Сделка

— Анечка! Аня останавливается, когда Семён Казимирович зовёт её из гостиной. Стол стоит в центре, а не на кухне. Ниса улыбается и доставляет на него последнюю тарелку с закусками. Анечка совсем недавно перестала называть её «Ниса Фархадовна», женщина долго настаивала. Полковник и его жена подобрали Анечку, когда ей было четырнадцать, уже три года назад. Точно ведь. Ей сегодня семнадцать. Аня мнётся в дверях. — Заходи, проходи уже, — теряет терпение Семён Казимирович. Анечка садится. Ей каждый раз неловко за ту заботу, которую эта семья проявлять ей совершенно не обязана. В войне погибла вся семья Ани: мать, бабушка и три тётки. Как она тогда выбралась, сама Аня не помнит и вспоминать не хочет. Она больше всего хотела отомстить, поэтому догнала первую советскую часть, которую увидела, выбираясь из чащи. Полковник должен был отдать её в детдом, ну, когда-нибудь. Тогда солдаты были нужны, сильные ведьмы так особенно. Хотя Анечка не считала себя сильной ведьмой, но у неё с раннего детства был особенный дар: её шаги не имели звука. Вот так просто: Аня ничего не колдовала, неважно, как она шумела, или что несла — её шаги никогда не имели звука в целом. После это Семён Казимирович опыты начнёт ставить, они узнали, что её шаги ещё и не имели никаких вибраций. Она ходила будто привидение, будто не наступала вовсе. — Анечка, — Ниса отодвигает ей стул. Аня стала «Анечкой», потому что полковник первым назвал её так. И после войны он её не отдал, хотя она до сих пор не понимала, на правах кого живёт с этой семьей. — Жаль, Нины нет, — качает головой Ниса. Аня опускает глаза в пол. Да, ей тоже очень жаль. — У неё ответственное задание в Берлине, — замечает Семён Казимирович. — К слову. Он что-то достаёт из-за спины, под стулом прятал. — С днём рождения! — внезапно громко кричит полковник и протягивает Анечке коробку. — С днём рождения! — вторит его жена и хлопает в ладоши. Аня берёт не сразу, поверить не может. Это её любимые конфеты, самые-самые любимые, но так много… Так много «просто так» не достанешь. Анечка шмыгает носом и забирает коробку. — С-спасибо. — С днём рождения, — повторяет Семён Казимирович. — Но всё-таки жаль, что Нина не с нами, — намного тише повторяет Ниса. Нина «на задании», ведь даже её отец не знал, на каком — не приедет ещё два месяца. Анечка только две конфеты из коробки первыми отложит и уберёт подальше на полку, спрятав под своей одеждой. Только потом попробует хоть одну, а в итоге доест всю коробку, пока Нина вернётся. *** Вальтер даёт Максу остыть. Он, может, и до конца не понимает, почему его любовник так разозлился. Но Вальтер легко догадывается, что сделал что-то совершенно не так. А ещё он чувствует, что к Максу сейчас лучше не лезть с извинениями, особенно учитывая, что Вальтер до конца не понимает, за что ему извиняться. Так что после того спора, по возвращении Вальтера в Берлин, проходит целая неделя. Так как Ася занимает вторую кровать в квартире, Макс всё равно спит рядом с Вальтером. Хотя в первую ночь Шелленберг был почти уверен, что его любовник скорее ляжет на полу, на коврике, чем в кровати. Уж больно выразительно он тогда на него посмотрел, что той ночью Вальтер даже не рискнул подвинуться ближе. Всю следующую неделю Макс хоть и спал спиной к нему, но хотя бы не на самом углу кровати, оставляя между ними как можно больше места. В общем, к концу недели Вальтер всё же рискует извиниться. Они в гостиной сидят вместе, за окнами давно стемнело, но Макс что-то увлечённо читает, когда Вальтер пододвигается ближе. Ему ничего не говорят, поэтому Шелленберг млеет, встаёт с дивана и вовсе устраивается на полу у любовника. Кладёт руку на его колено, вроде и не настаивает, но подталкивает Макса раздвинуть ноги. Потом вовсе устраивается между ними, одну руку так и оставляет на колене, а вторую чуть поглаживает внутреннюю сторону другого бедра. Макс шумно выдыхает и только тогда откладывает книгу, как-то нарочито медленно отмечая страницу закладкой. После чего, наконец, всё своё внимание уделяет Вальтеру. — Я ведь как лучше хотел, — мягко начинает Шелленберг. — И да, ты абсолютно прав. Я совершенно не умею обращаться с детьми. Поэтому я очень рад, что у меня есть ты. Макс продолжает молчать, но хотя бы не так сильно хмурится. — И да, — продолжает Вальтер, — я для девочки был совершенно паршивым отцом. Я не умею иначе, но я обязательно научусь. А пока, ну, знаешь, я тут подумал? Шелленберг чуть выжидает и всматривается в лицо своего любимого. — Тут подумал, что ей с нами всё равно лучше, чем на улице. На лице Макса что-то всё-таки трогается. Лишь во взгляде. — Она ведь дома, — тихо замечает он. — Этот был уже третьим, — поясняет Вальтер. — Она мне сама рассказала. Нашёл я её на улице, совершенно грязную и голодную. Она из каждого детдома сбегала сама. Вот я и подумал, что ей в любом случае лучше в квартире, где она хотя бы не голодная и не мокнет под дождём. Да и к тому же зима скоро. Ей в любом случае лучше здесь, с нами, — он на этом «с нами» выразительно смотрит на Макса, — с тобой так особенно. Ей в любом случае лучше со мной как с паршивым отцом, чем одной на улице. Кажется, на этот раз Вальтер находит подходящие слова. Когда они поругались неделю назад, Вальтер просто не понимал, почему Макс злится. Но он наблюдал за ним с Асей всю неделю, в тайне, конечно же. Старался на глаза не показываться, но почти уверен, что Макс его заметил. В общем, он за ними наблюдал, и кажется, что-то начал понимать. Он к Асе стал относиться помягче, в основном подражая и имитируя поведение Макса. Штирлиц тяжело вздыхает и качает головой. Но не отталкивает, просто приподнимает голову и смотрит куда-то поверх Вальтера. В комнате полумрак, не считая единственной лампы, которая горит над Максом. Она настолько слабая, что хорошо освещает только его профиль, а Вальтер на коленях перед ним находится в тени. Шелленберг плавно проводит рукой по его ноге. Второй сжимает колено. Его снова не отталкивают, поэтому Вальтер довольно хмыкает самому себе и продолжает трогать. Чуть приподнимается на коленях, сдвигаясь выше. Ведёт ладонью по внутренней стороне ноги, он уверен, что Макс его отчётливо чувствует. Но стоит ему добраться той рукой выше, он даже едва успел зацепить пальцем ремень — как Макс резко перехватывает его руку и отталкивает себя. Вальтер напрягается, но спросить ничего не успевает. — И это в том числе, — ворчит на него Макс. После чего перехватывает и вторую руку, убирая её со своего колена. — У нас в квартире ребёнок, — довольно холодно замечает Штирлиц. — А мы в гостиной, куда она может в любой момент спуститься. Тебе стоит учиться об этом помнить. Вальтер удивлённо моргает. — Ты думаешь, она ещё не догадалась? — спрашивает он. — Что мы вместе? — Макс усмехается. — Догадалась, конечно же. Она слишком умная, чтобы не обратить внимания, что мы спим в одной кровати. Дети часто видят, как целуются их родители, в этом нет ничего особенного. Но вот ей совершенно необязательно знать, — Макс очень выразительно и хмуро меряет Вальтера взглядом, — что ты стаскиваешь с меня штаны и чем мы после этого занимаемся в спальне. Вот это ей знать ещё рано. Ну. Важное для себя в этой фразе Вальтер выхватывает. Архивариус улыбается и вскакивает на ноги, протягивая Максу руку, чтобы утащить его за собой в спальню. — Так значит, — говорит Шелленберг и успешно целует любовника в губы, — любовью мы теперь занимаемся только в спальне? Макс закатывает глаза. Но внутрь комнаты Вальтера подталкивает и закрывается на дверь, после чего его руку с себя сбрасывает, отходит к комоду и находит там небольшой ключ. И запирает дверь изнутри. Поворачивается и красноречиво на этот ключ показывает. — И дверь запираем, — вздыхает Штирлиц. Что ж, если новыми правилами Макс перестанет его игнорировать и на него обижаться, то Вальтер готов их терпеть. Ничего сложного, ему за последнюю неделю оказалось, что терпеть полную потерю внимания со стороны Макса — намного сложнее. Здесь всего лишь дверь и ключ, не так уж и сложно. Макс садится на кровать ровно в той же позе, что занимал место на диване. Вальтер ухмыляется и усаживается на ковер между его ног, опускает ладонь на колено, второй рукой продолжает гладить по внутренней стороне бедра. Разве что теперь у него точно есть разрешение потянуться выше, расстегнуть ширинку и забраться рукой под ткань брюк. Вальтер тянет, специально мучает не то партнёра, но скорее себя самого. Макс довольно хорошо держит себя в руках, Вальтеру даже обидно как-то, когда он сжимает поверх белья едвавозбуждённый член партнёра. Сам Шелленберг давно порядком возбуждён, кажется, фантазии в его голове сыграли против него злую шутку. Макс только смотрит на него сверху, упирается руками в кровать и откидывается чуть назад, позволяя полную свободу действий. Что ж. Второго приглашения Вальтеру и не нужно. Он злится и потому окончательно наглеет, сдвигается вплотную к кровати, привстаёт на колени и приспускает с партнёра белье, немного, лишь бы достаточно, чтобы освободить чужой член, а то, что резинка теперь неприятно впивается в нежную кожу?.. Вальтер ухмыляется и ловит взгляд Макса. Тому чуть дискомфортно, но он молчит и отводит взгляд. Вальтер проводит рукой по мягкому члену партнера и сжимает у основания. Кончиком языка касается головки, едва обводит, он всё заискивает взглядом, пока Макс — наконец — снова на него не будет смотреть. Штирлиц смотрит. И шумно выдыхает, опуская одну руку на плечо Вальтера, а вторую на затылок, зарываясь пальцами в волосы. Он едва ли настаивает, в те нечастые разы за последний год вместе он разве что перебирал пальцами пряди, или вовсе держался сам, будто под ним пол провалится, если он отпустит партнёра. Вальтер осторожно ведёт языком, заглатывая головку. К слову, «нечастые» подобные ласки с его стороны не потому, что Вальтер против, и сейчас опустился только извинения и прощения ради. У него просто… получалось плохо. А Шелленберг в целом не любил, когда у него что-то не получалось. А ещё он забыть никак не мог, как Макс в прошлый раз едва удержался и не рассмеялся, когда Вальтер подавился и кашлял потом весь вечер… Мягко говоря, было стыдно. Объективно говоря, сейчас Вальтер специально движется нарочито медленно и сразу не нарывается. Максу в прошлый раз веселья хватило, когда Вальтер попробовал резко взять до горла… Мда. Сегодня его любовник к тому же какой-то тихий. Вальтер пока только посасывает головку, но вполне чувствует как возбуждается от его действий Макс. Шелленберг удерживает его взгляд: Макс кусает губы, шумно дышит, но в остальном ведёт себя тихо. Непривычно тихо, ведь обычно он первым срывал голос, он у Макса тогда становился глухим и на несколько тонов ниже обычного. Вальтеру от этого голоса и стонов любовника особенно кружило голову. Сегодня Макс ведёт себя тихо, и это раздражает Шелленберга, распаляет, подталкивает, ну, на всякое. Например, забив на гордость, что над ним могут снова ржать, он ведь попробует аккуратнее? Плавно пропускает член партнёра за щеку, прикрывает глаза и намного медленнее на этот раз берёт до горла, упираясь носом в чужой пах. Одной рукой помогает себе, второй нахально лапает внутреннюю сторону бедра, сжимает, ласкает, так же плавно отпускает и скользит языком вдоль чужой плоти, отстраняется с особенно пошлым хлюпающим звуком… Так вот куда пропал вес чужой руки с его плеча. — Макс, — хмуро замечает Вальтер. Штирлиц кусает костяшки, но вполне себе молчит, если не считать возбуждённого пыхтения. — У нас ребёнок спит в соседней комнате, — вполне осмысленно говорит он, хотя глаза давно горят нечеловеческим оранжевым. — Первым делом завтра куплю нам дом, — бурчит Вальтер. Макс приподнимает бровь. — Ребёнок будет спать на другом этаже и ничего не слышать, — отрезает Вальтер. Но не спорит. С ним итак целую неделю из-за девочки не разговаривали, ему остаётся лишь смириться, что Макс сегодня ночью ведёт себя тихо. Или старается. Потому что Вальтер, кажется, наконец, полностью понимает, как расслабить горло, как двигаться, Макс уже теряет рассудок, закатывая глаза и судорожно сжимая его волосы. Он никогда не подталкивает, но сегодня глухо стонет и пытается Вальтера оттолкнуть. Тот не даёт, просто руку перехватывает, не отстраняется, когда Макс кончает ему в горло. Вальтер самодовольно хмыкает, когда он едва не кашляет, но всё же проглатывает. Штирлиц, кажется, забывает, что собирался вести себя тихо, откидываясь на кровать и крепко зажмуривая глаза. Это Вальтеру на руку: партнёр особенно разнеженный, его всё ещё прошибает отголосками собственного оргазма. Шелленберг же успел расстегнуть собственные штаны и немного ласкал себя до того, на коленях перед партнёром, но то его раззадорило. Макс не замечает, когда Вальтер переворачивает его на живот и стягивает штаны, но глаза открывает только когда чувствует, что Вальтер заботливо запихнул ему под бёдра подушку. — Валь… тер? — рассеяно, глаза светятся, но их заволокло возбуждением, и связанных мыслей в голове Макса явно нет. Шелленберг довольно улыбается и тянется за мазью. Которую, кстати вот, Макс прямо с тумбочки переложил — в — тумбочку, видимо, чтобы ребёнок не увидел, если вдруг в спальню без них зайдёт. Так что у Вальтера уходит чуть-чуть больше времени, чтобы тюбик найти, но его любовник хоть и ёрзает, но с места не сдвигается. — Вальтер, дай мне хотя бы отдыш… Макс стонет, когда Вальтер его касается. Грубо сжимает бедро, прохладными пальцами в мази, обводя колечко ануса. Даже толком не вводит один палец, дразнит, касается. Сам сдвигается ближе к партнёру, раздвигая его ноги. Кажется, Макс кое-как пробует перевернуться обратно на спину, но попытка вялая и никакого результата не приносит. Штирлиц только стонет и утыкается лбом в простыню, когда Вальтер без предупреждения проталкивает в него один палец. Шелленберг целует его лопатки, спускается по пояснице, свободной рукой продолжая лапать за задницу. Второй плавно, но настойчиво подготавливает любовника, не давая ему ни шанса опомниться или отстраниться. И в матрас его той ночью Вальтер втрахивает особенно медленно, растягивая удовольствие, упиваясь, как Макс совершенно забывает, что говорил, и беспорядочно ёрзает под ним, срывая голос. Разве что под конец терпения у Шелленберга совершенно не остаётся, и он срывается на рваный ритм, кончая в партнёра и обессилено падая ему на спину, а после, пожалуй, слишком долго с него не слезая… Макс ничего не имеет против. Разве что до утра, когда обоим приходится тащиться в душ.