Сага о Зеленом короле

Этот мир тех, кто хорошо играет, а не тех, кто хороший

Хелейна ворвалась в свои покои и собственноручно захлопнула дверь, тут же сморщившись от громкого звука. Судорожно оглядываясь по сторонам, королева с остервенением расстегнула затейливые застежки на кожаном плаще, хранившем запах пепла от Люцериса и без капли сожаления бросила его в пламя, мирно потрескивающее в камине. Огонь тут же взметнулся, с удовольствием пожирая добротную материю. Промокшие сапоги и перчатки отправились следом за плащом. Жаль, что нельзя очистить душу в спасительном огне. — Мама! — позади нее раздался тонкий голос Джейхейриса. Хелейна вздрогнула, а затем резко обернулась, видя близнецов на пороге своей спальни. — Ты вернулась! — ее беловолосый мальчик сделал шаг к ней, но остановился из — за гневного взмаха руки. — Нет! Не подходите ко мне, — она позорно попятилась назад, руками нащупывая спасительный барьер в виде увесистой спинки кресла. — Почему? — на личике Джейхейры разлилось искреннее удивление, а затем и непослушание. Девочка обошла своего брата, желая оказаться рядом с матерью. Хелейна решительно шагнула за кресло, придавая лицу строгий, даже озлобленный вид. — Стоило мне отлучиться ненадолго, как вы сразу же отбились от рук! Где Мейлор? — нападение всегда являлось лучшей формой защиты, даже в отношении детей. — Что вы делаете в моих покоях в столь поздний час? — Ваша милость, простите, принц и принцесса захотели дождаться вас здесь, — прозвучал скрипучий голос престарелой няни, появившейся из полумрака соседней комнаты. Она низко опустила седую голову, малодушно пряча заспанное лицо. Хелейна шумно вздохнула, чувствуя, как раздражение поднимается по горлу и щекочет небо, желая вылиться в парочку гневных фраз. Кто вообще додумался поручить детей столь медлительной старухе? — Это не первое упущение с вашей стороны, Лиз, — тихо проговорила королева, убирая руки за спину, чтобы никто не видел, как отчаянно она сжимает ладони в кулаки. — Никто не может находиться в этих покоях без моего ведома. — Ваше величество… — Принц и принцесса часто становятся свидетелями того, чего им видеть и слышать не надобно, — голос молодой королевы просквозил несвойственными ему гневом и холодом. — Королевская семья переживает трудные времена, я не хочу думать еще и об этом. С завтрашнего дня тебя не будет подле моих детей. — Простите, ваша милость, — прошептала женщина, складывая полные руки на груди. — Я с рождения нахожусь рядом с их высочествами, я никоим образом не хотела прогневать вас, я всегда старалась, я… — Я благодарю тебя за службу, — Хелейна вскинула руку, четко давая понять, что не желает слушать ее дальше. — Мое решение не изменится. — Она не виновата! — Джейхейра поспешила на помощь верной няне, перетягивая злой взгляд матери на себя. — Мы почти всегда остаемся здесь. Ты никогда не была против. Что случилось? Ты злишься? — Если каждый в этом замке начнет делать то, что ему захочется, здесь не останется порядка, — Хелейна держалась изо всех сил, чтобы не сорваться на грубость. — Но мы не все, — Джейхейра чуть не топнула ножкой. — К вам требования выше. Вы наследники его величества, вы с юных лет должны учиться дисциплине. Ты хочешь поспорить со мной, Джейхейра? — Хелейна мысленно проклинала себя, видя столько растерянных чувств на лице дочери. Ох, как бы ей хотелось броситься вперед и заключить их в свои объятья, расцеловать, прижать к сердцу и больше не отпускать от себя ни на миг. Странное чувство не позволяло ей этого сделать. Она будто была осквернена гибелью Люцериса, она была повинна в этом ужасе и теперь не смела пачкать этим тленом своих детей. Разве любящая мать должна пахнуть огнем, кровью и смертью? — Мы просто скучали, — прошептал Джейхейрис, глядя на Хелейну большими, серыми глазами. Глазами Эйгона. — Дедушка умер, папа стал королем, дяди Дейрона нигде нет, дядя Эймонд тоже пропал, королева не навещала нас. — Все непросто, мой дорогой, — Хелейна до боли воткнула ногти в собственное запястье, — но это скоро пройдет. — Пойдем, — Джейхейрис потянул Джейхейру за рукав, — мама расстроена. Хелейна подалась вперед. — Джейхейрис… — Доброй ночи, ваше величество, — принц тепло ей улыбнулся, в отличие от сестры, что продолжала буравить мать недовольным взглядом. — Я навещу вас завтра, обещаю, — это все, что смогла выдавить из себя Хелейна. — Проводите принца и принцессу до их покоев, — она обернулась в сторону застывшей Лиз. — Да, ваша милость, — женщина рассеяно покачала головой и поспешила к выходу. Знал бы ты, малыш, что сделала твоя мать. Знал бы ты, что держать ответ придется тебе. С их уходом внутри Хелейны надломился стержень, державший ее на протяжении этих нескольких минут. Ее ноги подогнулись и она медленно, мучительно сползла вниз по стенке, чувствуя, как внутренности разрывает первый всхлип. Лицо Люцериса и его прощальная, благодарная улыбка разрывали ее сердце в клочья. Королева вдруг с ужасом обнаружила, что мальчик, которого она практически не замечала, оставил слишком много воспоминаний о себе. Она смотрела в огонь и видела прошлое, в котором Люцерис пробегал по коридорам Красного замка, держа в руках пергамент и перья. Всегда в хорошем настроении, озорной и веселый, с копной темных, непослушных кудрей… Люцерис, чей валирийский звучал музыкой, Люцерис, чей звонкий смех портил унылую тишину твердыни, Люцерис, чьи темные глаза всегда светились волшебным блеском. Люцерис, который не должен был платить за свою ошибку жизнью. Детские воспоминания сменились образом настоящего. Хелейна вновь видела Люцериса, стоящего за спиной у матери и искренне переживающего о каждом слове, что камнем летело на и без того запятнанную честь Рейниры. Его не беспокоила собственная участь, ведь он уже давно перестал кормить себя ложью. Он переживал лишь за мать, он волновался, что эта публичная порка испортит ее будущее. Хелейна с шумным вздохом прикрыла глаза, вспоминая его мимолетную улыбку ей и заговорщический взгляд, обращенный к Джейсу. Конечно, он знал о неразделенной любви брата. Конечно, он не питал к Хелейне злых чувств. Конечно, он смотрел на нее, пытаясь найти что — то светлое. Конечно, он желал ее оправдать. — Прости, прости, прости! — шептала девушка, размазывая по щекам горькие, ядовитые слезы. — Прости меня! Это было глубокое отчаяние и невыносимая тоска. Чувства и мысли, которые посещали ее голову, могли свести с ума любого человека и как бы Хелейна не старалась унять свое сердце и успокоить разум, у нее ничего не получалось. Их ждала неотвратимая и жестокая расплата.

***

— Прямо так и сказала? — Эйгон сидел во главе стола, вооруженный обгрызанной перепелиной ножкой и слушал расширенный рассказ Эймонда, содержащий в себе подробности знакомства с леди Баратеон. — Так и сказала. Естественно, я не мог позволить того, чтобы дама жила с сомнениями насчет моего тела, — конец фразы Эймонда утонул в бешеном хохоте Эйгона. В другой раз, Эймонд ни за что не стал бы делиться подобным, однако сейчас у него было как никогда хорошее настроение. Он и сам засмеялся, ломая хрустящую косточку пополам. — Дело наше плохо, раз всадника могучей Вхагар можно порвать на тряпки, упомянув свинью или намекнув на мужскую неполноценность, — Эйгон промакнул пальцы салфеткой и откинулся назад, глядя на брата лукавым взглядом. — Я надеялся, что ты давно перестал так остро реагировать на чужие слова. В особенности на женские. — Пусть учится думать, прежде чем говорить. Я не ты, чтобы позволять дворнягам подобные вольности. — Да, тебе до меня далеко, — насмешливо кивнул Эйгон. — Словами меня не проймешь, ведь я всегда хуже, чем обо мне говорят. — Что это было? — поинтересовался Эймонд, мысленно возвращаясь к блестяще разыгранному представлению в Тронном зале. — Еще немного и меня стошнило бы от твоего "искреннего" сочувствия. — Еще немного и она умерла бы от разрыва сердца, — парировал Эйгон. — Прости ей эту слабость, все же не каждый день увидишь, как потрошат человека, верхом на драконе. — Эйгон, будем откровенны, тебе на нее плевать. — Скорее да, чем нет. И все же…мне она нужна. Живой, здоровой и по — возможности в ясном уме. Рядом с тобой последнее невозможно. — И поэтому ты решил навязать ее Дейрону? — Дейрон сильно ошибается, думая, что ему удастся усидеть на двух стульях. — Мне кажется, ошибаешься ты, думая, что сможешь заставить его принять брачные обеты. — Для мужчины брачные обеты ничего не значат, его жизнь не изменится. А ты, учти на будущее, что не стоит играть с чувствами женщины, в постели которой собираешься закрывать глаза. Можно быть великим и смертоносным воином, не знать поражений в бою, прослыть бесстрашным и жестоким человеком, но сдохнуть от яда в своем же кубке, подсыпанным заботливой женской рукой. Никто не может убить тебя таким разнообразием способов, как женщина, которую ты считаешь своей. Вообще, если она выживет у нас, я намерен завести с ней дружбу. Я чувствую в ней родственную душу. —Душу дешевой актрисы? — уточнил Эймонд. — Талантливой авантюристки, сумевшей превратить твои хилые нервишки в струны арфы и блестяще на них сыграть, — Эйгон отсалютовал ему кубком. — Соберись, братец, мужчина имеет женщину, не наоборот. Твои проблемы с гневом обходятся мне слишком дорого. В дверь постучали. Эйгон не шелохнулся, Эймонд тут же приосанился, не желая, чтобы его видели в расслабленном состоянии и, упаси Семеро, не подумали о том, что он тоже человек и склонен к слабостям. Вроде сгорбленной спины. — Войди! Дейрон нехотя пересек порог королевского солярия, беспокойно оглядываясь по сторонам. В просторных комнатах царил свежий, чистый воздух, а балкон был залит лунным светом, пробивающимся через незадернутые шторы. Здесь не осталось былого убранства, как и намека на присутствие духа их умершего отца. Здесь был новый хозяин. Хозяин, не терпящий кричащей безвкусицы и тяжелой роскоши, присущей дому Таргариенов. Хозяин, молодой и амбициозный. — Ты там застрял? — голос Эйгона вырвал Дейрона из плена мыслей. Беззвучно вздохнув, юноша шагнул вперед, минуя приемную и ожидая увидеть дальше что угодно, кроме братской идиллии, развернувшейся перед его потрясенными глазами. Эйгон восседал во главе стола, в одной тонкой, полурасстегнутой рубашке. Взор его горел ярким светом, на губах играла теплая улыбка, а светлые, отросшие волосы были собраны на затылке. Дейрон очень давно не видел брата в столь приподнятом настроении. Особенно, если учитывать, с кем он делил пространство — Эймонд не изменял себе ни на йоту, напоминая всем своим видом злую, нахохленную ворону. Его до боли прямая спина и ровный, нечитаемый взгляд всколыхнули в Дейроне едва ощутимое чувство тоски. Он был рад видеть их обоих, как бы не утверждал обратное его неспокойный разум. — Приветствую тебя, мой дорогой брат! Проходи, раздели с нами ужин, — Эйгон еле заметно кивнул, а затем лениво махнул рукой, указывая на один из свободных стульев. Однако Дейрон не спешил принимать его приглашение, в очередной раз сбитый с толка. На этот раз его внимание привлекло обновленное убранство покоев. Кажется, его пытливый взор отчаянно искал образы Семерых, украшавших королевскую опочивальню со времен Джейхейриса, однако вместо них… — Сожалею, Дейрон, но из святого здесь только ты, — бессовестно хохотнул Эйгон, проследив за траекторией его взгляда. Младший брат заметно впечатлился громадным гобеленом на котором были вытканы мужчина и женщина, в натуральную величину, занимающиеся страстным непотребством. Изображение поражало удивительной детализацией, чувствовалась бесподобная работа эссоских мастеров, знание дела в каждом стежке, и особенно тщательная проработка соблазнительных женских изгибов… Дейрона бросило в краску и он тут же отвел взгляд, стесняясь своей реакции. — Я такой изверг, — Эйгон всплеснул руками, прекрасно понимая природу такого поведения, — юношам в твоем возрасте непозволительно оставаться без женской ласки. — Как ты мог осквернить королевские покои этим? — возмутился Дейрон, окидывая короля злым взглядом. — О боги… — Потому что это покои, а не септа? И вообще, как вы там говорили? Вера в сердце? Не расстраивайся, я могу приказать перенести Семерых к тебе. Хочешь? — Сердце у тебя сквозное, — процедил Дейрон. — Но ты прав. Боги видят тебя, в независимости от того, сколько неуважения ты к ним проявляешь. — В моменты высшего неуважения я всегда прошу их отвернуться. — Они отвернулись давно, судя по тому, что с тобой происходит сейчас. Эймонд, что ты здесь забыл? — Дейрон резко перевел взгляд на брата, взирающего на их перепалку с невыразимым чувством собственного достоинства. — Сменился попутный ветер или ты признал свое поражение? — Я выбрал приоритет, — его голос прозвучал твердо и уверенно. — Или осознал, что не перережешь всех в одиночку, — Дейрон мило улыбнулся. Эймонд также мило улыбнулся ему в ответ. — Твой ужин стынет, — Эйгон нетерпеливо пробарабанил пальцами по столешнице. Дейрон еле удержался от желания облизнуться, стоило его взгляду наткнуться на внушительное блюдо, заваленное жаренным мясом. Несколько дней заточения в темной, холодной темнице, без движения, на одной воде и куске черствого хлеба все же сказались на нем, пустив по телу голодный импульс. — В последнюю нашу встречу, за мной стояли два стражника, — заметил Дейрон, внимательно оглядывая стол. — А сейчас…не боишься? — он лукаво прищурил глаза, касаясь кончиками пальцев столового ножа, лежащего поверх сервировочной салфетки. — Не боюсь, — улыбнулся Эйгон, едва заметно проведя по руке, скрывающей за тонкой рубашкой небольшой, аккуратный шрам от стрелы, выпущенной рукой Дейрона. — Ты не станешь делать глупостей, не правда ли? — Я Таргариен, — Дейрон лениво взял нож в руки, любовно оглаживая начищенное лезвие, а затем резко метнул в сторону Эйгона. Нож, просвистев в миллиметре от его лица, с глухим стуком вонзился в вышитое алое сердце на груди у дамы. Прямо в цель. — Безумие у меня в крови, не так ли? На мгновение в покоях повисло тяжелое молчание. — Люблю наши семейные посиделки, — Эйгон, нисколько не обидевшись, проворно встал на ноги и демонстративно забрал из зоны досягаемости оставшиеся столовые приборы. Дейрон мог с таким же успехом запустить в него вилкой, проверять эту теорию он не хотел. — Я тоже рад тебя видеть. А теперь, будь добр, сядь! В этот раз Дейрон не стал спорить. Побледневшее лицо брата подняло его настроение, заставив синие глаза сиять подобно драгоценным камням. Он с противным скрежетом отодвинул массивный стул и сел за стол с видом кота, которому пообещали миску сметаны. Жаль, что это не продлилось долго. — Эйгон, почему ты решил, что ужин — это хорошая идея? Мое мнение насчет сложившейся ситуации не изменилось, — Дейрон покосился в сторону Эймонда. Это не было намеком, младший из принцев и не пытался скрыть разочарования. — Избавь меня от этого, — почти вежливо попросил Эймонд. — Я боролся за другое, да и сейчас мои желания не претерпели изменений. Призрачные права Рейниры поддерживал и поддерживаешь ты один. Кстати, Эйгон, каково это носить корону? Она всегда казалась мне такой безвкусно громоздкой. — Если ты о том убожестве, что носил наш отец…ее нет в замке, — Эйгон мило улыбнулся, упиваясь одинаково вытянутыми лицами братьев. — Я короновался венцом Завоевателя. Сел, как влитой. — Убожеством ты назвал корону Джейхейриса Мирного? — уточнил Дейрон, все же стащив себе на тарелку жирненькую тушку перепелки. — Ты представляешь ценность этой вещи? Куда ты, позволь полюбопытствовать, ее дел? — Отослал Рейнире. Я не жадный. — Звучит как разрешение на коронацию, — хмыкнул Эймонд. — Тебе не стоило отдавать реликвию нашего дома, каким бы ни был ненавистным ее обладатель. — Я жду от нее решительности, и если сей ничтожный дар поможет ей собрать волю в кулак, и разобраться со мной, то я буду искренне рад. Пусть играется. Это не продлится долго. Теперь ты, Дейрон. Я бросил тебя в темницу, чтобы ты имел возможность подумать, — напомнил ему король. — Вдали от суеты, вдали от людей, остаться наедине с собой и пораскинуть мозгами. Но, как я вижу, ты не оценил моего дара. — У меня иной вкус на дары, брат, — флегматично пожал плечами Дейрон. — В моих глазах ты остаешься узурпатором. — Ладно, не продолжай, — король махнул рукой. — Я не желаю слушать этот праведный бред с уст наивного дурака. — Даже так? Знаешь, ты непоследователен, брат. Уже придумал новое испытание или же я сейчас отправлюсь обратно, в свою уютную каморку? — на этом слове Дейрон сделал особый акцент. Уютным каменный саркофаг не назвал бы даже Стронг, несмотря на его любовь к странным извращениям. — Будь добр, сотри эту победную ухмылочку со своего лица. Я бы дожал тебя, взял бы измором, время играло в мою пользу. Но, появилось неотложное дело, в котором мне нужна твоя помощь. — Я не стану оказывать тебе помощь, — напомнил Дейрон. — Ни в каком виде. — Ты не хочешь воевать за меня? Хорошо. Ты не хочешь поднимать мое знамя? Я согласен. Ты ратуешь за лживую справедливость? Будь по — твоему. Я уважаю твое мнение и не собираюсь просить тебя о чем — либо, что запятнает твои убеждения. Выслушай меня, для начала. — Любая твоя просьба будет для меня неосуществимой. — Я убил Люцериса, — Эймонду надоела эта затянувшаяся прелюдия. — Время просьб осталось позади, Дейрон. Ты больше не можешь оставаться в стороне. Ты должен сделать свой выбор. Дейрон потрясенно замолчал, вперив стальной взгляд на брата. Эймонд склонил голову набок, готовясь к очередной словесной схватке, в которой ему пришлось бы отстаивать свои мотивы. Однако, зря. — Когда это произошло? — только и спросил принц, подавшись вперед. — Прошлой ночью, — ответил Эймонд. — Я, в сопровождении Хелейны, направился в Штормовой Предел с предложением брака в обмен на помощь в грядущей войне, он прибыл туда с тем же намерением. Я убил его в небе и забрал его глаз в уплату за мой. Теперь ничего нельзя изменить, жребий брошен. Это должно было случиться. Дейрон должен был вспыхнуть подобно пламени и сжечь все на своем пути. Он должен был посмотреть на него с разочарованием, должен был обозвать его чудовищем и отказаться делить одно пространство. Он должен был рвать и метать, пытаясь воззвать к его совести, но…ничего из этого не происходило. Его пронзительные глаза продолжали сверкать ровным светом, отражая сияние его безгрешной души. Незамутненной, чистой, справедливой… Эймонд смотрел на него не отрываясь, напрягшись всем своим телом. Как зверь, готовый к смертоносному прыжку. Сейчас он скажет одно неправильное слово и Эймонду станет легче. Давай же, скажи же! Однако Дейрон знал толк в изощрениях. Его черты смягчились, губ коснулась легкая, почти незаметная улыбка, от которой у Эймонда закололо в горле. Синие, пытливые глаза заскользили по его лицу, подмечая беспокойное подергивание тонких губ, растянутых в отвратительной ухмылке. Сейчас Эймонд выглядел злым, неразумным, неуправляемым существом, созданным для пыток, убийств, мести, боли. Вернее, он хотел выглядеть таким. Но в глазах младшего брата читалось нечто до боли жалостливое, убогое, презренное. Эймонд сжал руку в кулак, опасаясь дрогнуть и показать свою слабость. Неведомый побери, Дейрон не должен был отреагировать подобным спокойствием! Эймонду было бы куда легче, если бы он напал на него словесно или даже физически, он с удовольствием и с легкостью выдержал бы несколько раундов яростных сражений, однако он не знал, что делать с этим. С этим вселенским пониманием в этих чертовых, родных глазах. Вне себя от странных чувств, Эймонд сдался. Позорно опустил голову, не желая больше чувствовать на себе этот уничтожающий его злобу взгляд. — Ты не удивлен! — присвистнул Эйгон, нарушая зловещую тишину. — Некоторые вещи въедаются в разум, как знание простых истин, — тихо проговорил Дейрон, переводя взгляд на старшего брата. — Я знал, что этим закончится, но продолжал верить в чудо. Жаль. — Ты больше ничего не скажешь? — Эймонд не торопился возвращать себе дерзость, с которой отбивался от нападок час назад. — Не будет стенаний, рыданий и прочего отвратительно гадкого? — Тебе стало легче? — отрешенно спросил Дейрон, одновременно боясь и желая услышать ответ. Эймонд свел брови на переносице и прикрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Он устал, его натруженные мышцы горели, а разум боролся со сном, угрожающим забрать его в свои нежные, спасительные объятия. Боль в глазнице, спровоцированная холодом, пульсировала, но не заражала все лицо. Это было приемлемо. В душе принца разливалось странное чувство, которое можно было отнести к удовлетворению от проделанной работы, однако в сердце такого единства не была. Эймонд будто потерял часть себя, крупицы невероятно важного, из которых была соткана его личность. Стало ли ему легче? Отчасти. Разочарован ли он? Несомненно. Стоит ли знать об этом окружающим? Никогда. — Мне и раньше не было тяжело. — Ты лицемерный лжец, Эймонд, — сквозь зубы проговорил Дейрон. — Низкий и подлый человек, который все десять лет обманывал себя и других. Признаюсь, я не знаю, что из этого хуже. — Продолжай, — Эймонд резко вскинул голову, чувствуя удовлетворение. Наконец — то! Больше осуждения, больше ненависти, больше разочарования, чтобы он перестал ощущать себя жалким. — Что ты еще скажешь? — Меня не было рядом с тобой в ту ночь, — выдохнул Дейрон. — Ведь именно этот факт ты ставишь мне в упрек, Эйгон? — принц резко перевел взгляд на старшего брата. — Прошу прощения, я был всего лишь восьмилетним слюнтяем, который в первый раз путешествовал куда — то на корабле и который жестоко за это поплатился. Если ты помнишь, Эйгон, меня рвало целые сутки. — Важна не причина. Ты не видел того, что видели мы. Не слышал, не чувствовал, не знал. Будешь спорить? — Не буду, моя мысль о другом. Эймонд сказал, что это был равноценный обмен. — Ты с этим согласен? Если бы каждый Таргариен жертвовал частью тела при обретении дракона, то как бы нас называли в народе? Дейрон, он лишился глаза даже не в момент покорения Вхагар! — Он отказался от мести! — возразил Дейрон. — На глазах у стольких свидетелей! — Ты глупец, раз поверил в это. — Моя вина лишь в том, что я отчаянно пытался найти в вас хоть что — то человеческое. Он был нашим родичем! В нас текла одна кровь! — Чего ты хочешь, брат? Что тебя удовлетворило бы? — устало спросил Эйгон. — Тень сожаления. Хотя бы в твоих глазах. — Мы прожили с Стронгами несколько лет под одной крышей, делили хлеб и воду, держали вместе меч и учились, сидя за одним столом. Наш великодушный отец искренне верил, что таким образом сможет примирить нас и объединить, и должен признать, какое — то время ему это удавалось. Однако, я не был другом ни Джекейрису, ни Люцерису, я не подтирал им сопли, я не носился с ними, я не проводил с ними все свое время, хотя, честно говоря, порой это было весело и интересно. Я знал, кто они такие, но в то время это не перекрывало мне воздух и никоим образом не мешало. Я молча терпел их присутствие, не более того. Как думаешь, был бы я честен, если бы сейчас рвал на себе волосы, крича о том, как я скорблю о нем? Скорблю о племяннике, которого практически не знал? Да мне мои гвардейцы ближе, чем он! — Сочувствие — это человеческий дар, Эйгон. Для его проявления вовсе необязательно быть связанным теплыми отношениями с кем — либо. — Хорошо, Дейрон. Мне жаль, правда. Если отбросить в сторону то, что он сын моего злейшего врага и в перспективе мог бы доставить нам хлопоты, будучи драконьим всадником, его кончина действительно несправедлива. Отвратно погибнуть в семнадцать лет, проведя половину жизни на загаженном острове, терпя всяческие унижения и покрывая непутевую мать. Я признаю это. Доволен? — Что будет дальше? — Дейрон продолжал удивлять, не развивая никому не нужный разговор о морали. — Ты же не думаешь, что Рейнира оставит без ответа убийство своего сына? — Не оставит, — согласился Эйгон. — Хочешь знать, что она ответила на мое предложение? — Послала тебя в пекло? — Можно и так сказать. Гляди, — Эйгон вытащил заранее приготовленный свиток, полученный от Рейниры, — тебя устроило бы такое решение? Принц нехотя, но принял письмо и развернув, быстро пробежался взглядом по тексту. — А ты ждал чего — то другого? Ты думал, что она позволит нам оставаться на свободе и при своих прежних регалиях, после государственной измены? — А если бы измены не было? Если бы мы присягли ей и вручили ключи от города? Какой была бы наша судьба? — Я не знаю. — Нет, знаешь. Скажи это вслух. Скажи, что она стала бы терпеть подле себя четверых драконьих всадников, в силах которых обрушить на нее мир. Скажи, что она примирилась бы с нашей кровью, скажи, что никогда не замыслила бы против нас заговора. Скажи, что Деймон позволил бы нам жить хотя бы день после ее коронации! — Ты не оставил нам шанса узнать, как бы это было. Какого ответа ты от меня ждешь? — Не прикидывайся идиотом! — Эйгон застонал, хватаясь руками за голову. — Ты не можешь быть таким недальновидным болваном, ты не можешь не понимать элементарных вещей! — Ты занял чужое место. Это элементарно. И, мне искренне интересно, чем бы ты оправдывал свое предательство, если бы сыновья Рейниры имели чистую валирийскую внешность? — Послушай, Дейрон, я объясню тебе в последний раз и больше мы никогда не затронем эту тему, — шумно вздохнул Эйгон. — Я борюсь с Рейнирой не из — за ее детей. Это все не имеет веса перед справедливостью, положенной на кон. Один человек не может перечеркнуть вековые традиции и устои лишь одним словом. Это мой трон, мое государство и моя власть. Я не осуждаю Рейниру и не берусь оценивать ее умственные способности, хотя те явно вызывают вопросы. Жить с мужеложцем наверняка тяжело и невыносимо, любовники и фавориты есть практически у каждой замужней леди высшего общества, а бастарды в наличии у каждого второго лорда, в независимости от его статуса и положения. Однако, поправка, любая женщина знает, что надобно делать, чтобы не заиметь неприятность в виде беременности. Если она этого не сделала — это был ее сознательный выбор. Ее порицают не за внебрачную связь, а за недальновидность. Безнаказанность и абсолютная вседозволенность — вот, что уничтожит Рейниру. И не я этому виной. Ты спросил, чтобы я делал, если бы ее дети имели валирийскую внешность? Я бы сражался за свое право с удвоенной яростью. Ничто не предотвратило бы эту войну, потому что я всегда был, есть и остаюсь выше нее и ее детей. При любом раскладе. Что — то еще? Ах, да! Я не питаю предрассудков к женщинам, потому что передо мной блестящий пример. Наша мать, будучи женщиной, успешно управляла огромной страной на протяжении многих лет. Рейнира, имея под рукой дельного десницу и сильный Малый совет, справилась бы не хуже. Но всего этого мы не узнаем, потому что в скором времени вся партия Черных отправится вслед за Люцерисом или же это будем мы, тоже в полном составе. Но мне бы отчаянно не хотелось последнего. А тебе? Ну давай, Дейрон, скажи что — нибудь в духе этого вашего прогорклого героизма! Ты готов сдохнуть на пути у нашей единокровной сестрички или все же тебе хочется дожить хотя бы до тридцати? — Не готов! — раздраженно вскричал Дейрон. — И жить мне хочется, Эйгон. Хочется! Но не будучи по локти в крови родичей, без клейма узурпаторства, без цепи убийцы. Я не имею права желать этого? — Прекрати ныть, Дейрон, умоляю! Все эти сопливые слова не вяжутся с твоим умением вскрывать глотки одним росчерком руки, а твоя доброта уж точно не является достоинством, которое нужно регулярно выпячивать наружу. Это слабость и бесхарактерность. Уйти в сторону всегда легче, нежели попытаться все изменить. Удобная позиция, не спорю, но я не доставлю тебе такого удовольствия, понял? Ты слишком заигрался в блаженного. — Это называется нравственностью, — Дейрон подался вперед. — Что — то должно отличать нас от зверей, на которых мы летаем, брат! Ты не можешь вершить злодеяния и прикрываться «справедливостью». Это не внутрисемейная ссора, которую можно решить без лишних глаз и ушей. Наше столкновение перевернет все государство, каждый ощутит на себе беспощадную тяжесть длани власти! Прикрепив на пояс Черное пламя, водрузив на голову венец Завоевателя и сев на Железный Трон ты не становишься лучшим вариантом. — Я не лучший вариант, — кивнул Эйгон. — Я единственный. — Ах, ну конечно! Единственный, — Дейрон перекривлял тон брата, еле удержавшись, чтобы не плюнуть ему в лицо. — Единственный, — повторил Эйгон. — Мое имя и мое правление запечатлеются на страницах истории, я умру, но мое дело будет жить. — Как бы на этих страницах не было главы под названием «свержение и казнь», — Дейрон разошелся, с остервенением отрывая кусок мяса. — Правление, говоришь? Ты хоть знаешь как править? Без помощи десницы и Малого совета? — Понятия не имею, — Эйгон почти натурально сыграл заинтересованность, — поведаешь? Или, быть может, мы обратимся к прошлому? Поговорим о блестящем правлении нашего отца, мм? — Твоя колкость неуместна, наш отец провел у власти половину своей жизни и за это время Вестерос не знал печали, — едко отметил Дейрон. — Поблагодарим за это Джейхейриса Мирного, который скинул со своего пути безумного Мейгора и установил контроль над всем континентом, — парировал Эйгон. — Нашему отцу досталось процветающее государство, с налаженной системой управления, ему не пришлось напрягать свои мозги и страдать бессонницей, боясь того, что он не встретит новый рассвет. Легко прийти на все готовое, Дейрон, сложно удержать это от краха. — Но он удержал. — Да, удержал. И что он оставил после себя? Все труды и старания Джейхейриса канут в пекло лишь из — за мягкотелости нашего отца. Он провел у власти столько лет и не задумался о том, что станется с страной после его смерти. Что это, если не высшее проявление эгоизма? Ты так восторгаешься его мудростью, так отчаянно защищаешь его, но при этом совсем не хочешь оглядываться назад. Иногда это полезно, Дейрон. Вернуться к истокам. Все еще считаешь его хорошим королем? — Важно не то, что считаю я, Эйгон! — Чтобы быть хорошим королем, нужно просто…просто…ничего не делать? — Эйгон подавил разочарованный вздох, отчаявшись услышать что — то новое. — Разве не это ты имел ввиду? — Чтобы быть хорошим королем, нужно исполнять свой долг. — Если я преломлю с голодающим хлеб со своего стола или сниму с себя последнюю рубашку, чтобы одеть бедняка, я буду считаться хорошим королем? — Твои примеры также примитивны, как и ты сам, — Дейрон закатил глаза. Эйгон воодушевленно улыбнулся, понимая, что Дейрон угодил в свой же моральный капкан. — Тогда в чем же мой долг? Всегда отдавать и никогда не брать взамен? Заботиться о чужом благе, но не думать о своем? Полагаться на чужую совесть, бессовестно игнорируя волю судьбы? Плыть по течению, не зная, что меня ждет за поворотом? В пекло, Дейрон. Я переживу, если меня запишут в плохие короли. — Слово «если» здесь неуместно. — Мне неинтересно. Лучше скажи, как ты смотришь на то, чтобы принять нового человека в нашу большую и дружную семью? — Эйгон резко сменил тему разговора. Дейрон недоуменно моргнул, а Эймонд подлил себе еще вина, предвкушая самую интересную часть словесной битвы между братьями. — Эймонд вернулся не один, — продолжил Эйгон, — он привез с собой девушку, одну из дочерей лорда Баратеона. Ты понимаешь, что это значит? — Поздравляю, Эймонд! — Дейрон отсалютовал ему кубком. — Надеюсь молодая жена поможет тебе остепениться. Хотя, честно говоря, мне ее немного жаль. Жить с таким как ты… — Пожалей себя, — Эйгон откинулся на спинку кресла, — ведь на леди Марис женишься ты. — Прошу прощения? — Дейрон поперхнулся вином, глядя на брата ошалелым взглядом. — Причем тут я? — У Эймонда извращенные понятия о флирте, — устало выдохнул Эйгон. — Он не оставил от бастарда мокрого места и все это у нее на глазах. Ну же, славный принц, сложи два и два! Какая девица захочет разделить жизнь с таким человеком? — И что с того? — Дейрон и не думал сочувствовать навязанной невесте. — Это не мои проблемы. Я не стану этого делать. — А я не стану принуждать ее к браку с Эймондом. — Чудесно! Верни ее отцу, — Дейрон счастливо улыбнулся, будто нашел решение проблеме чумы или голода. — Или осчастливь лорда Ланнистера. — Ланнистер не Таргариен, а лорд сильно проигрывает принцу. Ее отцу нужен брак, а мне его помощь и поддержка. Обычно политические дыры латают дочерьми, заключая договорные браки, но у меня в избытке лишь братья. А значит… — Значит женись на ней сам или же пусть это сделает Эймонд, — Дейрон нервно забарабанил пальцами по столешнице. — Я немного несвободен, — Эйгон демонстративно постучал массивным, обручальным кольцом по кубку. — Это не мешает тебе таскаться по домам удовольствий, — вставил Эймонд. — Не мешает. Но я стал разборчив. — Семеро, Эйгон, избавь нас от подробностей, — замахал руками Дейрон. — Это твоя жизнь, а в свою лезть я не позволю. Связываться с незнакомой девицей, которую я никогда не видел… — Оу, проблема лишь в этом? Я могу показать ее тебе и познакомить! — Не стоит. Пусть Эймонд сам разбирается с проблемами, которые он создал. — Это всего лишь формальность, Дейрон! Фикция, игра на публику, ложный союз, который мне необходим сейчас! Штормовые земли перейдут на мою сторону, как только дочь Борроса напялит на себя плащ Таргариенов! Неужели это так сложно?! — Брачные клятвы — это не игрушка, Эйгон. Это обещания перед ликами Семерых, это таинство, которое не может быть лживым. Я не стану пятнать себя и богохульствовать, дабы ублажить твое эго. Уверен, эта девушка заслуживает лучшего. — В данном случае, ты и есть для нее лучшее. Ты ее спасение. — Я не хочу кого — либо спасать, жертвуя своей свободой и правом выбора. — Я обещал помочь ей. — Впредь не давай обещаний, которых не сможешь сдержать. — Вообще — то, я не спрашивал у тебя ответа. Это принятое решение и я просто хотел, чтобы у тебя было время привыкнуть к этой мысли. — Мне не придется привыкать. — О боги, какое мучение! — позади раздался звучный смех Хелейны. Мужчины не заметили, как она вошла в покои, будучи занятыми жарким спором. — Быть женатым на молодой и красивой девушке, представительнице великого дома, образованной и воспитанной. Какое невыразимое страдание! Я не знаю, как ты это переживешь, Дейрон, но уверенна, что его величество даст тебе пару действенных советов по перебарыванию тошноты при прикосновениях к ее телу! Да, ваше величество? — она по — хозяйски хлопнула Эйгона по плечу, прежде чем опуститься в соседнее кресло. — Не имею ни малейшего представления о чем ты говоришь, любовь моя, — с фальшивой вежливостью проговорил Эйгон, вдыхая полной грудью аромат, который Хелейна принесла с собой. Дождь, дым, пепел…все осталось позади, сменившись практически удушливым запахом мыла и еле различимой, но при этом потрясающей свежестью цитрусов. Кажется, молодая королева все это время провела в купальне, пытаясь избавиться от малейших следов, уличающих ее в преступлении. Что же, ей почти удалось. Эйгон одобрительно кивнул, переводя взгляд на легчайшее платье небесно — голубого цвета, скрывающее все недостатки фигуры недавно родившей женщины. Ее обычно белоснежная, молочная кожа была покрыта неравномерными красными пятнами, больше напоминающими грубые прикосновения жесткого, банного мочала. Волосы, все еще хранившие влагу, были аккуратно расчесаны и убраны в высокую прическу, дабы избавить чувствительную шею от неприятного контакта. На ней не было украшений, кроме длинной цепочки из валирийской стали. Такую цепь носил каждый из них — Эйгон инстинктивно прикоснулся к своей подвеске, скрытой за рубашкой, при этом ощутив, как та эфемерно обожгла ему руку. — Мама уничтожила тебя, а ты так и не смог снять ее подарок, — Хелейна проследила за его рукой, а затем вытащила из декольте свой кулон. — Каждый из нас носит ее дар у сердца. Вы не задумывались о том, что в себе несут эти куски стали? Никто из детей Зеленой королевы не помнил себя без тонкой, изящной вязи, на конце которой висел крупный кулон, сделанный в форме пресловутой семиконечной звезды. Их было пять. Четыре кулона носили ее дети и пятый покоился на ее груди. Это давно перестало быть украшением и символом материнской любви. Это прочно стало частью их. Частью, без которой каждый из них будто бы был обречен на гибель. Разве можно жить без сердца? Повисла неловкая тишина, в которой можно было услышать стук всех четверых сердец. Сама того не ведая (или все же ведая) Хелейна всколыхнула в их душах то, чего им так не хватало до этого времени. Может, это было осознание? Или же напоминание об одной крови, что текла в их жилах? — Ты как? — Эйгон прогнал наваждение, посмотрев на нее в упор. — Прекрасно, — прошипела Хелейна. — У нас нет друг от друга секретов и в преддверии такого важного события в жизни Дейрона, я не могла не оказать ему поддержки. Я ведь правильно все поняла? Ты хочешь устроить их союз? — Хочу, — решительно кивнул Эйгон. — Как ты на это смотришь? — Я буду рада. — Сестра, ты немного не в себе, — мягко отметил Дейрон, не сводя с нее встревоженных глаз. — Мне рассказали о случившемся и я понимаю, как тяжело это было для тебя… — О, милый Дейрон, я еще никогда не была настолько в себе, — Хелейна зыркнула на него сумасшедшим взглядом, тут же переводя его на Эймонда. — Это мне в пору злиться, — напомнил ей Эймонд, кривя губы в злобной усмешке. — О чем это вы? — Эйгон подался вперед, уловив флер недосказанности, искры которого метались между братом и сестрой. — Все о том же. Я темный сгусток на вашем святом, белоснежном фоне, — Эймонд дернул плечом. — Что поделать, в семье не без урода. Правда, в моем случае это выражение обретает уж слишком прямой контекст. Не правда ли, моя королева? — Правда, — Хелейна легко с ним согласилась. — Я всегда любила тебя, Эймонд и не искала причин этому. Ведь это так просто, это так нормально. Но теперь я понимаю, что любила в тебе твою честность. И неважно, что твоя честность является садисткой, больной и злой. — Ну, ты как обычно! Воплощение чистоты и невинности, — Эймонд смог заставить себя улыбнуться. — Не люби меня, ведь теперь ты имеешь на это полное право. — Я чувствую себя лишним, — Дейрон переглянулся с Эйгоном. — Можешь проваливать, — огрызнулся Эймонд. — Как ты еще не отравился этим воздухом, Дейрон? Тебе не противно сидеть со мной за одним столом? — Семью не выбирают. — Налей, — Хелейна грубо подвинула кубок Эйгону. — Тебе можно? — он недоверчиво скосил глаза, явно намекая на новорожденного Мейлора. — Я не кормлю его. Наливай. Эйгон не стал спорить. Плавным движением он наполнил ее кубок алым вином и передал ей в руки. Хелейна жадно припала к нему, глотая вино как простую воду. Этого оказалось ничтожно мало, а потому она нагло забрала бутылку из — под носа мужа и наполнила сосуд во второй раз. — И что дальше? — она вытерла губы широким рукавом полупрозрачного платья. Все знали к кому был обращен этот вопрос. — Ты ведь никогда не забудешь эту темную ночь, брат. Его призрак не отпустит тебя. Эймонд поднял взгляд, следя за струйкой вина, стекавшей с ее шеи в ложбинку груди. Она испачкалась, но совершенно не обращала на это внимания. –Как и тебя, — его хладнокровие и спокойствие поражало. К этому невозможно было привыкнуть. — Как и меня, — согласилась Хелейна. — Я сожгла тело, лишив его мать шанса проститься с ним. Кто я после этого? Дейрон подался вперед, не веря своим ушам. Эйгон сидел без эмоций, не сводя потрясенного взгляда с жены. Казалось, в наступившей тишине можно было услышать стук всех четверых сердец. — Зачем ты это сделала? В тебе взыграла жалость или страх, что я не остановлюсь на одном глазе? — Эймонду хотелось, чтобы вопрос прозвучал безжалостно и жестоко, однако в его голосе ясно просквозила обида. — Волны поглотили бы его тело, ты сам видел, — пожала плечами Хелейна, вновь припадая к кубку. — Как только мы поднялись в небо, его прах растворился в соленых брызгах. Вода…это вотчина Веларионов. Люцерис не был Веларионом. — Это не ответ. — Я не знаю, что тебе ответить. Я хотела спасти его, я верила, что у меня получится. Но, по итогу, сожжение в драконьем пламени — это все, что я смогла для него сделать. — Ты не имела на это права. — Я так захотела. Это лучше, чем быть погребенным под толщей воды, став кормом для рыб. Упади он в залив и его не нашли бы. — Ты не имела права идти против меня. — Теперь это все неважно. — Ты что — то видела? Предчувствовала? — запоздалое озарение снизошло на Эймонда. — Почему ты не спросил у меня это там? Почему ты не подумал об этом в момент, когда растерзал его? — разозлилась Хелейна. — Я дала бы объяснения, если бы ты захотел это знать! — Что ты видела? — Это больше не имеет смысла. — В таком случае, не смей смотреть на меня таким взглядом. Я не умею читать чужие мысли, уж прости, — Эймонд ударил кулаком об стол и резко встал на ноги. — Быть может, тебе следует иногда думать? — в таком же тоне спросила Хелейна. — Как насчет рассуждений и капельки логики? — Семеро, Хелейна, я сыт по горло нравоучениями, — взревел Эймонд. — Я не намерен выслушивать это дерьмо еще и от тебя! — Боюсь, тебе придется, — королева также встала со своего места, подходя к нему вплотную. Эймонд странно усмехнулся, увидев ее опухшие, воспаленные глаза, под которыми россыпью виднелись красные пятнышки — признаки горьких, пролитых слез. Этот вечер перестал быть монотонным. — Я отчаялся понять твои мотивы. Ты запуталась в собственных масках. — Я никогда не носила масок. Только не с тобой. — Хочешь сказать, что была искренна? Тогда почему ты сотворила это с собой? — он демонстративно оглядел ее лицо, пострадавшее от часовой истерики. — Что тебя вело? — Он не был достоин такого конца. Не отрицай этого. — Он был нашим врагом. В первую очередь тебе, твоему мужу и твоим детям. — Его убила не я, а ты. — Я где — то говорил обратное? Хочешь правду? Я бы убил его снова, снова, снова и снова! Мне понравилось. Я вновь чувствую себя живым, спустя столько лет! Ты не рада за меня? Или скорбь по бастарду сильнее? — Я скорблю по человеку убитому в неравной борьбе. Ты воспользовался его слабостью. — Я бы не отказал ему, рискни он бросить мне вызов. Или, быть может, я повинен и в том, что он мог оказаться хуже меня на мечах? — Он объяснил причину, по которой не мог взяться за оружие. — Не мог или не решился? — Как подло вешать ярлыки на человека, который не сможет тебе ответить. Теперь ты хочешь назвать его трусом? — Дело не в том, чего хочу я. Дело в фактах, с которыми сложно спорить. И похоже ты, моя королева, переоценила себя, решив сыграть со мной на одном поле. Мне оскорбительно видеть следы расстройства на твоем лице и знать, кто стал их причиной. — Послушай… — Что ты вкладываешь в понятие слабости, Хелейна? И во что превратится общество, если слабость станет главным приоритетом в жизни людей? Получается, быть слабым — это выгодно? Можно повздыхать о своей доле и обрести все, чего хочется? Кто более несчастен, тот и получит высшую награду? — Эймонд… — Мне было всего десять лет, когда этот груз чуть не сломал мне плечи. Я тоже был слабым и беспомощным ребенком, который понятия не имел, как ему жить дальше. Я защищал свое право так, как умел и отчего — то никто, кроме моей матери и Коля, не бросился ко мне, предлагая свою помощь. Ты в самом страшном сне не сможешь представить то, через что я прошел в своей реальности, Хелейна. — Эймонд, я никогда не умаляла твоих страданий! — Мою личность растили не страдания. Твой труд напрасен, нельзя пробудить в человеке то, чего в нем никогда не было. Кстати, ты уверенна, что хочешь идти с нами по этому пути? — У меня нет другого выбора. — Никто не мешает тебе засесть в башне и лить слезы по нашим врагам, изредка погружаясь в свои видения. В таком случае, твое предательство не будет столь явным. Хелейна не стерпела этого. Напряженная рука взметнулась вверх, однако ее тут же перехватил Эймонд. — Не смей, Хелейна. Я готов простить тебе что угодно, даже нож в своем сердце, однако я не стану терпеть унижений из — за ничтожного бастарда! Ты пожалеешь, клянусь тебе, ты горько пожалеешь, если еще раз осмелишься пойти против меня! — А если пожалеешь ты? — Мне светлой души не беречь, — он отпустил ее руку и шагнул назад. — Эйгон, — демонстративно попрощавшись лишь с ним, Эймонд стремглав покинул покои. Хелейна же осталась стоять посередине комнаты, беспомощно озираясь вокруг и пытаясь понять, что же пошло не так. Голову мучали тяжелые мысли, она буквально застонала от их количества и содержания. Гнев покидал ее разум, тело устало после бессонной ночи, ей резко захотелось спать и по возможности не просыпаться обратно. Вернуть себе самообладание стоило невероятных усилий. — Как леди Марис? — ее спокойный голос прозвучал практически кощунственно. Королева заняла прежнее место. — Растерянна и потрясена, — тихо ответил Эйгон, в голове которого также бушевал ураган. — Она видела то, чего не видела я. Момент смерти Арракса. Наверняка это было ужасно, я слышала ее нечеловеческий крик сквозь раскаты грома, — равнодушно сказала Хелейна. — Она привыкнет. Дейрон, мой дорогой, тебе нехорошо? — взгляд королевы коснулся брата, сидящего в углу с мрачнейшим выражением лица. — Я молюсь, чтобы это был сон. Сон, после которого я проснусь. — Тогда твои молитвы пусты. Ты уже взрослый мальчик, научись справляться с реальностью более практичными способами. — Вроде этого? — он осуждающе кивнул на бутылку в ее руках. — Нет, это не поможет, — Хелейна помотала головой. — Как насчет принятия ситуации? — Я не хочу принимать эту ситуацию, сестра. — Золотой мальчик, — мечтательно протянула Хелейна. — Я не виню тебя за это. Ты всю свою жизнь был окружен стеной, сродни той, что стоит на Севере, охраняя царство людей. Стеной понимания, любви, нежности и вседозволенности. Тебя ни во что не вмешивали, ни во что не впутывали, позволяя оставаться незапятнанным, чистым, практически святым. Ты никогда не заключал договоров со своей совестью, ты никогда не жертвовал своими мечтами, ты никогда не ощущал тени, что нависала над нами. Пора отдать семье этот долг, Дейрон. Пора чем — нибудь пожертвовать ради общего дела. Ради нашего выживания, если так будет понятнее. Кстати, брак, по сути, это самое меньшее, что ты можешь для нас сделать. К тому же, она красотка. Не печалься понапрасну. — Я не обязан жениться, прикрывая ваш промах, — огрызнулся Дейрон. — И, дорогая, не стоит давить на мою совесть. Моя жизнь, вопреки вашим суждениям, не подарок откуда — то свыше. Это результат моего каждодневного выбора. — Маленький эгоист, — почти нежно пожурила его Хелейна. — На что ты рассчитываешь? На великую любовь? — На нечто, что не пахнет рабством, — язвительно хмыкнул Дейрон. — И да, любовь для меня не пустой звук. — Любовь подвластна беднякам, — подметила Хелейна. — И другим людям, от которых не зависит настроение в государстве. У тебя такой роскоши не будет. Забудь. — И так рассуждает женщина, которая сама состоит в подобном браке, — захохотал Дейрон. — Тебе не жаль эту девушку? Ты ведь знаешь на что ее обрекаешь? Ты же знаешь, что ее ждет? — Нет, мне ее не жаль, ведь я знаю тебя, — честно ответила Хелейна. — Ты не склонен к жестокости, этого для нее будет достаточно. — Но я не люблю ее, как и она меня не любит. Как быть с этим? — Принять как должное, — выдохнула королева. — Эйгон справился, ты тоже выдержишь. — Эйгон знал тебя задолго до венца и свадебных клятв. Ваш брак не был принуждением. — Разве? — Хелейна взглянула на мужа. — Впрочем, это не имеет значения. Уверенна, ты не доставишь леди Марис лишних хлопот. — А если ты ошибаешься? — В таком случае она будет молча терпеть. Я же терплю? Будучи принцессой по крови, а теперь и королевой! То, что не зазорно для меня, не будет проблемой и для нее. Хватит, Дейрон, тебе не избежать этого. — Что с тобой стало, Хелейна? Откуда это все? Эта ненависть, это пренебрежение, это равнодушие к судьбам людей? Как ты сотворила это с собой за такое короткое время? — Власть не терпит мягкотелых. И честных тоже презирает. — Быстро же ты сдалась под ее натиском. — Я шла к этому с самого детства, Дейрон. Я готовила себя к этой роли и я неплохо справилась. При дворе меня обожают, а народ почитает и возносит молитвы за мое здравие. Я не сдалась под натиском власти, я приняла ее как должное. Не путай эти вещи. — Тогда ты лживая и бездушная, Хелейна! Народ, говоришь? Ты не любишь этот народ, ты всего лишь покупаешь его признание, ты ядовитой змеей вползаешь в их сердца! С юности до этих лет, ты только и делаешь, что притворяешься. Не путай эти вещи. — Пусть так, но этот народ поднимется стеной за меня, Дейрон. Они будут оплакивать меня, они будут помнить меня, они останутся преданными мне. Ты не перечислил и доли моих достоинств. Я хуже, чем ты можешь себе представить. — Ты гордишься этим? Своим черным сердцем? — Под этими сводами нет разделения цветов, мой дорогой. Каждый из нас тонет в своей тьме. Не смей считать, что ты чем — то лучше меня, ибо ты не лучше. Боги докажут тебе это, они поставят тебя на колени и твоей рукой посеят чудовищные разрушения. Ты будешь убивать, калечить, стирать в пыль и твое горячее сердце не сможет перебить воли. Воли к жизни любой ценой. Воли к победе. Ты станешь тем, кем всегда боялся стать. — И кем же я стану? — Таргариеном. Настоящим Таргариеном. — Нет, с меня довольно, — Дейрон резко поднялся на ноги, расстроенный до глубины души. — Вели гвардейцам сопроводить меня обратно, я больше не намерен здесь оставаться, — бросил он Эйгону. — Твое заточение окончено, — махнул рукой король. — Возвращайся в свои покои и приведи себя в порядок. Ты нужен мне завтра. — Ты не понял? — чуть ли не закричал Дейрон. — Я член династии Таргариенов, я драконий всадник и принц по крови, а не один из твоих псов, что готовы лизать тебе сапоги и считать твои пинки благославением свыше. Я не стану клеймить себя этим браком. Не стану. — Сгинь с глаз моих, Дейрон. Вон. Пока я не передумал, — прошипел Эйгон. Дейрону не пришлось повторять дважды. Через мгновение в покоях остались только король и королева. — Мне тоже пора, — Хелейна резко встала пошатываясь, направилась в сторону двери. — Ты была готова сразиться с Эймондом и даже убить его, когда я еще не занял трон, но смертельно расстроилась из — за смерти Люцериса. Что это? — его голос нагнал ее у порога, заставив остановиться. — Видимо, я переоценила свою жестокость. — Я все видел, — Эйгон поднялся с кресла и быстро подошел к ней, в одно движение разворачивая к себе. — Смятую страницу, Мейгора и Эйгона, Балериона и Ртуть. Ты знала, что этим закончится? — Я поняла лишь тогда, когда увидела Люцериса. Ты спросишь что — то еще? — Мне жаль, Хелейна. — Не жалей. Эймонд был прав. Я знала, на что иду и все же не думала, что это окажется так тяжело. — Я всегда готов выслушать тебя. Ты не обязана нести этот груз одна. — Мне пора, Эйгон. — Останься. Никто не должен видеть мою королеву пьяной. Хелейна слабо помотала головой, внимательно оглядываясь вокруг. Она явно искала следы женского присутствия и не найдя их, нахмурилась. От радости или огорчения? Эйгон утратил веру в то, что научится правильно толковать женские эмоции. — У меня никого не было, — он решил упростить ей мыслительный процесс. — Я даже не спал толком все эти дни. Кажется, это подействовало. Все также покачиваясь, молодая королева дошла до кровати и небрежно стащила с нее покрывало. — Дейрон возненавидит меня. — За правду? — Я была слишком строга с ним. — Я был строже. Так нужно. Ради всех нас, ради нашего будущего. — Меня пугает неизвестность, Эйгон. Я так боюсь и при этом не знаю чего... мы отчаянно хотим выжить и готовы платить за победу высокую цену, но что если там, по ту сторону, мы больше не найдем смысла? Вдруг эта жизнь превратится в проклятье? Вдруг мы начнем мечтать о смерти? — Скорее всего, так и будет, — Эйгон горько улыбнулся. — Но мы не узнаем, пока не победим. Ложись. Засыпай.