Мираж моих воспоминаний

Смотреть на этого человека, сидящего с опущенной головой — было практически больно. Как нашкодивший кот, в который раз ожидавший, что его поругают-поругают, да простят. И это раздражало уже в тот момент, когда он просто подошёл к столу, даже не садясь за него. Как будто жертва здесь — этот «разноцветный», смотрящий на него потушенными, виновными глазами. А кто из них вообще жертва? «Я уже устал.» — подумал Изуку, улыбчиво кивая хостес и прося подозвать официанта к столу ещё раз, ведь судя по алкоголю в бокале — счёт уже был открыт. Мидория искренне надеялся, что больше никогда не будет с ним вот так сидеть за одним столом в ресторане, разговаривая о явно не рабочих вещах, но судьба решила посмеяться с него ещё раз. В этот раз надломлено и издевающейся истерикой. Кажется, в последнее время её забавляло наблюдать за его попытками не утонуть. Ранее, он бы даже не ответил на сообщение, присланное на личную почту, если бы увидел его имя в строке адресата, но сейчас ему придётся выслушать тираду беспорядочных мыслей. Почему он вообще согласился? Почему не отказал? Потому что, если это действительно что-то важное, то под угрозой не только его репутация и репутация отца, а и репутация обеих компаний и отеля в том числе. И он не может себе позволить оступиться из-за своих эмоций, и тем самым потенциально навлечь угрозу на свой и отцовский бизнес. Он должен по крайней мере узнать, что такого ему хотят предложить. И только тогда принять решение. Он бизнесмен, в конце-то концов. — Ох, Мидория. Ты уже пришёл? — альфа привстал с места, приветствуя его, и брюнет сразу же сморщился на такое фамильярное обращение. С каких это пор они опять обращаются друг к другу на «ты»? — Надеюсь, я не сильно заставил вас ждать, мистер Тодороки. Пробки. — сделав акцент, Изуку с лёгкостью соврал. Потому что пробок никаких и не было, а он приехал на пять минут раньше официального времени встречи. Но суть была не в этом. По правде говоря, он бы хотел заставить этого человека ждать его нудно и долго, заставить терпеть и в раздражении кусать губы, глядя на часы и сверяя время со временем запланированной ими встречи, но зачем? Зачем уделять так много времени такому ничтожному человеку? Думать, как бы специально делать ему больно? Ему. Разве ему будет вообще от этого плохо? Да ему плевать. А этот концерт, который он устроил для него как благотворительную акцию — изначально ничего не стоит. Если, разумеется, там не что-то эдакое. Но что-то «эдакое» не доверяют Тодороки-младшему. — …Разумеется, нет. Я готов прождать сколько потребуется. — с потерянной улыбкой пролепетал альфа, услужливо предлагая жестом сесть и смиренно опуская веки, в расслаблении пожимая плечами, — В конце концов, это я вас пригласил сюда, и вы приехали, несмотря на ваш плотный график. «То есть, я могу уже уехать, и ты обижаться не будешь?» — Изуку даже захотел усмехнуться, но вместо этого устремил свой взгляд на внезапно пришедшего в их же зал Бакуго, который, осмотревшись и найдя его глаза — кивнул. Он мог догадаться, что блондин специально попросит себе столик поближе к ним, но чтобы он прям настолько рядом сидел… И ведь не сказать же ничего. Не может же он встать и перетащить его за ухо в другую часть зала. Так, блондин теперь и будет маячить на периферии, зыркая на их и так не особо приятный диалог. Но чёрт с ним, главное, что Тодороки до сих пор слеп, как новорождённый, и не видит знакомой и очень даже выделяющейся блондинистой макушки. Кажется, в зале вообще больше не было блондинов. Или просто брюнет не обращает на них внимания. — Что ж, как скажете. — согласился омега, принимая у официанта меню и сразу же говоря, что он будет только бокал красного полусладкого вина, — Надеюсь, хотя бы ваша невеста знает, с кем вы встречаетесь сегодня? Я не жалую скандалы о своей репутации, как вы, вероятно, уже знаете. — он натянуто улыбнулся, прикрывая глаза и сразу же возвращая на лицо свой обычный ледяной макияж. Шото заёрзал, неудобно отводя взгляд. Он не мог долго смотреть в такие знакомые и прохладные изумруды, которые, словно по привычке, откликались у него в сердце. Он не признавал их. Долгое время он думал, что тот омега, который вернулся из тюрьмы — уже не его бывший жених. Выражение лица поменялось — стало более холодным и расчётливым, лицо осунулось, сам он стал худее в разы, а в зрачках взрывалась едва скрытая к нему ненависть… или это было грустное смирение…? Но сейчас перед ним сидел тот самый. Быть честным, он не думал, что когда-то вновь сможет его увидеть таким, каким он был раньше. Бледный, но уже здоровый и оживший, словно и не было ничего в прошлом, Мидория. Сидел перед ним уверенно, в шикарной бордовой корсетной блузке с вырезом, с укладкой и свежим макияжем угольных стрелок. Он даже улавливал вишнёвые феромоны, знатно перемешанные с алкоголем, которые так давно не ощущал. Когда-то они были необычайно близки. И возможно, если бы не эта тюрьма… Они бы стали супругами? «Почему я думаю об этом? Это прошлое.» Но прошлое всегда тянется хвостом за настоящим. Оно — его основа. — Скажу честно, Момо понятия не имеет. — честно признался он, отпивая красного вина и видя, как Изуку смотрит в сторону — на цветы, — Она чересчур придирчива в этом плане. И совершенно не умеет анализировать ситуацию, — он склонил голову, — У вас же аллергия вроде бы? Всё нормально? — ему коротко ответили, что «Да». «Не сказал своей невесте…? Дьявол, я надеюсь, меня потом не нарекут «разлучником»?» — Мидория хотел смеяться от собственной глупости в том, что он вообще мог допустить ту мысль, что Тодороки вдруг начал уважать свою вторую невесту, — «Не хватало участвовать в каком-то скандале в такое и так нестабильное время.» — Изуку осматривал поразительный внутренний интерьер. Высокие вазы с живыми цветами — в большинстве своём розами. Массивные статуэтки, стоящие то тут, то там и украшающие пространство между столами. Глаза так и ухватывали блестящий свет красивых люстр, пока он пальцем удовлетворённо поглаживал бархатную иссиня-чёрную обивку кресла, наслаждаясь при этом тонким, едва заметным ароматом тонкого мускуса, обволакивающим всё пространство, словно ладан. На манер чего-то восточного и знатно перебивая при этом тошный кофейный феромон, который так и хотел захватить его внимание и вызвать ответную реакцию. Но, как неожиданно, у него не получилось. — Вам следует ей сообщить. — с укором и давлением он пронзил тело, вздрогнувшее напротив. — Тогда она приедет прямо сейчас. — Не вижу проблемы…? — …Ха… — Шото выдохнул, — Я хотел поговорить с то- — быстро исправившись, он продолжил, — с вами кое о чём. И как разумный человек, я думаю, вы поймёте мои намерения очень быстро. В конце концов, рациональность — всегда была вашей лучшей чертой. — Изуку усмехнулся этому скорее машинально, даже не стремясь скрыть свою иронию, так и рвущую его душу от таких жестоких слов. Ему принесли вино, и он кивнул, отпив глоток. Скосил глаза на Бакуго, который заказал себе чашку… судя по всему, латте и, не моргая, смотрел на них, вальяжно раскинувшись на синем бархате дивана. Они же сидели в креслах, а он сам даже ноги скрестил. И ему кажется, что весь этот абсурд сейчас попахивает банальным парижским бульварным романчиком. И почему он снова в главной роли, если он даже в подростковые годы не читал подобное чтиво? — И я думаю, что мы быстро найдём общий язык. Всегда ведь находили. Он чувствовал, как ему хочется просто стиснуть этот бокал до хруста, чтобы осколки разбились о стол. Тодороки ли вообще судить, что в нём — самое лучшее? Он не имеет права даже заикаться об этом. Всего-то наивный паренёк, у которого есть власть и деньги и который упивается ими теперь так, как захочет, имея надёжное подспорье в виде свадьбы с семьёй Яойорозу. Пройдёт неделя после свадьбы, и он ляжет уже с кем-то другим в постель. Изуку знает. Но это уже не его дело. — О лучших моих чертах не вам судить. Но говорите. Я вас… — он сощурился, смиренно прикрывая глаза и выдыхая, пока губы тронула грустная улыбка, вмиг скрытая вином, — …внимательно слушаю. — но слушать он не хотел. Рассказ начинался оживлённо. Узнать о том, что Глава семьи Тодороки так им озабочен и ожидает любого подвоха — даже тешило самолюбие. А слышать, как такой противный мужчина искренне, даже сейчас, негодует о забранном государственном проекте банка уже после того, как тот давно построили — вообще доставляло особый вид экстаза. Но после — такие приятные моменты закончились. И диалог вышел, наконец, в то русло, куда должен был выйти сразу, без прелюдий. Но Шото же такой театрал. — Вы говорите, что планируете раздуть скандал на почве атмосферы в моей семье, чтобы я смог отомстить… своему отцу? — он почти сёрбнул вино, с неким юмором смотря на бордовую гладь в бокале, — Какой лично вам прок от того, дождётся ли он своей мести или нет? — Лично я хочу, чтобы он получил своё. Как складно он всё-таки умел говорить. Даже каким-то подобием «желания справедливости» попахивает, пусть и отдалённо, и с гарью. Только вот незадача. Конкретно семья Тодороки вообще не имеет права зарекаться при нём об этой самой справедливости. — Это не ваше дело. Я сам буду решать, когда и за какую цепь на горле его потянуть вниз. — почему в его семью так любят влезать со своими непрошенными советами и мнением все, кому не лень? — Но что более интересно, почему вы так великодушно решили рассказать мне — конкуренту вашего отца— о таких чудесных планах примерной компании «Nightmare»? — и почему они думают, что он безоговорочно поверит в их бескорыстность? «Которая уже начинает оправдывать своё название.» — фыркнул он и с неким разочарованием подметил, что его вино быстро испарялось из бокала, — «Дьявол, мы только начали, а я уже выпил целый бокал. К концу встречи… сколько алкоголя будет у меня в крови?» — он скривился, действительно радуясь тому факту, что Бакуго был его сегодняшним водителем, иначе пришлось бы организовывать такси и танцы с бубнами, как бы забрать уже свою машину отсюда. И Тецу бы всё-таки вызвали. — Потому что я хочу вам помочь. — Уверены? — твёрдо переспросил Мидория, топя взор в жидкости бокала. — …Что? — Уверены, что это помощь именно мне? Скорее, вы помогаете себе. — он поднял взгляд в полярные глаза непривычного серого и голубого цветов и неподвижно всмотрелся в них, такие потерянные и удивлённые, они будто не понимали, о чём идёт речь, — Неужели до сих пор чувствуете себя виноватым после скольких лет? Я-то думал совесть вам неведома. — и похоже он таки был прав. — О чём вы…? О чём он…? Ах, да. О чём это он? Это ведь всё в прошлом, не так ли? Негоже ему теперь как истеричному бывшему выяснять отношения за предательства давно минувших дней. Но просто… Мидория сжал ажуром собственное колено, почти до болезненных ощущений, стараясь не проваливаться сейчас в то время, когда он сам попался на удочку проклятых любовных горок. Ему всегда казалось, что измены — это удел его старой семьи, где он вырос, но, похоже, он начал притягивать к себе то, чего всегда сторонился. Хотя, стоит отдать должное. У Тодороки не было стольких любовниц, как у его отца. По крайней мере, о таком количестве он не знал. Но зато знал, когда и даже где ему изменяет уже будущий муж. Хорошо, что он не стал нынешним. Возможно, тюрьма не такой уж и плохой выбор, если сравнивать её пятилетнюю клетку и пожизненную клетку семейных отношений. Он всегда знал. Или догадывался. По малейшему отзвону мягких омежьих феромонов, которые приставали к жёсткой ткани мужского надушенного костюма. Слишком сладких как для обычной встречи. Но, наученный своим опытом — он даже слова не сказал. Взглядом не намекнул. Наверное, потому что никто не хотел понимать его взгляд…? Но сейчас внезапно захотелось кое-что прояснить этому наивному дурачку. О том, что он всегда был дураком. И иллюзию его ума — ему умело создавали. — О нескольких вещах. — он пожал плечами, простодушно глядя в глаза и говоря на одном дыхании, — Вы до сих пор стремитесь избавиться от чувства вины передо мной, как человек, отобравший у меня пять лет жизни, и это действительно что-то невероятное для того, у которого совесть просыпается годами. — неказистый смех вырвался изо рта, и он прикрыл губы рукой, — Или вы думали, что я ничего не знал о том, с кем вы начали проводить время по ночам в те годы? Учитывая, как вы это скрывали. — он закатил глаза и случайно встретился с алым взглядом, смотрящим прямо на него, будто других вокруг попросту не существовало. — Но мы не об этом сейчас. — Бакуго не подходил к ним, как и обещал, но заставлял ощущать себя странно. Будто одно лёгкое движение рукой может привести этого мужчину в действие. Лёгкий взмах, ни к чему не обязывающий. А он смотрел не отрываясь. Каждую секунду, смотря, как сложные эмоции меняются на бледном лице и останавливая себя от того, чтобы не подскочить с места каждый раз, когда на губах начинала цвести злость или грусть. Он игнорировал все неумелые попытки официантки поговорить с ним и попросить номер, в итоге грубо посылая её и требуя заменить себе обслуживающий персонал. И даже в этот момент его взгляд не вздрогнул и продолжал смотреть на омегу, сидящего с каким-то обмудком, а не с ним, но он своё ещё получит. Мидория сидел величественно, элегантно, кладя ногу на ногу и выравнивая плечи. В своём стиле. Попивал себе вино и даже не был толком заинтересован в той беседе, которую активно пытался поддержать Двумордый. Изредка Изуку смотрел на него. Их глаза пересекались на мгновение, но этого хватало, чтобы Катцуки чувствовал жжение в области груди. Раскосые глаза глядели с явным намёком, чтобы он был «тише воды и ниже травы», а он глядел на них с явным намёком подойти прямо сейчас, взять его на руки, бросить на стол три купюры, оплачивая вино, и увезти к себе домой. Похитить? Может быть похитить. Изуку вряд ли был бы против. Они бы договорились. — Нет. Погодите. — шокировано заключил за него Шото, выставляя руку перед собой и останавливая монолог, — Вы хотите сказать, что знали, что я вам измен- — и, вау, сам исправился, — Что я не был верен вам ещё до вашего согласия на ту просьбу…? — «так вот как теперь это называется», — Что, чёрт возьми… Зачем вам это тогда было нужно? — и в итоге они пришли к этому. — В смысле — «зачем»? — Разве ты не был влюблён в меня…? — кажется, эту чересчур громко сказанную фразу услышал даже заинтересованный блондин, пододвинувшись ближе. Он же в курсе, что его видно краем глаза? Влюблённость… Любовь. Он мог твёрдо сказать, что нет. Любви там никогда не было, но он достаточно верил в этого человека, чтобы согласиться прожить с ним всю жизнь в браке. Верил ошибочно, как после раскрылось. Но он не любил его. Знал, что любить будет больно, ведь у них не брак, а лишь его договорённость. Они были схожи, имели темы для разговоров и неплохо сходились в характерах, когда дело доходило до постели, но на этом всё. Он в жизни не мечтал о том, чтобы когда-то стать хорошим мужем и готовить этому человеку, заспанному — завтраки и ароматный кофе. Не думал о том, чтобы встречать его после работы и, слушая музыку — станцевать, дурачась после тяжёлого рабочего дня. Он не надеялся на такую сказку. Он знал, что его жизнь не история с хорошим концом и злодеем драконом. Он просто хотел тихой, размеренной жизни. Утром собираться, говорить, есть, и везти на машине кого-то маленького в садик. Днём созваниваться насчёт ужина и под ночь засыпать под тёплым одеялом. Это всё, чего он мог желать. Он был готов жить без любви. Но сейчас он не ответит на этот вопрос с грустью. Грусти уже давно не осталось. — М-м-м… Нет? — наклонив голову вбок, Изуку посмеялся, — Я был предан тебе и всё такое, но я не любил тебя, хоть ты и привлекал меня физически. — эти слова были такими простыми, что Шото даже удивился лёгкости, с которой они были сказаны. — Но почему ты согласился тогда… на ту просьбу…? — ожидаемый вопрос, но лично себе он уже на него давно ответил. А отвечать Тодороки — не было никакой надобности. — Какая разница сейчас? — спокойно произнёс брюнет, вновь подзывая официанта и вновь заказывая бокал вина, — Ты женишься, твой отец счастлив, я получил какую-никакую свободу. Всё на своих местах. — он пожал плечами, кивая уходящему персоналу и на секунду подумал, что он увидел, как на лице Бакуго дёрнулась бровь. «В чём уже дело?» — жаль, что он не может спросить напрямую. А вот блондин лишь молча сопроводил взором официанта, недовольно смотря, как тот приносит ещё один наполненный бокал и забирает старый. Уже второй. И он прекрасно понимал, что на этом всё не закончится. Он ни разу ещё не видел омегу даже подвыпившим, однако меньше всего он хотел, чтобы в таком состоянии его увидел этот урод. Разумеется, брюнет будет всячески контролировать себя и, возможно, остановится после какой-то порции алкоголя, но всё же столько пить… это лишь подтверждало то, насколько ему неприятно и нервно говорить с человеком напротив. При обычных диалогах с ним Бакуго с уверенностью мог сказать, что Мидория еле выпивал один бокал. Иногда даже не до конца. А тут и получаса не прошло, как он пригубил новый. «Блядство. Пусть только попробует что-то вычудить — я его по стенке размажу.» — зыркая на разноцветную макушку, он заказал себе чего-то поесть, понимая, что сидеть с пустым столом будет слишком заметно. — Но я хочу это знать. — Тодороки стукнул себя в грудь, не понимая такого безразличия к этой теме, а Изуку смотрел стеклянно, будто не видел даже причины, чтобы рассказывать об этом, — Я прекрасно понимаю, что из-за моей… неспособности отстаивать своё. Но я не понимаю, какая у тебя была цель, если ты не любил меня…? В чём тогда был смысл…? — похоже, он взаправду думал, что его искренне любили и принесли себя в «жертву»? Вовсе нет. Он просто относился к нему чуть с большим пониманием и чувством такта, чем ко всем остальным и то лишь потому, что он был его женихом. Ради любви… возможно, он мог бы поступить так ради великой любви, но это была точно не их ситуация. Он просто наделся на то, что после — его дождутся, ведь он хороший, практически идеальный кандидат на роль супруга, ничего, по сути, не требующий, но как бы не так. Его променяли. А теперь надеются, что он любил? Что бы с ним стало, если бы с ним вот так поступил «любимый»? Не каждый отдаст пять лет другому человеку. Даже тому, кому клянётся в верности и отдаёт руку и сердце. Не каждый способен отдать даже год. А он был готов. Так посмотреть… он на многое был готов ради того, кто ни разу не поздравил его с днём рождения в тюрьме. — Тодороки, это всё, о чём вы хотели со мной поговорить? Если да, то я попрошу счёт. — Изуку вздохнул, морщась, ведь, похоже, лишним было заказывать ещё один бокал. — Разве я не имею право знать это, Мидория? — Шото приблизился, едва ли не положив свою руку на руку омеги, но тот машинально одёрнул её ещё до того, как они соприкоснулись. «Совести как тебе хватает мне это говорить?» — Мидория скривился, с лёгким флёром раздражения смотря на нахмуренные брови. — Ты не имеешь никаких прав на меня и на то, что я говорю. — он хотел подозвать официанта, чтобы, наконец, попросить счёт и уйти, но Шото попросил подождать, подняв одну ладонь к нему, а второй закрывая собственное лицо, — Тебя давно больше нет. Ты в прошлом. — выдохнув, омега монотонно закончил. Он давно хотел это сказать, да случая не представлялось. И вот их столик, наконец, погрузился в тишину. Если бы ресторан был пуст, то Мидория даже забыл бы того, ради кого пришёл сюда так поздно, будучи уставшим. Внезапное затишье всё же заставляло невольно сглотнуть, пока воздух становился всё более толстым и непроницаемым, а каждый вздох казался тяжёлым бременем, готовым обрушиться при первом неверном движении. Он отвёл взгляд в сторону, не желая смотреть на такое обречённое выражение лица, словно он только что разбил кому-то сердце. Потому что нельзя разбить то, чего не было изначально. Дешёвая опера и драма, размешанная в находящемся рядом вине, которое стояло перед ними как молчаливый свидетель прошлого, когда вино было сладким, а обещания звучали искренне. Теперь же ядовитый взгляд скользил по бокалам, словно они были здесь явно лишними. Каждый звук казался слишком громким, каждое дыхание слишком заметным. Им действительно нечего было обсуждать, и когда Шото поднялся с места, гневно стукая кулаком по столу и виновато прося его подождать, после уходя в уборную — Изуку не имел желания его останавливать. Хотя разве не его роль сейчас в том, чтобы беспомощно разрыдаться в туалете? «Как паскудно. Возможно, я действительно не должен был приходить сюда?» — он усмехнулся, горестно заливая эту мысль бордовым, даже не замечая, что косым взглядом он мог бы заприметить и Бакуго, встающего вслед за Тодороки.

***

«Он никогда не любил меня…? Хах. То есть даже симпатии простой не было?» — спросив у персонала, где уборная, Тодороки быстро вошёл в пустующую в бежевом коридоре синюю дверь, запираясь там и сразу прильнув к раковине. В отражении зеркала на него смотрел явно чересчур потрясённый этой новостью мужчина. Глаза недоверчивые и будто испуганные и изломленный изгиб губ, которые поджались, как только рука начала поправлять причёску. Ему будто бы прямо сказали ту правду, к которой он физически не был готов. А ведь он был уверен, что эта ставка тогда и сыграла. Но… — Я даже представить себе не мог, что он никогда не любил меня… — он выдохнул, спустившись взглядом к сливу раковины и разочарованно ухмыльнулся, — Только физическая привлекательность, ха? Значит, только из-за моего лица да тела — он отдал пять лет своей жизни…? — крепко сжав керамическую поверхность, мужчина стиснул зубы. Разве такое вообще возможно? Всё это время он считал, что обманул любящего его человека и чувствовал себя невероятно паршиво всякий раз, когда вспоминал об этом и видел его, сидящего в кругу своих друзей и спокойно попивающего вино. Он отчего-то редко ел на вечерних мероприятиях. И хоть наблюдать часто он попросту не мог, но он считал себя отпетым негодяем. Но оказалось, что это он — дурак. Уверовавший в то, что Мидория мог по влюблённости пожертвовать собой ради него, имея собственный хороший бизнес под рукой, идущий вверх. Да он ему и как муж был не нужен. Один взмах этой руки в перчатке, и выстроилась бы целая очередь занять его тогдашнее место. Но тогда почему? Почему он это сделал? Что он с этого получил? А он точно получил, ведь иначе это полнейшая дурость. А в отличие от него… Конечно, в отличие от него… Мидория дураком не был. — Да это же глупости. Такой как он- И так абсурдно поступить? — он рассмеялся, прислонив руку ко рту и включая воду, — Почему он не хочет сказать мне правду? На более доверительной почве мы бы могли сработаться в разы лучше и уничтожить его отца, как он и хотел всю жизнь. — сморщившись, он ополоснул лицо, поднимая мокрый взгляд в зеркало. Мидория-старший давно мозолил глаза и его отцу. И на самом деле, истинную причину такой неприязни он толком и не знал, но годы наблюдения за этим не оставили никаких сомнений, что его отец мечтает о том, чтобы стереть всю семью Мидория с лица земли. Поэтому убрать отца Мидории, разрушив его репутацию — отличный вариант. Тем более руками его же сына. Быть честным, он бы мог сделать это и раньше, имея такие данные на руках, но он не хотел подставлять брюнета, перед которым и так был сильно виноват. В нём мало-мальски проснулась совесть. Однако теперь. Теперь, даже если он откажет, это мало что изменит. — Но почему он не хочет со мной сотрудничать? Из-за того, что я в прошлом изменял ему? — смотря, как капли стекают по его лицу, Тодороки отвёл взгляд, срывая бумажное полотенце, — Но это дела минувших дней. Они давно ничего не стоят. Не может же он своей злопамятностью заслонить себе разум. — он фыркнул, — Тем более, раз он не любил меня, то и проблем не было. Действительно не в стиле Мидории было отказывать ему только из-за его давнишних измен. Тот наверняка уже привык к ним, учитывая, что уже все догадываются о том, насколько не верен старший Мидория своей жене. Просто молчат об этом, ведь такие случаи не редкость. А ещё потому, что Мидория-младший посадил всех на коротенький поводок, ясно давая понять, что не постесняется использовать свою власть, чтобы «объяснить» как следует говорить о его семье. Да и тем более, если он ещё тогда знал об изменах и ничего не сделал… то, значит, всё нормально…? Но тогда ему просто необходимо выяснить, в чём причина или хотя бы просто добиться своего. С ним выполнить это поручение отца будет в разы проще. — Надо уговорить его на сделку. «Использовать существующие видеофайлы я могу только в крайнем случае.» — вытирая лицо и выбрасывая полотенце в урну, он закатил глаза, — «Нельзя рассчитывать на них. Нужно просто убедить его в разумности этого решения. Он же не глупый. Да. Он умный.» — Шото посмотрел на синюю дверь и вновь в зеркало, рукой делая движение вдоль волос. Он ободряюще выдохнул, уже раздумывая в голове, какими словами он сможет добиться от омеги заветного «Я согласен». К сожалению, льстивости и лебезения никак не влияли на хладнокровное «Что ты там опять себе надумал?», поэтому приходилось изощряться, чтобы пояснить, что будет весьма выгодно сделать так, как предлагает он. Было бы проще, если бы Мидория был готов ради него на всё что угодно и поддакивал бы на небольшой комплимент, как изголодавшийся зверь по брошенной кости, но… Увы. Мидория оставался Мидорией. — Именно поэтому я просто должен найти точку соприкосновения. — улыбнулся он себе в зеркале, уже открывая замок на двери, — Пора идти. Нечего ему так долго ждать меня. Я и так постыдно сбежал, оставив его там одного- — но едва он намеревался выйти, как его тут же запихнули обратно. — Какого чёрта-?! — Рот закрой. — выплюнул Бакуго, гневно смотря на обомлевшего Шото, и вмиг закрывая за собой дверь на замок. Он хотел подождать и словить его в коридоре, но там точно есть камеры, а его драгоценный принц будет очень переживать и долго бурчать на него, если он не учтёт этот маленький фактик в своём желании объяснить этому уроду, что к чему. Поэтому следовало действовать аккуратно. Взяв альфу за ворот, Катцуки без особых усилий оттеснил его к краю раковины, молчаливо смотря, как тот мечется взглядом и вообще не понимает, что происходит. А при его принце, значит, стучать кулаком может? — Ты- — открыв глаза после тупого удара и сосредоточившись, Шото нахмурился, — Погоди, я тебя помню. Бакуго…? Какого хуя ты дел- — его вновь трухнули, держа за воротник и наклоняя спиной над раковиной, в которую он больно упёрся руками. — Вопросы здесь буду задавать я, понял, блять? — рубины опасливо сверкнули в холодном свете лампы, а руки крепко сжали его, как только он попытался выбраться, — Нахуй ты к Мидории опять полез, урод? — у блондина была стальная хватка, он даже не мог толком пошевелиться. «Мидория?» — вдруг осенило, и Тодороки усмехнулся, — «Так он так взъелся на меня, потому что увидел нас с Мидорией в этом ресторане?» — неужели это то, о чём он думает? — Тебя это вообще ебать не должно. — он выплюнул эти слова, наконец, имея возможность знатно поиздеваться над этим самоуверенным ублюдком, который любит ставить себя выше него, — Ты ему кто? Друг хороший? Ну так другом и оставайся, челядь. — Тодороки хмыкнул, растягивая уста в улыбке, пока гнев, застыв в его взгляде, искал возможность надавить на самое больное. «Блять, знал бы ты, кто мы друг другу, так бы не ухмылялся. Но я не могу это сказать. Мой принц будет расстроен.» — Бакуго прикусил язык, борясь со внутренним желанием разбить этому уроду лицо и одновременно с этим с триумфом размазать его по асфальту всего с одной фразой. «Мы уже встречаемся». Но он молчал. — Если я сказал, что я здесь задаю вопросы, то ты, блять, молча на них отвечаешь. — он хотел бы как следует приложить его об эту раковину, но раны на лице самое последнее, что хотелось бы оставлять после себя, — Ты ведь не просто так этот ужин устроил. Что, извинениями обмазываться будешь теперь после того, как бросил его как последний урод? Надеешься на прощение небось. — с саркастичной улыбкой он смотрел, как такие же разноцветные, как и нутро, брови с каждым его словом сгущались у переносицы, — Ещё и наверняка начал предлагать ему какие-то ебаные сделки, чтобы самолюбие своё потешить. Он слышал, что они обсуждали только что за столом. Возможно, даже весь ресторан слышал этот глупый вопрос о любви, на который омега странно поник, потупивши взгляд, будто проваливаясь в одни только ему ведомые мысли. Разумеется, он ответил, что не любил его. И Катцуки даже словил от этого чертовски приятное наслаждение, однако эта обречённость, промелькнувшая на бледном родном лице — заставила сжаться его сердце, словно то пыталось пробиться черед корку толстого льда. И даже не зная, о чём Изуку мог подумать в тот момент, чтобы его сияющие драгоценные камни померкли даже под светом дорогих люстр — Бакуго не позволит этому ублюдку уйти сегодня из этого места с чувством, что он ни в чём не виноват и ничего не сделал. Потому что он сделал. И он за это ответит. Чтобы он больше никогда не посмел приблизиться к Мидории с их личным прошлым. Нет никакого прошлого. Этот урод гоняется за давно развеянным пеплом. Тихо развеянным в полном одиночестве и перед окном со стальной решёткой. — А ты что? С чего ты вообще им так заинтересовался, хм? — подняв рыжую бровь, Шото с забавой покосился на рассерженное лицо, шипя на тупую боль в спине, где его придавили о раковину, — Или ты запал на него, ха? Ну точно. Запал. — сощурившись, он с наслаждением и уверенностью ухмыльнулся, отводя глаза и с юмором размышляя, даже не обращая внимания на опасно заплясавшие на лице напротив желваки, — Не грешно, конечно, он не дурен собой, но ты можешь даже не рассчитывать затащить его в кровать. — «Главное не ударить его по лицу.» — подумал Бакуго, — Или ты надеешься, что он станет твоим? — «Но как же, сука, хочется.» — А ты не слишком ли завистливый как для конченного бывшего, м? — прикрыв глаза, Катцуки наклонился, якобы случайно приударив эту вшивую двухцветную голову о зеркало, которое чуть задрожало, — От одной мысли, что он больше не твой и твоим никогда не станет, мутит? — Шото шикнул, озираясь назад насколько мог и невольно замер, ощущая, как сгущаются алкогольные феромоны. Насыщенные. Где-то он их уже слышал. Точно. Ранее они иногда мелькали на Мидории, когда тот проходил мимо. Это было нечасто и перед этим он практически всегда общался именно с этим отродьем, а значит, его рассуждения были верны. Этот придурок рассчитывает добиться внимания омеги и «помечает» его феромонами, возможно, а скорее всего так и было, даже не спрашивая у того согласия. Он «заклеймил» его своим ещё до того, как они официально стали парой, и раньше Шото не особо обращал на это внимание, ведь это происходило не так часто. Но если сейчас альфа так вспылил из-за их простого договорного ужина, то он, безусловно, прав. «Наивный какой.» — подумал Тодороки, ощущая кожей своё превосходство. — Ха. Я в отличие от тебя был его женихом. — оторвав свою руку от раковины, он упёрся пальцем в чужую коричневую костюмную жилетку, — Если бы не случай, то он бы сейчас был моим послушным муженьком и встречал бы меня с работы. — Катцуки сжал кулак у горла крепче, даже не желая представлять себе эту картину, — И уж поверь, он не из тех, кто стал бы меня менять на такого второсортного, безымянного ничтожества. Ты — никто. Без фамилии, имени, залетевший сюда благодаря своему дружку. Тебе до Мидории никогда не добраться. — представлять не хотелось, как омега мог выйти за такого мелочного и гадкого человека, который только при нём, на публике, ведёт себя почтительно и не имеет даже грамма той элегантности и такта, коей обладает сам брюнет. «Уже добрался, щенок.» — жаль, что он не мог произнести этого вслух. — И мне это говорит тот, кто по велению папаши женится? — Тодороки сжал зубы, отвечая, наконец, на его феромоны каким-то горелым запахом полуиспорченного кофе. Изуку бы такой даже в руки не взял, — Какие громкие слова для того, кто получил своё место только благодаря рождению. Ожидаемо, что эти слова лягут горечью и тяжестью на плечи этого урода, которого он держал настолько сильно, что, как бы тот не пытался выбраться из его хватки — у него не было ни одной возможности. И скорее всего после этого дня он ещё несколько дней не сможет по-человечески подойти к обычной раковине. Хотя не то, чтобы он раньше мог по-человечески что-то сделать. Он пытался сгустить кофейный запах и заставить его отступить, но такой слабый аромат даже не щекотал нос. Тодороки не мог сосредоточиться. И он не был по-чистому зол, чтобы оттолкнуть блондина от себя и, наконец, вдохнуть полной грудью. И если бы Катцуки принялся сейчас судить, какие эмоции испытывают эти вырвиглазные радужки, то он бы назвал это страхом, смешанным с отвращением. Но отвращение — это не злоба и не ненависть. И если в начале этот неженка смотрел на него волком, то сейчас это была скорее грёбанная овечка, неуклюже завёрнутая в волчью шкуру кем-то другим. «До чего ничтожный экземпляр. Он даже ногтя его не стоит.» — подумал блондин, буквально слыша, как начинает стучать собственное сердце после нагло кинутой на ветер фразы. — …Зато я получил то, чего тебе никогда не получить, сукин ты сын. — сделав паузу, Тодороки триумфально и гадко прошептал, — Секс с ним. — блять, может всё-таки ударить его по ебалу пару раз? Кто вообще докажет, что бил именно он? Зрачки сузились, мышцы напряглись, словно струнными линиями, а глаза безотрывно смотрели на окрашенное, к сожалению, не кровью, гордое лицо. Словно что-то умное спизданул. Все звуки замерли вокруг, и перед Бакуго был сейчас только этот картонный шут, возомнивший из себя невесть что. Даже тихая, вроде как успокаивающая музыка — совершенно не успокаивала, а скорее вообще вытиснилась лишь его холодным и глубоким дыханием. Всё стало статично стеклянным в его глазах, кроме этой надломлено-триумфальной ухмылочки. Даже после гадкого расставания с ничтожной женщиной — Бакуго никогда не упоминал и не обсуждал секс с ней с другом или даже с кем-то ещё ближе. А Тодороки практически незнакомцу начал гордо рассказывать о чём-то подобном, без задней мысли позоря себя и… позоря его драгоценного принца. Который сидел прямо сейчас в зале этого душного ресторана и пил вино, даже не подозревая, какой грязью его здесь поливают. За его спиной. Потому что в лицо бы никогда не осмелились сказать. Кишка блядски тонка. Фантазия сама по себе начала представлять то, чего он представлять не хотел. Представлять Мидорию с кем-то другим, а не с собой — было попросту блядски мучительно. Неправильно. Болезненно. Словно от его сердца по-тихому отрывали шматки, которые после сшивались белыми нитками. Как на большой кровати, в тёмно-зелёных простынях, скромно прикрытый чем-то невесомым Мидория… Бакуго прикусил губу. Не нужно даже думать об этом. — Правда глаза колет? — рассмеялся с реакции Шото, зная, что Бакуго не посмеет поднять на него руку, — Ух… Ты ведь в жизни не увидишь, каким он может быть в постели и- — но он посмел. Удар пришёлся снизу прямо в живот, да с такой силой, что мужчина согнулся пополам, сразу чувствуя, как его небрежно швыряют на пол, без особого интереса вымывая руки с мылом. Словно прикоснулись к чему-то грязному. Дорогой парфюм смешался с тупой ноющей болью, в которую тут же пнули острым носком лакированной туфли, с наслаждением улыбаясь, настолько натянуто, что он вздрогнул под таким жаждущим расправы взглядом. Верно. Его бы не ударили в видное место. Но боль в области ниже груди ясно давала понять, что не только тошнотворный запах бренди, заполняющий лёгкие, свидетельствовал о том, что он сильно разозлил блондина. Блондина, медленно вытирающего мокрые ладони бумажным полотенцем, даже не смотрящего при этом на него. Он делал вид, что он пустое место, не стоящее даже взгляда. Какое странное чувство, холодящее что-то в груди. — Вау, должно быть, это действительно было что-то с чем-то, раз, будучи практически женатым — ты продолжаешь это вспоминать. — Бакуго хотел бы прямо сейчас отправить его в больничную койку и он мог бы, но не стал, — Можешь пока радоваться и тешить себя тем, что ты когда-то мог быть с ним вместе. — потому что добавлять проблем Мидории он хочет в последнюю очередь, и если с этим возникнет проблема, то он сам с ней разберётся, — Но едва ли он позволит мне — я вытесню тебя из его головы как страшный сон. — грубо сказал он, смотря на дрожащего и согнувшего в три погибели мужчину, который даже не мог от боли поднять на него взгляд. — Дрочи на свою невесту, и не смей его трогать. Ещё раз я узнаю или просто услышу, что ты говоришь о нём в таком тоне, то одним животом, нахуй, не отделаешься. — легко пнув ещё раз и удовлетворённо услышав ответное шипение, Бакуго развернулся, вытирая носок своей обуви, выбрасывая полотенце в урну, но случайно уронив его на голову Тодороки. Что ж, там ему и место. «Какие нежные, блять, растут у богатеньких папаш.» — прищёлкивая языком, он развернулся к двери, отворяя её с замка и бросая через плечо с лёгкой улыбкой: — Смотри не обмочись, ничтожество безродное.

***

Третий бокал был выпит практически залпом. Сидя неподвижно, он всерьёз даже начал рассматривать меню, желая хоть как-то отвлечься от мысли о том, что может сейчас твориться в уборной альф. Главное, чтобы все пришли целые и без крови. Ибо пропажу следящего за всем в оба глаза блондина он просто не мог не заметить. А он, желательно, не должен спиться до этого момента. Хотя он уже ощущал, что алкоголь стал разливаться в его крови. Пора приостановить своё желание, и в этом ему помог пришедший в скверном настроении Тодороки. — Прости меня. — виновато сообщили ему, как-то испуганно и скомкано садясь в ещё неостывшее кресло, — Это сложно сделать, но я всё равно буду просить у тебя прощения. Потому что это моя вина. И мне действительно жаль, что тебе пришлось это пережить. Он глянул и на пришедшего Катцуки. Красноречиво взором спрашивая, что произошло. И ему красноречиво хитро подмигнули и пожали плечами. Когда-то он уже слышал басни про «искренние извинения». И тогда это был чистый сюр и желание доказать себе, что он не такой плохой, как ему кажется. Ведь раз его простят, то, значит, его вина не так уж и велика? Возможно, он вообще надумал себе что-то невообразимое, а на самом деле белый и пушистый? Так сейчас думает и Тодороки. Сидит перед ним и думает, глядя на него и ожидая простодушного «Я тебя прощаю». В его голове всё выглядит картинкой Голливуда. Но…? Прощение? Зачем ему его прощать? Можно ли вообще простить человека за то, что ему пришлось сделать и через что пройти, чтобы просто выжить в тюрьме и выйти оттуда хотя бы целым? Он понятия не имеет, как он жил там. Он ни разу его не навещал и он, как последний трус, прислал ему письмо о расставании вместо того, чтобы прийти лично. Потому что лично он бы просто не смог поднять на него взгляд. Так почему он строит из себя жертву обстоятельств? Почему Мидория не может себе этого позволить, а его бывший-… Нет. А это ничтожество думает, что имеет право просить прощения? А кто ему вернёт его жизнь, утраченную в пустую? Его годы? Его семью и мечты? Кто вернёт ему его ребёнка…? — Я не смогу тебя простить. — простодушно раскинувшись на кресле, Изуку отвернулся, — Да и не имею ни малейшего желания этого делать. — Что? — У прощения тоже есть срок годности, Тодороки. И когда он истекает, просить простить — уже перебор. — кивнув головой, он недовольно зыркнул на то, как иногда тихо кривился Тодороки, сразу же после этого смотря на Бакуго. Тот невинно хлопал глазками. «Что у них там произошло…?» — Но я искренне жалею о том, что случилось. Ты был не виноват. Это я дурак полный ошибся и из-за этого произошло это всё. — Шото развёл руками, одним глотком осушая свой бокал, — Мой отец — ничтожен. Мы оба это знаем. И мне жаль. — и ради этого стоило так долго ждать? Знал бы, ушёл бы раньше. Расплатившись и не оставив даже сообщения на салфетке. — Если тебе по-настоящему «жаль меня», то почему ты хочешь, чтобы я тебя «пожалел» и простил? — нервы медленно и верно сдавали и желание, наконец, встать и уйти с каждой минутой росло просто в геометрической прогрессии. — Я не- — Слушай. Всё в прошлом. — он выставил руку вперёд, хмурясь и потирая переносицу, — Но, к сожалению, это прошлое будет с нами до самой гробовой доски. Я тебя никогда не прощу. Просто не смогу, даже если бы у меня и было такое желание. — просить его об этом необоснованно жестоко, — Прекрати этот монолог и лучше уходи. Я не буду участвовать в твоём предложении. Или уйду я. — Но… Мидория, разве тебе не выгодно это? Это возможность отомстить. — выразительно глянув на это молящее лицо — Изуку ухмыльнулся. Альфа решил поменять тактику его уговаривания на такую авантюру? И надеялся, что это сработает? Но это была такая детская наивность. Зачем ему подставлять себя и идти на поводу эмоций и проклятого желания, если жизнь уже наказала его отца со всей строгостью справедливости? Ему незачем было делать самому себе проблемы, ради чего-то настолько неважного. Время поменялось. Раньше бы он, может быть, даже согласился бы на это предложение, но это раньше. Он и без него осуществит эту задумку. Это был приказ его отца, против которого Шото не пошёл бы никогда. Духу не хватит. Он его боится. — Через тебя? Нет, спасибо. — взяв в руку барсетку, он начал доставать кошелёк, — У меня есть гордость. Ты справишься и без меня. — И зачем тебе эта гордость, если она тебе мешает принять мудрое решение? — зло зарычал Шото, недовольно смотря на то, как медленно и равнодушно омега начал собираться уходить. И он не вправе его остановить. Хотя раньше он обладал такими правами. «Уж что-что, а гордыня — не самый тяжкий грех. И она спасала меня в разы больше от ошибок, чем ты или кто-либо ещё.» — открывая кошелёк, Мидория попросил официанта всё-таки принести счёт. Раздельный. — Только для тебя оно «мудрое», а точнее выгодное, чтобы всю работу выполнил я. — отрезал он, оставляя в принесённой ему кожаной расчётчице купюры и на чай, — Прощай, и не звони мне больше по таким вопросам. Личные отношения между нами невозможны. — он встал первым и, видимо, Тодороки был не обучен встать вслед за ним, чтобы хотя бы демонстративно проявить вежливость. Но сейчас это было ему без разницы. Он никогда не был обучен базовым навыкам этикета. Просто повторял всё за ним. — Я всего лишь хочу, чтобы ты понимал, что в моих планах не было лишать тебя стольких лет жизни. — тихо донеслось до него и, скрещивая пальцы, Тодороки скрыл за ними лицо, опуская его к столешнице. Губы поджались и видя то, как Катцуки тоже намеревается встать за ним следом, Мидория коротко и беззвучно посмеялся. Плечи задрожали в беззвучии, а глаза намокли то ли от смеха, то ли от чего-то ещё… Ирония пронзила его, и руки вновь похолодели пока он, стоя на месте, с разочарованием смотрел на человека перед собой. Он был в нём разочарован, и молча уходя, бросил напоследок: — Ты лишил меня гораздо большего. — Тодороки так и не узнал, что у них мог быть ребёнок. И никогда не узнает. Мидория был разочарован в себе. Но никогда не избавится от этого. Он мечтал о чём-то невозможном и расплатился за наивные мечты. Внутри него расцвело лишь немое разочарование в собственном выборе. Лепестками оно затронуло что-то внутри всего на мгновение и, одёрнув себя, он ушёл первым. Ушёл, наконец, первым после того, как его бросили.