Мираж моих воспоминаний

Часы тихо отбивали свой ритм в светлом, даже каком-то каштановом кабинете, что насквозь проникся пылью книг и запахом хорошего арабского кофе. Альфа, сидящий за крепким деревянным столом, печатал что-то в ноутбуке, порой ухмыляясь чему-то своему. В тонких пальцах покоилась сигарета, изредка стучащая по пепельнице. Не то чтобы Томура любил курить, он вообще был не фанат и выкуривал одну лишь для проформы, когда вокруг случалось что-то интересное и достойное его внимание. В особенности, если это что-то не касалось злачной семьи Тодороки, которая скоро глаза ему разъест. Стук в дверь заставил отвлечься и пригласить нежданного гостя внутрь, хотя мужчина заранее знал, кто был по ту сторону двери. Яркий свет коридора ослепил и на миг осветил комнату, что до этого момента была погружена в полумрак, и он увидел на пороге своего секретаря, который по-хорошему выполнял иногда и поручения, которые не должен был. Впрочем, такое же, как и сейчас. И именно за его лояльность — он всё ещё остаётся его секретарём. — Я сделал всё, как вы велели, Босс. — безэмоциональным голосом произнёс обычный работник, кивая ему головой и подходя к рабочему столу. — Хм… — протянул альфа, удовлетворительно кивая, — Значит, это всё-таки он. Как удачно эти фотографии разлетелись по СМИ. — мужчина блеснул красными глазами и, встав с кресла, подошёл к окну, за которым уже бурлила ночная жизнь Токио. Этот город уже не казался ему городом мечты, как когда-то. Мечты рушатся, меняются, забываются, но остаток они оставляют всегда незаметный, но до боли ощутимый. Если бы он следовал за своими мечтами, то сейчас ехал бы по трассе с превышением скорости, а не сидел здесь и рассматривал досье своего коллеги, которого он не видел уже около пяти лет. И, вероятно, даже не обратил бы внимания на то, что не только «Призрачный гонщик» вернулся на встречу, если бы не любительские папарацци Тодороки, которые такое ощущение, что снимают каждый их шаг, чтобы внести его после в историю. — Да… Мидория Изуку. Омега, 25 лет. Нынешний руководитель компании… — начал отчитываться мужчина, открывая копии документов в своих руках, однако в конце концов его прервали: — Почему неизвестно, где он был пять лет? Где эта информация? — спокойно спросил Шигараки, оборачиваясь через плечо к мужчине. — Информация хорошо подчищена. — выдержав недовольный взгляд, брюнет задумчиво подметил, — Похоже, кто-то очень не хотел, чтобы об этом узнали. И этот «кто-то», вероятно, достаточно наделён властью, мистер Шигараки. — еле заметно выдохнул Курогири, крепко держа бумаги в руках. Шигараки полностью обернулся на брюнета, который, поправив свои очки, посмотрел на него в ответ своими янтарно-красными глазами. Тот стоял спокойно, так что он мог с уверенностью сказать, что секретарь не скрывал от него чего-то стоящего, как минимум потому, что не смог бы соврать ему прямо в глаза. Да и не было резона, а значит, кто-то действительно был особо заинтересован в том, чтобы подмести такой жирный след за Мидорией. След, длиною в пять лет жизни. Это не так просто. И стоит очень дорого. Так кто это мог быть? — Не думал, что для тебя есть что-то сложное. — уклончиво намекнул Томура, возвращая взор на город. — Увы, но я не обладаю такой властью, мистер Шигараки, я- — хотел было продолжить подчинённый, однако властный голос прервал его речь: — Достаточно. Я тебя понял. Можешь идти. — твёрдо произнёс Томура, после чего бета поспешил удалиться из его кабинета. Задержавшись на какое-то мгновение возле двери, он всё же переборол в себе желание вновь к нему обратиться. Удаляющиеся шаги за дверью и приятный холодок вечернего апреля заставили буквально шёпотом сказать, смотря в окно: — Интересно… Очень интересно… — протянул альфа, стряхивая остатки пепла на оставленной сигарете, туша её. Лишь дымок в пепельнице напоминал о некогда забытой привычке. Которая вот опять, кажись, будет портить его лёгкие. Он прекрасно помнил, как они впервые встретились с этим человеком на «Забытой трассе», когда тот из всех немногочисленных бывалых гонщиков — выбрал проехаться с ним, в качестве награды за победу в «Заезде новичков». И тогда, да, Мидория безуспешно проиграл, но показал ему такое рвение, что даже его проигрыш выглядел триумфом в алых глазах, что смотрели на него, измокшего в дожде. Он стал «Призраком» их потерянной трассы, с которой раз за разом уезжали любители гонок, и она постепенно превращалась во что-то невзрачное, что-то призрачное, как и тот, кто вдохнул в неё жизнь. И Шигараки помнил, как его глаза остановились на этом силуэте в ночи, прислушиваясь к его обещаниям, что в следующий раз он точно одержит над ним победу. Помнил, как дрожь окутала пальцы от этого странного мастерства, и как он ушёл, оставляя брюнета одного мокнуть под дождём, который, очевидно, ему не нравился. После он стал из раза в раз приходить к ним, как член их небольшой компании, и надо сказать, неплохо прижился в ней, постепенно становясь завсегдатаем в их пивных, а с ним и винных посиделках в гараже, где всегда пахло машинным маслом и чем-то сырым. Они стали друзьями. Шигараки сказал бы, что даже хорошими. «Давно я его не видел. Жаль, что пришлось пропустить последнее событие на «Забытой трассе».» — Томура вздохнул, размяв шею, — «Если бы знал, ни за что не пропустил бы.» Он уже тогда знал, что всё это лишь начало. И когда недавно услышал от Токоями, что Гонщик вернулся, понял, что продолжению суждено быть. А значит, скоро, он уверен… Нет, он знает, что скоро они встретятся.

***

Солнце осветило зелёную макушку, владелец которой читал очередной лист бумаги, иногда посматривая на новую отполированную деревянную дверь, всё так же не решаясь зайти. Комната едва озарилась рассветом, и он снова пришёл самым первым, своими ключами отворяя компанию, а после и собственный кабинет, где уже успела убрать клининговая служба после лёгкого изменения в интерьере его второго дома. Да, теперь это помещение было, как и когда-то, более свободным и удобным хотя бы потому, что комната, что была скрыта от чужих глаз на долгие годы, теперь вновь покоилась прямо под носом. Но он сидел на месте, не зная, как перебороть тот кинематограф воспоминаний, который рисовала его память, подкидывая ему миражи давно минувших дней, когда эта комната — вон там, сбоку — была его второй спальней. Сильный вздох прорезал тишину, которую до этого изувечивали только настенные часы, и он встал, всё-таки переборов себя, и пошёл в сторону двери. Рука легко скользнула по ручке, открывая родную комнату. Солнечный свет мигом ударил в глаза, и комната в светлых тонах поприветствовала своего хозяина, который с удивлением обнаружил, что все вещи, которые раньше стояли здесь, так и были на своих местах. Ничего существенно не изменилось. Как будто годы замерли в этих стенах, не в силах выбраться из их пут, и если бы не отсутствие банальной пыли на поверхностях — он в жизни не догадался бы, что здесь что-то когда-то было изменено. «И как Шинсо смог так досконально восстановить их местоположение? У него были фотографии? Он сохранил вещи…?» — удивлённо подумал Изуку, проходя вглубь комнаты. В глаза кидались детали и большая мебель. Старое белое пианино, диваны и кофейные столики, небольшой бильярд, который был скорее порывом, нежели необходимостью, и множество маленьких картин, что являли собой самые разнообразные стили художества, пусть и попросту заполняли пустующее пространство. Мидория сосредоточился на том, что даже во мраке, среди множества предметов, стоящих здесь — всегда выделялось. Словно было не от мира сего. И, проведя по клавишам, Изуку ему улыбнулся, чтобы пройти дальше к окну и закрыть его плотными бордовыми шторами, сразу же завязывая их на бантики, дабы они не позволяли даже лучикам света попасть в эту комнату. Мрак должен оставаться мраком. Пусть даже так белый цвет словно светился в этой тишине и растущем солнце, и мрак не смог его захватить. Что ж, отец всегда любил дарить ему те вещи, от которых даже при большом желании ему было не спрятаться. Когда посветлело ещё пуще и ухо начало улавливать всё больше заезжающих машин — Изуку не удивился тем трём привычным стукам и поднял свой взор на дверной проём после краткого «Войдите», где он увидел знакомую фиолетовую макушку и такие же уставшие глаза. Те сегодня должны были рассказать ему хорошие новости, и, поприветствовав друг друга улыбками, они так и сделали: — Подписал-таки? — фыркнул брюнет, беря в руки протянутые горделивым Хитоши бумаги, — Хотя я не сказал бы, что у него был существенный выбор. Ещё немного, и его компания точно запишет себя в историю и исчезнет. — и пожал плечами, перебирая отчёт и договор. Его исполнительный директор в который раз доказал свой профессионализм, пусть это и не то, в чём Мидория сомневался бы. — Мы договорились на тридцать процентов, это чуть меньше, чем ты хотел, но… — хмыкнул альфа, прикрывая глаза, и хотел разочарованно закончить, но чужая ухмылка и рука остановили его: — …Но этого достаточно. — а после Изуку всмотрелся в чуть кривоватую подпись, улыбаясь и начиная понимать, что она была раздобыта в то время, когда её владелец был не в самом лучшем состоянии, — Я так полагаю, он был не в себе, когда ставил подпись? — и уточнил, видя, что на его замечание положительно кивают, — Она будто написана дрожащей рукой. — Он был пьян. — подтверждая, — И как мне сказали, еле мог связать три слова. — и, скептически смотря на аккуратно сложенные в скоросшиватель бумаги, — Но помимо этого хочу сказать, что… Один журнал хочет интервью с тобой. — выдохнул Шинсо, потирая лоб и всё же жалея, что сказал об этом Мидории. Изуку же поднял на него глаза и недовольно скривился, сразу же спрашивая, что это за журнал и почему именно его фигура стала такой желанной для очередного интервью, давать которые он никогда не любил, да и не давал. Но не то чтобы он стал отказываться от интервью сейчас, когда ему стоило бы заявить о себе и напомнить, что теперь именно он является генеральным директором и владельцем собственной компании, а не сынок семьи Тодороки. Так что, выудив из коллеги данные, Изуку искренне поблагодарил Хитоши, после чего обратился к Эмили, чтобы та занесла предложенное время в его расписание, если у него там остались свободные окошки. Они попрощались, и после того, как след Шинсо испарился за дверью кабинета, Изуку ещё раз посмотрел на документы, ухмыляясь своей маленькой победе и тому, как всё идёт по чётко намеченному плану, который, по сути, даже не был продуман до конца. Лишь главные аспекты и цели, ведь он предпочитал действовать по ситуации. Заранее созданные планы редко работали прямо по сценарию. Всё же это жизнь, а не наука, где достаточно знать формулу, чтобы добиться правильного ответа. Мидория хорошо это усвоил. Откинувшись на кресле и одним движением развернув его в сторону окна, Изуку встал с него и подошёл к крепкому стеклу. Рассматривать там было нечего, ведь пейзаж не менялся никак, кроме разве что всё большего количества рекламы на этих бетонных джунглях, которая порой портила фасады прекрасных зданий, но вместе с тем придавала колорита в однотонный лес высоток, от которого он отвлёкся, услышав уведомление на телефоне. Заинтересованно скосив глаза, Изуку увидел там, казалось бы, давно не использованный номер, который беззастенчиво писал ему в личные сообщения, словно и не чувствовал пропасти. Пропасти, где между ними уже не может возникнуть навесного моста. Даже самого шаткого из возможных. Но Мидория открыл чат, читая приглашение встретиться сегодня после работы, которое не вызвало никаких эмоций, кроме как лёгкого чувства нежелания, коим он сопровождал перечитанные дважды строки. Хотел бы он отказаться, но разум подсказывал, что, возможно, он услышит нечто важное, если просьбу о встрече написали прямо на его личный номер, который сразу же захотелось удалить у другого абонента из телефонной книжки. — «Что же ты хочешь мне сказать сейчас?» — спросил Мидория у немого и холодного экрана телефона, где таилось глупое до абсурда предложение, — «И не поздно ли уже, Тодороки?» Предложение, на которое он так же абсурдно согласился.

И вот его обед прошёл в его собственной уверенной походке, которая озарила довольно обширное помещение своим отчётливым стуком. В отличие от кафе, что было прямо возле компании, это больше подходило для деловых встреч, нежели, например, посиделок с друзьями. Ведь вся атмосфера, что хоть и была непринуждённая — расслабленной также не являлась. И он сразу же нашёл нужный столик, стоило ему только одарить помещение взглядом, что не было удивительным, ведь красно-белый цвет волос довольно заметен даже в толпе. Помнится, Тодороки окрасился наперекор отцу, который нарекал, что Главы компаний должны иметь не привлекающий внимания внешний вид. Изуку не сказал бы, что эта выходка стала точкой спада их отношений. Нет, они с самого начала были ужасными, однако подобное неповиновение лишь насмешило старшего Тодороки и почти ничего не изменило. Кажется, подобное бунтарство воспринималось как поздний подростковый всплеск непокорности. И ничего более. — Надеюсь, эта встреча пройдёт быстро и без неприятных конфузов, мистер Тодороки. — отчеканил Мидория, не здороваясь, а сразу садясь за небольшой стол, наблюдая, как дрогнуло нарочито спокойное выражение лица альфы напротив. — Ох, здравствуй, присаживайся. — ответил Шото, что всё время до этого листал что-то в телефоне, — Я думаю, ты уже знаешь, о чём я хотел с тобой поговорить. — и, конечно, Мидория знал. Цель всего этого была напечатана ещё тогда — в мессенджере. — Да, я лишь не понимаю зачем. — просто он не мог понять. — Ты ведь должен знать правду? — точнее, не думал, что Тодороки всерьёз считает, что об этом он не смог догадаться. — Должен…? — «А что, если я уже её знаю?» — У меня было время, чтобы понять это, мистер Тодороки. — поэтому что-то подсказывало ему, что этот обед в итоге будет им съеден, как доставка в компанию, ибо здесь обедать он точно не собирался. Как не собирался и выслушивать все эти оправдания, которые по-хорошему были сказаны лишь чтобы обелить себя в его глазах. Ведь сколько бы новых рассказов и историй из жизни не поведал ему Тодороки — ничего из этого уже не тронет его сердце. И не то чтобы трогало когда-то. Просто в те дни, когда они были обручены — он действительно старался быть опорой ему, помогать, выслушивать и поддерживать. Он думал, что этого будет достаточно, чтобы их отношения стали прочными, но, как оказалось, мужчина, сидящий напротив, был гораздо более ненасытным, чем он думал. И сколько бы он не отдавал — этого всегда было мало. Было недостаточно. Жаль, что он поздно понял, что проблема была не в нём, а в том, что не может существовать опора сама по себе. Она — часть строения. А если она единственное, что есть, значит, она бесполезна, какой бы крепкой ни была. Но, несмотря на его слова, это не смогло остановить поток мыслей его собеседника. Видимо, тому было жизненно необходимо с кем-то поделиться этим. Оно гложило его. Не давало по ночам спать. И оно было гораздо сильнее тех чувств, которые парень смог бы выдержать сам по себе. В этих капризах он всегда был весьма хрупок. И за пять лет, кажется, ничего толком не изменилось. «Почему я это выслушиваю?» — вдруг осенила брюнета мысль, когда он уже начал подпирать подбородок рукой от скуки и едва ли не зевать на эту пусть и эмоциональную, но повторяющуюся из раза в раз речь. О том, как он жаловался на отца, как винил того во всех грехах и как отчаянно пытался доказать, что его вины в произошедшем — нет или она совсем минимальная. Мидория смог выслушать это лишь первые минут десять, дальше по накатанной пошли обиды, описания принуждения в принятии этого решения, описания того, что его отец — сущий Дьявол, и сам Шото никогда не поступил бы ним так. О да, слов было очень много. А вот смысла в них как всегда недостаточно. Дошло до того, что мужчина в красках начал описывать тот день, когда его якобы заставили, вынудили непосильными пытками принести его — Мидорию — в жертву, как агнца на алтарь. И как бы Изуку не нравилось в начале слушать всю эту смазанную трагедию в трёх актах, всё же он остановил эти жалкие потуги оправдаться и прервал не заканчивающийся поток всего одной фразой: — Это то, о чём ты хотел со мной поговорить? — альфа замер, удивлённо покосившись на него, — Это всё, я так понимаю? — Ты не- — Потому что мне нужно идти. — выслушивать это и дальше у него не было никакого желания. Но, видимо, Тодороки привык, что он всегда был невольным слушателем, говорящим, что он прав, а его отец — нет. От этого будет сложно отвыкнуть, но мужчине следовало это сделать ещё несколько лет назад. Сейчас у него есть другая, кто может и выслушать, и рассказать, что, разумеется, только он во всём прав. Момо отлично справится с этой ролью, даже намного лучше, чем он сам, Изуку знает об этом. А значит, в его услугах личного психолога больше никто не нуждается. И за просто так он не будет их предоставлять. Не будет жалеть этот удивлённый гетерохромный взгляд, не будет останавливать себя от того, чтобы встать и уйти туда, где он никогда больше не услышит этот голос. И не будет оборачиваться, чтобы увидеть, как в немом удивлении его провожают этим самым взглядом. — И зачем я только согласился? — он уже был на пути обратно в компанию, когда спросил это у себя, так и не найдя ответ. Возможно, потому, что разум был не в силах объяснить его эмоциональное желание. Потому что он сам не смог бы его объяснить.

***

Ночь шумными крыльями окутала город и его спальню тоже, которая всегда предпочтительнее сохранялась в сумраке и лёгких вздохах — его и… чьих-то ещё. Тяжёлое дыхание распирало лёгкие, голова приятно гудела, а под пальцами лоснилась мягкая кожа, в этот раз бледная, как снег, и наливная, упругая — всё, как Бакуго любил. Чужие движения были плавными, но чуть дёрганными, нежными, но немного неряшливыми, Катцуки даже сказал бы, что они были приятными, но отталкивали с каждой минутой всё больше. И он сам не мог понять почему. Он смотрел на тёмно-каштановые волосы, словно по наитию он выбрал именно вьющиеся, обращал внимание на острый маникюр, который однажды увидел меж кружевных перчаток, и провёл рукой по бедру, когда его осенило. В этом собирательном образе весь вечер что-то не оставляло его в покое. Но Бакуго не понимал, что. Когда этот омега пришёл по вызову, всё начиналось обыденно. Они распили немного шотландского скотча, который он обожал, закусили его пармезаном, и они играюще прошли прямиком в спальню, где через минут пять уже доносились пошлые шлепки. Кожа приятно горела, руки с удовольствием перебирали чужие ягодицы, но его глаза… его глаза не горели. Тогда мужчина подумал, что просто не разогрелся. Может, слишком мало выпил. Не прочувствовал. Но нет. Дело было не в этом. И когда вместо уже надоевшей рыжей омеги к нему повернулся Мидория, он замер, как ошпаренный, на секунду теряясь в изумрудных глазах, словно доселе он не видел, что те были карими. И всё. И всё, что было в голове раньше, заменилось отвращением — в первую очередь к самому себе. Да, тело под ним всё ещё изящно прогибалось и постанывало от наслаждения, а разрядка была уже близко, что было понятно обоим… но его тело прошибло током, когда он осознал, что кончил от какого-то блядского наваждения. Иллюзии, где главным образом послужил тот, кого он видел-то несколько раз от силы. «Чего, блять…?» — он посмотрел вниз, на тело, что так же излилось вместе с ним, и не почувствовал ровным счётом ничего. Хотя раньше ему нравилось осознавать, что он довёл кого-то, помимо себя, до настоящего оргазма. Но сейчас пустота заполонила лёгкие, и он рвано вдохнул, нахмурившись и заключив, что на сегодня ему точно хватит. Опустошение внутри сердца здраво намекало на то, что что-то пошло не так, что заставляло грудь альфы вздыматься не от возбуждения, а от гнева, причину которого он не мог полностью осознать. Тот, кого он нежно поглаживал рукой, больше не вызывал ни восторга, ни желания. И Бакуго решил закончить на этом, хотя раньше никогда на первом раунде не останавливался, порой выдыхаясь лишь к полночи. Его сегодняшний партнёр молча выслушал просьбу уйти и на этом закончить и послушно вышел из спальни, переодеваясь где-то в ванной, потому что альфа всем нутром не любил, когда на его кровати остаётся хоть чей-либо запах. Едва ощутимый, и это уже значило, что всё постельное бельё нужно будет перестирывать. Он и так менял его всякий раз, когда к нему на ночь приходили проститутки, но их запах порой нужно было выветривать ещё и с открытым окном. И когда мужчина услышал щелчок из ванной, то, расплатившись, выпроводил омегу из своей квартиры, попутно звоня в их агентство или бордель, кто их там знает, чтобы они подобрали его человека. Всё закончилось сумбурно, и когда он ушёл, Катцуки вернулся на кухню, наливая себе ещё стопку виски и наслаждаясь этим ароматом, стал прокручивать в голове это помутнение. Пытаться понять, откуда вообще возник этот образ. — Что вообще происходит…? — вздохнув, Катцуки напряжённо закрыл веки, стоя облокотившись на барную стойку, и без труда смог представить образ того, кто иллюзорно испортил ему сегодня всю ночь. Хотя не то чтобы сейчас он мог Мидорию в чём-то обвинять. Тот с ним ни разу даже не флиртовал, не то, что намекал на что-то большее. Пред глазами ясно всплыл недавний образ брюнета. В изумрудном костюме, с аккуратно уложенными волосами и такими манящими глазами, что те, казалось, смотрели насквозь и видели его душу. Кружевные перчатки поддерживали подбородок и… о, чёрт. Блядские кружевные перчатки. Бакуго резко распахнул глаза и недовольно посмотрел на шот с виски, пытаясь понять, когда он вообще успел настолько всмотреться в то, что носит омега, что стал подмечать даже перчатки? Обычные чёрные перчатки на его руках. Это безумие. Как и безумием было продолжать мысленно представлять его. Думать о нём, закусывая сыром алкоголь, как если бы тот помог отсрочить желание обрести на утро похмелье. Но последнее Катцуки, он уверен, сможет знатно заработать, просто выйдя из дома в какую-нибудь пивнушку или бар со своими собутыльниками, коих было предостаточно. Да и пить, когда завтра на работу… всё же не самая «прекрасная» идея. — Почему я вообще помню, в чём он ходит? Ну костюм и костюм, чёрт вас всех дери… — обречённо выдыхая, альфа за один глоток допил спиртное, кривясь на горькое послевкусие, и, развернувшись, поставил шот на столешницу, упираясь в ту ладонями, — Может, не знаю… написать ему, что ли? — вспыхнула в голове мысль, и Бакуго развернулся к телефону. Руки подобрали его, и он зашёл в телефонною книжку, пролистывая безымянные контакты, контакты людей, на которых ему плевать, контакты борделей, Дерьмоволосого… А где, собственно говоря, этот Брокколи? Катцуки пролистнул всё ещё несколько раз. — У меня нет его номера телефона? Вы чё, издеваетесь надо мной? — и, проверив всё ещё тщательней, блондин убедился в своей правоте, дав обещание себе, что точно возьмёт у этого Мидории номер в следующий раз, как они встретятся. Мидория-Мидория-Мидория… Интересно, он свободен? А какие на вкус у него губы? А что, если попробовать уговорить его на свидание? Согласится? А если после намекнуть на продолжение? Да нет, он точно его отошьёт с такими предложениями. Как и Тодороки отослал. Впрочем, правильно сделал. Но что, если действительно начать общаться? Просто общение, что тут такого? Они ничем друг другу не обязаны. Да и… …в этом же нет ничего такого? — Блять! — гневно вскрикнул Бакуго, понимая, что у него вновь стояк, — Да какого хера?! — и он направился в ванную, дабы унять эту проблему и лечь, наконец, спать, ожидая, что эти мысли на ночь глядя — возможно, тоже иллюзорное наваждение, которое сойдёт с первыми лучами солнца. Потому что он зарёкся не ступать на эту кривую тропинку ещё раз. Потому что он не глупый старшеклассник, верящий в какие-то розовые сопли, намотанные на кулак. Да и брюнету, скорее всего, он даже не интересен, так с чего вдруг появилось такое странное желание сблизиться ни с того ни с сего? Да, он личность интересная. Возможно, хороший бизнес-партнёр. Может, они со временем даже друзьями станут, но мечтать о нём, когда он дрочит — это, как минимум, звоночек. Как максимум — ебаная колокольня. — Сука, блять. Пойти напиться, что ли, с этими уродами? — размышлял Бакуго, уже лежа в кровати с выключенным светом, и не замечал, как его начало клонить в сон, — Может, там с кем-то познакомлюсь, да и выкину этот бред из головы. Мне этой хватило. «Не стоит вновь думать, что в этом кругу есть кто-то принципиально другой.» — сон вдохнулся вместе с лунным светом, и Катцуки медленно проваливался в его пучину, напоследок заканчивая, — «Потому что я знаю, что это не так.»