Короли и валеты

      Резкий, судорожный вдох ртом. Воздух, холодный до боли в лёгких, быстро заканчивается, его не хватает катастрофически. Ботинки нещадно натирают мозоли на непривыкших к таким нагрузкам стопах. От одежды уже нет никакого толка, она не согревает: набравший силу, ливень каплями впитался в роскошные ткани платья, заставляя его неприятно липнуть к дрожащему, продрогшему телу. Феликс не видит ничего, кроме льющейся вёдрами воды и не понимая, как Вару умудряется на такой скорости вести их куда-то, не давая укатиться по ручьям грязи, позволяет куда более умелому клону полностью руководить их побегом. Дезориентированный юноша сильнее сжимает руку своего проводника, вздрагивая от каждой вспышки молнии на небе, от каждого, звучащего словно совсем рядом, грома: кажется, что если сделать хотя бы один неверный шаг, то вскоре будешь наказан за ошибку.       Он всё ещё не осознаёт, как оказался здесь. Ясная картинка в голове не складывается, нет никакой связи между происходящим, между Феликсом, живущим в праздности Вероны, под вечно светлым небом, не знающим нужды и горя, считающего себя храбрым и верным и между Феликсом, под градом и громом, бегущего от войны и оставляющим своего друга. Всё, что есть — вопросы, усталость... Слёзные молитвы о скорейшем прекращении пытки порой вырываются из непрекращающегося их потока в мыслях на волю, но остаются неуслышанными даже самим просящим, куда уж им до богов?       Уже потерявший счёт времени, Феликс даже не замечает, как они останавливаются: к удивлению, Вару вывел их не к какому-нибудь болоту, а к основанию горы с выемкой в ней, гротом. Первым заглянув в неё, утвердительно кивает, после чего любезно улыбнувшись, начинает паясничать: с поклоном указывая на проход, говорит что-то неясное из-за дождя. Даже видя лишь его зелёный силуэт, Феликс устало закатывает глаза: и слышать не надо, чтобы понять, что он сказал что-то вроде «дамы вперёд» с его типичной шутовской интонацией. Препираться в условиях, когда твоих остроумных ответок никто и не услышит — попросту глупо, потому валет оставляет недошутку без внимания, забираясь в их сегодняшний каменный приют. Есть проблемы сейчас и посерьёзнее...       Здесь природный шум затихает, становясь звуковым фоном. Влага, холод присутствуют и тут, однако ясно, что варианта лучше, чтобы переждать эту ночь, им и не найти. Надеявшийся передохнуть, Феликс выдыхает, но его прерывает болезненный вскрик: нагнавшая усталость. При беге организм был слишком занят, чтобы обратить на своё самочувствие внимание, к тому же адреналин и эйфория тела перекрывали неприятные ощущения, но сейчас судороги по всей ноге и тупая боль в боку ярко вспыхнули, с лихвой возмещая своё позднее появление. Смотря на корчащегося от мучений спутника, Вару, залезший сразу за ним, усмехается. —Мы с тобой пробежали километров девять, ещё и медленнее, чем надо было бы, потому что чьи-то изнеженные ноженьки постоянно тормозили нас. Привыкай, тут пижонские замашки никто удовлетворять не будет и твоим белокурым ручкам предстоит немало работы. — только весёлость сходит на нет, когда Вару видит, что вся ответная реакция состоит из разочарованного недовольства. Он не огрызается в ответ, не отвлекается на дурацкую издёвку, только с раздражением смотрит на неуместно ляпнувшего свой бред валета и чувствовать на себе по-настоящему огорчённый взгляд от Феликса неприятно, странно. Притихнув, лазутчик оставляет свою походную сумку с символикой армии Пика и отправляется к лесу, зная, что приятелю нужно помочь как можно быстрее. —Ты куда? — Встрепенувшийся юноша тревожно оглядывает покидающего его —Тебя смоет к твоим родным жабам, совсем что-ли? —Туда, куда надо. Если не укроемся, то будем перед всем животным миром как на витрине, только без стёкол. И к тому же, с таким ветром твоему избалованному организму не избежать воспаления чего угодно и нет, — только заметив то, что блондин собирается заикнуться о чём-то, прерывает его Вару —Ты со мной не пойдёшь. Да, ты ребёнок в моих глазах и я куда лучше разбираюсь в выживании в природных условиях, без тебя справлюсь. Далеко не уйду. Не переживай. — видеть изумление на лице Феликса уже куда приятнее, чем то апатичное ничто. —Как я догадался до каждой твоей мысли? Просто слишком хорошо тебя знаю. — наконец-то, хотя бы ещё одна, вымученная, да улыбка: всё же звание шута было получено не просто так.       На улице слышен треск ломаемых молодых деревьев. Вару явно делает это не в первый раз и вполне возможно, что ограничение на использование нейтральных ресурсов было излишней мерой предосторожности, но почему-то голос разума не успокаивает беспокойство. Сильная боль и запрет не позволяют выйти за стены пещеры, к тому же, что не зная ничего о правильном поведении в дикой местности, Феликс в самом деле может сделать только хуже, попытавшись помочь, но нет ведь никаких проблем с тем, чтобы наблюдать за походником изнутри? Просто на всякий случай. К тому же, что та ловкость, с которой расправляется с жердями Вару, очень уж завораживает... Как изменила его, ранее безответственного и невыносимого клона, жизнь в жёстких казарменных порядках. Он самостоятелен, вынослив и в этом нет ничего плохого, вот только мучает вопрос о том, как отразился этот опыт на Вару глубоко внутри. Он спокойно спит? Позволяет себе проявлять слабость? Возвращается добытчик достаточно скоро, держа в руках охапку саженцев с отломанными от них ветвями, которую скидывает на землю, усаживаясь следом на колени. Неожиданно для самого себя, апатичный ранее блондин тихо хихикает. —У тебя опали кудряшки из-за дождя. — отвечает на непонимающий взгляд червивый —Выглядишь так, словно из тины вылез. Или сельдерей на себя нацепил. «Вылезший из тины» мимолётом обеспокоенно всматривается в ближайшую лужу, пытается увидеть своё отражение, что лишь больше забавляет. —Не тревожься так, всё ещё очень даже мило выглядишь. — улыбается, не со смехом, с привычной ему добротой. —С чего ты вдруг решил, что меня это хоть как-то должно волновать? — волнует только эта искренняя интонация в голосе собеседника. Было бы куда приятнее, если бы тот продолжил насмехаться, не становясь причиной для румянца на щеках... Вару сосредотачивается на укладывании веток, стараясь не акцентировать слишком внимание на том, что Феликс посчитал важным заметить милоту друга. —Займи ка лучше делом не рот, а руки. Берись за ветки и складывай так, как я. — Да, дезертиру, как прошедшему военную подготовку, (хоть и не по своей воле) не составит труда уложить завесу в одиночку, он видит усталость друга, но, во-первых, чисто из принципа один он горбатиться не собирается и во-вторых, по своему опыту знает, что унынию места нет там, где есть работа. Изнемождённый червонный валет не будет думать о войне и душевных терзаниях, пока истерзана плоть. Не без нытья, но задание выполняет.       Из подсушенных дров разводят костёр огнивом, которое приберёг бежавший развездчик, в практически полной тишине, только с редкими, неловкими шутками, словно они как и раньше, просто два весёлых дурачка, словно ничего и не было. Это пока что устраивает и Вару, и Феликса, уводя от разговоров и мыслей, к которым они не готовы. Везунчик блондин засыпает быстро, проваливаясь в ничто до следующего утра. Кудрявый же так не может. Он долго лежит в украденном спальном мешке, смотря на каменный потолок их убежища, слыша лишь неровное биение собственного сердца и посапывания друга рядом. Сон приходит со временем, беспокойный и постоянно прерывающийся. Ничто. Абсолютное ничто, окружающее их, нет чувств, нет страха, нет боли. Есть лишь невыносимая пустота и постепенное схождение с ума. Зачем они появились здесь? Почему тут так холодно? Закончится ли мучение? Они уже мертвы, или ещё не родились?       Теплота. Ни единого слова не будет сказано. Все крики, попытки говорить, были прекращены давно, а может, и совсем недавно, ведь время здесь иллюзорно. Есть лишь уверенность в том, что взгляд жёлтых, зелёных глаз дарит счастье, а близость смысл всему. Они были откровеннее тогда.