Я мог бы быть честным, я мог бы быть человеком

      Снова полнолуние.       Эх. Быстро же оно наступило.       К этому времени Кену удаётся скопить восемьдесят долларов, которые он и возвращает Барби за день до своего обращения. Когда он отдаёт деньги, выражение её лица абсолютно нечитаемое. Она что, злится на него?!       Но ведь он всего лишь делает то, что должен делать любой порядочный человек, верно? Как хороший друг, он отвечает взаимностью на её действия. Как хороший Кен, он пытается не обременять её. Так ведь? Он может быть независимым. Он не пиявка, не вредитель и не паразит. Он самостоятельный человек, как она того и хотела. Он такой, каким, как ему твердили все вокруг, он должен быть.       Разве не этого она пыталась от него добиться?       Может быть, этого недостаточно? Кен знает, что у него уйдёт много времени на то, чтобы вернуть ей всё, что она успела на него потратить. Но он надеялся, что этот его поступок мог бы послужить проявлением доброй воли. Обещанием дальнейшего развития. Очевидно, всё было не так.       Кен заставляет себя есть медленно и размеренно, чтобы Барби не думала, будто должна больше кормить его перед восходом луны, хотя его желудок и сводит от голода.       — Этого достаточно, — заявляет он голосом, не терпящим возражений.       Сейчас, когда каждая его реакция на любой раздражитель — это «бей или беги» , он не может нормально контролировать свой тон. Его тело инстинктивно боится обращения, и со вчерашнего дня он ходит на адреналине.       Возможно, он слишком сильно зацикливается на этом. Кены и так всегда были слишком эмоциональны, а тут ещё такое время месяца… +       Когда к Кену возвращается сознание, он понимает, что всё не настолько плохо, как было в прошлый раз. У него всё ужасно болит, мышцы словно порваны, и он не может сесть, не приложив к этому массу изнурительных усилий. Но он не кричит в агонии и, боже, это уже достижение. Он дико, зверски голоден и не может думать больше ни о чём, кроме как о возможности как можно скорее набить желудок. Если бы он был в каньоне, то был бы слишком изнурён и измучен для чего-то большего, чем проползти пару футов, прежде чем рухнуть навзничь, но здесь… Здесь для него действует обслуживание в номере с доставкой еды прямо в постель. Здесь изящные белые руки подносят ему сосиски, яйца и картофель, которые исчезают практически сразу же после того, как оказываются в пределах его досягаемости.       Всё, что он сейчас понимает — это то, что он лежит абсолютно голый под простынью, облизывая перепачканные жиром пальцы. А ещё то, что настоящие мужчины не должны вести и не ведут себя подобным образом. Они не издают радостного рычания, когда едят что-то вкусное, не спят в женских постелях и не лишают их обладательниц свободного времени и пространства. Он чувствует себя чудовищным эгоистом, но тут же напоминает себе, что он здесь только потому, что Барби хочет изучить его природу оборотня. Он задержится здесь всего на несколько ночей, после чего со спокойной душой сможет отсутствовать до конца месяца, чтобы хоть как-то компенсировать своё содержание.       Потому что это лучше, чем скрываться в каньоне. Это, чёрт возьми, лучше, чем ночевать в парке. Здесь тепло, уютно, и он сытно накормлен. Здесь до него никто не доберётся, а также гораздо меньше риска того, что он сам на кого-нибудь нападёт, хоть это и означает, что сама Барби, в частности, всё ещё очень сильно рискует. Впрочем, Кен никогда не умел мыслить масштабно. Он вновь откидывается на подушки, крепко зажмуривает глаза, стараясь унять страх и волнение перед неизбежным, и лишь затем сжимает руки на плетении цепочки. Его ноздри раздуваются, когда он чувствует, как серебро обжигает ладони. На какое-то время он замирает, позволяя боли постепенно перетекать из одного места в другое, целиком и полностью принимая наказание за то, что подвергает Барби опасности. Затем он снимает цепочку и тянется к стопке одежды на прикроватной тумбочке. В конце концов, ему придётся спрятать ожоги, как бы ни было больно просовывать руки в рукава. +       Его спина и торс ноют. Сидеть, а тем более стоять, крайне затруднительно. Вероятно, Кен вполне мог бы с этим совладать, но Барби настаивает на том, чтобы он целый день провёл в постели в обнимку с её грелкой. Сперва он пытается спорить, но лишь до тех пор, пока Барби её не включает. Тогда все его возражения в одночасье сменяются расслабленным умиротворённым вздохом.       — Она у тебя уже была или.? — сонно интересуется он, желая узнать, должен ли ей ещё что-то.       — Была. Я использую её при спазмах. Остальное время она просто пылится в ящике.       Кен громко стонет от облегчения. Как же хорошо, когда может быть хорошо без всякого чувства вины. Он роняет голову на подушки и закрывает глаза. Этого вполне достаточно, чтобы убедить их обоих в том, что теперь всё в порядке.       Барби рассказывает ему, что прошлой ночью сажала его на поводок. Она провела его по всему дому. При этом он вёл себя совершенно спокойно, за исключением того, что под конец пописал на входную дверь. Прежде чем провалиться в сон, он заверяет её, что всё уберёт, а она не говорит о том, что уже обо всём позаботилась. +       Барби выныривает из дрёмы от тихого звука, подозрительно напоминающего чьи-то шаги.       — Кто-то идёт, — хрипло ворчит Кен, порываясь сесть, но тут же, сморщившись, падает обратно. — Это не почтальон.       Барби, шаркая ногами, направляется разведать, в чём дело, на ходу потирая заспанные глаза. Она совсем не в обиде за одну единственную бессонную ночь в месяце, которую вынуждена проводить с Кеном, но не может отрицать того, что это здорово выматывает.       Внезапно входная дверь распахивается, что случается нечасто. В конце концов, лишь немногим известно о запасном ключе под ковриком. Проблема в том, что именно эти немногие и открывают дверь.       — Обнимашки! — радостно восклицает Нова, первой переступая порог.       Прямо за ней следует Дженис. Обе нагружены пакетами с продуктами. Они поочерёдно стискивают опешившую Барби в объятиях, а она, вместо того, чтобы отвечать, лишь судорожно пытается сообразить, уж не забыла ли о запланированной встрече.       — Вы что тут делаете? — спрашивает подруг Барби, кидая быстрый взгляд в сторону коридора, убеждаясь в том, что отсюда дверь в спальню кажется закрытой. Фух.       — Просто хотели повидаться. Мы уже давным-давно не устраивали совместных кинопросмотров. С некоторых пор ты стала проводить сли-и-и-ишком много времени в одиночестве.       — Оу.       Барби искренне тронута тем, что у неё есть друзья, которые готовы поддержать, когда ей грустно или страшно, или просто побыть рядом с ней без всяких там причин. Люди не появляются просто так в твоей жизни, как это происходит в Барбиленде.       — Девчонки, я правда очень вас люблю. Но сейчас я немного занята.       — Бар-ба-рааа, не выставляй нас. По тебе же видно, что ничем ты не занята. Ты, между прочим, в пижаме. Я отсюда слышу звук стиральной машинки. Так что мы никуда не уйдём. Ты же не станешь нас выгонять? Знаешь, в какой-то момент ты и вправду начала вести себя странно.       Барби знает, что должна сказать «нет». Она должна настоять на своём.       Но, возможно, в последнее время она и вправду слишком часто пренебрегала своими друзьями. А Кену сейчас не нужно ничего, кроме хорошего отдыха. Вероятнее всего, он даже не поднимется до тех пор, пока они не уйдут.       — Что у вас на уме?       — Выпивка, мясные закуски и «Эта дурацкая любовь» .       Барби слегка морщит нос.       — Да брось. Брайану Лебету невозможно отказать.       — Я бы, наверное, смогла, — шутливо бросает она, включаясь в игру. — Но всё равно звучит заманчиво. Хорошо, давайте. Только не обижайтесь, если вдруг я засну. +       Конечно же она засыпает. Фильм вполне себе забавный. И пусть тема уже давно заезжена, а многие детали плохо раскрыты, ей нравятся показанные в нём пары. Хоть она и не испытывает особого влечения, в душе она неисправимый романтик. Возможно, концепции верности и преданности — это то, что ей ближе всего. Но она не спала всю ночь, приглядывая за волком. Барби клюёт носом, а Дженис, предварительно поставив фильм на паузу, направляется в ванную комнату.       Дверь в спальню на другом конце коридора прикрыта не плотно. Хоть она и не распахнута настежь, но всё же через оставленную щёлку видно, что в комнате горит свет, а под простынями Барбары кто-то лежит.       Дженис толкает дверь и, к своему удивлению, видит за ней мужчину в свободной майке, с двухдневной щетиной, прислонившегося спиной к груде подушек и неторопливо прихлёбывающего что-то из кружки. Он поворачивается к ней. Его серые, а быть может, голубые — в тусклом свете не разобрать — глаза смотрят испуганно и выжидающе.       — Приветик…       Джен не извиняется ни за вторжение, ни за то, что хозяйничает в доме, в котором является гостем. Она пристально смотрит на него сверху вниз, пытаясь сложить всю картину воедино. Светлые волосы, голубые глаза, примерно одного возраста с Барбарой, и он в её постели. Как на зло, весьма привлекательный, хоть и не в её вкусе.       — Так ты тот самый козёл, — догадывается она наконец.       Его взгляд мечется по направлению к коридору за её спиной, затем обратно к ней, когда становится ясно, что Дженис явилась сюда одна.       — Ты хоть представляешь, как сильно ты её обидел?       Его брови сходятся к переносице. Будто бы он в замешательстве. Будто бы ему грустно из-за того, что она выдвинула ему такое обвинение. Он становится похож на мультяшного героя. Или на маленького ребёнка. Ух, ей уже доводилось встречать таких типов раньше.       — Она была в полнейшем раздрае после того, как ты её бросил, — Дженис сопровождает свои слова яростной жестикуляцией, зло сверкая тёмными глазами. — Да она соображала-то с трудом! Бродила по офису бледной тенью. Даже на мемы не реагировала! Смотрела в одну точку отсутствующим взглядом, отключившись от всего вокруг. Если затевалось какое-то веселье, она не обращала на него никакого внимания. Она стала сама на себя не похожа. И всё из-за тебя! Ты довёл её до слёз! +       Кен не знает, кто эта женщина. Но она явилась без предупреждения, и Барби позволила ей остаться. Так что, должно быть, она одна из тех, о ком рассказывала ему Барби. Он думает, что это Нова или Дженис. В основном потому, что она так сильно переживает из-за происходящего. Потому что она так злится на него из-за Барби.       Он… Он и в самом деле пытался оттолкнуть Барби. Сделать так, чтобы она от него отказалась. Старался отбить у неё всякое желание идти за ним той ночью, когда он сбежал. Он намеренно был резок с ней. А то, что в тот момент он был вне себя из-за грядущего обращения, естественно, лишь усугубило эффект.       Однако до сих пор он даже не задумывался о том, сколько боли ей причинил. Неужели дело и вправду было в нём? Тогда он брёл на север, в горы, в надежде оказаться в каком-нибудь достаточно уединённом месте к тому времени, как взойдет луна. В один момент он представлял себе вечность в одиночестве и удивлялся, зачем он вообще пытается выжить. А уже в следующий почувствовал что-то ужасное под землей и, не раздумывая, бросился обратно домой к ней, чтобы предупредить об опасности.       Он действительно… разбил ей сердце? Как она и сказала?       Конечно, это оставляет свой след. Ровно как сам он свыкся с мыслями о том, что ему предстоит доживать свои дни в одиночестве, Барби жила с осознанием того, что он рано или поздно уйдёт.       Она не хотела, чтобы он уходил, так что… Может быть, она тоже не хочет оставаться одна? Неужели, даже несмотря на то, что вокруг Барби так много людей, которые заботятся о ней гораздо больше, чем он, именно его она хочет видеть рядом с собой?       Боже, неудивительно, что она всё время уговаривает его переехать к ней.       Нова (или Дженис?) не спешит уходить. Она по-прежнему стоит перед ним с покрасневшим от гнева лицом, а он всё ещё пытается переварить услышанное.       — Значит, тебе нечего сказать в своё оправдание? Сначала ты бросаешь эту бедную женщину после всего, что она для тебя сделала, а затем снова объявляешься, как ни в чём не бывало? Что, по проторенной дорожке к знакомому шалашу, да?       — Коттедж, — хмурится Кен.       — Что, прости?       — Это коттедж. Причём очень уютный, чтобы кто-то там мог назвать его шалашом.       — Слыш, ты…       — Дженис! — за спиной у женщины возникает Барби и хватает её за руку. — Идём.       Кен пытается встретиться взглядом с бывшей куклой, но Барби старательно этого избегает.       — Он здесь, валяется в твоей постели, а ты даже не собиралась об этом говорить?!       Барби закрывает дверь. Но Кен слышит лучше, чем следовало бы слышать обычному человеку. Точно так же, как он может улавливать запахи, предчувствовать землетрясения, определять, когда мимо дома проходит собака, или распознавать шаги на подъездной дорожке. Несмотря на то, что женщины за дверью шипят и перешёптываются, он может разобрать большую часть из того, что они говорят.       — Не трогай его. Он болен, ясно? Ему нужен отдых.       — Он приполз обратно, чтобы ты с ним носилась? — цедит Дженис сквозь зубы, стараясь, чтобы её голос звучал не громче, чем голос Барби. Но получается у неё неважно.       Нова тоже протискивается к ним в узкий коридор.       — Нет! — шипит Барби. — Он не хочет, чтобы я с ним носилась. В этом-то и проблема!       Она ещё больше понижает голос. Их разговор немного затихает, и Кен думает, что они ушли в другую комнату. Он вылезает из кровати. +       Подруги Барби явно недоумевают, почему она продолжает говорить так тихо. Но она знает, что у Кена теперь более обострённые чувства, и не хочет, чтобы он неправильно понял что-то из сказанного, не имея возможности обсудить это с ним.       — Он сбежал, потому что боялся стать мне обузой, — пытается объяснить она Дженис и Нове. — До сих пор боится. Его положение всегда было тяжёлым. Он вырос там же, где и я, — сочиняет она на ходу, стараясь, однако, не слишком сильно отклоняться от истины. — Его желания никогда не брались в расчёт, он никогда не умел постоять за себя. А теперь он думает, что должен всё делать сам, даже когда он совсем этого не должен. Ему не разрешалось о чем-либо просить, а всё то немногое, что доставляло ему хоть какую-то радость, у него отняли. Так что теперь ему ненавистна сама мысль о том, что я могу тратить на него деньги, время, выделить ему немного места или уделить капельку внимания. Если только ему покажется, что он хоть в чём-то меня ущемляет, он сразу же примется собирать вещи. А я с этого просто в ужасе, ясно вам? Я в ужасе с того, что он снова может уйти и на этот раз уже не справится в одиночку, а принять чью-то помощь будет попросту неспособен. Так что, умоляю вас, не отпугивайте его. Очень вас прошу.       — Ладно, Барб. Хорошо. Мы больше не будем его прогонять, — успокаивает её Нова, поглаживая Барби по руке.       Дженис, похоже, разрывается между чувством вины из-за того, что в этот раз сама довела подругу до слёз, и гневом из-за того, что Барби и Нова ведут себя, словно наивные дурочки.       — Да боже ж ты мой! Ты сама не своя, когда он рядом. Тебе, знаешь ли, совсем не обязательно нянчиться с ним. Это не твоя забота.       — Знаю. Но я так решила, — упрямо заявляет Барби. — Это мой выбор. Да, мы повздорили, но я простила его. Вот и всё. И он никакая не обуза. Он друг, которому нужна помощь и поддержка. Я переживаю за него и не хочу, чтобы он страдал. Разумеется, я хочу, чтобы он не чувствовал себя одиноким. Вы ведь испытываете то же самое по отношению ко мне. Иначе бы вас здесь не было.       Джен и Нова обмениваются взглядами, а затем Дженис глубоко вздыхает. Плечи её опускаются.       — Я всё испортила, да?       В коридоре скрипит половица, и в поле их зрения появляется Кен. Он успел одеться. По крайней мере, сейчас к спортивным штанам добавились толстовка и носки. Он тяжело приваливается к дверному косяку. Лицо у него очень бледное. Он виновато смотрит на Барби. Она медленно опускает взгляд ниже и видит в его руках дорожную сумку. К ней моментально возвращаются все те чувства, о которых она только что говорила подругам. Её губы дрожат.       Кен отталкивается от стены, проходит к кухонному островку, наклоняется, словно собираясь опереться о стол, но вместо этого поднимает крышку мусорного бачка и бросает в него сумку. Лишь после этого он поднимает голову и многозначительно смотрит на Барби.       И что же дальше?       Лёд тает. Он идёт трещинами, плавится и течёт. Барби чувствует, как через её тело словно пропустили электрический разряд. Он разбегается по всем направлениям, отдаётся в кончиках пальцев. Облегчение такое сильное, что она боится, как бы не рассыпаться на сотни тысяч мелких кусочков. Кена слегка качает, и она спешит к нему, чтобы поддержать. Его взгляд чуть затуманен, но вид у него при этом легкомысленно-весёлый.       — Так, ладно. Но сумку оттуда придётся вытащить. Она ещё может тебе пригодится.       Он лишь слабо улыбается в ответ, позволяя ей частично принять на себя вес его тела, и едва ли не падает, цепляясь за неё. В точности как когда-то.       — Прости, Барби, — шепчет он ей на ухо. — Я постараюсь исправиться.       — Ты уже это сделал. Всё хорошо.       — Слыш, приятель, ты уж извини, — голос Джен напоминает им обоим, что они не одни. — Мне не следовало на тебя наезжать. Просто постарайся в будущем получше приглядывать за моей девочкой, лады?       — Лады, — пожимает плечами Кен.       Ему не следовало подниматься с постели. Барби прекрасно понимает, что ему нехорошо.       — Я Нова, — представляется тем временем другая гостья. — А эта придурошная — Дженис. Может, хочешь досмотреть с нами фильм? — предлагает она. — Диван всё же ближе, чем кровать.       К её удивлению, парень обменивается с Барбарой взглядом, будто спрашивая её разрешения. Барби кивает с ободряющей улыбкой, которую он мгновенно перенимает.       — Конечно, — кивает он застенчиво.

Х

      Итак, Кен остаётся. Вроде как. Наверное. Ну, по крайней мере, он больше не убегает. Не исчезает без предупреждения. Он даже остаётся ночевать! Не только в полнолуние. Всё, как он и обещал, так ведь?       Теперь у него есть свой ключ от дома. Так что больше нет необходимости пользоваться запасным.       Он оставляет здесь свои вещи. По крайней мере, большую их часть. Очень удобно, когда у тебя есть комплект сменной одежды, но вместе с этим нужно также и место, где его можно хранить. Это довольно затруднительно, если живёшь на улице. Но теперь у него есть место, которым ему разрешено пользоваться. Ему разрешено.       Правда, в кровати Барби он, за редким исключением, не спит. Если Кен возвращается достаточно рано, чтобы вместе поужинать или просто пообщаться, после этого он принимает душ, переодевается, бреется и ложится спать на диване, устроившись со всем возможным комфортом и уютом, и хозяйка дома никак это не комментирует.       Если по каким-то причинам он задерживается и приходит поздно, ему не хочется будить Барби, заходя в её спальню, чтобы взять вещи из отведённого ему ящика прикроватной тумбочки, включая душ или каким-то другим образом заявляя о себе.       Чувствуя себя слишком грязным, чтобы пачкать её диван или одеяла, он просто сворачивается калачиком на полу под своей курткой и либо принимает душ уже утром, либо поспешно уходит, как только просыпается, тихо ругая себя за то, что вообще появился в таком виде и не смог вовремя привести себя в порядок.       Порой его организм так и настаивает на том, чтобы сохранять активность даже после захода солнца. Ему не всегда удаётся угомониться к тому времени, когда все нормальные люди ложатся спать. Как ни крути, а это лучшее время для того, чтобы поймать голубя. +       Слишком долгие бессонные ночи и, как следствие, отсутствие возможности помыться его вовсе не радуют. Помимо того, что утром он чувствует себя затёкшим и заскорузлым, он просыпается с неприятным ощущением электричества под кожей. Словно там бьётся некая пульсирующая дрожь, похожая на ту, которую он почувствовал, когда Барби в первый раз взяла его за руку. Или когда он унюхал за окном ту непонятную штуку. Дело в том, что это выводит его из себя. Дыхание его учащается, и он чувствует, что должен сделать хоть что-нибудь.       Обычно в таких случаях он находит спасение в уборке. Пропылесосить, вытряхнуть всё, на чём он спал, намыть пол. Надраить унитаз, раковину, душевую кабину, кафель в ванной. Протереть барабан стиральной машинки, залить средством каждое место, помеченное волком, пусть даже запах от него слишком слабый, чтобы человеческий нос мог учуять. Химикаты буквально разъедают его ноздри. Но он должен избавиться от всех следов. Стереть любое напоминание о своём присутствии.       Он смотрит видео о том, как заделать царапины от когтей на двери, и покупает необходимые для этого материалы. Он пытается научиться тому, как восстановить протёртый ковёр, но не слишком в этом преуспевает. Кроме того, ему не удаётся достать всё необходимое для этого. Тогда он решает, что однажды попросту купит новый. Но для этого ему необходимо продолжать зарабатывать.       Кен проводит много времени на улице с гитарой, если ему удаётся взять её из библиотеки. Бывают дни, когда это не приносит ему ни доллара. Иногда же денег вполне хватает на обед и ещё остаётся на ужин. Но заработать столько, чтобы была возможность что-то откладывать, непросто. А иногда гитару из библиотеки забирает кто-то другой.       Для работ в хозяйственном магазине требуется подтверждение гражданства. Кроме того, они не дают больничных новым сотрудникам.       Чтобы записаться на подготовительные курсы к экзамену по общеобразовательным предметам, нужно заплатить за регистрацию восемьдесят долларов. Хотя участникам определенных программ предусмотрена стипендия и выдача всего необходимого для обучения. Но чтобы стать участником программы, нужно быть человеком. А Кен таковым не является. По крайней мере, юридически.       Барби в своё время не пришлось сдавать этот экзамен. Компания Маттел смогла убедить ФБР выдать ей диплом выпускника бизнес-школы, чтобы она смогла начать карьеру. В то же время она обладала соответствующими знаниями, которые нуждались лишь в заполнении некоторых пробелов. В основном это касалось областей истории и обществознания. Кен же думает, что у него так не получится. Он уже и так понимает, что чтение и математика даются ему с трудом. О естественных науках у него нет вообще никакого представления. И какой там ещё четвёртый предмет? Ох. В любом случае, он не может оплатить ни занятия, ни сами экзамены. Так какой в этом смысл?       Он просто продолжит жить под опекой Барби и никогда не сможет компенсировать ей этого.       Вот почему он так помешан на уборке. В преддверии полнолуния он изводит себя беспокойством, зная, что причинит ещё больше ущерба и создаст ещё больший беспорядок. Почему он такой затратный? Почему он не может приносить пользу и не быть обузой?       В конце концов ей это надоест.       Когда-нибудь он обязательно пропустит пятно. Хотя, наверное, это не так уж и важно. Ведь чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят. Там же, где он, всегда будет грязь.       Она не захочет делить с ним свой дом. Это место такое красивое, такое чистое. А он — нарушитель её спокойствия. Он просто… Просто бродяга. Мрачная тень в углу чулана. Паразит.       А потом она гладит его по волосам, и он начинает ненавидеть себя уже по другим причинам. За то, как он себя ведёт. За то, о чём думает. Она практически умоляет его остаться, а он не может этого сделать без того, чтобы не извести себя мыслями о её возможном недовольстве. Как он вообще может о ней так думать?       Прежний Кен хорошенько бы ему врезал.       Хотя нет. Это не в его стиле. Будем честны. Он бы его отпляжил. И вышел бы победителем. +       Однажды утром Кен просыпается, почувствовав, как Барби тихонько касается его руки. Он сонно ворчит, пытаясь зарыться поглубже в воротник куртки. Но Барби не намерена оставить его в покое, поэтому ему приходится приоткрыть один глаз, хоть другой и остаётся зажмуренным.       — Ну чего? — сонно бормочет он.       — Пошли. Хочу тебе кое-что показать.       — Да, хорошо. Конечно.       Он, кряхтя, поднимается с пола, чувствуя себя так, словно вот-вот развалится на кусочки, и идёт следом за ней.       Заднюю стену гостиной украшают подвесные полки с искусственными растениями, картинами в рамках и прочими безделушками, создающими домашний уют. Эти же полки служат стильной лестницей, ведущей на мансарду. По сути, это обычный чердак, хоть и довольно просторный. Кен оглядывается по сторонам, затем снова смотрит на неё, приподнимая светлые брови в немом вопросе.       — Я подумала, что здесь, — Барби с лёгкой улыбкой обводит жестом пустое пространство, — могла бы быть твоя комната. Место, которое будет только твоим.       Значит, она обо всём догадалась. Конечно, он тронут тем, что она понимает его затруднения. Однако из-за того, что он в последнее время попросту неспособен принимать от неё что-либо, его руки сжимаются в кулаки так, что белеют костяшки пальцев.       — Что… Что было здесь раньше? Тут не всегда было пусто.       — Мой домашний офис, — пожимает она плечами. — Но я всё равно редко работаю из дома. И даже если придётся, мне всё равно не нужно столько места. Честно говоря, в большинстве случаев я работаю прямо в гостиной. — Она проходит по комнате, уперев руки в бока. — Делай с ней, что хочешь. Укрась, перекрась, купи какую-нибудь мебель. Я подумала, что здесь, — она указывает на пространство между помещением и небольшой площадкой наверху лестницы, с которой они вошли, — можно было бы поставить перегородку для большего уединения.       Это уже слишком. Всё происходит слишком быстро.       — Я бы хотел, чтобы ты перестала делать мне подарки, — его голос неожиданно холоден даже для него самого.       Барби резко оборачивается.       — Но тебе это нужно! — настаивает она. — Я не собираюсь заставлять тебя ютиться на диване или… на полу, будто ты какое-то животное.       — Я и есть животное.       — Я не воспринимаю тебя таковым. Только не в этом доме. Я хочу, чтобы ты жил здесь. Жил. Как человек. Разве справедливо, что я сплю в кровати, а ты — на полу, да ещё и всякий раз паникуя с того, что можешь ненароком оставить следы своего грёбаного присутствия?!       — Я не был создан равным тебе, Барб, — у Кена вырывается резкий смешок. Ироничный и горький. — Так или иначе, я всегда был для тебя чем-то вроде домашнего питомца. Так что ничего не изменилось. Некоторые вещи без конца меняются, меняются и меняются. Но в результате всё остается по-прежнему.       Ну вот, опять. Он готов бежать. Исчезнуть. Спрятаться. Она даёт ему что-то, а он не может вынести незамедлительно возникающего из-за этого чувства вины и полнейшей никчёмности. Да что с ним не так?! Он переминается с ноги на ногу, пытаясь побороть это в себе. Только не беги. Не надо.       — Вовсе не обязательно, чтобы всё так и оставалось. Теперь мы можем создавать свои собственные истории. Вместе. Конечно, если ты этого хочешь.       Он качает головой, от волнения перекатывается с пятки на носок, снова качает головой, кусает губы…       — Я никогда не смогу отплатить тебе, Барби. Я никогда не смогу не быть обузой. Я всегда буду у тебя в долгу и никогда не смогу этого компенсировать.       — Значит, будь обузой.       — Что? — он поднимает голову.       — Будь обузой, — оживлённо повторяет она. — Всё, что я тебе даю, я даю добровольно, Кен. Людям, которые дорожат друг другом, не важны долги. Они не выставляют счетов. Они просто заботятся о благополучии и счастье друг друга и получают удовольствие от возможности просто быть рядом. Мне нравится быть рядом с тобой. Это делает меня счастливой. И я хочу, чтобы твоя жизнь тоже была счастливой.       Хоть в её интонации и нет вопроса, Кен всё равно его слышит. Он с трудом сглатывает.       — Мне тоже нравится быть рядом с тобой, — искренне говорит он.       — Тогда перестань изводить себя. Ладно? Никто не запрещает тебе жить.       Он выдыхает и крепко зажмуривает глаза, но не спорит и не уходит. И это уже хоть и не абы какой, но прогресс.       — Хорошо, — шепчет он.       — Точно?       — Точно.       Ему нужна чёртова работа.

Х

      Барби быстро берётся за дело. Она надеется, что чем быстрее приведёт это место в порядок, тем быстрее оно начнёт восприниматься как по-настоящему жилое пространство. В основном всё просто: каркас, немного гипсокартона и краски и в завершении всего — раздвижная дверь. У подрядчиков на это уходит около двух дней, в частности, благодаря тому, что она сама занимается покраской.       Кен замирает возле открытой двери, словно олень, угодивший в свет автомобильных фар, не решаясь переступить порог. Она выходит ему навстречу и видит, как он обеими руками вцепился в дверную раму, разглядывая её с потрясённым выражением лица.       — Дыши, — напоминает она ему, хватая за руки и затаскивая внутрь, чтобы была возможность закрыть за ним дверь.       Он вцепляется в её руку в ответ и просто стоит рядом, глядя на те изменения, которые успели здесь произойти. Оценивая новые траты.       — Вот из-за таких вещей мне и хочется убежать, — тихо признаётся он, но при этом крепче сжимает её руку, словно желая доказать, что, несмотря на сказанные слова, он всё ещё здесь.       Она старается не принимать это близко к сердцу. Тот факт, что он решил остаться, гораздо важнее. Это часть его натуры.       — Я знаю.       — Можем мы притормозить? — умоляет он. — Не думаю, что в настоящий момент готов к чему-то большему. Мне просто… Просто нужно время, чтобы привыкнуть. Вся моя жизнь — даже кукольная — была совсем другой. У меня никогда ничего такого не было. И я никогда не думал, что оно должно быть. Или даже просто может быть. И я стараюсь, правда. Правда стараюсь. Но это слишком для меня, понимаешь? Мне нужно… Нужно время.       Он ночевал на пляже, а потом на скамейке. У него никогда не было стен и потолка. Прежде еда и одежда всегда были у него в свободном доступе и никак не зависли от чьей-то благотворительности. (По сравнению с реальной жизнью быть бездомным в Барбиленде весьма неплохо. Что же касается людей, хуже всего было то, что некоторых из них буквально обрекли на такое существование). Весь жизненный опыт Кена сводился к осознанию своей бесполезности, необходимости постоянно спрашивать разрешения, ждать чьего-то одобрения. Ему не было суждено достичь чего-то значимого или заслуживающего всеобщего внимания. Не было суждено самому стать кем-то значимым. Он мог лишь покорно принимать в свой адрес обвинения и нападки за то, что однажды осмелился посягнуть на что-то лично для себя, и мириться с неприязнью за неумение вести себя по-другому.       Барби никогда не сможет представить себе, каково это. Она никогда бы не смогла поставить себя на его место и понять, что он испытывает. Но теперь, когда она об этом задумывается, ей становится ясно, что список того, к чему он должен привыкнуть, довольно обширный. А ещё это постоянная борьба с низкой самооценкой, непроходящий страх быть отвергнутым и необходимость мириться с существованием в виде чёртова оборотня.       Да, всё это и вправду нелегко вынести. Не стоит на него наседать.       Получается, что она, пользуясь преимуществом данного им обещания не уходить, принялась делать всё возможное, чтобы у него появилось желание уйти. Пусть даже это что-то хорошее. Пусть даже все её действия были направлены исключительно на проявление заботы.       — Извини, Кен. Я не подумала над этим с такой стороны. Я просто хотела как можно скорее поделиться с тобой всем этим. Дать тебе возможность наконец жить нормальной жизнью. Не думала, что это будет как-то слишком.       Кен не очень-то вдохновлён. Она видит это по его лицу. В нём легко читаются напряжение и тревога, присущие ему с самого начала. С тех самых пор, когда она нашла его в парке.       Так почему он решил остаться? Почему пообещал не уходить, раз всё это ему так сильно не нравится?       Она сжимает его руку, и он чуть сильнее стискивает её ладонь в ответ. Она пытается поклясться самой себе, что даст ему больше времени на то, чтобы со всем свыкнуться, что перестанет принуждать его к чему бы то ни было. Она позволит ему выполнить его обещание, когда тому придёт время. Это всё равно, что протягивать руку навстречу дикому зверю. Он сам должен подойти к ней.