Сделка

Вальтер Шелленберг был уверен, что у него есть немного времени. Нет, никаких иллюзий насчёт того, как всё закончится, он не питает. Союзные войска уверенно продвигаются вглубь страны. Но советские войска ещё не вошли в Берлин, город пока держится. Постоянные бомбардировки — привычное дело, они начались давно. Советские войска только приближаются к Берлину, и Вальтер закономерно считает, что у него есть возможность договориться с англичанами. Как же он ошибается. Шелленберг, пожалуй, впервые в своей жизни готов признать, что просчитался. К сожалению, это происходит впервые и, вероятно, в последний раз, потому что шансов сохранить жизнь у него почти нет. Впрочем, он всё же надеется. Ведь до сих пор он не понимает, почему ему сохранили жизнь. — Где мой адъютант? — бормочет себе под нос Вальтер. — Где охрана? Где, в конце концов, Штирлиц? О местонахождении своего любимого подчинённого он размышляет с тревогой. Даже мысленно признаёт, что испытывает к нему симпатию, разумеется, только самому себе. Однако этот подчинённый не появляется перед Вальтером уже несколько дней. Кажется, волноваться он начинает слишком поздно. Получается, он просчитывается дважды — впервые и, возможно, в последний раз в жизни. Ведь его похищают. Сейчас у Вальтера достаточно времени, чтобы всё обдумать. И не один раз. Он не знает, куда его везут, и удивляется, почему его не застрелили, не отравили, а именно похитили. Это даёт ему надежду, что с похитителями можно договориться. Вальтер сомневается, что его везут к англичанам. Зачем ему сохраняют жизнь? Если они смогли выкрасть его из рейхстага, то убить на месте было бы куда проще. Но они похищают его. Теперь уже второй час его куда-то везут, связав руки за спиной, заткнув рот и надев на голову мешок. Вальтер понимает, что он находится в багажнике автомобиля. Он слышит отдалённые звуки бомбардировки или, возможно, это лишь его воображение на фоне гула мотора. Всё происходит глупо. Вальтер уверен, что у него было время. Что вход в здание охраняется. Что по Берлину не могут свободно ходить диверсанты. И что рядом с ним всегда будет его адъютант, а ещё лучше «любимчик» подчиненный, с которым он чувствует себя в безопасности. Ему следовало насторожиться, когда он не видел второго уже несколько дней. Значит, эти три дня Шелленберг не был в безопасности. Он никогда не ведёт себя беспечно, но последнее, что он ожидает — это нападение, когда он просит принести чашку кофе. Кофе не появляется. Выглянув в коридор, он попадает в ловушку: его хватают, ударяют чем-то по голове, затем затыкают рот платком, пропитанным неизвестным веществом. Вальтер теряет сознание. Он не видит, как его выволакивают из здания. Очнувшись, он обнаруживает, что связан, а его грузят в машину. Грузят бесцеремонно. Всё тело ломит, а туго связанные руки болят. Но если это означает, что ему сохранят жизнь — зачем он им нужен? Всю дорогу сопровождающие молчат. Вальтер решает не испытывать судьбу и просто прислушивается, надеясь определить, на каком языке они говорят. Может быть, он заметит акцент, если они говорят по-немецки. Но те не произносят ни слова. Возможно, они отлично знают, что делают, или общаются жестами. Машина внезапно останавливается. Вальтера вытаскивают из багажника, берут под руки и ведут куда-то. За ним запирают дверь. В комнате душно и жарко. Его усаживают на стул — слишком удобный для пыточной камеры. Напротив стоит кресло, о которое Вальтер случайно задевает ногой, пытаясь осторожно двинуться. А затем происходит то, чего он меньше всего ожидает. Сначала он слышит голос. Мужской, низкий, принадлежащий, судя по всему, пожилому человеку. Тот говорит по-русски. Вальтер не понимает слов, но улавливает своё имя. Несколько секунд спустя молодая переводчица поясняет — Вы чай будете с лимоном или без, герр Шелленберг? Вальтер настораживается. Вопрос звучит настолько глупо и не к месту, что он почти уверен — это какая-то шифровка. Мужчина снова что-то говорит по-русски, но девушка не переводит. Значит, это относится не к нему. Вальтер даже не успевает осознать всю ситуацию: с его головы резко сдёргивают мешок. В комнате тусклое освещение, но на столе стоит лампа, которая сразу же слепит его. Вальтер моргает, пытаясь прийти в себя. — Так вы чай будете с лимоном или без? — настаивает тот же мужской голос, и девушка, явно переводчица, торопливо повторяет вопрос. Вальтер, проморгавшись, останавливает взгляд на пожилом мужчине, который сидит по другую сторону длинного стола. Судя по всему, это бывшее помещение какой-то городской канцелярии, но точно не берлинской. За три часа в машине они могли добраться до пригородов или даже до соседних городов. Стол явно используют для совещаний. До мужчины Шелленберг никак не дотянется, даже если попытается что-то кинуть в его сторону. Хотя зачем ему это? Руки у него всё ещё связаны за спиной, хотя сидит он довольно удобно — в мягком кресле. Чай ему предлагают явно не ради чаепития. Смысла шифровки он не понимает. — С лимоном, — отвечает Вальтер, причём голос звучит почти уверенно. Нет, соглашаться на что-то неизвестное — не всегда лучшая стратегия, но почему-то сейчас он считает, что лучше согласиться. С лимоном. Что бы это ни значило. Может, он только что выбрал себе яд. Мужчина усмехается, что-то шепчет девушке, стоящей рядом с ним. Та хихикает, словно находит ответ Вальтера смешным. Он не понимает, почему. Видимо, всё же он действительно выбрал яд. Что ж, он это осознаёт. Раньше он всеми силами пытался избежать смерти, но с его диагнозом? После войны долго ему всё равно не жить. Как жаль, что он думал, будто у него есть больше времени. Тем временем в комнате появляется ещё один человек — юноша в советской форме, как и пожилой мужчина, который сидит напротив Вальтера. Шелленберг не может разглядеть знаков различия, но судя по всему, это как минимум полковник. Седые виски подчёркивают его полностью лысую голову. Кроме того, у него хлипкие седые усики. Его лицо круглое и добродушное, оно сразу располагает к себе. Вальтеру это не нравится. Юноша подходит и ставит перед Вальтером чашку. Вернее, бокал с чем-то горячим, напоминающим чай. Внутри плавает половинка дольки лимона. Вальтер задумчиво смотрит на неё, удивляясь, насколько изобретательны советские войска. Не могли просто застрелить или дать пилюлю с ядом? Зачем этот чай? И зачем в чай лимон? Последним напитком в его жизни будет вот это? Полковник вдруг громко смеётся — низко, раскатисто. Смех буквально грохочет по комнате. — Да бросьте, герр Шелленберг, — говорит он, а девушка спешно переводит. — Да, девочка — ведьма, — добавляет он, и Вальтер резко поднимает голову, глядя на ту самую девушку рядом с полковником, — но и вы ведь с нашим братством тесно сотрудничали. — Вашим братством? — не удерживается от уточнения Вальтер. Полковник продолжает смеяться, но поднимает голову и смотрит прямо на него. Глаза полковника вдруг загораются жёлтым. Оборотень. Понятно. Оборотень в погонах — какая ирония. Его конец наступит от рук пожилого волка и ведьмы, стоящей рядом. Вальтер пытается найти во всём этом хоть какую-то шутку, но она ускользает. — Девочка хоть и ведьма, но зачем ей подмешивать что-то в ваш чай? Анечка у нас делает отличный чай. Так значит, он говорит не про переводчицу рядом с собой, потому что чай явно принесли из другой комнаты, а девушка никуда не выходила. Вальтер внимательнее осматривает её, но товарищ полковник подталкивает девушку, и она перестаёт рассматривать свои ботинки, вместо этого поднимает голову на Вальтера. Её глаза сверкают, они скорее оранжевые, чем жёлтые. Но тоже оборотень. Осознать положение, в котором он оказался, это совершенно не помогает. С какой такой их братией он тесно работает? Повторно уточнять Шелленберг не рискует, раз уж первый его вопрос либо оставили без внимания, либо действительно не заметили. Он так внимательно разглядывает девушку, что пропускает момент, перевела ли она этот вопрос или просто продолжила переводить реплики товарища полковника. — У меня руки связаны, — вместо этого говорит Вальтер. — Конечно, я могу попробовать лакать чай. Это даже не так сильно ударит по моей гордости, как должно бы. Но боюсь, что с руками за спиной я до чашки не дотянусь, а локтем у меня получится только опрокинуть блюдце. Так что у меня не получится даже покалать из блюдца. Девушка снова переводит, и товарищ полковник прыскает со смеху. А потом, будто бы чтобы убедиться, что руки Вальтера действительно связаны, тянется вперёд, хмурится, что-то приказывает своим подчинённым. И… руки Вальтера развязывают. Он не может в это поверить, но ему действительно развязывают руки! Первым делом Вальтер разминает свои онемевшие запястья. Пальцы едва слушаются, но ладони уже покалывает. Вскоре покалывает и кончики пальцев, когда кровь снова приливает к ним. Вальтер поднимает голову и смотрит на полковника. Тот лишь по-прежнему добродушно улыбается ему в ответ. Эта улыбка изрядно действует на нервы. Впрочем, вся ситуация Вальтера не радует. Он не может понять, зачем он здесь. Он не может предугадать, что у полковника на уме. Он даже не знает, кто они такие, разве что они абсолютно не скрываются, оставаясь в советской форме. Вальтер снова задумчиво опускает голову и смотрит на свой чай. Какой-то уж слишком изощрённый метод, чтобы его отравить. Чай медленно остывает. — Герр Шелленберг, — начинает товарищ полковник, и девушка спешит перевести за ним, — вы ведь понимаете, что Германии осталось не больше месяца. Я имею в виду той Германии, которую вы знали. «Не больше месяца…» Вальтер никак не реагирует на это, но он был уверен, что у него чуть больше времени. Какая разница, остался ли месяц или хотя бы два, как он рассчитывал? Он никак не может понять, зачем его сюда привезли. Но пока он надеется, что его точно так же отвезут обратно и оставят там, где его взяли. Поэтому эти слова про «не больше месяца» теряют для него всякий смысл. Однако товарищ полковник не замечает задумчивости Вальтера, продолжает, будто пытается вырвать его из оцепенения. — Для вас не секрет, что отношения между союзниками довольно напряжённые. Вальтер отлично это понимает. Он просто не спешит реагировать. Но полковник, хоть и смотрит прямо на него, никакой реакции не ожидает. Он продолжает, как ни в чём не бывало: — Поэтому наша советская сторона… «Наша сторона». Именно этот оборот почему-то привлекает внимание Вальтера, хотя он, кажется, совершенно не должен его смущать. Но почему-то «наша» вызывает у него внутреннее напряжение. Полковник тоже не обращает на это внимания. Хотя бы потому, что не показывает никаких эмоций — ни удивления, ни растерянности, которая всё больше захватывает Вальтера. Он что-то упускает, чего-то не знает. Это всё сильнее раздражает Вальтера, потому что он всегда знал очень многое — больше, чем должен был, больше, чем позволяла его должность. Он знал так много, а сейчас упускает что-то настолько очевидное, о чём, похоже, уведомлена даже девушка-переводчица. Её осанка ясно говорит, что всё сказанное здесь для неё — не новость. Об этом точно знает и рядовой, который принёс чай. Его не попросили выйти — он остался в комнате, стоит за спиной Вальтера. Реакцию рядового он видеть не может, но обернуться и привлечь к себе лишнее внимание, а тем более недовольство товарища полковника, Шелленберг опасается. Здесь обсуждают что-то настолько очевидное, что об этом знают даже самые младшие чины, но этого не знает Вальтер, и это злит его всё сильнее. Однако он не спешит задавать вопросы или показывать своё недовольство. Вместо этого он опускает взгляд, осторожно берёт в руки чашку чая, чтобы объяснить своё молчание. Чаю он верит всё меньше, но, быть может, если его отравят, это будет даже лучше — поскорее покончить со всем этим. Ведь ощущение, что он чего-то не знает, тогда как знают даже рядовые, грызёт Вальтера и выводит его из себя. — Отсюда командование и разработало этот план, — произносит полковник. Вальтер слушал и до этого, но товарищ полковник говорил лишь ничего не значащие фразы, будто тянул время. Лил воду: «мы пришли к выводу», «мы посовещались», «мы разработали план». Но сам план он до сих пор не озвучивал. Вальтер залпом выпивает полчашки. — Учитывая вашу прошлую расположенность и заслуги, — вдруг говорит полковник. Вальтер в последний момент удерживается от того, чтобы не поперхнуться чаем. — Мы хотели бы предложить эту сделку именно вам. А ещё потому, что уверены: вы достаточно умны, чтобы согласиться, и достаточно находчивы, чтобы что-то подобное провернуть. Какая ещё расположенность?! Заслуги?! Какие заслуги у него перед советскойстороной?! Вальтер уже несколько месяцев безуспешно пытается договориться с английской разведкой. Он связался с друзьями в Швеции, но с советской стороной не вступал ни в какой контакт. Знал, что никто этого не допустит. Видимо, полковник всё-таки не настолько невнимателен, как показалось Вальтеру. Даже сейчас, когда он держит лицо, полковник внимательно задерживает взгляд на нём. — Вы удивлены, — замечает он. Вальтеру совершенно не нравится, как глаза полковника вдруг сузились и загорелись странным огнём — едва ли угрозой, но всё же. — Я польщён и удивлён, — быстро находит ответ Вальтер. — Однако вы ещё не озвучили, что хотите мне предложить. Он успешно добавляет: — Но сам факт, что вы хотите предложить что-то важное, я воспринимаю как комплимент. Видимо, это объяснение полковника полностью устраивает, потому что он вдруг громко смеётся. — А вы не прибедняйтесь! Три года, как-никак. Да, вы не были с нами с самого начала. Но ничто так не внушает доверие, как человек, осознавший, что он был неправ, и спешащий исправить свою оплошность, чтобы примкнуть к правильному режиму. На словах «правильному режиму» полковник выразительно смотрит на Шелленберга. Три года. Вальтер медленно начинает собирать пазл. Советская разведка верит, что он три года им помогал. — К тому же сведения, которые вы так добродушно предоставили через нашего агента, — продолжает полковник, — были для нашей стороны намного интереснее, чем всё, что смогли достать с самого начала преданные разведчики. Через агента, конечно же. Вальтер снова поднимает чашку с чаем, чтобы скрыть за ней своё лицо, пока медленно делает глоток. Чай с лимоном — какое всё-таки извращение. Тем не менее он пьёт очень медленно. Так нужно. У него пока просто не хватает сил осознать всё, что он сейчас узнал, всё, что с ним происходит. Но скоро получится. Главное — выбраться отсюда. — Так вот, — продолжает полковник, — союзники захотят разделить Германию, но советская сторона будет против. Мы будем настаивать, что Германия и так ослаблена. Конечно, без территориальных потерь не обойдётся, но всё ограничится малой кровью. Основное ядро Германии останется на месте. После этого советская сторона будет настаивать на коалиционном правительстве. В качестве уступки мы даже позволим западным союзникам предложить кандидатуру президента. Он насмешливо ухмыляется. Нет, Вальтер не верит, что эту роль хотят предложить ему. Иначе бы товарищ полковник начал с чего-то другого. — Мы, конечно, постараемся, чтобы он был вовсе не глуп, — добавляет полковник. — Но в этом выборе советская сторона постарается не играть заметной роли. Нам нужно, чтобы западные союзники нам поверили. После этого у вас будет лет десять, чтобы плавно склонить Германию к лояльности советскому режиму. А к началу 1960-х страна сможет вступить в советский блок. Слово «у вас» Вальтер пропускает мимо ушей только внешне. На деле он фиксирует его, особенно учитывая, что во время этих слов полковник смотрит прямо на него. Улыбка тоже изменилась — теперь это хитрая, расчётливая улыбка вместо доброжелательной, которая была до этого. — Ведь вы бываете очень убедительны, верно, герр Шелленберг? Вальтер медленно кивает. — И каким образом у меня будут возможности влиять на нового президента? — осторожно уточняет он. Почти уверен, что догадывается. Почти. Но это «почти» ему не нравится. Особенно в текущей ситуации. — Вы сохраните ваш пост, — как нечто само собой разумеющееся, подтверждает полковник. — Частично ваше окружение, в том составе, котором вы пожелаете. Разумеется, его назначение не обсуждается. Впрочем, думаю, это вас только обрадует. Вальтер никак не реагирует. Полковник, кажется, даже находит это забавным. — Я ведь всё понимаю, — вдруг мягко и добродушно произносит он. — Советская сторона позаботится, чтобы обвинения против других деятелей, последующие разбирательства и процесс над военными преступниками вас не коснулись. Вы сохраните свой пост, ваше имя. Взамен вы продолжите оказывать советской стороне услуги, доказывая свою разумность. Вы же сделали правильный выбор, — его глаза сверкают, когда он смотрит на Вальтера, — три года назад. Это ваша возможность его подтвердить. Доказать свою верность раз и навсегда. Вальтер медленно прикидывает, что это будет значить для него. Вроде бы весь пазл сходится, но картина отказывается складываться в чёткую картинку. Даже когда он видит её, всё равно не верит. — То есть, по сути, — осторожно начинает он, — вы предлагаете мне чужими руками управлять страной? Товарищ полковник смеётся. — Если вам так угодно настолько упрощать наши предложения, — полковник разводит руками, — то да, пожалуйста. После чего он сужает глаза, видимо, решив, что Вальтера пугают его глаза, когда они горят огнём оборотня. — Вы будете управлять страной до тех пор, пока ваше руководство нам выгодно. Вы будете управлять страной, следуя нашим указаниям. Но во всём том, чего наши указания касаться не будут? Вы будете принимать собственные решения, как и искать собственные методы, чтобы наши указания выполнялись. В этом советская сторона вас ничуть не ограничит, а только предоставит необходимые ресурсы. Вальтеру нужно время, чтобы оценить, насколько это заманчивое предложение. Хотя он полностью уверен, что отказаться у него нет возможности. Он либо соглашается, либо сегодня не возвращается домой. А предложения действительно очень заманчивые, даже если он не верит каждому слову. Вальтер залпом допивает остатки чая, потому что горло вдруг пересохло. После этого он поднимает голову и смотрит на полковника в упор. Он даже протягивает руку, хотя понимает, что мужчина сидит слишком далеко, чтобы её пожать. — Я согласен, — уверенно говорит Вальтер. Товарищ полковник один раз хлопает в ладоши. — Я знал, что с вами приятно будет иметь дело лично. После чего он рявкает что-то по-русски, и уже через пару секунд на Вальтера снова надевают мешок и связывают руки. А затем его отвозят точно так же, как и привезли, только на этот раз не три часа, а всего лишь один. Вальтер понимает, что до этого его возили кругами. Его возвращают в старое здание, даже в собственный офис, усаживая на стул, где ему положено быть. Сначала развязывают руки, а мешок с головы снимают в последний момент. Когда Вальтер открывает глаза, рядом больше никого нет, сопровождающие будто растворились в воздухе. Вальтер качает головой и долго не может поверить, что всё это действительно с ним произошло, а не оказалось плодом стресса, нервов и болезненных размышлений. Хотя диагноз напоминает о себе. В последнее время он чувствует себя лучше, но плохие прогнозы, данные год назад, остаются в голове. Ещё в коридоре, когда его вытаскивали из кабинета товарища полковника, Вальтер чувствует, как кто-то вкладывает ему в руку небольшой предмет. Скорее всего, это был сам полковник — его шаги были шире, чем у сопровождавших, да и пальцы, которые придерживали его руки, были другими. В офисе Вальтер усмехается, выкладывая предмет на стол и рассматривая его. Это крупное, громоздкое металлическое кольцо. Его красный цвет кажется необычным — металл явно содержит химические вкрапления, чтобы придать ему бордово-кровавый оттенок. На кольце нет ни надписей, ни опознавательных знаков. Оно просто очень крупное, с толстым обручем. Примеряя кольцо на пальцы, Вальтер понимает, что оно болтается даже на большом пальце, а с остальных просто слетает. Сейчас это кольцо — единственное, что напоминает ему, что всё произошедшее сегодня не плод воображения. И у него совершенно не хватает времени, чтобы осмыслить произошедшее. В дверь вежливо стучат, и в кабинет входит человек, которого Вальтер меньше всего хотел видеть. Он уже догадывается, кто именно втянул его в работу на советскую разведку. За 10–15 минут, что он успел провести в кабинете, он не нашёл решения, как отреагировать. Теперь Штирлиц стоит перед ним, закрывая дверь за собой. Вальтер реагирует так, как может. В ярости и отчаянии он хватает первую попавшуюся вещь — пустую папку от какого-то дела — и с наотмашь швыряет её Штирлицу в лицо.