Мираж моих воспоминаний

Если бы Бакуго принялся судить, то сказал бы, что за весь довольно сжатый, к слову разговор, Мидория сидел весьма напряжённо. На каждое сказанное его матерью слово он реагировал лёгким нервным кивком и при этом практически не участвовал в диалоге, вставляя свои реплики только в том случае, если женщина начинала говорить что-то, что, по-видимому, он не хотел, чтобы мужчина знал. Но даже так, из общей концепции Катцуки понял, в чём была причина подобного нежелания того, чтобы ему рассказали это хотя бы так — в общих чертах и весьма смазано. Отец этого человека был не самой лучшей личностью для самого парня, что сидел сбоку от него и глядел напротив, но даже при учёте того, что для самого Мидории он был таковым, тот словно пытался в глазах всех остальных — завысить его заслуги, как мог. Обелить репутацию, насколько это вообще было возможно. «Только вот… если верить рассказу старухи — он уже умер бы, если бы не она тогда. Или стал бы инвалидом.» — мужчина не имел возможности проследить за выражением лица того, о ком он думал, поэтому лишь выдохнул, — «Да что угодно, но обморожение в таком возрасте бесследно не проходит.» — понимая, что картина вырисовывается уже не особо приятная, и продолжая слушать мать вполуха, Бакуго глубоко задумался. Он сам родился в весьма счастливой семье. Они не были особо богатыми и не имели за спинами особняки и яхты, но в этом-то и была прелесть. Есть что-то особенное в том, чтобы быть, скажем так, среднего класса и иметь намного больше свободы действий, чем класс повыше. Не задумываться о том, узнают ли тебя на улице, и спокойно жить свою жизнь. Так думал Бакуго. Но он рос, и юные годы сменились зрелостью, где с каждым годом начал всё больше понимать, что ему нужны деньги. Нет, даже не так. Они были необходимы. И не в том маленьком количестве, как раньше, когда подработки могли закрывать его нужду в карманных деньгах — нет. Суммы значительно возросли вместе с ним. И его родители больше не могли себе позволить обеспечивать его и покупать ему всё, что ему вздумается. Ведь его отец не справлялся со всем в силу возраста, а Бакуго стал постепенно понимать, что ему стоит находить более стабильную работу и переставать сидеть у родителей на шее, даже если те ничего ему не предъявляют на этот счёт. Так и началась его взрослая жизнь. Он работал в две смены в дорогом ресторане, где обычно проводили время именно богатые люди, ведь у «простых смертных» банально был не настолько толстый кошелёк, чтобы оставлять здесь третью часть средней месячной зарплаты. Его туда приняли за красивое личико, это было понятно сразу, но он не стал цепляться за это и со временем познакомился там с Дерьмоволосым, с которым позже смог построить что-то внятное и выйти на стабильный и хороший заработок, о котором так мечтал. Тогда-то его жизнь стала приобретать краски. Поначалу было даже весело. Днём — высокооплачиваемая работа, хорошие рестораны и дорогая одежда, а ночью лучшие из лучших грели ему постель почти до рассвета. Но все эти «лучшие» были одноразовой попыткой почувствовать что-то больше этих «ночей». Что-то, чего никогда не случалось. Поэтому так и погряз в этом. Ему хватило однажды, и, возможно, тогда он и усвоил эту мысль. Никому не интересен человек, у которого нет хорошей копейки за душой. Но даже заработав достаточно, он не смог найти никого, кто вначале поднял бы взгляд с его кошелька к его глазам. Да, его жизнь была без золотой ложки, но даже с купленной ею — она не стала проще. Потому что обычно меняется интерфейс игры, но не её правила. Этот урок Бакуго усвоил достаточно хорошо, чтобы после с холодом относиться к различным признаниям в любви, особенно от тех, кто любопытно косился в сторону его наручных часов. Им было интересно далеко не время. Бакуго видел это по их глазам. Но его мысли оборвались, когда он услышал заключительное: — Это всё, если говорить кратко… — и выдох своей матери, которая, подзывая официанта, попросила того принести ей десерт — шоколадный фондан. Ведь так уж получилось, что здесь не было в меню османтусового желе. — Ладно, допустим. — согласился Бакуго, и, несмотря на то, что ему было интересно узнать больше информации об этом, он решил прекратить эти личные вопросы, — Я не помню, чтобы ты мне об этом рассказывала, но не то чтобы сейчас это что-то поменяло. — потому что омеге явно не нравилось, что они обсуждают настолько личное событие из его жизни вот так — за столом, — Так что не будем об этом. Мидория озадаченно повернул к нему лицо, и Бакуго периферией уловил, как это равнодушие испаряется чистым удивлением и даже некой признательностью? Да, это точно была она. Катцуки кожей почувствовал, как парень был благодарен тому, что он не стал дальше развивать эту тему и закрыл её, считай, сразу же, как узнал общие события. Но в момент, как мужчина сам хотел развернуться к брюнету, чтобы запечатлеть в своей памяти живой взгляд — тот отвернулся от него, словно избегая этого, и улыбчиво предложил: — В любом случае, — встревая в разговор, — это дела давно минувших дней, не так ли? Сейчас праздник. Думаю, в такой день следует сосредоточиться на чём-то более приятном? — спросил Изуку, немного улыбнувшись женщине, на что та лишь громко и как-то обречённо выдохнула. Катцуки слегка покосился на парня, что в это время постоянно смотрел то в телефон, то на вход. «Он ждёт кого-то?» — подумалось в голове, прежде чем эту мысль сумело поймать осознание. Это не было бы удивительным, потому что именно эта вечеринка, если её вообще можно было так назвать, была специально организована для здешних «больших шишек». Сюда пришли даже те, кого Бакуго в лицо никогда не видел, и спокойно себе развлекаются, делая вид, что они с ним знакомы. Распространённая здесь практика. Но к этому уже все привыкли и относятся просто как к официальной части, которая после перетечёт во что-то более расслабленное и приятное. Катцуки снова вслушался в слова матери, которая кивнула брюнету и приняла его предложение с лёгким сердцем, видимо, тоже делая вывод, что это совершенно не та тема, которую принято обсуждать вот так за столом. — Ты прав… Да, тем более праздник. Не стоит ворошить прошлое. — женщина затихла, пытаясь успокоиться от недавно всплывших в памяти отрывков воспоминаний, что всё никак не хотели испаряться и лишь по-новому раскрывали новые детали той ночи. Мидория ей кивнул, улыбаясь и вновь беря в руки ранее упомянутый телефон, поднимая трубку и разговаривая с кем-то по телефону. Всё ещё сдержанно, но гораздо живее, чем он разговаривал с ними всего несколько мгновений назад. И в лесных глазах, пока те шутливо отвечали, отображалось всё: сверкание ювелирных изделий, свет яркой люстры и силуэты людей, а также музыкальные инструменты, что притягивали внимание даже больше, чем всё перечисленное ранее. Но в них не отображались мысли. По ним сложно было понять, что испытывает этот человек и что он хочет сказать. Бакуго попытался заглянуть вскользь, ему было интересно понять, что внутри, но он словно ударился о глухую бетонную стену, разочарованно отводя взгляд. Тем временем Изуку закончил общение и положил телефон по наитию во внутренний карман пиджака, поправляя галстук и явно намереваясь встать, чтобы уйти от них. Бакуго ожидал даже того, что он не попрощается, но к его удивлению, брюнет поклонился его матери и пожелал хорошего вечера, а после кивнул и ему, так же желая хорошо отпраздновать. И только после этого след Мидории испарился в радиусе того, где Бакуго мог беззастенчиво его разглядывать. Точнее, разглядывать его обычный офисный костюм, которые отличался от рабочих разве что брошью на узле в виде змеи, и конкретно это блондин посчитал крайне ироничным, пусть и отмёл подобные мысли крайне быстро, как и вопросы его матери о том, как они с «Изуку» познакомились и что он вообще думает о нём. Бакуго вскинул бровь, не понимая такой заинтересованности, и сумел спросить лишь простое: — Почему ты спрашиваешь меня о таком? — слыша, как ему с придыханием отвечают, вставая с места и кивая, перед тем, как на прощание похлопать по плечу и ответить: — Потому что материнские глаза прекрасно видят хороших людей, Катцуки. — а после уйти, думая, видимо, что и он быстро встанет из-за стола и пойдёт к друзьям, но у Бакуго были немного другие планы относительно этого. Хотелось проследить за чем-то более интересным. И, взяв шампанское, он с удовольствием начал рассматривать человека, спускавшегося с лестницы вниз, который явно пришёл к Мидории и мало того, был с ним хорошо знаком. Складывалось ощущение, что знаком он был с ним гораздо ближе, чем та же Круглолицая. И это почему-то вынудило прикипеть к этой парочке взглядом, пока она, уже поздоровавшись, последовала к другому столу, который стоял параллельно к нему, и начала разговор, итогом которого стало явно что-то хорошее. Ибо видеть улыбку этого пепельноволосого нужно было воочию, словами её будет трудно описать. Да и Бакуго не хотел бы. Честно, он даже не наблюдал особо за приглашённым мужчиной, не видя особой проблемы в том, что омега воспользовался ситуацией, чтобы решить собственные вопросы. Он наблюдал за брюнетом. Да, за Мидорией, который с ровной спиной выпивал вино и махнул другу рукой, указав на десертный стол, прежде чем тот, пожав ему руку, умчался в сторону сладостей. Да, Бакуго прикипел взором. К тому, как приветливая улыбка спала, и губы тронула тоскливая усмешка, украшенная новым глотком вина. И он рассматривал бы эту завораживающую элегантность ещё долгое время, если бы изумрудные глаза, судя по всему, не уловили бы его взгляд и не посмотрели бы на него в ответ. Пришлось отвернуться и сделать вид, что всё это время внимание к Мидории последнему померещилось.

***

Мидория стоял внизу и поднял голову к двери, что расположилась в самом начале огромной лестницы и из которой уже через несколько минут выходил слегка нервный парень. Пепельные волосы даже снизу, казалось, заблестели в свете тёплой люстры, а яркий взгляд быстро прошёлся по людям, выискивая знакомые тёмные волнистые волосы. И в момент, когда их взгляды встретились, Брайн махнул ему рукой в знак приветствия и частым поспешным шагом спустился по ступенькам вниз, улыбаясь и радостно приветствуя его. — Давненько не виделись, Мидория. Как я и ожидал, мы тут выглядим лучше всех. — сказал он, одетый в совершенно обычную одежду, а оттого и выделяющийся на фоне всеобщей элегантности. Но никому из них сейчас не было до этого дела, и потому они сели за ближайший стол, продолжая диалог уже сидя: — У меня есть к тебе деловое предложение, и для этого тебе лучше сесть. Ты же меня знаешь. Я не мог не обратить внимания на твой выход, — загадочно пролепетал брюнет, сдержавшись, чтобы не хлопнуть в ладоши от предвкушения этих горящих глаз, — Новости так и пестрили об этом. — Тамура с недовольным лицом вспомнил о, видимо, новостях, где его уже успели вновь обсудить все, кому нужно и не нужно. И Изуку прекрасно знал, что мужчина не любит об этом говорить. Не любит в принципе ловить на себе взгляды камер, хотя пользуется данными тех, для того, чтобы выполнять свою работу. Точнее, прошлую работу. То, что он хочет предложить ему теперь — немного отличается от тех задач, которые он выполнял раньше. Потому что такой талант было бы слишком грешно загубить на ровном месте, и Мидория слишком редко находил кого-то настолько родного себе по духу и одновременно с этим невероятно одарённого в вещах, которые могут ему пригодиться. Именно поэтому решение предложить работу Брайну было почти мгновенным после того, как он узнал, что тот — наконец-то вышел на свободу. Но когда он садился за стол вместе со своим другом, невольно заприметил краем глаза красноречивый взгляд, внимательно рассматривающий его со стороны. Изуку унял своё желание посмотреть в ответ и сосредоточился на диалоге, но, он может поклясться Дьяволу, что эти алые глаза почти не сводились с него и внушали странное чувство недовольства от излишнего внимания к своей персоне. Так уж вышло, что он любил тень больше, чем свет. И ненавидел, когда за ним могли продолжать наблюдать даже тогда, когда он затаился в сумраке неприметного угла. Он любил оттуда наблюдать лично и не любил, когда в этот момент за ним наблюдает кто-то ещё. — Ох, опять они. — Изуку пожал плечами, мол, а что ты хотел, — Что сел, что вышел. Любой шаг, сука, на камеру снимают. — взвыл Брайн, хватаясь за голову и взлохмачивая свои и так не особо уложенные волосы, — Я так отвык от этого, и вот опять. — сменил тему парень, сверкая янтарными глазами. — Не каждый день выходят такие, как ты, — «Вау, это что, комплимент?» спросили его, и Мидория фыркнул, — Можешь считать и так. Что ж… сразу к делу. — выдыхая, чтобы наконец-то подойти ближе к делу, — Я. Предлагаю тебе. Работать в моей компании. И всё. После этих слов между ними образовалась такая неожиданная тишина, сглаживаемая чем-то тёплым, словно пуховым одеялом укрытая, что Мидория улыбнулся. Потому что он не мог не заметить, как эти глаза, как он и думал — загорелись. Спустились вниз, к его бокалу с вином, и отбили бордовый цвет в своих радужках, которые шокировано поднялись к нему ещё раз и будто осознали — действительно осознали, что они сейчас услышали. Они оба сидели друг напротив друга на бежевых диванчиках, слушая отдалённую музыку, играющую с колонок, но в такт почему-то своему — молчали. И этой тишиной, кажется, разговаривали между собой до тех пор, пока Брайн неуверенно не переспросил: — Ты… ты серьёзно сейчас? — с улыбкой переспрашивая, в чём не было нужды, и сразу же соглашаясь на все условия, которые даже не были толком озвучены. Конечно, он был рад. Разве он мог не порадоваться такой возможности? «Я сплю, что ли? Ха-ха…» — и потому признательно закивал головой, как болванчик, горделиво сообщая: — Работать с тобой будет в разы приятнее и выгоднее, чем у чёрта на куличиках, куда меня только и смогут взять с судимостью, ха-ха… — и, ловя на себе сочувствующий изумрудный взор, который, он уверен, прекрасно его понимал и, возможно, отчасти именно поэтому и предложил такую сделку, — …Кстати, ты знаешь, в какой стороне здесь десерты? — но тему хотелось сменить на что-то более приятное, и Брайн взглядом начал искать что-то с шоколадом или карамелью, смотря, как, пригубив вино, Мидория спокойно приулыбнулся уголками губ, рассматривая свои перчатки. Такие ажурные и непривычные — они невольно приковали к себе внимание. — Отлично. Значит, завтра жду тебя на рабочем месте к восьми. — которое отвлеклось лишь тогда, когда высокий голос по-дружески подстрекнул его, — Надеюсь, ты не опоздаешь. Адрес сброшу тебе по телефону, как и должность, потому что она тебе, похоже, даже не особо интересна… — а после губы возмущённо скривились, пока Изуку со звоном отставил уже почти опустевший бокал в сторону, — Серьёзно, хоть бы засомневался. А то станешь впрягаться на рабских условиях, — и, закончив, брюнет спокойно пожал плечами, а после, улыбнувшись, ответил на привычный вопрос Брайна, — И десерты… сзади меня. По правую сторону. — потому что знал о его такой детской зависимости. Этот человек всегда любил сладкое, оправдывая это тем, что оно помогает быстрее думать, и тем самым воруя ещё пару плиток шоколада прямо из-под носа. И в особенности он как раз любил шоколад. Без разницы какой, но только не белый, потому что последний он за шоколад не считал. Но из сладкого он ел всё и сразу, будь то карамель или мармелад. Он обожал скапливать в своих руках залежи с сахаром и тащить их в свою каморку. И это был единственный человек, у которого можно было попросить шоколад в любое время суток и у него он всегда был в кармане. Иногда подтаявший, но был. — Спасибо тебе. — кивнул мужчина, встав из-за стола прежде, чем это сделал Мидория, и в презент передавая ему вытащенную из внутреннюю кармана карамельную акулу, якобы в благодарность за предложение, — Буду служить во благо Родине. — и улыбнулся, действительно не имея желания сейчас договариваться о том, как он будет работать или кем. Он достаточно доверял брюнету, чтобы оставить эти вопросы на потом. И был уверен, что даже если он в итоге их и не задаст, то условия его работы будут на должном уровне, как и зарплата. Возможно, кто-то назвал бы это излишней доверчивостью или даже наивностью, но Брайн плевать хотел на мнение кого бы там ни было. Ему было достаточно нескольких лет, чтобы понять, что этот человек попросту не умеет врать на подобные темы. Он был слишком честен для того, чтобы обманывать других, но вместе с тем был слишком строг, чтобы относиться к себе так же. И вместе с тем он был достаточно мягок, чтобы понять, что эта акула означает. Именно поэтому в этих изумрудах так быстро разрослась настоящая искренняя благодарность. — Не нужно. Служи во благо мне. — уверенно парировал Изуку, видя горькую усмешку на лице парня, — В отличие от Родины — я тебя уж точно не предам. — и на эти слова Брайн промолчал, поджав губу и молча кивнув, подавая руку для рукопожатия, на которое Изуку с удовольствием ответил, а после проводил его коротким взглядом, тоскливо опуская его на паркет. «Предательство…» — одним глотком был осушен бокал, и Мидория подозвал официанта, чтобы взять ещё один, а после вновь ощутил на себе пронзительный, словно любопытный взгляд. И он был не похож по ощущениям на тот, которым смотрела на него Момо на вечерней встрече. Нет, в этом не прослеживался ни холод, ни зависть, ни желание поймать его на чём-то эдаком, чтобы после упрекнуть. Он был скорее… изучающим? Словно по его позвоночнику прошлись подушечками пальцев, и после них остался мягкий след, призрачный, едва ли заметный. Но чувствовался он слишком настойчиво, чтобы он мог удержаться и всё же не посмотреть в ответ с неким вызовом. «Кто опять-» — а после замереть, на секунду сталкиваюсь с пылающей лавой. Да, именно такой аллегорией он может описать эти чудные глаза. Никак иначе. Это была настоящая лава. Которая скрылась от него сразу же, как поняла, что её рассекретили. Мужчина отвернулся от него так, словно и не он наблюдал всё это время за ним в течение всего разговора. Мидория нахмурился, сощурив взгляд, и благодарно кивнул, когда ему принесли новый алкоголь. Казалось, эти глаза больше его не побеспокоят и волноваться не о чем. Но так казалось лишь ему. И в ту секунду, когда вечер подходил к своей кульминации — его попросили сыграть. Обыденно, с восторгом, что-то классическое, быть может. И, конечно же, это был не именинник. Потому что мужчина понятия не имел, что он умеет играть на пианино, ему об этом никто не смог бы рассказать. Поэтому, когда он услышал жалостливые просьбы, то удивлённо спросил, распахивая глаза и, кажется, чересчур внимательно разглядывая его в ответ: — Ты умеешь играть…? — брюнет был не в восторге от столь ярого интереса. Всему же должен быть предел, верно? — Я не Моцарт, но на кое-что способен. — но Бакуго был именинником и к тому же даже не знал его толком, поэтому омега с лёгкостью списал это на интерес к новому человеку в компании, — Если ты сам хочешь, то я могу сыграть для тебя. В конце концов именно ты здесь именинник. — это был его личный флэш-рояль на этот вечер, и Мидория сделает вид, что карты на руки ему выдавал не он, а кто-то другой. — Если я попрошу, то ты сыграешь? — но его настойчиво переспросили, и Мидория уже с лёгкой неловкостью кивнул, не понимая, почему в момент мужчина стал так окрылён этой идеей. Словно никогда не слышал настоящей игры на пианино, хах…? — Верно? — Тогда, пожалуйста, сыграй. — но после прямой просьбы парень перестал об этом думать, улыбчиво кивая и оборачиваясь на чёрное пианино, стоящее на возвышенности, теперь уже прямо перед ним. Оно было полной противоположностью его пианино. То было белым, как свежевыпавший снег, ещё не загрязненный ботинками спешащих людей, а этот же… был на вид, как мокрый асфальт в полночь у обочины. И когда он поднимался к нему медленной бесшумной походкой, то заметил, что и банкетка была того же цвета, что и основной корпус. И на фоне бежево-светлой палитры — этот чёрный инструмент выделялся так же сильно, как и белые клавиши под чёрным ажуром его перчаток. Мысли в голове путались, но вскоре образовали ноты, которые даже с закрытыми глазами Изуку видел будто на расстоянии вытянутой руки. Вопреки тому, что он считал себя в этом бесталанным — опыт в игре не исчез бы с годами, ведь был выгравирован в нём чернильным пером. И сейчас на него смотрели сотни глаз в ожидании чуда и его легендарной игры. Да, он умудрился во всех «сферах» своей жизни получить тот самый ярлык уникальности, от которого искренне хочется откреститься и обыденно сказать, что «он не умеет». Он уверен, что есть люди намного талантливее его, которые просто родились не в то время и не в том месте. Ему же просто… нет, не повезло. Он оказался на йоту удачливее их. Не более. Будучи ребёнком, он часто приходил на подобные мероприятия, скорее чтобы просто увидеть здешнюю обстановку, ибо обычно он просто стоял возле отца и рассматривал зал и людей. Несколько часов подряд просто молча смотря в пол. Но в редкие дни его просили сыграть, и, получая гордое соглашение отца, он увлекал всех музыкой. Классика вечна. В любых сферах. И поэтому, когда его пальцы прикоснулись к инструменту, все тут же замерли, вслушиваясь в первые ноты игры. Игры, что пела им о чуде, грустила о немом и сложном, поплакала о том, чего не будет, и в конце высокой нотой утешила, что в жизни всё возможно. Мидория прекрасно умел говорить мелодией. Гораздо лучше, чем выученными словами на всех четырёх языках, которые он знал в своей жизни. Он был бесталанным пианистом, любящим музыку, которую то для него играло. Пусть и под его режиссурой. А Бакуго… как оказалось, любил игру на пианино, когда та рождалась в руках одиноко сидящего на возвышении брюнета. Это было странным для него открытием, потому что он никогда особо не впечатлялся чем-то подобным. Но почему-то отвести взгляд от Мидории, когда тот с таким надрывом играл — было для него так же невозможно, как и для тех, кто тоже наслаждался этой музыкой, иногда кивая ей в такт. Таким человеком оказался и тот седой парень, с которым они любезничали за столом и который сейчас стоял неподалёку от него и жевал пирожное, с восторженными глазами смотря на брюнета и тихо проговаривая что-то на иностранном, который Бакуго, к сожалению, не знал. — Así que eso es lo que quiso decir cuando dijo que era «bastante bueno» en el piano, ¿eh? «Так вот что он имел в виду, когда говорил, что «неплох» в игре на пианино, ха?» — вскоре этот странный человек ушёл из зала и, скорее всего, вышел на улицу, а Бакуго проснулся лишь тогда, когда услышал оглушительные аплодисменты и заметил элегантный поклон с ладонью, прижатой к груди. И он тоже похлопал. Потому что это было невероятно.

***

На улице было прохладно, несмотря на то, что днём обычно плюсовая температура. Но даже так — планы оставались прежними, и, как узнал Мидория — их путь лежал в клуб, но не сразу, а после того, как каждый заедет сперва домой, чтобы переодеться во что-то более подходящее для клуба. В конце концов, не будет же он ехать в костюме в такое место? Как бы он их не любил, но сменить наряд всё же придётся, чтобы хотя бы не выбиваться из толпы. И пока он решал эту проблему, рассматривая цены на такси в телефоне, слушая на фоне радостные восклицания друзей на фоне, он не заметил, как на это всё Катцуки закатывал глаза, ибо у него уже создавалось впечатление, что не он здесь именинник, а кто-то из них. И эта «живенькая» атмосфера начала медленно раздражать его, да настолько, что он заинтересовался тем, что делает брюнет у него под боком, который стоял рядом, облокотившись на стену здания, и с серьёзным лицом хмурился на что-то в телефоне. — Зачем ты вызываешь такси? — тихо спросил Бакуго, наклонившись к уху, и Изуку крупно вздрогнул, резко развернувшись к нему лицо и одним движением гася экран телефона. — …Почему ты заглядываешь в мой телефон? — Бакуго обыденно пожал плечами, мол, не его вина, и ему просто было интересно, и Мидория понял, что внятного ответа после такой реакции не последует, — Не знаю как, но эти жертвы хаотической репликации хромосом нашли в моей прекрасной вселенской любви изъян. — и потому недовольно закатил глаза, спокойно рассказывая и вспоминая обеспокоенные лица работников СТО, — Поэтому она в ремонте. Видимо, при «эвакуации» с парковки её задели. — Давай тогда я тебя подвезу? — предложил Бакуго, и на него со смешком покосились, спрашивая, нет, скорее подстрекая: — На этот раз в благодарность за что? — …М-м-м… За хорошую игру, от которой я почти заплакал? — усмехнулся Катцуки, поддерживая настрой и продолжая перешёптываться, пока их не засекли, — Сейчас цены невозможные. Да и опять же. Ночь — будешь долго ждать, — на самом деле ему было плевать на все эти отговорки, потому что те были лишь ими. Ему просто захотелось помочь. Бакуго отчасти сам себя не понимал, но раз они друзья, то не было ничего странного в том, что он просто захотел прийти на помощь в трудный момент, верно? Услуга за услугу или благодарность, да какая к чёрту разница? Он просто… Бакуго рассмотрел низкую макушку, которую колыхал ветер, и невольно принюхался. Чисто для себя. Ничего такого. В этом ведь нет ничего такого, верно? Но он не услышал абсолютно никакого запаха. Штиль. Только лёгкий флёр парфюма, но это абсолютно не то, что он ожидал ощутить. И внутри что-то недовольно ощетинилось, но мужчина выбросил это «что-то» из головы, просто принимая решение, что, возможно, брюнет попросту принимает подавляющие вещества. И он уже ждал чистого согласия, когда на его слова, долго подумав, нахмурено спросили: — Подожди, ты серьёзно или просто шутишь? — и подняли к нему глаза. И на мгновение Бакуго даже не знал, что ответить. — Я серьёзно. — но тихо повторился, после чего уже в полный голос сказал всем остальным, видимо, принимая его короткое молчание за согласие, — Поэтому в темпе вальса по машинам и встречаемся возле входа. — и отчеканил, ступая к своей машине и видя, как брюнет продолжает делать вид, что заказывает такси, и прекращает лишь тогда, когда их друзья скрываются из виду. И лишь тогда садится к нему в машину и благодарит за помощь, утыкаясь глазами в лобовое стекло. Жаль, но между ними так и не возник устойчивый диалог, и Бакуго включил на фон джаз, чтобы как-то приглушить неловкую для него тишину, и уставился глазами в мигающие красные фары автомобилей. Так они и доехали, вновь до самых ворот, где, остановившись, Бакуго услышал обыденные благодарности: — Бакуго, вот мой дом. Спасибо, что подвёз. Встретимся возле клуба. — которые ему говорили, намереваясь выйти из салона, но он остановил это простым «Я завезу тебя во двор», которое восприняли с явным непониманием и быстро хотели отказаться, но он продолжил: — Тут ведь охраняемая территория, верно? Я просто хочу, чтобы ты безопасно добрался домой. Не хочешь, чтобы я знал код от входа? Я отвернусь. — Дело не в коде… — выдохнул Изуку и всё же сдался, решая, что в случае чего он просто решит возникшую проблему, если вдруг его радар на адекватных друзей опять дал сбой, — Ладно. Эм, хорошо. Заезжай. — поэтому, усевшись обратно, рукой показал на подземный въезд. И Катцуки послушно кивнул, заезжая внутрь, в довольно мрачное крытое помещение, останавливаясь на свободном парковочном месте, которое, по словам Мидории, ещё «выкуплено не было». И дождавшись, пока брюнет не спеша выйдет из машины и закроет за собой дверцу, Катцуки полностью открыл окно возле руля, угадывая с тем, что таже при таком расстоянии его весьма хорошо можно было услышать. Поэтому мужчина, обводя копошащегося омегу взглядом, проанализировал что-то у себя в голове, прежде чем предложить это брюнету, который даже не обращал на него внимания, лишь напоследок открывая рот, чтобы, видимо, попрощаться: — Что ж, до встреч- — но его мягко перебили. — Я заеду за тобой через пятнадцать минут. Будь готов, Брокколи. — сказал мужчина и, не дожидаясь ответа, дал по газам, но в зеркале заднего вида всё-таки успел увидеть шокированное лицо, смотрящее ему вслед. «Правильно ли я сделал? Может, у него планы были?» — подумал Катцуки, слегка коря себя за радикальность, но, тем не менее, он не смог стряхнуть глупую улыбку со своего лица, — «Ай, ладно. Что сделано, то сделано. Потом, если что, извинюсь.»