Я мог бы быть честным, я мог бы быть человеком

      Голод. Всепоглощающий и ненасытный. Ему невозможно противиться. Он затуманивает разум, затмевает память, не оставляет места ни любви, ни сожалениям. Но страшнее всего то, что он несёт блаженство. Зверь наслаждается бойней, упивается кровопролитием. Он не делает различий в том, кого или что он губит. Он лишь стремится к этому животному экстазу. Если когда-то он и дорожил выстроенным однажды домом, ценил спутника, что кормил его — для волка всё это ровным счётом ничего не значит. Он рвёт, терзает и поглощает. И не важно, насколько добры и заботливы были ласкающие его руки.       Луна заходит, и волк съёживается, слабеет, принимая человеческий облик.       Кен приходит в себя, стоя на четвереньках. По мере того, как его глаза привыкают к темноте, окружающий мир вновь наполняется красками. Во рту и глотке стойкий и густой вкус тёплой крови. Руки по локоть перепачканы красным. Он в ужасе смотрит на свою жертву, разорванную и наполовину съеденную. На шокирующую белизну обнаженных рёбер, на багровую лужу, что растекается по розовому ворсистому ковру. Её аквамариновые глаза безжизненно смотрят в потолок, идеальной формы губы слегка приоткрыты в слабом эхе безмолвной мольбы.       Он убил её.       Она была всем, что у него было, а он убил её.       — НЕТ! — кричит он, падая возле неё, объятый ужасом.       — НЕТ! НЕТ! НЕТ!!!       Она не могла умереть… этого не может быть… она не могла просто… он не мог…       — Прости. Прости, прости, прости…       Он рыдает. Царапает себя, пытаясь добраться до ужасающей, разрастающейся боли в груди. Он стонет. Он воет. Он не перестаёт кричать. +       Что-то будит Барби посреди ночи — шорох простыни по матрасу рядом с ней. Руки Кена нет в её руке. Она приподнимает голову, чтобы посмотреть, в чём дело. Кен на месте, всё ещё спит. Должно быть, он просто перевернулся.       Секунду она наблюдает за ним. Он дёргается во сне, словно собака. Это сравнение вызывает у неё нежную улыбку. Она даже задумывается, не снятся ли ему голуби. Его челюсти сжимаются и разжимаются, так что вполне возможно. Но его лицо блестит от выступившего пота. Волосы прилипли ко лбу. Дыхание частое и неглубокое.       Ладно, это плохой голубь.       — Кен? — она тянется за его рукой и немного сжимает его ладонь.       — Нее-е-е… Не… — его рука вырывается, когда он пытается оттолкнуть её от себя.       — Проснись, — она сильнее сжимает руку, слегка встряхивая его.       Его глаза широко распахиваются. Они полны ужаса. Кончики ресниц слиплись от влаги.       Он делает резкий вдох, а затем дышит часто и прерывисто, словно после быстрого бега. Когда он переводит на неё взгляд, из глаз его текут слёзы.       — Я убил тебя, — признаётся он высоким шёпотом.       — Тебе приснился кошмар.       — Разорвал тебя на части и съел.       — Кен…       — Я разорвал тебя. Я тебя разорвал.       — Дыши.       Он резко поднимается, вырываясь из её хватки, когда она пытается удержать его на месте, шатаясь, идёт в ванную и его рвёт в раковину.       Она слышит, как он всхлипывает в перерывах между приступами рвоты. Это не тоскливый плач, а паническое, пронзительное, надсадное рыдание. Он в ужасе от себя самого.       Когда он возвращается, то без всяких раздумий принимается поспешно одеваться, запихивая оставшиеся вещи в сумку. Она вскакивает с кровати, пытается остановить его, успокоить, задержать — что угодно. Он вырывается с такой яростью, какой она прежде от него не видела.       — Не трогай меня! — его голос похож на хриплое рычание.       — Куда ты собрался?       — Без разницы, — рявкает он, продолжая судорожные сборы.       — Куда?       — Подальше отсюда. Чем дальше, тем лучше, — он закидывает сумку на плечо, впихивает ноги в ботинки и хлопает дверью.       Барби не собирается этого допустить. Он уйдёт, и она его больше никогда не увидит. Он будет где-то совсем один, в уверенности, что и в самом деле заслуживает этого. Нет. Только не теперь.       — Кен, вернись! Я не дам тебе уйти!       — Ты мной не командуешь! — успевает крикнуть он в ответ за мгновение до того, как она набрасывается на него.       Он гораздо крупнее, но она наваливается всем своим весом, отчего его нога подгибается, и они вместе валятся на холодную, покрытую росой лужайку перед домом. Её пижама тут же промокает.       — Прекрати, мне больно, — шипит он, пытаясь выпутаться из чужих штанин и цепляющихся за него конечностей.       — Нет! — Барби обхватывает его руками, ложась поперёк его ног, лишая возможности подняться. — Пока ты не перестанешь порываться уйти!       — Я стараюсь защитить тебя! — кричит он, сверкая зубами в свете уличного фонаря. — Почему ты не дорожишь своей собственной жизнью? Почему тебя не заботит, выживешь ты или умрёшь?       — Я дорожу жизнью! — вопит она в ответ. — И хочу, чтобы ты дорожил своей!       Он не ожидал, что она скажет такое, и теперь недоверчиво смотрит на неё, пытаясь отдышаться. Облачка пара срываются с его губ при каждом выдохе.       — Что?       — Я думаю, ты боишься жить. Ты боишься потерпеть неудачу, поэтому даже не хочешь пытаться! А я боюсь, что ты поймешь, что это не жизнь, и сдашься. Я боюсь, что ты уйдешь, и я больше никогда тебя не увижу.       — В этом… В этом весь смысл, Барби. Так я не смогу никому навредить. Так будет лучше для всех.       — Не для меня.       — Думаешь, я смогу жить дальше, если по моей вине с тобой что-то случится? — он пытается стянуть её с больной ноги, но добивается лишь того, что она немного уступает, перебравшись чуть выше его коленей, по-прежнему лишая возможности встать. Кажется, он перестаёт сопротивляться и даже придерживает её за плечи, умоляюще глядя ей в глаза. — Неужели той боли, которую я успел причинить тебе, не достаточно, Барби?       — Если ты уйдешь, это разобьет мне сердце.       Он закатывает глаза, шевеля ступнями.       — Разбитое сердце ещё никого не убило. В отличие от оборотней.       — Ты что, не слышишь? Я говорю, что я…       — Да, да. Манипулятивное признание в любви. Ты же сама показывала мне те фильмы, помнишь? Мне это не интересно. Кроме того, это враньё.       Это заявление шокирует её. Она садится, оказываясь с ним совсем близко, лицом к лицу.       — Ты о чём?       — Сердцебиение слишком медленное, — грубо говорит он ей, тыча пальцем в центр ее груди. — И запах не тот.       — Я не это имела в виду, — пытается объяснить она. — Друзья не отказываются друг от друга. Друзья не бросают друг друга в беде.       — А ещё друзья не едят друг друга. Так что, думаю, мы в тупике!       — Но мы должны держаться вместе. Мы были созданы друг для друга.       — Это ничего не значит, — ворчит он. — Мы больше не куклы.       С этими словами он сталкивает её на траву и поднимается на ноги.       — Кен…       Прихрамывая, он бежит вниз по улице.       — Кен!       Он не оборачивается.       — КЕН!       Барбара рыдает у себя во дворе. Её босые ноги едва ли не синеют от холода, а она всё продолжает кричать ему вслед. У большинства соседей в окнах уже зажёгся свет.       Джефф и Анна из дома напротив спешат к ней с одеялами и поднимают с холодной земли. Анна всё повторяет и повторяет какие-то успокаивающие банальности и ободряюще потирает ей руки, в то время как Джефф ведёт их обеих обратно к дому, по пути осторожно расспрашивая её об этом парне. Шерл Бенадайн, закутанная в домашний халат, уже ковыляет к ним. Она скрещивает руки на груди и смотрит в ту сторону, куда ушёл Кен.       — Если я ещё хоть раз увижу здесь этого человека, то вызову полицию. Не переживай, милая. Мы обо всём позаботимся.       Единственное, что сейчас может Барби — это слёзно умолять их оставить его в покое. Он ранен, он ничего ей не сделал… Но всё это звучит как самая обычная и банальная рекция на подобного рода ситуации.       В ту же минуту, когда она захлопывает дверь перед их носами, Барби натягивает на себя одежду потеплее и отправляется за ним. Она и так потратила слишком много времени на драматизм. +       Сейчас в Лос-Анджелесе не так уж и холодно. Кратковременные заморозки в прошлом месяце были одним из тех встречается-один-раз-за-всю-жизнь-упс-дважды-за-поколение ужасов, которые способны подкинуть изменения климата. Тем не менее, когда начинается рассвет, Барбара не может унять дрожь, хоть и одета в пальто, чувствуя себя при этом полностью опустошённой.       Кена не было в парке. Анджела его не видела. Дэн… С Дэном она старалась не пересекаться.       Она шла, шла и шла — до самой Топанги. Только затем, чтобы охрана развернула её уже возле ворот. Конечно же, он не пошёл бы через парадную дверь. Она притворилась, что уходит, а затем пробралась через деревья и колючие кусты, которые цеплялись и рвали рукава её пальто.       Оказалось, что ночью в каньоне темно.       Она не решалась включить фонарик, опасаясь, что её поймают, и вдруг поняла, насколько здесь небезопасно. Так она не сможет увидеть ни расселин, ни краёв обрыва, ни медведей, ни пум, ни гремучих змей. Так она не сможет увидеть Кена.       Она упрямо продолжала искать, ступая медленно и осторожно. Но такие поиски были равносильны попытке найти чёрную кошку в тёмной комнате.       Она не хотела оставлять его блуждать одного в темноте, несмотря на то, что себя она загнала именно в такую ситуацию.       И вот теперь она сидит на валуне, наблюдая за восходом солнца. Это прекрасное зрелище. Штрихи нежно-розового, жгучего золотого и струящегося пурпура, яркие, живые мазки кисти, будто пейзаж находится в процессе написания. Никогда прежде она не видела восход солнца в каньоне. Она бывала в глэмпинге , но никогда в настоящих походах. Ей всегда казалось, что она — этакая Принцесса-на-горошине, которая может как следует выспаться лишь на матрасе из пены с эффектом памяти . А сколько таких рассветов видел Кен? Сколько новых великолепных солнц появилось на свет под его присмотром? Вздыхает ли он с благоговением, когда смотрит на них? Или их красота ничего для него не значит?       Она бы спросила его, если бы он был здесь.       Но его здесь нет.       В каньоне сейчас ни души. Здесь тихо, и только шёпот пробуждающегося ветерка отдаётся эхом. А она сидит на камне в полном одиночестве посреди пустыни, замёрзшая, усталая и невообразимо печальная.       Потому что Кен ушёл. И она никогда его не найдет. +       — Сможешь забрать меня и подкинуть до города? — нерешительно спрашивает она в трубку.       — Конечно, дорогая, — голос Глории на другом конце провода звучит спокойно и ободряюще. — Ты только подожди меня немного. Можешь вернуться на тропу? Куда-нибудь, где я смогу тебя найти.       Она может. Каким-то образом, находясь в полном оцепенении, она добирается до входа. Охранник на воротах пристально смотрит на неё, но, возможно, из-за её заплаканного лица или же из-за того, как она в целом держится, не пристаёт с расспросами и позволяет уйти. По его мнению, оно того не стоит. Барби была бы весьма благодарна ему за проявленное милосердие, если бы осознавала, что вокруг неё происходит.       Глория вылезает из своего «шевроле» и заключает её в крепкие объятия. Этого достаточно, чтобы из Барбары Хэндлер она в один миг превратилась в рыдающую навзрыд девчонку, вцепившуюся в свою подругу так, словно та была её единственной надеждой на спасение.       — Он ушёл. Ушёл, ушёл, ушёл, — вот и всё, что она может сказать в своё оправдание.       Глория, благослови её Господь, просто обнимает её до тех пор, пока она не перестает хватать ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. +       — Значит, он жил у тебя последние две недели, потому что был ранен, а потом ему приснился кошмар, из-за которого он навсегда ушёл? — Глория скептически подводит итог тому, что Барби сказала ранее.       Барби не смотрит ей в глаза, уставившись на стоявшую перед ней кружку чая. По понятным причинам она не стала говорить ничего про оборотня. Дело не в том, что она не доверила бы что-то подобное своей лучшей подруге. В конце концов, то, что они с Кеном бывшие куклы, было не менее важным секретом. Просто это был не её секрет, и она не имела права его раскрывать. У него, по крайней мере, должна быть возможность выбора, кому довериться.       — В основном, да.       — И ты сказала ему, что любишь его?       — Не в таких выражениях, но что-то вроде того.       — Ты говорила на полном серьёзе?       — Он сказал, что нет.       — Он был прав?       — Наверное, — она пожимает плечами и громко вздыхает. — Так бывает в кино, знаешь? Когда девушка говорит парню, что любит его, и этого достаточно, чтобы он остался. Наверное, я подумала, что это именно то, что он хотел бы услышать.       — Барби, он был прав?       — Это сложно.       — Да или нет?       — И то и другое, понятно?! И то и другое. Думаю, что люблю его, правда люблю, но… Я не влюблена в него. Не знаю… Мне нравится, когда он рядом. С ним я чувствую себя счастливой и будто бы лёгкой. А когда его нет — внутри сразу становится пусто. Когда он рядом, я словно купаюсь в солнечных лучах. Но я бы не хотела ничего такого, понимаешь?       Некоторое время Глория задумчиво смотрит на свою подругу. У неё и раньше были подозрения, что у бывшей куклы, возможно, несколько иные отношения с сексуальностью, и сказанное Барби, кажется, лишь подтверждает ход её мыслей.       — Думаешь, он этого хочет?       — Что?       — Я имею в виду, может быть, у вас всё как раньше: ты нравишься ему, а он тебе — нет. Может быть, он пытается сбежать от этого.       — Но… — Барби поднимает на неё ошеломлённый взгляд, — теперь я лучше. Я стала относиться к нему гораздо лучше, чем прежде! Неужели я всё ещё делаю недостаточно? Разве этого не хватит?!       — Ох, дорогая, с тебя точно хватит, — тихонько бормочет Глория, поглаживая по спине спрятавшую лицо в ладонях Барби. — Он не тот, кто тебе нужен. Только взгляни на себя.       Барби знает, что Глория не понимает всего до конца. Она уловила суть одной проблемы, но совершенно упустила из виду другую из-за той недосказанности, которая между ними возникла. В их с Кеном случае определённо есть ещё кое-что, что следует принять во внимание.       И почему в жизни всё так сложно?! +       Этот день она проводит у Глории. Дремлет урывками, запоздало вспоминает о том, что надо бы отпроситься с работы, и снова и снова прокручивает в голове события прошлой ночи.       Она точно уверена, что Кен ушёл не из-за отсутствия любви. По крайней мере, не в том смысле. Он ушёл, потому что боялся навредить ей. И дело тут вовсе не в том, насколько хорошо она заботилась или же не заботилась о нём. Она ищет зацепки в их прошлом, что-то, что она могла упустить. Прежняя Барби намеренно не замечала очевидного, закрывая на всё глаза и меняя тему всякий раз, когда Прежний Кен пытался заговорить об их отношениях. Неужели она до сих пор так поступает?       Мы были созданы друг для друга. Она и вправду это сказала? Когда эта фраза всплывала в последний раз, то под этими словами подразумевалось, что они были созданы для взаимной любви. Созданы, чтобы быть парой. Это ли она имела в виду на этот раз? Барби громко стонет, закрывая лицо руками. Всё это ужасно сбивает с толку и выворачивается такой стороной, к какой она не была готова. Нет, они созданы друг для друга, как комплект. Их нельзя разлучать. Они созданы, чтобы всегда быть вместе. Как носки: каждый по отдельности неполноценен. Но разве это не те же отношения, как между парнем и девушкой? Как между женихом и невестой?       Когда они были вынуждены спать в одной кровати, он вёл себя очень деликатно и уважительно. Лёжа не слишком близко и не слишком далеко, он никогда не пытался склонить её к чему-то большему и лишь держал её за руку, потакая её волнениям и тревогам. Внешне он никогда не казался смущённым или разочарованным тем, как она к нему относится. За исключением того случая, когда она пыталась доказать ему, как он ей дорог. Но это уже немного другое.       А ещё те слова, что он сказал: мне не интересно. Она мучается, пытаясь понять, что он имел в виду. Он не заинтересован в том, чтобы остаться? Не заинтересован в том, что она может ему предложить? Не заинтересован в том, чтобы им манипулировали? Не смотря ни на что, она способна взглянуть правде в глаза: с её стороны это была чистой воды манипуляция. Она пыталась заставить его думать о её чувствах, а не о своих собственных, даже когда его решение уже и так было принято из-за неё. Она пыталась преподнести ему что-то настолько шокирующее, чтобы это смогло повлиять на его суждения.       Если бы она только могла поговорить с ним ещё раз. Если бы она только могла вернуться в прошлое и закончить этот разговор. Или начать его раньше…       Просмотр истории его поисковых запросов в браузере позволяет понять, как давно он думал об этом. О том, чтобы уйти. Он изучал расстояния, площади, плотность населения и уровень туризма. Сколько персонала работает в парках. Сколько людей может подвергнуться риску. Сможет ли он добраться куда-нибудь до следующего полнолуния. Как найти воду в пустыне. Как пересечь границу с Канадой.       Проблема в том, что даже если бы она знала, куда он направился, она бы никогда не нашла его на этих огромных территориях. Он ориентируется в дикой природе гораздо лучше неё. Чёрт возьми, да он запросто мог всё это время оставаться в том самом каньоне, в котором она бродила до самого утра, держась от неё на расстоянии, и она бы никогда в жизни не узнала, что он там был.

Х

      Как вообще можно работать, когда голова забита всеми этими мыслями? Но, эй, Барби Может Всё На Свете. В том числе и это. Она машинально исполняет какие-то поручения, дарит коллегам лучшие из своих ненатуральных улыбок, на какие только способна, принимает сочувственный кофе от Джен и мемы, полные чёрного юмора от Новы. Кори кладёт ей на стол желобовую кость и озорно подмигивает, показывая язык . Волосы Кори короткие, с серебристым отливом и тёмными отросшими корнями. Они живо напоминают о Кене, сидящем в её ванной и ждущим своей первой стрижки. О том, как он тихо оплакивал куклу, которой когда-то был. От этих воспоминаний её глаза наполняются слезами, и вот уже Кори пытается извиняться, успокаивать, заискивать, хоть она ни в чём и не виновата. +       На следующий день она чувствует себя немного лучше. Ровно до тех пор, пока на её телефон не приходит уведомление. Ваша посылка доставлена!       Серебряная цепочка, которую нужно одеть на оборотня, чтобы обеспечить безопасность тем, кто рядом. Это могло сработать. Этого могло бы быть достаточно! Почему он даже не захотел попробовать?       Кори и Нова поочерёдно караулят возле служебного туалета большую часть дня, тактично отсылая прочь каждого, кто пытается зайти.       Оцените ваш заказ! Насколько вам понравилась массивная 30-дюймовая цепочка ЛисийХвост из серебра 999 пробы, приобретённая в интернет-магазине XL-CHAINZ ?

Х

      Теперь трудно не следить за лунным циклом, особенно когда он и так отмечен в её отрывном календаре с рисунками полевых цветов. Осталось два дня. Интересно, нашёл ли Кен безопасное место и хватает ли у ему еды. Интересно, жив ли он вообще.       Должна ли она вернуть ожерелье? Оно лежит в упаковке с прошлой недели, а она всё никак не может решиться что-то с ним сделать. Открыть — всё равно что поверить пустым ожиданиям. Вернуть — признать неизбежность. Там, где оно лежит, словно образовалось средоточие эмоций, которые она сознательно обходит стороной. Вокруг него витает ощущение неопределенности. Вопрос, на который нет ответа.       У входной двери что-то скребётся. Что-то скрежещет в замке. Кто-то пытается войти. У кого-то есть ключ. С сердцем, клокочущим возле самого горла, Барби бросается к двери, распахивает её настежь. Он стоит на крыльце. Его глаза широко раскрыты, он тяжело дышит, лицо и шея блестят от пота. Она собирается что-то сказать, но он не позволяет ей даже раскрыть рта, напирая и заталкивая обратно в дом.       — Беги!       — Кен, что…       — Прячься!       Он пинком захлопывает за собой дверь, роняет на пол сумку с вещами, затем хватает её за руку, тянет за собой и принимается лихорадочно заталкивать её внутрь чулана в прихожей.       — Да отпусти ты! Что происходит?!       — Прячься!       Он втискивается следом за ней в крошечное пространство чулана лицом к лицу и закрывает дверь. Он тяжело дышит, на скулах от волнения горят красные пятна. Она готова поклясться, что волосы у него встают дыбом.       И тут это происходит. Земля начинает трястись.       До этого Барби уже приходилось чувствовать подземные толчки, но ничего подобного прежде не было. Ничего даже отдалённо напоминающего то, как если бы её дом вдруг начал раскачиваться, словно лодка посреди штормового моря. Она слышит, как что-то падает с полок и разбивается вдребезги на кухне и в ванной. Что-то скрипит и стонет в самом основании дома.       Дрожь постепенно сходит на нет. Барби тянется к двери, но Кен наваливается на неё всем своим весом, легко прижимая к стене. Он молча качает головой, обдавая её лицо горячим дыханием. Минуту спустя земля снова сотрясается. Уже не так сильно, но и этого достаточно, чтобы опрокинуть всё то, что устояло во время первого толчка.       На этот раз, когда подземный толчок утихает, она вопросительно смотрит на Кена, хватая его за руки. Но он снова качает головой, и она остаётся на месте.       Затем следуют ещё два толчка, достаточно сильных для того, чтобы не позволить им покинуть их тесное убежище. После чего Кен, наконец, решает, что выходить безопасно.       В доме сильный беспорядок, на сам он не пострадал. Со стены в ванной комнате упало зеркало. Повсюду на полу осколки стекла, и это напоминает собой жуткую карикатуру на сияющие блёстки и стразы Барбиленда. Холодильник оттащило от стены. Дверцы открыты, полки рухнули, а розетка выворочена с корнем. Электричества нет. Барби спешит к выключателям, чтобы обесточить всё, что может спровоцировать пожар, а также перекрывает газ.       Затем начинается медленная методичная оценка. Как и следовало ожидать, торшер и светильники сломаны. Во дворе никаких ям или трещин. Зато трещина видна на одной из балок, должно быть, старой. С крыши свалилось несколько черепиц. Водосточная труба упала. В целом, всё не так плохо, как могло бы быть. Она рада, что её дом построен не так давно. Возможно, страховка даже покроет расходы.       У Шерлы, по виду, дела обстоят примерно также. Пальма, что росла во дворе у Джеффа и Анны, упала на крышу их дома, но повреждения в основном незначительные. Они оба уже снаружи и выглядят невредимыми. Джефф показывает поднятый вверх большой палец, и она отвечает ему тем же.       Она возвращается в дом и сперва не может найти Кена. Он что, снова просто взял и ушёл? После всего этого? Но его сумка до сих пор валяется возле двери. А с дивана пропало его любимое одеяло.       Он снова весь на взводе. И полнолуние уже так близко. Может, ему просто нужно время, чтобы успокоиться.       Барби замечает уголок одеяла, торчащий из-под кровати. Она осторожно ложится на живот, чтобы заглянуть туда. Там он и есть. Вжавшийся в стену, слишком большой для того, чтобы нормально поместиться в этом ограниченном пространстве. Он открывает остекленевшие глаза и встречается с ней взглядом. В этих глазах есть что-то особенное. Белки потемнели, радужка будто бы светится изнутри и отражает попадающий на неё свет. Явные признаки того, насколько близок момент, когда волк вырвется на волю.       — Привет, — мягко произносит она.       — Привет, — шепчет он в ответ.       — Хочешь выйти?       Он трясёт головой и так крепко вцепляется в одеяло, прижимая его к себе, что белеют костяшки пальцев. По тому, как он дышит, она понимает, что он дрожит. Должно быть, он до сих пор чувствует толчки, хоть они и слишком слабые для того, чтобы она сама могла их почувствовать.       Она оставляет его на полчаса, а затем снова садиться возле кровати с холодным сэндвичем. Электричество снова включили, но продукты всё равно успеют испортиться до того, пока ей починят холодильник.       — Я тебе кое-что принесла, — сообщает она, ставя на пол тарелку, чуть подальше выступающего края матраса.       Проходит минута, затем другая, а потом из-под кровати показывается рука и утягивает тарелку в тень.       Ей кажется, что он ест медленнее, чем обычно. Возможно, всё дело в тесноте. А может, луна влияет и на его желудок. У неё тоже случаются небольшие расстройства во время месячных.       Когда рука выталкивает пустую тарелку обратно на свет, она осторожно ловит её. Барби проводит мягкими подушечками пальцев по тыльной стороне ладони и выпирающим костяшкам. Он пытается отдёрнуть руку всего лишь раз, затем расслабляется и позволяет ей продолжить. Она следует рисунку вен и линиям хрупких косточек, невесомо касается тонких волосков возле основания ладони, нежно обхватывает его запястье и проводит тёплой ладонью вверх по его руке всего пару дюймов, а затем возвращается обратно к запястью. Она успокаивает его, насколько может, раз за разом повторяя плавные, нежные прикосновения. Она поворачивает его руку ладонью вверх, слегка проводит ногтями по коже, поражаясь тому, насколько она гладкая.       Его пальцы сжимаются вокруг её пальцев и слегка тянут, но он не выражает словами, чего от неё хочет. Она поглаживает его большой палец своим, ожидая, пока он на что-то решится.       Движение, потягивание, и вот из-под кровати появляется его светлая голова. Он выбирается наружу по плечи и смотрит на неё. Нет, не с подозрением или настороженностью, как делал это раньше, а с доверием. Господь всемогущий! Как же это её радует! Он снова легонько тянет её за руку, и она, поняв, наконец, чего он хочет, высвобождается только для того, чтобы погладить его по волосам. Губы его изгибаются в блаженной полуулыбке, обнажающей зубы, слишком острые для человеческих. Он закрывает глаза. Его пальцы смыкаются вокруг её лодыжки в расслабленной, но крепкой хватке.       Прикоснувшись к его голове, она убеждается в том, о чём подозревала, пока держала его за руку — у него сильный жар. Она не знает, является ли это следствием болезни, или же всё дело в приближающемся обращении в волка. Возможно, у него мигрень. Она помнит, что в своём рассказе он упоминал головную боль, злость и голод.       Были ли у него такие же глаза, когда они встретились в парке в прошлом месяце? Это был день полнолуния или нет? Она не может вспомнить. Если бы тогда он посмотрел на неё такими глазами, она бы это заметила. Но в тот день он так быстро пришёл в ярость, что она не успела толком ничего понять.       Интересно, какие ещё факторы играют роль, отличая один цикл от другого? Что-то связанное с суперлунием? Или, может быть, это из-за землетрясения?       В нём по-прежнему видны следы присутствия её Кена. То, как он ищет её прикосновений, уют, который создаёт для него любимое одеяло, чувство безопасности, которое ассоциируется у него с этой комнатой, и его едва заметная полуулыбка. Но вместе с этим он такой взвинченный, едва способный на человеческую речь, подвластный своим инстинктам настолько, что кажется, будто сейчас они контролируют его больше, нежели сознательные мысли. Быть может, из-за землетрясения ему даже показалось, что наступает конец света.       И несмотря на это, он пришёл, чтобы найти её. Чтобы убедиться, что с ней всё в порядке. Как ей кажется, этого больше чем достаточно для того, чтобы отбросить прочь все имеющиеся сомнения.       — Спасибо, что оберегаешь меня, — говорит она.       Его веки чуть приподнимаются, и он встречается с ней взглядом. — Я рада, что ты здесь.       Он вновь закрывает глаза и придвигается ближе, крепче прижимаясь щекой к её бедру с тихим удовлетворенным вздохом.