Мираж моих воспоминаний

Нет, не молчи, скажи хоть слово, я выслушаю, ну?

Я отложу на завтра все дела — никогда не поздно.

Наш гроб, родной мой, ещё шумит кронами в лесу.

Он — дерево, он нянчит в себе гнёзда.

Совместная жизнь, к которой Мидория относился с подозрением, проходила на удивление гладко, без сучка без задоринки. И в дни, когда он медленно начал возвращаться в привычное русло своей жизни «белки в колесе» — брюнет стал внимательнее присматриваться к Бакуго, который все эти дни был рядом с ним, но был вынужден выйти на работу в компанию, а потому с раннего утра метался по квартире, перебирая вещи и благодарно выпивая приготовленный ему кофе. На прощание целуя его быстрым чмоком в губы и выходя из дома с фразой, что он постарается быть как можно раньше. И в очередной раз его ухода, уже во второй половине дня, Мидория решил, что ему пора приготовить тот ужин, которым он хотел отблагодарить альфу за всё, что тот для него сделал. Конечно, проще было бы потратиться на какой-нибудь дорогой подарок, вручить его и поцеловать, но брюнет не хотел поступать как можно «проще», а потому уже второй час пребывал на кухне, рассматривая все продукты, которые были куплены Бакуго на его усмотрение. Мясо, морепродукты, овощи, специи… так и родилась мысль приготовить острую свинину в соусе терияки с закуской в виде маринованных креветок и закончить всё это рисом. Тем временем Бакуго только въехал на парковку и не спеша поднимался к подъезду, а после на лифте, чтобы воспользоваться врученными ему дубликатами ключей и открыть две двери со всех замков, дабы войти в… такую по-приятному шумную квартиру. В руке шелестел небольшой букет, который сразу постарались приглушить, дабы тот не выдал его присутствие. Тихо закрыв за собой дверь и сняв обувь, Бакуго учуял вкусный аромат чего-то мясного и, проходя в зал, сворачивая на кухню, он остановился перед Мидорией, аккуратно поливающем креветки лимонным соком, а после специями. Тот из-за музыки, играющей с телевизора, не услышал, как он вошёл, а потому, спокойно пританцовывая, продолжал готовить. Прерывать такую умиротворённую картину не хотелось, поэтому Катцуки немного отложил это, просто бесстыдно рассматривая нежную фигуру, окутанную в чёрный шёлк, подвязанный на талии так соблазнительно, что струящаяся ткань просто преступно стекала по подтянутому телу, очерчивая ягодицы и стройные ноги. Бакуго заострил взгляд, с беззвучным вздохом туша в себе желание подойти и пожамкать грешную задницу. Хотя грешным здесь можно было считать только его. Он всё ещё помнил, какая та на ощупь, но сейчас, так издевательски, мог лишь любовно наблюдать за манерными размеренными действиями. И недовольным бурчанием. Глаза скользнули на комичную ситуацию. В целом он не считал Мидорию низким, у того был достаточно удобный рост для поцелуев, но сам брюнет — иногда казалось — недолюбливал эту особенность. Как и сейчас, когда он ворчал на переставленный Бакуго перец, который тот по привычке поставил на полку выше и глубже приставил его к стене, не учитывая, что Мидория теперь должен тянуться за ним на цыпочках. А Катцуки ещё не привык, что кого-то рядом его привычки могут поставить в невыгодное положение. Но это так мило выглядело, что он сам себе простил этот мелкий недочёт. — Я дома, мой принц. — Катцуки постучал костяшки пальцев о стену и улыбнулся на то, как плечи вздрогнули и фигура в чёрном длинном халате обернулась на него, — Что ты готовишь? — и он помог ей достать нерадивую перцовку, — М-м-м… свинина и креветки? И похоже… — мужчина сощурился, — свинина в остром соусе специально для моей грешной душонки? — Именно так. — усмехнулся Изуку, сетуя на блондина измазанными в масле палочками, — Креветки же тебе достанутся, если у меня будет хорошее настроение. — и пожимая плечами, обернулся на телевизор, отмечая, что снова началась реклама. — Тогда, может быть, мне тебе его поднять? — опираясь на столешницу, Катцуки поправил чужие волосы за ухо и хотел предложить свою помощь, но понял, что ещё минут пять, и придёт время сервировки. Так что он даже предлагать не станет. Просто он немного позже поможет, даже не спрашивая. — Пока что ты можешь помыть руки, это уже будет неплохое начало. — не уловив нотку лукавства, которую Бакуго не особо скрывал, Изуку вынудил того вскинуть бровь от удивления и кротко посмеяться, вызывая недоумение и щелбан по своему носу, который сегодня утром целовали. — Нет, я имел в виду… — Катцуки развернул и приблизил к себе слегка румяное лицо, и, прикоснувшись к губам, задержался на них чуть больше, чем следовало бы, ухмыльнувшись в распахнутые изумруды и не отодвигаясь от них, — …вот такое поднятие настроения. Но это ещё не всё. Обернёшься? — Изуку убрал большим пальцем след слюны со своих губ, почему-то застывая в лаве, как ошпаренный. «Надо же, в какого человека я смог влюбиться…» — шаловливо промелькнуло в голове, но брюнет, вовремя оклемавшись, поспешно отвёл взгляд. — М? — Мидория попытался скосить взгляд, но всё ещё видел всё смутно, — Ох, Дьявол… — и лишь едва отодвинувшись от мужчины, брюнет заметил лежащий на столе букет японских роз, белых, как его кожа, и розовых, словно чужие щёки. Ему кажется или Бакуго стал краснеть чаще? Изуку сощурился, задумываясь об этом, и опустил плечи. «Это из-за того, что я тогда ему сказал, что я его-» — плотно сомкнув губы, посмеиваясь и труся головой в отрицании, он тепло взглянул на цветы, изящно упакованные в изумрудную бумагу, и благодарно обнял Бакуго, чмокнув того в щёку, чтобы после выключить газ и подойти к столу. Бакуго видел, как заблестели смягчившиеся глаза, беря в охапку камелии и прислоняясь к ним, словно вдохнули несуществующий аромат. Они ведь ничем не пахли, но для омеги — было ощущение — те пылали всеми лучшими ароматами, которые только можно было бы себе представить. Радость сама по себе разлилась в горячем сердце, когда в высокую вазу были поставлены прекрасные пятнистые цветы. Сервировка стола заняла намного меньше времени, поэтому они оба сели за стол весьма скоро. Мидория — так и не сняв халат, Бакуго — так и не переодевшись. И стоит сказать, что это был весьма и весьма тяжёлый ужин, на протяжении которого Катцуки изо всех сил старался не смотреть на тихо жующего Мидорию. Под халатом у того, похоже, ничего не было. По крайней мере, верхнего слоя под чёрной тканью. Или, возможно, так разыгралась фантазия мужчины, который часто стал засматриваться на такие мимолётные вещи, лишь единожды вкусив, каково это — разделять с принцем, сидящим прямо напротив него, зимнюю ночь. Всего час. Даже меньше, но этого было более чем достаточно, чтобы Бакуго потерял покой. Это ощущалось так, словно он, наконец, добравшись до запретного плода, не мог им насытиться, в то время как Изуку выглядел весьма умиротворённым по отношению к этому. Он быстро с этим смирился. Даже слишком быстро. Хотя, несмотря на бесцеремонные мысли, на вид по нему самому, скорее всего, тоже мало что можно было определить. Бакуго сказал бы, что вёл себя, как обычно. А в то время, как омега трупом ходил по собственной квартире — даже не вспоминал об их первой близости. Но теперь он мог сказать со всей искренностью, что он хочет это повторить. Повторить и, возможно, пойти дальше? Возможно, у него действительно слишком бурная фантазия, но мужчина не будет оправдывать свою страсть. Никак не будет. Потому что ему незачем было скрывать очевидное самому себе. Да и от элегантно сидящего возлюбленного. Все карты мыслей хотелось просто выложить на стол. — У меня недавно появилась кое-какая идея, которую я хочу с тобой обсудить. — постучав палочками по краю тарелки, блондин привлёк к себе внимание, — Как насчёт поехать и расслабиться на несколько дней в спа-центр? — он не стал объявлять идею сразу и просто посмотрел на реакцию. Более шокированную, чем он мог себе ожидать. Такую, каковой та была на первых этапах их отношений. Не ожидавшей, словно он что-то упускал из виду. И глуповатое моргание глаз, сменившееся острой усмешкой и горькой улыбкой глаз подсказали ему, что он явно не знает о чём-то таком, о чём задумывался сам брюнет, спокойно продолжающий трапезу и запивающий её молочным улуном, промачивая рот салфеткой и улыбаясь краем губ. Снова не знал. Снова и снова. Чем ближе он подходил, тем большим казалось расстояние, которое ему нужно было пройти. Его взывали к ледяным колоннам, приманивая теплотой дыхания и морозных рук. — Это весьма неожиданно… — Мидория честно посмотрел в его глаза и не отрываясь произнёс снисходительным тоном, пожимая плечами, — Честно сказать, я думал, что ты станешь более пассивным. — это ударило набатом в голове. «Пассивным…?» — поэтому блондин спросил: — С чего вдруг…? — после чего Бакуго нахмурился, и омега вновь странно на него посмотрел. Словно не понимая вопроса, но решив благосклонно разжевать ему ответ. — Ну знаешь, после первого секса как-то уже принято, что мужчина сдаёт позиции…? — продолжая есть, Мидория больше не поднимал взгляд к рдяным радужками, спокойно рассуждая и вполне отдавая себе отчёт в том, насколько частыми на его практике бывали такие случаи, — Добился чего хотел и счастлив. А ты продолжаешь. — брюнет замешкался, чувствуя, что феромон мёда стал насыщаться горьким бренди, — и как-то это не вписывается… — и его, не став дослушивать, мягко перебили: — В твою парадигму? Да, наверное. — Катцуки увидел, как на него посмотрели в ответ, слегка сморщивая нос и сделал глубокий вдох, — Ты вырос среди таких, как Двумордый ублюдок, и живёшь, беря их за «пример альфы». — крутя палочки в руке, Бакуго непроизвольно сделал ими круг, безотрывно смотря в спокойные, привычные спокойные глаза, внутри которых нарастала сосредоточенность, — Но я не они, мой принц. Перестань, прошу тебя, распылять на меня эти предрассудки. — положив приборы на стол, Бакуго без ноты даже малейшего смущения заканчивал, — Да и секс с тобой уж точно не был моей последней прихотью. Я куда более жаден, чем ты думаешь. — поблёскивая огненными, пылающими зеницами, словно желал, чтобы они обсудили это более детально. — Ну, надеяться не приходится, тем более в такой ситуации. — почему-то, хоть эта фраза и не была такой уж «смущающей» для омеги, но тот всё равно почувствовал себя не в своей тарелке, — Да и чего более этого можно желать? — слишком много раз он это видел, слышал, слушал. Исключение, если оно и есть, лишь подтверждает правило. — Ты уверен, что не знаешь на это ответа? — накренив голову набок, Бакуго ухмыльнулся тому, как Мидория не стал развивать эту тему дальше и замолк, переставая на него смотреть. Да. Дальше была только следующая ступень отношений. Её они уже обсуждали. И Катцуки уверен, что теперь они ещё долго не поднимут её. Во всяком случае омега точно будет обходить её стороной, отвечая лёгким неуклюжим смехом или хмурью, если он захочет вновь затронуть её первым. Разве что действительно сделать ему предложение? С цветами, свечами, на берегу океана… или как ещё в романтических фильмах обычно готовятся к этому событию? Если бы Бакуго спросили, как он вообще видит себе всё это, то он не смог бы назвать точную картинку в своей голове и описать её под диктовку, но точно не просто «романтический ужин». Это настолько банальная херь, что он, блять, даже не хочет говорить «почему нет». Но, чёрт возьми, ему нужно притормозить прямо сейчас, если он не хочет вновь начать диалог об этом. «Разговор не туда зашёл, блять…!» — почему его язык так и желал вновь загнать их обоих в краску? — … Ладно, не будем об этом. — Катцуки проснулся и понял, что всё это время мечтательно пронизывал чужой силуэт и от неловкости прокашлялся, — Спа, говоришь? Разве там не много народу? — Я могу скинуть тебе сайт и ты посмотришь. Мы хоть завтра можем забронировать там all inclusive. — Бакуго вынул из кармана пиджака свой телефон, скидывая ссылку в чат контакта «Мой принц» и подмечая, что они оба фанаты живого диалога, а не текстовых сообщений, ибо их общий чат был почти пуст, — Тебе действительно нужно отвлечься от всего этого дерьма. Ты видел, как ты исхудал за эти дни? И это при учёте, что я стараюсь тебя откармливать. — угрожающе пригрозив пальцем, Катцуки с неловкостью подметил, как поднялись концы влажных губ. Изуку хихикнул себе под нос. Выражение «откармливать» вызвало лёгкое ощущение тепла и такой же смех, а последующее беззаботное мужское чавканье и мычание с явным наслаждением соперничало с его тихим жеванием креветок и отваренного риса с омлетом. Бакуго явственно наслаждался ужином, и это его радовало до абсурдности больше, чем приятное «Спасибо», которое уже сказали несколько раз. Ведь наблюдать за тем, что еда действительно понравилась — было в разы приятнее. — Я делаю всё возможное… но всё же. — с протянутой и неуверенной, эта фраза переросла в серьёзные размышления и усталый вздох, — Моё лицо мелькает во многих новостях, я боюсь, что нам могут помешать репортёры. Да и мне нужно уладить дела. Просто сорваться как раньше уже не получится. — горький смешок был прерван медленным вставанием из-за стола, и Изуку со сложным выражением лица наблюдал, как Катцуки наклоняется к нему и, поправляя чёрные волны, уверяет: — Я закажу всё на своё имя. Поедем рано утром. — только он увидел, как пухлые губы приоткрываются в вопросе, тут же дополнил, — Я этим займусь. И сниму нам самую отдалённую виллу, подальше от глаз. Скажешь только, на какой день. — горячая рука гладила холодную щёку, и Изуку хотел было расслабиться, но вовремя уловил любопытные уточнения, — Тебе не нужно ни о чём беспокоиться. Я всё сделаю сам. — Ты же говорил что-то про спа-центр, так какая вилла…? — потеряно вскинул брови Мидория, пригубив чай и чуть им не подавившись. — Ну… Я забыл упомянуть это, да? — присев обратно за стол, Катцуки почесал затылок, глядя на ожидающие всю детальную информацию глаза, — Я хотел бы, чтобы мы с тобой отправились в Камакуру. Слышал о ней? — увидев кивок, он со спокойной душой продолжил, — Это небольшой город, и там можно забронировать хорошие виллы со спа и видом на гору Фудзи, правда… Я, наверное, это тоже должен озвучить? — Предпочитаю заранее знать, в какую авантюру втягиваюсь. Мидория уловил ухом, как сменилась прошлая песня на джазовый хит шестидесятых годов, и невольно начал стучать ей в такт носком, ощущая, как к его пальцам ног стали прикасаться чужие, игриво проводя по его щиколотке. Он нарочито «ругающе» постучал своей второй ногой по «нарушителю спокойствия», но тот только раззадорился и начал подниматься вверх по ножке стула, останавливаясь на одном уровне с сидушкой того стула, где сидел Мидория. Последний с хмыканьем сбросил пальцами нерадивого мужчину, спокойно выпивая чай под лазером пытливого взора и застывая, когда мозг стал медленно обрабатывать поступаемую информацию, заставляя его медленно вскипать от понимания, куда и на что альфа хочет его убедить. — Только вот, это должно было стать сюрпризом. — и выжидающе соревнуясь с изумрудами, Катцуки со вздохом признал своё поражение, — Это партнёрское спа. Для возлюбленных, молодожёнов, я не знаю. — слегка обиженно надувшись от того, что не получилось сохранить «сюрприз», Катцуки, успокоившись, добавил заготовленную им заранее нотку «рационализма» в это предложение, — В этом случае наши лица будет видеть минимальное количество людей. Если вообще кто-то, кроме администратора. — теперь уже ожидая ответ Мидории. — То есть ты хочешь снять виллу на двоих, где будем только мы? — разумно заключив, Изуку помолчал с секунд тридцать, в итоге спрашивая у рубинов почти всерьёз, задумчиво глядя в свою тарелку, — Почему этот план так пахнет соблазнением? — басистый смех растёкся по накрытому столу, а Катцуки в лучших своих традициях, прикинулся ничего не понимающим мальцом. — Понятия не имею, о чём ты. — беспечно сворачивая губы трубочкой и улыбаясь прямо в змеиный, изучающий его взор, — Я просто хочу отдохнуть с тобой. — сложа руки под подбородком, Катцуки ухмыльнулся ещё шире, когда нежная рука щёлкнула его по носу. «А в каком именно плане… разве эта суть так важна?» — на фоне заиграла ещё одна джазовая песня, снова иностранная и на этот раз это снова был английский. Пелось про любовь, возможно, расставание, ни один из них толком не слушал текст. Они смотрели друг другу в глаза, размышляя, что, возможно, они оба становятся слишком глупыми. Иначе как ещё можно было объяснить, что они оба не сговариваясь начали подпевать прекрасной музыке в такт?

***

Благодаря Тецу, что удачно защитил его от камер и вспышек софитов, и Брайну, который встретил его едва заметным кивком головы и провёл Мидорию в сторону его кабинета, отчитываясь по пути о том, что новые камеры видеонаблюдения были поставлены и уже контролируют въезд на территорию компании — брюнет смог пройти быстро. Отвечать на вопросы в стиле «Как вы себя чувствуете после смерти отца?» он не то, что не хотел — он не видел в этом смысла. И ступая по коридору налево, Изуку кивнул, выдыхая и благодарно кивая этим двоим, чтобы после войти внутрь и оставить Камуту караулящим у двери. В кабинете было прохладно из-за приоткрытого окна, которое тут же закрыли обратно, и, беря некоторые папки и, наконец, финальный отчёт о подготовке к строительству второго отеля — прошли во вторую комнату, чтобы не иметь возможности даже с окна посмотреть на то, что происходит на улице. Пресса — это страшная сила, взаправду. Они облепили его машину, как только он подъехал к воротам. За рулём в этот раз был не он, а один из его охраны, кто долго работал на их семью, а Тецу сидел на втором переднем пассажирском и вышел первым, чтобы открыть ему дверцу и огородить от репортёров, так и жаждущих заснять его лицо. Вопросы лились со всех сторон, шум гудел в ушах, а ощущение толпы давило на него когтями, царапая плоть изнутри, пока сердце колотилось и желало побыстрее уйти с этого места. У общественности много вопросов, на которые он не хочет отвечать, но, похоже, ответить всё-таки придётся. Иначе, когда этот шум и гам поутихнет, ему припомнят его «молчание» и нарекут каким-нибудь клеймом. А ему нельзя этого допустить. Осев на диван, перед этим закрыв за собой дверь, Мидория вздохнул, открывая серую папку и всматриваясь в первый титульный лист. У его второго проекта всё ещё не было названия, но, похоже, оно придумалось само по себе в силу обстоятельств. И теперь, беря ручку в руки, он вписал название в пустующую ячейку, аккуратно выводя чёткие чёрные буквы. Его первый отель назывался просто. «Фуккатцу». И, должно быть, было довольно горделиво называть своё первое творение так и нарекать его «воскрешением», но после возвращения с тюрьмы — он считал себя именно восставшим из пепла. И упустить такую возможность возрождения он попросту не мог. А вот второй… Мидория нахмурился, пустым взором смотря на красующееся теперь название. Простое посвящение отцу с упоминанием его имени тронуло бы общественность, но в нём не было бы и йоты искренности. Не было желания потом, годами позже, всегда возвращаясь к этому отелю… невольно вспоминать отца. И он решил перефразировать свои мысли во что-то правдивое и искреннее. И именно так под твёрдой рукой родилось «Матане». Имя его отца имело странные корни. Мать не дала ему имени и бросила до того, как оставить хотя бы что-то в память о себе маленькому дитя, поэтому в детском доме его отцу дали имя, означающее «давно не виделись», приветствуя тем самым плачущего малыша, оставленного на пороге. И Изуку захотел проводить… проводить его чем-то похожим. А потому «ещё увидимся» было прекрасным прощанием. Руки сжали бумагу по боками, а губы затряслись. Да. Они точно. Точно ещё увидятся. — Рано или поздно. — прошептал он и моляще смотрел на эти иероглифы, вытирая накатившиеся слёзы платком. Далее в руках закипела работа. Прошло часа два, как он услышал, что в его дверь постучали два раза, и он, выйдя из своего укрытия, попросил Эмили войти. Девушка была счастлива его видеть и, выразив свои соболезнования, поспешила отчитаться о плане конференции, которую они хотят провести, и как постепенно организовывают все детали. И самым главным в этом всём был Брайн, что нашёл все нужные данные и теперь трудоёмко перебирает приглашённые СМИ. Ведь перед миром нужно отчитаться. Иначе он отчитает тебя. — Таким образом, я думаю, всё будет готово в течение двух недель максимум, господин Мидория. — произнесла бета, чуть поклонившись в конце, и Мидория устало протянул: — Дьявол, Эмили… — выставляя руку перед собой, он моляще приподнял брови, — Я прошу тебя, называй меня «Боссом», как раньше, или «мистером Мидорией». — он не спеша побрёл к своему столу, забирая новые отчёты и выдыхая на них. Он мог бы не приезжать и всё прислали бы ему на почту, но в этом мире всё ещё существует обязательная бюрократия. Поэтому всё засунуть в онлайн пока что не предоставляется возможным, иначе ноги его не было бы в этот рассадник бумаги А4. Но его личная подпись должна была красоваться на этих документах, а пересылать их по почте, как предложил Шинсо — было бы слишком трудозатратно. Изуку присел на кресло и поднял голову к скорбно поджавшей губы девушке: — Я думаю, что вам стоит начать привыкать к тому, что теперь вас будут звать именно так. — подойдя ближе после взмаха руки, бета села в кресло, — Так что, со всем уважением, прошу вас пересмотреть своё решение относительно этого. — Изуку усмехнулся, откинувшись в кресле и прикрывая глаза. — Страна же не умрёт, если в стенах этого здания я останусь скромным «Боссом». — фыркнув, он изнеможённо посмотрел на потолок, не видя там ничего интересного, но не отводя оттуда взгляд. Именно туда смотрел его отец, — Давай поговорим с тобой, как друзья, Эмили. — медленно моргнув, он посмотрел на вздрогнувшую девушку, — Мне нужно… поговорить с другом. Эмили, сложив ладони на коленях, кивнула, переходя на неофициальную манеру, выдыхая и с искренним горем смотря на такого опустошённого брюнета, в котором она привыкла видеть только огонь, пылающий изнутри. Кто знает, откуда бралось для него топливо в этой уставшей душе, но он всегда в ней горел. Или горела душа? Но сейчас она нуждалась в простом разговоре. Чужие глаза, в которые девушка всматривалась, на неё не смотрели, но Эмили знала, что те треснули. В них разрывалось тусклое пламя свечи, что едва заметно подсвечивало тот ураган, что жил внутри них. Но Мидория держался достойно восхищения. Так она сказала бы, если бы не знала его много лет. Когда она узнала о смерти старшего Мидории — её сердце пропустило удар. Она была шокирована новостями, но более этого она была шокирована тем, что Шинсо, вышедший из своего кабинета после долгого диалога с Мидорией, сказал, что компания не будет уходить на траур и продолжит работать в обычном режиме. Она пыталась сказать, что это неправильно — не давать сыну даже поскорбеть по отцу, и Хитоши, смотря в пол, понимающе кивнул ей и погасшим голосом проговорил, что Изуку будет работать из дома эти дни. И оба они ничего не могли сделать. Это было решение Мидории. Закопаться в работе… это было так похоже на того молодого человека, на которого она когда-то начала работать. — Страна нет… — подтвердила Эмили, отрицательно замотав головой, — Но за это звание твой отец боролся до своей смерти, и пусть это прозвучит грубо, возможно, с моей стороны, но это — память о нём. — она перешла на тихий размеренный тембр, и изумруды, наконец, уставились на неё и, казалось, улыбнулись ей. «Память о нём, да?» — это звучало грубо. Точнее звучало бы, если бы не всё это, случившееся так внезапно. Но в этих словах был смысл. Его отец никогда не мог стать Главой семьи. Всегда старался, но даже перед смертью не мог ним стать. У него не было ни хорошей родословной, ни богатого наследства, ни даже родителей. Но он настолько хотел добиться признания, что в итоге сам начал называть себя «Главой», смиряясь с тем, что «господином» он никогда не станет. Но он уверовал в то, что его дети, точнее сын, смогут стать господами, если он достаточно постарается для того, чтобы оставить им хорошую жизнь. И ведь… у него получилось, разве нет? Хороший банковский счёт и долгожданный, желаемый статус, пусть и не у него на руках. Это было ещё более странно. Что отец был готов смириться с тем, что его мечта без особых трудов достанется его ребёнку. Возможно… он был не таким уж плохим родителем? — …Ты точно просто мой секретарь, Эмили? — смешок вышел неправдоподобным, а Изуку проморгался от слезливого наваждения. — Я твой друг, Мидория. — и стих вовсе, — Ты сам так сказал. — Я рад. — признались ей, и она распахнула глаза, — К сожалению, с теми друзьями, которых я считал близкими людьми — я не могу поговорить вот так. Окно было небрежно завешено шторами, но сквозь прорезь прорывался холодный солнечный свет, чётким контуром прорезая образ Мидории, который безмятежно смотрел наверх, а после перевёл взор на всё те же стеллажи с документами, которые стояли и пылились здесь уже не первый месяц. Пыльное облако гуляло по кабинету, и змеиные глаза сквозь него смотрели так холодно, что Эмили невольно напряглась, всматриваясь в острые черты. — Почему? — насколько она знала, они не ссорились, — Я так понимаю, речь идёт о- — Да, о них. — словно прочитал её мысли омега, хмыкнув и горестно посмотрел в дальний угол. Там стояли его коллекционные машинки. Он наклонился к своей барсетке и вынул из неё ещё одну чёрную фигурку, и, встав с места, подошёл к стеллажу, находя для этой машинки центральное место. Пододвигая свою любимую Lamborgini Urus — Мидория поставил вытертую от пыли фигуру, любуясь ею какое-то время и нежно потирая пальцем крышку кузова. Это был Гелендваген. Девушка проследила за этим мягким движением и вслушалась в длинный монолог, смотря, как в порывах снежного света — Мидория стоял, словно покрытый сияющим инеем, пока на его ресницы оседали снежинки свинцовой усталости. — Мы с ними разные, Эмили. — плечи пожались, а рука была одёрнута от коллекции, и он издалека смотрел на её, — Слишком разные, чтобы я имел желание вновь и вновь пытаться выстроить с ними хотя бы те отношения, что у нас были раньше. У нас разные увлечения, взгляды на жизнь… — выдохнув, Мидория потупил взор, — …да и в целом нам даже поговорить не о чем. Нас растили как разных, и сколько я не пытался эту черту стереть — сейчас я понимаю, что всё было бестолку. — он хмыкнул и вслушался во встревоженную речь. — Не говори так. Вы ладили до… до того, как ты сел в тюрьму, разве нет? — вставая с места, девушка непонимающе проговаривала, — Ты не разговаривал со мной об этом, но по виду тебе нравилось с ними проводить время. — «по виду» вполне может быть. Но если так задуматься, он сейчас был ближе к правде, чем никогда. И его эмоции по отношению к ним всем после поминального ужина — только укрепили его мысль о том, что не стоит даже пытаться. Ни сейчас, ни в будущем. Да и они не пытались. А раз всех всё устраивает, то зачем начинать? Чтобы что? Вернуть дружбу, в которой ему было неинтересно, но любопытно за этим наблюдать? Эта «дружба» сейчас была последним, что он захотел бы вернуть. Изуку даже не хочет думать о том, чтобы унижаться и проситься взять его обратно в это трио. Он никогда ни о чём не просил. И нет. Не будет. Брюнет был благодарен им за то, что те присмотрели за его домом, хотя кто знает, делали ли они это на самом деле, или это был Хитоши, или, к примеру, Хори-сан? Но на этом благодарности закончились. Не место кошке рядом с мышами. И когда кошка была котёнком — эта дружба выглядела безобидной, но будет странно близко дружить, когда у одного когти и зубы, а у других мечтания о сыре… в мышеловке. И бесполезно отговаривать мышь от неё. Она там видит только сыр. Он иногда тоже хочет видеть только его. — С ними было просто удобно. Они были всегда под рукой. — рассуждал он и с каждым словом понимал что-то для себя, — Да и друзей у меня никогда много не было, чтобы я мог выбирать. Сама ведь знаешь, ха-ха… — безрадостный смешок вырвался из губ, и те сомкнулись, — И сейчас я понимаю, что просто старался смягчить углы. И когда… — да, возможно, не пристало ему до сих пор обижаться на это, но отдать приказ себе он не мог, — …когда я увидел их отношение ко мне за эти пять лет… Я понял, что только я и хотел пересечь эту черту между нами. Их всё устаивало. И они не видели ни проблемы, ни пытались её решить. — а потому приходилось мириться с тем, что он всегда будет в обиде за прошлое, — А я не склонен кого-то переубеждать. Уже нет. Хотя казалось, что отпустить всё же стоит, ибо те двое, да и все остальные, видимо, даже понятия не имеют, как задели его тогда. Есть ли смысл тогда «обижаться»? Должно быть, они думают, что ему всё равно, и из-за того, что он вёл себя как обычно — никто из них даже не попытался объясниться. Так что вряд ли они могут быть такими, как раньше. Вряд ли они друзья. Точно не они. Он знавал друзей. Более того, благодаря тюрьме — они у него даже появились. Так что горевать об отношениях с людьми, что пришли навестить его… так мало раз, наверное, глупо? Но его мама не пришла ни разу. Так, может- — …Тогда, что сейчас? Ты перестанешь с ними общаться? — его раздумья разрезал тонкий голосок, и он машинально дёрнулся. — Почему же? Я всё ещё сотрудничаю с их альфами, хах. У меня бизнес. — разводя руками, Изуку завёл их за спину, вновь ступая к своему столу и обходя секретаря, сел в кресло, — Да и мне нет смысла рубить с плеча. Со временем останутся только самые близкие. — голос притворился на бормотание, а рука, на которую смотрел Мидория, сжалась в кулак, — Оно каждого поставит на своё место. Это единственные плюсы горя. — улыбка на лице была бесцветной, и с нею он взглянул в, казалось, глубоко обеспокоенное лицо, — Я просто смирился. Ему не осталось ничего другого. — Но разве ты с ними хоть раз поговорил на эту тему? Может, они не хотели так себя вести и просто не подумали? — он думал над этим и, оттолкнувшись ногой от стола, упёрся в стекло, оттягивая свои волосы назад. Конечно, он об этом думал. Поговорить, объясниться, рассказать всё, что таится у него в душе… Всё это — прекрасные методы решить проблему. Проблему, которую кроме него никто не видит и не стремится решать. Быть честным, желание как-либо поддерживать «ореол дружбы» у него пропало и, казалось, не было изначально. Ему просто нужны были люди, с которыми можно было что-то обсудить, помимо работы. Теперь это ему больше не нужно. Их дружба никогда не была образцовой. Возможно, это и к лучшему. Из тройни всегда рано или поздно будет выкинут один. На сей раз, это — он. — Они отлично прожили пять лет между собой без меня, — кажется, он начинал говорить с самим собой, — И не ощущали ни за что вину. А значит, всё хорошо…? Хорошо, да? Зачем тогда мне портить это? — и ему это нравилось и не нравилось одновременно. То, насколько циничным становился его тон, — Да и я буду всё ещё общаться с ними, просто… — Мидория… — кротко донеслось, но он проигнорировал свою фамилию. — Просто как со знакомыми. Они даже разницы не заметят. «Я с ними уже давно общаюсь, как просто со знакомыми.» — он уставился пустым взором где-то между окном и шкафом, не моргая и не отводя взгляд даже после скромного: — Мне жаль. Изуку повернулся к девушке, и что-то кольнуло в его груди. Да так сильно, что впору было бы взяться за сердце, но болело не оно. Болело что-то гораздо глубже. Незримее. Мидория выровнял и так ровную осанку и, сожмурив глаза, отогнал от себя те светлые мысли, которые тлели и отравляли его изнутри дымом. У него взаправду нет времени всё это решать. Да и есть… да, есть вещи поважнее. Всегда будут. — Что-то я расклеился… — фыркнув, Мидория сменил улыбчивый полушёпот на твёрдость своего привычного голоса, — Ладно. Хватит. Дружественные разговоры закончились, — он отмахнулся от этого так же, как отмахивался всегда, — Мне пора работать. — и остановился на том, что также всегда работало. — Да, я понимаю… — безотрадно закончила бета, вставая и кивая Мидории, намереваясь тут же уйти. — Эмили. — но её остановили. — Да? — Ни слова Хитоши об этом разговоре. — нахмурено наказал он, остро смотря на кивнувшую бету. — Поняла вас… господин Мидория. — его губы тронула грустная усмешка и пропала, как только двери хлопнули. Закрытая дверь вызвала вздох, и он обернулся назад, вновь подбирая всё в руки и ступая с бумагами в свою скромную берлогу. Скоро отель начнёт активно строиться. Земля куплена и соглашения со всеми на стройку подписаны без лишних долгих переговоров. Но Изуку выдохнул, тяжело присаживаясь на банкетку у пианино. Когда он сказал, что не хотел бы, чтобы его отец присутствовал на открытии второго или третьего отеля. Когда-то он сказал эти жестокие слова прямо в лицо человеку, что понимающе смягчил взгляд и не воспринял их всерьёз. А воспринял так, будто знал, что они идут не из самого сердца. Мидория сжал чертежи в руках, мимолётно оглядывая все те документы в папках, которые он уже долгое время подготавливал. Возникло желание показать эти документы отцу. Да, он сказал бы, что он может лучше, что, возможно, в некоторых местах стоило бы сделать по-другому. Но суть была бы не в этом. Они поговорили бы. Спину покрыли мелкие холодные лианы, призрачно окатывая его морозом. Поговорить… больше всего ему хотелось с ним поговорить. Сейчас. Когда возможности нет? — А был бы он жив… я даже увидеться бы с ним не захотел. — мягко стукнув кулаком о клап, он мелко затрясся, наконец, находя в себе силы, чтобы обозлённо посмотреть на свой выключенный телефон, оставленный на столе у дивана. Но на кого именно он был зол? На отца? Точно ли на него? Или, быть может, на того, кто взял этот телефон в руки и трясущимися пальцами зашёл в мёртвый чат, нажимая на проигрывание смс, что так и не было прослушано до этого дня. И первые слова, которые заставили сердце юркнуть в лавину чувств, выбили из него сдавленный вздох: — …С Новым годом, сынок. — Дьявол, — Скорее всего, ты слушаешь это уже после курантов. — произнёс сиплый голос, пока на фоне скрипел паркет. Кажется, он шёл по квартире, — Но сейчас я хочу рассказать тебе то, что должен был рассказать давно. Надеюсь, в этот раз ты меня всё же выслушаешь. — затхлый смешок был потушен сильным кашлем, — Это связано с долгой историей, начавшейся почти тридцать лет назад. И… — отец вдохнул и, судя по звуку, открыл окно, вдыхая и изувечено выдыхая обречённым тоном, — …и с Тодороки. Внутри что-то затряслось. Но Изуку принялся слушать речь дальше, не отвлекаясь на те эмоции, которые так и силились вылиться из его льдов. Но с каждым новым словом, перебитым то кашлем, то болезненным мычанием — он понимал, что в момент, когда его отец записывал это сообщение, тот уже умирал. Но из последних сил пытался рассказать то, что не успел. Сейчас эта самоотверженность вызывала уважение и напоминала ему — его самого. «Яблоко от яблони, да?» — уголки глаз заполнились солью. Может ли быть так, что его отец оставил это сообщение потому, что догадывался, что не сможет попрощаться как следует? Он не мог этого знать. Мидория жалел лишь о том, что мог быть только молчаливым слушателем. Сожаления… они оба считали их недостойными. Но оба всегда были в их власти. И хриплый голос продолжал ранить сердце, но и Мидория продолжал упорно его слушать, чтобы хотя бы раз в жизни, наконец, услышать его. И в один момент что-то оборвалось. Омега шокировано уставился на проигрывающее всё ещё сообщение, перематывая его на несколько секунд назад и думая, что ему почудилась та мысль, которую он услышал. Челюсть сжалась, прорисовав тем самым на его лице желваки, а руки отбросили телефон в сторону. Телефон, который продолжал вещать отцовским голосом, и он невольно продолжал его слушать, не вслушиваясь ни в одно слово. Но что-то заставило его вслушаться. — Всё остальное, что я сейчас уже… — в сообщении вновь послышался кашель, — Не смогу сказать — в моём дневнике. Я веду его активнее, чем вёл раньше. — смех прошёлся по его позвоночнику, и он с замиранием сердца слушал его, словно впервые за всю свою жизнь, — Хори должен будет тебе его передать в скором времени, ну или это сделаю я. Хотя ты видеть меня не хочешь, так что вряд ли… — губы поджались в понимании, что их последняя встреча была там — в казино, — Но напоследок хочу сказать, что ты вправе меня винить. Я был не самым хорошим, я это знаю, — прямо сейчас захотелось прервать этот голос и нажать на паузу, — Я о многом сожалею сейчас. Я мало играл с тобой, мало был рядом и, быть честным, много требовал. Но даже так у меня вырос потрясающий ребёнок, — но Мидория так на неё и не нажал, слушая, как строгий голос срывается в плач, — Я знаю, что скоро меня не станет… Это больно, слышишь…? Невыносимо знать, сколько всего я не увижу. Тебя… хотя бы тебя, хах. — он впервые слышал, как плачет его отец, и что-то в глубине груди болезненно заскрежетало, — Прости меня за всё, Изуку. Прости. Наверное, я всё-таки плохо старался. Я не хочу оправдывать себя этим, но я сам не имел того, что мог бы дать тебе. Так что… — вслушиваясь в паузу, — …сейчас больше всего я хочу, чтобы ты жил дальше. Жил, как ты всегда хотел жить. «На первой ступени эшафота смерть срывает маску, которую человек носил всю жизнь, и тогда показывается его истинное лицо.» Не зря когда-то это — было его любимой книгой. — Я был рад повидаться с тобой, сынок. Не спеши за мной следом, если что. — невесёлый смех заполнился тихими сокрушёнными всхлипами, — Ты был единственным родным мне человеком, который меня не бросил. Так что спасибо, что пришёл в мою жизнь. Я люблю тебя. «В книгах все мы, да?» — улыбчиво прошептал ему злой рок. И он истерично улыбнулся в ответ, оглушаемый собственным плачем. Просто позвонить по этому номеру, услышать уставший голос, монотонно говорящий «Да, слушаю?» и поговорить с ним чуть больше часа. Сыграть ему зимнего Вивальди. Даже зная, что тот больше никогда не сможет его услышать. Но ведь услышит кто-то другой, не так ли?