Мираж моих воспоминаний

Мечтал я о белых трояндах, когда для них был не сезон,

и о тумане, о молниях рядах, о красном закате былом.

Наивно ждал весну зимою и тёплых, ледяных сердец,

и что люди могут порою… согреть друг друга. Наконец.

В прошлый раз, когда его несли на руках, держа как принцессу, он подумал, что был просто под влиянием момента… эмоций, если будет угодно. Возможно, желания…? Всё-таки он тоже живой человек, у которого есть потребности, что не зависят от его «мысленного запрета». И тогдашняя эрекция, а после оргазм… он относил их к некой «вспышке». Пух, и всё. Песня сыграна, и актёры разошлись по углам. Но сейчас это было не влияние момента. Не просто животное желание, что стремилось заполнить пустоту в его душе и зашить её намертво. Это было что-то гораздо более внушительное по своей сути. Мидория умел сопротивляться феромонам. Долго к этому шёл и научился это делать. Игнорировать гнев или отвращение, да даже неизменное желание его трахнуть. И всё получалось отлично, пока сегодня, точнее прямо сейчас, когда его положили на край кровати, где он, выпрямившись, сел — он не учуял медовый шлейф, от которого его повело, как от сорокаградусной водки. Впервые так бескомпромиссно, словно его же организм не спрашивал его желания, и что было ещё более странным — ему это нравилось. «У каждой страсти есть цена…» — напоминал ему прошлый опыт, прошлая жизнь, и, обернувшись на Бакуго, Изуку поджал губы, беззвучно усмехаясь, пока тот рыскал по выдвижным ящикам прикроватных тумб. Там обычно всегда было всё для любовных утех. В этот раз ничего не изменилось. Было всё, вплоть до презервативов, но те Катцуки сразу бросил в сторону, извлекая только лубрикант и салфетки, которые были оставлены уже на поверхности тумбы. Бакуго подошёл к нему, приседая перед ним на корточки и мягко спрашивая с присущей ему ухмылкой: — Ну что, начнём всё-таки с массажа? — Соблазнять массажем трудоголика с больной шеей — гениальная идея, честно. — игриво склонившись вниз, Изуку опёрся локтями на свои колени, подперев подбородок кистями рук, — Мне повернуться спиной? Бакуго фыркнул, опуская взор вниз и упираясь им в мраморные икры, невесомо дотрагиваясь до них, а после, поймав чужие руки, прислонил их к своим плечам, поглаживая этими пальцами своё тело. Его кожа откликалась на эти невинные прикосновения столь ярко, что Бакуго лишь уверился в том, что сегодня они будут продолжать до конца. — Не стоит. — остановив, блондин, оставив чужие руки на себе, прошёлся своими по ткани длинных плавательных шорт — единственной оставшейся ткани, — Я начну… с массажа ног. В руку была взята правая ступня. Уже высохшая от капель тёплой воды, она всё ещё была распарена и слегка розовата от жара, а оттого мягкой на ощупь и более податливой для качественного… да, массажа, верно. Изуку невольно напрягся, когда Бакуго коснулся его ступни, нахмурившись и внимательно следя за такими уверенными и нежными движениями. Его ноги были босые, а те тапки, что он надевал, когда спускался в источник, были оставлены там же, из-за чего он был беззащитен перед тем, как Бакуго медленно массировал его ступню, разминая каждый палец. Затаив дыхание, Мидория наблюдал за этим. За тем, как мужчина перешёл к своду вздрогнувшей стопы. Его пальцы погружались в кожу, снимая накопившееся напряжение, которое Изуку даже не осознавал. До того момента, как по ноге словно не прошёлся электрический разряд, и он шумно сглотнул, признавая: — Знаешь, ты по-настоящему хорош в этом, — глухо простонав, Изуку закрыл глаза и неосознанно начал наслаждаться этим ощущением. Смешно, но он никогда не ходил на массажи за деньги, и никто и никогда не делал их ему бесплатно. Тот раз в сауне не в счёт. — Это ещё не всё, — прошептал Бакуго, слегка улыбнувшись. Он плавно перешёл на лодыжку, массируя её круговыми движениями, постепенно поднимаясь к икре. Она была напряжена, но под размеренным теплом — словно таяла в мужских руках, и с каждым новым движением Изуку чувствовал, как его тело расслабляется всё больше и больше. Напряжение исчезало. Бакуго продолжал свою работу, переходя на левую ногу, повторяя те же движения. И когда все приемлемые места были разгорячены приятным растиранием — он вернулся к расслабленно стоящим коленям, несильно сминая их круговыми движениями, а после совсем немного забрался под поверхность шорт. Чуть выше коленей, чтобы продолжить зачарованно рассматривать поднявшуюся в складки плавательную и ещё мокрую ткань. — Ты знал, что у тебя удивительно красивые ноги? — внезапно сказал Бакуго своим тихим и мягким голосом, почти шёпотом, а после посмотрел на омегу, так и не убирая своих рук. Изуку открыл глаза и посмотрел на него, и после лёгкого шока — его губы растянулись в улыбке. Это по-своему умиляло. То, как мужчина в любой ситуации умудрялся говорить ему всё новые комплименты, которые он сам никогда не смог бы придумать по отношению к себе. И губы скрасились тёплым взором, что благодарно и по-родному смотрели в чужие глаза цвета алой ночи. Пока те имели законную возможность посмотреть ближе эти стройные натренированные икры, что они и сделали, прощупывая каждую застывшую мышцу. — Ты находишь комплименты, когда я меньше всего этого ожидаю, Бакуго. — склонив голову к мужчине, он под стать блондину ответил тем же шёпотом, — Я восхищаюсь этим. Эти же глаза приспустились и хитро сощурились, а мужчина, немного приподнявшись и оставив пальцы на коленях Изуку, приблизился ещё ближе, смотря прямо в изумруды. Змеиные зеницы, что следили за ним, как надзиратель за преступником, и Катцуки была известна тайна, чтобы эти глаза распахнулись. Не отвлекаясь от расширившихся зрачков, Бакуго продолжал массировать, но теперь ещё глубже, чем до этого. Он провёл ладонью по внутренней стороне бедра и сжал её, увидев, как задрожали радужки. Мужчина обладал весьма длинными пальцами, чтобы мокрая ткань своим натяжением смогла его остановить. И остановился лишь у чувствительной и более жаркой части бедра, раздосадовано хмыкая, однако та ещё получит сегодня свои прелюдии. Пока его интересовало только то, что брюнет, затаив дыхание, смотрел на него в упор, видимо, не ожидая, что всё дойдёт до этого так быстро. Скорость он любил только будучи за рулём, не так ли? Во всех смыслах. — Я серьёзно, — тихо добавил Бакуго, и его голос стал более хриплым. — Ты когда-то видел со стороны свои ноги? Как ты ходишь? — Бакуго невольно вспомнил, как тогда, в кафе, при их начале отношений — не мог оторваться от чужой походки. Уже тогда он был пленён ею. С таким рождаются. Этому умению не научиться. — М… тихо? — предположил Изуку с глупым смешком. — Эротично. — произнесённый бас взбудоражил. Изуку посмотрел на мужчину с застывшей улыбкой и сглотнул, не зная, что ответить. Его лицо слегка порозовело от столь откровенных слов, но он не отвёл взгляд. Не отвёл даже тогда, когда мужские руки были вынуты из-под его плавок и обняли его за талию, пока блондин стоял перед ним на одном колене, чтобы после привстать и, надавив на его плечи — уложить тем самым на прогнувшийся и намокший матрас. Слух уловил перекаты бусин, что зазвенели на его коже и скатились ближе к спине. Тот, кто был над ним, дотронулся до одной из таких бусин и небрежно запустил ладонь под неё и само украшение, вызвав неожиданный вздох. — Скажи мне, мой принц… — феромоны сгустились, как едва собранная пасека, — Ты любишь быть сверху или снизу? Чужое дыхание было глубоким, и Мидория, проводя рукой по твёрдой груди, спросил: — По-моему, я когда-то отвечал на этот вопрос, нет? — ухмылка лукаво раздразнивала альфу, и, привстав на локтях, Мидория приблизился к нему, подставляясь под руки, — Так что вопросы излишни, м? — Полагаю, мы сегодня в позе наездника. — мёд стал более тягучим, и разум опять стал плыть как тогда, в источнике. Бакуго хотел было его перевернуть, но остановился перед украшением, хмурясь на него и, потирая между пальцев нити — разочаровано выдохнул, вынудив спросить, «в чём дело». Алый взор заметался по макраме, не находя ни одной петельки, дабы снять его, а потому Бакуго вполне серьёзно обратился к нему, вынуждая посмотреть на себя с удивлёнными и неверящими глазами. Вот он, тут, перед ним, готовый на то, чего мужчина так долго ждал, но слышит тихое и обеспокоенное: — Как его снять? В нём легко удушиться. — и уверив в этом бескомпромиссно предложенное, — Я помогу тебе его развязать. — Это невозможно. — и когда Изуку хотел свести это во что-то несерьёзное, — Мы же- — его монотонную речь перебили таким же серьёзным тоном: — Мой принц. — Бакуго едва сдерживался, чтобы прямо сейчас не проглотить эту вишню прямо с косточкой, — Как? — вкрадчиво спросив ещё раз. Бакуго из прошлого наверняка не понял бы себя теперешнего. Ему всегда было до лампочки на такие вещи, в особенности, если с ним уже кто-то лежал на кровати и дело шло к завязке. Он осторожничает, должно быть, впервые. Секс для него всегда был страстью. Чем-то резким и неутолимым, чем-то жарким, как пустыня Сахара. И таким же беспощадным на такие мелочи, как и её иссохшие пески. И Мидорию честно хотелось взять так же. Он едва сдержался от этого там, внизу, понимая, что это будет очень больно делать на полу. Ведь хотелось всё сделать правильно. Раз уж это их первый раз, когда они дойдут до конца. — …Ладно. Сзади есть три банта, развяжи их. — руки быстро шухнули за молочную спину, и совсем скоро с плеч спала эта чёрно-изумрудная паутина. Катцуки засмотрелся лишь на мгновение, прежде чем аккуратно подхватить её в руки и отложить в сторону. — Под светом ты ещё прекраснее, чем в сумраке. — признался мужчина, с трепетом поворачиваясь к брюнету, который выжидающе смотрел на него и стучал ногтями по простыне. «Что ж… что-то невинное было оставлено в лоджии.» — фыркнул брюнет, с лёгким раздражением нетерпеливо восклицая: — Ну же, Дьявол! — Бакуго не успел никак среагировать, прежде чем Мидория резко подорвался с места и прислонился к мужским губам. Мидория словно сорвался с цепи. Изголодавшийся зверь, что, наконец, добрался до долгожданной плоти. Вот как Бакуго ощущал этот отчаявшийся поцелуй. Он ожидал такого от себя, но не от брюнета, по которому вообще сложно было сказать, что он держит в себе что-то настолько истончившееся терпением. Но теперь он понял точно, что если бы тогда, в самом начале, он зажал бы его в стену и забрался рукой к ягодицам, то его, вероятно, оставили бы в живых. А возможно, даже поощрили. «Теперь я в себе разочарован.» — и с прикрытыми глазами, Бакуго хотел ощутить ещё больше жара острого языка. Прижавшись к пухлым губам, мужчина властно сжал ладонью тонкую шею, поднимаясь с неё ближе к затылку. Его пальцы скользнули по коротким мокрым прядям, цепляясь за них, а большой палец осторожно коснулся пульсирующей жилки. Пульс был учащённым, и Бакуго мог откровенно признаться, что его сердце стучит так же бешено и надрывно. И как же приятно и волнующе было видеть, как Изуку превращается в бурю эмоций, которые всегда старательно прятал, сметая своим желанием все оговорённые правила. Сегодня они были посланы к Дьяволу. Как омега сметает к чёрту оставленное в стороне ожерелье, утягивая его в жадный французский поцелуй и выпивая его до услады губ. Хотя у самого дрожало всё тело. Дрожали губы. И дрожали веки. Брюнет будто боролся с тем, с чем бороться больше не мог, и словно дал сегодня самому себе зелёный свет. Скинул с себя обязательства и маску ледяного безмятежия, что разлетелась осколками и осталась где-то между их горячим дыханием и жадными объятьями, как если бы они были призраками, боящимися, что их время может иссякнуть в любой момент. И оба знали, что у них полно времени. Что впереди вся ночь. Но они были слишком жадны друг до друга. — Ты… — начал было Бакуго, но голос сорвался, и удивлению там места не осталось. Мидория притянул его ближе, пока фарфоровые пальцы цепко впились в его плечи, а после заскользили по спине, оставляя привычный холодок остывших рук. И замер, когда ощутил, как его шорты медленно стали спускать вниз, к выпирающим косточкам, оглаживая те пальцами и играясь с резинкой. Альфа медлил. Потому что знал, на что идёт. Это был их перфоманс, танец среди льда или над горящими кольями — и они оба согласились отдать короны друг другу. Игра без победителей. Игра без проигравших. Он желал, чтобы этот раз запомнился надолго. Чтобы доставленное удовольствие было настолько велико и необузданно, что брюнет просто не смог бы ему сопротивляться и в итоге стал бы сам погружаться в этот омут. Чтобы любовь с ним не была похожа на ту, через которую омега проходил раньше. Чтобы она манила. Утаскивала на дно и дарила ощущение, что это дно не поглотит его до конца. Что он мог выплыть. Вопрос был лишь в том, а захочет ли он выплывать? Если их дно — это чей-то потолок? — Ты знаешь, что делаешь со мной? — прошептал Бакуго. Его губы касались покрасневшей мочки, и он почувствовал, как омега вздрогнул от этого прикосновения. — Ты затеял очень сложную игру, мой принц… — и выдохнул в изгиб шеи. — Сложную для кого? — с вызовом прошептал Мидория. Его голос был тихим, но излучал такую уверенность, которая разжигала огонь внутри. Мидория слегка заёрзал, когда мозолистые пальцы спустили резинку чуть ниже, приоткрывая поясницу и венерины ямки. Блондин медленно улыбнулся, и омега увидел, как яркий алый потемнел бордовым. Как и Катцуки видел, что, несмотря на приглушённые слова и уверенный взгляд — Мидория переживал и… по-милому стеснялся его? Это не укладывалось в голове, но это было чистым невинным смущением, когда рука, оторвавшись от его спины, сжала кусок простыни, словно готовилась к тому, чтобы едва что — скрыть непотребства от пытливого и горящего взора. Его взора. — Difficile pour nous deux. «Сложную для нас обоих.» — ответил Бакуго, и тон, коим это было сказано, стал вожделенно низким, почти рычащим. Мужчина осторожно провёл рукой по внутренней стороне бедра, чувствуя, как мягкая кожа дрожит, — Après tout, toi et moi avons des règles, mon précieux prince. «Ведь у нас с тобой есть правила, мой драгоценный принц.» — Je suggère aujourd'hui… d'oublier tout. «Я предлагаю сегодня… забыть обо всём.» — омега завлекал, и Бакуго вёлся как прокажённый, затуманенный ядом, — Je veux juste toi. «Я просто хочу тебя.» — прошептал мягким, словно дьявольским голосом, и что-то щёлкнуло в голове, — Et si toi aussi- «И, если ты тож-» — и глубоко вдохнул, удивляясь резкому скользящему звуку. Шорты окончательно сползли вниз. Болтались где-то в коленях. Беспомощно. И в тот же миг, как Мидория потянулся за простынью, чтобы прикрыться, блондин завалил его на себя, прижимая всё утончённое и прохладное тело к своему торсу. Кожа к коже. Его руки, теперь свободные от ткани, скользнули по упругим ягодицам, сжимая их и ощущая, как те натягиваются под его пальцами. А губы, прижавшиеся к шее, растянулись в улыбке. В кошачьей предвкушающей улыбке. Прислонив к себе вплотную его, чуть потерявшегося в движениях, Бакуго с небывалым наслаждением стал мять ароматную кожу, которую, по-видимому, чем-то надушили перед тем, как спуститься вниз. И вероятнее всего, это был подаренный Том Форд. Ибо чем ещё мог быть этот вишнёвый аромат, восхитительно дополняющий медовую вишню, которая теперь дурманила их обоих? У Изуку мягко закружилась от неё голова, которую он доверчиво положил на сильное плечо. Катцуки повернулся к мягкой макушке, невесомо целуя её. «Интересно, у него ещё есть эти духи или, может, ему купить ещё флакон?» — пальцы медленно проникали к горячей ложбинке, — «Может быть, какой-то другой аромат?» — пока не дотронулись до напряжённых мышц, после чего Мидория грубо вцепился в него ногтями, мелко подрагивая. Внимательно следя за реакцией, Катцуки сел на кровать, усаживая поверх себя брюнета, что по-прежнему не смотрел ему в лицо, но по прерывистым вдохам можно было сказать, что он переживал. И кажется, Катцуки мог скромно догадаться — «почему». — Когда ты в последний раз занимался любовью… с кем-то? — шёпотом спросил мужчина, целуя вспотевшую шею и проводя по ней языком, замирая. — Я не помню. — правдиво и сжато проговорили ему, и Катцуки выдохнул, медленно открывая лубрикант, чтобы после вылить тот на свои пальцы и вновь прислонить их вниз, проникая сперва только средним пальцем. Он заранее подстриг ногти. — Может быть слегка непривычно. — предупредив, блондин бесстыдно стал наслаждаться сбитыми вдохами, — Если больно, то кусай меня. — и, порекомендовав это, стал аккуратно вводить второй палец, медленно разводя стенки. — Не говорить-? М! — глухо простонав, Изуку старался глубоко дышать, — Потом весь в укусах будешь. — Думаешь, ты — нет? — со смешком спросил Бакуго, а после спокойно закончил, — Я не буду кусать шею. Всё под контролем. Это было не просто «правило», которое они обсудили когда-то давно и придерживались. Это была мера безопасности. Он мог себя контролировать, конечно, и мог в случае чего резко остановиться и влепить себе пощёчину, однако всё же оба понимали, что в случае непредвиденных обстоятельств — всё могло закончиться слишком ранним «укусом принадлежности», который потом не сведёшь одним лишь пожеланием. Метка задумана природой, как нечто постоянное, и только люди в современном мире нашли способ болезненно, но убирать её операцией. Очень дорогостоящей как по цене, так и для здоровья. И Бакуго очень не хотел, чтобы после его собственной мимолётной слабости — его метку агрессивно начали бы сводить чем-то подобным. Потому что Мидория так и сделал бы. С его деньгами и настойчивостью, будь что пойдёт не по плану — и он это искоренит. Уничтожит. Не важно, в себе или в людях вокруг. А после болезненного восстановления — их отношения очертили бы в «рабочих рамках с очень острыми гранями», и на этом история их любви закончилась бы бесповоротно. «Нельзя этого допустить.» — прикусив губу, мужчина, вытащив фаланги, ввёл уже три, мягко и медленно размягчая податливое кольцо мышц. В чужом теле было очень жарко. И узко. Но более этого, с каждым разом между его пальцев появлялось всё больше вязкости. За счёт неё Бакуго и нашёл чувствительное место, помассировав которое и ещё больше возбудившись от слышимых стонов — мужчина вынул пальцы. Сразу же чувствуя, как на него аккуратно сели, выдыхая и отрываясь от его кожи, с прикрытыми глазами старались выровнять сбившееся дыхание, упираясь в наверняка уже исполосованные плечи. Его принц облюбовал это место ещё с прошлого раза, но, кажется, сегодня красноватые борозды от ногтей будут в разы ярче. На нём всё ещё было массажное полотенце. Хорошо завязанное, оно теперь было в полной власти уже подготовленного и разгорячённого брюнета, что, глядя на него туманными глазами, поднял их на Катцуки и долго смотрел, пока не решил прислониться ближе, опуская их ко вкусным, отчего-то слишком вкусным губам. — Презерватив возле тебя, мой принц. — прошептал Бакуго, ощущая как омега острыми ногтями прошёлся по его адамовому яблоку, — А я полностью в твоей власти. Задуманный чувственный поцелуй укоротился до смущённого чмока, а Мидория поспешно отвернулся, чтобы после, поджав губы и нахмурив брови, обернуться на Бакуго опять и опустить взгляд вниз. Он не ожидал, что ему поручат делать это самому. Впрочем, и девственником он не был, чтобы теряться от этого как весенний юноша. Однако… Изумруды сосредоточились на набедренной натянутой повязке. Из-под белой махровой ткани уже выпирал мужской член, и судя по размерам, тогда, в темноте он ясно увидел размеры. Мидория, слегка смутившись от этого зрелища, глубоко вдохнул и аккуратно потянулся к кинутой ранее блондином и лежащей теперь прямо на кровати — серой блистерной упаковке, отрывая от неё один презерватив. Его холодный металлический блеск звонко зашуршал между пальцами. Аккуратно вскрывая, омега вынул латекс, заранее подметив, какая именно маркировка размера была обозначена на нём. Да, таким альфы обычно хвастаются. И, глядя на ухмыляющегося из-под потливых век Бакуго, он понимал, что тот смиренно ждал, пока он послушно начнёт. «Только кто сказал, что я послушный?» — Смотри, чтобы потом ты не пожалел, что поручил такую ответственную работу мне. — мелодично растянув слова, Мидория играюще притронулся к губам, не целуя, но проводя своими по медовым устам, — Ведь я люблю долгую прелюдию. И Бакуго не дали ответить, захватывая действием. Полотенце было аккуратно развязано, и, привстав, Мидория одним движением раскрыл чужой пах, застывая перед… да, он его уже видел. Чувствовал меж своих бёдер, но не внутри себя. Он был даже не до конца уверен в том, что сможет принять его полностью, но быстро отвергнул эти мысли. Мидория прислонил прозрачное кольцо к уже намокшей головке и, аккуратно проводя по напряжённой коже, стал медленно растягивать латекс, от которого на руках остался аромат клубники. Натянув его до самого основания, он неловко дотронулся до жёстких пшеничных волосков и вздрогнул пред очевидной мыслью. Сейчас они были абсолютно голые друг перед другом. Бакуго глухо застонал, на секунду прикрывая глаза, чтобы после пытливо впиться ими в сосредоточенное, но мягкое лицо. Лицо того, кто буквально почти надрачивал ему прямо сейчас, пусть и под соусом того, что он дополнительно наносит скользящий гель поверх латекса. Удовольствие было далеко не от геля, а от быстрых пальцев, умело проводящих своими подушечками по венке, и, добираясь до уздечки — они подразнили её с лукавой улыбкой на пухлых дьявольских устах. «Так вот почему я мог пожалеть?» — хмыкая, Бакуго покосился на слишком долгий, явно затянувшийся процесс. — Что ж, ты прав, что я недооценил твою хитро- — Бакуго шикнул в полустоне, когда его обхватили рукой, делая резкое движение вверх-вниз, и он ответил тем же, проводя рукой по скользкому бедру, поглаживая его, чтобы после цепко сжать его, — Но мне слишком нравится, чтобы сожалеть… хоть это и… — протяжный выдох заполонил лёгкие, а глаза заволокло наслаждением, — …нечестно. Нечестно? Конечно, это было нечестно. Нечестным было и то, что омега, прекрасно зная, каким божеством является в горячих пылающих глазах — продолжал, чуть издеваясь, медленно и нарочито плавно проводить по его телу, играясь с этим телом так, как Бакуго самолично разрешил ему. Передал в руки управление, а теперь жалуется на ожидаемую диктатуру. Ведь в этих вещах диктует всегда только его принц. Накалённый до предела, он остужал себя сам, чтобы после неожиданно заморозить стучащее в желанной конвульсии сердце. Но мужчине нравилось ощущать этот холод, что так приятно соединялся с его жаром. — Зачем мне раскрывать свои козыри раньше начала игры? — фыркнули ему, мимолётно наблюдая за рукой, но смотреть надо было не за ней. — Предпочитаешь держать карты ближе к груди? — а за его губами. — Всегда предпочитал. — и пока Изуку приближался, чтобы коброй заползти к нему в душу, Бакуго с радостью прислонился к его, — Ведь иногда, чтобы выиграть в силе, нужно расслабиться- М! — мучая в ответ так же мучительно сладко. Возможно, грех было поступать так же бесчестно. Но грешно ли было наслаждаться тем, как руки были дёргано убраны с его члена, а чужая грудь, искусанная и покрытая мурашками — находилась прямо пред его лицом, так и маня продолжить великолепную картину, чередуя лёгкие укусы и поцелуи? Она пылала вкусным оттенком розового, а он игрался с затвердевшими сосками, слыша, как глухо произносят пресловутое «Бакуго», на которое он неудовлетворённо проговорил, глухо и почти одними опухшими губами: — Изуку… Зови меня Катцуки. — и Мидорию прошибло этой стрелой, когда в памяти невольно всплыл тот влажный сон, где… его воображаемый Бакуго точно так же просил назвать его по имени, — Хотя бы сейчас, м…? — но сейчас низкий голос был неуверенный. И на него посмотрели пылающими искрами. — …Кат- Катцуки… — с краткой паузой прошептал Мидория, — Давай. — и за одно своё имя, сказанное этими губами, Бакуго почувствовал, как жар мурашками покрывает его грубую кожу. Подняв омегу за талию, словно тот вообще ничего не весил, Катцуки явственно намекнул на продолжение, направляя размякшее тело на головку, упираясь ею в податливый вход, но всё ещё не проникая внутрь, а просто смотря во встревоженные глаза. Он ждал. Мидория понял это быстро. Глаза смотрели только на него, а острые скулы небрежно покраснели. Мужские ладони потряхивались от нервов. Не от того, что им было сложно удерживать его на весу, а от того, что, видимо, желание, которое пытались унять контролем — последнему отказывалось подчиняться. Но альфа всё ещё терпеливо ждал, и, покрывшись испариной, медовый виски ударил по вискам. Именно его Изуку прерывисто вдохнул, не в силах вдохнуть больше. Катцуки знал, что для Мидории это не просто их полноценный первый раз. Для него это первый раз с альфой после того, как тот случай подкосил его в тюрьме. Это было больше, чем простое доверие. Это было вручение в его руки катализатора, способного изнутри сжечь холодную, как сталь, кожу. И мужчина не хотел играть с этим. Именно поэтому он давал полный контроль брюнету вести, свободу действий и просто… да, ждал. «Возможно, это поможет тебе расслабиться?» — у него не было опыта в чём-то подобном, однако навредить своими эгоистичными желаниями он точно не хотел, — «Если да, то мне не трудно подождать.» Они смотрели друг на друга, не отрываясь. Долго смотрели. И когда руки случайно соскользнули, и омега ощутил, как нечто упирается в него, он сглотнул, а после покачнулся, немного насаживаясь. И для мужчины это было разрешением. Разрешением, чтобы постепенно опускать его вниз, проникая внутрь и, чёрт возьми, ловя с этого до неприличия приятное наслаждение. Всё тело прошибалось жаром, словно его протыкали насквозь, а челюсть плотно сомкнулась от напряжения, слыша, как в ответ брюнет стал выгибаться и царапать его кожу, абсолютно не контролируя эти порывы привычным внутренним «кодексом». Бакуго приблизился к нежной коже ещё ближе, желая уловить даже малейшие вдохи, стук сердца или жар подрагивающих пальцев. И когда он почти полностью был внутри, то бледная рука резко остановила его, вынуждая напрячься. — Медленнее. — почти задыхаясь, проговорил брюнет, — Это больше моих привычных- — Секс-игрушек? — закончил за него Бакуго, опуская взор с затуманенных глаз вниз, останавливая себя от желания начать вколачивать его в кровать, — Ты… должен привыкнуть. Просто кивни, когда будешь готов. — и с лёгким торможением осознавая, что прямо сейчас он уже внутри своего возлюбленного. Это осознание мгновенно ударило по вискам, и он улыбнулся. Талия, за которую он держал, была вспотевшая, как и всё остальное тело, а лицо, обычно такое беспристрастное и будто избавившееся от всех красок — сияло сплошным румянцем и блеском слёз в уголках глаз. Катцуки смотрел на него снизу вверх, словно тот был настоящим святым, и, продолжая держать на весу, дотронулся губами до губ, нежно и невесомо сплетаясь с ними, ощущая, как руки оплели его за шею, поддаваясь искушению и отвечая на него. Робкая слеза скатилась по щеке, и Бакуго утёр её пальцем, дабы после пройтись лёгкими поцелуями по шее, которая была усыпана ними, и услышать заветное и тихое: — Можешь продолжать. — после чего он, поцеловав дрогнувший кадык, мягко ответил: — Как скажешь. Нельзя было не заметить, как дрогнули чёрные длинные ресницы, когда он вошёл полностью, крепко сжимая бёдра и разводя ягодицы. Наверняка там останется розоватый след от его рук. Веснушки будто запылали ярче, а малахиты, старательно смотрящие на него сквозь слёзы, будто говорили «продолжать», чему он и повиновался, слегка приподнимая и усаживая брюнета вновь. Услышав довольное мычание, Бакуго повторил, слегка облокачиваясь спиной назад, и ощутив сильную хватку, что перехватила его руку, отпустил готовое тело, после чего, чуть выдохнув, Изуку стал двигаться сам. Бакуго хищно наблюдал за ним, быстро облизав губы и лаская коричневатый след на шее, который весь был исцелован им, после переходя к поцелую белёсого следа на лице. Сперва брюнет прятался от этих ласк и говорил, что это — «странно», но после того, как Катцуки ни разу не прислушался к его неуверенным отрицаниям — просто замолк, послушно подставляя шею языку, который, как было обещано, так и не сменился зубами. «Да, всё-таки это два разных вида… удовольствий.» — Изуку сам порой не узнавал свой голос, который то и дело вырывался из горла стонами, вынуждая его краснеть ещё больше и раз за разом желать более быстрого темпа. Он давно, очень давно не ощущал чего-то подобного. И дело было не в мёде, что стекал по его коже, и не в бренди, которое он словно пил грубыми глотками. Под гнётом феромонов, разумеется, всё становится острее, но дело не в них. Точнее не совсем в них. Дело было в самом партнёре, с которым он решил разделить постель. Бакуго был очень обходительным. До безумия обходительным, но если бы Мидория глянул на собственное искусанное и зацелованное тело, то сказал бы, что страсть, которая не нашла себя в контроле над ситуацией в целом — растеклась здесь полями бордовых роз. Неистовой страсти. Прямо по всему его телу. Говоря ему, что он руководит тем, кто вроде как руководит процессом. — Я буду ускоряться… Ты…? — потерянно говорил Изуку, опираясь на чужой торс руками, а после поднимая с него глаза в мутные стёкла, которые будто изнутри сияли алым, следя за ним, — Хах, я понял… — улыбка прорезала губы, и этого хватило, чтобы его поцеловали ещё раз. Которым разом по счёту — он уже не считал. Бакуго вошёл глубже. Издавая пошлые шлепки, они терялись в феромонах друг друга, и оба это чувствовали. Под их телами поскрипывала кровать, сперва тихо, раз через раз, но со временем она стала прогибаться под каждым их импульсом движения. А ведь это было добротное деревянное ложе. Их ложе. Постепенно Изуку стал замечать, что его стали укладывать на спину, невесомо подначивая к этому и не останавливая быстрого темпа — положили, на скомканную вдребезги простынь, которая холодом окропила его горячую спину. Поясницу приподняли, кладя под неё первую попавшуюся подушку, и, склонившись над ним, пытливо спросили, запыханно шепча: — Разрешишь мне немного… сделать это по-своему? — Мидория убрал прилипшие блондинистые волосы со лба, зачёсывая их вбок, и лукаво спросил: — «По-своему»? Обещаешь, что не будет больно? — с лёгким юмором, Изуку провёл по медной руке, любуясь мышцами и следами собственных покрасневших царапин. — Я бы не посмел. — сдаваясь, прошептал Бакуго, после чего быстро взял в руки лодыжки, на пробу запрокидывая их на свои плечи, и убедившись, что это не вызвало проблем, пристроился поудобнее, ухмыляясь во весь рот, пока Изуку вскинул бровь. Омега почти улыбнулся перед тем, как ощутил резкий толчок и выгнулся, беззвучно открывая рот и не имея возможности даже вдохнуть. Лишь беспомощно упёрся головой в изголовье кровати. Катцуки ухмыльнулся ещё шире. За всё время наблюдений, когда он не сводил своих глаз с чужого лица — он понял, под каким именно углом брюнет сможет получить наибольший экстаз. И сейчас он также наблюдал за этим лицом. В нём почти не осталось отголосков той красоты, которая изначально заинтересовала его. Не было ни манерности, ни холода, ни даже пресловутой ядовитой ауры вокруг с натянутой рабочей улыбкой во плоти. Ничего из этого в этом родном образе сейчас не прослеживалось. Сейчас в его глазах его принц был чистой формой любви. Самой непорочной из тех, что он видел. И он, так соблазнительно лежавший в смятых простынях и доверчиво открывавший ему доступ к себе — заставлял глухо постанывать от удовольствия, не сдерживаясь и продолжая интенсивнее, попутно видя, как дребезжат пушистые ресницы, смоченные в слезах. Как омега уже не стал сдерживать свой голос и запах, и Бакуго впервые полностью ощутил всю вишнёвую сладость феромона, что дополнял его собственный алкогольный отголосок флёром виски, возбуждая желание всадить до упора и излиться внутрь. Изуку впился руками в несчастную ткань и шумно дышал, а проморгавшись, уставился на него, но никаких ответов не получил на свой немой вопрос. Только продолжение. Похотливое продолжение, из-за которого его глаза периодически плыли, и когда он начал шептать, Бакуго не сразу понял, что он говорит: — Ты… сейчас сказал на французском? — мужчина искренне восхитился, входя до упора и сладко рыча, — Êtes-vous déjà au sommet de votre forme, mon prince? Mais nous ne faisons que commencer. «Вы уже на пике, мой принц? А ведь мы только начали.» — шёпот душил его, Мидория чувствовал это и знал, что настолько потерялся в этом чувстве, что забыл обо всём на свете. Собственные проблемы стали отголосками в тусклой голове и не рождались даже на периферии. Это было чем-то воистину новым для него. Обычно они не затыкаются, а тут замолкли все разом, словно проклятые каким-то бархатным тембром. И ему нравилось это безмолвное проклятие в виде красивого мужчины перед собой, который клялся ему в любви. Ему нравилось ощущать себя любимым. Это, оказывается, так приятно. Как и приятно было ощущать, как на него смотрят. Трогают его ноги, поднимаясь к бёдрам, талию, грудь и шею. Шепчут ему на ухо, что он невероятно красив, прекрасен, сексуален и Дьявол помнит что ещё. Как, сжимая его тело и входя в него до самого основания, драконят комментариями о его великолепной растяжке, кусая его икры. Бакуго был везде сразу. Его тело раз за разом вдалбливали в кровать, следуя его вскрикам то «быстрее», то «грубее» и заставляя утирать собственные слёзы и стискивать в напряжении зубы. И когда омега глухо спросил: — Juste commencé? J'ai perdu la notion du temps, quelle heure est-il? Douze? «Только начали? Я потерял счёт времени, сколько сейчас? Двенадцать?» — то язык не хотел правильно выговаривать слова, хотя их звучание омега прекрасно знал, но в итоге послышалась какая-то спутанная речь французского пьяницы. — On ne regarde pas les happy hours, hein? «Счастливые часов не наблюдают, м?» — Бакуго проследил за тем, как крупная дрожь прошибла каждую часть Мидории, а сам он напрягся всем телом, — Me rappelleras-tu, mon précieux amour, d'où vient cette phrase? «Напомнишь, моя драгоценная любовь, откуда эта фраза?» — он склонился к уху и так же бессвязно начал шептать. Два несчастных пьяницы, опьянённые друг другом. — Au Diable des écrivains russes, Katsuki! Je suis maintenant- «К Дьяволу русских писателей, Катцуки! Я сейчас-» — и на его живот плеснула семенная жидкость, после чего он упал без сил на кровать, ощущая, как простынь под ним промокла и стала прилипать к спине. Катцуки чуть отодвинулся, давая пространство для полного вдоха, и позволил ногам опуститься на кровать, видя, как те ещё нервно подрагивают, а брюнет сглатывает собственную слюну. Он был полностью расслаблен и просто дышал, прикрывая глаза, и, распластавшись на большой кровати, удовлетворённо промычал, чуть потягиваясь в мимолётной улыбке. — Vous vous sentiez bien? «Тебе было хорошо?» — проводя пальцем по алой груди, Катцуки с удовольствием прислонил руку к левой стороне, слушая маленькое любимое сердце. И сжимая её мелкими движениями, ухмыляясь этой соблазнительной упругости. Возможно, он был слишком… нет, не влюблён. Слишком любил его? Возможно ли любить слишком? Бакуго не знал ответа. И у Мидории спросить — не мог. Ведь брюнет думает, что он влюблён и что сам мужчина в него только влюблён. А влюблённость и любовь — это совершенно разные вещи. Катцуки только недавно начал их должным образом различать. Медленно, блондин провёл рукой по вороньим волосам, улыбаясь тёплому чувству, что росло в его груди от этой мягкой ласки. Его принц стал кем-то очень важным для него. Бакуго был глупцом, блуждающим под солнцем и луной. Мидория же был слепцом, не видя их, ведь стоял всегда в тени. Но сегодняшнее затмение воссоединило их. Как когда-то это сделали «Сказания Танабаты». «Мне мало. Хочу ещё раз.» — Бакуго смотрел на своего возлюбленного и пытался сам восстановить сбитое дыхание, — «Хочу его.» — и его тело было с ним согласно. — Pourquoi votre ton donne-t-il l'impression que vous voulez continuer? «Почему твой тон звучит так, будто ты хочешь продолжить?» — голос омеги был слабым, но полным искреннего удивления, и когда он скосил на него взгляд, Бакуго с трепетом узнал в этих зрачках свою домашнюю кобру. — Il ne vous trompe pas. «Он тебя не обманывает.» — подтверждая, Бакуго навис над ним и хитро уставился на испачканного в его любви принца, всего в поцелуях и нежных укусах, который до сих пор неровно дышал и, уставившись куда-то в сторону, переводил дыхание, не обращая внимания на то, что из него вынули член, а после, сменив презерватив, вновь приставили ко входу, — Veux-tu à nouveau perdre la notion du temps, ma cerise d'amour? «Хочешь ещё раз потерять счёт времени, моя вишнёвая любовь?» На него посмотрели мельком, слушая, как их сердца стучат в ушах, а желание медленно подстёгивает согласиться на эту авантюру, не думая о завтрашнем дне. И впервые, должно быть, действительно впервые… Изуку даже не задумался толком над правильностью ответа. Над словами и их последствиями. Он просто кивнул, простирая руки к мужчине, чтобы обнять его широкую спину и стукнуться лбом о плечо. Так доверчиво его тело обмякло в ответных объятиях. Это означало «Oui» на их языке любви.

***

Утро было ленивым. Настолько ленивым, что Мидория не до конца понял, что он проснулся, когда солнце, наконец, прорезало его глаза и напомнило, что бурная ночь не вечна и имеет свойство уступать ранней заре. Он лежал на боку, укрытый одеялом и сзади обнятый чьими-то тёплыми руками, которые даже не думали его отпускать, когда он решил, что ему нужно срочно навестить душ, а, желательно, вообще ванну, чтобы хорошо обновиться после ночи. Но каждая попытка вырваться и при этом не разбудить — венчалась сущим кошмаром, и поэтому ему не оставалось ничего, кроме как развернуться к теплу, что грело его спину, лицом и… замереть пред улыбающимся блондином, который, поцеловав его в щёку, прошептал ему «Доброе утро». И получил то же самое, но в более растерянном варианте. — Как ты? Как твоё тело? — слегка нахмурившись и явно не от утреннего солнца, проникающего сквозь полупрозрачные шторы, Катцуки спустился по нему взором, благо, он был укрыт их общим одеялом, — Ничего не болит? Я старался всё делать аккуратно, но всё-таки… — Пока я лежу, боли точно не чувствую, но я не уверен, будет ли всё так же, если я встану. — честно выдыхая, Мидория красноречиво поёрзал в крепких объятиях, — Но что-что, а мне точно надо в душ, поэтому ты не мог бы- — Зачем тебе в душ? — Бакуго по взгляду прочитал, что его вопрос посчитали глупым, — Если ты о том, что тебе нужно помыться, то не переживай. Я помыл тебя ещё ночью. — Я такого не помню. — недоверчиво ощетинился Изуку, щурясь. — Правильно. — согласился мужчина и любовно сощурил глаза, — Ты спал. Точнее был в полудрёме. Глупо похлопав зеницами, Мидория открыл рот, чтобы возмутиться, закрыл его, подумал, опять что-то понял и окончательно закрыл. И Катцуки мог представить, что именно омега мог бы ему сказать, если бы всё-таки обратил в звук потаённые мысли. Сказал бы что-то про «О, Дьявол, это бесстыдство! Как можно делать такое со спящим человеком!» и тому подобное, но вовремя осознал, что то, что они сделали этой ночью, бьёт все рекорды по «бесстыдству» в его голове. А потому замолк. И задумчиво «угукнул», говоря ему «Спасибо» и потихоньку всё-таки упархивая из его рук в холоднее снежное утро. Так рано вставать не хотелось. И неважно, что уже, судя по часам, было около одиннадцати, и никто из них никогда не имел привычки спать так долго даже по выходным. В этот выходной — Бакуго желал, чтобы они ещё понежились в кровати. Пообнимались, поцеловались, порычали друг на друга и, быть может, в шутку побились, к примеру, подушками? Почему нет? Он видел, как в американских сериалах порой так делают любящие парочки. И это пусть раньше и воспринималось с кривой рожей, явным недовольством и желанием разлить на технику, крутящую такой сюжет, крепкий эспрессо… Но сейчас всё чуть поменялось. Только вот его принц упархивает! В наглую слетает с кровати и крадёт одеяло, в которое укутывается, как в кокон, и с извинениями оборачивается на него, желая сказать, что он «вынужден оставить его в лёгком холоде», но не в силах произнести и слова. Просто сканирует его взглядом и медленно краснеет. Точнее, краснеют его искусанные ушки. Вчера они тоже покраснели первыми. — Почему ты спишь голым? — Ты тоже спал голым, мой принц. — бескомпромиссно подметил альфа, пальцем показывая на оголённые, выглядывающие из-под ткани плечи, — Je te conseillerais aussi de te regarder dans le miroir. «А я ещё посоветовал бы посмотреть в зеркало.» Мидория укрылся ещё пуще, хмурясь и стараясь не смотреть ниже чужих плеч. Но его взгляд так и скользил по собственноручно оставленным царапинам, засосам и укусам, которыми он отмечал, когда ему было «хорошо», а не больно. Именно поэтому их было так много. И именно поэтому Бакуго сейчас ухмылялся, ничуть не прикрывая свой пах.