Мираж моих воспоминаний

Красная Ауди уже неслась по трассе, поднимая за собой осевшую пыль, когда брюнет, задумчиво перебирая все купленные продукты в голове по списку — расслабленно выдохнул, понимая, что они купили всё, что он хотел. Даже в избытке. Удивительно, что у него получилось вполне миролюбиво скупиться с помощью Бакуго, который к тому же весьма удобно помог ему донести эти тяжёлые сумки до автомобиля и сам же погрузил их в багажник. «Ему было не сложно», как тогда ответили Мидории на обеспокоенные вопросы, а брюнет мог лишь благодарно кивнуть. Бакуго же даже и не подумал, что брюнет может сам дотащить такие внушительные пакеты до машины. Тем более зачем ему это делать, если он рядом? А потому, когда его искренне поблагодарили за это, мужчина удивился и буркнул в ответ что-то вроде «Ничего особенного». И вот теперь вокруг виднелись прекрасные зелёные деревья, что в темноте ночи казались вяло изумрудными и напоминали глаза брюнета, который сидел рядом и молчал. Они уже давно были за городом и за всё время обменялись лишь парой фраз. Хоть это и не устраивало Катцуки, при этом он прекрасно видел, что омега жутко уставший и просто не настроенный на длинный разговор. Поэтому вместо того, чтобы лишний раз тормошить это сосредоточенное лицо, мужчина решился спросить в лоб, понимая, что от простой работы омега, как ни странно, так не устаёт. Хотя и должен. — Было много работы? — Отрабатывал заранее два дня отдыха наперёд. Иначе потом у меня будет завал. — и на него лениво поднялись два глубоких омута, пока их владелец устало зевнул, прикрывая рот ладонью. Он явно хотел спать, но отчего-то продолжал сидеть со скрещёнными руками на груди и бороться с самим собой. — Какая-то сделка? — Бакуго решил закрыть на это глаза, и лишь понимающе кивнул. Он в такие моменты выглядит со стороны примерно так же. — Да. На крупную сумму, так что не хотелось бы, чтобы она сорвалась. — уныло пролепетал собеседник, но в зеркале Катцуки увидел, как на лице брюнета растёт едва заметная ухмылка, — Хотя у них выбора особо-то и нет. Даже если сорвётся, то я лично буду смеяться над их попытками найти замену моей компании на японском рынке. — Обоснованная жестокость. — усмехнулся блондин, наблюдая перед собой полностью пустую дорогу. Омега промолчал с расслабленными уголками губ, и сдержанно потянулся, стараясь при этом не развалиться безвольным мешком на переднем кресле, к чёрту посылая ровную осанку и всё остальное. Прямо сейчас он мечтал о заднем, но, увы, оно было занято сумками с вещами, которых было пусть и немного, но достаточно, чтобы занять всё свободное место. А значит его фигура там точно не уместиться, даже если он свернётся калачиком. Мидория смиренно вздохнул, обращая внимание на вид за окном, решая не трогать своими эгоистичными желаниями альфу, который и так за всё время вёл машину единолично. Да, Мидория предлагал его сменить, чтобы тот мог отдохнуть, но мужчина наотрез отказался от такой щедрости и теперь при взгляде на него омега чувствовал себя виноватым. А вот сам блондин легко заприметил некую раздосадованность, которой наполнилась уже привычная тишина, и на которую он произнёс, предупреждая и попутно смотря в бардачок: — Можешь прилечь, нам ещё долго ехать. — слыша, как ему спокойно отвечают, что не могут спать в шуме и с озадаченностью оборачиваются, когда он протягивает им беруши и маску для сна. Свои личные. Он никогда их никому не давал, но… сейчас брюнету с этими вялыми глазами они попросту необходимы. И на вопрос откуда у него в автомобиле затесались такие презенты жизни, мужчина спокойно хмыкнул, улыбаясь такому интересу и напоминая, что их общий знакомый, по совместительству его Дерьмоволосый приятель, тот ещё не состоявшийся историк, с которым порой себе дороже выслушивать весь путь незаурядные россказни про доисторическую Японию. — Что ж, в этом весь Киришима. Жаль порой, что он так и не смог воплотить свою страсть в профессию и пошёл по стопам родителей, — понимающе улыбнувшись, омега приняв беруши, и благодарно кивнул. И пусть полноценно уснуть ему не удалось и он лишь впал в полуобморочную дрёму, слыша всё, что происходит в машине — он всё ещё был благодарен за такое мимолётное проявление заботы. Ведь, несмотря на то, что беруши, как и маска были чистыми — было видно, что эти вещи были личными, и за ними просто хорошо ухаживали. Берегли. Но даже так — уснуть он не мог, и потому невольно вслушивался в невнятное бормотание под нос, которое говорилось шёпотом, чтобы его не разбудить и при этом обругать злостный навигатор. На плечи была аккуратно наброшена джинсовая куртка, которую он сразу же почувствовал своей кожей, усилием не выдавая удивления и лёгкого вздрога. Но при этом слух прекрасно уловил то, как мужчина снижает скорость, выворачивая руль уже на сельскую неровную дорогу, и кривляет ночных котов тихим басистым «Мяу-мяу и вам». — Жаль, что эта штука не может мне объяснить, та это каменистая дорога или нет. — и после таких «разговорчиков» возмущённый тихий и низкий голос, воспринимался уже более расслабленно. Именно по нему Мидория понял, что они уже подъезжают к даче, но решил полежать в таком состоянии ещё недолго, слушая тихие бормотания, пока не ощутил, что машины окончательно остановилась. Вечерело. И темнота смогла быстро поглотить всю местность, что не освещалась, как Токио, сотнями уличных жёлтых фонарей и была полностью погружена в сумрак. Бакуго тихо выдохнул, смотря на ворота перед собой, которые позже он открыл ключами брюнета, который оставил их на бардачке, и сам заехал внутрь, задвигая за собой засов. Открыв дверцу автомобиля ещё раз, уже во дворе — он осмотрелся, вдыхая будто бы более свежий воздух в лёгкие. Перед взором открылся большой двор, в котором мрачно завывал ветер. Скучающе шевелились лозы, что крепко цеплялись за построенную деревянную изгородь, которая возвышалась над мужчиной. По левую сторону от Катцуки находился прикрытый теплоизолирующим полотном бассейн, а по правую же — располагался двухэтажный коттедж, сделанный из дерева. Позади послышался щелчок и, обернувшись, альфа увидел уже посвежевшего после короткого сна Мидорию, что, скинув с себя джинсовую куртку, поёжился, но упрямо пошёл в сторону дома и поднялся по небольшим ступенькам. — Припаркуй машину. Я пока открою дверь и включу отопление, — зевнув, неосознанно проинструктировал Изуку, вставляя ключи в крепкую дверь. — И забери пакеты из багажника, пожалуйста. Альфа молча кивнул и последовал указаниям, слегка усмехаясь подобной деловой речи. Наблюдая, как в доме загораются лампы на первом этаже, Катцуки невольно улыбнулся, до конца не веря, что он ближайшие два дня будет жить под одной крышей вместе с этим человеком. Только вдвоём. Только одна эта мысль будоражила кровь. Это было отчасти странным чувством, но таким тёплым, что о причине его возникновения даже не хотелось всерьёз задумываться. Поэтому блондин заглушил машину и зашёл в дом, где поставив сумки в коридоре и закрыв за собой дверь, Катцуки прошёл чуть дальше, разглядывая первый этаж, что состоял из кухни и столовой, ванной комнаты и зала с диванами и телевизором. Перед ним уже мельтешил омега, несущий в руках огромные одеяла и бегающий по деревянной лестнице то наверх, то вниз. Хотелось чем-то помочь, но Бакуго ожидаемо ничего не знал о планировке дома, чтобы тут хозяйничать. — Пойдём. Я покажу тебе твою комнату, где ты будешь спать. — гостеприимно произнёс Мидория, поправляя кудрявое гнездо на голове и зевая, — Потом в душ и лично я пойду спать. Бакуго немного замешкался, не ожидая того, что Мидория, несмотря на усталость от долгой дороги и работы, всё же решит сперва гостеприимно расстелить ему постель и показать комнату. Это, конечно, было хорошим тоном, но где-то глубоко внутри мужчина думал, что ему лишь поверхностно расскажут где, что да как и завалятся спать, не особо разбираясь понял ли он что-то из сказанного или нет. Но эти предубеждения рухнули, когда он последовал за омегой и оказался на пороге просторной комнаты, где уже был зажжён свет — Я дальше сам. Можешь идти в душ первым. — тихо произнёс альфа, и Мидория обернулся на него, немного забавляясь этой городской наивности. — Сперва нужно котёл включить, чтобы была горячая вода. — после чего вручил подушку в руки и вышел за дверь, спускаясь по лестнице со второго этажа.

***

Утро выдалось довольно ранним, чему Мидория даже не удивился, ведь его биологические часы работают исправно, вне зависимости от ситуации. На экране телефона высветился циферблат с красноречивой цифрой «восемь», и брюнет, полежав в кровати ещё несколько минут, встал и пошёл умываться. Все принадлежности лежали в ванной ещё со вчерашней ночи, поэтому это не заняло много времени. Спустившись по ступеням вниз, Мидория тёплым взглядом осмотрел знакомые стены кухни. Сделанная из дерева кухня, как, впрочем, и всё здание, была также дополнена текстильными шторами терракотового оттенка, что за собой прикрывали полки с различными специями и травяными чаями, которые так любила заваривать его бабушка в далёкие 70-е. Иногда кажется, что они остались с тех годов, если посмотреть на упаковки. Так в руки попала закрытая зелёная баночка, в которой таился гэммайтя — один из любимых сортов чая его бабушки, который она обожала пить, сидя в том самом плетёном кресле, укрываясь тёплым пледом. Эта её привычка не менялась и спустя годы, изменившись лишь после потери единственного мужа. Руки чуть дрогнули, когда он уловил этот свежий травяной аромат, который он не то чтобы любил, но многие воспоминания из детства были связаны именно с этим коричневым чаем. Заварив смесь зеленого чая и коричневого риса в фарфоровом чайнике с ситом — Мидория налил себе небольшую чашку, взятую из того же фарфорового сервиза, которым всегда пользовалась его бабушка. Она всегда тщательно мыла после чаепития все посудины, однако даже эта её скрупулёзность к любимому занятию не спасла сервиз от признаков старения и слегка сколотых краёв. И пусть в сердце Мидории всегда жил только молочный улун, и он не сильно разделял страсти старушки, что покупала каждый новый чай, который только видела на полке магазина и по приходе домой — сразу же заваривала себе, по крайней мере, одну чашку — он обожал наблюдать за ней. Когда она устраивала маленькие чайные церемонии на одну себя, но по всем правилам этикета, которые, конечно, только можно было бы соблюсти. Её маленькие шажки, её ямочки на морщинистом личике и горящие неведомой ему истомой глаза, которые способны были увидеть в незаурядном напитке — что-то божественное. Как она наслаждалась каждым глотком, нередко напевая себе что-либо под нос и попутно ругая виноградную лозу дедушки, что иногда вероломно заползала на дом. Она жила в этом уютном домишке лучше, чем он живёт в богатых апартаментах в столице. Вот и пойми теперь, что является благом. «Оказывается, чай может быть таким вкусным.» — усмехнулся Изуку, невольно смотря на часы, на которых уже стучала стрелка на девяти часах утра. Он аккуратно всколыхнул жидкость в чашке и, посмотрев на поверхность ароматного чая, ожидаемо, не увидел там ничего необычного, кроме пары заваренных листьев, что кружились сверху. Пора было готовить завтрак. Постепенно стрелки часов миновали минуты и Катцуки резко распахнул глаза, с некой забавой осознавая, что он проснулся достаточно рано, хотя солнце за окном давно встало. Зевнув и застелив за собой кровать, альфа мельком оглянул комнату, которую прошлой ночью у него не было сил толком осмотреть. Бежевые обои с причудливыми узорами ветвей сакуры, тёмная деревянная мебель и высокий потолок, на котором расположилась небольшая люстра. Всё так просто и прозаично, однако вместе с этим — по-своему уютно. Он надел выданные ему вчера коричневые тапочки, что по размеру были чуть больше его стопы и выглядели старыми, однако вместе с тем отнюдь не были грязными. Шаг за шагом мужчина спустился вниз, тихо проскакивая в ванную, но перед этим успев поймать носом витающий ореховый аромат. Чуть позже именно этот аромат будут разливать ему аккуратные кисти рук человека, который на его слова о том, что этот чай неожиданно вкусный, ответит: — Он был любимым моей бабушки. — с прикрытыми глазами наслаждаясь напитком, и почему-то не желая сразу же тушить веление души немного рассказать блондину об этом, — Она несильно восхищалась виноделием, как мой дед, так что предпочитала проводить одиночные чайные церемонии. — пусть тот и не просил, — Прости, если это было не к месту. Бакуго удивлённо захлопал глазами и, поставив чашку на стол, неспешно провёл по её краю пальцем, привлекая этим движением внимание Изуку. Тот молча усмехнулся и посмотрел прямо в алые глаза, ожидая что-угодно кроме разве что чистой заинтересованности в его словах, которая сопровождалась лёгким озорством и взглядом на слегка покатый чайник: — Твой дедушка занимался виноделием? — и эта заинтересованность с лёгкостью откинула чужое извинение, словно оно даже не было услышано, — Так вот откуда у тебя такая любовь к вину. Смазано осматривая кухню, мужчина заметил в ней ещё дверь, о которой спрашивать не спешил, но сразу же отреагировал, когда омега медленно встал из-за стола и сказал ему, что он может пока «освоиться здесь», пока он, очевидно, займётся чем-то более важным. И это «более важное» захотелось уточнить. И на его вопрос лениво ответили, поскорее обходя со стороны, чтобы, судя по всему, он не успел привязаться следом. Бакуго лишь сопроводил это внимательным взглядом и неспешно засеменил за брюнетом, который уже открывал входную дверь, за которой перед травянистыми, словно гладкая долина, глазами возник накрытый специальным материалом прохладный резервуар. Подойдя ближе к нему, тот приподнял один конец теплосберегающей ткани, судя по всему, быстро осознавая, что она довольно-таки увесистая. Неподготовленная к такому весу рука слегка задрожала, но, Брокколи упрямо потянул на себя материю. «Умей просить о помощи.» Та, на удивление легко ему поддалась. Взгляд покосился на рядом наклонившегося мужчину, который молча помог ему, игнорируя острый взгляд на себе, чтобы после увидеть прозрачную голубую поверхность, за которой явно ухаживали в прошлом. И пока Мидория, недолго думая, сделал вывод, что этим ответственным человеком являлась его мать, которая после своего уезда в Испанию не смогла бы этим заниматься, а потому эту ношу отец перед ему — Бакуго думал, что не прочь было бы искупаться. Проследив за тем, как брюнет, присев на корточки, дотронулся до воды, блондин предложил свою мысль тому, кто посмотрев вверх, на нещадно палящее солнце, только, казалось, из-за него и согласился на это. Тихо уведомляя сквозь сухой и душный воздух: — Я пойду переоденусь. — чтобы после размеренным шагом пойти в сторону дома, и попросить его, — Ты же можешь заняться обустройством места отдыха. Будь добр. — но делая это так словно даже если он откажется помогать, всё просто сделают самостоятельно. И это было таким странным ощущением. Чувствовать, что на тебя ни капли не полагаются. Бакуго лишь хмыкнул на подобное заявление, на самом деле долго провожая взглядом низкую фигуру, которая остановившись у старого на вид плетённого кресла, аккуратно провела по его изголовью рукой, после чего зашла в дом. К нему через время подошёл и мужчина, молча рассматривая эти резные узоры, пронизывающие элемент мебели с изголовья до ножек, напоминая собой нежные цветы сливы и дотронулся до того же места, где ранее к креслу прикасалась рука, скованная перчатками. Кстати, о перчатках. Ему казалось странным, что омега надевал их куда-угодно, меняя только материал из которых они были сделаны. Разве этот элемент гардероба был так уж необходим? Доселе альфа не знал ни одного человека, который при любом удобном случае ограждал бы себя от мира хотя бы тонким слоем ткани. «Может… спросить?» Вернувшись обратно, Мидория застал мужчину, кладущего на небольшой деревянный стульчак бокалы, и стоящего при этом возле того самого кресла, которое само по себе воскрешало забытые давным-давно воспоминания. Лёгкий ветерок колыхал пшеничные волосы, а сам блондин был лишь в чёрной майке и серых бриджах, которые красноречиво облепляли его фигуру — весьма недурную на взгляд брюнета. Видно было, что тот следит за собой. Мидория позволил себе подметить то, как край этой чёрной майки задрался и ним вытерли пот, переводя после свой взор от альфы на виноградную лозу справа, которая всё успела зеленью забираться на самую вершину ограждения. Дедушка в своё время постоянно ворчал на это, говоря, что за верхушкой из-за этого неудобно ухаживать. Он умер и теперь за ней и вовсе перестали так трястись. Быть честным, Мидория был удивлён тому, что та ещё не засохла. — Ты вернулся? Я уже всё подготовил, — но его привлёк горделивый тон, с которым к нему обратились, демонстрируя их сегодняшнее место для отдыха, — Ты… не будешь купаться? — Люблю отдыхать на земле. — хмыкнул брюнет, твёрдо и быстро ступая по мягкой почве, — И спасибо. Ты хорошо постарался, это видно. Даже кресло сюда поставил. — подходя к обсуждаемой мебели, прежде чем сесть в неё и, наконец, явить взору мужчины принесённое вино, — Жаль, что дедушка своё разломал, так бы ты тоже сидел в похожем. Будешь? — Меня устраивает и стул, — Катцуки обыденно пожал плечами, мол, «ничего страшного» и покосился на полностью одетого брюнета, после чего, не задумываясь снял свою майку, — С удовольствием. — не думая отходить от Изуку, который аккуратно откупоривал пробку на горлышке красного домашнего вина. Брюнет сидел с ровной спиной, ноги, что были одеты в песочного цвета бермуды из полупрозрачного материала, были закинуты одна на другую, а руки, которые прикрывали лишь рукава футболки, аккуратно наливали спиртное. Длинная изящная шея отчего-то имела продолговатый коричневатый шрам, который на время приковал внимание. Мидория заметил этот наблюдательный взгляд, но промолчал, лишь быстрее спрятав свободную руку за одним из подлокотников. — Почему ты постоянно носишь перчатки? — всё же спросил Катцуки, беря в руки вино и взглядом поднимаясь с руки к глазам цвета сумрачного леса. — Привычка. Ничего такого, мне просто с ними комфортнее, — спокойно и равнодушно сообщил Изуку, отводя взгляд в левую сторону — подальше от блондина, — Так на руках скапливается меньше грязи после рабочего дня. Омега и не подумал, что на его лёгкое ироничное высказывание, которое не должны были понять — тихо рассмеются, подмигивая, и дополняя с понимающим выдохом: — Да уж. Вокруг такая грязь, которую так просто не отмоешь. Разговор был закончен, а Катцуки, поставив довольно сладкое вино на стульчак, быстро снял бриджи и прыгнул в воду, растворяясь там звёздочкой на долгое время и делая это так умиротворённо и тихо, что на время Мидория и забыл, что находиться не один, а с кем-то ещё. Над тёмной макушкой возвышался козырёк, о котором вспомнили уже со временем и под своё чёткое руководство доверили альфе, который закрепил его в земле, затемняя тем самым всю небольшую территорию бассейна и немного его «прибережные зоны» — яркое солнце им не грозило. И настолько брюнет расслабился, что когда его нарочито тихим голосом попросили: — Брокколи, ты не мог бы принести мне, пожалуйста, вина? — он его даже не сразу это услышал, сонно разлепляя глаза на в хищно выглядывающего на него блондина, который на его ответное старческое бурчание, лишь улыбнулся, — Спасибо большое. — Это тебе спасибо за то, что помог всё это организовать. — а Мидория, лукаво хмыкнув над этим, присел около него на корточки, протягивая бокал, — Аккуратнее. Омега слегка вздрогнул, когда их пальцы соприкоснулись, а после с удивлением наблюдал за тем, как бокал отставляют на бортик бассейна поодаль от его ног. «Разве он не хотел выпить?» — подумалось ему, в то время, как тёплые мягкие руки аккуратно, будто он совершенно не имеет веса, поднимают его и так же аккуратно опускают в воду. Прямо по плечи, но даже так Мидория всё ещё не почувствовал дна. Раскрыв рот в немом вопросе, омега смотрел на искреннюю улыбку человека напротив, что всё ещё держал его, видимо, поняв, что он не чувствует опоры. Ярый гнев от этого жеста быстро поутих, но недовольство никуда не подевалось. — Я вроде бы говорил, что не хочу купаться… — не имея возможности скрестить руки на груди из-за близкого физического контакта, Мидория смог лишь одной ладонью прикрыть лоб. — Тепловой удар тоже никто не отменял. — деловито отрезал Катцуки, не теряя возможность изучить изгибы чужой талии, за которую придерживал, — Тем более мне неловко купаться, когда ты сидишь на кресле. — Так вышел бы из воды. — запротестовал брюнет, ощущая, что его прижимают ещё ближе, из-за чего рука автоматически упала на чужой мокрый торс, — Не так сильно. Ты меня задушишь. Альфа улыбнулся этому спокойному тону и послабил хватку, после чего с удивлением уставился на нанесённый тональный крем. Не то, чтобы это было совсем уж странно, ведь и на светские вечера и на работу брюнет всегда выходил с макияжем, но в бассейн? Человек перед ним не был похож на неуверенного в своей внешности человека и потому такое решение виделось весьма притянутым за уши и неестественным. Бакуго неосознанно притронулся к сердито выдыхающему лицу и одним движением стёр тон с зоны носа, застывая на месте и так и не убрав палец. Застывая так же, как после его жеста застыли и мрачные джунгли, всколыхнувшие что-то давно спящее внутри него. — Зачем ты только что… — отрешённо произнёс Мидория, притрагивалась к месту, где стёрлась косметика, сразу же попробовав уйти. — Погоди. — тело остановил низкий удивлённый голос, но лишь на секунду, пока брюнет решительно не оттолкнул альфу в воду, моментально выбираясь из пучины бассейна и говоря что-то невнятное напоследок, скрываясь в доме. — Да стой же ты! — запоздало крикнул альфа, тут же выбегая из воды и успевая накинуть на плечо лишь белое полотенце. Мидория сам не мог объяснить что в нём вызвало настолько бурную реакцию. Но пока он бежал без разбора по лестнице на второй этаж он лишь задавался немым вопросом насчёт того, есть ли там замок на двери, который если что поможет ему избежать не нужного диалога, который, быть честным, он вообще не хотел ни с кем обсуждать. В особенности с Бакуго, который не имеет даже малейшего отношения к его прошлой жизни. Почему он вообще начал трогать его лицо? Держал бы просто, чтобы он не утонул да и всё! К чему эта инициатива из-за которой брюнет едва ли не упал на последней ступени лестницы, в последний момент успев ухватиться за перила. Лишь остановившись на втором этаже, он услышал, как раздались быстрые шаги на первом этаже, сразу же проклиная себя за то, что он не закрыл входную дверь. «Нужно хоть в комнату забежать.» — не успев совершить обдуманное, парень кожей почувствовал на себе обеспокоенный взгляд и неосознанно развернулся в сторону лестничного пролёта. На той стороне небольшого коридора находился Бакуго, который, неровно дыша от бега, и едва успокоившись, начал подходить к нему. И едва ли Мидория подумал с досадой о том, что он не успел, как заметил, по проступившему по нему холоду то, как неприятно липла к телу мокрая одежда. — Давай не будем об этом говорить, ладно? Во всяком случае, это не твоё дел- — смирившись с неизбежным, омега одной рукой стукнул себя по лбу, а вторую выставил в сторону мужчины, останавливая того. Однако это не возымело должного эффекта, и альфа подошёл ближе, осторожно, но вплотную прижав мокрое от воды тело к стене. Ему хотелось узнать ответ на тот вопрос, который возник в его голове, и для этого ему пришлось пропустить мимо ушей чужую просьбу, стараясь замедлить свой шаг, и должным образом успеть успокоиться после того, как его вынудили пробежать стометровку следом. И в тот момент, когда он навис над этим телом и уже более спокойно произнёс: — Я думаю, что если мы поступим так, как ты сказал, то так и не поговорим. — смотря при этом исключительно в зелёные глаза, и ловя растерянный взор потерянных глаз цвета неспелого яблока и шокированное лицо, которое увидев, что он приближается ещё ближе — сразу же упёрся ладонями ему в грудь, что всё ещё была мокрой от недавнего нахождения в бассейне. — Не думаю, что нам есть резон это обсуждать. Повторюсь, это не твоё дело. — Мидория попытался, как и раньше отодвинуть мужчину с помощью силы, но вопреки тому, что было раньше — тот не сдвинулся ни на йоту. — …Кажется, ты обещал мне, что дашь мне возможность узнать тебя поближе? — вместо этого сумев затронуть ту часть души, которая всегда главенствовала над его поведением, — Так что, я надеюсь, что ты ответишь на мой вопрос. Он всего один. — размеренно добавил блондин, наблюдая, как посерел изумрудный взгляд, смотря на него в упор, — Откуда эти шрам? Точнее шрамы, потому что… — и как тот дёрнулся, когда медные пальцы отодвинули ворот футболки, рассматривая начало продолговатого коричневого рубца, — Он не один… Мидория напряжённо взглянул на человека напротив, сперва столкнувшись с его глазами, что были нацелены только на него, а после увидел и плотно сжатые губы. Попытка выйти, пригнувшись под правой мужской рукой — сразу же пресеклась и омега, устало выдыхая, отбросил последующие варианты освобождения, ибо понимал, что по сути лично он и пообещал Бакуго в случае чего — удовлетворять его любопытство, пока оно не выходило за совсем уж благоразумные рамки приличия. Его слова. Его правила и принципы. Нарушать их в такой детской ситуации? Да ни в жизнь. Эмоции — не причина это делать, просто… …он бы не хотел об этом говорить. — Последствия моего свободолюбия. Они тюремные, — выдохнул Изуку, поворачивая голову в профиль, дабы ненароком не попасть в неловкую ситуацию с такой теснотой, — Всё? Теперь выпусти меня. — Как они появились? — будто не услышав последние слова, спросил блондин, сразу же встретившись со строгим взглядом. — Ты обещал, помнишь? Один вопрос. Хочешь отказаться от своих слов? — Изуку поднял обе руки, всё же отталкивая от себя блондина за плечи, радуясь тому, что, вопреки ситуации — не случилось ничего особенного. Однако несмотря на то, что мужчина отошёл от него на пару шагов, Бакуго и не планировал, похоже, давать ему возможность уйти, продолжая стоять прямо перед ним и вдумчиво смотреть… нет, не на лицо. На что-то ниже. Брюнет несознательно опустил взгляд вниз и в этот момент почувствовал, как его руку перехватывают в области запястья и намереваются быстро снять те телесные перчатки, которые он с такой аккуратностью подбирал сегодня. Но омега успел остановить это безобразие одним точным хлопком о чужую ладонь, вырывая из загорелых пальцев свои, после чего зашипел, раздражённо вопрошая: — Что с тобой, Бакуго? Не слишком ли ты любопытен? — сдержано пытаясь приструнить того, кто стоял перед ним с таким лицом, словно только сейчас понял, что начал несколько перегибать палку, — Да, я сказал тебе, что позволю узнать себя получше, но не таким способом. Начал осознавать, что он оплошал. — Тогда, пожалуйста, сделай это сам. — но почему-то продолжал настаивать на своём. — С чего мне это делать? — и на абсолютно закономерный вопрос, твёрдо ответил что-то совершенно несусветное по мнению брюнета, который сразу же ощетинился и поднял плечи на такое решение проблемы. — Если не хочешь, то просто дай мне пощёчину. — Бакуго заметил, что это был не первый раз, когда брюнет просто проигнорировал его невежество, никак не наказывая за вещи, из-за которых должен был по крайней мере испытывать злость. И так же заметил, что снова, несмотря на всю свою оправданность — его не ударили и даже пошли навстречу, действительно снимая с рук перчатки и процеживая сквозь зубы тихое: «Никому об этом ни слова, договорились?» Бакуго оказался прав, когда ещё в начале заприметил, что в этой чудной привычке было что-то, что не складывало картину в единый пазл. В перчатках неудобно рулить, в них неудобно писать и в целом мужчина себе представить не может, чтоб он сам круглосуточно носил что-то такое на своих руках и при этом не испытывал значительного дискомфорта. И сейчас, когда он видел россыпь бледных маленьких шрамов на пальцах — он понял, почему брюнет пожертвовал своим комфортом, дабы скрыть эти, по виду, более старые рубцы за тканью. Но расспрашивать уже о них, когда человек перед ним в подорванном настроении — мужчина не стал этого делать. И потому эти руки быстро спрятали обратно, и выдохнув, хотели обыденно постучать его по плечу, но одёрнули ладонь, когда, видимо, вспомнили, что его плечо голое. Вместо этого Мидория уверил его в другом. — Успокойся. Я не буду этого делать. Если так хочешь, ударь себя сам. — и такие… прекрасные глаза цвета осколков бутылки посмотрели на альфу с непонятной ему грустью и строгостью. — Я думаю, нам стоит заканчивать эту вынужденную исповедь. Мидория увидел, как рубиновые глаза понимающе смягчились, после чего блондин сделал несколько шагов назад, давая проход и, чтобы в конце концов извинится, когда парень отойдёт на приличное расстояние вдоль коридора. — И всё же прости. Я был резок. — и на него обернулись, застывая. — …Ничего страшного не случилось, но… больше так не делай, — чтобы после, по привычке, улыбнуться, в изумлении раскрыв глаза на его следующее действие, — А? — ошеломлённо вымолвил Изуку, смотря, как Катцуки заносит руку над своим же лицом, ударяя себя по нему. По коридору раздалось звонкое эхо пощёчины, от которой на щеке блондина сразу образовался красный след. И вместе с этим полная тишина, в которой Изуку в абсолютной растерянности смотрел на крупный след от руки, который начал спадать, но всё ещё отчётливо виднелся даже на природно-загорелой коже. Это с какой силой нужно было себя ударить…? А главнее, зачем мужчине это делать с собой? Из-за его слов о том, что если он так чувствует себя виноватым, то пусть ударяет себя сам? Так что ли? «Но это… безумие…?» — Я соберу всё, что нужно, возле бассейна… — виновато склоняя голову сообщил Бакуго, не веря тому, что он всё же не сдержался и, считай, принудил Мидорию сказать то, чего он говорить не хотел, — Ты можешь остаться в доме. Прости ещё раз. Мидория ошеломлённо пронаблюдал за тем, как мужчина прошёл мимо него и принялся спускаться вниз, наверняка слыша за спиной довольно тихие, почти незаметные шаги человека, который не произнёс ни слова после его тирады. Потому что брюнету попросту нечего было на это говорить. Его мысли были похожи на сложенные бумажные самолётики, которые выпустили по всем сторонам и их тут же подхватил ветер. Лишь когда они спустились на первый этаж, Мидория почему посчитал нужным остановить уходящего Бакуго на полпути. — Как закончишь… — спокойно начал он, ступая по первому этажу и останавливаясь в неком зале, где по правую сторону была кухня, а по левую — гостиная, — Я могу показать тебе винный погреб. Тот, к кому обращались тут же развернулся лицом к нему, не смея пошевелиться, чтобы не разрушить этот хрупкий пейзаж перед собой, который больше напоминал изысканную масляную картину художника. Века эдак восемнадцатого. Странное сравнение, но в нём всё было странным в последнее время. Он недавно вообще открыл в себе романтика, однако омега перед ним был человеком, куда более романтичным и благородным, чем он сам и это можно было сказать однозначно. Парень перед ним безучастно смотрел в сторону кухни, из которой через окно падал жёлтый мягкий солнечный свет, цепляя своими лучами весь его силуэт, рассеиваясь в таинственных болотных омутах, смазанных в собственных мыслях. Невольно взгляд упал ниже, где, под белой тканью, повреждённой водой, виднелась бледная кожа, покрытая россыпью веснушек, что всё это время скрывались от окружающих под слоем одежды. Та уже начала подсыхать. «Там, где я стёр этот противный крем, оказывается, столь яркие веснушки. Как я и думал. Поразительно.» — обескураженно заключил Катцуки, невольно сглотнув. — Да, хорошо. — и с небольшой улыбкой согласился, засовывая руки в карманы в плавательных шорт, что доставали аж до колен. Развернувшись, он вышел из дома. А когда зашёл обратно, выполнив и убрав всё, что хотел, то сразу обратил внимание на стоящего около стены Мидорию, что спокойно пил кофе из большой, сколотой бежевой чашки, прикрыв при этом глаза. Одного изумрудного взгляда хватило, чтобы альфа вновь почувствовал себя виноватым и слегка поджал губы, отводя глаза в сторону. Заговорить первым казалось настолько неловким, что если бы этого не сделал брюнет, то они бы так и стояли вдвоём до самой ночи. И это было так непохоже на него. В плане, совсем. Он редко извиняется. И не потому что он весь из себя такой молодец, а потому что он редко ведёт настолько импульсивно, вынуждая кого-то на действия ради одного лишь своего… любопытства? «Он мне интересен, но… разве нормально что настолько?» — Не стой там. Подойди. Тут вход, — вернул к себе внимание Мидория, ставя чашку на столешницу и подходя к довольно обшарпанной двери, — Спускайся аккуратнее. По ходу лестницы света нет. Бакуго лишь послушно кивнул. Едва ли дверь приоткрылась, как мужчина сразу же ощутил насыщенный виноградный запах и увидел перед собой лестницу, ведущую вниз, и, видимо, достаточно долгую. Она была прямой, но из-за того, что внизу не был включён свет, казалось, что ей нет конца и края. Как если бы она вела в никуда, но при этом была на ощупь надёжной и имела поручни, подстрекая к тому, чтобы взяться за них. Взгляд зацепился за невинное движение брюнета, который подхватил толстый подсвечник с одной талой свечой и зажёг его старой, там же лежавшей зажигалкой. Парень принялся спускаться первым, но остановился, когда услышал за спиной мужской голос: — Мне кажется, лучше взять фонарик…? — озадаченно начавший, в то время, как его обладатель удивлённо вскинул брови, когда увидел, что в другую руку как раз таки был взят фонарь, — А. Тогда зачем…? — Свеча не для освещения. Это чтобы мы с тобой не задохнулись. — увидев шокированный взгляд, Мидория, начиная спускаться, принялся терпеливо объяснять, — Вино выделяет углекислые газы при брожении, и если свеча погаснет — это будет означать, что там нет кислорода, — и из-за этого алые глаза то и дело косились то на него, то на свечу, которая статично горела высоким пламенем, но всё же терялась в свете практического фонаря, который Бакуго предложил передать ему, чтобы брюнет смог должным образом держаться за ограждение. И ему отдали фонарь, бережливо держа свечу до тех самых пор, пока лестница не закончилась, и парень облегчённо не выдохнул, тихо ступая дальше и ставя свечку на как будто специально для неё существующую полку. Позже Бакуго часто будет замечать, как брюнет кидает на неё короткие взгляды, проверяя, видимо, горит она или нет, а после её горящую и заберёт, когда они будут уходить. — А вот и наш погреб. Здесь большая коллекция. — с теплом проговорил омега, входя в просторное, чуть продолговатое помещения с большим количеством деревянных бочек с кранами, над которыми висели таблицы. На этих самых бумажных, но в чём-то вымоченных для хранения слов таблицах находились названия вин, что таились в бочках, а также время, которое они уже были выдержанны в момент, когда эти бумажки были прикреплены к своим дощечкам. В основном время колебалось от года до трёх лет. И мужчина, проходящий мимо внимательно рассматривал тот аккуратный почерк с которым были написаны несколько пометок, делая вывод о том, что он напоминает ему каллиграфический стиль человека, спокойно проходящего вперёд него, и демонстративно показывающего всевозможные виды. Было чувство, что он очень гордился этой коллекцией и на самом деле, было чем. — К числам прибавляй где-то девять лет. Оно здесь уже очень давно. — и предупреждая об этом, омега словно плыл по круглым камням гальки, неслышимо подходя к некоторым бочкам и подолгу рассматривая их. Там обычно был более размашистый почерк, с наклоном — явно не его. — Понял. Здесь довольно много вин. Твой дед продавал его? — восхищённо произнёс альфа, удивляясь тому, как много алкоголя здесь сохранилось при учёте времени и того, что тот, кто делал его — умер и уже достаточно давно, — Из этого можно было бы сделать неплохой бизнес. Его словно специально берегли и не пили. — Ты прав, но он всегда говорил, что бизнес — это не его. Слишком много процессов, не связанных с изготовлением вина. — развёл руками брюнет, ступая дальше, в то время как Катцуки невольно понимающе выдохнул. — Хорошо, что он мог выбирать. — с небольшой завистью выдохнул мужчина, и замедлил свой шаг, смотря на то, как Мидория подходит к одной из бочек и с улыбкой смотрит на описание мнимо бурлящего внутри вина. На самом деле у самого брюнета давно уже были мысли перенести дедушкино вино отсюда, но поскольку подходящего места для осуществления плана так и не нашлось, оно до сих пор находится здесь. В месте, где его точно никто не тронет. В месте, где когда-то были слышны голоса тех людей, которых он бы до сих пор с удовольствием послушал, не в зависимости от того, о чём бы ему хотели рассказать. Руки сжались в кулаки, когда изумруды впились в надпись, которую он рассматривал всегда, когда приезжал сюда. К горлу подступил ком, но на устах заиндевела улыбка. С которой он услышал, как мужчина со стороны подошёл ближе, желая узнать, что же так заинтересовало его, а после и сам застыл, видя каллиграфически красивый почерк с лёгким наклоном. Словно специально аккуратно написанный. Для кого-то особенного. — «Для самой лучшей девушки на свете. Люблю тебя в этой и в иной жизни.» — прочитал тихо вслух Катцуки, слыша, как на это хмыкнул человек у него под боком, попутно беря в руки бутылку, стоящую неподалёку. Наливая вино в неё с помощью маленького краника, Изуку невольно вспомнил своего дедушку, хотя он даже слишком часто его вспоминал. Каштановые, покрытые где-то серебром волосы, впалые ямки на щеках или грубые, мозолистые руки, всегда испачканные в соке красного винограда. Он умер в возрасте восьмидесяти шести лет, а через месяц скончалась и его супруга — бабушка. Она не могла смириться со смертью мужа весь месяц, и с улыбкой на лице присоединилась к нему по его окончанию. Единственный, кто тогда плакал — был их одинокий внук. — Наверное, твой дедушка очень сильно любил твою бабушку. — зачарованно произнёс Бакуго, наблюдая за тем, как Изуку выравнивает спину и закручивает бутылку крышкой, с горечью отвечая: — Любовь всё равно не может быть вечна. — и похлопав пальцами по надписи, развернулся и тихо побрёл в сторону лестницы, — Смерть — это то, что в конце концов её разрушит, но… — и стиснув в руках бутылку, нежно огладил её, — Они были прекрасным примером её существования. Он помнил, какие страдания приносит эта любовь. Даже в самом возвышенном своём виде. Но так же помнил то, какое счастливое время она вышила воспоминаниями на его сердце, залатав тем самым пару сквозных дыр. Спустя какое-то время дом полностью погрузился в природную темень ночи, а Бакуго лежащий в своей комнате, не понимал, отчего же он не может сомкнуть глаз. Казалось, в прошлый раз ему не помешала эта сделать ни новая обстановка, ни кровать, ни дрянные сверчки за окном, но сейчас всё было несколько иначе. В общей тишине, лишь спустя минут двадцать после того, как они легли спать — он услышал тихие шаги. Как будто человек, идущий так, вовсе не хотел, чтобы его поймали. И если бы альфа спал, то у этого человека легко получилось бы пройти незамеченным. Однако он не спал, и вслушавшись в удаляющийся скрип половиц, инстинктивно встал вслед за ним, приблизившись к двери. «Брокколи? В такой-то час?» — и та легко заскрипела, заставив его по-шпионски зашипеть, — «Блять, я смажу завтра утром эти чёртовы петли!»