Мираж моих воспоминаний

— Не волнуйтесь, мисс Ашидо. Я не претендую на статус модели. Мне хватает моей скромной позиции в обществе на данный момент. — иногда казалось, что дежурная улыбка — его вторая кожа, настолько правдоподобно она выглядела, — Но, должно быть, обложка со мной встревожила вас? Это недоразумение. Не более. — и он натягивал её на себя, примеряя всякий раз, когда был вынужден вступать в такую полемику, — Вас ждёт ещё много прекрасных выпусков, не думаю, что вы расстроились, что я вынужденно позаимствовал у вас один, верно? — оттого та и выглядела так чарующе правдоподобной. Она была обезоружена, оглушена этими словами, словно рядом молний. Девушка потеряно смотрела на человека перед собой и не знала, что ей ответить на такую непробиваемую стену, которую выстроили перед ней из слов и легко взобрались на самый её верх, ожидая, что она ответит. И даже с помощью всех своих давно отточенных навыков, Мина ощущала, что она не сможет вывести этого человека на конфликт. И ей оставалось лишь минимизировать своё поражение, раз должной реакции ей вызвать не удалось. Камеры не должны оставаться без материала. — …Разумеется нет… Да и мои поклонники дождались бы следующий выпуск со мной. — уверила она и сделала шаг назад, как если бы он попросил её отойти, — Они ведь меня любят. Так же, как и я люблю их. — а после развернулась к камерам и махнула им рукой, после чего затворы мгновенно запечатлели её образ, да и фразу наверняка запомнили для чарующего заголовка. Это было столь очевидно, что Мидория позволил себе едва ухмыльнуться. А как иначе? Ведь весь этот разговор был затеян лишь для горящей строки утренней прессы, и ему стоит считаться с этими правилами шоу-бизнеса, раз он приехал на такую встречу, где, по сути, такие, как он, играют роли спонсоров для моделей, актёров и остальных членов этой красочной феерии. «Однако держится она профессионально.» — снисходительно выдохнув, подметил брюнет, поправляя манжет рубашки и выглядывая в толпе знакомые лица друзей, к которым теперь у него впервые появилось искреннее желание подойти и постоять за компанию рядом. — «Vous aimez tout le monde. En d’autres termes, tout le monde vous est également indifferent» «Ты любишь всех. Иными словами, все тебе одинаково безразличны», — тихо произнёс он и, хмыкнув, размашисто поправил волосы, как бы невзначай позируя для камеры и выступив чуть вперёд, навстречу девушке, поймав её судорожный беглый взгляд. Несколько снимков, и люди уже не будут говорить, что он ходит в одних лишь костюмах. Потому что это — вопиющая ложь. Но сейчас она была не так важна для него, как дать понять этой юной особе, что их маленький разговор подошёл к своему логическому завершению, и ей следует отступить первой, пока он ещё склонен дать ей возможность спокойно уйти после всего того бардака, который она устроила в момент, когда его искренним желанием было лишь выпить вино. И девушка уловила его немую просьбу и предостережение и отошла в сторону, пропуская его мимо себя и оглядываясь ему вслед. Он лишь кивнул ей на прощание и, коротко улыбнувшись камерам, которые тут же ослепили его светом вспышек — ушёл, тихо забирая с собой и вино, оставляя эту парочку бывших позади, не желая хоть как-то фигурировать между ними. И он знает, что после этого уйдёт и она, даже толком и не поговорив с Бакуго. Уйдёт, а за ней, впрочем, уйдут и камеры, что будут ожидать продолжения зрелища, которое можно будет вполне выгодно продать. Существенный минус — быть извечно скандальной личностью. Ведь скандал следует за тобой абсолютно везде, и ему глубоко плевать, готова ли ты отстаивать и сейчас свои позиции победителя. Или ты устала. Оставшийся вечер проходил в сравнительном спокойствии, по крайней мере, по его виду едва ли можно было сказать, что его тревожат эти феромоны, витающие повсюду, что кружили голову, из-за чего внутри он чувствовал себя крайне неуютно. Перед глазами немного плыло, видимо, от непривычки слышать столь много разнообразных ароматов вперемешку, но он ведь догадывался, что подобное не может проходить без сопутствующих эффектов. Жаль, что при этом он не подумал о том, что «излечение его второй сущности» будет происходить так. Мидория уже отвык от нежного запаха ванили, который издавала Урарака, и слегка резкого аромата корицы, что исходил от Денки. Впрочем, как и от шоколада, что, в отличие от запаха его отца, был более мягким — молочным. Иида, как ни странно, подходит к этому описанию. Вновь открывшееся обоняние учуяло также знакомый аромат мяты, что как-то по-особенному подходил Киришиме. И в целом все они были более чем ему знакомы, кроме разве что одного. Того, который нагнал его спустя какое-то время, как он ушёл из общества Мины Ашидо. И того, кто, как ему показалось, хотел с ним тогда переговорить, и, возможно, темой их обсуждения стали бы те цветы? Кто знает, но омега уверен, что сейчас из-за спины он услышал устойчивый запах… …запах алкоголя. Не то чтобы это было чем-то нереальным здесь, но Мидория со своей-то алкогольной привычкой вполне мог отличить запах шампанского или вина от тяжёлого бренди с еле уловимыми нотками… мёда? Да, это точно был мёд. Он не мог ошибиться в таком. Но мёд был почти не ощутим, словно просто поддразнивал рецепторы, и ничего более. И он никак не давил — наоборот. Он просто мирно витал вокруг него, намекая на присутствие высокого блондина, который почему-то встал позади него, как стена, и вынудил отойти в сторону, чтобы иметь возможность хотя бы мельком наблюдать за мужчиной со стороны на всякий случай. И этот самый мужчина, заметив на себе взгляд, взглянул на него в ответ, останавливаясь взглядом, как понял Изуку, где-то в его волосах. Разумеется, он ведь был значительно ниже. — Нам нужно будет поговорить после всей этой светской вечеринки, Брокколи. — сделав акцент на названии, прошептал Бакуго, слегка наклоняясь к нему. А последний, немного скосив на него взгляд, спокойно продолжил стоять дальше, чувствуя, как с его полупрозрачной накидкой начали играть длинные мужские пальцы. Мидория даже не мог представить себе, как бы незаметно уйти из-под взглядов всех и сразу, чтобы удостоить мужчину чести поговорить всё-таки с ним сегодня наедине, как тот и хотел с самого начала. Но у него получилось это сделать, незаметно дёрнув Бакуго за рукав, когда он ушёл «проветриться после вина на балкон» в глазах их общих друзей, которые, кивнув, тут же отвернулись от уходящего силуэта. Силуэта, на который Бакуго бесстыдно смотрел, в итоге ступая следом, но не удосужившись сообщить об этом всех остальных, ибо он так-то был и не обязан вечно докладывать им, где он и с кем он. И вот ноги принесли него к балкону, открыв дверцу которого, Катцуки сразу же уловил краем глаза расслабленную фигуру, усевшуюся в кресле и рассматривающую здешний межгалактический пейзаж уже чёрного небосвода, который всё ещё очаровывал своими звёздами и лёгкими перьевыми облаками, коих было почти невозможно уловить взором. Шум ветра проносился меж ушей и с яростным рвением поднимал такие нежные одежды человека, обладающего изумрудным, пронизывающим своим холодом взглядом. Полупрозрачный халат, ниспадающий на узкие плечи, вторил лёгкой манерности движений, пока те не прервались, и Мидория одним движением не развернулся к нему, словно спрашивая, «о чём ты хотел со мной поговорить?». На лице был немой вопрос и… усталость, что сопровождалась нахмуренными бровями, но прошла секунда, и лицо разгладилось, принимая беспристрастность. Словно не оно только что было недовольно смотрящим на него, словно мужчине показались эти метаморфозы, и почему-то Бакуго залюбовался. Возможно, именно поэтому он не слышал заданного вопроса Изуку и переспросил его. — Я спрашиваю, о чём ты хотел поговорить? Всё-таки здесь довольно холодно, давай не затягивать. — повторно спрашивает парень напротив, отводя взгляд на подсветку того здания, где они сейчас находились, лишь мельком обращая своё внимание на мужчину, который отчего-то растерялся, но, взяв себя в руки, решил, наконец, спросить то, что должен был спросить ещё при первом представившемся случае. — Тебе рассказали про цветы? Орхидеи. — спросил Катцуки, сам не понимая, на кой чёрт ему так сдался ответ на этот вопрос. — Бакуго. — обратился к нему Мидория и, заглянув прямо в распахнутые сейчас глаза, встал напротив и слабо улыбнулся, — О цветах я знаю, и если ты спрашиваешь про аллергию, о которой, я уверен, тебе уже рассказали, то можешь не переживать. — и, тряхнув голов, смиренно ответил, — Орхидеи не нанесут мне вреда… Это не самое главное сейчас. — и, кажется, сглотнув, проговорил, кутаясь в халат, что вместо тепла лишь зашуршал у него между пальцами. Он ведь совсем не грел. Бакуго инстинктивно стал снимать с себя пиджак, чтобы как когда-то укрыть им брюнета, но тот испуганно сказал ему прекратить и обернулся на стёкла окон, что вели из зала прямо сюда — на балкон. Благо, сейчас шторы скрывали их, и ветер был тихим, чтобы иметь возможность подорвать такую тяжёлую ткань хоть как-то, а потому мужчина, застывший с полуснятым пиджаком в руках, вопросительно посмотрел на Мидорию, который, он клянётся, одним лишь взглядом попросил его надеть свою одежду обратно. — А что тогда главное? — тихо спросил Катцуки, наблюдая, как заструилась сетчатая ткань, всё ещё шлейфом спадающая с силуэта омеги. Бакуго сам не мог понять, почему не может оторвать взгляд. А Мидория озадаченно поджал губы, полностью отворачивая от него лицо. Их значение. Но он не мог сказать мужчине об этом вот так сразу, ведь, возможно, тот даже не подумал об этом в этом ключе и просто захотел выделиться, подарив что-то необычное. Цветами можно передать многие эмоции. И радость, искреннюю скрытую печаль, и подлое предательство, и даже душераздирающую скорбь по кому-то, но многие забыли об этом, поэтому сейчас они стали лишь живым украшением, дополнительной деталью в интерьерах или подарках. Это был целый язык. Утерянный в скрижалях времени. И с его стороны было наивно полагать, что Бакуго занёс какой-то сакральный смысл в эти орхидеи. Очень наивно. Вот только в душе Мидория словил себя на мысли, что он был бы счастлив, если бы оказался прав. Хотя бы единожды ему ведь можно помечтать об этом, как и всем остальным, верно? И пусть жизнь напоминает ему жестокостью о несбыточности этих мечт и пожеланий — он всё равно будет надеяться, что, быть может, хотя бы когда-то ему повезёт в достаточной степени, чтобы хоть кто-то начал понимать цветы меж строк. Понимать… возможно, его самого меж строк? — Ты, например, знал значение орхидей как подарка? — устало спросил Изуку, серьёзно взглянув в турмалиновые глаза, и осознал, что это было ещё одно проявление его жалкой наивности, от которой ему давно нужно было отучиться. Но он всё ещё грезил себе там о чём-то. Хотел грезить. — Ты про то, что они означают «утончённость» и «нежность»? — Катцуки усмехнулся и сложил руки на груди, пока наблюдал за тем, как парень удивился, а потом хмыкнул так, словно мужчина не угадал с искренним значением этого цветка. И Бакуго действительно не угадал бы, если бы полагался только на слова того флориста, который сказал ему самое невинное значение этого цветка. Скрыв от него на самом деле увесистое примечание, которое он нашёл случайно, сидя в интернете, и удивился. Такой подарок был выбором натур несколько холодноватых, рациональных, стремящихся во всём достичь идеала. И это описание удивительно точно подходило брюнету, и, казалось бы, всё хорошо, если бы не одно «но» …Орхидею принято дарить только любимым людям. Но он узнал об этом слишком поздно, когда горшок с цветком уже стоял где-то… где-то. А потому идти на попятную было уже глупо, и сейчас, когда брюнет напротив явно спрашивал его о именно таком интимном значении… Бакуго мог бы прикинуться идиотом и сказать, что на этом его познания заканчиваются, но вместо этого что-то потянуло его добавить: — А ещё… «любовь»? — и увидеть, как это слово словно что-то пробило внутри Мидории, удивлённо смотрящего на его серьёзное лицо. И Бакуго вновь посмотрел в эти изумрудные глаза, и то, что он там увидел, зацепило его, заставило по-новому взглянуть на этого человека. Что-то там внутри показалось его знакомым. Знакомым и ему. Таким же неловким, беззащитным и нежным. Тем, что попытались скрыть, отступив от него на шаг и делая расстояние больше, всё ещё сжимая в руках ткань. А после, оклемавшись, вновь натянули на некогда растерянный взор — пылкое равнодушие. Бакуго невольно будто примёрз к полу, и теперь этот хрупкий образ на фоне ночного света не казался ему просто красивым. В нём проскользнуло что-то ещё. Слишком быстро для его понимания, но достаточно медленно, чтобы разжечь в нём странный интерес. — Я не знаю, о чём ты думаешь, правда. — на него выставили ладонь и одним движение осушили бокал, словно пытаясь отрезвить себя алкоголем, — Но впредь думай о том, что ты делаешь. Люди могут прескверно тебя понять. — и, отрезая, брюнет будто отчитывал его, как провинившегося ребёнка. И мужчина понять не мог, о чём именно тот говорит. — Что ты имеешь в виду? — он нахмурился, продолжая смотреть на омегу, что на подобный вопрос лишь грустно хмыкнул и, ничего не ответив, развернулся и начал уходить с балкона, вынуждая остановить его. — Ты решил просто уйти от вопроса? Разве так решают проблемы взрослые люди, Брокколи? — и с застывшей на лице озадаченностью Бакуго это и сделал, заставив брюнета обернуться. — Слушай, мы можем просто закрыть глаза на произошедшее. — а Бакуго заставить оторопеть, словно он услышал что-то невозможное, — Я понимаю, что это могла быть просто ошибка. Ничего страшного, — и чужой профиль то и дело закрывали волнистые пряди от ветра, постоянно перекрывая острый взор, направленный на него, — Просто больше такого не делай, ладно? Намекающий, что это был первый и последний раз, когда его подобные подарки… простили? Мидория не мог понять, отчего им так заинтересовались, учитывая, что он не делал никаких намёков и кроме своей работы никак не контактировал лишний раз с мужчиной, кроме разве что пары раз, но те случаи он записал бы во «взаимовыгодные» и уж точно не намекающие на что-то эдакое. Может ли быть такое, что Бакуго просто неправильно его понял? Наверняка, так и есть. Но почему тогда, после всего им сказанного, чужой пониженный голос остановил его попытку открыть дверь и уйти, и вместо неё вынудил вновь встретиться с горящей лавой, которая настойчиво спросила его: — Не делать что? — вторя напряжению альфы, который всё ещё не начал уменьшать между ними дистанцию, — Не симпатизировать тебе? И вместо этого заставил глаза распахнуться, и Мидория, шокированный, уставился на него, того, кто будто ждал от него ответа. Только вот что ему ответить на такой вопрос? — …Разумеется. Если это простая симпатия ко мне, как к человеку, — отчеканил брюнет, разворачиваясь к альфе всем корпусом и игнорируя зяблый ветер, что пронёсся через его ноги, — то не стоит дарить мне цветы. И в этот раз пришло время удивляться Бакуго, который смотрел на равнодушное лицо стоящего теперь к нему лицом, и, должно быть, впервые слышал подобные слова на его своеобразные ухаживания, которые так резко оборвали бы все почти построенные мосты. И он не мог понять, почему ему просто не могут сказать, мол, прости дело не в тебе, но ты мне не нравишься? Почему говорят это с таким выражением лица, словно это он здесь сделал непростительную ошибку? И правда ли, что в таком случае это означает, что не только он начал симпатизировать, а эти чувства вполне себе взаимны? — И почему же это должна быть именно такая симпатия? — Бакуго решительно шагнул вперёд к тому, кто настороженно посмотрел на него в ответ, наконец, отпуская ткань из рук и поправляя её на плечах одним взмахом рук. — Мы знакомы с тобой от силы два месяца, и то — я преувеличиваю. — блондин остановился всего в паре метров от него, из-за чего брюнет невольно напрягся, — А ты хочешь, чтобы я поверил в искренность этих странных побуждений? — и вскинул бровь, делая акцент на последних словах, чтобы донести их суть до вновь удивлённо стоящего блондина. «Странных…?» — удивлённо заморгал мужчина и, скрестив руки на груди раньше, теперь безвольно опустил их в карманы. Слова о «странных побуждениях», которые ясно намекали на его попытки захватить внимание брюнета — застали его врасплох. Сглотнув, он даже не знал, что ответить на подобное, давно привыкнув к тому, что к нему подходят сами и предлагают познакомиться, альфа уже и позабыл ощущение, когда ему отказывают и пристыживают за поверхностные знаки внимания, которые применимы почти ко всем. Словно говорили что-то между строк, и он сделал шаг вперёд, чтобы вчитаться в эти слова. Слова, где брюнет почти прямо ему говорил, что «универсальность» к нему не применима. Придётся постараться в таком случае? — Не трать своё и моё время. Найди цель попроще и живи счастливо. — искренне пожелал Мидория, быстро улыбнувшись и в некой спешке покинув этот неловкий балкон, чтобы позже направиться в сторону парковки. Мужчина же смотрел ему вслед, глядя на то, как твёрдо ступают ступни по ровному бетону и как разлетается халат от подобной быстрой походки и ветра. Как разлетаются волнистые пряди и как быстро испаряется вдалеке уточнённый усталый силуэт, вот так запросто осадивший его несколькими фразами. И, по сути, он ведь должен быть расстроен таким отказом, но почему-то в груди возникло волнение, а в глазах промелькнул огонь, сопровождающий лишь тень ушедшего. «Цель попроще, говоришь?» — хмыкнув, про себя спросил Бакуго, определённо не желая прислушиваться к этим словам. Он мог бы подумать, что брюнет попросту уже имеет пару и потому ему отказывает, но в таком случае ему бы сказали об этом прямо и многих ситуаций бы просто не произошло. А значит дело не в этом и Мидория свободен. У него есть по крайней мере шанс.

***

Сейчас, помогая подросткам залезть в свою машину и уже попрощавшись с друзьями, Мидория невольно поймал давно забытую сцену в голове, когда рука дотронулась до ключа зажигания. Память невольно начала прокручивать тот солнечный день в средней школе, которая встречала его бордовыми воротами. Кажется, он учился тогда на последнем году её обучения. А сейчас рука недовольно сжала руль слишком сильно, возвращая его в реальность, но это, как и всегда — не шибко помогло ему забыть, что именно в тот солнечный день был день рождения его… друга. Да, друга. Мидория был рад тому, что он смутно помнил то, как хотел подарить своей названной «первой любви» браслет из красивых жемчужин. Ни какой-то речной жемчуг, о нет, это были красивые и ровные бусины, нанизанные на серебряную цепочку, которую он купил с накопленных карманных денег. Из всего того воспоминания он запомнил лишь то, как искренне хотел их подарить. Неожиданно и с лоском. Но не срослось, да? Тогда-то брюнет и понял, что «первая любовь» не обладает никаким волшебством и изящной красотой. Это самое обычное проявления подростковых бушующих гормонов, и ничего больше. А все его прочитанные статьи на эту тему, мельком увиденные журналы и россказни ровесников… всё это был фоновый белый шум. Тогда он стал таковым. Тогда этот жемчуг стал олицетворением его глупости. Самой настоящей. И когда он услышал поцелуи своего друга с кем-то ещё, то лишь убедился в этом, не желая обманываться теперь… уже в который раз на самом деле. С этими мыслями он сперва заехал, как и было обещано, с Котой в магазин, попросив Эри подождать в машине, и купил ему даже чуть лучше телефон, чем тот просил, выдержав после уйму благодарностей и объятий, которые закончились тем, что юноша прямо в машине начал распаковку своего нового гаджета и синхронизацию его со старым. Вдоволь насмотревшись на эту радость, Мидория развёз своих подопечных по домам, распрощавшись со всеми и так и не сумев должным образом познакомиться с наверняка близкой подругой Коты, которая, очевидно, чувствовала себя в его компании как-то неловко. И она же, десять раз поблагодарив его, быстро и смущённо выбежала из салона его автомобиля вместе с Изуми, который ответственно заявил, что он проводит её до дверей, а после дойдёт и сам, ведь «тут до моего дома несколько шагов». И неважно было, что Мидория-то знал, что до дома этого маленького героя в плаще ещё квартал пешком. Но он кивнул и уехал, чтобы не смущать романтическую атмосферу между этими двумя и поскорее добраться до своей берлоги, где, видит Дьявол, он даже ужинать не будет, а просто сляжет от усталости и счастье будет, если он сделает это не в коридоре, а как и все нормальные люди — на кровати. Чтобы после проснуться на ней, умыться, причесаться, сделать вид, что он вполне себе выспался и прекрасно себя чувствует и пойти бодрым шагом на парковку, где, сев в машину, он попытается в ней не уснуть. Придя после на работу, он сразу же выпьет чашку капучино и по новому колесу Сансары начнёт свой рабочий день, искренне надеясь, что тот закончится побыстрее и пройдёт хотя бы в каком-то подобии спокойствия. Большего он желать и не мог. А, собственно говоря, должен был. Ибо где-то в обед в его дверь бесцеремонно ввалились, как-то слишком неожиданно и шумно, ударяясь при этом о косяк, из-за чего он крупно так вздрогнул и быстро поднял свой взгляд на человека, что посмел нарушить его рабочую идиллию выжатого лимона с солью. И надо же… это была его дражайшая подруга, которая заходила в его компанию лично настолько редко, что эти приходы вполне себе можно было бы записать в книгу рекордов Гиннесса. — Изуку! — выкрикнула вошедшая девушка, которую без проблем впустили во внутреннее здание, и позже он спросит, почему его даже не предупредили об этой незваной гостье. — Что ты тут- — хотел задать вопросом уставший голос, который тут же воодушевлённо перебили и непривычно громко стали зазывать его в какую-то очередную авантюру. Да так, что он аж зажмурился на этот звонкий голос. — Поднимайся, мы идём обедать! — девушка, пролепетав эти слова, сразу же подошла ближе к столу, рукой утягивая его встать, что нехотя Мидория всё-таки сделал и тут же ударился о стол, шикнув от несправедливой боли. — Твоя самая ужасная идея за весь месяц. — и потёр ушибленное место, сразу же стараясь выпутаться из женских оков, которые продолжали удивлять его своими идеями. — Только тебя одного и ждём. Так что никаких отговорок. — и девушка даже не заметила, как напряглось бледное лицо, и омега, оставив свои попытки сбежать из её хвата, вдруг настороженно и удивлённо захлопал веками: — Только меня…? Ты всех привела, что ли? — Не смотри на меня так. Они были только за. — спокойно пресекла Очако и начала его аккуратно выводить из кабинета, направляясь к двери, — Заставлять тебя что-либо делать в одиночку — бесполезный вариант. — пока он сам придумывал, как аккуратно отказаться от столь щедрого, безусловно, предложения и остаться улиткой в своей комфортной раковине. «Подожди… Бакуго тоже там? Дьявол!» — ибо в сердце неприятно защемило лишь от одной мысли, как же неловко будет сейчас видеть мужчину после отказа, а в голове поднялась лёгкая паника. Видеть его сейчас он морально был не готов. Не так скоро. И Мидория привычным тоном стал опираться, говоря, что у него завал, которого и в помине не было, и что он не может сейчас идти на обед. И вроде бы причины были привычными, и он даже сказал бы, обыденными, но почему-то девушку это не остановило от попыток вспомнить ему о том, что он «любитель не спать и не есть», а потому не имеет возможности выбирать. И эта перепалка была бы очень долгой, если бы в один момент Очако не замолкла, а он, удивившись её внезапному молчанию, не проследил бы куда устремлены её янтарно-коричневые радужки, обращённые на большое панорамное окно, в углу которого цвели орхидеи. «Я совсем забыл…» — выставить на всеобщее обозрение которые теперь казалось самым глупым решением в его жизни, если считать с конца. — Откуда это у нас орхидеи? Ты же не фанат всего этого. — серьёзно спросила девушка, и Мидория видел, как на её лице медленно расплывается лукавая ухмылка, — Сам мне говорил. — Уют в моём алкогольном погребе. — а он смог лишь пожать плечами, разворачиваясь к ней лицом к лицу и встречая её взгляд. Сейчас было бы совсем неплохо действительно уйти отсюда побыстрее, чтобы эта бесплатная сваха не начала… — Неужели тайный поклонник? — да, вот это. — Я прошу тебя, давай обойдёмся без догадок. Это подарок от мамы. — отрезал и при этом легко соврал брюнет, решая скрыть этот неловкий факт от карих глаз, которые, в отличие от него, узнав правду, уже начали бы воображать, что Бакуго «без ума от него и влюбился по уши». А этот бред он не хотел бы слышать ни при каких обстоятельствах. — Мамы? — но его подруга уже не унималась и сделала шаг к нему навстречу, желая, видимо, основательно расспросить за этот подарок, не особо веря в его легенду о том, что эти орхидеи были подарком от миссис Мидории. И он не винит её в недоверии, ведь, быть честным, и сам не помнит, когда в последний раз мама вообще что-либо дарила ему просто так. А уж тем более цветы. — Пошли. — а потому он и не желал продолжать этот бессмысленный диалог и, обойдя застывшую Очако, вышел из кабинета, кивнув ей, чтобы она последовала за ним, а он закрыл дверь на ключ. Разумеется, его догадки оправдались, как только они вышли в вестибюль, и он неловко встретился с алым взглядом, предпочитая игнорировать его и вместо этого отдавать распоряжения своему бедному секретарю, которая с самого утра пришла на работу крайне сонной и уставшей. А после и сообщить о них же подошедшему Хитоши, который пожелал ему приятного аппетита и сказала, что «они со всем справятся», улыбаясь при это ему во весь рот. Это доверия не вызывало, конечно, но Мидория кивнул и направился в сторону друзей, выдыхая и недовольно причитая себе под нос, да так, чтобы никто не понял: — En ce moment, je dois être traîné vers un endroit inconnu. Et puis leur habitude de toujours déjeuner et dîner en compagnie reprendra probablement, non? «Вот именно сейчас нужно меня тащить непонятно куда. А потом небось возобновится их привычка вечно обедать и ужинать компанией, да?» — выходя при этом из компании и направляясь к своей машине, уголком глаза заприметив, как Бакуго дёрнулся в его сторону и, сжав губы, промолчал. Видимо… он хотел вновь предложить подвезти его? Но, Дьявол, что это за вздор? Так подумал бы он и не спешил бы соглашаться на этот обед, если бы знал, что за ним будет обсуждаться.