Loving you is a crime

Проведя пару месяцев в больнице, Ризли вовсю рвался обратно в Даллас. Он не собирался больше травить себя антидепрессантами и нейролептиками, даже если врачи утверждали, что ему будет крайне трудно вернуться к обычному темпу жизни с посттравматическим расстройством. Отсутствие свободы и бездействие вгоняло только в большее отчаяние. Даже если нахождение в больнице было обосновано рекомендациями медиков. Его борьба закончилась и он доказал свою невиновность? Совсем не так. За то время, пока он был в тюрьме, он лишился части имущества и денег. Теперь ему предстояло начать отстраивать жизнь в этой стране с самого начала. Благо, финансовую поддержку государства никто не исключал… Повезло, что собранные при повторном расследовании доказательства были настолько обличающими, что ни у кого не могло возникнуть сомнений в его невиновности. Изначально его ученица, настоящее имя которой так и не стало известно, разыскивалась только из-за поддельных документов. Она была единственной из учеников Ризли, чьи показания стало невозможно получить — и чьё местонахождение было неизвестно. Ризли хорошо запомнил её. Немногословная женщина с тяжёлым взглядом. Единственная из учеников, реагировавшая со скоростью пули на его указания. Ошибки с её стороны были редкостью — настолько, что Ризли не понимал, зачем ей уроки стрельбы? Впечатление о себе она оставила яркое, как отпечаток её темно-красной помады: пусть и взяла всего несколько занятий. После задержания Ризли встретился с ней лицом к лицу при первой возможности. Он чувствовал себя так, будто выиграл шахматную партию у международного гроссмейстера. Теперь за решёткой находилась та, кто точно понесёт наказание. Но с чего она взяла, что попробовать сломать его жизнь — хорошая идея? — Можешь сколько угодно молчать на допросах. Следователи скоро расколят тебя окончательно, — хмыкал Ризли, не боявшийся подойти на небезопасное расстояние. — Но лучше ответь: почему я? Женщина невозмутимо прикрыла глаза, подперев голову рукой. Она не выглядела сломленной несмотря на условия пребывания в тюрьме. Усмехнулась, словно прутья решётки были несерьёзной декорацией. — Считаешь себя особенным? — женщина нахмурилась, но не решилась продолжить издёвку. — Я не буду говорить без моего адвоката. Добиться от неё какой-либо информации — протиснуться сквозь твёрдую скорлупу. Даже обыск в её последнем месте жительства не дал ощутимых результатов. Только благодаря расшифровке сообщений с её телефона — второго, которым она в основном не пользовалась — стали известны некоторые сведения. Эта женщина постоянно договаривалась о встречах с одними и теми же абонентами, но их номера были зарегистрированы на подставных личностей. Сообщения были короткими, а стиль написания походил на шифр, который помогал скрыть настоящие цели встреч и не давал никаких зацепок насчет настоящего содержания переписок. Ризли с этим был хорошо знаком. Именно так общаются в сфере наркоторговли. Как и в любой преступной сфере, где требуется что-то тщательно скрывать. Однако сопоставление дат подозрительных сообщений с происходившими в те дни преступлениями ни к чему не привело. Ризли не сомневался, что они имеют дело с преступной группировкой. Но трудно было представить её масштабы. Решающим доказательством против преступницы стала её не полностью зажившая рана на плече. Рентген показал, что пуля все ещё находилась внутри её тела, и местонахождение ранения совпадало с предполагаемой траекторией выстрела оборонявшейся жертвы. Ей повезло отделаться небольшой раной: стрелявшая жертва не особо умела прицеливаться и хотела сделать хоть что-нибудь, чтобы уберечь свою жизнь. Не последнюю роль сыграли и микрочастицы редких растений, найденных на месте преступления. Ризли даже не подозревал, что это может быть полезным вместе с другими доказательствами, но микроследы лишь укрепили убеждение следствие в том, что преступница точно причастна к этому делу. Это многое объясняло: зная место работы Ризли, его ученица могла легко украсть часы. О моделях оружия, находившихся у него в коллекции, Ризли нередко и неосмотрительно рассказывал своим ученикам сам. Желание похвастаться своим арсеналом привело к тому, что преступница знала о том, какое оружие Ризли ценит больше всего. Благодаря этому она и спровоцировала «кражу» его пистолетов и погоню, убив двух зайцев одним выстрелом — появление на камерах видеонаблюдения и идеально совпадающее оружие. И завершающий штрих — близко с территорией Далласа, где преступница снимала квартиру, были найдены оставшиеся украденные драгоценности. Они были глубоко закопаны. Как легко просчитаться на очевидных деталях. Так много сил было затрачено на расследование, но Ризли не покидало ощущение, что это лишь начало. Ему следовало вернуться в обычный темп жизни. Приятная новость — в доме, который он арендовал и на который до этого наложили арест, многие вещи остались на прежних местах. Оставалось организовать полноценный переезд. И первым росчерком после переезда могло быть восстановление отношений с дочерью… Которую, как он узнал позже, не забрали в детский дом! Она находилась под крылом Клоринды, и Ризли мог только уповать на то, чтобы к девочке не относились слишком строго. Несмотря на долгое предвкушение встречи с дочерью, сейчас Ризли чувствовал страх. Он выглядел, мягко говоря, паршиво, и точно не мог бы стать надёжной родительской фигурой — за ним самим бы не помешал присмотр. Как дочка отнесётся к нему после всего произошедшего? Так много всего навалилось на Ризли одновременно. — Понимаешь, я не хочу, чтобы она видела меня… слабым, как сейчас, — Ризли добавил в чай пару кубиков сахара. Для встречи с Клориндой он выбрал небольшое уютное кафе. — Я хочу, чтобы она могла гордиться мной. Папа сильный герой, как-то так. Выстоял всё и стал ещё сильнее. — Глупости. Она будет рада увидеть тебя. В любом состоянии. Разве нет? — Она вспоминала обо мне с радостью? — Ризли слабо улыбнулся. — Я думал, что я уже чуть ли не демон в её глазах. Клоринда опустила задумчивый взгляд в недопитый эспрессо, так и не ответив на вопрос. — Как с твоим состоянием? — было заметно, что она старалась перевести тему. — Да всё отлично. Если проигнорировать частые панические атаки, ежедневные ночные кошмары, беспричинную тревогу и… — Это не звучит как «отлично». Совсем. Ризли нервно усмехнулся. — Я не хочу зацикливаться на плохом. Жить можно, я на свободе и совсем скоро перееду в новый дом и устроюсь на работу. Что может быть лучше? Ах да, только воссоединение с любимой дочерью. И я, как последний идиот, уже полчаса распинаюсь насчёт этого здесь. Хотя почему меня так пугает встреча с той, кого я воспитал? Я даже не знаю, что скажу. «Папа вернулся» и резко всё станет как раньше? Клоринда вздохнула, сделав глоток кофе. За небольшой период знакомства с ней Ризли успел заметить, что она не была тем человеком, который бы легко находил подходящие слова для поддержки, но ему это было не нужно. После выхода из тюрьмы его радовало наличие хотя бы одного человека, которому он мог доверить переживания. — Просто поговори с ней. Почему так уверен, что она тебя оттолкнёт? Ризли призадумался. Его мозг будто воспалился и был заражён негативным мышлением. Иногда он подумывал о том, что совсем разучился общаться с людьми за это время, и в нём оставалась только ненависть и желчь по отношению к правоохранительным органам, которые допустили его осуждение на смерть. Клоринда на все вопросы отвечала кратко и по делу. Вытащить из неё какую-то повседневную информацию о Сиджвин — почти невозможная задача. Радовало хотя бы то, что она не препятствовала восстановлению родительских прав. — «Делай, а не думай». Да, когда-то это тоже было моим принципом, пока меня не заперли в камере, где всё, что я мог делать — бесконечно размышлять, — Ризли закрыл голову руками, откинувшись на спинку стула. — Это давно позади, — Клоринда посмотрела на часы, а затем куда-то в сторону стеклянной входной двери кафе. — А теперь соберись с силами. Посмотрев в том же направлении, Ризли едва заметно вздрогнул, увидев знакомый силуэт на улице. Он договаривался для начала на встречу только с Клориндой и просил не звать Сиджвин, но обещание было нарушено? Какой хитроумный план. Ризли не сомневался, что девочка пришла сразу после того, как закончила занятия в школе. Всё же, Клоринда выбрала для встречи обеденный перерыв. Ризли ощутил себя не в своей тарелке: дочь немного подросла. Он чувствовал ком в горле от осознания того, что несколько лет её жизни не был рядом с ней. Он столько упустил в тот период, когда для девочки сильное отцовское плечо важнее всего. Сиджвин подошла к столику, за которым сидели Ризли и Клоринда, и присела на заранее подготовленный стульчик. Кажется, её тоже ни о чём не предупредили. — Папа?.. — на её лице застыло удивлённое выражение. Что Ризли мог сказать, когда на него пристально смотрел такой прелестный искренний ребёнок, настрадавшийся не меньше, чем он? Он забыл все существующие в мире слова. Может, он не был героем, достойно вернувшимся из сражения — как в тех сказках, которые он читал Сиджвин на ночь. Но он никогда не переставал быть её отцом. — Да. Он заключил Сиджвин в крепкие объятья, после чего заметил, что девочка тихо плачет, прижавшись к его груди. — Эй, принцесса, всё хорошо. Смотри, у меня руки и ноги на месте, и сам я вроде бы жив. Нет причин расстраиваться, — Ризли потрепал девочку по волосам с тёплой улыбкой. — Я думала, ты не вернёшься, — Сиджвин тихо всхлипывала, вытирая слёзы рукавами своей кофточки. Он тоже думал, что не вернётся. Даже если продолжал верить. Происходящее казалось не реальностью, а одним из счастливых снов. Ризли искренне боялся, что однажды проснётся и обнаружит, что он все ещё заключенный, и происходящее с ним — не взаправду. Но всё, что он чувствовал сейчас, казалось таким осязаемым и настоящим? Теплота ручек Сиджвин, мягкость игрушки кролика, которую она носила с собой, и крепкость чёрного чая. Невозможно подделать. — Теперь я здесь, — Ризли твёрдо кивнул и посмотрел дочери в глаза. — И ты не делал всех этих плохих вещей? — Нет. — Правда-правда? — Клянусь всеми видами чая в мире. — Для папы это серьёзная клятва. Сиджвин это немного повеселило, но она всё равно оттолкнула Ризли, вытерев слёзы. Оставалось ощущение, что у неё был необъяснимый страх. Как и у него… Но теперь всё должно быть хорошо. Сиджвин насладится заказанным тортиком, заливисто и с детской непосредственностью рассмеётся, а Ризли вспомнит, как в раннем детстве кормил её с ложечки в похожем кафе. И как Сиджвин не могла провести и нескольких минут без него, крича громкое «па-а-а-апа» под успокаивающие уверения официантки, что папа скоро вернётся. Всё ведь будет хорошо? «Папа скоро вернётся». Жаль, что в этот раз возвращение не было делом нескольких минут. — Папа! Ты больше не уйдёшь? — Не уйду, куда я денусь. — Точно-точно? —Точно-точно. Не плачь, малышка, я постараюсь не оставлять тебя одну, — причитал Ризли. Каким же прелестным может быть ребёнок в дошкольном возрасте. *** Будни бесцветно мелькали день за днём, но одна деталь выбивалась из обычного положения дел. Нёвиллет впервые испытывал такое. Неподдельная увлечённость рассмотрением дела, интерес к осуждённому, а после — небрежно брошенная фраза, которую он должен был мудро и беспристрастно проигнорировать. Его часто благодарили за разрешение дела, и очередная благодарность могла бы стать обыденностью, затеряться в серости дней… Но происходило с точностью наоборот. Интерес к расследованию не угасал, и Нёвиллет продолжал ждать новостей, словно это дело всё ещё было под его контролем. Интерес к осуждённому — уже оправданному… и вовсе странная вещь. Нёвиллет пытался рационализировать этот интерес: на протяжении долгой карьеры он редко встречал людей, предпринимающих столько усилий для восстановления справедливости, как Ризли, поэтому его поведение не могло не въесться в память. Изучение дела заняло довольно много времени, но ставить точку на этом не хотелось. Хотелось быть вовлечённым в расследование… и в судьбу оправданного и дальше. Нёвиллет всегда оперативно искал информацию. Он не дослужился бы до такой должности, если бы не знал, к какому закону стоит обратиться в случае необходимости. И оперативный поиск информации касался не только законов. Именно так Нёвиллет смог узнать, что Ризли вёл Инстаграм до того, как в отношении него был вынесен приговор. Посты были относительно редкими: часто мелькали фото машин или мотоциклов вперемешку с селфи из зала или фото еды. Места из родной Франции, о которых Нёвиллет только слышал и в которых ему никогда не случалось бывать. На одном фото с подписью «Любимой дочке уже шесть лет!» Нёвиллет смог узнать ту самую Сиджвин, о которой была речь в материалах дела. Нёвиллет не вёл Инстаграм: вся его активность заключалась в лайках на посты Фурины. Но социальные сети были отличным инструментом для того, чтобы получше анализировать человека в неформальной обстановке… Нёвиллет знал всю биографию Ризли из материалов дела, но это были безжизненные сухие факты. Чувствовалось нечто более одухотворённое, когда он листал уже заброшенный аккаунт. На некоторых фото Ризли так искренне и непостановочно улыбался. Не дежурной улыбкой, не защитным оскалом: это было самое настоящее выражение радости. Когда-то он был настолько счастлив… Нёвиллет поймал себя на том, что слишком тщательно рассматривал детали фотографий. Закрадывались мысли: продолжит ли Ризли что-то публиковать после того, как вернётся к прошлой жизни? Нёвиллет продолжал убеждать себя, что его зацикленность на этом обоснована исключительно профессиональным интересом: последствия реабилитации после тюрьмы всегда разные, и кто знает, как именно этот процесс проходил бы у Ризли. Нёвиллет много раз пытался представить их неформальную беседу, но ничего не получалось. Он знал психологические паттерны психики Ризли, но не знал его как человека. И не должен был; его роль беспристрастного арбитра была выполнена. Но что-то не позволяло разорвать истончившуюся нить, связывавшую их. Даже если информацию в Интернете приходилось собирать по мельчайшим кусочкам, Нёвиллет искал всё, что было в открытом доступе. Это становилось не совсем здоровым, ведь Нёвиллет осознавал бессмысленность этих действий. Нечто интуитивное внутри него подсказывало, что интерес был обоснован не только продвижением расследования — но других рациональных причин, чтобы обосновать его, не находилось. Нёвиллет всегда боялся показаться излишне заинтересованным: это разрушило бы иллюзию его вечного нейтралитета. Чтобы переступить эту грань, ему нужно было снова отойти от привычных правил… Происходящее казалось выходящим за рамки, но это было единственным способом избавиться от навязчивых бесплодных мыслей. Поговорить напрямую и отпустить лишние иллюзии. Решение нашлось быстро — номер телефона Ризли остался в документах суда. Так как оправданного восстановили в прошлом положении, ему должны были вернуть телефон таким же, каким он был до осуждения. Написать сообщение… Нёвиллет старался сформулировать предложение так, чтобы ничего не выдавало его личную заинтересованность. Хотя его заинтересованность выдавало уже то, что он не поленился потратить время на поиск номера телефона. Нёвиллет не очень хорошо умел выстраивать диалог с людьми, тем более в неформальном стиле — и сейчас, как и обычно, составленный текст излишне пестрил формальностями.       Здравствуйте.       Вы должны помнить меня. Нёвиллет, из Верховного суда.       Как бы странно не выглядело это сообщение, я крайне заинтересован в вашем мнении насчёт преступления, в котором Вас обвинили. Расследование зашло в тупик, но, может, у Вас есть какие-то догадки?       Надеюсь, что Вы уже чувствуете себя гораздо лучше. *** Уведомление о новом сообщении пришло невовремя, и Ризли хотел покрыть отборным матом очередную, наверняка, спам-рассылку. Что это ещё могло быть? Знакомые всегда писали ему в мессенджерах после того, как он вышел из тюрьмы. Это уведомление пришло тогда, когда он находился на беговой дорожке в зале, и заглушило тяжёлый рок в наушниках. Но почему-то Ризли захотелось открыть его. Он несколько раз перечитывал это сообщение, не веря тому, что было в нём изложено. Больше похоже на то, что очередной журналюга каким-то удивительным способом добыл его номер телефона и решил накопать информацию для новой статьи таким незатейливым способом. Несправедливое обвинение Ризли сейчас было у всех на устах. Какая странная уловка. Ризли быстро напечатал ответ, не сходя с беговой дорожки.

Ага, так и поверил. А я президент США. Придумали бы что-то поумнее, если хотели взять у меня интервью

Ризли победно усмехнулся. Так и надо этому умнику, который решил, что сможет его обмануть. Он-то знал, что у Нёвиллета, воплощения правосудия, наверняка есть дела важнее, чем писать вечером человеку, которого он когда-то давно судил. И о существовании которого, скорее всего, уже забыл.       Я понимаю, что это звучит неправдоподобно, поэтому могу доказать свою личность. Встреча в тюрьме штата Вашингтон, отделение X-Row, обеденное время, просьба не нарушать порядок. Ризли остановился и сошёл с беговой дорожки. Лаконичное сообщение, но при этом оно содержало в себе такие подробности, которые не мог знать никто, кроме Нёвиллета. Обычному человеку и в голову бы не пришло, что Нёвиллет навещал его в тюрьме. Но тогда получается, что Ризли только что нахамил тому, кем глубоко восхищался? Почему он всегда попадал в подобные ситуации, когда дело касалось Верховного судьи?

Это и правда Вы? Извиняюсь за мой грубый ответ. Я никогда бы не подумал, что Вы напишете мне Конечно же, у меня есть догадки, и я с радостью ими поделюсь, как только закончу тренировку Спасибо за беспокойство о моём здоровье Я рад возможности снова поговорить с Вами

Ризли отложил смартфон. Он почувствовал в ладонях лёгкую дрожь, а уголки губ почему-то непроизвольно вытянулись в улыбку. Нельзя отклоняться от графика тренировок и прокрастинировать, но сейчас все его мысли занимали загадочные сообщения Нёвиллета. Нет, перебороть заинтересованность не получалось. Через две минуты он сдался и снова заглянул в экран смартфона, увидев короткое, но такое тёплое сообщение.       Хорошо. Не перенапрягайтесь на тренировке, пока не восстановитесь полностью.