Мираж моих воспоминаний

Резко застывая на проходе, Мидория обернулся наверх лестницы, прислушиваясь к звукам на втором этаже. На мгновение ему показалось, что там заскрипели дверные петли, но постояв в тишине пару минут — брюнет подумал, что ему всё-таки просто причудилось и пошёл в сторону входной двери, открывая её и выходя. Бакуго, спустившийся вслед за ним, уловил лишь след белых одеяний — халата, в котором словно призрак, испарился низкий силуэт, оставляя после себя аромат пряного винограда и чего-то ещё, что было трудно различить. Тоже ягодного. Возможно другой сорт? «Куда он вышел на ночь глядя?» — подумал Бакуго, прислушиваясь к шагам за дверью и, наконец, улавливая треск какой-то ветки. Следуя за ним, мужчина понял, что чужая ходьба доносится из-за угла дома и мало того, похоже идёт на задний двор, останавливаясь там. Радовало уже то, что брюнет не решил прогуляться по ночным лесным окрестностям в попытке уснуть, однако и такой ночное путешествие не особо радовало, учитывая, что на улице ночь и температура значительно снизилась, из-за чего от душного солнца остались только напоминания на коже в виде легчайшего загара, который на его коже даже виден не был. И вот тихо подкрадываясь к месту, где слышалось стеклянное постукивание — Бакуго застыл, так и оставаясь за стеной — в семи шагах от Мидории. — Выпьем? Давненько мы не пили вместе. — тихая фраза была сказана поодаль, однако достаточно чётко, и была пропитанная тоской, — Простите, что так давно вас не навещал. — и сдавленный голос закончил, после чего зашелестела ткань. Как если бы он вытирал рукавом слёзы. «Он плачет…?» — Бакуго не хотел бы нарушать своим появлением такой деликатный момент и уж тем более брюнет не был бы рад его увидеть будучи в такой настроении, поэтому мужчина остался за углом. И поднял голову к нему, скрещивая руки на груди. Звёздная ночь нещадно опалила угловатое медное лицо точно так же, как и веснушчатое, слегка покрасневшее от выпитого алкоголя. Холодный свет луны разлился на бледной коже, пока изумрудные глаза безучастно смотрели на неё в ответ и смогли лишь тихо хмыкнуть, сидя на небольшой деревянной плите, что находилась перед одним гробовым монументом, на котором было высечено два имени.Давняя традиция, но место выбранное было самое обычное и непримечательное. Оно было странным, если говорить откровенно, но…Мидория был рад, что он мог вот так наедине поговорить с самыми близкими своими людьми. Он был уверен, что они ему отвечали, пусть ответом и служил лишь холодный шелест виноградной лозы. Иногда ему казалось, что он слышит в нём своего деда. — Были кое-какие дела в течение последних пяти лет. Я не смог приезжать, как обычно. Можете называть меня плохим внуком. Я не обижусь, — Бакуго послышал, как голос смягчился, а после гулко запил свои слова, судя по всему, вином, которое взял тогда из погреба, — Но зато могу похвастаться хорошей работой. Вы бы гордились мною. — а после послышался звук зажигалки, и до стоящего неподалёку альфы донося аромат, с которым ничто нельзя было спутать — аромат благовоний, — Однако деньги — это, наверное, единственное, чем я могу похвастаться. Но у меня всё… — после которого мягкий голос резко затих. Мужчина невольно повернул голову в сторону брюнета и прислушался, не слыша больше ничего, словно кто-то отчаянно пытался заглушить даже малейшие проявления своих эмоций. И это тут. Ночью, в одиночестве и в компании, разве что старых, но тёплых могил. Гранит тоже может быть тёплым. Даже если наощупь это ничем не греющийся камень. Что тогда можно было говорить о времени, когда он находился в обществе? Сколько на самом деле слёз, как и улыбок он так и не увидел на этом, оказывается, веснушчатом лице? Это так… расстраивало? — У меня всё хорошо. —«Не хочу… чтобы он плакал.» И казалось бы, он должен был его оставить, или по крайней мере до последнего притворится, что его здесь нет и не выдать себя, но мужчина принял другое решение. Не в его стиле было отмалчиваться, и делать вид, что он ничего не замечает. И даже если брюнет потребует от него этого, то вряд ли Бакуго сможет ему это дать. И почему-то, когда он сделал шаг из своего укрытия и застал белую фигуру перед собой, то решил прокашляться, чтобы не напугать своим внезапным голосом тихо и мирно сидящего человека. Однако это не потребовалось, ведь человек услышал его шаги из-за шелеста травы и не оборачиваясь, настороженно спросил: — Бакуго? — вынуждая сразу же подтвердить, что это он и увидеть, как тут же тонкая рука принялась что-то вытирать на лице, попутно спрашивая, — Почему ты здесь? — Это не более, чем случайность. Услышал, как ты выходишь из дома и последовал за тобой. — мужчина услышал, как брюнет выдохнул, повернувшись к нему в профиль и спросил «Почему он не ушёл сразу?» и на это Бакуго замялся, но всё же не решился соврать, — Хотелось убедится, что тебе точно ничего не угрожает. — На дворе собственного дома? — и у него резонно подметили, вновь отворачиваясь, чтобы посмотреть на то, как в посудине тлеют благовония, — Мне кажется, твой страх слегка надуман. — Может быть. — невесело хмыкнул блондин, следя за тем, как рука, одетая во всё те же перчатки, тихо постукивала по деревянной поверхности рядом, приглашая его сесть, — Но я плохо знаю местность, так что лучше перестраховаться. Вдруг тебя медведь утащит, — и он пожал плечами, когда невесомо присел с самого края, чтобы не смущать брюнета. Деревянная лавка была совсем уж хрупкой, и к тому же маленькой. — Ладно-ладно, я тебя понял… — но при этом смогла уместить в себе тихий смех, с которым Мидория мельком взглянул на один бокал в своей руке и бутылку вина и всё никак не мог придумать, как предложить выпить вернее, — Ты будешь вино? Это было сказано с лёгкой хрипотцой ото сна, и кристальным равнодушием но столь доброжелательным, что у Бакуго бы язык не повернулся бы сказать, что так его пытаются прогнать или что его компании не рады. Хотя последнее было бы не особо удивительным. Но абсолютно точно с такими честными глазами не может смотреть тот, чьим единственным желанием было бы то, чтобы он оставил его в покое. Мидория в самом деле предлагал ему выпить. Лучшее вино из своей коллекции, и похоже из собственного бокала, который уже был однажды им осушен до дна. Это было так странно — ощущать, что тебе готовы предложить последнее даже при учёте, что ты не желаемый гость, что Бакуго на секунду выпал из реальности. И лишь проморгавшись, захотел убедиться: — Я не против, но ты уверен, что тебе будет удобно? — слегка обеспокоенно наблюдая за тем, как нахмурились тёмные брови и рукав белого халата взмахнул вверх. — Для меня нет ничего неудобного. — отрезал Мидория, в то время как шокированные рдяные глаза наблюдали за белоснежной тканью халата, что небрежно окрашивалась в бордовый, пока Изуку вытирал ею ободок чаши бокала. — Эй! Не нужно! Я и так могу выпить. — блеснул глазами Бакуго, отводя запястье омеги поближе к себе и не позволяя ему закончить начатое, — Я не брезгую. Так что прекрати. В руке, что имела от природы загар — необычно и контрастно сияла фарфоровая тонкая рука, что благодаря лёгкости рукава халата была легко оголена. Катцуки невольно засмотрелся, вздрогнув от того, что ему под нос подсунули тот самый бокал. Уточнив, что если ему так действительно проще, то проблемы нет, а потому поухаживав за ним и налив в предложенный бокал вино, Мидория отложил последнее вниз — прямо на траву, вновь обращая внимание на тонкую дымку, поднимающуюся от благовоний, но внезапно, когда брюнет захотел поправить накренившийся стебель — он заметил, что его запястье всё ещё не отпустили. И похоже даже не думали отпускать. Бакуго молча поблагодарил за этот жест кивком головы, не стремясь отпускать тонкую руку из хватки, однако негромкий кашель и красноречивый взгляд всё же заставил его это сделать. — Должно быть, они долго были вместе. — повиновался Катцуки, ненавязчиво придвигаясь ближе к Мидории и ненароком касаясь его бёдер своими. — Шестьдесят лет. Может, немного больше, я помню лишь круглую дату. — но человек, сидящий рядом с ним не обратил внимания на неловкость, лишь посмотрел, можно ли отодвинуться, — Очень долго, не так ли? — Шестьдесят лет… — будто посмаковав на вкус этот факт, повторил блондин, запивая вкус вином, — Это вся жизнь. Хотел бы я встретить человека, с которым прожил бы столько.— и под стать настроению хихикнул, прерывисто вдыхая холодный воздух. — …Понимаю, я тоже всегда восхищался этим. — который отчётливо холодил кожу, скрытую лишь за ночной одеждой, — Благодаря ним я смог узнать то, что узнать уже и не надеялся, так что… Я люблю их.— и заставившую посмотреть на того, кто сидел пусть и в халате, но всё ещё в тонкой белой ткани. «Из-за алкоголя, наверное, не так холодно?» — Восхищался? — хмыкнул альфа, видя, как Мидория пожал плечами и выпил несколько глотков спиртного, усаживаясь поудобнее на деревянной дощечке, — А теперь уже нет? — Боюсь, я вырос с этой сказки. — с усмешкой произнёс Изуку, по-птичьи наклонив голову, и резко поворачиваясь к мужчине — осознал, что их лица настолько близко, что один неверный шаг — и они столкнутся ими. — Вырасти не значит перестать верить, — парировал блондин, не осмеливаясь придвинуться ближе, — Мало ли, ты встретишь такого человека или уже встретил? Всегда есть шанс. — и лишь продолжал смотреть, как в изумрудных глазах напротив мелькает осознание и ещё несколько сотен ночных звёзд, — Может вовсе это не сказка. «У него… красивые глаза.» Мидория отвёл взгляд в сторону, слегка отодвигаясь обратно, а после, нацепив снисходительную ухмылку на лицо, посмотрел с вызовом в турмалиновые глаза напротив. В конце концов, Бакуго размышлял об этом со своей колокольни, так что не мудрено, что их взгляды на это диаметрально противоположны, однако та потухшая надежда проскользнувшая в рубинах отчего-то подстрекала спросить, на секунду отвлекаясь от того, зачем он пришёл сюда и откуда доносится виноградный аромат благовоний, смешанный с чем-то винным и терпким. — А ты веришь значит? — Посмотри перед собой. Разве это не доказательство того, что стоит хотя бы понадеяться?— блондин кивнул на монумент, где всё ещё вырезанными по камню буквами сияло два имени, — Вдруг сумеешь выиграть в лотерею и потом уедешь в медовый месяц куда-то на год? — и легко усмехнулся, пока тихое «Ха…» разрезало тишину между ними, внезапно сосредотачиваясь на чём-то мигом пронёсшимся рядом. Чем-то сладким. Мидория затих, наблюдая за безжизненным камнем, но думая только о том, что он смог уловить здесь — в глухомани, где сродни не было ничего кроме лесного свежего воздуха. Он бы мог подумать, что этот сладкий… медовый отголосок — это феромон, но ведь у мужчины рядом запах бренди, не так ли? Именно его он слышал тогда на светской вечеринке и перепутать бы не смог. Но почудилось ли ему в таком случае? Или это просто новые мужские духи, которых он ранее никогда не слышал? Но тогда бы этот запах был ощутим и ранее, а не только сейчас, будучи таким лёгким и отчего-то сумевшим успокоить его. «Как странно.» подумалось и сразу же было заглушено жадным осушением бутылки, в которой едва ли осталось спиртное. По венам разлился градус, а бледное лицо покраснело, из-за чего брюнету пришлось его прикрыть рукой, и слишком честно, возможно, произнести, сбитым голосом: — В Исландию, к примеру? В юности я хотел туда попасть. — шепча это себе под нос, не ожидая, что его речь смогут разобрать. — Необычное место для медового месяца, но почему нет? — отчего Изуку брызнул от смеха, не спеша поднимаясь на ноги и смотря только вперёд — на родные имени, по которым ему уже не к кому было обращаться. — Бабушка тоже так говорила и тем не менее, она всегда сидела с улыбкой, когда рассказывала мне про Гльюфрабуи. — и услышав заминку со стороны Бакуго, попытавшегося выговорить это место, Мидория понимающе закивал, — Да-да, я знаю, язык сломаешь с этими названиями, — и отряхнув надетый халат, произнёс, напоследок поклонившись могильному монументу и с некой скорбью смотря на него несколько секунд, — Но едва ли я помню её голос. «Я так по вам скучаю. И скучал даже там, где вы и не думали, что я буду жить.» — тело быстро развернулось, а сзади послышался быстрый шелест травы, которую побеспокоил засеменивший за ним Бакуго, который тоже уважительно поклонился на прощание, аккуратно подбегая к нему, чтобы идти едва ли не впритык. — Так вот почему ты выбрал Исландию… — и ненавязчиво кладя одну ладонь на плечо, Бакуго почувствовал как его смиренно подняли, подытоживая совершенно безрадостно: — Да, но скорее всего в итоге мы посетим Францию или Египет, — выдыхая, — Но это неважно, пошли скорее в дом. Завтра выезжать. — и не давая ему даже возможности что-то ответить по этому поводу, хотя мысли у него появились сразу же. Но были вынуждены испариться, как и рука, которую лёгким движением сбросили с плеча. Под тёплой ладонью и плотной тканью была достаточно хрупкого телосложения фигура, на которой пусть и виднелись мускулы, но их не было отчётливо видно. Однако брюнет сам по себе не был таким уж хрупким. Изгибы тела, разумеется, весьма сильно отличались от его собственных, к примеру, однако были достаточно подтянутыми, чтобы говорить о том, что слабаком парня точно нельзя было бы назвать. Да и омега сам лишний раз пытается продемонстрировать, что всё способен без лишних усилий сделать в одиночку. Бакуго не может понять зачем, однако сейчас он уточняя, убедился в кое-чем другом. — Вечером ведь уезжаем? — «И всё же». Убедился, провожая этот призрачный, бесшумно ступающий силуэт, решая, что отныне эту категоричность нужно будет медленно подтачивать, как вода точит многолетние горы. Рано или поздно — появится ручей. Но Мидория не знал о навострившихся планах в этой светлой макушке, а потому, когда следующим днём ему предложили устроить домашние посиделки у костра с приятными закусками и ароматным алкоголем — он слегка удивился. Нет, изначально покупая достаточно еды для двоих, омега предполагал, что они будут жарить мясо и накрывать на стол, но он понятия не имел, что мужчина захочет организовать этот досуг во дворе, будучи полностью убеждённым в том, что у них выйдет осуществить задуманное. Только вот брюнет не был настолько уверен в успешность этого замысла и всякими способами пытался вернуть благоразумие в мужскую голову, которая продолжала твердить, что «сама всем займётся». «Да чем ты там сам займёшься, Дьявол?!» Слушать его не стали. Именно поэтому неподалёку от территории бассейна были расставлены плетённое и простоватое кресла, а на замену столу пришёл небезызвестный стульчак, что уже однажды выполнял роль барной стойки. В центре, поодаль и около воды — непотухающим огнём горели дрова, под которыми дышали жаром чёрные угли, не позволяя им затухнуть. Костёр приятно потрескивал, а с него уже было снято жаренное мясо, пропитанное изумительной дымкой. На фоне этой щадящей музыки костра фоном завывал летний вечерний ветер, который приятно игрался с листьями то деревьев, то той же виноградной лозы, что всё ещё не была наполнена сладкими ягодами. — И всё же готовить на костре… Но раз ты так уверен, ладно. — наблюдая за процессом жарки овощей воочию, Изуку поспешил встать с кресла и, аккуратно обойдя сидящего на траве альфу, который упорно игнорировал наличие своего стула, принести с дома вино, — Я сейчас вернусь. Мужчина был по-своему счастлив тому, что он смог убедить беспринципного парня на подобное, который всё время организации — нервно ходил вокруг да около, рассматривая, что он делает. Иногда даже стремился помочь чем-то самостоятельно, но когда это превышало сверх меру, а это было довольно часто, альфа поспешно отправлял его в дом, считать продукты или выполнять ещё какую-нибудь простецкую работу, чтобы эти руки вновь не вздумали переносить самостоятельно кресла или уйму хвороста. Потому что они, кажется, только это делать и хотели. Ибо сидеть без дела, похоже, не могли. И лишь когда они оба наконец расслабленно присели, чтобы отведать приготовленные блюда, брюнет, сперва придирчиво принюхался к барбекю, не особо доверяя навыкам готовки того, кто, как ему казалось сегодня впервые решил покозырять своим умением готовить на костре. Пусть едва была вкусной — ни сырой, ни пересоленной, хотя мариновалась всецело блондином, и всё же пока всё не было распробовано на язык — омега не спешил восхвалять кулинарные умения скромно сидящего в кресле мужчины. Ну как скромно. Сам он непрерывно нахваливал свою готовку и вскоре дождался деликатного комплимента и от ходячего Брокколи. — Мне здесь нравится. Спасибо, что позвал меня с собой. — с чистой признательностью в голосе, но с оправданным расслаблением вещал альфа, руками держа ножку курицы, что была облита острым соусом, привезённым из города, — Прекрасное место, при этом напоминающее мне о моём прошлом. — Я рад, что тебе здесь понравилось, и благодарен, что ты составил мне компанию. Ибо изначально я побаивался о том, сделал ли я правильный выбор пригласив тебя с собой. Теперь понимаю, что тогда не ошибся. — со смешком ответил Мидория, аккуратно отрезая мясо ножом, что совсем недавно лежал в старой шуфлядке и пылился. Он не желал портить вкус мяса остротой. Остроту в отличии от блондина омега на дух не переносил. — Знал бы ты, как я рад составить тебе компанию. — и как человек, хитро сощуривший глаза потреблял этот чистый чили, о, Дьявол, брюнет понять не мог. Он старался не смотреть и не думать о столь остром соусе, который Бакуго захватил из супермаркета под свою ответственность, когда они вместе делали покупки. Однако в момент, когда Мидория всё-таки смог приструнить свои взгляды исключительно на собственной еде и потрескивании костра, который тепло обжигал ноги — искоса он стал замечать, что на него так же внимательно стали смотреть в ответ. И не просто смотреть, а прямо нагло разглядывать его лицо, не укрытое теперь косметикой, ибо в той в такой глуши изначально было мало смысла. Он наносил тональный крем только ради мужчины и теперь, поскольку никакой тайны больше нет — омега попросту перестал это делать. Перчатки он правда снял только после мыли о том, что ткань их может нелицеприятно испачкаться от сочной курицы. — Что? —но несмотря на всё вышеперечисленное, эти лукавы взоры умело нервировали него, особенно когда на красноречиво поднятую бровь обыденно закивали головой. — Ничего. Просто наблюдаю. — внезапно говоря что-то, на что парень замедленно моргнув, успел только озадачиться, — Тебе часто говорят, что ты красив? — Каждый украшает себя как может. — и отмахнуться от этого комплимента, как от назойливой мухи, постукивая палочками по пластиковой посудине, что всё ещё стояла на его бёдрах. Потому что ему его говорили так часто, что уже и вспоминать не хочется тот счёт. О его красоте всегда не забывали упоминать. В разных стилях и наклонностях, но внешность восхвалялась в этих эпизодах чаще всего прочего. К чёрту можно было выкинуть его успехи в работе, интеллект, чувство юмора, да даже харизму — всё это летело в горящую стопку, когда речь заходила о красоте. Нахваливали и глаза, сравнивая их с драгоценностями, нахваливали и лицо, по мнению общества, будто высеченное из камня. Он жил в старомодном обществе, где пошлость показательно пресекалась и восхвалялись пламенные речи. Да, жил. Там где в подвалах и «джентельменских клубах», теперь уже полностью пропавших и изживших себя — обсуждались и талия и ягодицы и «меченные без кольца проститутки». Поэтому больше, чем спасибо на такие слова он никогда не говорил. Дьявол ведает, что сейчас соблазнило его на то, чтобы выделиться. Но едва ли он захотел исправиться и вновь обратится к знакомым благодарностям, глядя в эти закалённые домашнем костровым пламенем агаты — как у него спросили что-то, что он точно не ожидал услышать. — Знакомые слова… — промычали в полголоса и наклонились всем корпусом к нему поближе, — Слушай, глупый вопрос, но это не из книги случайно? — Из книги. «Мастер и Маргарита» Булгакова. — и он, как записанный винилом, ответил, сразу же отмечая, — Удивлён, что ты просто не воспринял их за рядовую речь. «Надо же, у нас вкусы и в литературе могут быть схожи? Если так, то это будет замечательно.» — хмыкнул альфа, однако не осмелился произнести это вслух. Слишком частые совпадения сейчас могли и отпугнуть. Да и зачем говорить о них? Говорить, глядя на того, кто уж точно знал о том, насколько красив побольше него. Точно знал. А потому так вяло отреагировал на его слова об этом, но хотя бы не рядовым «спасибо» — уже неплохо. Волнистые волосы были аккуратно зачёсаны в небрежный пучок, из которого торчала ярко-изумрудная заколка, а на бледном тельце всё так же таился белоснежный халат, что пусть и имел полупрозрачные края — полностью скрывал утончённое тело, как и футболка с шортами под ним. На лице же красовался небольшой белый шрам, что наравне с веснушками ещё больше подчёркивал выразительность черт лица человека напротив. Мидория, безусловно, хотел обновить поначалу тональный крем на лице, однако «в целях экономии» решил-таки этого не делать. Возможно решил, что в этом было мало смысла, когда он уже обо всём знал. Прятать было нечего. И что теперь? Мужчина нескрытно наслаждается его красотой воочию, поражаясь тому, на что при первой встрече лишь вскользь обратил внимание, как на что-то должное. Она стоила того, чтобы смотреть на неё хотя бы для того, чтобы сосчитать веснушки, коих было, как звёзд на небосводе — бесчисленное множество. — Просто это — моя любимая книга и в своё время я множество раз перечитал её, мессир. — хмыкнул блондин, доедая мясо и ставя тарелку с костью на своеобразный стол. Стульчак, да, это всё ещё был кривоватый стульчак. Буквально минут сорок назад он чинил его завалявшимися по закоулкам гвоздями. Такими, который сейчас почти не найти. — Настолько много? — фыркнул Мидория, осознавая, что для такой осведомленности нужно было прочитать её хотя бы раз пятнадцать, — Интересно-интересно, и какая же твоя любимая цитата оттуда? Может у нас они одинаковы? — и поэтому со спокойным выражением лица, но с лукавой искоркой в глазах, брюнет взглянул на всё так же беззастенчиво смотрящего на него альфу. — У меня их целых три. Но две других я расскажу тебе как-нибудь потом, а сейчас… — тот томить не стал, но и все карты на стол не выложил, словно пытаясь этим вынудить его полюбопытствовать больше отведённого лимита, — Будучи подростком любил я фразу, как же там… О, «Я — часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо.» До сих пор считаю её культовой. — и он полюбопытствовал, про себя ёмко отметив: «Подростком ты был весьма самоуверенным, верно? Что ж, мало что изменилось.» — но заприметив кое-что другое, что ощутимо резануло по ушам, ведь он знал эту цитату: — Это же «Фауст». — и не сумев удержаться — ожидал, что мужчина смутится на то, что его раскрыли, или разозлиться, однако Бакуго лишь пожал плечами и согласился, легко отвечая: — Она приведена в эпиграфе к первой главе, но это и вправду «Фауст» Гёте. — и этот довод заставил уже смолчать Мидорию, после чего он скосил взор и и неуклюже улыбнулся, чувствуя вину за свое необъяснимое желание «поймать» блондина на ошибке. Зачем ему это было только нужно? Почему чужой ум, который он всегда так хотел видеть в мужчинах — теперь вызывает странное желание «вывести на чистую воду»? Он ведь был знаком со многими не дурными альфами и тех было предостаточно, чтобы Мидория смог заметить за собой такое дурное поведение раньше, но почему-то именно Бакуго ощущался лёгким пёрышком меж рёбер, не тревожащим особо, но заставляющем о себе не забыть этим лёгким повсеместным щекотанием. — Отчего же ты не расскажешь мне другие две? — …Аппетит приходит во время еды. — но видимо этот самоуверенный в прошлом юноша был не готов к его прямоте, — А так ты будешь думать обо мне, м? — и попытался сгладить свои распахнутые глаза подскочившей ухмылкой и наклонённым вбок лицом, желающем, чтобы о нём думал. Такой чести он ему не предоставит. — Ха, считай, что я уже забыл. — Пусть-пусть. — Мидория замер, когда услышал, что на его слова просто посмеялись, ни на йоту не обидевшись при этом, — Настанет время — я напомню. Лучше скажи мне, мясо на костре лучше, чем на сковородке? — и подмигнули, как ни в чём не бывало, кивая на то мясо в руках, которое он задумчиво опустил на свою тарелку, продолжая держать при этом его за кость. — Charmant, monsieur. «Прелестно, мессир.» — отпустил, не упуская. Прямо как этот немигающий взор, который по-детски обрадовался тому, что он пожелал сыграть в этом литературную игру чуть дольше. Почему-то вновь чуть дольше. Малость на него это было не похоже. Однако уже вскоре они должны были ехать обратно, и это был тот редкий момент, когда при взгляде на небо, не будучи при этом на девятом этаже — Мидория смог разглядеть мириады собранных там светил. Когда он выходит с работы их обычно плохо видно, или не видно вовсе, ведь наступает рассвет. А сейчас… «Ну что за благодать и тишина?» — хотелось спросить у времени, что ветром потрепало волнистые волосы, убирая их на плечи. Но то ему не ответило, лишь проговорило на ушко, что оно — неумолимо и ему пора отдавать любимое в обмен на необходимое. Мидория вновь нанёс на нос тональный крем, когда они уезжали. И на этот раз долго стоял около закрытых ворот, прощаясь с кем-то, кто уже не прощался с ним. Лишь в памяти застыли эти силуэты. По приезду домой, сквозь проеханные деревушки — они сотрутся. Как и тёмная дорога, что была освещаема только светом фар легкового автомобиля, что подсвечивал по сторонам плотный лес, что лишь изредка позволял видеть путникам сквозь свою крону яркость луны. Как и то, что вокруг не было ни души, а где-то вдалеке виднелись деревушки, что сияли желтоватым светом, но их видно лишь на миг — дальше всё снова скрывали деревья. Как и то, что едучи по пустой дороге, они очень скоро приехали к городу, что встретил их своим пчелиным роем, на который оба нахмурились, успев отвыкнуть от этого, но лишь до тех пор, пока на горизонте не стала виднеться знакомая высотка. И на пути к их заезду на подземную заправку сквозь поднятый шлагбаум Изуку вдруг вспомнил о больших пакетах и обернулся назад. — Я достану. Вставай. — спокойно отчеканили ему, зевнув, и Мидория устало кивнул. Пакеты тогда были вытащены из машины крайне быстро, а после они под тихие бормотания и возмущения Мидории уже поднимались на лифте на девятый этаж. Он помнил прекрасно невинные слова мужчины, о том, что с его окон наверняка открывается прекрасный вид и помнил, как в ответ хвастался тем, что у него есть ещё и балкон. Мужчина таким похвастать, по его словам, увы. не мог, ибо его квартира была на пятом этаже. И помнил, как тогда его смущённо приобняли, быстро слетев по лестнице потом вниз, даже без его помощи. Просто сбежали. И помнил, как после лёгкого замешательства его отвлекло сообщение, присланное никем иным, как Шинсо. — Слушай, не знаю, в городе ты или нет, но некий Тошинори Яги написал на твой рабочий номер сообщение с датой, временем и местом вашей якобы встречи. Ты знаешь об этом? — он за эти два дня и отвыкнуть успел от вечно идущей мимо него жизни и ответил печатным текстом простодушное согласие и просьбу ответить им адресату. Смайлик панды с пальцем вверх не заставил себя долго ждать. Мидория не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась, и так же не хотел идти завтра на работу, которая, по правде говоря, уже его заждалась. И подойдя к балкону, открыл его, видя там побледневшие, понимающие его звёзды.

***

Нервно постукивая пальцами по столешнице, что была сделана из красного дерева, он обратил внимание на стоящего с правой стороны мужчину, что уже в такт его пальцам —кивал. Хори был вынужден стоять около него уже какое-то время и всё из-за его странной неуверенности о том, что план, который он разрабатывал пару лет — всё-таки рискованный и может быть стоит отложить его на другое время. Хизаши не сказал бы, откуда в нём появилось это чувство страха перед шагом, который был продуман от начала до конца несколько раз и в итоге просто ожидал подходящего часа — выхода его ребёнка из тюремного заключения. Он был сотворён и продуман для того, чтобы помочь его сыну наверстать упущенное, дав ему хотя бы какую-то фору, однако… …это нервное постукивание уже битый час соревновалось с тиканьем часов. — Хори, думаешь это правильное решение? — прекратив несвязную мелодию, альфа продолжил, — Ты ведь знаешь, он пошёл в меня. Это может задеть его гордость. Мужчина позади, стоящий ровно и с закинутыми за спину руками, выдохнул, наблюдая за тем, как грубые, слегка костяные пальцы вновь тянутся к сигаретам. Прошлый окурок перестал тлеть только пять минут назад. — Мне ответить вам, как исполнительный директор, или как ваш друг? — озвучил его же мысли Акайо, прикрывая пачку с сигаретами рукой, а после и вовсе убирая её со стола под недовольный угольных вздох, — Потому что ответы будут разниться в выражениях. В комнате, что была еле освещена жёлтыми лампами, всё ещё стоял этот терпкий запах дыма, что никак не хотел выветриваться даже с открытым окном. Акайо больше не мог этого терпеть. Как и мебель, казалось, насквозь прокуренная вроде как не худшими сигарами в мире. Однако этот сладковатый и пряный аромат, витающий из-за нескольких затлевших сигар в пепельнице — частенько оседал на их рабочих костюмах, из-за чего не только партнёры, а и многие случайные люди едва ли не кривились, когда жали им поочерёдно руки. Что уж говорить об отвращении на лице Мидории-младшего, который любил говорить, что ещё немного и кроме дыма вообще ничего чувствоваться не будет. — Я прошу тебя. Давай без этого, я не в настроении. Этот вирус точно будет безопасен для него? — и вместо отобранных сигарет, как знакомого успокоительного, Хизаши принялся клацать ручкой, — И я имею в виду не только его компанию. А и его самого. Как выходец пятилетнего заключения, о чём он, конечно же, гордо заявил в своём интервью…! — лёгкая нарастающая злость прервалась вынужденным вдохом-и-выдохом, — …На него могут упасть подозрения в первую очередь. Ещё приплетут рецидив, это ж змеи настоящие…! — Ему не смогут предъявить обвинения. У них нет доказательств на него. — прервав этот праведный гул, Хори похлопал друга по плечу, насмешливо начиная, — Как эти псы без твоей на то помощи смогут что-то раскопать? — усмехаясь и верно стоя по ту же правую сторону, как обычно, не смея придвинуться, — Хизаши, прошу тебя, тебе не идут к лицу сомнения. — Хори, я знаю, как ты заботишься об Изуку, поэтому секретность этого плана под твоей защитой. Выполни свою работу первоклассно. — развернувшись к Акайо в профиль, Хизаши кивнул и твёрдо отрезал, кладя ручку на место и медленно зарываясь в волосы, — И дай мне сигарету. — потребовав сжимающимися пальцами отдать себе портсигар обратно. «Несносный человек.» — закатил глаза мужчина и показательно отложил пачку подальше от проследивших за нею глаз. Её обязательно возьмут оттуда, когда он уйдёт из кабинета. Возьмут же. Но сейчас он может лишь сказать, возвращаясь к своему рабочему регламенту, пока излюбленный металлический аксессуар, ставший неотъемлемой частью жизни этого упрямца, золотом отсвечивал змеиную чешую, возвышавшуюся на крышке и обвивавшую хвостом весь корпус дорогой игрушки с не мнее дорогим содержанием. Хизаши не скупился на сигареты, когда начал по-настоящему хорошо зарабатывать. Говорил, что даже вкус у этого табака особенный, когда знаешь сколько денег за него было уплачено. Однажды Акайо выкурил одну — разницы особо не заметил. Но Хизаши утешался и просто попрекал его в том, что он понятия не имеет, чем различается табак. — Это уже четвёртая за вечер. Господин Мидория, будьте благоразумны. — и ведя себя всегда нарочито покорно в такие моменты, его друг пытался обмануть его ложью, которая настолько зачастилась, что стала локальной полушуткой. Он слишком любил своё «Сокровище», чтоб отказываться от него в угоду здравому смыслу. Вернее сказать, обойтись без этих «Treasurer» он уже физически не мог. И даже когда к ним постучалась мисс Шобано — генеральный директор даже не подумывал сделать вид, что он не курит и вместо этого показательно поджёг табак, затягиваясь ним, как какой-то травкой. Единственный человек, перед которым он тушил сигарету и не зажигал новую был тот, кто в своё время эти сигареты ломал и выбрасывал, испуганно и обозлённо смотря после в отцовские глаза.