Мираж моих воспоминаний

Он чувствует на себе взгляды. Точнее, взгляд, который прожигает в нём дыру и дарит такое неприятное чувство, что нельзя описать одним словом. Но оно настойчиво напоминает о себе, из-за чего по телу не один раз проносится табун мурашек, которые колют кожу, насквозь протыкая её сотнями осколков. Однако выражение лица так и осталось безучастным, быстро переметнув взор на привычную компанию. В руках таилась чёрная борсетка, что была переброшена через плечо, и он положил её около себя за большим столом, поздоровавшись со всеми по наитию, но снова ощутил этот неприятный мандраж. Среди привычных лиц было комфортно. Но глаза принялись искать объект тех пожирающих глаз, которые было ощущения, что пытались его сжечь в дьявольском пламени. Взор метался между десятков глаз, аккуратно, не вызывая лишних вопросов… вот так… «Где же ты?» — сощурив глаза, вопрошал омега, пока не замер, натыкаясь на бездонные глаза, — «Нашёл…» — глаза, похожие на глаза его отца. И он, наконец, понял, кто смотрел на него всё это время. Яойорозу Момо. Невеста… нынешняя невеста Тодороки. И едва ли она поняла, что её раскрыли, сразу же попрощалась с кругом своих подруг, чтобы пойти в сторону его компании, на что он недовольно вздохнул, сразу же выпивая пару глотков красного полусладкого, что уже было им заказано, словно автоматически, ещё в самом начале. И, о да, не зря. После этого пронзительного следящего взора осталось неприятное послевкусие. Девушка подошла к нему походкой победительницы. Очевидно, что над ней будет этот ореол тщеславия, если она смогла получить в потенциальные мужья отпрыска семьи Тодороки и мало этого — выиграть, считай, целый тендер на место его будущей жены. Так она пыталась себя преподносить. Так она подошла к нему и так начала с ним говорить. Словно он не равный ей. Словно он ниже. Омерзительней. Ничтожней. Ничего не стоящий… …но действительно ли эти прилагательные относились к нему? Интересно, она сама в этом уверена? — Изуку Мидория, верно? — и если да, почему то лукавство, с которым была произнесена эта фраза… — Да, а вы Яойорозу Момо? — померкло, как снежинка над костром, как только он открыл свой рот, приветствуя её улыбкой? «Мы с тобой до этого ни разу не виделись и толком не общались до этого момента, но, похоже, ты очень хотела со мной поговорить всё это время…?» — не питал к ней никаких чувств. Возможно, в этом кроилась разгадка. У него не было ни раздражения, ни злобы, ни зависти. Лишь стеклянное спокойствие. Словно нетронутая гладь океана, нерушимая ни ветром, ни крылом птицы. И его взгляд, Мидория уверен, до сих пор не выражает ничего, кроме непостижимой остальными льдины, одиноко бултыхающейся в водах глубин и знающей, что её никогда не прибьёт к берегу. Айсберги могут плавать в океанах. На то они и айсберги. Это их предназначение. Он — один из них. И возможно, именно это увидели в нём эти дрогнувшие в мгновение чёрные радужки, которые обмякли под его глазами, стали естественными. Брюнет знал эту девушку раньше. Они почти не общались и редко виделись, но ему удалось прочувствовать, какой характер у тогда ещё юной мисс Яойорозу. И ощущать на себе этот взгляд превосходства пусть и не было для него непривычным ощущением, но от неё его чувствовать не хотелось. Потому что он знал, что её мечты рухнут. И эта мечта о лучшей жизни расплавится, как крылья бабочки. Он знает. Он сам был таким же. — Я так польщена. Вы помните моё имя. — улыбнулась девушка, вежливо кивнув и встав прямо напротив Мидории, — Вы прекрасно получились на обложке нового выпуска журнала. — она сделала паузу, будто смакуя произнесённые слова, но он ли не знает, каковы они на вкус, — Честно, не ожидала вас там увидеть, ещё и интервью… Такая редкость для вас, — сделав многозначительную паузу, она, наконец, закончила, — Даже не подозревала, что вы были эти пять лет в… — но не договорила, ожидая вынуть хоть какую-то реакцию. Но он ведь айсберг. — Почему вы остановились? Вы ведь что-то хотели? — добродушно поинтересовался Мидория, прекрасно понимая, что тем, кому это было интересно — уже давно прочитали его слова. Незачем теперь было скрывать сказанное, всё равно ведь не воротишь. — Ох, да… — запнулась омега, озадаченно смотря на него, и благосклонно улыбнулась, словно делая ему одолжение, — Вам, должно быть, неприятно слышать о своём прошлом? — «но кто и кому его тут делает?», — Простите, я честно не хотела. Бакуго молча следил за всем этим диалогом и, вероятно, как и все остальные за столом, прекрасно понимал, на что именно хотела надавить эта «мисс Яойорозу». Быть честным, он никогда не понимал, почему здесь все так помешаны на этих обращениях. Но он мимолётно взглянул на Мидорию, который легко поднимал уголки губ, будто сейчас ничего не произошло. Брюнет не улыбался. О нет, это была не улыбка. Это была… скорее детская и такая понимающая забава, как будто он был ребёнком, играющим со своим первым другом в песочнице. Так ощущалась эта улыбка и эти… изумрудные светящиеся глаза. Только сейчас мужчина подметил, что, несмотря на свой разрез и форму — они не были равнодушными. Какими угодно, но не равнодушными. Ему ведь не могли померещиться эти эмоции, не правда ли? Он же знает. Знает, что не могли. — Да ничего страшного, я всё понимаю. — и вот омега пожимает плечами, — Вам, верно, интересно. — и парирует, словно давно привыкнув к подобным попыткам наступить на его больное место, — Вы ещё о чём-то хотели со мной поговорить, не так ли? — он сложил кружевные перчатки под подбородком и спокойно произнёс, игнорируя переживающие взгляды друзей и сосредотачиваясь только на ответном обескураженном взоре, — А то я ощущал ваш любопытный взгляд на себе ещё с тех пор, как только вошёл. Или я не прав? — спросил омега, прикрывая глаза и пожимая плечами. «Это так забавно. Жаль, что я заранее знаю конец этой прелестной истории, моя дорогая.» — ответом ему послужила лишь тишина, которую Изуку успешно проигнорировал, желая закончить этот странный диалог и перейти к чему-то более существенному. — Мне… нужно с вами кое о чём поговорить. — девушка замерла и, сглотнув, начала говорить, наконец, о том, что он хотел услышать, намекая на то, что им стоило бы уединиться. Изуку прекрасно понял её намёк и, невинно улыбнувшись, поставил бокал на стол, возвращая взор на омегу и вставая с места так, словно он за собой поднимал ещё и королевскую мантию, что струилась по трону. Трон-то этот был обычным креслом, но Бакуго был уверен, что в момент, когда эта учтивая улыбка не стихала на выразительном лице — это место преобразилось. Как если бы с него вставал наследник престола. Быть может, принц? — Пойдёмте. — простодушно сказал он, рукой призывая идти за ним. Прямиком на балкон. По наитию он стал поправлять ажурные чёрные перчатки, через которые лишь немного была видна его кожа, думая, о чём может пойти разговор между ним и той, с кем он даже не был «хорошим знакомым»? Тема была очевидна, но вот обсуждение этой темы даже в перспективе ему не нравилось. Но если Момо хочет обсудить это с ним, то он даст ей такое право. И этой же чёрной рукой остановит Тецу, что спешил пойти за ним следом на вполне законных правах телохранителя, но замер, послушно кивнув и оставаясь позади. Нечего кому-либо их них знать, о чём они будут говорить. Вечерняя луна осветила их лица небрежным отблеском, и она всё так же прекрасна, как и раньше. Он не изменит своё мнение насчёт этого, наверное, никогда, но сейчас у него не было времени, чтобы вновь насладиться её красотой и одиночеством. Как и насладиться флёром той далёкой свободной улицы, где светили фонари и своим светом освещали вечерние улицы Токио, где время от времени проносились красивые и до безобразия быстрые автомобили, на которые Изуку смотрел бы вечно, если бы мог. Но он никогда не дарил им слишком долгий взгляд. Это привлекало бы уже излишнее внимание. Сегодня не было дождя, и Мидория даже расстроился, ведь по прогнозу передавали совершенно обратное, но, видимо, ему просто сегодня не повезло. Иначе разговор можно было бы сократить быстрее. Ведь сам дождь он никогда не любил. Впрочем, как и попусту разговаривать о том, что не имело для него никакой ценности. — О чём вы хотели со мной поговорить? — спросил Изуку девушку, стоящую напротив, попутно скрестив руки на груди. Ему не о чём было с ней говорить, ведь что бы он сейчас не сказал — все его слова будут беззвучным лепетом на фоне тех золотых отношений, о которых она грезит. Момо на это лишь усмехнулась уголками губ и, поправив чёрные, как уголь, волосы, встала напротив него, смотря прямо ему в глаза. Но свои он отвёл, безучастно наблюдая за городом и вполуха слушая, что она ему размеренно и растянуто говорит. Да так, что за это время, если бы у него сейчас была сигарета, он успел бы её скурить. Даже при всей его ненависти к запаху табака. Однако девушка не спешила. Казалось, что ей нравилось разбавлять ненужной тишиной их молчаливый диалог, и когда она заговорила, он с облегчением вздохнул. — Думаю, вы уже догадались, о чём будет идти речь, иначе не смотрели бы так на меня. — весело подмечая, Момо издала пару смешков, которые быстро снёс ветер, оставив на червлёных губах лишь их тревогу, — Не смей приближаться к Тодороки. — болезненно проговорила она, поджимая губы, — Ты не посмеешь у меня забрать его. Она дрожала, и Мидория ясно видел эту дрожь, понимая, какое чувство она испытывает. Страх, что у тебя заберут последнее — знаком ему. Очень знаком. Настолько он дорог его сердцу, насколько и ненавистен. Этот страх, как отрава, что порождает собой болезнь. Одержимость или бессилие. И сейчас он ясно видел, насколько эта загнанная в угол девушка дрожит, наставляя на него в угрозе палец и старательно делая вид, что не переживает насчёт сказанных слов. «У неё плохо получается играть. Ей будет тяжело в этой жизни, если она этому не научится.» — взмолившись бровями, он сочувствующе смотрел на то, как в чёрных глазах прорастают слёзы, как ветер метает волосы из стороны в сторону, придавая картине перед ним этот знакомый несчастный окрас. — Перво-наперво, то, как я общаюсь с Тодороки — моё дело, и у нас с ним сугубо деловые отношения. — возразил Изуку, смотря прямо в противоположные глаза, ничего не скрывая, потому что ему нечего было скрывать перед ней, — Он для меня — никто. Поверь мне, он не тот человек, за которого вообще стоило бы так переживать, — Изуку развернулся к улице, через окно видя, как сияют огни на телевизионной башне, — И уж моим словам можешь верить, ведь в отличие от него, я своё слово держу. Он мог сейчас сказать ей про свою недавнюю покупку, связанную с филиалом её отца. Он мог надавить на то, что она по сравнению с ним никто и ничего не стоит без помощи своего жениха и отцовской компании. Но он не почувствовал бы себя счастливым. Потому что счастье не может быть построено на чьих-то страданиях. Так его учила бабушка. И она была тем человеком, к которому он прислушивался всегда. Даже после её смерти, из раза в раз вспоминая каждую её фразу. — Для тебя — никто. — фыркнула девушка, и он заметил в этом звуке обиженное «ха…», — А для меня он — шанс. — сказала она, подойдя ближе и смотря, как силуэт омеги оборачивается на неё. — Тебе так отец сказал? — он подошёл ближе, улыбаясь, и Яойорозу заметила, как печально легла тень на это лицо, говорящее ей то, что она не хотела слушать, — И ты веришь, что такая зависимость от мужа — счастливая жизнь? — а Мидория замолчал, видя, как девушка вздрогнула. Она затихла, прекрасно понимая, что ей было нечем возразить. Он был прав. Прав во всём. И он имел право говорить ей сейчас то, что говорит. Ведь как бы она не была счастлива тогда, когда узнала, что его «идеальная» подоплёка дала трещину — на её фоне он всё ещё лучший. Более полезный, более образованный, более… идеальный, чем она. Он смог пригодиться своей семье и при этом не стать безликой сопровождающей куклой, коей иногда чувствует себя она. Его восхваляют за смелость, а её замечают лишь тогда, когда она стоит рядом с Шото. И девушка прекрасно помнила об этом. Обмануть себя ей не удавалось. Они на разных уровнях. И возможно, так будет всегда. — Тебе легко говорить. — она перешла на «ты», и это резануло ухо, после чего брюнет учтиво сказал ей «не фамильярничать» с ним, — …Кем являетесь вы и кем — я. — и после его замечания весь её настрой потерялся меж одежд того прекрасного изумрудного платья, которое было сегодня на ней надето. А после девушка, хмыкнув, взглянула прямо в сияющие глаза. Он встретил её взгляд. Словно бескрайний живой лес смотрел в пустую безжизненную бездну чёрных глаз. — А чем ты отличаешься от меня? Мы похожи. — тихо произнёс он, видя, как затрепетали от его слов пышные ресницы и в недоумении свились тонкие брови, — Единственное различие в мышлении. — хмыкнул он, давя ухмылку на лице, — Ты думаешь о том, как приспособиться, а я — о том, как сбежать из этого капкана. — и он закончил, постукивая по открытому плечу Момо, что обескураженно опустила голову вниз. И, обойдя Яойорозу, последовал обратно в зал, надевая бесстыдную вежливую улыбку. Как странно было видеть эту несчастную, но думающую, что она счастливая, девушку, когда в ней он видел прошлого себя. Некогда такого же глупого. В таком настроении он и продолжил присутствовать на встрече, не позволяя себя уехать раньше, пусть он с удовольствием променял бы оставшиеся часы на работу. Тихую и более предсказуемую, чем эта вечная феерия, что своими красками стала жечь его глаза, когда он вернулся обратно и тихо пояснил, что «всё в порядке» людям, которые после его ответа недоверчиво кивнули и не стали расспрашивать большего. Остаток Мидория подумывал провести в тишине, изредка запивая ту вином и разделяя с сидящими за столом вечно скачущую беседу, иногда вставляя свои реплики, тем самым «поддерживая диалог». Но его мысли прервал тот, кто зашёл в зал уже едва ли не под конец всего мероприятия и, расправив руки, поприветствовал присутствующих так, словно он был хозяином этой неофициальной встречи. Впрочем, так оно и было. Мидория поднял глаза в эти алые огни, которые на удивление быстро нашли его в толпе. Это впервые, когда он видел этого человека здесь, присутствующего лично, а не за кулисами. Шигараки, по его скромному мнению, хорошо скрылся от любопытных взглядов, просто становясь организатором места, где всегда было больше всего глаз. «Я всегда догадывался, что он замешан в чём-то более существенном.» — хмыкнул Мидория, видя, что их взгляды столкнулись, и он кивнул в приветствии, — «Иначе откуда у него были бы такие деньги на поддержку «Забытой трассы» едва ли не на одном уровне со мной? Даже превышая мой уровень.» — и ему кивнули в ответ, приулыбнувшись уголками губ, но не делая ничего больше. И уж тем более не подходя лично. Но Томура точно узнал его. Точно догадался, что на кресле за одним из столов сидит не просто «Мидория Изуку», а его знакомый «Призрак», который к тому же прекрасно узнал своего старшего, уважительно отводя взгляд и краем уха слушая приветственную речь, обращённую ко всем остальным. Изумруды же утонули в разглядывании янтарно-рубиновой жидкости в собственном бокале, устало разминая плечи и незаинтересованно выслушивая все те слова, которые любили говорить все, когда брали в руки микрофон и обращались к этому обществу. Он сам говорил этими же словами. Но слушать их от человека, который, он знал, в обычной жизни и в помине не говорит так же учтиво, заменяя все паузы наигранными смешками — было по ощущению так же, как слушать утонувшее радио, что пыталось бы заиграть с ним шипящими радиоволнами. И после всего этого представления альфа всё же спустился вниз, лично здороваясь с людьми, но, ожидаемо, не подходя к нему, ведь кто он такой, чтобы такой человек лично приходил с ним пообщаться? Бывший заключённый? Брюнет полностью осушил бокал, скучающе расплывшись в кресле, но всё ещё стараясь держать маску, хотя желания этого делать с каждой минутой было всё меньше. Потому в этот момент единственным его желанием было сбежать отсюда. Куда — не столь важно. Но он предпочёл бы домой. Там было… там было тихо. И эта тишина ему нравилась куда больше зацикленной в колонках музыки, которая после нескольких часов начала разъедать его изнутри.

***

И вот на улице воссияла поздняя ночь, и пустая автомобильная стоянка, что была свежим глотком воздуха среди этого дымного притона самолюбия — вызвала у него счастливую улыбку предвкушения, из-за которого он существенно ускорил шаг, чтобы сбежать до того, как за ним, резко вскочившим и испарившимся с места, не пришли те, с кем он сидел за одним столом. Но, к сожалению, его планы были нарушены всего одним женским вопросом, на который он как-то травмирующе сожмурил глаза, прежде чем обернуться и поднять уголки губ. — Вот скажи, зачем тебе такой «охранник», если он уезжает раньше тебя? — спросила Очако, расставив руки в боки в своей привычной манере, — Разве он не должен сопровождать тебя до самого конца мероприятия, а не уезжать первым, когда ему заблагорассудится? — Я его отпустил, потому что он уже был пьян, — кивнул Мидория, пытаясь обойти её, чего сделать девушка не позволяла, и ему пришлось выдохнуть и сдаться перед этим карим взглядом, — И вообще, он телохранитель, а не охранник. — но он не удержался от того, чтобы сделать замечание. — От нескольких бокалов шампанского…? — Очако вздёрнула бровь, наблюдая, как брюнет заострил внимание на другом: — И на минуточку, двух шотов коньяка. — и, подняв указательный палец вверх, вновь попытался обойти её и на этот раз успешно, — Это мой подчинённый. Я разберусь, — попутно останавливая дальнейший разговор об этом и вместо него обращая внимание на Тенью, который, подойдя к жене, приобнял её, обращаясь к Мидории с расслабленной улыбкой: — Мидория, у Бакуго через три дня день рождения. Ты приглашён. — и эти слова заставили брюнета обернуться и вопросительно пройтись по головам тех, среди которых этого самого Бакуго не наблюдалось. Хотя для приличия мужчина мог бы попробовать пригласить его лично. Но чего уж там. «Новость, конечно… не вовремя.» — нахмурился парень, отводя глаза. — Да? Почему же вы раньше не сказали? — поэтому он стал сразу же думать над подарком, размышляя, будет ли достаточным презентом просто подарить деньги в пёстром конверте. — Не было понятно, отпразднуем ли мы его вообще. Бакуго просил передать. — встрял в разговор Киришима, выглядывая блондина, что внезапно исчез с его поля зрения, — Позже все данные он скинет тебе напрямую или кто-то из нас. Ты же пойдёшь с нами? — и Киришима вздёрнул бровь, ожидая положительный ответ, который Мидория давать сразу затруднялся. — Ох… — и он мог бы отказаться, но это выглядело бы очень неэтично по отношению к человеку, с которым он будет работать в будущем и, возможно, весьма тесно, — Да, я приду. — а после с улыбкой отмахнулся, ступая в совершенно другую от остальных сторону, прощаясь и говоря, — Ладно, я поеду, уже действительно поздно. — после чего скрылся за углом, сразу же меняясь в походке и теперь стараясь размять затёкшую после долгих часов сидения спину. Но подойдя к тому месту, где он припарковал машину, он вдруг замер, останавливаясь и всматриваясь на абсолютно пустое место парковки. Осмотревшись, он понял, что её нигде нет. Руки стало покалывать, и он занервничал, когда первой мыслью в голове было то, что, возможно, её угнали. Но здесь не такие бедные люди, чтобы им было интересно подобное. Это был кто-то чужой? Но как он проник сюда? Вся территория была под хорошей охраной и видеонаблюдением, которое… не затрагивало эту слепую зону, да… «Знал бы, приехал бы на такси.» — прищёлкнул он языком, шумно выдыхая и начиная массировать виски, которые напоминали ему о том, что он всё ещё не привык к постоянному поглощению вина в таких количествах и за такой маленький промежуток времени. И он почти отчаялся в том, чтобы найти свою машину, и пнул лежащий рядом камень, отходя назад, пока не упёрся в кого-то значительно выше, чем он сам. «Чёрт!» — Твою машину эвакуировали, ибо ты неправильно припарковался. — раздался бархатный голос прямо над ухом, из-за чего его передёрнуло, и он со злобой посмотрел на обладателя красных глаз, который испугал его. И что более важно, подкрался так незаметно, что омега даже не обратил внимания на звук его шагов. Что было очень странно, учитывая то, как внимательно он в целом обращал внимание на звуки вокруг себя, в особенности, если стоял при этом на пустынной ночной улице в полном одиночестве. Да и к тому же, есть ли действительно резонная причина так пугать его, говоря подобные вещи на ухо? Он едва сдержал себя от порыва по инертности ударить это мужское лицо! — Вы-то откуда это знаете, мистер Бакуго? — мужчина пронаблюдал за тем, как пугливо распахнулись чужие глаза и приспустились в принятии, — Ладно, неважно. Тогда такси… — в то время, как кружевная рука уже рылась во внутреннем кармане пиджака, надеясь вытащить, судя по всему, телефон. — Я прошу тебя, обращайся ко мне на «ты», если мы уже вышли оттуда. — выдохнул Катцуки, которому было физически омерзительно поддерживать «лицо» даже на неприглядном дворе глубокой ночью, — И какое такси в это время суток? — тем более, когда он знал, что его собеседник думает об этом так же, — Я тебя подвезу, пошли. — поэтому он, засунув руки в карманы штанов, кивнул в сторону парковки, где стояла его Ауди. — Подвезёте? — Мидория развернулся к нему всем телом, — Что за невиданно странное предложение от вас ни с того ни с сего, мистер Бакуго? — и, накренив голову набок, сощурился на такое странное предложение от человека, который вместо того, чтобы уехать домой, прошёл вслед за ним, чтобы сказать ему, куда дели его автомобиль. Мало того, специально не делая это сразу, а дожидаясь, когда он останется один, чтобы поговорить с ним наедине. Может быть, он себя накручивает, но его опыт говорит, что здесь явно что-то не так. Он просто хотел понять, что именно. Но эти алые глаза смотрели простодушно, без насмешки, без упрёка… без малейшего проявления всех тех черт, коими на него часто глядели альфы. И отчасти именно это пугало гораздо больше. Потому что он понятия не имел, чего ему стоит ждать от этих лавовых озёр. — Оу, не знал, что ты любишь спать на холодном асфальте, — хмыкнул альфа, пожав плечами, — Считай это платой за то, что ты недавно подвёз меня, — подмечая, что Мидории явно некомфортно соглашаться на такое предложение даже при учёте того, что оно действительно более разумное, чем ждать в такой час приезда в сотню раз подорожавшего такси. Но после того, как брюнет вновь захотел отказаться, Бакуго пришлось настоять на своём. Сказать этим глазам прямо, что в такое время попросту небезопасно вот так разгуливать по улице, и признаться, что именно по этой причине он решил проводить его сюда и уже здесь, в отдалённости ото всех, предложить свою помощь. И не то чтобы он рыцарь в белых доспехах — мужчина просто по-человечески хотел отплатить добром на добро. И реакция, которая последовала после последних слов, не могла не удивить. Омега тихо рассмеялся, мгновенно скрывая улыбку рукой, а после, прокашлявшись, унял дрожь плеч, одетых в плотную офисную ткань, и не стал говорить о том, о чём, вероятно, хотел, когда приоткрыл рот. Вместо этого он глубоко вдохнул прохладный воздух и, смотря прямо в его глаза, протянул: — …Подарю тебе на день рождения змею. — уходя в том направлении, где, по его памяти, должна была стоять красная Ауди, прекрасно понимая, что если Бакуго видел, как его машину увозят, то наверняка мог это остановить, но он не стал, в итоге просто предлагая его «подвезти» лично. И он слышал, как мужские шаги следуют за ним, попутно специально подводя блондина к камерам на всякий случай, при этом не слыша, как одними лишь губами Бакуго, наблюдая за ним и ступая следом, снимая машину с сигнализации, прошептал: — Всегда любил змей. — кивком головы показывая, что брюнет может сесть на переднее сиденье. Для Мидории же змеи были символом, далёким от библейских мотивов или простой симпатии. Они были символом его семьи.