перестают трепыхаться.       Ему явно придётся лезть на диван.       — Погоди! Сначала переоденься, а то наследишь. Давай я попробую ещё раз.       Кену совсем не хочется оставлять это на Барби, но она права. И к тому же она здесь главная. Поджав хвост, он подчиняется и делает, как она сказала.       К тому времени, когда Кен возвращается, Барби уже вооружилась шестом, которым она открывает и закрывает шторы на мансардном окне, пытаясь с его помощью согнать напуганную птицу с высокого подоконника.       — Лови его, Кен!       Голубь вспархивает со своего насеста, отчаянно молотя крыльями. Кен прыгает за ним. Однако при виде хищника перепуганная птица резко меняет направление полёта и садится на светильник под самой крышей. Барби опускает шест, признавая своё поражение.       — Извини, — бормочет Кен с несчастным видом.       Он хмурится, глядя на свой несостоявшийся ланч, весьма недовольный собой. Он теперь даже голубя нормально поймать не может.       — Неужели нельзя было выпустить его на улице?       — Я забыл, — пожимает плечами Кен. — Слушай, правда, извини. Я его обязательно поймаю. Только соображу, как лучше к нему подобраться.       — Да он вокруг нас круги так и нарезает. Как ты умудрился схватить его в первый раз?       — Не знаю, — вновь пожимает плечами Кен. — Я просто, — он изображает движение, будто что-то хватает обеими руками.       — Ты ловишь их руками? Я думала, что тебе приходится пускать в ход зубы.       — Как бы он, по-твоему, уместился у меня во рту? А?       Кен демонстрирует ей свои зубы, клацает ими для пущей убедительности. Он даже оттягивает пальцами губы, чтобы Барби окончательно удостоверилась, что его рот не предназначен для того, чтобы ловить им быструю и подвижную дичь.       — Руками сподручнее, — усмехается Барби. — Я поняла. А как ты…? — осторожно спрашивает она, и её улыбка увядает, когда она изображает, будто ломает что-то на две части.       — Я покажу тебе. Когда поймаю.       — Спасибо, не надо, — вздрагивает она. — Давай отпустим его, если поймаем. Хорошо?       Кен бросает оценивающий взгляд на птицу, умастившуюся на лампе. Голубь дёргает хвостом и на ковёр падает влажная белая клякса. Кен рычит, а птица, как ни в чём не бывало, прячет голову под крыло, по всей видимости, устраиваясь на ночлег.       — Ладно. +       Кен старается не слишком переживать из-за беспорядка, который разводит голубь, но у него не больно то получается.       Это просто какой-то кошмар. Мелкое пакостное существо, которое он притащил в дом без спроса у Барби, гадит всюду, если не спит, поднимает шум в любое время дня и ночи, да ещё и наверняка кишит паразитами. Всё своё свободное время Кен посвящает тому, что подчищает за ним каждую соринку, в то время как мерзкое создание производит вдвое больше грязи. Скрежеща зубами, Кен каждый день стелет новую газету на облюбованный голубем подоконник мансардного окна, чтобы на ней скапливалась большая часть помёта.       Вполне возможно, что это станет для них критической точкой. Если так будет продолжаться и дальше, Барби попросту перестанет его терпеть. Он не является на встречи, его вечно нет дома, он ведёт себя слишком по-волчьи, или слишком озлобленно, или вовсе как какой-нибудь монстр. Он просто продолжает всё портить. +       Кен и Барби притаились в засаде. На столе насыпана горстка птичьего корма. Ничто не нарушает манящей тишины вот уже двадцать минут. Голубю нравится этот корм — это они знают точно. По утрам корм неизменно исчезает. Ещё бы! Никто не сможет устоять, если добавить в смесь немного панировочных сухарей. Голубь присматривается к еде, склонив голову так, что один глаз-бусинка направлен в сторону угощения. Хищники? Большая злая собака всё ещё где-то поблизости?       Похоже, безопасно.       Голубь спархивает вниз, приземляясь на стол. Некоторое время он ходит кругами, важно качая головой, осматривая местность на предмет угроз или конкурентов. Что, нет? Не перед кем покрасоваться? Пару раз он взмахивает крыльями, а затем принимается клевать семена.       — Давай!       Кен бросается вперёд с большой суповой кастрюлей. Барби спешит на подмогу с простынёй. Но в простыню она ловит не голубя, а Кена, который, ослеплённый и дезориентированный, водружает кастрюлю прямиком ей на голову.       Кен силится стянуть с себя простыню, а Барби приподнимает кастрюлю так, чтобы была возможность оглядеться. Некоторое время они смотрят друг на друга в напряжённой тишине. Барби сдаётся первая, издав тихий смешок. Раздосадованное выражение тут же исчезает с лица Кена. И вот они уже смеются вместе. Они смеются до слёз и вскоре уже вынуждены схватиться друг за друга, чтобы устоять на ногах. Потому что это и вправду смешно.       Двое людей, которые раньше были куклами? Один из них оборотень? Выпущенный в доме голубь? Возможно, это наименьшая из их проблем.

Х

      Барби получает уведомление о прорыве водопровода по соседству. Там говорится о старых проржавевших трубах, которые необходимо заменить, а также о том, что в их районе отключат воду на период, пока будет работать бригада. Это займёт как минимум пару дней. Барбара сверяется с календарём. Воду не включат вовремя. Ей нужно продумать очередной план, прежде чем она расскажет обо всём Кену. +       — Эй, по-моему, у нас что-то не так с душем, — Кен, пребывая в полураздетом состоянии, просовывает в дверь голову. — Сначала всё было нормально, потом вода пошла тоненькой струйкой, а потом вообще перестала идти.       — Мне недавно пришло письмо на электронную почту. Прости, что не написала тебе. Надеялась, что успею предупредить вовремя.       — Ничего страшного. Погоди-ка. Ты что, получаешь электронные уведомления, когда ломается душ? Как это вообще работает? — Кен с тревогой оглядывает комнату, будто каждый предмет в ней способен слать Барби электронные письма с уведомлениями о своём состоянии. — Он подключен к wi-fi? — спрашивает он взволнованным шёпотом.       — Нет, — Барби тихонько смеётся. — Я получаю письма с предупреждениями о том, что собираются отключить воду. Дальше по улице прорвало трубу. Поскольку здесь единая система водоснабжения для всех домов, ремонтникам пришлось полностью перекрыть подачу воды, чтобы добраться до участка с прорывом и всё починить. Но, как выяснилось, трубы старые, и им придётся заменить гораздо больший участок, чем они думали, чтобы предотвратить дальнейшие проблемы.       — Понятно, — Кен смотрит на неё круглыми глазами.       — Это может занять несколько дней.       Теперь Кен хмуро уставился на скомканную в руках рубашку. Барби видит, что его уже захлестнула предшествующая полнолунию тревожность. Кен сжимает челюсти, и всё его лицо напрягается, словно он в буквальном смысле пытается проглотить рвущийся наружу комментарий по этому поводу.       — Справимся? — осторожно спрашивает он, не поднимая на неё глаз.       Она хорошо помнит тот последний раз, когда что-то мешало гладкому протеканию полнолуния. И она не намерена допустить такого вновь.       — Да, — твёрдо отвечает Барби. — И у нас есть варианты.       Кен поднимает голову, вопросительно изгибая брови.       — Можем остаться здесь с Гулей, — птица тут же принимается громко курлыкать где-то в гостиной, на что Кен закатывает глаза. — Можно принести несколько канистр воды и как-нибудь всё это перетерпеть. Готовить, мыть посуду и принимать душ будет сложно, но можно. Но поскольку за водой будут бегать все соседи, возможно, не удастся раздобыть её столько, сколько хотелось бы.       — Или..?       — Или, — Барби поворачивает к нему свой планшет, — мы могли бы снять номер в отеле и устроить себе небольшой отпуск.       Кен молча рассматривает страничку сайта. Отель находится в нескольких милях отсюда. Он как-то даже проходил мимо него. Возможно, даже раз или два ел из его мусорного контейнера. Это место полное людей. А ещё дорогих вещей и не менее дорогих цен.       — Почему отель?       Её улыбка внушает доверие. Разумеется, он будет переживать и нервничать. До полнолуния всего полтора дня. В это время он реагирует на всё особенно остро. А теперь им предстоит изменить свои планы в столь короткий срок прямо накануне столь стрессовой для него ситуации.       — Нас там никто не знает. Мы никого там не знаем. Так что даже если случится что-то странное, наши соседи нас больше никогда не увидят. А если и увидят, то вряд ли узнают. Поэтому я и выбрала место подальше от нашего района. На дверях номера обычно есть дополнительные замки и засовы, так что мы будем в безопасности. И у них разрешено проживание с домашними животными! К тому же у них есть бассейн и спа–салон. И, боже, их кровати такие удобные, что кажется, будто спишь на облаке. А подушки и простыни…       Он встретил так много полнолуний в этом доме, что проходить через обращение где-то в другом месте кажется Кену чем-то запретным. Отель видится ему чем-то незнакомым и даже враждебным, хотя были времена, когда он был вынужден перевоплощаться прямо на улице. Кроме того, это будет стоить Барби немалых денег. Впрочем, если они проведут там всего несколько ночей, он сможет заплатить за себя сам. Особенно теперь, когда он оплачивает лишь половину стоимости обучения. Кен понимает, что если они останутся, Барби придётся делать вдвое больше, чтобы заботиться о себе, и вдвое больше, чтобы заботиться о нём. Итого ей придётся в четыре раза тяжелее, чем обычно. Умножить два на два он, по крайней мере, в состоянии.       Пока же он будет приходить в себя в каком-нибудь тихом и уютном месте, у Барби будет возможность сходить на массаж и просто немного расслабиться. В целом, это не такая уж плохая идея. Помимо того, это будет хорошим испытанием для Санни и необходимой передышкой для его опекунши.       — Тогда давай так и поступим, — говорит Кен, натянуто улыбаясь.       Неуверенный, полный бравады тон живо напоминает о кукле, которая охотно соглашалась со всем, что говорила Барби, вне зависимости от того, нравилось ли это ему самому или же нет. О кукле, которая шла туда, куда шла Барби.       Она старается не показывать, насколько она рада, что в этот раз обошлось без истерик. Возможно, с её стороны не слишком-то достойно ожидать чего-то подобного, но вот только она предпочла бы избежать очередной «реальная жизнь того не стоила» сцены от самого важного для неё человека в целом свете.

Х

      — Здоров, босс. Да, очередное обострение. Дня три. Может, четыре. Зависит от того, как будет в этот раз. Пока что я более или менее держусь, так что если не буду надрываться, это быстро пройдёт. Стоит постучать по дереву, да?.. Нет… Да… Я знаю, почему вы меня наняли, просто… Да, я понимаю. Да. Спасибо.       Кен вешает трубку и тяжело вздыхает.       — Они недовольны, да? — спрашивает Барби, прислоняясь к столу рядом с ним.       — Вроде того. Конечно, они знали, что так будет, когда брали меня на работу. Я сам их предупреждал. Но я числюсь у них всего пару месяцев, да ещё и на неполном рабочем дне, а отпрашиваюсь чаще, чем кто-либо другой. Они как будто ждут, что это… пройдёт. Как будто думают, что я поправлюсь.       Надолго ли ещё хватит их терпения, прежде чем Кен лишится этой работы, как и всех предыдущих?

Х

      На следующее утро они входят в вестибюль отеля. Он светлый, просторный и выполнен в бежевых тонах с яркими акцентами. Множество высоких окон пропускают внутрь мягкий свет утреннего солнца. До восхода луны в их распоряжении будет целый день, чтобы успеть насладиться теми благами, которые предлагает им местный сервис. А ведь это именно то, чего они с нетерпением ждали.       Кен ненадолго задерживается в дверях, с интересом осматривая новое для него окружение, в то время как Барби подходит к стойке, чтобы зарегистрироваться, где мило болтает с консьержем.       — Нет, вообще-то мы местные! На нашей улице прорвало водопровод, — щебечет она, — так что…       Она берёт предложенные ей ключи и с улыбкой оборачивается к Кену.       Однако Кен не отвечает на её улыбку. Невидящим взглядом он смотрит куда-то в пространство перед собой. Всё его тело напряжено. Зубы стиснуты настолько крепко, что линии скул выделяются на лице острее, чем обычно. Ноздри раздуваются, хотя он едва способен как следует вздохнуть. И что-то в его глазах…       Барби медленно подходит и осторожно опускает руку ему на плечо. Кен, как и следовало ожидать, вздрагивает. Он поднимает взгляд, вновь концентрируясь на холле и коридорах и… В его глазах что, слёзы? Его лицо такое бледное.       Кен поспешно пятится к выходу.       — Кен? — кричит Барби ему вслед, но он и не думает останавливаться. Вместо этого он разворачивается и бежит прочь прямо через парковку. — Чёрт! Кен! Извините, — бросает она через плечо администратору и спешит вслед за Кеном. — Кен!       Он мчится сломя голову, петляя между машинами, пересекает целые три полосы движения и рвётся по направлению к городу. Барби старается угнаться за ним. Она также лавирует между проезжающих мимо машин, но даже несмотря на регулярные пробежки, она далеко не спринтер. У неё нет выносливости Кена или того, что, чёрт бы его подрал, придаёт ему скорости. Она изо всех сил старается не терять его из поля зрения и не обращать внимания на то, как начинают гореть огнём лёгкие.       Кен заскакивает на тротуар и мчится, расталкивая со своей дороги прохожих без всякого зазрения совести.       Барби, остановившись, чтобы отдышаться и дать ногам хоть немного отдохнуть, расспрашивает встречных, в какую сторону он направился. Нет, он ничего не крал. Да, с ней всё в порядке. Нет, ей не нужна помощь, спасибо. +       Кен не знает, сколько прошло времени, прежде чем он начинает задумываться, сколько ещё он собирается бежать. Или почему вообще он бежит. Но внезапно он начинает чувствовать, как от ударов ступней об асфальт ломит все суставы в теле. Как воздух с хрипом и свистом вырывается из его саднящих лёгких, что кажется, будто они вот-вот начнут кровоточить. Как ужасно сводит его руки, когда он, наконец, решается разжать кулаки. Как на ладонях проступают кровавые полумесяцы, оставленные его ногтями. Как сильно кружится у него голова. Как его желудок стремится бежать дальше, пусть уже и без него, переворачиваясь, сокращаясь и дёргаясь внутри. +       Барби останавливается, когда слышит, как кого-то рвёт. Она заранее знает, что, скорее всего, это Кен. Панические атаки действуют на него, точно удар под дых. Разве его не тошнило точно также в тот раз, когда он был точно таким же взвинченным? Хотя, вообще-то настолько взвинченным она видит его впервые.       Барби сворачивает в переулок уже гораздо медленнее. Сейчас это территория Санни, и она не хочет, чтобы он чувствовал, будто она загоняет его в угол. Она видит Кена, склонившегося над мусорным баком. Он так крепко вцепился в края, что костяшки пальцев побелели. Он сплёвывает раз, другой, а затем разгибается. Его покрасневшие глаза до краёв полны такой виной, таким изнеможением и отчаянным, сковывающим дыхание страхом, что всё это выплёскивается наружу в виде слёз, стекающих по его лицу. Барби приглашающе раскрывает объятия, не уверенная, стоит ли ей прикасаться к нему первой, и позволяет ему самому сделать выбор. Но Кен ныряет в них, словно ища укрытия, крепко прижимается к ней и рыдает, уткнувшись носом в её шею.       В конце концов, его ноги подкашиваются, а её — становятся ватными, и они вместе опускаются на землю. Она гладит его по волосам, баюкает, водит ладонью по его руке от кисти до плеча долгими успокаивающими движениями, пытаясь сделать всё, что в её силах, чтобы привести его в чувство.       — Я не могу вернуться туда, Барби. Не могу вернуться, — повторяет Кен снова и снова. Голос его звучит так, словно кто-то вырывает из него это признания, вытягивая слова одно за другим. — Я не могу. Не могу. Не могу…       — Я не буду заставлять тебя возвращаться, — шепчет Барби, стараясь его успокоить и при этом не показать своего волнения.       Так или иначе, но он тут не причём. Её волнение и тревога вызваны тем, что у неё снова нет ответов. Тем, что вместо того, чтобы отправиться сюда, они не придумали другого варианта. Ей жаль, что она не смогла этого предвидеть. Тогда бы Кену не пришлось через это пройти.       Что случилось в этом отеле?       Ещё какое-то время они сидят обнявшись, пока Кен, наконец, не отстраняется от неё.       — И что нам теперь делать? — спрашивает он, утирая лицо.       — Я что-нибудь придумаю.       — Но ведь ты уже потратила деньги.       Когда Кен говорит, некоторые звуки выходят слишком уж невнятными. Барби замечает, что его зубы уже утратили человеческую форму.       — Ты должна вернуться, — продолжает он. — Должна спать в мягкой постели, как ты и хотела. Ты ведь так этого ждала!       — Но ты…       — Со мной всё будет нормально. Я могу отправиться в каньон. Раньше я много раз так делал. Так что ничего из ряда вон выходящего в этом не будет.       — Нет.       Кен пристально смотрит на неё, а затем издаёт разочарованный протяжный рык, проявляя всё больше волчьих повадок. Решение необходимо ему здесь и сейчас. Тут не до раздумий.       — Эй, мы разберёмся с этим. Вместе. Помнишь? В этом вся суть. Ты мне обещал.       Во взгляде Кена смешались гнев и отчаяние. Ему так сильно хочется возразить ей, но он сдерживается. Барби достаёт телефон, поднимается и отходит вглубь переулка. Сперва она набирает номер отеля, чтобы отменить бронирование. Нет, залог они не вернут, однако ей будет предложено частичное возмещение. Да, чемоданы нашлись, и они могут храниться в отеле, пока Барби их не заберёт. Следующий её звонок Глории.       — Привет. У меня к тебе большая просьба. И она не из приятных.       Барби оглядывается на Кена, помня про его обострённый слух. Но сейчас он, кажется, полностью погружён в себя. Одной рукой он крепко прижимает к себе колени, а пальцы второй запущены в волосы. Невидящим взглядом он смотрит на что-то, видимое лишь ему одному. На что-то, что в очередной раз перетряхнуло в нём всё до самого основания. +       Дверь в комнату Саши скрипит, открываясь. Она не была заперта, но и не была оставлена на распашку — лишь слегка прикрыта. Девочка-подросток, сидящая на кровати, скрестив ноги, поднимает взгляд от ноутбука и тут же едва не роняет челюсть от удивления при виде светловолосой фигуры, стоящей в проёме.       — Кен?!       — Здесь есть что-нибудь фиолетовое?       Саша смотрит на него во все глаза. Волосы стали темнее, рубашка застёгнута на все пуговицы. Но это совершенно точно он. В последний раз она видела его ещё в Кенолевстве, когда на нём была та идиотская меховая шуба. Нет. Не правда. Он был в Топанге, когда она отправилась туда в поход с мамой и Барби. Тогда он был каким-то чудаковатым. Сейчас он, по-видимому, стал по-настоящему живым, но при этом остался таким же чудаковатым.       — Ты что тут делаешь?       — Мне осталось найти только фиолетовый. Я уже нашёл все остальные цвета, но фиолетового нигде нет.       Его речь звучит немного невнятно, а взгляд блуждает по комнате. В этом взгляде сквозит какая-то невероятная усталость. Саша замечает болезненную бледность даже сквозь загар. А также то, что Кена едва ли не трясёт, словно от приступа едва подавляемой им одержимости.       Будучи подростком, выросшим в капиталистическом аду, она, к сожалению, прекрасно знает, о чём говорят эти признаки.       — Э-э-м. Да. Вот здесь.       Он проскальзывает в комнату. Этот незваный гость, этот совершенно незнакомый человек, которому она по какой-то непонятной причине решает помочь.       Саша принимается доставать вещи из ящиков. Кен наблюдает, смотрит, но ничего не трогает. Фиолетовые солнцезащитные очки, россыпь аметистов на подоконнике, несколько декоративных бабочек на липучках, порхающих вдоль угла одной из стен. Она видит, как Кен что-то считает на пальцах. Когда он доходит до пяти, то, наконец, отвлекается от своего занятия, чтобы слегка улыбнуться ей.       — Это помогло?       Кен пожимает плечами, оглядываясь по сторонам уже более осмысленно. Одержимость никуда не делась, однако теперь поверх усталости будто бы наслаивается некое любопытство. Может быть, если таких слоёв будет много, прямо как в праздничном торте, ощущение того, что весь его скелет так и норовит вырваться из тела и умчаться на самый край земли, пройдёт?       — Ты почему в моём доме?       — Отель был плохой, — коротко объясняет Кен.       — И что, блин, это значит?       — Вот ты где, — слышится ещё один голос, и в дверях появляется Барби, не сводящая глаз с Кена.       В её взгляде столько нежности. Саша и подумать не могла, что однажды настанет такой день, когда Барби будет так смотреть на Кена. Особенно после всего того, что у них там случилось. Какого хрена вообще происходит? Кен послушно уходит вслед за Барби, и место двух кукол в дверях комнаты занимает Сашина мама.       — Мам? Что тут творится?       — У них дома на несколько дней отключили воду. Им нужно где-то остановиться на это время.       — А что значит «отель был плохой»?       Глория лишь пожимает плечами. Саша хмурится, готовясь стребовать с мамы ответы, но Глория поспешно вскидывает обе руки в жесте «сдаюсь».       — Я не пытаюсь что-то от тебя скрыть. Просто я на самом деле не знаю, что случилось. Кен не хочет говорить, а Барби боится спрашивать, поскольку не хочет лишний раз его нервировать.       — И с каких это пор дом стал «их»? Они что, типа, в отношениях?       — В чисто платонических, насколько я понимаю.       — Хм, — философски изрекает Саша, приподнимая брови и глядя в ту сторону, куда ушли бывшие куклы.       — В любом случае, мне нужно, чтобы ты несколько дней пожила у подруги.       — Что? Сейчас? Почему?       — Слушай, — тяжело вздыхает Глория. — Я не хочу оскорбить тебя, пытаясь соврать. Но мне нужно знать, что ты умеешь хранить секреты.       — Я никому не говорила, что они куклы. И не собираюсь этого делать.       — Есть ещё кое-что, — улыбается Глория, тронутая такой преданностью дочери. — Даже более секретное.       — Более секретное, чем куклы из другого измерения в человеческий рост, которые стали людьми и теперь разгуливают по земле?       — Ну, если так подумать…       — Мам!       — Это касается Кена. Не знаю, насколько тебя может заботить его судьба, поскольку прежде он успел оставить о себе определённое впечатление. Но это вопрос жизни и смерти. И я ни капельки не преувеличиваю.       — Я никому не скажу, — со всей искренностью обещает Саша.       Глория выглядывает в коридор и смотрит в направлении гостевой комнаты. Она вопросительно приподнимает брови, затем кивает, словно ведёт с кем-то секретный диалог без слов.       — Что ж, — произносит она уже с большей решимостью. — Дело в том, что Кен — оборотень.       — Что? Как в "Сумерках"? Он типа из команды Джейкоба?       — Не совсем. Это более болезненно и происходит помимо его желания. Он не может контролировать трансформацию. А сегодня полнолуние.       Саша пристально смотрит на свою маму. Первой и самой логичной реакцией было бы подумать, что все они чокнулись. Сбрендили. Какого ляда? Но тут же она вспоминает… Куклы в человеческий рост, превратившиеся в людей. Призрак Рут Хэндлер. Целый игрушечный мир за волшебным порталом. Вся эта магия блёсток…       — Срань господня.       Глория сурово цокает языком, и Саша втягивает голову в плечи. Упс.       — Давай, собирай сумку. Мы отвезём тебя к Джейд на пару дней.       — Не выйдет. Джейд в Орегоне до следующей недели.       — Ясмин?       — У её сестры Ковид.       — У Хлои ты точно не останешься.       Саша кивает. Она знает, что маме не нравится ни сама Хлоя, ни её родители.       — Остаётся Райна, — сообщает Саша с лукавым взглядом.       — Это та, от чьей сестры за версту несёт травкой? — с сомнением уточняет Глория, наблюдая за тем, как глаза её дочери округляются то ли в потрясении, то ли в безмолвном признании того, что так всё и есть. — Нет. И не у неё.       — Но я больше ни с кем так быстро не договорюсь, — пытается спорить Саша.       — Тогда, может, я смогу устроить вас с отцом в отеле? — размышляет Глория. — Вообще-то я надеялась, что он осмотрит Кена, пока тот будет выздоравливать, но…       — Не глупи. Это же Кен. Ну в кого он там обратится? В огромного щенка? Мне кажется, ты зря так переживаешь.       — А ты воспринимаешь это гораздо лучше, чем я в своё время.       — Что я могу сказать? Должно быть, где-то глубоко во мне всё ещё жива детская непосредственность напополам с верой в чудеса.       Саша пытается вести себя естественно. Но на самом деле ей уже не терпится увидеть самого что ни на есть настоящего оборотня. +       В воображении Кена помимо его воли рисуются картины того, как он терзает Сашу, Глорию и Линка, а затем и всех остальных, кто ему дорог. Чувство тревоги перед сменой формы само по себе уже неприятно. Однако и без него Кен чувствует себя не в своей тарелке. С тех самых пор, как переступил порог отеля — притащил домой голубя — подрался с Деном — как миссис Бенадайн попала в больницу. На протяжении всего этого времени ему так и не удалось вернуть себе чувство душевного равновесия. Основываясь на своём предыдущем опыте, который им обоим довелось пережить накануне землетрясения, Барби знает, что чем ближе будет полнолуние и чем меньше времени будет оставаться до появления Санни, тем Кену будет тяжелее.       Лучшее, что она и семейство Глории могут сейчас для него сделать — это проявить гостеприимство и обеспечить Кену максимальный комфорт. Ему проводят полноценную экскурсию по дому. Это, безусловно, интересно. Кен уже успел побывать в четырёх домах. И все они такие разные. Дом Барби чистый, светлый и аккуратный. В нём царит атмосфера роскоши, но без излишеств, нет ничего ненужного или бесполезного. Дом Джеффа и Анны более загромождённый, но не в плане беспорядка, а в плане наличия торшеров, множества настенных картин и узорчатой​​обивки на мебели. К тому же теперь, когда они ожидают ребёнка, им ещё многое предстоит сделать. Обустроить детскую, закупить всё необходимое. В их доме теперь пахнет свежей краской и деревом. А есть ещё дом миссис Би. В нём на каждой полке стоят фигурки и статуэтки, а в каждом углу и на каждом подоконнике — комнатные растения. В комнатах старые обои, изношенные диваны, пыльные шкафы и скрипучие деревянные половицы.       Дом Глории очень уютный. В нём царит мягкая, тёплая и радушная атмосфера. И в нём есть то, чего он никогда прежде не видел: семейные фотографии. Их великое множество на стенах, на каминной полке, на тумбочках и журнальных столиках. Вот фотография, на которой Глория и Линк выглядят как-то странно, словно они оба сделаны из пластика. Белое платье, строгий костюм — это день их свадьбы. Внезапно Кен понимает, что они выглядят странно, потому что на этом фото они молодые.       Так значит, вот как всё происходит? Это в точности то же самое, что сейчас творится у Анны и Джеффа. Сначала любовь, затем женитьба, а потом младенец в коляске. Так что, должно быть, фото было сделано много лет назад, ещё до появления Саши. Кен пока ещё не до конца способен это понять. Он знает, что в жизни людей обязательно есть будущее, но никогда не задумывался о том, что существует ещё и прошлое. Его взгляд скользит по другим фотографиям. Вот младенец, а на другой — маленькая девочка, тогда как на следующей — девочка чуть постарше.       — Я думал, у вас только один ребёнок, — озадаченно замечает Кен.       — Это всё я, — отвечает Саша с ноткой веселья в голосе.       — Всё ты? — с неподдельным изумлением таращится на неё Кен.       — Ага. С самого рождения, — она указывает на фотографию рядом со свадебным фото родителей. На ней пара выглядит всё также молодо, но теперь они держат на руках младенца.       Кен выглядит так, словно производит в уме сложные вычисления.       — Ты была такой крошечной? — звук «ш» слегка присвистывает, когда воздух проходит между его заострившимися зубами.       — Мы все когда-то были такими, — добавляет Глория.       — Разве ты никогда прежде не видел младенцев? — с сомнением спрашивает Барби.       — Вообще-то видел, — отвечает Кен после недолго раздумья. — Как и маленьких детей. Но они всегда оставались одного и того же размера.       В Барбиленде дети не взрослели. Они оставались точно такими же на протяжении тех месяцев или даже лет, которые проходили с момента их непредсказуемого появления вплоть до последующего внезапного исчезновения из жизни кукольного мира. Разумеется, Кен знал Марко. Но ведь парнишка совсем не изменился, правда?       — Ну, не каждому дано расти, как Скиппер, — смеётся Глория. Люди растут медленно. На это уходит почти два десятилетия. Но даже когда мы перестаём расти, мы продолжаем меняться.       Возможно, если бы у Кена были фотографии Марко, начиная с того дня, как они познакомились, он смог бы увидеть разницу. Как в случае с фотографиями Саши, висящими на стене. Или как с Глорией, которая была запечатлена на фото яркой молодой невестой, и той Глорией, которая стояла перед ним сейчас. У этой Глории проявляются морщинки в уголках глаз, когда она улыбается, и на лбу, когда она волнуется. И хоть теперь сияние её сделалось не столь ярким, она уверена в себе и в завтрашнем дне.       Кен уже размышлял о том, что будет, и о том, что было. Также он думал о смерти. Теперь пришло время задуматься о старении. Когда-нибудь он состарится. Как и все люди. Вероятно, он поразмышлял бы над этим вопросом более усердно, если бы не приближающее полнолуние.       Также приближающееся полнолуние мешает ему в полной мере оценить первый в его жизни семейный ужин. Он постоянно отвлекается на то, как звучат произносимые им слова и как ощущаются во рту изменившиеся зубы. Ими трудно жевать и при этом очень легко прикусить язык. Муж Глории — Линк — довольно приятный человек, хоть и немного неловкий. Будучи фельдшером, он задаёт Кену множество вопросов с медицинским уклоном касательно ликантропии. Однако Кен слишком встревожен и рассеян, чтобы дать ему сколько-нибудь внятный ответ. Его мысли так и мечутся между врачами, больницами и семьёй Вайсгриппов. На протяжении всего ужина он сжимает под столом руку Барби и в основном позволяет ей вести разговор.       Это новое для него место, вокруг него новые люди. Такое ощущение, что круг посвящённых в его секрет, который ещё совсем недавно ограничивался только им и Барби, за последнее время увеличился второе. И чем больше в этом круге оказывается людей, тем меньше Кен о них знает. Однако каждому из них известно, что он и Барби были куклами, но никто не выдал их тайны. И за это знание Кен цепляется, точно утопающий за соломинку. _________ Бог ты мой! Новые друзья! Как же это здорово! Я уже знаю, что никто из них не представляет угрозы. Все они здесь, чтобы со мной дружить. Все они милые, добрые и весёлые. До этого друг был всего один. Была только Барби. Теперь у меня целая куча друзей! Да это же лучший день в моей волчьей жизни! _________       Всё происходит ровно так, как и ожидалось, когда тем же вечером Кен возвращается. Мучительно. Всё его существо — сплошной оголённый нерв, к которому к тому же прижат раскалённый паяльник. Он задыхается, пытаясь сделать глоток воздуха. Но вот только для того, чтобы продолжать попытки, нужно помнить о том, что необходимо пытаться. А для того, чтобы помнить, нужно думать. Кен едва способен оставаться в сознании, не говоря уже о том, чтобы размышлять на тему дыхательных упражнений. Каждый вдох прерывается тихими всхлипами. Слёзы пропитывают подушку в гостевой комнате.       Барби позволяет Линку войти. Их пациент накануне дал согласие на осмотр. Линк должен сам увидеть то, что происходит с Кеном. Дрожь. Боль. Мучения.       Линк направляет указатель лазерного термометра на лоб Кена.       — Высокая температура.       Он замеряет частоту дыхания, а затем достаёт стетоскоп. Когда холодный металл прижимается к груди, Кен стонет и пытается отстраниться, но Линк держит его на месте ещё около пятнадцати секунд.       — Сколько обычно это длится?       Барби встряхивает головой, возвращаясь в реальность. Сейчас она выглядит такой беспомощной.       — В прошлый раз боль прошла через час. Может, через полчаса. Я не засекала время.       Глория наблюдает за ними, стоя в дверном проёме. Она преграждает Саше путь, когда та подходит, чтобы узнать, как идут дела.       — Давай-ка не будем им мешать, — говорит она дочери.       Глория не может облечь это в слова, но ей очень не хочется, чтобы её ребёнок стал свидетелем такой боли. Саша ещё слишком юна. Она слишком невинна. Её тёмные глаза расширяются, когда она мельком видит скорчившуюся под одеялом с цветочным узором фигуру. Бледную, заплаканную, издающую надсадные всхлипывающие звуки. Саша молча позволяет матери увести её.       Но боль завораживает, не правда ли?       Рычание, стоны и крики, сопровождающие трансформацию за плотно закрытой дверью, столь ужасны, что ей хотелось надеть наушники, только бы не слышать ничего из этого. Однако мысль о том, что тогда она не узнает, закончилось ли всё или же стало только хуже, не даёт ей покоя.       И в этом… В этом есть что-то притягательное. Кен всегда был таким энергичным, от природы дружелюбным и любознательным. Это именно те черты, которые ассоциируются с ним у Саши. Он слишком много улыбается, порой невпопад. Часто не понимает отсылок к поп-культуре и воспринимает всё слишком буквально. Ещё сегодня утром волк выпрашивал, чтобы ему почесали пузико, играл в перетягивание каната и пытался устроиться у неё на коленях, несмотря на то, что был слишком большим, чтобы на них поместиться. Он радовался, что есть кто-то, с кем можно повыть дуэтом.       Теперь же эта смесь сахарной ваты, света и смеха превратилась в отвратительный бесформенный сгусток боли, с которой никто ничего не может поделать, кроме как ждать, пока она сама не пройдёт. Это такой идиотизм! На дворе 2024 год! Сделайте хоть что-нибудь!       Линк предлагает ванну со льдом. Им пришлось подождать, пока Кен в очередной раз придёт в себя, чтобы заручится его согласием. Кен соглашается. Его голос слабый и измученный. Но ведь хуже уже не будет, так ведь?       Барби помогает ему одеться, Глория наполняет ванну, а Линк с Сашей отправляются за несколькими пакетами льда.       Немного поэкспериментировав с соотношением воды и льда и дождавшись, пока температура выровняется, Линк объявляет, что чудодейственное средство готово.       Кен безвольно болтается между Барби и Линком, не в силах держаться на ногах без посторонней помощи. Сейчас его мучает не только усталость, но и то, что весь его организм функционирует немногим лучше, чем связка размокшей лапши. В последний раз, когда ему было настолько плохо, он на несколько дней оказался прикованным к постели.       — Готов? — услужливо спрашивает Линк, глядя на плавающие в ванне кубики льда, на конденсат, стекающий по её стенкам, словно по стакану с лимонадом, оценивая холод, распространяющийся от воды по всему помещению.       Всё, что может Кен — кивнуть в ответ. Он чувствует себя слишком усталым, чтобы менять своё мнение. Слишком усталым, чтобы бороться.       Он чувствует себя слишком усталым ровно до тех пор, пока не оказывается погружённым по грудь в десятиградусную воду.       Сидя на кухне и ковыряясь вилкой в мясном рулете, Саша весьма отчётливо слышит сдавленное «Твою ж бога в душу мать!», за которым почти незамедлительно следует укоризненное отцовское «Э-э-э-й».       Стоящая у плиты Глория не в силах сдержать смешок, так что ничего страшного, если Саша тоже посмеётся.       — Я и не думала, что куклы умеют так выражаться.       — М-м, он достаточно пожил в реальном мире, — усмехается её мама, балансируя на грани веселья и суровости.       Проходит около пяти минут. Кен старается дышать медленно, расслабить мышцы и не трястись при этом от холода. Если уж он в состоянии дважды за сутки вынести полную трансформацию тела, то с этим справится и подавно.       … Ровно до тех пор, пока не звучит сигнал будильника и он едва ли не выпрыгивает из ванны, пытаясь вскарабкаться на Барби и Линка, которые, в свою очередь, пытаются вытянуть его из воды. Линка бесцеремонно выставляют за дверь, чтобы Кен мог судорожно сорвать с себя мокрую одежду, а Барби могла обернуть его махровым полотенцем. Его зубы стучат, а нос покраснел. Барби позволяет ему прижаться к ней, пока они оба стоят на мокром коврике в ванной комнате. Из-под кокона полотенца видны только его ноги.       — По крайней мере, — выдыхает Кен ей в плечо, стараясь впитать в себя как можно больше её тепла, — здесь нет этого чёртова голубя.       Барби невольно смеётся. Она знает, что он не в настроении. А кто бы на его месте был? К тому же он, должно быть, голоден. Обычно он ест сразу же после того, как оказывается способен подняться на ноги.       — Так. Давай-ка тебя оденем, чтобы ты мог пойти и что-нибудь съесть.       И всё же, хотя их обоих дико раздражала проклятущая птица, они всё равно оставили дома на столе семена, корм и воду с запасом на несколько дней.       Несмотря на всё его ворчание и брюзжание, Кен благодарен. Как и всегда, Барби ухаживает за ним, не проронив ни единой жалобы. Каждый месяц она берёт на себя роль сиделки, как бы тяжко ей не приходилось. И Кен всегда будет благодарен ей за это.       — Я бы, не задумываясь, сделал то же самое для тебя. Ты ведь знаешь это, правда?       Они прижимаются друг к другу под пледом, пытаясь согреться, пока Глория разогревает остатки еды для Кена.       — Я бы сделал всё. Всё, что угодно.       Разумеется, Барби делает то, что делает — поддерживает его, насколько это вообще возможно — ради того, чтобы убедиться, что с Кеном всё хорошо, а вовсе не ради благодарности или признательности. Но даже так слышать эти слова ей всё равно приятно. Само собой, ей доводится испытывать стресс, но в этом нет ничьей вины. Просто она устала. На этот раз Кену потребовалось гораздо больше её внимания.       — Что угодно, — она прижимается лбом к его лбу. — Когда угодно.       Есть некое удовлетворение в том, чтобы посвящать себя и своё время чему-то по-настоящему значимому. Это совсем не похоже на её работу в комфортабельном офисе, где каждое действие кажется лишённым смысла, а должность и обязанности не имеют никакого отношения к тому, кем она на самом деле является. Там приоритеты направлены на прибыль и деньги, а вовсе не на людей.       Что она делает со своей жизнью? Она собиралась устроиться на эту работу лишь на первое время, чтобы было с чего начать. Это должно было быть лишь временным решением. Она собиралась заняться чем-то, что наполнило бы смыслом её существование, однако каким-то образом умудрилась об этом забыть. Она была так обрадована тем, что у неё вообще есть работа, и ей так не терпелось окунуться в эту стереотипную человеческую офисную культуру. Хоть позже Барби и попыталась подыскать другие варианты, ничто не вызвало у неё особого интереса. Глория предупреждала её о том, что не стоит полагаться на свои увлечения, как на то, что поможет устроиться и утвердиться в жизни. Честно говоря, Барби не понимала, что это значит. Но в какой-то момент она просто перестала искать. Она сосредоточилась на другом. На том, чтобы вписаться в общество, хорошо выглядеть, красиво обустроить дом, проводить время с друзьями. Предаваясь этим занятиям, она не так уж много узнала о себе. По большому счёту, ни в одном из этих занятий не было ничего сложного.       А вот Кен сложный. Благодаря ему она учится быть сильной. Он пробуждает в ней сострадание, заставляет её чувствовать себя живой. За последние несколько месяцев, проведённых рядом с ним, она узнала о себе больше, чем за всё предыдущее время в реальном мире. И всё это становится возможным лишь из-за того, что Кен такой, какой он есть.       Это и вправду то, чем она хотела бы заниматься? Могла бы она стать персональной сиделкой? Нет, решает она. Она хочет помогать людям, но не так. Не столь вовлечённо. Это привилегия только для Кена. А ещё такая работа отнимала бы у неё время, которое необходимо уделять ему. Так что, даже если ей и вправду того захочется, у неё уже есть клиент. Однако в таком случае ей и в голову не придёт брать плату за свои услуги.       А как насчёт упаковки готовых обедов? Могла бы она работать в благотворительной столовой? Или стать консультантом? Как ещё она может помочь окружающим?       Может, ей стоит задуматься о местной политике? Получить юридическое образование? Постараться изменить что-то в этой области, помогая бедным, бездомным и немощным?       В конечном итоге, когда Кен засыпает рядом с ней, такой тёплый и такой доверчивый, она решает, что время, проведённое рядом с этим мужчиной, позволило ей сформировать определённый и очень специфический набор навыков. Она твёрдо решает, что на следующее полнолуние пригласит к ним Аарона Динкинса.