Мираж моих воспоминаний

Галантность, вежливость, его поклон избитый.

Потускневшая улыбка, стёртая в мгновение с лица.

Он принц, изящно тканью верности прикрытый,

из тени смотрящий, как за ней пылают небеса.

Они перестали разговаривать, как раньше. Перестали по утрам встречаться за чашечкой молочного кофе, обсуждать рабочие дела, новости и планы на вечер. Кажется, Мидория и вовсе стал вставать ещё раньше, чтобы просто оставлять ему завтрак с запиской о том, что «он ушёл и приедет домой сам». И поначалу Бакуго думал, что это временное явление, которое изживёт себя само, и продолжал вести себя так, как вёл себя и раньше, но после нескольких дней подобного «тихого» общения — мужчина понял, что ничего само собой на место не встанет, если он так и продолжит просто надеяться. Каждый раз, когда он находил на кухонном столе очередную записку вместо тёплого голоса и привычных утренних слов, что-то внутри него сжималось. Катцуки сжал её тогда в кулак, почувствовав, как по телу пробежала волна раздражения, и, прищёлкнув языком, в один заход съел приготовленный ему лёгкий завтрак и помыл за собой посуду. Завтра днём уже назначена свадьба Двумордого ублюдка, и они оба приглашены на неё, хотя Бакуго до сих пор считает, что если бы приглашения высылал не Тодороки Энджи, то ему бы и вовсе не пришлось идти на эту унылую вечеринку «воссоединения двух дряблых сердец». — Он что, планирует сам пойти на неё? — запивая весь завтрак свежесваренным кофе, Бакуго недовольно вздохнул, потирая переносицу, — Нет. Нельзя, чтобы он поехал один. Блять, я не допущу этого. — он недовольно глянул на пустую чашку, — Не после того, что я узнал об этом ублюдке…! — и, быстро помыв её, Катцуки подошёл к столу, беря в руки телефон и быстро печатая в нём сообщение. «Завтра днём я подъеду за тобой, чтобы отвезти на свадьбу этих двух кукушек.» Ответа не последовало, но Катцуки знал, что Мидория прочитал. Прочитал, но не ответил. Это было вообще на него не похоже, а потому вызывало только больше вопросов, с которыми весь день прошёл, как в тумане. Выше его сил было сосредоточиться на работе или тех задачах, которые он сам на себя набрал, ибо мысли всё так же возвращались к брюнету и завтрашнему дню. И успокоиться он смог только тогда, когда на его телефон пришло уведомление, кратко говорящее о том, что «они поговорят сегодня об этом дома». Предстоящий разговор не сулил ничего хорошего, но сам факт, что его принц приедет домой пораньше — уже грел его душу, а потому он сразу же спросил: «Тебя забрать?» — чтобы сразу иметь возможность получить ответ: «Нет. Я ведь на машине.» «Тогда, может, приготовить тебе что-то сладкое?» — ему определённо хотелось что-то сделать, чтобы «завлечь» брюнета домой с его каторги, которую он облюбовал в последнее время больше обычного. И наверняка же пьёт там этот гадкий автоматный кофе литрами. И Катцуки с улыбкой подметил, как после этого вопроса омега стал что-то бурно печатать, а после ещё одного короткого уточнения, что он имел в виду «крем-брюле», вдруг затих, после чего кратко ответил: «Буду благодарен.» — и вышел из сети. Катцуки бросил телефон на диван и, тихо выдохнув, взял в руки стопку документов, с громким стуком кладя её на стол, после чего взор переметнулся к окну, где ещё стояло утро. Солнце было даже не в зените, оно лишь начало разводить голубое небо белыми лучами зимнего света. И алые глаза усмехнулись на это, невольно спустившись вниз по занавескам, думая, не закрыть ли их, а после замерли где-то посередине ткани, видя лёгкие банты, которыми они были подвязаны. Бакуго не обратил на это внимания раньше, но, похоже, эти бантики, не свойственные ему, были завязаны здесь ещё давно. Память подкинула идею, откуда они могли взяться, и в голове возникли фрагменты того разговора с Дерьмоволосым, в купе с которым он, скорее всего, и завязал эти странные шнуры так, как по привычке их завязывает его принц. Шторы в их совместной квартире выглядят именно так, если ими не занавешивают окна. Мужчина подошёл к окну, беря в руки массивный узел, и пригладил его, фыркнув, сказав самому себе: «Да, мы хорошо поговорим с тобой дома, мой сбежавший принц.» Работа прошла незаметно. И с первыми же минутами окончания рабочего дня, несмотря на то, что все привыкли, что он начал перерабатывать — Бакуго свинтил с этого унылого офиса сперва в супермаркет, а после и домой, игнорируя звонки Киришимы и отвечая лишь на последний, и то без особого желания. — Чего тебе? — грубо воскликнул мужчина, закатывая глаза на почти истеричный тембр друга, который пропустил момент, когда он ушёл с работы, и теперь не может смириться с тем, что его, бедного и несчастного, бросили. — Баку-бро! Ты где? Ты что, уже домой уехал? — на заднем фоне был слышен монотонный голос Серо, который, что-то буркнув, видимо, оставил этого истеричку одного, — О, нет, или… — Бакуго зуб даёт, что сейчас он театрально закрыл рот рукой, — …не говори мне, что ты опять взялся за старое… — Не нуди. — отрицая этот бред, Катцуки вдавил газ в пол, поворачивая направо, — У меня дела появились. Это всё? — взгляд скользнул по экрану гаджета, где у этого звонящего контакта на аватарке был изображён учебник по истории, — Я сейчас отключусь и нахуй тебя заблокирую, ты мне мешаешь тачку вести, — и, ей-богу, хорошо, что этот полудурок не пошёл в учителя — он был бы самым нудным учителем истории на его памяти. — Дела появились? — озадаченно спросил Киришима и после некоторой паузы, по-дебильному посмеиваясь, начал свою шарманку, — Неужели я всё-таки был прав? О-о-о… Влюблённый волк уже не хищни- — и не закончил, ибо его отключили. — Пошёл нахер. Доехав до дома, Бакуго первым делом пошёл на кухню, готовя там обещанный десерт, и попутно ожидал парня, постоянно проверяя наручные часы, на которых время, казалось, тянется уже целое столетие. Когда крем-брюле только с пылу с жару был поставлен на стол, Катцуки накрыл его фольгой, чтобы тот как можно дольше оставался тёплым, а после посмотрел на часы, подмечая, что до возращения его принца оставалось ещё по меньшей мере пара часов. И он ответственно ждал, сидя на стуле. Первые минут десять. Но, в конце концов, не выдержав и усевшись на облюбленное брюнетом кресло в гостиной, решил скоротать время за просмотром новостей. Но телевизор, монотонно рассказывающий то о политических событиях, то о мировых проблемах, быстро начал раздражать его. Даже при его попытках не обращать своего внимания на нарастающее раздражение. Бакуго выключил фоновый шум и уставился на потемневший экран, отражающий его собственные задумчивые черты, которые тут же разгладились, когда слух уловил поворот ключа в замочной скважине. Он обернулся назад. Дверь тихо скрипнула, и, да… он вошёл в квартиру. Мужчина поднялся с кресла, чувствуя, как в груди сжимается холодное сердце, что начало колотиться, когда он встретил уставшего брюнета в дверях, пытаясь уловить в его глазах хоть какое-то выражение. Но лицо Изуку было спокойным и посмотрело на него так же, кивая в знак приветствия. Просто кивая ему в знак приветствия. «Где мой поцелуй?» — возмутился кто-то у него внутри, и Катцуки был согласен с этим возмущением. Но мужчина промолчал, сведя брови к переносице, продолжая ждать брюнета в коридоре. Хотелось подойти. Хотелось обнять его, как раньше, и вернуть себе неполученный поцелуй, но вместо этого Бакуго следил, как его возлюбленный, снимая туфли и вешая пиджак на вешалку, прошёл мимо него с каким-то виноватым выражением лица, поворачиваясь к пропахшей насквозь карамелью кухне. И, к сожалению, альфа не мог увидеть того благодарного выражения лица, с которым Изуку обвёл взглядом приготовленный ему десерт. Бакуго видел лишь спину. И эту макушку волос, приглаженную когда-то утюжком, а сейчас едва пахнущую парфюмом. Парфюмом, который он ему подарил. «И с тех пор он больше ни слова не сказал о том, нужен ли ему новый.» — сейчас эта невинная мысль, прорезав голову, начала его раздражать, и Катцуки беззвучно прищёлкнул языком, замирая на тихое: — Привет…? — и на такое неуверенное. — Привет, — ответил и он, не сводя с брюнета глаз и пропуская его в гостиную первым, следуя по пятам, не желая терять ни мгновения, — Крем-брюле готов. Ещё должен быть тёплым. — и показал рукой на накрытый обеденный стол, где обычно ели они вдвоём, но в последнее время только он и в полном одиночестве. И сейчас он хотел услышать, почему его начали оставлять одного за обеденным столом? Тогда они так и недоговорили. Брюнет сбежал, как только появилась возможность, и закрыл дверь в спальню, а у него не хватило наглости ворваться в неё, а потому в ту ночь он спал на диване. А на утро его принц, как он и подозревал, сбежал, оставив завтрак и записку. Ту самую, которая потом стала ежедневным обрядом, со временем вызывающим лишь раздражение. Словно ей попытались неловко заменить своё отсутствие за столом, думая, что этих кратких слов будет достаточно. Это было наивно. Стоит ли говорить, что даже сейчас, когда он смотрит на него лицом к лицу — Бакуго всё ещё думает, что этого мало. Он… успел заскучать по этому спокойствию в доме, которым всегда насыщает его Мидория. И нет, тишина не смогла заменить это странное ощущение, которое приятно холодит его вены, тихо напоминает о себе флёром вишнёвого цвета и невольно дарит то расслабление, которое он больше нигде не может получить. Ощущение, что дома его ждут. И он эгоистично успел привыкнуть к этому. И когда это спокойствие исчезло и вновь стало ошеломляющей одинокой тишиной — мужчина попросту не смог продолжать делать вид, что он не чувствует этой дрожащей перемены. — Ты хотел обсудить нашу завтрашнюю поездку. — Бакуго проследил за тем, как парень сел за стол и приоткрыл фольгу, после чего мужчина облокотился на стенку около кухни и скрестил руки на груди, — Я не знаю, что там обсуждать, но я слушаю. — Я думаю, мы не можем пойти на неё вдвоём. — и эти слова он был готов услышать, а потому даже бровью на них не повёл, — Это будет подозрительно. — Я знаю, что дело не в этом. — и отрезал все выученные фразы на корню, поворачивая голову в сторону гостиной и подставляя щёку тусклому тёплому свету люстры, — Мы и так уже привлекли много внимания своим вальсом, так что скажи мне, пожалуйста, правду, ладно? Потому что сейчас эти стервятники, если не совсем слепые, то точно дошли до вывода, что я ухаживаю за тобой, — он смотрел, как Мидория спокойно ест, быстро поглощая одну порцию десерта, видимо, обыденно пропустив ужин и, возможно, обед, — Да и к тому же, мы не закончили тогда наш разговор. — смотрел, как омега замер, тихо пережёвывая, — И я бы хотел, чтобы мы обсудили его сейчас. — как посмотрел на него, — Чего… — и Бакуго сам поджал губу, взмолившись бровями и со встревоженной улыбкой спрашивая, — чего ты так боишься, мой принц? Чтобы увидеть, как этот вопрос застал его возлюбленного врасплох. Тот встревожился и настороженно спросил: — …Что ты имеешь в виду? — и мужчина увидел, как тонкие брови сдвинулись к переносице. — Тогда ты сказал… — и услышать, как собственный голос чуть дрогнул, выровнявшись лишь по его воле, — что ты уверен, что я брошу тебя рано или поздно. И я хочу знать, почему ты так думаешь до сих пор. — а он скользнул по лицу, что в удивлении вытянулось, а после виновато вздохнуло. И его сердце подозревало, что вот так просто ему это не расскажут. Что не поделятся чем-то настолько личным и нежным даже после того, кем они друг другу стали. Эта стена была в разы плотнее. Всегда была. А потому, оттолкнувшись от другой крепкой стены за своей спиной, блондин не спеша подошёл к столу, за которым всё так же сидели и насуплено встречали его, кажется, вовсе не обращая внимания на то, что он подходит ближе. Брюнет опустил голову, монотонным голосом пытаясь ему объяснить то, что просто не воспринималось на слух, особенно когда сказать это пытались с искусственным самообладанием. Которое выглядело перед ним таким фальшивым на самом деле. — Потому что некоторые обстоятельства могут нас развести в разные стороны? — и то, что пояснял он, не поднимая на него глаз, звучало таким же фоновым шумом с телевизора, который блондин слышал ранее. Бакуго хотел посмотреть в эти глаза и увидеть правду, но их специально не поднимали, потому что знали, знали ведь, что по ним его легко прочитают, как чёртову открытую книгу с картинками, — Я не хочу обнадёживать себя тем, что- — но когда его руку резко схватили и оторвали от стола — он был вынужден поднять их, чтобы услышать: — Ты не уверен во мне? Катцуки увидел, как омега замер на месте, словно его пронзили его слова, и он не знал, какая из этих стрел ударила в лёгкие, что те затаили дыхание. Как, встретившись с ним взглядом, тот словно потерял дар речи. Словно сам потерялся. И если брюнет напротив был растерян пред его вопросом, то сам он был весь на взводе — его алые глаза горели огнём, в них читалась смесь гнева и странного чувства, что жгло горло изнутри. Страсти. Желания доказать, что мысли о том, что он его бросит, попросту абсурдны. Как вообще они могли возникнуть? Он сам даже не думал о том, что они когда-то могут расстаться. Зачем думать об этом, если у них всё хорошо? Хотелось доказать абсурдность этих рассуждений самым доходчивым из всех возможных способов. — А? Дело не в этом… Я- — Тогда не уверен в моих чувствах? — продолжал он, видя, что, скорее по наитию, Мидория так же встаёт из-за стола, чтобы быть с ним на одном уровне. — Бакуго, ты не- — и чтобы сказать то, что даже в оправдание никто не запишет. — Я давно это заметил. — и поэтому, остановив его от этого, Катцуки сделал шаг вперёд, всё так же держа его за руку, — Мне доказать тебе обратное, что ли? Знаешь, что я думаю? Что ты безбожно врёшь самому себе. — он словно пытался донести до этого растерянного лица очевидное, но очевидное, судя по всему, только ему, — Дело не в обстоятельствах. — и, тряхнув головой, продолжал, — Дело в том, что ты сам не хочешь признать… что хочешь быть со мной? — и снизил обороты лишь тогда, когда он сам удивился последнему заключению, — Ох, чёрт… — и взял вторую тонкую руку, обвивая её пальцами и, отводя в сторону, сделал шаг навстречу, чтобы его принц сделал шаг назад, — Знаешь что? Если бы ты действительно думал, что мы в любой момент можем внезапно расстаться, то ты бы не делал меня своим, mon cher. — и чтобы в конце концов упереться с ним в стену, нависая сверху и смотря, как в джунглях бездонных глаз пробивается отблеск лунного света, проникший к ним через стеклянный балкон. Бакуго метнул взгляд в сторону. Банты. Шторы были подвязаны бантами. — Своим? Что, чёрт возьми, ты- — Изуку не понимал причину тёплой улыбки на лице, что сперва хмурилось на него, а теперь в горделивости фыркнуло, ухмыляясь своей скорой победе и кратко объявляя: — Феромоны, — «Что, простите?», — Ты оставил на мне свои феромоны после нашего секса. — Изуку вздрогнул, мгновенно отворачиваясь после такого откровения и не ожидая, что его лицо повернут обратно, не давая возможности смутиться, — Настолько сильные, что даже Дерьмоволосый на мне их учуял. Сказал, что они вызывающие, — что-то внутри зелени всколыхнулось, — Понимаешь, что я хочу сказать? — рука, которая держала его подбородок, кажется, вспотела, а человек, который всё это бесстыдно говорил ему — приблизился ещё ближе, шепча, — Что всё выходит намного откровенней, если ты сделал это неосознанно. А это, скорее всего, так. — и он выдохнул следующие слова прямо в красное ухо, — Может, расскажешь мне, как от меня пахнет с твоей помощью? — Ты… Я не хотел… — начал недоумевающе он, и Бакуго шагнул ближе, и в момент их начало разделять всего несколько сантиметров, пока он смотрел, как метаются чужие радужки, озадаченные таким открытием. Мужчина почти мог почувствовать неровное дыхание Изуку на коже своей шеи и приспустил свой галстук, чтобы почувствовать его отчётливее. Ведь, судя по всему, брюнет даже не заметил этой перемены. И теперь, скользя по чужой талии рукой, аккуратно проводя пальцами вдоль позвоночника и останавливаясь на пояснице, проминая каждую складку ткани, что плотно облегала холодное тело — Бакуго растворялся в этой покрасневшей озадаченности. В этом вишнёвом послевкусии, что граничило на его языке с твёрдой горечью. Ведь даже самая мягкая и сочная вишня имеет внутри кость. Которую ему хотелось прокусить. — Не хотел что? — голос стал низким, чуть хриплым, но твёрдым, — Не хотел оставить след? Не хотел показать миру, что я принадлежу тебе так же, как и ты мне? — его руки уже тянулись к плечам омеги, и, наконец, пальцы коснулись плотной ткани обтягивающей жилетки, крепко сжимая её, — Чтобы никто даже не подумал ко мне подойти? И за метр услышали, что я твой? — чтобы после подхватить брюнета за талию и прижать его между стеной и своим телом. Телом, которое очень соскучилось по холоду фарфоровой кожи. — Я не знаю, как это произошло…! — резко вздохнув, Изуку зажмурился, приоткрывая поначалу лишь один глаз, — Что ты… — хотелось отчитать за такое поведение, но в этот раз что-то остановило его от этого, и мысли увели его в более важную нить разговора, — …Может быть, я действительно…? Да, ты прав. Я просто боюсь. — тихо признался Мидория, и его зелёные глаза, полные честности и непонимания, отобразились в киновари, — Боюсь, что то, что есть… Это не навсегда. Гарантий ведь никто никогда не даёт? И перспектива того, что когда-то нам придётся расстать- — его губы прикрыли ладонью, настойчиво смотря в удивлённые изумруды и словно поясняя, что такое мужчина напротив даже просто слышать не желает. Потому что Бакуго ощутил, как эти слова снова ударили по нему. Ударили так остро, что в его глазах потемнело на несколько секунд, и он, взглянув на свою же ладонь, что закрывала молчавшие губы, со страхом убрал её, делая глубокий вдох. Руки сжали бёдра, которые поддерживали омегу на весу, а сам альфа напрягся, пытаясь вспомнить, как он мог пропустить такие ошеломляющие сомнения? Но он не смог вспомнить и лишь молча постучал по упругому бедру, чтобы брюнет оплёл его ногами, и им было легче стоять, но высокий голос лишь спросил о том, «почему он не может его поставить на пол?» И у мужчины не было внятного ответа, чтобы рационально описать свой импульсивный поступок. Потому что в нём не было ни грамма рациональности — он просто захотел. Захотел прижать брюнета к стене, захотел сжать его тело руками, захотел как можно ближе взглянуть в сумрачные глаза — это было просто его мгновенное желание, которое кто-то подсказал ему изнутри. И даже сейчас, когда он заметил нелогичность этого желания — отпускать своего возлюбленного — казалось ему ещё более нелогичным. Хотелось, наоборот, прильнуть к нему ближе, ещё более развратно раздвигая бёдра, которые всё никак не хотели прижиматься к нему плотнее, ведь его принц… да, до сих пор этого смущался. «И это после того, чем мы уже занимались.» — хотелось, чтобы завтра попросту не существовало, чтобы они могли раствориться в сегодня. Но эти глаза ждали его ответа. — Ты не можешь бояться того, чего не знаешь, — тихо проговорил Катсуки, чувствуя, как его сердце тихо замедляет ход, — Мы не можем жить, ожидая, что завтра всё исчезнет. Иначе не было и смысла начинать, но мы пошли на этот риск вместе, верно? — и в этот момент чужие ноги всё-таки обвили его талию, немного прижимая его к себе, — Мы… люб- влюблены в друг друга. Нам хорошо вместе сейчас. — и он сам придвинулся к чужому животу своим торсом, вкрадчиво спрашивая, — Так не слишком ли ты… жесток? «К нам?» — но он не добавил вслух это нежное и уточняющее «к нам». Изуку вздрогнул, а его лицо вытянулось, как если бы услышало что-то правильное и неожиданное в один момент, отчего в горле образовался сухой ком. Захотелось его смочить. Водой или… или вином. Но Мидория ни за что не прервал бы их сегодняшний диалог ради того, чтобы налить себе бокал. Точно не сейчас. В конце концов, слова мужчины имели зерно истины. И, возможно, об этом следовало поговорить ещё раньше, а не только сейчас, когда фигурами, стоящими в этой полутьме, были они, вжавшиеся друг в друга так отчаянно, словно сама мысль о «расставании» претила им обоим. Но он не мог не думать об этом, когда жизнь самолично напоминала ему о такой возможности. Тыкала носом и поясняла, что, «каким бы хорошим ты ни был — от тебя легко могут отказаться». В любой момент. И оставить позади, как ненужную яркую побрякушку, которой достаточно наигрались и которая надоела. Потому что даже самый чистый изумруд померкнет, если будет лежать рядом с обычными камнями. И отказ Бакуго от него… ему будет сложно пережить. Сложно будет смотреть в эти рубины тогда, когда они развеют своё тепло к нему так же безжалостно, как его развеяла его мать. Хотя было ли у последней вообще тепло к нему — вопрос спорный. И если ему сейчас пообещают, что от него не откажутся… стоит ли ему верить этим словам? Этим глазам? — Может быть. — подтвердил он, смотря куда-то в золотые волосы, — Может быть, я жесток. Но так безопаснее, ибо у меня ещё остались люди, о которых я должен заботиться. — он не отказал себе в порыве зарыться в них рукой и расчесать пальцами. Пока его рывком подняли на уровень алых глаз, держа под ягодицами и требовательно понижая тон: — Кто? — омега замер с этой протянутой к мужчине ладонью, резко переводя взор на него и неловко кашляя: — Это… — всё-таки стоило смочить горло хотя бы водой, — могу ли я надеяться, что об этом я расскажу тебе позже? — Бакуго не стал сразу говорить «да» и, внимательно рассмотрев чуть растерянное лицо перед собой, стал напряжённо думать — «о ком» ещё его принц может заботиться. «Не мать и не отец… Может, Кота?» — перечисляя всех возможных кандидатов, Бакуго отметал один за другим, перенося вес Мидории на одну руку, помогая висеть на нём, а второй задумчиво ощупывая вспотевшую нежную шею, — «Нет. Не он…» — Этот человек… — и вдруг его осенило преступно простой мыслью, которую он сразу озвучил, склоняясь к опущенному лицу, — …тот малыш, верно? Акиро? — уточнил он, и зелёные глаза распахнуто поднялись на него в ответ. О да, он угадал, — Значит, ты жесток не только из-за себя? — поднялись, зная, что они не в силах ему сейчас правдиво ответить. Но ему этот ответ было уже не обязательно слышать. «И всё же, кто тебе этот ребёнок…?» — Бакуго. Я прошу тебя. — а потому, взмолившись, Мидория смог лишь с выдохом произнести, медленно хмурясь, — Дай мне ещё немного времени. «Я и так чувствую, как всё начинает медленно трещать по швам.» — чтобы почувствовать, как чужой палец так обыденно и привычно разглаживает складку меж его бровей. — Если дам тебе сейчас времени… — Бакуго замолк и взглянул глубже. Он любил эти александриты, а потому не мог устоять пред их просьбой, — …ты дашь мне потом своего? — и омега ощущал, как чужие губы хотят приблизиться, но с усилием отдаляются от него, как алый взгляд косится на его уста и тяжело выдыхает, — Отдашь мне его потом столько, сколько я попрошу? — В каком смысле-? — Я не уйду. — отрезал он, проговаривая эти слова с непоколебимой уверенностью, — Не брошу тебя. Мне лишь нужно, чтобы ты меня не прогонял. — и Мидория ощутил, что эта уверенность опасно близко граничила с голодом, голодом, устремлённым только на него одного, — Не убегай от меня, не оставляй меня по утрам одного, когда я хочу просыпаться рядом с тобой, слышишь? — мужчина выглядел отчаянным, тяжело дышал и громко сглатывал, заставляя тем самым смотреть в его вулканическую лаву, — Я, блять… — пытался подобрать слова, уводя взгляд, но безуспешно возвращал его к нему, — …просто хочу быть рядом. Дай мне шанс это сделать. — говоря прямо и тем самым выбивая из-под ног любую ощутимую почву. Даже его ноги, обвивающие мужской торс, словно занемели, и Мидория перестал ощущать странную неловкость из-за того, что буквально висел на блондине всем телом, чувствуя, как от излишней нервозности к телу пристала белая рубашка. Он изрядно вспотел. Пред глазами же был чужой воротник, избавленный от галстука и расстёгнутый на несколько пуговиц. О, верно… Мужчина тоже покрылся испариной. Изуку провёл взором по открытым ключицам, поднимаясь вдоль кадыка, и чересчур пристально впился глазами в линию челюсти, что заметил и Бакуго, демонстративно кашляя, а после посмеиваясь с его «пойманной» смущённости. Сегодня Бакуго был даже немного груб. Он не спрашивал, перебивал, отрезал пути отхода, словно знал, что последует за каждым его движением и словом дальше. Широкие руки не стеснялись ощутимо впиваться пальцами в его кожаные брюки, прощупывая мышцы под ними и желая их тихо снять, но всё же останавливаясь только на желании. При невинных поцелуях, когда он прижимал его затылок ближе, мужчина насыщал воздух запахом выдержанного бренди, в тотчас проверяя его реакцию на феромоны и, казалось, возбуждаясь от неё, продолжая растворять это возбуждение рукой. Но он ни разу не сделал ему больно или даже неприятно. Ни разу не перешёл черту, которую точно знал, что переходить не нужно. И, кажется, именно таким Бакуго и бывает, если не старается быть нежным. «И я сделаю всё, чтобы в этом мире никто больше не сделал тебе больно. Даже я сам.» — алые глаза прекрасно видели, куда смотрели те изумруды, которые отвернули от него вместе с лицом, и, тихо и спокойно заканчивая, он приблизился к изгибу шеи: — Разве мы можем стать чужими после стольких откровений? — принимая молчание за приглашение, чтобы прислониться губами к открытому участку кожи и услышать неожиданный рваный вдох. — Я… — хотел ответить брюнет, но поспешно закрыл свой рот рукой, чувствуя, как поцелуев становится больше, — Мхм…! — но его руку отвели в сторону, заламывая над головой и вынуждая напомнить этим хитрым губам в голос, — Бакуго, мы завтра приглашены на свадьбу и мы обязаны там быть. Мы не можем сейчас это сделать. Утихомирь свой пыл…! — которые равнодушно кинули «ладно», кажется, вовсе не намереваясь останавливаться после этого «предупреждения». — Тогда… — прошептали они, и мужчина придвинулся к его губам, впервые за сегодняшний день возвращая себе свой законный поцелуй, — Просто позволь мне смотреть на тебя, хорошо? — и, с придыханием продолжив, он словно принялся отбирать и все те, что за несколько дней накопились в нечётном количестве. Шумные причмокивания раздались по всей гостиной, и Мидория неосознанно подметил, что от этих простых поцелуев внутри что-то начало закипать. И продолжило по возрастающей, когда, закинув его на себя, Бакуго обеими руками подхватил его за ягодицы, разводя их, как если бы хотел прислониться к ним чем-то твёрдым. Мужской язык продолжал вталкиваться внутрь, посасывать его губы, пока руки попутно массировали упругие мышцы, немного опуская его вниз, чтобы сперва он ощутил, как что-то упирается ему между больших ладоней, а после увидел, что это было. Ширинка офисных штанов была недвусмысленно заломлена, и, подняв многозначительный взгляд на блондина, Изуку молчаливо проследил за тем, как он вновь переносит весь его вес на одну руку, прося «сжать себя покрепче», и освободившейся рукой филигранно расстегнул пуговицу штанов, а после Изуку услышал и звук молнии. Вниз посмотреть его заставило скорее любопытство, но далеко не оно после вынудило прикипеть к скрытому в серой ткани стояку. — Надеюсь, ты не против, что я… — и губы, сказавшие это ему на ухо, поцеловали его щёку, шепча нарочито низко, — …немного подрочу на тебя, мой принц? — чтобы вызвать у него мурашки по всему телу. — Ты… — повернув к нему голову, Изуку нервно переспросил, — Погоди, прямо так?! — вскрикивая после того, как ощутил, как чужая рука устроилась ему меж разведённых ног, избавляя от ткани эрегированный орган, а после поднимая к нему разгорячённый взор. Они смотрели в глаза друг друга слишком близко, чтобы он мог отвернуться. Мидория смущённо отшатнулся назад, прикрывая глаза, почти стукнувшись головой о стену, но его остановило тихое предупредительное «осторожно…!», заставившее его тело застыть, как каменное изваяние, и спокойно всмотреться в киноварь, а после мгновенно вспыхнуть от вида чужого члена, по которому ритмично проводили рукой, смотря при этом прямо на его лицо. «О, Дьявол, и как мне на это реагировать?» — брюнет приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но слова заперлись внутри, и он лишь поражённо вдохнул, опираясь на ту руку, что держала его. Волнистые тёмные волосы растрёпано свисали по плечам, а змеиные растерянные глаза выглядели настолько горячо, что от одного их вида Бакуго мог бы кончить прямо сейчас. Его принц был запыханным и смотрел на него в упор, в его глаза и вниз. И Бакуго знал, на что он смотрит. — Блять, я хочу тебя… — это тихое мужское признание, сказанное скорее даже не для омеги, заставило того обезоружено вздрогнуть и опереться на чужие плечи до того момента, пока его не попросили, потемневшим взглядом уперевшись в жилетку, — Разденься. Точнее… — а после подняли его на него, запыхано прося, — Расстегни жилетку, пожалуйста. — Зачем…? — Просто сделай это. — Катсуки отвечал уверенно, но в его голосе звучала тихая мольба, и руки действительно потянулись, чтобы выполнить абсурдную просьбу и совсем скоро вдохнуть полной грудью, не скованной теснотой костюмного белого жилета. И после этого Бакуго стал вжимать его в стену активнее, заставляя слушать хлюпающие звуки от своего движения рукой, которые очень выделялись на фоне домашней тишины. И, невольно утыкаясь носом куда-то ему в грудь, неприлично вдохнул те самые вишнёвые феромоны, что так гармонично соединялись с его тяжёлым дыханием и сдержанными стонами. И тяжёлым дыханием Мидории, и он со временем понял, что его хлопковая белая рубашка мужчине мешает. И вскоре тот попросил расстегнуть и её, смотря молитвенным взглядом на него и внимательно следя за тем, как он, медленно перебирая пальцами пуговицы, открывал ему вновь белую, как подснежник, грудь, уже потерявшую свой раскалённый вид с засосами и покусываниями на себе. — Могу я… оставить и сегодня…? — спрашивал этот бесстыдный человек, подразумевая возобновление потерянных «меток». И, усмехнувшись этой натянутой невинности, Мидория оплёл руками его шею, спрашивая приглушённым голосом: — Ты говоришь мне это после того, как буквально начал дрочить на меня? — и чувствуя, как, после короткого поцелуя с ним, внимание вернули к его грудной клетке, кратко целуя ложбинку. Мидория с лёгкостью мог наблюдать, как мужчина жалел, что обе его руки были заняты. — И всё же. Ты же знаешь, как я ею одержим. — а после, нежно проносясь лёгкими чмоками по всей правой части, тот пожал плечами, договаривая, — Мало ли у тебя завтра в планах надевать кружево. — усмехнулся, по-щенячьи посмотрев ему в глаза, словно выпрашивая разрешение. — И почему ты так ею одержим? — лишь смог уточнить омега, зная, что он уже сдаётся. Он расслабился, почти закатив глаза от той неги, что захватила его тело мандражной… любовью? Которую так просто отдавал ему блондин. — Потому что она твоя? — улыбнулся Катцуки, радуясь своей победе. И Мидория думал, что всё начнётся с лёгких поцелуев, парочки засосов, да несдержанных укусов, что быстро заживут — по крайней мере этого он ожидал. Но никак не ожидал, что после его согласия — на него накинутся без лишних прелюдий, сразу поочерёдно облизывая соски и оттягивая их губами, грязно причмокивая при этом. И это вызвало слишком бурную реакцию его тела, на которую он сам не рассчитывал и не смог вдохнуть глубже, ведь за мгновение его вновь накрыли мужские губы. Те смаковали его так долго, что челюсть начала глухо болеть от напряжения тех влажных поцелуев, которые то похищали его губы, то проходились по шее, щекоча последнюю короткими блондинистыми волосами. И после них он завопил и постучал рукой по плечу, истерично вопрошая: — Эй…! Мы так не- Каждое движение блондина, его посасывание до неприличия громкое — было нацелено на то, чтобы впитать в себя каждый сантиметр его потеплевшей от ласк кожи. Чужое дыхание словно выискивало самые чувствительные точки, которые заставляли его выгибаться и упираться руками в крепкое тело всё крепче, потихоньку теряя контроль над той силой, с которой его ногти вонзились в крепкие плечи и шею. Но блондину нравилось. Он сам подставлялся под его пальцы. И Бакуго даже не думал сбавлять обороты, а брюнет потерял счёт времени, что было потрачено ними перед тем, как его дрожащего и едва вдохнувшего — чуть отпустили, позволив перевести дыхание и, облизываясь, разочарованно прищёлкнули языком: — Чёрт, ты точно не хочешь…? — брюнет поднял красноречивый взгляд на мужчину, — Ладно, я понял. Никакого проникновения. — когда Мидория это услышал, он невольно закусил губу, стараясь не смотреть на то, каким взглядом осматривают его исцелованное тело. Словно думали над тем, куда стоит ещё поставить следов, а после прислонились к его телу вновь, продолжая использовать руку для того, чтобы выпустить пар. — Бакуго…! — прикрыв глаза, из последних сил напомнил он, но быстро понял, что его не слушают. А в глазах уже скопились слёзы, смазывая мужские плечи перед ним и квартиру, стоящую тихую квартиру, что горела жёлтым светом кухни. И это был единственный источник света помимо их горящих глаз. — Мне всё ещё сняться сны с нашей ночи. — признавался ему альфа, спрашивая, хоть и догадываясь, что в ответ ему никто ничего не скажет, — А тебе, м? — потому что говорить его принц сейчас точно был не в состоянии и это будоражило. — М-м-м! Дьявол, ты слишком интенсивно-! — эти вскрики распыляли его пламя ещё больше, заставляя расширить ноздри, чтобы вдохнуть той спелой вишни, что, вопреки омеге, весьма честно направляла его туда, где его принц получал больше всего удовольствия, — Медленнее, чёрт тебя дери! — но темп он не сбавлял, чувствуя, что уже красный ореол затвердел от возбуждения, и рука, что придерживала омегу снизу, на пробу прошлась по округлым ягодицам, чувствуя, что там тоже жарко. — Может, не пойдём завтра на эту пресловутую свадьбу? К чёрту её, если честно… — предложил Катсуки, его голос был пропитан жгучим желанием, который перчил и сдавливал горло, — За стену от нас сейчас такая удобная кровать… — он был насыщен до краёв плохо скрываемой нетерпеливостью, вновь и вновь заставляя часто сглатывать слюну, скопившуюся во рту из-за их поцелуев, благодаря которым тёмные волосы успели спутаться между бронзовых пальцев. — Держи себя в руках, пожалуйста…! — взвинчено проговаривал брюнет, инстинктивно беря его за волосы, чтобы оттащить от себя эти юркие губы, — Мне, помимо свадьбы, ещё на работу, не забывай…! — и доказывал это поднятым к себе глазам, словно это была достаточно убедительная причина, и замер, когда его спокойно спросили: — К чёрту работу, зачем она тебе? — Что за вопросы? Конечно для- — и Изуку вскинул бровь, нахмурено отвечая, но Бакуго сломал эту заигравшую пластинку на повторе. — Денег? — закончил мужчина, хриплым рыком добавляя, — Я дам тебе денег. — и, шепча, он почти не отрывался от его груди, не прекращая ласкать её горячими губами, — Только останься со мной. — ведь благодаря этому он замечал, как ноги, державшиеся за него, ослабевали, и он практически сам удерживал брюнета. Мидория был на пределе. Когда он шёл сегодня домой, то единственными его мыслями было то, что их ждёт тяжёлое выяснение отношений, которое, вероятно, опять закончится ссорой и раздельным спальным местом. После того дня он так и не смог найти в себе силы, чтобы вновь начать разговор об этом, и стал, как маленький, избегать всякой возможности того, чтобы эту тему поднял Бакуго. И он ожидал сегодня итог своего побега. Возможно, криков, разочарования, боли — всего этого, когда он, снимая туфли, встретил встревоженные рубины и, просто поздоровавшись с ними, заметил, что их обладатель ждал другого. Только тогда он понял, что за всем этим позабыл про поцелуй. Вечерний и послерабочий, которым они всегда награждали друг друга, приветствуя дома. Но уже было поздно его возвращать, и он неловко прошёл в гостиную, улавливая запах домашнего десерта. Сердце тогда защемило от чувства того, что мужчина приготовил ему его сам, а не просто купил готовый в ближайшей пекарне. «Ах да. Крем-брюле!» — Дьявол, когда ты успел удариться головой, чтобы нести такую чушь? — немного оттягивая блондина за щёку, он ощутил под пальцами приятную щетину, защекотавшую его ладонь, и улыбнулся этому, ещё не зная, что тот говорил вполне серьёзно. — Да кто ж меня знает. — а Бакуго никогда не шутил на такие темы, но прежде чем продолжить говорить об этом, спустился взглядом вниз, чувствуя свою разрядку, — Ох, стоит ли нам помочь и тебе…? — и, изливаясь куда-то на пол, прямо им под ноги, чтобы не испачкать чужую рабочую одежду, тихо пробормотал, что «сам позже всё вытрет», ожидая ответа на свой вопрос, который его ничуть не удивил. И разочаровавшись после того, как всё же увидел, что испачкал кожаную ткань чужих штанин. Те придётся теперь закидывать в стирку. — Не стоит. — «Ну конечно», — Я ещё хочу доесть свой крем-брюле, пока он не остыл окончательно. — «Ах да.» Мужчина медленно повернул голову с такого соблазнительного и твёрдого возлюбленного на стол и оставшийся там ещё один десерт, одиноко завёрнутый в фольгу и наверняка уже остывший. Рядом с ним лежала и грязная ложка, напоминая, что из-за него принц так толком даже и не перекусил. Что ему даст та одна съеденная порция? Нужно было как следует накормить его. Этот дурашка же голоден. И эта мысль чуть сбавила его пыл, который вернул ему кроткий поцелуй в щёку и лёгкое, желающее ускорить его решение «ну так что?», которому сопротивляться он уже не мог и потому заверил омегу чуть смущённым выдохом: — …Я приготовлю тебе новый, — на которое ему ответили тихим смехом, — Но сперва нормальный ужин. А потом ты и я в одной кровати без нижнего белья. На который он после укусил бледную веснушчатую щёку, радуясь, что его принц снова вернулся домой. — Бакуго. — пусть и предупредил со строгим взглядом, и после убежит сразу же в ванную, чтобы самому «снять стресс». Но это будет после, а пока мужчина добавил: — Можно с пижамой. — благосклонно разрешив лёгкую защиту, целуя после этих слов укушенный ранее участок.

***

В духе такой семьи, как Тодороки, было делать свадьбу единственного сына с таким королевским размахом. Он глазами прошёлся по всем бело-синим украшениям, которые подвязывали фасад уже забронированного здания — и ему страшно от ожидания того, какая ослепительная напускная роскошь может ждать его внутри. И хорошо, что он выпил антигистаминные, ведь тут повсюду было украшено цветами. Нарочито белыми, под стать цвету свадебного платья невесты, ради которого он даже снял траур на один день, чтобы лишний раз не выделяться и, если и запустить о себе новый круг слухов, то только благодаря тому, какой же он прекрасный и учтивый. Ведь ради этого он надел вместо белого — изумрудный костюм. Всё по классике, разве что вместо рубашки была припасена чёрная шёлковая блузка, расшитая сычуаньской вышивкой, словно рыбками кои, и обладающая широким треугольным вырезом, который подчёркивал красоту бледных ключиц. Бакуго посмотрел тогда на оголённую, ничем не украшенную шею, думая, что в этот образ прекрасно вписался бы какой-нибудь рубин. «Даже жаль, что ты не любишь украшения.» — хотел разочарованно вздохнуть блондин, но после задумался чуть дольше, резко посмотрев на украшенные чёрно-золотыми стрелками зеницы, — «Хотя…» Но Изуку не замечал на себе залюбовавшегося взгляда и лишь поправлял пиджак, что просто свисал на плечах. С его сегодняшним нарядом потрясающе гармонично сочетался букет, который они купили по дороге сюда и который был куплен по личному совету Бакуго, который сказал, что «именно в этом магазине я покупаю тебе цветы». Мужчина был против, чтобы они покупали здесь же их и для свадьбы этих двух, но против требовательного «мы должны выглядеть нормально» — пойти не мог. Не мог, но небрежно кинуть букет на задние кресла автомобиля — очень даже. — Зачем мы вообще покупаем ей букет? Пусть муж дарит. — бурчал альфа, аккуратно контролируя руль одной рукой, — Денег им уже недостаточно? — и посмотрел на преспокойно сидящего брюнета, что улыбнулся на его слова. — Этот букет от меня. — и прислонил руку к груди, — Не забывай, что Момо почему-то до сих пор ревнует меня к своему… — Мидория замолк, пытаясь подобрать более подходящее слово, чем «муж», — …жениху? И мне стоит ей показать, что ничего такого между нами нет и быть не может. — после чего пожал плечами, уменьшая громкость новой заигравшей песни. — А она сама по себе слепая? — но, видимо, блондин не разделял его спокойствия, продолжая и застывая лишь тогда, когда размеренный голос объяснил ему, пользуясь его же словами: — Ты ведь сам говорил, что влюблённые люди — слепы, Бакуго. — и смотря при этом вперёд, на дорогу, пока рдяные радужки медленно прошлись по его лицу. Мидория чувствовал их замешательство поверхностью кожи. — Ты думаешь, что…? — Да. Она его любит. — и повернулся к ним, приулыбнувшись, но лишь на то мгновение, пока губы не произнесли остаток фразы, — И это её самая страшная ошибка. Ему незачем было оставлять себя на прицеле у той, с которой они в будущем могли построить вполне себе неплохие отношения. Потому что он знает, кто такой Тодороки Шото. Знает, что люди не меняются. И знает, что розовые очки всегда разбиваются осколками внутрь. Под ногами зашелестел ковёр, когда они с Бакуго зашли едва ли не под руку в длинный коридор, минуя приглашённых фотографов и журналистов, которых тоже позвали для вычурности и статусности этого мероприятия. Бакуго всё хотел взять его за руку и подставлял ладонь в каждый удобный момент, но был проигнорирован. И тогда Бакуго ускорил шаг, чтобы преградить ему путь и под вскинутую бровь уже более настойчиво предложить свою руку. Поначалу Мидория отмахивался, но всё же они сошлись на том, что он возьмёт его под локоть. — Ты как? — спросили его, и он почти закатил глаза. За сегодня это был уже пятый раз. — Пожалуйста, хватит. — прикрыв глаза, Изуку вдохнул, — Воспринимай эту свадьбу, как свадьбу Ииды и Урараки. Ты же был на ней? — ему ответили кивком, — Ну вот. Эта ничем не отличается. — а после смелым шагом прошёл вперёд, чувствуя, как мужчина подстроился под его темп и шёл с ним в ровную. И в отличие от Бакуго, который сморщился на приветствующих всех молодожён, Изуку с благоговейной улыбкой кивнул им, подходя ближе и вручая невесте букет, а жениху — подарочный конверт с деньгами. Будущая миссис Тодороки удивлённо заморгала пышными ресницами, прижимая к себе пышную подвязку цветов, и подняла на него глаза, пока они оба слышали, как это действие пытаются запечатлеть камеры и фотоаппараты. Да что там, весь зал ненароком поглядывал на них, словно ждал какого-нибудь скандальчика. Но он хотел лишь пожелать ей счастья. Пусть на венчании он и не присутствовал по причине того, что это проходит в близком кругу семьи, но на свадьбе его поздравления уж точно должны быть стоящими. То, как он передал ей эти цветы, выглядело так, словно в её руки вкладывалось что-то сокровенное и до боли личное. Изуку задумчиво посмотрел на розы, хмыкнув, а после увидел, как девушка вдохнула их аромат. И она молчала секунд десять, прежде чем с хозяйской доброжелательностью не кивнуть, говоря: — Мы рады вас видеть, господин Мидория и мистер Бакуго. — разумеется, оценив такой открытый и «говорящий» подарок, перекликающийся с бутоньеркой её жениха, — Спасибо, что почтили нас своим присутствием. Надеюсь, вы хорошо проведёте сегодняшний вечер. — да и к тому же оценив и то, что они пришли вдвоём под руку и поприветствовали их вместе, хотя в пригласительных не было обязательного пункта «приходить парами». И пока Момо искренне радовалась тому, что, похоже, между её мужем и его бывшим даже искра больше не пролетает — Тодороки в упор переглядывался с Бакуго, пока омеги обменивались любезностями и хвалили наряды друг друга в лёгком светском разговоре. Быть честным, Шото не ожидал того, что этот блондинчик умудрится мало того, что прийти с Мидорией под руку на «их свадьбу», так ещё и после недавнего танца у всех на виду — внаглую предлагать ему локоть для удобства, будто бы он был джентльмен. Мидория, скорее всего, согласился из вежливости. Да. Точно из неё. А этот только и воспользовался, как собака, что кинулась на брошенную кость. Но почему тогда эта шавка смотрит на него с таким превосходством и демонстративно… демонстративно приобнимает брюнета за плечо? «Что это всё значит?» — нахмурился Тодороки, смотря на усмехнувшегося Бакуго вверх, ведь тот, как назло, был куда выше его ростом. И заимел в последнее время слишком много власти, чтобы он в открытую мог его пристыдить. Ведь с кем бы Тодороки не вёл диалог о строительстве и материалах, там всегда мелькала фамилия «Бакуго». — В компании такой прекрасной пары — я не сомневаюсь. — тем временем лепетал Изуку, учтиво улыбаясь и сдержано посмеиваясь перед тем, как спросить, — Волнуетесь, миссис Тодороки? Или мне ещё называть вас мисс Яойорозу, чтобы не смущать? — и поставить этим самым жирную точку в тех подозрениях, в которых девушка часто его сводила с этим ходящим прошлым. И после его слов Момо словно расцвела. Покраснела, несдержанно улыбнулась и вдохнула запах белых и красных роз, что так удачно соединили ему в одном букете, пышно подвязывая его красной лентой. Брюнет слишком долго живёт в этих кругах, чтобы не знать, каким образом проще всего выстраивать прочные отношения. Конечно, через семейные связи. Через те связи, которые только зарождаются — это делать в разы удобнее и проще. В будущем их дружба может ему ой как пригодиться. — Ой, будет вам, господин Мидория. — смущённо махнув на него рукой, Яойорозу провела взором по нему и Бакуго, улыбнувшись и прижав к себе букет, — Но спасибо большое… за букет. — и они понимали, что говорит она не только про него. — Я рад, что он вам понравился. — кивнул головой Мидория, поздравляя их ещё раз и уводя самоуверенного блондина подальше, резюмируя молодожёнам, что «они точно насладятся праздником». Но как только они отошли, Бакуго поделился тем, что жених, по его мнению, «урод и вообще, ты видел, как этот ублюдок на меня смотрел?», но, конечно, поделился он своим мнением на французском языке. Пока ему ответили, что Тодороки-младший никогда не мог смириться с «недостойными» лицами в высшем обществе, и эта черта ему досталась от консервативного отца. Но потехи ради будет сказано, что и сам обладатель гетерохромных радужек всегда смотрел на людей свысока, если те не обладали таким же происхождением, как он, или не были по статусу выше его. — В конце концов, человек, которому нечем гордиться — будет гордиться тем, что было дано ему по факту рождения. — закончил свою речь Мидория, уже готовя улыбку, чтобы поприветствовать Очако и Денки вместе с остальными друзьями, что уже кивнули им, увидев их издалека. Бакуго подошёл со своей привычной хмурью на лице, закатывая глаза на шумного Дерьмоволосого и учтивого Очкарика, пожимая обоим руки, а Изуку, учтиво улыбаясь, поприветствовал тех, кто интересовался, почему это они приехали вместе. И Мидория вынужденно придумывал причины, краем глаза подмечая, что весь оставшийся приём бывшая Яойорозу держала подаренный им букет при себе и даже хвасталась подошедшим подружкам тем, насколько большой и объёмный подарок ей подарили. Красные и белые розы выглядели символично, когда были французскими. И это то единственное, что осталось при нём, прикреплённое к груди в виде красного бутона, как знак долгого траура. Ведь прийти в белом на чужую свадьбу — было бы ужасным моветоном. А его жертва оценилась всеми, он уверен, по достоинству. Ведь он сделал молодожёнам немыслимое одолжение.