Мираж моих воспоминаний

И пела синица спящему на ветвях дрозду, пусть знала, что не услышит,

Но тот поднял голову к проливному дождю, говоря, что он ещё дышит.

«— А если уйдёшь? Нет, как я без тебя? Рассвет без тебя мною будет встречен?»

«— Нет уж, пусть я и умру, но, синица моя, в сердце твоём я — буду вечен.»

Дни пролетали так быстро, что впервые за долгое время у Бакуго появилось стойкое ощущение, что они живут в дне сурка. Дне, который никак не может закончиться. Он действительно остался жить у Мидории на какое-то время с разрешения последнего, который все эти дни вставал ни свет, ни заря и ложился, как только начинало светать. Объясняя свой режим сна тем, что ему следует организовывать не только сами похороны, но и «прощальный ужин», где соберутся все, кто когда-либо знал его отца, и в последний раз воздадут ему своё почтение. Это была традиция. Традиция среди тех немногих, кто в этой жизни смог заработать себе имя. И несмотря на то, что Мидория никогда не считал своего отца великим человеком, тот всё ещё был лицом лучшей юридической компании в Токио и спас много людей в молодости от несправедливости закона. Иронично ли это? Весьма. Вся его жизнь казалась ему сплошным ироничным спектаклем. И так уж вышло, что теперь эти люди просят возможность прийти и проводить его в последний путь, сказать слова благодарности. И Мидория не сможет запретить им это сделать, а потому работает на износ, лично проверяя всех, чтобы убедиться, что хотя бы в этот день всё пройдёт гладко и тихо. Очень тихо. О смерти уже оповестили СМИ. Жёлтая пресса разыграла целый спектакль в горячих заголовках, а новости скорбно вещали из каждого угла о его смерти. Катцуки частенько заставал омегу за просмотром очередной программы, где подбивались все достижения Хизаши Мидории, а после ведущие благодарили его и выказывали свои искренние соболезнования семье и в особенности самому Мидории Изуку — единственному сыну и, конечно же, наследнику. Тот, кто уже несколько дней прячется от репортёров, что порой караулят его под компанией, ожидая, что он там. Но он с самого начала принял решение работать из дома, улаживая все дела с принятием наследства и, разумеется, долгов тоже. — Держи. — протягивая капучино, сделанное благодаря кофемашине, Бакуго отпил своё латте, подвигая кресло напротив к дивану и смотря на освещаемое голубым светом лицо, — Чем ты сейчас занимаешься? — Хори-сан позвонил мне недавно, сказал, что завещание отца на месте и с ним всё хорошо, а это значит, что на прощальном ужине я официально стану его приемником. — размеренно рассказал брюнет, не отрывая глаз от экрана и тихо отпивая кофе, хмурясь и прищёлкивая языком на что-то, что не хотело загружаться. — На когда назначили дату? Бакуго молча наблюдал за тем, как меняется выражение лица, которое раньше не переставало внезапно начинать плакать, в какой бы части квартиры брюнет ни находился. На кухне или в ванной, в спальне или в коридоре. Он мог просто резко остановиться, прекратить любое дело, которым он занимался в эту секунду, и Катцуки сразу видел, как наливаются солью тёмные болотные глаза. Брюнет мог сам по себе стоять так очень долго и беззвучно смахивать стекающие слёзы или молча замирать в его объятиях, уткнувшись в футболку и, тихо извиняясь после, по прописанному сценарию продолжая работать. И сколько бы мужчина не говорил ему не извиняться, тот словно делал это автоматически. Тихо и едва слышно. Так, словно он действительно был виноват. — На завтра. — ответил Изуку, коротко отвечая на что-то, пришедшее на его телефон, — Тело уже вдоль и поперёк проверили на наличие насильственной смерти, но, наконец, заключили, что он умер от опухоли в правом лёгком. Гроб заказан, как и одежда, в которой его похоронят. — невесело хмыкнув, Мидория отвёл взор в сторону, выдыхая и крепко сжимая челюсть, что Бакуго увидел, как на той заиграли желваки, — Маме… я уже сообщил. Наша кухарка говорит, что она плачет. Бакуго пригубил свой кофе, в который положил больше сахара, чем обычно, и сделал удивлённый вывод, что тот всё равно не сладкий. С тех пор, как он видит брюнета в таком состоянии — всё, что раньше было вкусным и цветным, стало пресным и серым, словно специально закрашенным таковым. Они завтракали без особого энтузиазма, но всегда перед едой Катцуки слышал тихо сказанное «Я смиренно получаю» и лёгкий хлопок соединённых ладоней, за которыми неосознанно повторял. К дневнику больше не притрагивались, предпочитая вместо него уткнуться головой в работу, надеясь, видимо, что та его спасёт. Но та закапывала его живьём. — Ты уверен, что сможешь выдержать стоять в одиночку там на глазах у всех? — глаза мгновенно приковались к нему, и Изуку, медленно развернувшись, улыбнулся. В этот раз у него почти получилось это сделать. — Со мной будет Хори-сан и, я надеюсь, мама. В конце концов… — он затих, подбирая слова и доверчиво спрашивая вполголоса, — Ты будешь рядом, не так ли? Подготовления уже закончены, а приглашения разосланы. Поздно что-то отменять. — плечи опустились, и он закрыл крышку ноутбука, не спеша его откладывать. — И что ты теперь планируешь делать, мой принц? «Принц…» — пронеслось в голове, но Изуку даже не имел сил подумать об этом, и он просто разлёгся на спинке дивана, смотря на альфу смазанным взором. — Я? — Изуку видел кивок и, опустив глаза обратно к поверхности ноутбука, хмыкнул, — Понятия не имею. У меня из семьи теперь осталась только мама. И… — омега оглянулся назад, — …и Йору. — И я. — твёрдый голос заставил вздрогнуть, а губы задрожали, после чего Изуку тихо повторил: — …И ты.

***

Их следующая встреча с отцом произошла, когда тот уже лежал в гробу со сложенными на груди руками и безмятежным, но будто даже сейчас таким уставшим от жизни лицом. На фоне рыдала матушка, которую успокаивали то ли её подруги, то ли просто те, кто оказался рядом, а возле него стоял Акайо, который, положив руку на плечо, молча его поддерживал. Ему тоже было больно. Изуку осознавал это. Всё-таки они так долго были близкими друзьями и наверняка чуть ли не названными братьями. Так что, пожалуй, человеку, который привёл с собой и остальную семью — тоже сейчас было сложно сдерживать навернувшиеся слёзы. Хотя у брюнета слёз уже как таковых не осталось. И просто смотря на отцовское лицо, он в последний раз взял его за руку, пригладив морщины пальцем и прикладывая к охладевшей коже свой лоб, отдавая своё почтение и уважение, а после рассмотрел то, что сам же лично и положил рядом, как положено, «с собой». В руках его отец держал нож, что было скорее традицией «для защиты от злых духов», рядом были положены его любимые сигареты в новой пачке и портсигар, которым тот всегда пользовался, а также принесённая Акайо небольшая бутылочка красного полусладкого вина, которое Хизаши часто любил выпивать. Изуку улыбнулся и подмял губы, отходя от отца, ведь он был последним, кто с ним прощался, чтобы после негромко промолвить: — Ему через месяц было бы всего пятьдесят четыре года. — и с улыбкой закончить, — Я надеюсь, ты хорошо отдохнёшь там, отец. Я буду за тобой скучать. — крышку гроба закрыли и понесли к выбранному заранее хорошему месту на кладбище, где он выкупил целый склеп, который позже станет семейной усыпальницей. Теперь ему вполне резонно иметь такое место. Его поддерживали словами все, кто пришёл, и ступали за ним следом, пока он следовал за своим отцом, как хороший сын, идя в его тени. Солнце ужасно жгло глаза, но многочисленные тучи обещали, что это ненадолго, перьями разукрашивая тёмно-синее небо в белые полутона. Его друзья, скорбно смотрящие в спину — Мидория знал — хотели расплакаться сразу же, как только они встретились сегодня в белых, как снег, одеждах. Траурных и с четырьмя белыми розами, которые те несли в букетах. «Четыре» считалось особым числом смерти. В склеп зашли не все. Только самые приближённые, остальные же понимающе остались на улице, скорбяще смотря им вслед. Остались и друзья, и Бакуго должен был, но тот, благодаря Хари-сану, смог прошмыгнуть внутрь и незаметно подойти к Мидории, который стоял в одиночестве и молча смотрел, как гроб опускают вниз и аккуратно засыпают землёй. Было в этом одиноком образе что-то первородно тоскливое, и заведённые за спину руки, потирающие друг друга, были дёрганные. Но из последних сил держались, чтобы держать самих себя в замке эмоций, которые так пытались выскользнуть из-под льда его контроля. — Не вини себя ни в чём. Ты сделал всё, что должен был, и даже больше. — подойдя, Бакуго похлопал его по плечу и задержался чуть подольше, чем стоило бы, поглаживая плечо и перебираясь на шею. Казалось, в глазах, что напоминали озёра, разливалась вода. Но настолько мимолётно, что никто не замечал изменений. Не замечал дрожи в руках, нервных движений едва понурившихся плеч, что пытались держать осанку ровно и гордо. Мидория стоял словно неживой. Стоял и смотрел в одну точку. — Тогда, в ночь перед Новым годом — он прислал мне голосовое. Он редко это делал, в основном предпочитая писать мне всё текстом или звонить… Но голосовое… — Мидория вспомнил об этом ещё на днях, но всё не мог заставить себя вновь зайти в этот мёртвый чат, где он общался с отцом крайне редко, но всегда, когда он писал — ему сразу же отвечали, — Оно было на пятнадцать минут, и я не стал его тогда слушать, а сейчас думаю, что лучше было бы послушать. — кривая улыбка дёрнула уголок губ, — И в Новый год стоило всё-таки набрать ему и поздравить, и- — Izuku, tu ne savais pas que ça arriverait. Personne ne savait. Le destin est une chose très cruelle. «Изуку, ты не знал, что это произойдёт. Никто не знал. Судьба — штука очень жестокая.» — перебил его Бакуго, хмурясь и настойчиво смотря в обесцвеченные глаза, голосом, наполненным сочувствия, — Ne vous blâmez pas maintenant de ne pas avoir fait quelque chose dans le passé. Je ne l’avais pas prédit, je n’y avais pas réfléchi…«Не кори себя сейчас за то, что чего-то не сумел сделать в прошлом. Не предугадал, не обдумал…» — Катцуки сожалел, что не может прямо сейчас его обнять, а мог лишь мягко успокаивать перевязанную душу лёгкими швами слов, — Vous n’êtes pas tout-puissant. Vous êtes une personne ordinaire. Acceptez ce fait. «Ты не всемогущий. Ты обычный человек. Прими этот факт.» — которые, мужчина догадывался, никак не врачуют чужую ножевую рану, а лишь успокаивают тупую боль. — Si j'avais ravalé ma fierté à ce moment-là, j'aurais au moins pu lui parler avant sa mort. Discutez de tout une dernière fois et… «Если бы я тогда задушил свою гордость, то смог бы хотя бы поговорить с ним до его смерти. Обсудить всё в последний раз и…» — Изуку замолк, рукой взлохмачивая свои волосы, а после, опомнившись, стал поправлять их обратно, — …excusez-vous peut-être. «…возможно, извиниться.» — тихо усмехаясь самому себе. — Tout comme il aurait pu faire cela, vous vous seriez probablement disputé à nouveau. «Так же, как и он мог это сделать, и вы, скорее всего, опять поссорились бы.» — Катцуки заметил скосившийся на него злостный тернистый взгляд, выдыхая и обращая внимание на стоящий прямоугольный памятник, — Alors ne vous en faites pas. «Поэтому не кори себя.» — постаравшись увести тему, Катцуки подметил кое-что интересное на этом надгробии, — Pourquoi y a-t-il trois noms sur le monument? Et ton nom est là? «Почему на памятнике три имени? И там есть твоё имя?» Ранее о подобном он уже слышал. Иногда на подобных памятниках выбивали имена ещё живущих, чтобы потом похоронить их рядом с усопшим, когда придёт время. — Parce que c'est une crypte familiale. Les noms de maman et moi y sont écrits. Mais avec de la peinture rouge, elle sera ensuite lavée à notre mort et nous serons également enterrés ici. C'est le cas de tous les chefs de famille. «Потому что, это семейный склеп. Там написаны имена мамы и меня. Но красной краской, она потом смоется, когда мы умрём, и нас тоже похоронят здесь. Так у всех Глав семей.» — гроб почти засыпали землёй, и Мидория, повернув голову, посмотрел на маму, которая, наконец, успокоилась и теперь молча вытирала засохшие солёные следы, — C’est juste plus économique… Les funérailles coûtent déjà cher. «Так просто экономнее… Похороны и так стоят недёшево.» Для неё это был настоящий шок. Когда он позвонил ей и рассказал всё вкратце, он услышал, как та попросила кухарку принести ей успокоительное. Мидория мог бы приехать лично, но это решение потянуло бы за собой уйму осложнений, чтобы прошмыгнуть «незамеченным», поэтому он выбрал, возможно, не самый правильный вариант, но самый безопасный уж точно. — Avez-vous déjà pensé que votre famille pourrait s'agrandir? «А ты не думал, что семья может разрастись?» — он метнул застывший взор с женщины на альфу, молча пытаясь понять, что он подразумевает под этим. Катцуки же выглядел серьёзно и весьма статно. Одетый в белый костюм, он так же, как и остальные, пришёл утром с четырьмя белыми розами, повязанными небольшой лентой. Позже он возложит эти цветы на могилу, но сейчас они всё ещё были у него в руках, и мужчина, держа этот букет как можно дальше, постоянно контролировал это «достаточно далёкое расстояние». И хоть брюнет уже и сказал ему, что принял антигистаминные, причём принял при нём же ещё дома, Катцуки это мало интересовало. Однако стоит отметить, что если бы Мидория решил сравнивать принесённые букеты, то сказал бы, что букет Бакуго проигрывает только его букету и букету Хори-сана, который пришёл на всю организацию мероприятия самым первым, с большими пышными белыми розами. Французскими. Будто теми цветами, которые его отец любил при жизни, но которые были окрашены известью скорби и прощания, а оттого и приняли мертвецкий оттенок лепестков. — Il reste un peu de place pour un ou deux noms supplémentaires au maximum, «Там есть немного места для ещё одного или максимум двух имён», — решив не думать об этом, проговорил омега, с облегчением заканчивая, — En tout cas, j'espère que cela ne sera plus mon souci. «В любом случае, надеюсь, это будет уже не моя забота.» Когда семья и приближённые вышли, зашли остальные, дабы возложить цветы и выйти, чтобы после разойтись и встретиться уже на поминальном ужине в забронированном ресторане неподалёку. Поэтому большинство ушло сразу же, и он подошёл к матери, что всё это время плакала и сейчас выглядела опухшей и с растёкшейся тушью. Если бы не окружающая атмосфера горя, то Изуку позволил бы себе отметить в мыслях, что та похожа на хорошую голливудскую актрису, которой для триумфа своей карьеры не хватает только Оскара. — Мам, тебе стоит пойти привести себя в порядок перед тем, как мы будем всех встречать на поминальном ужине и оглашать завещание. — поправляя ей шарф на шее, Мидория не смотрел в родные глаза, предпочитая не показывать свои, которые всё никак не хотели полностью высохнуть, — Я же знаю, что в таком виде ты не захочешь никуда идти. Я останусь тут и всё улажу. — Да, я так и хочу сделать. — кивнула женщина, а после устало спросила, глядя на бледного как смерть брюнета, — Но скажи мне, Изуку. Ты ведь знал, что он болен, так почему молчал? «Сказал бы раньше, я хоть знала бы, к чему могу готовиться.» — нахмурившись, женщина вскинула брови на длинный и размеренный ответ: — Ты ничего не изменила бы. Я уже ничего не изменил бы. И поэтому решил, что тебе не стоило об этом переживать. — редкие снежные хлопья оседали на его ресницы, и он, кротко улыбнувшись, спрашивал, — Да и ты… Разве не догадывалась, что с ним что-то не то? Вы ведь жили вместе. Наверняка ты- — после рассуждений он поднял свои глаза к материнскому лицу и глупо рассмеялся каким-то безотрадным смехом, — А… Я понял. — У меня не было ни малейшего желания всматриваться в его физическое состояние после того, что он со мной сделал. — скрестив руки, буркнула женщина, вдыхая холод улицы и смотря на своего глубоко несчастного сына. Она не могла понять, почему он такой несчастный. Отец далеко не был самым прекрасным человеком в его жизни. Хизаши постоянно обучал его, требовал соответствовать стандартам, коих сам зачастую не придерживался. Ругал, чуть ли не дрессировал его, чтобы он вырос достойным наследником, которым Изуку и стал. Слова поддержки и заботы были редкостью, а требования и критика — постоянными спутниками. Так почему сейчас, когда эта огромная тень испарилась над его головой, он так глубоко опечален его уходом? Инко смотрела на него с нахмуренными бровями и прикусила губу, переводя взгляд в сторону. Сейчас у неё не нашлось бы слов, чтобы спросить, что же такого произошло между всегда бившимися змеями, что теперь одна из них, вышедшая победителем из смертельной схватки, выглядит так, словно она тут единственная проигравшая? Разве это не глупо — так убиваться по человеку, который никогда не видел в тебе ничего, кроме инструмента для выполнения собственных амбиций? Но все эти слова так и остались её мыслями, и после того, как ей сказали: — Что ж, мам, тебе пора. — …Да, я буду ждать тебя уже там. — женщина выдохнула, слегка смягчив взгляд и скорбно посмотрев на новую спальню своего мужа, — Не задерживайся тут. Он этого не заслужил. — и скривила губы, усмехаясь, — Господа, оставляю на вас своего сына. Ещё встретимся. — обращаясь к двум оставшимся мужчинам позади сына, пока третий из них уводил свою семью. «Я была права, когда говорила, что переживу его. Я всегда была права.» — после быстрой паузы она всмотрелась в блондина, который выглядел всё ещё хмуро и не особо приятно, но, видимо, как она и думала, плохим человеком не был. — До встречи, миссис Мидория. Счастливого пути. — кивнул ей Бакуго, отчасти, но жалея ту, что стала вдовой так рано. — До встречи, мистер Бакуго. — отдельно попрощалась она, кивнув сыну, и, отвернувшись, начала уходить. Мидория сопроводил её долгим взором, пока та не села в машину и её охрана не поехала вслед за ней на чёрном авто. И только после этого обернулся на подошедшего альфу, что, разминая шею, изнурённо зыркнул на закрытую усыпальницу, обводя взглядом всех присутствующих и уведомляя: — Я проводил свою семью на такси, чтобы они поехали домой. Они хотели подойти поддержать вас, но сказал, что сейчас не лучшее время… — затихая, Акайо невольно вздохнул на уезжающую мать, которая без зазрения совести оставила всё на сыне и уехала восвояси, — И судя по всему, я был прав. — а после посмотрел на двух стоящих рядом, теперь почему-то всегда, альф, спрашивая, — Мистер Бакуго, мистер Камута, вы курите? — и доставая из внутреннего кармана пиджака ту самую упаковку золотистых сигарет Treasurer. Изуку не сдержался, чтобы не хмыкнуть на это, а те, кому предложили, и не думали отказываться. — Вообще нет, но в такой день я скурю сигарету. — Катцуки взял тёмно-золотистую табачную палочку, благодарно кивая на предложенный «огонёк». — А вот я дымлю как паровоз… Спасибо. — невесело проговорил Тецу, беря предложенный табак на вид очень приличной стоимости, — Жаль, что приходится курить такие сигареты из-за такого печального события. — действительно жаль, что такую дороговизну ему «посчастливилось» опробовать только в такой серый и траурный день. — Дайте мне тоже. И огня. — все трое удивлённо обернулись на Мидорию, который протягивал к мужчине постарше руку с раскрытыми двумя пальцами. — Вы ведь никогда не курили… И ненавидите этот запах. — подметил Акайо, но всё-таки вложил меж чёрной вельветовой тканью одну сигарету. — Вы правы. Я ненавидел запах сигарет. И ненавижу. — дождавшись, когда ему подожгут кончик, Изуку легко вдохнул дым, сдерживая последующий кашель, — Но ради него сделаю исключение. — омега пошёл в сторону одиноко стоящей лавочки, садясь на неё и без слов вынуждая повторить за ним, — Кстати, вы же собирали деньги? Сколько в итоге там получилось? Сигарета меж губ ощущалась неестественно. Он в самом деле был не фанатом табака и всегда уходил с мест, где им была пропитана даже мебель, но сейчас этот мягкий дым с сахарно-травянистым, немного яблочным привкусом — напоминал ему об отце и ни о чём более. Если так подумать, то именно этот шлейф всегда исходил от старшего Мидории, который, помимо чёрного шоколада, очень часто любил пригубить сигару на досуге, запивая её вином или виски. Изуку и в детстве часто видел, как отец выкуривает эти сигареты одна за другой, нервно постукивая ногой и массируя виски, когда что-то шло не по плану. Сначала маленький он был зачарован тем, как статно эти трубочки смотрелись в мозолистых отцовских пальцах, но с возрастом понял, что красота сигар была лишь дешёвым желанием показать, что «он может себе их позволить». Сейчас он понимает, что это также было желанием доказать себе, что это то немногое, что он может себе позволить. — Не так много. Это не окупит цену похорон. — Хори говорит это равнодушно, ибо знает, что эти деньги никогда и не рассматривались, как «погашение трат на похоронную церемонию», — Честно, я думал, что отпевать вашего отца мы не будем. Не то чтобы он был особо верующим человеком. Да и вы тоже. — он пожал плечами, склоняя голову ко внезапно зазвонившему у Тецу телефону, который, извинившись, отошёл от них. — Он всегда любил Богоматерь. Так что, возможно, он просто не доверял Богу, но верил в его мать. — усмехнувшись, предположил Изуку, делая новую затяжку и понимая, что он довольно быстро научился процессу, — А я же не верю ни в кого, кроме себя, разве что. Изуку обернулся на тихие шаги закончившего говорить Тецу. — Брайн и Хитоши передают свои соболезнования. И сообщают, что всё для поминального ужина уже готово, и нам можно ехать. — произнёс подошедший Камута, который был не менее уставший, чем все остальные, так как с самого утра уже был на ногах. — Ещё немного посидим. — ответил на это брюнет, смотря, как снег постепенно укрывает крышу фамильного склепа, — …Докурим и поедем. Его больше не было с ним. Возможно, сейчас это звучало с его уст притворно и даже нагло, но он никогда не хотел, чтобы его отец умирал. Были дни, когда он желал ему за глаза смерти, и были дни, когда он думал о том, чтобы взять с кухни нож и ночью оборвать жизнь этому человеку. Но эти мысли никогда не осуществлялись даже в начальном действии. Да. Он его ненавидел всей своей душой. Всегда ненавидел. Его голос. Его глаза. Его лицо. Его взгляд. Всё это было ему противно. Но сегодня он его любил. Сегодня, смотря на его надгробие, он понял одну важную и абсурдную вещь — он любил его. Он не хотел, чтобы он умирал. Или хотя бы не хотел верить, что он умер. Он хотел ещё раз услышать его противный или, быть может, просто строгий голос. Хотел взглянуть в мрачные или просто усталые от постоянной работы глаза. Хотел посмотреть в недовольное или просто спокойное лицо и хотел увидеть в нём взгляд скрытого чувства или, быть может, гордости. Он хотел вновь к нему обратиться, пусть и с напускным спокойствием, и испачканными в слезах глазами. Сказать ему не «отец», а как в добром детстве назвать его папой. И когда Изуку нашёл сегодня утром в портмоне отца собственную фотографию с ним, он понял, что это желание идёт из чистого сердца. Он думал, та давно затерялась, а она всё это время была у человека, на которого он подумал бы в последнюю очередь. Тогда он вновь заплакал. Заплакал, стоя в ванной, чтобы Бакуго в который раз не увидел его таким. Рука расправила фотографию, пока Изуку всмотрелся в неё, продолжая курить. Достал и улыбнулся. Ведь там, где время замерло, а они навечно остались молодыми и счастливыми — осталась и его душа. Сейчас все на этой фотографии, кроме него — мертвы. И дедушка, хвастливо держащий растущие грозди спелого винограда, и его отец, стоящий рядом с ним у виноградной лозы. Но в его воспоминаниях они все ещё смеются своими звонкими голосами, хотя быть честным, смех деда он постепенно начал забывать. Когда-то он так же начнёт забывать и голос отца. Потому что он не помнит, когда в последний раз слышал его смех. Но больше он его и не услышит. Мидория аккуратно сложил вытащенное из своего кармана помятое фото и положил уже себе в портмоне, а после тихо произнёс: — Я не забуду тебя… — и одними лишь губами, закончил, — …и когда-то тоже прилягу отдохнуть рядом. — встал с лавочки, вздрагивая, когда резко услышал взмах крыльев. Изуку взглянул на ветвь голого дерева, покрытого инеем и снегом, где чёрная птица сидела на ветке и, наклонив голову, смотрела на него с неподдельным любопытством, словно дожидаясь, когда он обратит на неё внимание. Она будто кивнула ему и тотчас улетела в небо, оставляя его одного. На земле, пока она взмывает вверх. Он никогда не верил в Бога и знаки. Но какая-то наивная мысль утешала его, говоря, что… …папа тоже решил с ним проститься.

***

Разумеется, они не могли поехать вместе. Катцуки вроде как уже привык к этому негласному правилу, но на самом деле всегда долго провожал уходящего Мидорию глазами, словно надеясь, что тот обернётся, чтобы вернуться, но тот никогда не оборачивался. И смотрел только вперёд. Из-за этого Бакуго приехал первым в качестве гостя и встретился со всеми, кто уехал раньше них и теперь взволнованно стояли в огромном зале, не смея зайти через массивную закрытую дверь в следующий. За то время, что они находились внутри — на улице успела разбушеваться стихия, ударяя вьюгой затрещавшие окна, которые скрывались за плотными шторами так, что складывалось ощущение, что был уже глубокий вечер. А была только пасмурная середина дня. Возле этих окон и располагался небольшой фуршет, к которому Бакуго не испытывал никакого интереса. На полу были постелены бордовые длинные ковры, зал был украшен либо фотографиями, либо какими-то миниатюрами под стеклом, так или иначе связанными с ушедшим человеком. На немногочисленных фотографиях был изображён ещё совсем молодой Хизаши Мидория рядом с таким же молодым, судя по глазам, Акайо, который, приобнимая друга — фотографировал их на фоне недостроенного дома. В этой развалюхе с трудом можно было узнать нынешнее главное здание юридической компании «Eyes». «У них с моим принцем действительно много сходств. Если бы Изуку обладал чёрными глазами и имел наглухо чёрный цвет волос, то был бы полной копией своего отца.» — рассматривая оставленные награды каких-то конкурсов, которые сейчас уже не проводят, таблички с информацией о жизни покойного, Бакуго легко сделал вывод, что омега действительно очень постарался для того, чтобы разыскать все эти данные и представить их здесь на потеху публике и приглашённым репортёрам. Те были куплены и ждали начала, аккуратно фотографируя представленные экспонаты для дальнейшего выпуска. «Так вот почему он не досыпал-» — мысли прервало женское и знакомое: — Добрый вечер, мистер Бакуго. Спасибо, что пришли. — блондин обернулся, видя низкую женскую фигуру, и почтительно кивнул, отвечая: — Миссис Мидория, примите ещё раз мои соболезнования. Инко стояла гордо, смотря на мужчину снизу вверх и «по-рабочему» улыбалась, как следует играя роль бедной и несчастной женщины, благо, её красные глаза, которые она подкрасила красными тенями — прекрасно дополняли её жалостливый вид, выставляя её в лучшем свете для того, чтобы начать осуществлять свой план, который благодаря усопшему муженьку — знатно подзатянулся. «Ну ничего, теперь мне ничего не помешает.» — она остро всмотрелась в жгучие рубины, что ясно выдавали вспыльчивый темперамент вежливого альфы. Тот явно притворялся прилежным по понятным причинам. И ими нужно воспользоваться. — …Спасибо. — поблагодарила омега, а после понизила тон, — Но вы же понимаете, что я не об этом хочу с вами поговорить? Можем ли мы отойти подальше, чтобы не привлекать внимания? — вновь улыбнувшись, миссис Мидория обвела взором всех, кто находился поблизости, и выдохнула, не видя в этих безликих людях никого, достойного его внимания. — Я хотел бы сперва знать причину такого интереса к моей персоне, если вы позволите. — со спокойной улыбкой спросил Катцуки, который не нуждался в объяснениях, будучи наслышанным о женщине от своего принца, но всё же ему было интересно, как она окрасит ценность необходимости их диалога при учёте, что до этого они встречались несколько раз. Открыв глаза, сощуренные в улыбке, мадам выдохнула, понимающе кивая и уже заранее найдя им укромное местечко, пусть и у всех на виду. Она твёрдо ответила: — Разумеется. Причина… — уклончиво отводя взгляд, Инко сделала паузу, — Причиной является мой сын. Вам стало интересно? — Катцуки натурально удивился такой прямолинейности, но, судя по всему, она была наследственной. Его принц такой же. Но он не мог предположить, что с ним будут говорить о такой щепетильной теме так прямо. Разве она не хочет буквально «продать» ему своего сына, который только-только потерял отца и теперь взвалит на свои плечи огромную ношу? А что, если на его месте сейчас стоял бы какой-то молоденький уродливый извращенец с большим состоянием, который без лишних разговоров согласился бы «посотрудничать» с ней, дабы получить в своё личное пользование взаправду одного из самых желанных омег высшего общества? «Ценность» его принца росла в геометрической прогрессии. Бакуго видел, что уже сейчас на Мидорию посматривают все неженатые альфы, которые сглатывают слюну всякий раз, когда понимают, сколько нулей на банковском счету его драгоценного принца, который парит слишком высоко над их головами, чтобы те могли хотя бы осмелиться подойти к нему и познакомиться. И эта «матушка» теперь хочет воспользоваться этим? Надеется, что в своей уязвимости сможет прогнуть брюнета под своё решение и свести его с кем-то? Как наивно. Как ей было наивно считать, что она в целом имеет какой-то вес в этом. Но что если… ей было абсолютно неинтересно желание её сына и она просто насильно надела бы на него кандалы никому не нужных отношений? «Надеюсь, я ошибаюсь.» — но что-то подсказывало, что нет. И поэтому на всякий случай он включил запись на своём телефоне и ответил: — Быть честным, не особо. — легко соврал он, вскидывая бровь и скрещивая руки на груди, — Вашему сыну двадцать шесть лет, мне кажется, что если ему будет нужно, то он поговорит со мной лично, разве вы не считаете так же? — наклонив голову набок, мужчина честно подумал, что после этого женщина даст заднюю, но если им что-то было нужно, кровь этой семьи была намного наглее, чем он думал. — Но мне как матери очень важно унять своё материнское беспокойство. — приложив руку к груди, она скорбно пролепетала и как по указке в её глазах заблестели слёзы, — Войдите в положение вдовы и, прошу вас, сделайте для меня исключение. — так и хотелось сказать «хитрая стерва». Конечно, мужчина при таком раскладе отказать не может. Было бы ему полностью плевать — он прямо сейчас развернулся бы и ушёл, но ему-то не плевать. На самом деле он всё ещё хорошо помнил, что когда-то давно они с Изуку планировали рассказать женщине и только ей одной о своих отношениях, но теперь Бакуго понимает, почему в итоге омега так тянул эту тему. И почему даже не заговаривал об этом с ним. Потому что эта хитрая змея легко могла бы даже без должных доказательств «задушить» их отношения, как только они перестали ей нравиться бы. Рычаг давления был бы не у них, а таился бы в этих женских руках. И поэтому Мидория, поначалу восхитившийся этой идеей — после тихо её замял. — Я не смогу уделить вам много времени. — вынужденно произнёс Бакуго, проигнорировав счастливое лицо, озарённое этим решением. Они отошли в сторону, где свет люстр был тусклее, а разговоры людей достигали их лишь фоном, который оба успешно игнорировали. Катцуки, облокотившись о стену, с готовностью посмотрел в зелёные глаза, которые спокойно и с лёгкой хитринкой пожирали его изнутри. И уже сейчас она немного начинала его раздражать, но он смиренно держал себя в руках. А для этого пришлось перевести взгляд на серую массу за её спиной, изучая повадки всяких толстых буржуев, громко смеющихся вертихвосток и уныло стоящих омег. — Итак, я сразу перейду к делу. — он заинтересованно вернул к ней блуждающий взор, — Вы заинтересованы в моём сыне, мистер Бакуго? «Ох, вы даже не представляете, как я в нём заинтересован. Но вам об этом знать абсолютно необязательно.» — на лице блондин изобразил скуку и размеренно ответил, смотря в глаза и не отводя своих: — Мы с ним неплохо сработались, и как человек, и бизнес-партнёр, он надёжный и смекалистый молодой человек. — он кивнул и равнодушно заключил, видя, как исказилась лёгким недовольством женская мимика, — Я думаю, он того же мнения обо мне. — То есть, вы просто друзья? — А мы можем быть ещё кем-то? — Инко тихо прищёлкнула языком, почти сразу же возвращая к себе скорбные приподнятые уголки губ. — Могли бы, если бы вы испытывали к нему чувства слегка иного характера. — женщина заметила, как предупреждающе нахмурились широкие мужские брови, и сразу же сдала назад, — Не поймите меня неправильно, мистер Бакуго. Я не лезу в вашу личную жизнь. — взмахивая рукой, омега уклончиво, но весьма ясно намекала на один единственный вывод, который можно было сделать, исходя из всех её намёков, — Просто мне показалось, что вы весьма близки с моим сыном, и я подумала, что, возможно, вы испытываете к нему что-то большее, чем уважение к хорошему другу. — видит ли он в её сыне — «омегу». «Она, блять, смеётся надо мной? Не слишком ли она разошлась?» — уважение к ней стремительно угасало с каждой новой мыслью, которые просто сплетались в его голове в клейкую паутину, вырисовывая омерзительный узор. Эта женщина хоть представляет, в каком виде выставляет своего сына, который таким потом и кровью добыл себе репутацию, которую его собственная мать вполне осознанно втаптывает в грязь так, словно та ничего не стоит? Причём при своём сыне она рот настолько нагло не открывает, потому что знает, что его тут же прикроют, за неё извинятся, а после дадут подзатыльник. Ох, если бы в виде отсутствия денег. Это на неё точно внушительно повлияло бы и приучило бы не лезть куда не просят. Впрочем, лучше к нему, чем к какому-то извращенцу. — Вы думали, что у нас с ним отношения романтического характера? — нарочито гневно зыркая на эту хитрую бестию, Бакуго равнодушно отрезал, выказывая своё максимальное безразличие и засовывая свои руки в карманы брюк, — Вы ошиблись. Мы просто друзья. Свет сзади оттенял бледное лицо, на которое он пытался смотреть без отвращения, а бордовые тона пасмурного и тоскливого зала странно играли с лицом, которое, ухмыльнувшись, лукаво прошептало, словно подговаривая его на что-то очень дурное. — А вы хотели бы стать для него кем-то большим? — кулаки непроизвольно сжались, а он удивлённо, взаправду удивлённо поднял брови, даже не зная, что на это ответить. «Говорить о таком на поминальном ужине в честь своего покойного супруга… Кажется, она не просто не любит своего сына. Она ненавидит его.» — и это была ещё более тоскливая мысль. Это точно было перебором, как ни глянь. И что она ему предложит, если он согласится? Накачать его принца наркотой и привязать того к кровати, где с ним «можно будет делать всё, что хочешь»? Что за чёрт здесь происходит, мать вашу? Она ведь его родная мать, не так ли? Точно? Он поднёс телефон поближе, проверяя, что он всё ещё записывает всё, что было ею сказано, и хмурясь на это, не зная, как после дать прослушать это Мидории, который явно не в состоянии заботиться о бзиках своей сумасшедшей мамаши и контролировать всё, что она говорит и горланит по округе. — Если захочу, то скажу это ему напрямую. — закрыв тем самым тему, Бакуго со злобой посмотрел в напряжённое лицо и ту, что, отойдя от него на пару шагов, сжалась, — Это всё, миссис Мидория? Нам пора заходить. — кивнув на людей, что уже проходили во второй, открытый с недавнего времени зал, он, оттолкнувшись от стены, начал уходить. — Да, конечно. Спасибо за ваше время… — скромно ответила женщина, сложа руки, и проводила его взглядом, а Бакуго так и услышал рвущееся из её рта «Чёрт». И выключил запись.