Loving you is a crime

Фокалорс выглядывает из-под высоких стеллажей, заполненных книгами. Библиотечное помещение Йельского университета выглядит опустевшим, покой не нарушается почти ни единым звуком — течение времени здесь словно приостанавливается. Именно в этом месте она безошибочно находила своего однокурсника. Сегодняшний день не стал исключением. Она нарушает одиночество однокурсника, опускаясь рядом, словно мягкий вихрь. Внимательно уставившись на него, полностью погружённого в изучение книги, пронизывает сосредоточенным взглядом. Одновременно с её лица не сползает улыбка, располагающая к себе. — Нё-вил-лет, я же всё равно найду тебя, даже если ты будешь увиливать от всех моих приглашений на университетские вечеринки. Студенческая жизнь включает в себя многие условности. Такие, как пропущенное несколькими студентами занятие по криминалистике из-за того, что они снова перебрали с алкоголем. Но Фокалорс не зря видела в таких встречах потенциал для сближения. У неё был особый талант: сплачивать людей несмотря на любые различия в их характерах, ценностях, мировоззрении. Все препятствующие переменные размывались и становились незначительными, как только за организацию мероприятий бралась Фокалорс. Её присутствие было похоже на скрепляющую нить — крепкую и надёжную, но не бросающуюся в глаза. — Извиняюсь, но такие мероприятия не для меня, — незаинтересованно отвечает Нёвиллет. Он был её противоположностью: безупречен во всём, за что брался в учёбе. Идеальная успеваемость, отточенные ораторские навыки, способность быстро обосновывать точку зрения. Безупречен. До того самого момента, пока это находилось в рамках безличностного и не требовало командной работы. Его поведение заставляло Фокалорс проникнуться сильным желанием понять, почему Нёвиллет ведёт себя именно так. Какова жизнь человека, настолько отдалённого от других людей? Невозможно представить. Студенты всё время проводили в кампусе, из которого редко кто-то выезжал — в таких условиях будет безумно скучно, если у тебя нет хороших знакомых. — Ты столько упускаешь, — Фокалорс поправляет юбку своего воздушного хлопкового платья, устраиваясь чуть более расслабленно. Такая поза позволяет ей уставиться на Нёвиллета в упор, не давая ему и шанса избежать щекотливой темы. — Даже если ты способный на всё и понимающий любую отрасль права с первых же строк «юдекс», иногда нужно расслабляться. Всё произойдёт само собой — нужно просто забыть обо всем, что волнует. А что это у тебя за книга? Нёвиллет резко отводит взгляд. «Юдекс» было прозвищем, которое дали ему однокурсники и которое к нему прочно прикрепилось по странной причине. Всё из-за того, что он был самым активным на занятиях по римскому праву, когда другие студенты считали этот предмет слишком монотонным и неинтересным. Нёвиллету приходилось «спасать» остальных. Его ответы были такими развёрнутыми, что звание «iudex» неотрывно приклеилось к его личности. Это было латинским обозначением судей в римском праве, о которых Нёвиллет рассказывал без остановки, чтобы преподаватель не начал спрашивать его однокурсников. Слово было подчёркнуто в учебнике жирным шрифтом и очень запоминалось, поэтому у Нёвиллета не было шансов остаться без прозвища. Фокалорс это прозвище особенно пришлось по душе: она называла так Нёвиллета при любом удобном случае. Она игриво приподнимает обложку его книги. С лёгкостью разглядывает название — справочник по морской биологии? Как необычно. — Почему морская биология? — Мне кажется, юридическая сфера не для меня. Морская биология — моё второе приоритетное направление. Изучение этого очень завораживает, — осторожно произносит Нёвиллет. В Йельском университете, как и в других высших учебных заведениях в их стране, можно было выбрать основную и дополнительную специальность. Таким образом, студенты всегда имели запасной вариант, если по каким-то причинам их переставала устраивать перспектива работы по основной специальности. — Не для тебя? — Фокалорс растерянно качает головой. — Ты один из лучших студентов на нашем направлении. Ты порой так стараешься, что хочется крикнуть: «Жизнь не заканчивается на изучении права!» — Верно, я стараюсь изучить право как можно глубже. Но мне всегда казалось, что у тебя есть его более глубокое понимание, — Нёвиллет неожиданно мягок. В помещении библиотеки свет искусственный и неяркий. Но Нёвиллет может увидеть, как в выражении лица Фокалорс проскользнули яркие солнечные зайчики. Нёвиллет действительно считал — и знал, что её ждёт грандиозная карьера с такими способностями. Он помнил, как она могла без долгих раздумий объяснить любой прецедент или руководить целым судебным процессом, даже если это была лишь несерьёзная игра для отработки теории. И люди следовали за ней, внимали её указаниям, прислушивались к её советам, открывались навстречу её плавным скользящим жестам. Люди подсознательно чувствовали в ней нечто покровительственное и ласковое — столь же ласковое, как солнечные блики, пробивающиеся сквозь текстуру зубчатых волн. Нёвиллет чувствовал это не меньше других, признавая, что не обладал ничем из того, чем обладала Фокалорс. Сколько бы он ни старался, у Фокалорс всегда получалось лучше. И когда она была рядом, Нёвиллет чувствовал себя настолько близким к недостижимому идеалу, словно дотрагивался до него кончиками пальцев. Такие моменты хотелось растянуть подольше. Как гипотеза и диспозиция были обязательной частью нормативного акта, так и Фокалорс постепенно становилась важной частью его жизни. Его практически единственный близкий человек. — Касательно меня, дело не только в теоретических аспектах, — продолжает Нёвиллет. — От юристов прежде всего зависят судьбы людей. Гораздо проще заниматься спокойным изучением жизней морских организмов. — Но всегда ли стоит выбирать то, что проще, юдекс? — улыбается Фокалорс, и вопрос оседает в воздухе как что-то, не нуждающееся в ответе. — Я слышал, что в кинотеатре нашего университета начались бесплатные показы, — он не скрывает свои намерения. Ему не нужны бессмысленные вечеринки. Лишь возможность провести время с таким особенным человеком, как Фокалорс. Провести время…       *** Как давно это было? Каким годом датируется это воспоминание? Фокалорс… на его месте справилась бы намного лучше. Эта работа была предназначена и создана для неё, как сценарий, написанный заблаговременно. Но сценарий был предан огню. Сценарий никогда не будет реализован. «Ты точно не гордилась бы мной, если бы знала, к чему привели мои решения». *** 03 января 19 часов 12 минут План немедленного расследования был просчитан до мелочей, но оказался полностью бесполезным. Однако начало было положено успешно: при перемещении Нёвиллета в безопасное место не возникло никаких проблем. Выбор наиболее удачного укрытия производился в спешке, и окончательное решение было принято в пользу закрытого города недалеко от Вашингтона. О локализации преступников в определённом городе или штате не было никаких сведений. Следовательно, не было смысла в подборе удалённого от Вашингтона места. Оставалось строить предположения, какие территории пронизаны присутствием преступной группировки — и Нёвиллет был уверен, что вскоре предположения обретут форму твёрдых неопровержимых утверждений. Территория, где располагалось временное место проживания, не была строго засекречена. Но для проникновения туда требовалось специальное разрешение. Стражи порядка, осведомлённые о нахождении военных объектов в пределах закрытого города, тщательно проверяли каждого человека, собиравшегося совершить въезд на охраняемую местность. Кроме того, территория никак не была обозначена на картах. Поэтому попасть туда, не имея секретных сведений, было практически невозможно: издалека создавалось впечатление, что местность заброшена и нетронута цивилизацией. Выбранное место идеально подходило по всем параметрам, и Нёвиллет мог быть уверенным в отсутствии угрозы. При малейших признаках, что преступники каким-либо образом узнали о его местоположении, он мог покинуть временное укрытие. Список путей отхода на тот случай, если нынешнее местоположение будет рассекречено, был подготовлен заранее. Но одно весомое обстоятельство препятствовало осуществлению любых планов. После переезда на новое место Нёвиллет стал неспособным на длительную усердную работу, что не входило ни в один из вариантов развития событий, которые он предусматривал. Он усиленно старался сосредоточиться на словах его личного врача, который нацарапывал на ровном листе бумаги список необходимых лекарств. Но мысли бесконтрольно путались. Расползались по швам. Растекались, как нефтяное пятно на чистой водной глади. Воздух казался иным. Приходилось с трудом вдыхать его сгустки. Нёвиллет совсем забыл, что высокая температура и симптомы болезни ощущаются именно так. Он не мог вспомнить, когда в последний раз сильно заболевал: его иммунитет всегда был стойким. Но сейчас, если верить словам врача, нервное истощение повлияло на него слишком сильно — до той степени, что Нёвиллет был частично выведен из строя. И причина всех проблем — нахлынувшие эмоции. Когда Нёвиллет возвращался к недавним событиям и восстанавливал в памяти произнесённые им слова, его сердцебиение непроизвольно учащалось, а к горлу подступала еле заметная тошнота. Почему реакция его тела была именно такой? Нёвиллет был сильно растерян и не знал, как себя вести. Прежде у него всегда получалось контролировать себя и подавлять эмоции, но недавние события безжалостно раздробили лёд его бесстрастности. Он не рассказывал врачу, в чём истинная причина нервного истощения. Ничто не должно было дать повод усомниться в авторитете Верховного судьи и обличить недостаток самообладания. В сокрытии эмоций и переживаний не было ничего особенного, ведь Нёвиллет всегда контролировал себя в силу специфики его должности.        Но привычный способ — подавить, искоренить, отвлечься, пожертвовать ради исполнения истинного долга — больше не работал. Эмоции были похожи на бушующий неконтролируемый поток, и Нёвиллет чувствовал, как этот поток сбивает его с ног. Слова врача про необходимость соблюдения постельного режима, про ограничения нагрузок… внутренне отвергались Нёвиллетом. Как он мог подчиняться таким указаниям, когда сейчас важнее всего — безопасность потенциальных невинных жертв?        Тем не менее, врач, приглашённый им, внушал исключительное доверие. Он оказывал медицинские услуги только богатым семьям и славился, как надёжный специалист. Нёвиллет при необходимости прибегал к его помощи, чтобы не обращаться в государственные учреждения, и никакому другому врачу он бы не доверил состояние своего здоровья. Медицинский персонал, находившийся в пределах закрытой территории, не обладал информацией о заболеваниях, которые Нёвиллет перенёс, об аллергических реакциях. Кто мог лучше справиться с действенным лечением и обеспечить выздоровление в кратчайшие сроки, если не доктор, который подтверждал свою надёжность на протяжении многих лет?        Ни врач, ни охранники, ни обслуживающий персонал не знали, с какой целью Верховному судье приходится скрываться. Ответом на все вопросы служила «острая необходимость в связи с рабочими задачами». Впрочем, Нёвиллет старался минимизировать взаимодействия с кем-либо и не покидать пределы нескольких изысканно обставленных комнат, выделенных специально для него — в одной находилось спальное место, а вторая отдалённо напоминала его рабочий кабинет, но туда не мог попасть ни один луч света.        Всю информацию о продвижении расследования Нёвиллет получал по закрытым каналам связи через электронный архив. Прямые контакты с другими должностными лицами правоохранительных органов были ограничены, чтобы у преступников не оставалось возможности перехватить информацию.        После того, как врач покинул его новый импровизированный кабинет, Нёвиллет долго всматривался в этикетку баночки с предложенными ему таблетками. Медицина ещё не вышла на такой уровень, чтобы моментально справляться с температурой и возвращать работоспособность. Сейчас он мог только пытаться сбить температуру и ждать, когда состояние улучшится.        Но он не собирался ждать. Некоторые рекомендации врача можно проигнорировать. Нёвиллет был обязан немедленно приступить к рассмотрению направленных ему сведений насчёт продвижения расследования.        Важными были и другие сведения, о которых Нёвиллета оперативно извещали: состояние его дочери, состояние покинутого дома и находящегося внутри него имущества. Фурина временно находилась в отдельном от него месте, так как нахождение рядом с Нёвиллетом могло привести к повышенной угрозе для её жизни. Преступники были нацелены именно на Верховного судью, и Фурина могла оказаться рядом в неподходящий момент. Однако, если верить отчётам, охрана обеспечивалась на высочайшем уровне: у преступников не было ни единого шанса совершить посягательство.        Помимо этого, его мысли были сконцентрированы на другом человеке. На человеке, о котором он не должен был думать настолько много.        Уехал ли Ризли в Даллас? Как он себя сейчас чувствует? Он в безопасности?        Нёвиллет не мог и не собирался затрачивать силы спецагентов для того, чтобы найти ответы на такие незначительные в государственном масштабе вопросы. Служебные обязанности всегда должны стоять выше личных пристрастий. Тогда почему он постоянно восстанавливал в памяти последний разговор? Почему усердно старался представить, как прямо сейчас Ризли проводит время со своей дочерью?        Так волноваться о нём — иррационально. Шанс, что с Ризли что-то случилось, стремился к нулю: преступники устраняли лишь сотрудников правоохранительных органов или людей, которые были задействованы в расследовании. Угроза его жизни как способ надавить на личный интерес Нёвиллета тоже казалась неправдоподобным вариантом развития событий, ведь их публичные взаимодействия не выдавали в себе глубокую связь.        Ризли мог быть в опасности только из-за того, что именно он был изначальным обвиняемым по делу. Но преступникам, совершающим убийства очень аккуратно, было бы невыгодно его устранять.        Нёвиллет делает над собой ещё одно усилие. Когда он успел стать настолько чувствительным и восприимчивым? Где его профессионализм, где его навык абстрагироваться при любых обстоятельствах? Отработанные до автоматизма умения растерять невозможно, поэтому Нёвиллет сохранял привычную эффективность и в болезненном состоянии, пусть и в меньшей мере. Но мысли о Ризли раз за разом заставляли отвлекаться и терять фокус. Эти мысли подавлялись, но снова возникали совершенно неожиданно, будто по инерции. Из-за ежедневного общения Нёвиллет слишком привык, что у него всегда был тот, с кем он мог обсудить прошедший день. Тот, кто всегда ждал его после тяжёлого рабочего дня. Привык, что у него был тот, кого он любил. Стоило поскорее от этого отвыкнуть.        Если бы можно было убедиться, что Ризли сейчас точно в порядке, может, у Нёвиллета не было бы проблем с тем, чтобы сосредоточиться. Неужели подобная слабость и рассеянность — побочные эффекты сильных чувств к кому-то? В таком случае, было бы легче, если бы помимо жаропонижающего он мог выпить универсальную таблетку, которая бы выскоблила его чувства так, чтобы больше не мешали.        Глубоко вздохнув и постаравшись упорядочить мысли, он открывает электронный архив. Помимо продвижения в расследовании, в архив были загружены данные касательно… нового убийства? Жертва в этот раз не являлась сотрудником правоохранительных органов, но её должны были допросить в ближайшее время, как свидетеля по делу. Наиболее вероятно, что она обладала крайне важными сведениями, которыми уже не сможет поделиться со следствием.        Можно полагать, что это говорило о значительном продвижении — прежде группировка не устраняла свидетелей. Должно быть, следствие вышло на правильный путь, и запутанный клубок ниток постепенно начал распутываться. Погибший работал в Федеральном резерве. Это был не первый случай, когда работники данного банка должны были быть допрошены как свидетели по этому делу. Стоило полагать, что Федеральный резерв играл не последнюю роль в изначальном убийстве.        Смерть произошла в пределах кабинета жертвы внутри здания Федерального резерва. Однако это убийство не было обличающим: в этот раз оно произошло без прямого контакта с преступником, как в прошлые разы. Об этом свидетельствовало отсутствие следов насилия на теле жертвы. Нёвиллет не мог быть полностью уверенным в этом до получения отчёта о вскрытии. Но он догадывался, что жертва была отравлена.        Однако внимание привлекала совершенно другая деталь.        Уже хорошо знакомый восьмилучевой символ, а также надпись, вычерченные на стенах здания Федерального резерва флуоресцентными чернилами, которые были видны лишь в темноте. Она была зафиксирована следствием во время ночного расследования. Почему именно флуоресцентные чернила? Нёвиллет знал, что они применялись в ограниченном количестве сфер: например, использовались в научных лабораториях для маркировки экземпляров клеток и молекул для экспериментов.        Как только он читает содержание надписи, его перестаёт волновать вопрос о причине использования флуоресцентных чернил.        «Поиграем в прятки, юдекс?»        Увидев это слово, Нёвиллет сразу же отворачивается от экрана, рефлекторно прикрывая рот рукой и впиваясь взглядом куда-то вниз. Куда угодно, лишь бы не видеть это.        Сердце бешено стучит. Тишина отражается звоном в ушах. Нёвиллет резко встаёт из-за стола и несколько раз проходится по комнате, стараясь выветрить из головы то, что снова напомнило о ней. Возможно, болезнь обостряет все чувства и эмоции, ведь прежде Нёвиллет никогда не реагировал так остро. Его пугает собственная восприимчивость. Нет, не так себя должен вести и чувствовать человек, находящийся на его должности…        И… Откуда преступники знают об этом прозвище?        ***        1 января 15 часов 27 минут        Рождественские песни, медленно сменяющие друг друга, начинают раздражать. Ризли достаточно их наслушался за последнюю неделю, а теперь они и вовсе не вызывают ни единой радостной эмоции. Неровные отзвуки песен приглушаются, путаясь в аккомпанементе оживлённых разговоров посетителей кафе, многие из которых занимают столики вместе со своими детьми.        Нетрудно догадаться, почему в кафе преобладает семейная атмосфера — праздничные дни вскоре закончатся. Сложно придумать лучший момент, чтобы провести последние свободные дни вместе с детьми. В такой обстановке Ризли, одиноко занимающий столик без какой-либо компании, сильно выделяется. Оглядываясь по сторонам, он видит много вариаций прозрачно-чистых детских эмоций. Увиденное неизбежно напоминает о Сиджвин.        Сиджвин, его принцесса… Интересно, в этом году она снова доставала Клоринду любознательными расспросами о том, чем Пэр-Ноэль отличается от Санта-Клауса? Снова с замиранием сердца загадывала неисполнимое желание, движимая детской безусловной верой во всё сказочное? Снова выпрашивала яркие леденцы и пыталась приготовить праздничный ужин? Что ж, последнее… Лучше бы этому не быть правдой, потому что Сиджвин никогда не следовало подпускать к готовке ради своей же безопасности.        Однако сейчас Сиджвин не было рядом. Ризли не смог посвятить этот праздник ей. Но ему, наверно, стоило радоваться, что в этот раз начало года происходило не в одиночной камере, когда единственный подарок для самого себя — набитая в сомнительных условиях татуировка-рукав. Он точно не мог ожидать, что встретит начало года совершенно один, как и год назад.        Ризли недовольно шикает, сделав несколько глотков чая. Было ошибкой делать выбор в пользу этого кафе: вкус чая почти полностью отсутствует и выдаёт в себе дешёвый некачественный сорт. Он мог бы заварить гораздо более вкусный напиток, вооружившись одним лишь содержимым его кухни. Но на данный момент Ризли не имел ни малейшего представления, когда вернётся в Даллас — несмотря на то, что появлялось всё больше знаков, твердящих о необходимости вернуться.        Утренние звонки Клоринды, которые Ризли сначала пропустил из-за долгого сна, лишь подтвердили это. Для него стало неожиданностью, что она звонила вовсе не с целью поздравить с праздниками. Почти сразу разговор плавно перетёк к рассказу о происходивших в Техасе серийных убийствах, из-за которых её присутствие на работе должно стать практически круглосуточным. Вполне закономерно, ведь должность прокурора предусматривала надзор за следственными органами. Клоринда, как и всегда, излагала мысли ёмко и уравновешенно, но Ризли заметил её волнение. Ведь при таком раскладе Сиджвин большую часть времени будет находиться одна, лишённая важных для неё поддержки, заботы и внимания. Поэтому настойчивые заверения в том, что ему необходимо вернуться как можно скорее, были обоснованными.        Если бы Ризли узнал об этом вчера, то без раздумий бы ринулся в Техас. Но из-за недавнего он собирался задержаться в Вашингтоне ещё ненадолго.        Вчерашние события казались такими неправдоподобными. Ризли вспоминал, как на протяжении поездки в Вашингтон иногда находил способ уединиться и позвонить Клоринде. Со стороны могло выглядеть, будто он волновался о состоянии Сиджвин, что отчасти было правдиво, но… Эмоции, вплетённые в нескончаемые рассказы, которыми он делился с Клориндой, были вызваны именно временем, проведённым наедине с Нёвиллетом.        И теперь Ризли сидел здесь совершенно один и давился некачественным чаем, не в силах предположить, где сейчас находился Нёвиллет. Радовало только то, что состояние улучшилось по сравнению со вчерашним. Вчерашние вспышки агрессии и разочарования из-за поступка Нёвиллета быстро угасли после подступающей панической атаки — настолько сильной, что Ризли хотелось забыться любыми способами. Картины произошедшего смазанные и размытые.        Барная стойка, за которой он сидел, жалея о сохранности своего трезвого разума вне зависимости от градуса и количества выпитого. Переулки Вашингтона, в которых он терялся, стараясь найти дорогу до хостела и плутая в городе, где никогда до этого не гулял в одиночку. Фотографии, сделанные несколько дней назад, когда он был так воодушевлён каждой прогулкой с тем, кем восхищался больше, чем кем-либо ещё. Отображающийся на экране номер, который он набирал много раз, надеясь получить ответ — зачем?        Ризли массирует виски, стараясь избавиться от противоречивых чувств. Если он зациклится на этом, состояние опять ухудшится. Лучше сосредоточиться на примерных догадках о том, что могло спровоцировать вчерашний конфликт. Ризли не любил додумывать что-то за других и всегда предпочитал спрашивать напрямую, но вчера все его вопросы были проигнорированы.        Была одна странная деталь, которая не давала покоя: перед тем, как состояние Ризли ухудшилось, он возвращался в то место, где жил Нёвиллет. Именно там он увидел сотрудников федеральной службы маршалов, которые устанавливали усовершенствованную систему охраны и камер видеонаблюдения. Ответы на расспросы Ризли были вялые и раздражённые, даже если он взывал к тому, что знает судью лично. Госслужащие уверяли, что у них нет никакой информации и они лишь выполняют отданный им приказ. Так как дом опустел после отъезда Нёвиллета, им необходимо было охранять ценные вещи, находящиеся внутри.        О каком отъезде шла речь? Педантичность Нёвиллета не позволила бы ему так резко изменить планы.        Разложение вчерашних событий на мельчайшие детали наводило на мысли о противоречиях, которым не находилось ни одного разумного объяснения. Но это никак не меняло то, что финальная фраза Нёвиллета не переставала напоминать о себе пронизывающими насквозь болезненными сигналами нервных импульсов.        Из-за тех слов… Что-то в области сердца сильно саднило.        Нахождение наедине со своими мыслями вызывало те же ощущения, как и заключение в одиночной камере, когда единственные слышимые звуки — шёпот воспалённого сознания и зудящие под кожей паразиты сомнений. Но сейчас эмоции немного утихли по сравнению с тем, что было вчера. Ризли мог получше проанализировать произошедшее.        Стоило признать: на протяжении всего периода реабилитации после тюрьмы Ризли ничем не отличался от других людей, которым пришлось восстанавливаться после длительной изоляции. Он не был тем, кто легко превозмогал трудности и быстро восстанавливался. Он не мог перестать жалеть об утраченных годах, не мог избавиться от извечной настороженности и недоверия к людям из-за ожидания, что его гордость снова растопчут, как когда-то делали надзиратели или присяжные.        Но он так хотел казаться Нёвиллету именно таким. Так хотел показать, что тот период не смог продавить в нём личность, наоборот — дал стимул стать в разы сильнее. Не только для того, чтобы впечатлить. Больше всего Ризли хотел внушить самому себе, что ничуть не отличался от себя прежнего.        И самовнушение действительно помогало быстрее идти на поправку, заглушая моменты презрения к собственной ничем не прикрытой слабости. Оно помогало забыть о сочувствующих взглядах его учеников на занятиях по стрельбе, когда руки начинали бесконтрольно дрожать, не давая прицелиться. О прежних рамках, которые были нестираемо вписаны в его рассудок, как записанная на диск информация. О выученном режиме дня, о готовности к нарушению личного пространства, об отсутствии вкуса у еды. Ризли ни с кем не делился этим, но после выхода из тюрьмы любая еда потеряла вкус — возможно, отвращение к прогорклой тюремной еде привело к тому, что он подсознательно перестал воспринимать вкус пищи. Он мог восполнять вкусовые ощущения только через напитки, хотя это не мешало ему готовить вкусные блюда для Сиджвин.        И всё же, положительный эффект самовнушения не мог изменить реальное положение дел. Его прежняя версия, которую он так стремился показывать другим, особенно Нёвиллету, сильно видоизменилась. Нет, прежняя версия не существовала вовсе. Даже если Ризли стремился к самостоятельности, тюремное заключение сделало нечто внутри него надтреснутым и надломленным.        В таких условиях именно общение с Нёвиллетом позволяло полностью ощутить собственную значимость для кого-то. Ризли не делился тем, как паршиво он себя чувствует, но Нёвиллет раз за разом продолжал предлагать помощь. Предложения каждый раз отвергались, но Ризли чувствовал себя… по-настоящему нужным. Он вспоминал дни в одиночной камере, когда его пребывание казалось забытым и все знакомые от него отвернулись. Тогда единственным, что соединяло его с внешним миром, было желание обеспечить Сиджвин счастливое детство.        И у него, и у Нёвиллета были проблемы с тем, чтобы выстраивать глубокие взаимоотношения с людьми — у каждого по разным причинам. Это было понятно обоим без лишних слов. Отколотые от остального общества, они так быстро нашли общий язык друг с другом.        В моменты сближения с Нёвиллетом Ризли убеждался, что после выхода из тюрьмы он не потерял способность быть по-настоящему счастливым. Их общение поэтапно восстанавливало всё деформированное, что осталось с Ризли, как последствия нескольких сотен дней, проведённых в тюрьме. Этот до крайности правильный и рациональный человек незаметно привносил такое же «правильное» и «безупречное», как и он сам. Ризли глубоко нуждался в этом после постоянного ощущения бесправия и несправедливости. Нуждался в таком человеке, как Нёвиллет, рядом с которым всё незаконное казалось нереализуемой выдумкой. Рядом с которым то, что было почти стёрто в порошок, могло снова стать жизнеспособным.        Любить такого человека и быть любимым им — самое правильное, что могло с ним случиться.        Он видел, что Нёвиллет привязался не меньше — в жестах, в искренних эмоциях, в прикосновениях. Это не ощущалось фальшиво. Это ощущалось как нечто искреннее, заставлявшее забыть о проблемах с доверием. Забыть о страхе оказаться несоответствующим образу сильного человека.        Поэтому он не смог бы даже предположить, что Нёвиллет скажет что-то полностью разрушавшее то доверие, которое Ризли и без того с трудом проявлял. Неприятнее всего было то, что те слова имели смысл.        Эти размышления, как и вчера, бесплодны и ни к чему не приводят. Один обычный диалог с Нёвиллетом мог бы прояснить ситуацию, но где и как его искать? Ризли всегда считал себя догадливым, но сейчас у него не было ни единого предположения.        Ризли вытаскивает миниатюрный брелок с драконом, который приобрёл в торговом центре во время одной из прогулок пару дней назад. До этого он не тратился на такие вещи и считал их бесполезными, если это не было подарком для Сиджвин.        У Нёвиллета был идентичный брелок. В тот день он выглядел таким радостным и широко улыбался. Из-за любви к драконам или к парным вещам? Ризли крепко сжимает брелок в кулаке, замечая, что его рука снова немного подрагивает. Он поспешно кладёт брелок в карман, выругавшись себе под нос. С заметным раздражением покидает кафе, не оставляя чаевые. В этом месте не только разливают отвратительный чай — это место заставляет застревать на долгое время в унылых мыслях, что Ризли не любил больше всего.        Спускаясь вниз по Висконсин-авеню, он слышит громкие звуки транспорта и теряет взгляд в ярких вывесках известных магазинов. Оживлённость улицы и её бесконечное движение помогает чувствовать себя лучше. Двигаться, двигаться, идти вперёд, не замедляться и не останавливаться.        Он мысленно возвращается к рассказу Клоринды, вспоминая, что тот вызвал сразу несколько вопросов. Клоринда упомянула, что серийные убийства скрывались, и информация о них стала частично публичной лишь после приказа сверху немедленно привлечь виновных к ответственности. Каким образом правоохранительные органы скрывали убийства и с какой целью? Когда Ризли коротал целые дни в тюрьме, ему приходилось изучать законы штатов, чтобы хотя бы как-то разнообразить повседневность. Именно тогда он узнал о существовании «законов солнечного света», в соответствии с которыми деятельность государственных органов должна быть публичной.        Отхождение от публичности допускалось в редких случаях — например, чтобы не сеять преждевременную панику. Вывод напрашивался сам собой — распространение новостей о серийных убийствах могло негативным образом воздействовать на общественность.        Голова начинает болеть. Он будто снова ожидает исполнения смертного приговора, строя догадки, кто мог его подставить.        А ведь то преступление, в котором его обвинили, тоже было связано с группировкой из Техаса. Но тот случай отличался: его детально освещали в средствах массовой информации. Те серийные убийства, о которых рассказала Клоринда, наоборот выглядели так, будто правоохранительные органы пытались стыдливо запрятать в дальний шкаф то, что было у всех на виду. И почему в Техасе так значительно увеличился уровень преступности в последнее время? Внезапная догадка. Что, если вчерашнее поведение Нёвиллета каким-то образом связано с трагедией в Техасе? Ризли обречённо трёт глаза, осознавая, что соединяет несоединимые точки. Нет, председатель Верховного суда не может нести ответственность за то, что происходит в отдельном штате. Тем более, что судебная власть — отдельная независимая ветвь, которая не занимается расследованиями. Только вершит правосудие. Вариант с тем, что Нёвиллета вчера вызвали на работу для урегулирования ситуации в Техасе — неправдоподобный. Это не в компетенции судьи, тем более Верховного. И если Нёвиллет знал об убийствах в Техасе, зачем так настойчиво просил поскорее вернуться туда? Он наоборот должен был понимать, что это небезопасно.        Хотя, из-за недостатка подробностей Ризли не мог знать, нацелены ли убийцы на кого-то конкретного. У серийных убийц обычно были определённые прослеживающиеся черты: некоторые выбирали в качестве жертв исключительно девушек, некоторые — мужчин, некоторые — детей. Из-за последней мысли Ризли ещё более остро ощущает необходимость быть рядом с Сиджвин, чтобы быть способным защитить её в любой момент. Почему два обстоятельства, связанные с важными для него людьми, так невовремя наложились друг на друга? Интересно, Нёвиллет бы тоже чувствовал желание находиться рядом и защищать от любой опасности, если бы Фурине что-то угрожало?        Точно. Как он мог забыть, что обменялся с Фуриной номерами телефонов после того, как они пообещали друг другу ещё раз станцевать вместе? Ризли довольно расслабляет черты лица, набирая номер девочки: у него всё-таки есть человек, который может дать наводку. Ответ на звонок не заставляет себя ждать, и тишина прорезается звонким голосом.        — Дядя Ризли? — растерянно проговаривает она после недолгой паузы.        — Как я рад слышать тебя, Фурина. Папа не рядом?        — Папа в командировке.        — В командировке?        — Да! Вы об этом же говорили вчера! — возмущённо восклицает она.        — Не совсем. И что это за командировка?        — Не зна-а-аю... — Фурина недолго молчит, после чего произносит с расстановкой интонаций, не давая вставить что-то между её выразительными словами: — Дядя Ризли, здесь очень страшно и неуютно. Эти люди в форме не дают мне даже погулять, а я не понимаю, почему! Я живу в сущем кошмаре… Как я буду готовиться к постановке «Парфюмера»? Ах, Лини пропал, у меня нет идеального претендента на роль Жана-Батиста Гренуя, и теперь меня не выпускают. Мне сказали, что я буду здесь не меньше недели — что за новости! И если это продолжится, то я не смогу посетить мою следующую репетицию.        «Люди в форме»… Скорее всего, снова полицейские или федералы, которым было поручено охранять девочку. Но от чего?        Фурина находится под охраной и ограничена в передвижении, а местонахождение Нёвиллета никому не известно. Должна быть весомая угроза, для которой надо предпринимать столько предосторожностей. Но какая? И почему срок ограничения — именно неделя?        — Помедленнее, — перебивает Ризли, запутываясь в её словесном потоке и в собственных домыслах. — Не дают погулять? Что случилось?        — Я сама не понимаю! Сначала папа исчезает по своим рабочим делам, и вот, меня привозят в место, где я никогда не была. И потом, потом они, люди в форме, пытаются следить за каждым моим действием! Каждым, не преувеличиваю! Они подслушивают и сейчас? Ох, я заслуживаю всеобщих взглядов, но точно не таких.        — Зачем кому-то так сильно ограничивать тебя? — с подозрением спрашивает Ризли.        — Это у них надо спросить! Они все, все до единого, с такими кислыми лицами, с ними даже говорить неинтересно! Хмпф, что за наказание… — Фурина капризно растягивает слова, и Ризли примерно представляет, как активно она сейчас жестикулирует. — И почему папа не мог оставить меня с тобой, дядя Ризли?        — Я могу приехать, — неожиданно вставляет Ризли. — Или эти «парни в форме» не пустят даже меня?        — Кажется, они никого не пускают. Ах, чувствую себя, словно принцесса в башне! — голос Фурины становится обиженным. — Ну почему, почему папа оставил меня здесь? Всё это из-за его работы. Он всегда уходит в работу и не уделяет мне время… Ах, я же говорю, папа меня не любит. Он будто разучился любить!        Ризли очень хочет сказать, что Фурина неправа и её папа умеет любить лучше, чем кто-то другой, но сдерживает этот порыв. Такие подробности ей знать необязательно.        — Он искренне старается, будущая звезда Голливуда, — поправляет её Ризли, вспоминая, что Фурине приятно, когда к ней обращаются, как к знаменитости. — Тебе же было весело, когда мы проводили время втроём?        — Да-а, втроём было так весело. Я тогда подумала — папа бывает не таким холодным, и… умеет говорить не только о работе, неужели! После смерти мамы он никогда таким не был. С тобой, дядя Ризли, всё и правда по-другому! — её голос становится тише и будто истончается. — Эх, я помню маму только из раннего детства, но тогда я чувствовала себя лучше всего.        На этих словах Ризли останавливается посередине Висконсин-авеню, позволяя беспрерывному потоку людей вокруг него полностью его поглотить. Смерть мамы Фурины? До этого Нёвиллет никогда не рассказывал ему о прошлом браке или о прошлых отношениях, но такой расклад устраивал обоих. Ризли всегда считал, что жить прошлым — отравлять существование, поэтому не расспрашивал об этом. И даже запрятанные в дальний угол семейные фотографии в комнате Нёвиллета с его женой не вызвали каких-то эмоций: Ризли принял это как должное, не предприняв какие-то попытки расспросить о прошлом браке.        Тогда он не подумал, что мать Фурины мертва, и мысленно достроил ситуацию, решив, что та ушла из семьи, взвалив воспитание дочки на отца. Но если всё было совершенно иначе, это многое меняет.        Тем более, «помнит только из раннего детства»? Значит ли это, что мать Фурины погибла довольно давно?        — Мне очень жаль, — после ощутимой паузы Ризли старается придать голосу ласковую окраску несмотря на то, что находится не в самом лучшем расположении духа. Его дела обстоят дерьмово, но ему хочется, чтобы Фурина чувствовала себя лучше, чем сейчас. — Но постарайся подумать о том, что было недавно. Уверен, со временем папа будет чаще проявлять теплоту по отношению к тебе. Со стороны заметно, насколько он тебя на самом деле любит.        Фурина бурчит что-то непонятное себе под нос, растерянная из-за того, что ответ на всплеск её эмоций был именно таким.        Ризли понимает, что теперь ему очень интересна одна деталь. Он никогда бы не задал такой вопрос напрямую Нёвиллету по нескольким причинам: начиная с того, что Нёвиллет не поднимал тему личных взаимоотношений, и заканчивая тем, что это было бы слишком прямолинейно и нагло. Но почему бы не спросить об этом у откровенной Фурины, которая рассказывала всё без утайки?        — Значит, у папы не было женщин после того, как мама вас… покинула?        — Конечно же нет! Единственная женщина, которая вытерпит моего папу — это Конституция, — вздыхает Фурина. Ризли вздрагивает. — У него даже друзей почти нет. Говорит, на это нет времени. Если верить Фурине, то Нёвиллет не вступал ни с кем в отношения после того, как его жена погибла, что должно было произойти достаточно давно. Это заставляет Ризли чувствовать себя удивлённым. Отчасти потому, что даже здесь он находит то, что откликается и кажется понятным — у Ризли не получалось построить серьёзные отношения с кем-то после того, как он стал опекуном Сиджвин. Случайные не приводящие ни к чему связи отлично заглушали потребность в любви, поэтому он мог уделять дочери бóльшую часть времени.        Но в случае Нёвиллета это выглядело так, будто он долгое время не мог оправиться после смерти дорогого для него человека, из-за чего намеренно отталкивал от себя любых потенциальных партнёров.        Ризли вдруг начинает думать о том, что это делает факт их отношений более значимым.        Чёрт, он опять размышляет так, будто вчерашнего конфликта не было.        Разговор с Фуриной слишком затягивается, и её слова льются нескончаемым потоком, как у скучающего гиперактивного ребёнка, которому наконец уделили внимание. При всей любви Ризли к общению с приятными детьми, сейчас он не в том положении, чтобы выслушивать долгие рассказы про театральные постановки.        — Пришли мне свою геолокацию, — обрывает её Ризли. Лучшим способом выведать сведения будет встреча вживую. Он старается вспомнить исправно работающий способ поднять настроение Фурине. — Сладости. Какие сладости тебе хотелось бы сейчас?        ***        1 января 17 часов 37 минут        Путь на метро до Экингтона, где находилось временное укрытие Фурины, занимает чуть меньше часа. Этот район выглядит в разы менее заселённым, чем районы в центральной части Вашингтона, где Ризли успел побывать до этого. Улица, указанная Фуриной, и вовсе кажется безлюдной и даже не заполненной какими-либо магазинами, поэтому найти нужный дом не составляет труда. Как и ожидалось, Ризли сразу же замечает сотрудников федеральной службы, которым было отдано поручение охранять девочку.        Настойчивые расспросы недоверчивых охранников снова ни к чему не приводят — Ризли был слишком оптимистичен, когда думал, что это поможет прояснить ситуацию с отъездом Нёвиллета. Его не пропускают к Фурине, но поездка кажется удачной уже из-за того, что он смог передать подарок для девочки. Это должно поднять ей настроение и помочь перестать чувствовать себя покинутой.        Ризли старается отогнать мысль о том, что постепенно начинает испытывать по отношению к Фурине тёплые чувства и желание оберегать, схожие с теми, которые испытывает по отношению к Сиджвин. Его отцовские порывы сейчас неуместны. Отдалившись на некоторое расстояние от коттеджа, он в последний раз смотрит на это место, собираясь покинуть его. Он снова не смог придумать подходящий способ, чтобы узнать, где находился Нёвиллет. Единственное, что Ризли мог с уверенностью сказать — сейчас Нёвиллет точно не был в безопасности.        Долгое наблюдение за коттеджем издалека заставляет заметить чьи-то движения там, где до этого было сосредоточено минимальное количество охраны. Ризли не мог увидеть, что именно происходило с задней стороны коттеджа, но его насторожило внезапное оживление в этом месте: когда он пытался достучаться до охранников и убедить их, то заметил, что за задней частью коттеджа никто не следил. Видимо, из-за отсутствия способов попасть внутрь с этой стороны.        Собираясь проверить догадку, он незаметно направляется ближе неспешным шагом, чтобы не вызывать лишние подозрения, и замечает с угла обзора по диагонали паренька в тёмной широкой куртке, лицо которого было закрыто капюшоном. Эта одежда не имеет ничего общего с формой сотрудников федеральной службы маршалов. Ризли видит, что юноша собирается уйти в противоположную сторону от коттеджа, словно довольный законченной авантюрой: его движения очень аккуратные, а шаги почти неслышные. Создаётся впечатление, что он собирается скрыться.        Полицейское чутьё Ризли не пропало даже после стольких лет отставки. Этот парень определённо не мог появиться просто так в полупустом районе, и вариант с наркодилером кажется самым положительным из всех возможных. Зачем ему так осторожничать? Ризли ускоряет шаг, быстро нагоняя его. Крепко хватает за плечо так, чтобы тот не смог убежать или вырваться.        — Чем ты тут занимаешься? — строго спрашивает Ризли, игнорируя бесполезные попытки сопротивляться.        — Отпустите. Просто гуляю, — его речь звучит необычно и выдаёт заметный акцент, но Ризли не понимает, какой именно.        — А я уверен, что ты здесь не просто так. Рассказывай. Ризли наклоняется, чтобы грозно заглянуть в его лицо. Он видит щёки, усыпанные веснушками, и пряди рыжеватых волос — на вид незнакомцу не больше девятнадцати лет.        — Я прямо-таки обязан всё рассказать? — паренёк надменно смотрит ему прямо в глаза. Ризли не видит в его взгляде угрозу: этот юноша больше похож на ехидничающего подростка из разряда тех, которые сначала оставляют неприличные граффити, а затем с высунутым языком убегают от полиции, довольные безнаказанностью.        — Конечно, обязан. Слишком подозрительный.        — Вы сейчас выглядите ещё подозрительнее, чем я.        — Лучше не заговаривай мне зубы, — Ризли мысленно отмечает, что на широкой куртке незнакомца необычайно много карманов — как и на небольшом рюкзаке, который был незаметен сначала. — Если не хочешь рассказывать, я могу посмотреть на это сам. Доставай всё, что есть, из карманов.        — Я на досмотре? С чего бы мне что-то доставать? — он ещё и имеет наглость усмехаться?        Видя нежелание парня раскрывать истинную цель пребывания, Ризли решает не тратить время на длительные выматывающие расспросы. Это бесполезно. Сейчас был самый подходящий момент для применения грубой силы. Для этого ему не нужно разрешение. Ризли порывисто выхватывает рюкзак, но встречает сопротивление в виде нескольких ударов, которые могли бы пройтись ему прямиком по лицу, если бы он вовремя не увернулся.        Отлично. Не он это начал, но он это продолжит.        Ризли ловко уворачивается от дальнейших попыток ударить его — на удивление, паренёк не так плох в рукопашном бое и самозащите, но это никак не повысит его шансы на побег или на выигрыш в драке. Отличное понимание своих способностей — как и того, на что потенциально может быть способен незнакомец — помогает каждому удару Ризли попасть прямиком по нужным местам. К счастью, обезвреживание пронырливого противника не занимает много времени, и марать руки лишней кровью не приходится. Подгадав удобный момент, Ризли запускает свободную руку в карман куртки незнакомца, откуда вытаскивает первое, что попалось, нащупывая… нож? Это ему только на руку. Он быстро вынимает найденное, направляя острие на противника.        — Продолжим или расскажешь всё добровольно?        — Давно я не находил такого достойного соперника, — его противник смеётся, выдохшийся и сбито дышащий. Смеётся слишком неподходяще и заливисто для того, кто проиграл в драке. — Похвально… Где вы научились такому мастерству?        — Парень, с тобой… явно что-то не так, если ты наслаждаешься, когда тебе причиняют боль. Но меня это не волнует, — Ризли продолжает ощупывать содержимое его куртки. Он находит мобильный телефон, на заставке которого видит нескольких детей, внешне очень похожих на пойманного юношу. Братья и сёстры? Экран, очевидно, заблокирован. Кроме этого, Ризли находит ещё несколько ножей. Как коллекционер оружия, сразу замечает по буквам, выгравированным в качестве маркировки, что ножи были произведены не в Штатах. Всмотревшись внимательнее, понимает, что видит кириллицу. Оружие должно быть произведено в России. Это объясняет слышимый сразу же акцент незнакомца. — Зачем носишь с собой столько оружия?        — Иногда должники не понимают по-хорошему, и приходится прибегать к крайним методам. Я пришёл сюда, чтобы выведать, где я смогу встретить нужного человека, — глухо произносит он, делая попытки подняться и отряхнуться, которые Ризли успешно нейтрализует.        Словно в подтверждение его слов, Ризли находит в рюкзаке незнакомца документы, где была изложена вся информация о человеке, который, по всей видимости, должен был стать сегодняшней целью. Размер долга, источник дохода, сведения о месте жительства, фотография с портретом должника для идентификации при встрече, долговые расписки. Забавно, что помимо важных документов парень носил в рюкзаке много абсолютно бесполезных маленьких вещей — таких, как маленький плюшевый кит.        — Ты занимаешься вымогательствами и рэкетом? — Ризли смотрит на него укоризненно. Его опыт работы в полиции правильно подсказал, что этот парень причастен к противозаконной деятельности, но подозрения насчёт того, что незнакомец каким-то образом следил за Фуриной, не оправдались. Тем не менее, он не воспринимал этого парня как кого-то опасного: очередной ребёнок, который выбрал не самый лучший способ заработка. Ещё и мигрант, судя по всему. Ризли отлично понимал, насколько тяжело недавно переехавшим мигрантам в Штатах. — В такие ситуации от хорошей жизни не попадают, но лучше не шляйся по подозрительным местам, понял? Такой молодой, а уже ввязался в странную историю. А если полиция тебя накроет? — Ризли внезапно вспоминает фотографию на заставке его телефона. — В конце концов, у тебя есть семья, которая будет о тебе волноваться. Хотя бы ради неё прекращай с такими вещами.        — Да-да, хо-ро-шо, — парень закатывает глаза. — Вы можете меня отпустить?        Подозрения развеяны. Ризли выпускает его из своей хватки, позволяя быстро собрать вещи и скрыться. Если у этого парня и был умысел на что-то, у него получилось успешно выкрутиться. Соотнести между собой Нёвиллета и вымогательства не получалось — немыслимо, чтобы у Верховного судьи были проблемы с долгами.        Собираясь уходить, Ризли замечает что-то под ногами. Подбирает прямоугольный пластиковый предмет. Карта посещения ночного клуба? Ризли читает кодовое имя «Чайльд». То же имя, что было на сводке с данными о сегодняшней цели вымогательства в графе «исполнитель». А ведь этот парниша и правда всё ещё ребёнок — просто с буквой «е» на конце. Видимо, эта карта незаметно выпала во время потасовки.        Ризли удивлённо вскидывает брови. Чёрт возьми, чем занимается этот парень, который даже не выглядел совершеннолетним? Кажется, Ризли его недооценил.        Этот самый «Чайльд» уже исчез в неизвестном направлении, а догонять его Ризли не собирался. Но карта посещения клуба была помечена, как принадлежавшая «особенному гостю»: кто знает, может, её потеря повлечёт проблемы для владельца. Адрес ночного клуба был указан внизу карты.        После всего случившегося Ризли чувствовал себя скверно и был бы не против посетить такое место.        Ночной клуб, значит…        ***        5 января 19 часов 03 минуты        Нёвиллет в очередной раз просматривает новые доказательства, находясь в спокойной обстановке нового кабинета, к которому он успел привыкнуть за несколько дней почти непрерывной работы. Продвижение расследования сопровождалось значительным улучшением здоровья, что не могло не радовать. Безупречная работа врача позволила рассматривать направляемые Нёвиллету материалы без тяжести век и постоянного чувства усталости. Приказ сосредоточить все силы на продвижении расследования также выполнялся с переменным успехом, и в деле появились определённые зацепки и наводки.        В частности, все полученные доказательства приводили к тому, что изначальное убийство было заказным. На эту мысль не мог не натолкнуть профессионализм, отсутствие прямых улик и тщательно скрытая информация о личности пойманной преступницы. Следовательно, мотив убийства стоило искать у человека, непосредственно связанного с семьёй погибшего бизнесмена.        Помимо этого, заказные убийства наверняка не были одноразовыми и носили систематический характер. Следствию предстояло проверить и сопоставить доказательства, собранные при расследовании нераскрытых убийств за последние несколько лет как в Техасе, так и на всей территории США, чтобы понять, не принимала ли пойманная преступница в них участие. Благодаря обновлённым данным можно было сопоставить её биоматериал с теми уликами, что были найдены до этого.        Догадки про то, что группировка имела структуру, схожую с мафиозной, появилась и стала развиваться после допроса сотрудника Федерального резерва, который оговорился, упомянув это слово. Нёвиллет читал оставленные Хэйдзо примечания насчёт того, что оговорка с высокой вероятностью была намеренной. Хэйдзо достаточно изучил личность допрашиваемого за несколько часов, благодаря чему пришёл к выводу, что такой человек, как Чжун Ли, не позволил бы себе изобличающую оговорку.        Вполне возможно, что преступники каким-то образом контролировали и шантажировали его, не позволяя разгласить сведения. Единственным способом поделиться информацией была маскировка под оговорку. Недавнее убийство свидетеля, который являлся сотрудником Федерального резерва, лишь подтверждало эту теорию. Самым подозрительным совпадением было то, что родственница убитого бизнесмена, получившая часть наследства, также работала в Федеральном резерве. Следствие никогда не было так близко к разгадке убийства.        Но последние несколько дней Нёвиллета волновало совсем другое. Даже если успешно получится выйти на заказчика убийства, личность второго киллера оставалась неизвестной — как и тех людей, что стояли за всеми последующими убийствами. Ни у кого не было примерных данных о количестве членов группировки. Нёвиллет понимал, что если группировка насчитывает большое количество человек, то даже при идеальном раскладе с раскрытием всех убийств его жизнь останется под угрозой — причём под ещё более весомой, чем до этого. Те члены группировки, которые остались на свободе, точно захотят отомстить за пойманных «коллег».        Нёвиллет снова ощущает себя загнанным в угол. Правосудие не может быть абсолютным, верно? Если преступная организация настолько обширная, как предполагается, то привлечение к ответственности нескольких человек ничего не изменит в её деятельности. Насколько реализуемо привлечь всех виновных к ответственности? Будет ли его жизнь снова в безопасности хотя бы на секунду?        Нёвиллет впервые чувствует себя неспособным повлиять на ситуацию. Он настолько погружается в мысли, что сначала не слышит стук в дверь.        — Господин Нёвиллет, собирайтесь поскорее. Мы переместим вас в другое укрытие, — обеспокоенно произносит вошедший в кабинет маршал.        — Что случилось?        — Неизвестные люди напали на охранников, которые следили за пропуском внутрь города, и сильно их ранили. Оставаться здесь небезопасно. Берите с собой только самое необходимое.        Ответом становится кивок, и маршал поспешно удаляется. Нёвиллет был готов к нападению все эти дни, поэтому не чувствовал сильного волнения. Он хорошо помнил алгоритм действий на такой случай. После того, как Нёвиллет снова остаётся наедине с собой, он начинает думать о том, без каких вещей точно не сможет обойтись. Прежде всего — таблетки, которые он принимал по совету врача для профилактики заболеваний. Будет плохо, если работоспособность снова снизится из-за болезни.        Нёвиллет открывает дверь спальни. Найти таблетки нетрудно — они оставались на той же прикроватной тумбочке. Нёвиллет протягивает руку, собираясь забрать баночку с ними. Но так и не дотягивается.        ***        ?? января ?? часов ?? минут        Пространство снова выстраивается по частям, когда он открывает глаза, но это не то пространство, к которому он привык или с которым был знаком. Его движения скованы чем-то ограничивающим: сложно пошевелить какой-либо конечностью. Приглушённые звуки складываются воедино, и Нёвиллет старается понять сквозь пульсирующую головную боль, какую песню слышит. Медленная мелодия и успокаивающие звуки синтезатора. Похоже на «Everybody Wants To Rule The World».        Интерьер широкой комнаты, в которой он проснулся, выполнен почти полностью в белых тонах. Справа от Нёвиллета располагается аквариум во всю стену, равномерная подсветка в котором позволяет рассмотреть разноцветных ярких рыбок. Многих из них Нёвиллет с лёгкостью узнаёт: цихлиды, скалярии… В нос въедается приятный сладковатый сандаловый аромат, из-за которого головная боль кажется всё более незначительной.        Нёвиллет наконец понимает, почему ему сложно пошевелиться: нечто, напоминающее наручники, плотно фиксирует его положение, приковывая к креслу. Однако он не ощущает чрезмерного надавливания, которое говорило бы о том, что ограничивающие приспособления установили без учёта возможного дискомфорта. Тот, кто приковывал его, явно позаботился о том, чтобы Нёвиллет не чувствовал боли или неудобств. Но зачем?        На стенах в комнате находятся рамки со вставленными в них листками, которые изначально кажутся фотографиями или картинами. Но как только Нёвиллет всматривается внимательнее, он осознаёт, что в рамки вставлены детские рисунки? Яркие, несуразные, с несочетающимися цветами — издалека похоже на неудачную абстракцию начинающего художника. На противоположном конце стола, за которым сидел Нёвиллета, дымятся ароматические палочки — источник аромата сандалового дерева?        Обстановка в этой комнате настолько расслабляющая, что Нёвиллет чувствует себя растерянным.        Становится очевидным, что Нёвиллет находится здесь не один. Присутствие загадочного человека в противоположном углу комнаты почти не сопровождается какими-то звуками, но угол обзора Нёвиллета позволяет увидеть со спины его высокий силуэт в тёмном одеянии. Движения рук этого человека в перчатках методичные и сосредоточены на поиске чего-то в глубине шкафа.        Когда мужчина поворачивается в профиль, Нёвиллет замечает, что большая часть лица незнакомца скрыта под маской. Это сразу же напоминает о маске главного героя «Призрака оперы» — спектакля, в котором у Фурины была главная роль.        Нёвиллет затаивает дыхание. Закрывает глаза, стараясь не выдавать своё пробуждение.        — Как давно Вы проснулись? — мужчина словно читает его мысли, превращая притворство в несостоявшийся акт, в неоконченное посягательство. Его голос предельно спокойный и расслабленный — до той степени, что это пугает.        Нёвиллет ничего не отвечает, открывая глаза. Должно быть, его движения после пробуждения создали небольшой шум и привлекли к себе внимание. Теперь взгляд мужчины направлен напрямую на него, но из-за маски Нёвиллет с трудом может различить черты его лица.        — Надо же, юдекс. Прошло уже семнадцать лет.        Услышав то самое прозвище, Нёвиллет окончательно приходит в себя, начиная понимать, что именно могло произойти. Последнее, что он помнил — раненые охранники, призывы побыстрее покинуть небезопасную территорию, поспешные сборы. Затем Нёвиллет покинул кабинет, чтобы забрать таблетки, оставленные в другой комнате. Но что произошло потом?        Нёвиллет обращает внимание на головную боль в затылке, не покидавшую его с момента пробуждения. Этот симптом не мучал его даже при высокой температуре и переработках, что могло говорить лишь об одном: на его затылок пришёлся удар. Скорее всего, преступники смогли проникнуть внутрь здания и оглушить Нёвиллета, после чего он потерял сознание. Но каким образом у них получилось пробраться туда? И где именно располагалось то место, куда преступники переместили Нёвиллета?        Идти на диалог с мужчиной в маске Нёвиллет не собирался. Этот человек напрямую связан с преступной группировкой, и предугадать его действия или планы невозможно. Любая произнесённая информация могла поставить жизнь под ещё большую угрозу, чем сейчас.        Но зачем было нужно похищение? Разве изначальный замысел преступников не заключался в убийстве Верховного судьи?        — Вам не нравится музыка? — мужчина в маске убавляет громкость игравшей песни, после чего комната погружается в вязкую тишину. Удивительно, но Нёвиллет не слышит в его интонации издевательство или насмешку: наоборот, тон незнакомца кажется уважительным и любезным. Насколько лицемерно его уважение? — Какую музыку предпочитаете, юдекс? Дайте угадаю. Может, Вам больше нравится Фрэнк Синатра? Или мне стоит включить Билли Джоэла?        Нёвиллет чувствует, как у него едва ли не дёргается глаз из-за постоянных упоминаний того, что вновь и вновь возвращало обратно в прошлое, но продолжает терпеливо молчать. Этот мужчина точно хочет надавить на болезненные воспоминания, чтобы вывести Нёвиллета из себя. Отвечать на провокацию — играть в поддавки.        — Переговоры так не ведутся. Неужели Вы меня не помните, господин Верховный судья? — даже через маску Нёвиллет может увидеть улыбку незнакомца, больше похожую на оскал. — Я знаю, как сделать так, чтобы Вы вспомнили.        Он снимает маску, и взгляду Нёвиллета открывается лицо с едва заметным шрамом, похожим на шрам от химического ожога. Теперь он понимает, где видел это лицо до этого, и осознание заставляет на какой-то момент почувствовать себя обманутым.        Почему именно этот человек? Как он мог оказаться здесь?        Перед ним — Иль Дотторе, основатель довольно известной в США детской исследовательской больницы св. Иуды. Больница была широко разрекламирована, как одна из лучших во всей стране медицинских организаций для помощи безнадёжно больным детям, страдающим от лейкемии и других видов рака.        Нёвиллет узнал о ней из-за навязчивой рекламы, которую видел повсюду. А также из-за того, что периодически в суд поступали коллективные иски на качество обслуживания в этой больнице, но чаще всего эти иски отклонялись и не рассматривались из-за их малозначительности. В Верховный суд поступало много других более важных дел, подлежащих рассмотрению.        Лицо основателя больницы было легко запомнить из-за шрама, который не бросался в глаза, но был заметен при определённом ракурсе. Этот шрам не заставлял иначе воспринимать черты лица, как было со шрамами Ризли, и тем более не отталкивал — скорее, это была запоминающаяся особенность. В рекламе Дотторе появлялся на несколько секунд под успокаивающую музыку в окружении счастливых юных пациентов. Затем обязательно рассказывал приятным бархатным голосом про то, что десятки тысяч детских жизней были спасены именно благодаря персоналу их больницы, поэтому визит туда нельзя откладывать.        Но Нёвиллет помнил его не только из-за заедавшей рекламы: он знал, как выглядело это лицо без шрама, потому что пересекался с Дотторе, когда тот был старшеклассником.        Дотторе был одним из подозреваемых в самом первом деле, которое рассматривал Нёвиллет — деле, квалифицированном как «покушение на убийство», где жертвами стали дети, которых накачивали синтетическими наркотиками. Тогда Дотторе был признан невиновным из-за наличия алиби, и к ответственности был привлечён только один человек. Хотя все улики указывали на то, что преступление было совершено двумя лицами в соучастии.        На тот момент Нёвиллет был молод, неопытен и только пробовал свои возможности, стараясь реализовать весь потенциал. Спустя годы он жалел о том, что второго преступника так и не нашли.        Если тогда Нёвиллет ошибся… Если алиби было сфабриковано, а Дотторе был тем самым соучастником, которого не удалось найти… Но как с таким прошлым он мог стать основателем больницы для помощи детям?        — Признаться, я долго ждал, когда снова увижу Вас, — взгляд Дотторе становится фанатичным, и Нёвиллет видит закравшуюся тень одержимости. — Вы — тот, кто меня создал.        «Создал»? О чём он говорит?        — Я безмерно Вам благодарен. Если бы в тот раз Вы не оправдали меня, я бы не стоял здесь, гордый всем, чего смог добиться за все эти годы. Тот Иль Дотторе, который есть сейчас… существует только благодаря Вам.        «Всем, чего смог добиться за эти годы»? Он говорит о успехе во врачебном деле? Или о чём-то другом?        Этот человек, несмотря на его известность и несомненный вклад в медицину, является частью преступной группировки. Группировки, безжалостно устраняющей людей. Если учитывать это, то чего именно он добился за эти годы?        — Продолжаете сохранять молчание? — Дотторе посмеивается. — Разве Вам не интересно, каким образом Ваше местоположение стало нам известно?        Нёвиллет не мог не отметить, что Дотторе сильно изменился: не осталось и следа от громкого бесцеремонного мальчишки, который сразу же привлекал внимание эксцентричным поведением в пределах зала судебных заседаний. Сейчас манеры Дотторе выдавали в нём холодный расчёт и статус, и Нёвиллет мог понять, почему многие родители не боялись доверять ему судьбы своих детей.        Но опыт изучения психологии преступников подсказывал, что первое впечатление обманчиво — несмотря на уравновешенность темперамента, Дотторе сохранял в себе что-то необъяснимо безрассудное. Насколько соответствовал действительности тот лик, что он так стремился показать сейчас?        — Вы затратили на поиск моего местоположения слишком много времени, — после некоторых раздумий подаёт голос Нёвиллет. — Сейчас расследование на таком этапе, что понадобятся считанные часы, чтобы найти Вас и привлечь к ответственности.        Он блефует. Расследование значительно продвинулось, но информация о возможных представителях организованной группировки находилась по крупицам. Надежда оставалась только на то, что сейчас все силы полиции и ФБР сосредоточены на поиске Невиллета. Так как часы или окна в комнате отсутствовали, Нёвиллет не мог точно знать, сколько времени прошло с момента его похищения — но надеялся, что находился без сознания достаточно долго, чтобы его нашли.        По спине проходится холод. Но кто будет подозревать в похищении Верховного судьи авторитетного и известного на всю страну врача? У Дотторе есть все шансы избежать любых подозрений, если он смог грамотно запутать след так, чтобы федералы не вышли на него.        — Я правильно понимаю, что Вас совершенно не удивляет факт того, что Ваш личный врач поделился информацией о Вашем местоположении? — продолжает Дотторе, полностью проигнорировав реплику его собеседника.        — Начнём с того, откуда у Вас появилась информация о моей болезни, — хмыкает Нёвиллет.        — Вы ведь не думали, что эмблема нашей организации появилась на вашей двери в день отъезда просто так? Мы установили незаметные камеры снаружи помещения, и благодаря ним можно было в полной мере увидеть Ваше покрасневшее лицо, трясущиеся руки и болезненный взгляд. Я такое замечаю сразу, — Дотторе произносит это снисходительно и жалостливо. — Было так неожиданно, что эта ситуация так сильно выбила Вас из колеи. Мне казалось, что Вы человек с крепкой психикой.        Значит, загадочный знак был эмблемой организации. Следовало догадаться.        Ещё одна напрасная попытка подорвать хладнокровие Нёвиллета? Казалось, что этими фразами, нацеленными на самые главные страхи Верховного судьи, Дотторе компенсировал отсутствие хорошо заточенного скальпеля.        Лживость этих слов не вызывала сомнений: угроза жизни действительно заставила испытать большое количество стресса, но Нёвиллет хорошо помнил, что в тот день держался достойно — не хуже, чем в обычный рабочий день.        — Моё состояние не было настолько плохим. Смею предположить, что Вы установили снаружи дома не камеры, а прослушивающие устройства, после чего услышали, как я просил спецагентов связаться с моим личным врачом в кратчайшие сроки, — скептически проговаривает Нёвиллет. — Всё, что Вам требовалось после этого — получить информацию о конкретном враче, что Вы могли легко сделать, учитывая Ваше влияние в медицинской сфере.        Несмотря на то, что их диалог происходил в вежливой форме и на спокойных тонах, Нёвиллет мог ощутить, как атмосфера накаляется всё больше.        — Поразительно, юдекс! — Дотторе делает несколько нарочито медленных саркастичных хлопков в ладоши. — Мне даже не пришлось ничего объяснять. К Вашему сведению, мы установили прослушивающие устройства и в укрытии вашей дочери. Это было на следующий день после того, как вы попробовали скрыться. Упоминание Фурины вызывает едкое беспокойство. Дотторе продолжает, таинственно прикладывая палец к губам: — По правде говоря, Ваш врач долго не хотел идти на уступки, но возможные последствия разглашения информации о его неудачных операциях заставили его пойти навстречу…        У Нёвиллета появляется неожиданная догадка.        — В тех таблетках, которые дал мне мой врач… Что-то было?        — Обижаете. Это слишком заурядный метод, — Дотторе подносит руку к подбородку, словно вспомнив о чём-то, и возвращается к поиску предмета в шкафу. Его тон остаётся ровным и заискивающим, но Нёвиллет слышит в нём что-то скрипучее и отталкивающее. — К тому же, мне действительно нужно, чтобы Вы были полностью здоровы. Иначе Вы не сможете полноценно воспринимать наш разговор и принять правильное решение. Я рад, что Ваше самочувствие улучшилось: в обратном случае пришлось бы ввести дозу психостимуляторов, а это чревато осложнениями для сердца при высокой температуре.        Нёвиллет чувствует напряжение во всём теле из-за мысли о том, что ему могли ввести психотропные вещества, пока он был без сознания. Его напряжение не остаётся незамеченным.        — Не стоит волноваться — я не смогу навредить тому, кто мне помог. При удачном результате переговоров, разумеется, — вкрадчиво произносит Дотторе, наконец находя нужный предмет. Он вытаскивает шприц и наполняет его рубиновой жидкостью, делая это так плавно, будто собирается приступить к очередной операции. — Ведь обе стороны заинтересованы в достижении взаимовыгодного результата?        Нёвиллет хмурится и обдаёт Дотторе ледяным взглядом, всем видом показывая, что не собирается идти на уступки. Он не чувствует страха и готов стоять за правосудие до самого конца. Не имеет значения, что случится дальше.        Но почему этот шприц в первую очередь напомнил о шприце для смертельной инъекции?