Я мог бы быть честным, я мог бы быть человеком

      Барби не сразу поверила в то, что собака, носившая её шарф, и в самом деле была Кеном. Осознание приходило постепенно, пока существо шагало подле неё по направлению к дому. То, что он бродил неподалёку, что-то едва уловимо знакомое в чертах, его привязанность к шарфу — всё это заставило её убедиться в том, что это и вправду он, хотя она и не могла толком объяснить как и почему. В остальном помог разобраться Интернет. Полнолуние, инфекция, передающаяся через укус, восприимчивость к серебру.       Конечно, в разрозненной информации слишком много вымысла. Исторические свидетельства едва ли возможно хоть чем-то подтвердить. Ведь сведения никогда не записывались самой жертвой недуга, а лишь теми, кто становился свидетелем их страданий. То были жуткие, кровавые истории, подробно рассказывающие о том, как убить монстра, а не о том, как помочь близкому человеку.       Близкий человек. Хах. Она оборачивается, чтобы взглянуть на мужчину, сидящего возле неё на диване, положив раненую ногу на журнальный столик. Его губы беззвучно шевелятся, проговаривая незнакомые слова, пока он ломает голову над очередной статьёй.       — Как это правильно произносится? — указывает он на одно из таких слов, поворачивая к ней страницу.       — Ликантропия, — подсказывает она.       — Не может быть, — он кривит губы, борясь с улыбкой. — Уверен, что это должно читаться как ли-Кен-тропия.       Теперь они работают над этим вместе. Ищут информацию. Пытаются вывести некие правила для его нового состояния. Стараются понять, как жить такой жизнью, которая стоила бы того, чтобы ради неё отказаться от своей кукольной сути.       Он до сих пор имеет мало представления о том, как быть живым. Все его познания ограничиваются тем, как дожить до следующего дня. Он не знает самых элементарных вещей: как стричь волосы, как правильно бриться, умываться, чистить зубы, менять и стирать одежду. Обо всём этом он смотрит видеоролики, пока она готовит обед.       Кен продирается через столбики объявлений с вакансиями в поисках чего-нибудь простого и доступного. Барби сумела выведать у него, что он пытался устроиться в службу такси, не имея ни прав, ни опыта вождения, а также успел немного поработать помощником официанта . На втором месте дела пошли гораздо лучше, чем на первом. Вот только он устроился на работу незадолго до полнолуния, и его последовавшее необъяснимое отсутствие, затянувшееся из-за нехватки средств и непонимания своего собственного состояния, стоило ему этого места. С тех пор он ещё трижды пытался найти работу, но безуспешно. В двух случаях из трёх потребовались документы, которых у него не было. Как новичок без какого-либо опыта и стажа сможет объяснить, что раз в месяц, а иногда и дважды в месяц ему понадобятся несколько дней отгулов для того, чтобы оправиться после превращения в монстра? А если не сможет… Тогда как он вообще должен строить свою жизнь?

Х

      — Вторая ночь, Барби?       — А в чём проблема?       — Просто… это будет уже вторая ночь, когда ты не сможешь толком распоряжаться ни своей кроватью, ни своей жилплощадью, вообще ничем из того, что тебе принадлежит.       — Технически это будет уже третья ночь.       — А?       — Третья ночь, — повторяет Барби. — Твоя волчья сущность лежала на той стороне кровати, и технически ты спал в этой же комнате.       Кен подаётся назад, словно она попыталась его ударить. Его брови скорбно сдвигаются к переносице, и, глядя на него, Барби успевает пожалеть, что вообще открыла рот.       — Кен, слушай, я не считаю дни, — оправдывается она, — я просто пыталась пошутить! Но когда я говорю о том, что согласна жить с тобой в одном доме, пока тебе не станет лучше, сколько бы времени это ни заняло, я говорю совершенно серьёзно. У тебя больная нога. Ты не можешь выходить на улицу в таком виде. Тебе нужно время, чтобы подлечиться, и чистое, безопасное место. Я знаю суть твоей проблемы, поэтому самое безопасное для тебя место — здесь. — Барби обеими руками цепляется за его предплечье и смотрит умоляюще. — Ты ведешь себя так, будто я ни при каких обстоятельствах не должна делить с тобой свое личное пространство, хотя у тебя никогда не было своего собственного. Я сожалею о том, как вела себя в Барбиленде, но мы больше не куклы, и я хочу, чтобы тебе стало лучше. Я переживаю за тебя.       — Оу.       За этим звуком скрывается чувство. Сильное, переполняющее. В нём гораздо больше смысла, чем могли бы вместить в себя слова. Мириады мыслей, выходящих далеко за рамки простого, невнятного слога. Она понимает их все.       И если ей придется держать его под постоянным контролем, чтобы он остался, она это сделает. Она звонит в офис и сообщает, что до конца недели будет работать удалённо, так что теперь у неё есть возможность приглядывать за ним. С него бы сталось тихонько ускользнуть, пока её не будет дома.

Х

      Кен решает подстричься. Барби немного взволнованна — как давно она вынашивала планы об этом? Она усаживает его в ванной комнате, набросив на его плечи полотенце, и становится с ножницами за его спиной, собираясь обрезать выкрашенные когда-то пряди.       Успевшие отрасти волосы по-прежнему светлые, но более тёмного оттенка — песочно-золотистые. Выбеленные локоны медленно опадают на пол. Кен ловит одну из прядок на ладонь, словно падающий снег, и бережно прижимает к груди. По его щекам одна за другой начинают скатываться тихие слёзы.       — Всё нормально? — тихонько спрашивает она, прочёсывая его волосы пальцами.       — Ага, — он шмыгает носом. — Просто это последнее, что у меня оставалось от него, понимаешь? От того Кена, которым я был раньше. Будто я окончательно с ним прощаюсь. — Он смотрит в уголок зеркала на своё отражение. — А этот парень мне незнаком. Я его ещё не знаю. Как будто я только что был здесь, а потом…       — А потом все изменилось.       Он кивает.       — Пытаясь понять, как остаться в живых и как быть… как быть тем, кто я есть… — сбивчиво поясняет он, — я так и не смог понять, кто же я.       Барби заканчивает смахивать остриженные пряди, слегка взъерошивая его волосы. Она мягко улыбается.       — Можем снова высветлить их, если хочешь.       — Не, — качает он головой с печальной улыбкой, крутя в пальцах несколько светлых волосков. — Пока нет. Думаю, мне стоит поближе познакомиться с этим Кеном.       Барби открывает один из ящичков пенала и достает оттуда медальон на цепочке с небольшим прозрачным окошком. Медальон у неё уже очень давно, но она до сих пор не нашла ему применения. (Секундочку, они что, серебряные? Нет, она уверена, что это позолота.) Осторожно забрав у Кена прядь волос, она завязывает её в небольшой узелок, аккуратно укладывает в медальон и запирает крошечную дверцу. Она кладёт кулон на его ладонь и осторожно сжимает его пальцы вокруг украшения.       — Чтобы не потерять, — объясняет она.       Он слабо улыбается ей в ответ.       — Ты когда-нибудь скучаешь?       Она знает, что он имеет в виду Барбиленд.       — Иногда. Порой он мне снится. И каждый раз, когда портится погода, я не могу избавиться от мыслей о том, что там погода всегда была хорошей. Или о том, каким красивым всякий раз бывал закат. Иногда что-то случайно напоминает мне об одном из наших друзей, и я думаю о них весь остаток дня, скучаю по ним и гадаю, как у них дела. Как ты справлялся с этим, когда оказался здесь? — снова возвращает она разговор к нему. — У меня были Глория и Саша. У тебя же не было никого, так ведь?       — Первые пару дней, — задумчиво хмурится Кен, — я просто пытался во всём разобраться. Я думал, что если я пойду в нужное место и буду делать правильные вещи, то встречу кого-то. На следующее утро, после того, как меня укусили, меня нашёл Фрэнки. Немного ввёл меня в курс дела. Спрятал от полиции. Он решил, что я просто, ну, понимаешь… Что у меня не всё в порядке с головой. Что я глупый. Таким я и был, так что это справедливо… Но я скучаю по всем. Часто. И не знаю, как перестать. — Кен медленно выдыхает, будто ему больно дышать. — Я знал, что не смогу вернуться. Но я думал… надеялся, что я буду словно постепенно отдаляться от них, всё дальше и дальше. Но такое чувство, словно их больше нет, даже если это не так. Совсем как Фрэнки.       Она успокаивающе гладит его по волосам, уже не для того, чтобы убрать состриженные прядки. Сначала его друзья-куклы. Потом его собственная жизнь. А потом настоящая, неподдельная смерть. Её бедный Кен вытерпел столько горя и одиночества, что она удивлена, как он может оставаться таким же ярким и энергичным, каким был всегда. Она бы такого не вынесла.

Х

      Кен начинает делать кое-что необычное спустя несколько дней пребывания в её доме: всякий раз, когда они оказываются рядом и при этом ничем особо не заняты — листают ли интернет-страницы, смотрят что-нибудь или дремлют — он осторожно берёт её руку и запускает себе в волосы.       Вот и сейчас он ищет того же. Такой требовательный и ласковый. Его глаза зажмуриваются от удовольствия, когда она проводит ноготками по коже его головы.       Так что да, оборотню нравится, когда его гладят. Такие дела.       Она задаётся вопросом, какие ещё собачьи качества могут передаваться его человеческой форме.       — Ты ешь шоколад?       — А?       — От шоколада тебя не тошнит? Я к тому, что раз у тебя нюх такой же острый, как у собаки, то, может быть, есть что-то ещё в этом роде?       — Я могу есть шоколад, — заверяет её Кен. — А что за дела с нюхом и всем прочим? О чём ты?       — Человеческие носы не так чувствительны. Это как… — она задумалась в поисках примера, — как когда ты нашёл девочку в каньоне, помнишь? Мы пытались искать следы, её вещи и всё такое, но тебе это было не нужно. Ты учуял, что она ела в полдник, и пошёл по запаху.       — Но запах был таким выразительным. Ты что, не можешь чуять арахисовое масло?       — Могу. Но не то, которое было съедено несколько часов назад, а затем прошло полмили внутри кого-то.       — Значит, — он озадаченно моргает, глядя на неё, — твой дом не нарочно так пахнет?       Она непонимающе хмурится.       — Как-то слишком… химозно, — пытается объяснить он. — Даже не знаю. Как будто слишком много духов, искусственных запахов и мыла. Очень-очень много слоёв, причём перемешанных между собой.       Она перебирает в памяти все те вещи, о которых он не имел представления до неё. Шампунь, кондиционер, лосьон, спрей для тела, ароматические свечи, лак для волос, стиральный порошок, средство для мытья посуды, салфетки для сушки , ароматизированные пакеты для мусора, жидкость для полоскания рта, освежители воздуха, гель для душа, средство для чистки унитазов, отбеливатель, средство для мытья пола, дезинфицирующее средство для рук, дезодорант — целая химическая лаборатория! И всем этим она пользуется изо дня в день…       — Это беспокоило тебя всё это время?       — Сейчас уже не так сильно, — качает он головой. — Думаю, не больше, чем тебя беспокоит мой запах. Конечно, если мой запах тебя и вправду не беспокоит.       — О, ты всё ещё жутко воняешь. Просто я уже привыкла.       — Ну вот, — он посмеивается её шутке. — К этому я тоже начинаю привыкать.

Х

      — И как? — Барби приоткрывает дверь в ванную и боязливо заглядывает в щёлочку.       — Чешется, — Кен поднимает взгляд от бинта, которым обмотана его нога. — Хочется погрызть, — шипит он сквозь стиснутые зубы.       — Не смей грызть свою ногу!       — Да, да.       Кен видел, как её лицо побледнело, словно у призрака, когда струп разошёлся и начал кровоточить. С тех пор он настаивал на том, чтобы самому обрабатывать и перевязывать рану. Он не собирается проливать ещё больше крови у неё на глазах. По крайней мере, пока это в его силах.       Однако почёсывание — это скорее инстинкт, чем намерение. Иногда это происходит совершенно неосознанно. Бесчисленное количество раз за день ей приходится тянуться, чтобы заставить его вытащить изо рта руку, когда он начинает рассеянно царапать зубами место укуса на запястье. От этого кожа вокруг раны воспаляется. Но даже Барби удивляется тому, как быстро она заживает. А зуд, должно быть, сводит его с ума.       Он закрепляет конец бинта и вытирает раковину, прежде чем, прихрамывая, подойти к ней.       — Сегодня ты особенно хорошо одета, — осторожно комментирует он.       Он до сих пор не уверен, какие слова являются патриархальными, а какие — искренними. Сказать, что она выглядит весьма привлекательно, будет явным нарушением границ дозволенного. На ней стильный костюм с юбкой, а волосы она заколола наверх. До сих пор Кен видел её в основном в свободных свитерах и пиджах (Кен до сих пор произносит это слово как «пиджамжа», поэтому пользуется аббревиатурой), с волосами, собранными в небрежный пучок. Время от времени, когда ей было нужно подключиться к видеоконференции, она немного подкрашивалась, но в остальное время была мягкой и домашней. Теперь в её облике прослеживаются острые углы, заметны чётко выведенные линии бровей, и ткань одежды стала куда грубее.       — Мне нужно в офис. Они разрешат и дальше работать из дома только в том случае, если я предоставлю им медицинскую справку или попрошу отпуск, — объясняет она за завтраком.       Барби познакомила его с хлопьями, и он от них без ума. «Суп на завтрак» — так он назвал их в первый раз, и это было невообразимо мило.       Он резко вскидывает голову при её словах.       — Хорошо. Уйду через пять минут.       — Кен?       Его зубы клацают о ложку, когда он слишком торопливо отправляет её в рот.       — Тебе не обязательно уходить только потому, что меня не будет дома. Я не прошу тебя уходить. Тебе пока ещё не стало лучше. А мне просто нужно показаться в офисе.       — Но разве я, — он таращится на неё, нахмурив брови, — не никчемный нахлебник?       — Что? — она замирает в изумлении.       — У меня нет работы. Я не вкладываюсь ни во что из… — он неопределенно жестикулирует, — этого. Я только занимаю место и перевожу твои продукты.       Он отодвигает от себя миску, как будто она намерена забрать у него молоко с плавающими в нём хлопьями.       — Кен, ты в буквальном смысле искалечен. Ты едва ходишь, и я запрещаю тебе пытаться впихнуть эту ногу в обувь. Сейчас твоя работа заключается в том, чтобы отдыхать, выздоравливать и узнавать себя. И это то место, где ты этим займёшься, понятно? Возьми планшет и попытайся найти ещё какую-то информацию. Посмотри телевизор. Если хочешь подышать свежим воздухом, посиди на крыльце. Качели — это здорово.       — Но…       — Если хочешь чего-то добиться, сперва тебе нужно поправиться. Так что сосредоточься пока на этом, а дальше разберёмся. Мне пора. Доедай свой завтрак.       Она снова пододвигает ему миску, ерошит его волосы и поспешно выскакивает из дома, чтобы успеть на метро. +       Кен смотрит ей вслед, чувствуя себя ни на что не годным.       Это как… Как если бы он вновь очутился в Барбиленде. Где он совершенно бесполезен, а она может абсолютно на всё. Когда-то она так сильно это ненавидела. Она так сильно ненавидела его.       Он не сможет этого вынести. Она — всё, что у него сейчас есть. Фрэнки мёртв. Кен, Кен, Кен, Аллан и Кен недосягаемо далеки от него. Он неплохо ладит с Дэном, но это не то. Ему нравится Анджела, но он не может проводить с ней много времени: полиции не нравится цвет её кожи, а цвет его кожи, похоже, только привлекает к ней ещё больше ненужного внимания. Он переживает, как бы его присутствие не навлекло на неё неприятности.       Очевидно, многое в нём притягивает к себе неприятности. Он сам создаёт неприятности.       До встречи с Барби он думал, что его это устраивает. Постоянно ходить по краю, зависать с такими же, как он, пытаться дотянуть до следующего дня. Теперь же в его жизни появилось что-то вроде родственной связи, и это настолько потрясно, что он уже не может представить себе, как без этого жить.       У него никак не получается избавиться от чувства бесполезности. Хоть ему никогда прежде и не приходилось работать, но он очень хорошо представляет, насколько важна работа для выживания. Возможно, это даже самое важное из всего, что может быть. На улице к нему подходило достаточно много людей, желающих пояснить ему некоторые вещи о нём самом. То, что он обуза для общества, лентяй, пьяница, паразит, вредитель. Что его присутствие снижает ценность или умаляет красоту любого места, где он находится. Что-то в этом роде.       Кен привык постоянно быть в движении: искать подходящее место, где можно заняться своими делами, отправиться на встречу с приятелями, незаметно проскользнуть куда-нибудь, чтобы перекусить или по-быстрому помыться. Необходимость сидеть на одном месте сводит его с ума.       Часть дня он и вправду проводит за исследованиями. Он даже ищет кое-что из того, чего бы не стал искать, будь рядом Барби. Как справляться со всей этой ситуацией с гениталиями. Что предпринять по поводу запаха кукурузных чипсов от ног, поскольку наверняка такого не должно быть. Несколько запросов касательно всех этих волчьих штучек, хотя ему тяжело разобраться в том, что здесь правда, а что вымысел.       Во всех книгах, которые он с несчастным видом пролистывал, говорилось о том, что он монстр-людоед, безмозглый и кровожадный, представляющий страшную опасность для всех, кто находится рядом с ним.       Поэтому ему следует убраться подальше от людей. Парк Топанга не так уж велик, но он уверен, что сможет найти место побольше и менее людное.       Он всерьез задумывается об этом. Садится на качели на крыльце, укутанный в одеяла, оставив незакрытой только больную ногу, которая начинает быстро неметь на холодном воздухе. Но ему всё равно. Он больше не может находиться среди стен. Как люди могут так жить? Да, хорошо, стены защищают от холода, но ведь внутри ничего не видно и не слышно! Как узнать, если приближается опасность? Как утром, когда поднимаешься с кровати, поприветствовать соседей? Как петь одни и те же песни или включаться в чей-то танец, когда сидишь внутри закрытой коробки?       От этой мысли он вздрагивает. Иногда из-за всех этих кукольных тем ему становится не по себе. Например, из-за того, что он начал свою жизнь в коробке, а не родился. Это знание интуитивно кажется ему неправильным. Возможно, из-за него, не считая истории с оборотнем, он не в состоянии до конца почувствовать себя человеком? Это из-за того, что он был создан, так ведь?       Ему не хочется отвечать на этот вопрос.       Смотрите-ка, как много вариантов с обширными открытыми территориями! Парк Денали, что на Аляске, довольно большой. На Аляске вообще много пригодных мест. Некоторые из них весьма изолированы, с очень низкой посещаемостью кем бы то ни было. Правда, там холодно. А как насчёт общественных земель? Там не возникнет проблем с ночлегом — это плюс. Зато будут постоянные толпы туристов, любителей жизни в домах на колёсах и тому подобного. Также могут возникнуть проблемы с водой. Может, ему удастся пересечь границу с Канадой? Судя по всему, там не так многолюдно. Он мог бы поселиться в горах и со временем выстроить симпатичную маленькую хижину. (Надо будет посмотреть, как это делается). Он сможет смело охотиться на всё, что только сможет поймать. Годами не видеть других людей. Не беспокоиться о том, что он кому-то навредит.       И обречь себя на полное одиночество. Навсегда.       Кен откладывает планшет в сторону и, обхватив руками колени, безучастно смотрит на окрестности. Целая жизнь, в которой никого больше не будет, кажется ему пустой. В груди начинает болеть, как тогда, когда он нашёл Фрэнки, окоченевшего и серого. Кен крепко зажмуривается, чтобы прогнать нежеланный образ, но вместо этого он лишь прочнее закрепляется перед его внутренним взором. Он снова открывает глаза. На ресницах чувствуется влага.       Чёрт! Он не… Так не должно было… Он в порядке. В порядке.       Так, он довольно быстро поправляется. Возможно, он вполне мог бы уйти прямо сейчас, без всяких неприятных для себя последствий. Прежде он всегда уходил, не больно-то задумываясь.       Так почему теперь он не уходит?       Почему он болтается на качелях, завёрнутый в теплое одеяло и одетый в вещи, за которые заплатил кто-то другой?       Мы разберёмся.       Так она сказала. Вместе. И с тем, что делать после того, когда он, наконец, поправится, и с тем, как быть со всеми этими волчьими заморочками. Сможет ли он получить образование, найти работу, обзавестись собственным жильём или, по крайней мере, вносить какой-то вклад в совместный быт? Как не морить себя пустынным зноем лишь затем, чтобы держать волка подальше от людей? Или как быстрее восстанавливаться после обращений, потому что прошло уже несколько дней, а его мышцы всё ещё ноют от боли.       Его кормят лучше, чем он привык, и это приятно. Обычно он отлёживается где-нибудь по два или три дня, обессилевший от боли, прежде чем оказывается способен вернуться в город, дрожащий и до отчаяния голодный, пытаясь скрыться от последствий тех злодеяний, которые его второе «я» могло совершить ночью. Пытаясь скрыться от монстра, от которого ему никогда не убежать.       Он задаётся вопросом, насколько иначе может проходить восстановление в уютном чистом доме, а не в скалистом каньоне.       Он задается вопросом, может ли у него быть нормальная жизнь. +       Кен никогда точно не знает, во сколько Барбара вернётся с работы. Иногда её нет дома даже в то время, когда он поздним вечером выходит на крыльцо подышать воздухом. Должно быть, она порядком устала от необходимости постоянно ловить его, заботиться о нём и всему его учить.       Что если на этот раз он сам приготовит ужин? Теперь он уже может спокойно стоять более продолжительное время, а пребывание возле плиты не требует ни много движения, ни напряжения мышц. Точно! Наверняка в холодильнике есть то, из чего можно соорудить что-то вкусненькое. Он что-нибудь придумает.       В любом случае было бы неплохо занять чем-то не только голову, но и руки. Иначе совсем скоро он начнёт кидаться на стены. +       К тому моменту, как Барби переступает порог, на плите уже стынет запечённая лазанья. Сыр в ней немного не того сорта, но пахнет вкусно. Когда она, предварительно переодевшись, приподнимает краешек фольги, то обнаруживает, что половины уже нет. На самом деле это очень много. Она задумывается над тем, уж не недокармливала ли она всё это время своего гостя? Ускорен ли его метаболизм из-за всех этих волчьих дел, или он просто до сих пор не уверен, получит ли следующую порцию? Сколько ещё понадобиться времени, чтобы он с этим свыкся?       Она накладывает себе гораздо более скромную порцию, немного разогревает её в микроволновке и занимает место напротив сидящего на диване Кена.       — Спасибо, — говорит она, подцепляя вилкой небольшой кусочек. — Как прошёл день?       — Даже не знаю.       Наверное, это честный ответ. Он ранен, был вынужден столкнуться с непростыми и пугающими обстоятельствами и не в силах контролировать многие аспекты своей жизни. С самого первого дня он был занят тем, что просто выживал. Ей интересно, был ли у него когда–нибудь по-настоящему хороший день. Даже в Барбиленде его идеальные дни субъективно были менее идеальными, чем её. Зависящие от чьего-то существования, чьего-то внимания. Зависящие от неё. Она ласково проводит рукой по его волосам, и уголок его губ слегка приподнимается.       — Мы справимся, — обещает она.

Х

      Барби хочет начать подготовку к следующему полнолунию заранее, чтобы было время закупиться всем необходимым. До него остаётся чуть более двух недель, и она ни за что не позволит Кену надеть свой шарф во второй раз, если этому найдётся хоть какая-то альтернатива. Кен целиком и полностью с этим согласен, даже несмотря на то, что из-за предстоящих затрат его гложет чувство вины.       Ей приходится отговаривать его от посеребрённого ошейника.       — Но это практично, — настаивает Кен. — Здесь есть поводок и всё, что нужно.       — Не думаю, что это для собак, — замечает она.       — Как может быть ошейник не для собак? — недоумевает он. (Ах, милое наивное дитя). — Шарфы, между прочим, тоже не для них.       — Почему не ожерелье?       — Слишком маленькое, слишком тонкое. А что если оно сломается? Кроме того, больно уж оно красивое.       — У тебя что, не может быть красивых вещей?       Кен хмуро глядит на неё.       — Я буду дарить тебе красивые вещи, — обещает она, пряча улыбку.       Он ёрзает на своём месте, словно хочет сбежать куда-нибудь подальше.       — Ну пожалуйста, не надо, — умоляет он.       — Я засыплю тебя ими.       Кен издаёт тихий страдальческий стон.       На самом деле единственный способ убедить его — заказать длинную прочную цепочку с плетением типа «лисий хвост» (почти что каламбурное совпадение), и заверить, что она дешевле ошейника. Её доставят уже на следующей неделе.       Дата доставки словно подтверждает тот факт, что следующее полнолуние он проведёт здесь. Что он будет преображаться где-то в этом доме, рядом с этой женщиной, которая готова поддержать его всей душой и всем сердцем. И это уже не гипотетически. Это происходит на самом деле.