Спасение - во тьме

      У людей после пробуждения принято говорить «Доброе утро».       Сегодняшнее утро Сенджуро было явно не таким. Несмотря на то, что солнечные лучи разбудили достаточно мягко, а будильник не бил по голове своим криком – мальчик давно не заводил мелодию из-за выработанных внутренних часов – встать было тяжело. Неудобная поза сна и пульсирующая боль в области виска сделали тело неповоротливым и неподъёмным.       Выбора нет, нужно собраться в школу – единственное пока ещё спокойное место.       Ему и самому было неясно, зачем он вообще туда ходит, зачем держит статус ударника, готовясь к урокам на средний балл. В университет или хотя бы техникум поступать Сенджуро не планировал, ведь отец давно дал понять, что не позволит такому глупому отродью тратить время на то, что не приносит деньги. Впереди – только работа, только труд за сущие копейки в магазинчике около дома, чтобы для Шинджуро воровать бутылку спиртного, и хамское начальство, придирающееся не только за медленное выполнение обязанностей, но и за мешки под глазами.       А мешки у младшего Ренгоку даже сейчас были будь здоров.       Хотелось выть от собственной никчёмности и глупого бесполезного существования. Отец не раз говорил, что второй сын – кара небесная, самое настоящее наказание. И как бы ни старался ребёнок доказать своему родителю, что не в нём причина всех бед семьи – напрасно.       Никогда прямо не говорил, почему так резко отрёкся от своего отпрыска. Молча пересёк черту любви с обратной стороной – ненависть.       Сначала, конечно, хотелось узнать, чем так насолил Сенджуро такому ранее смиренному отцу, но потом понял, что чем больше копает грязь в яме из боли и вины, тем глубже тонет в чужом горе и безразличии. Дерьмом не считал, ведь родителя любил даже после всего, что тот сделал и сказал.       К своему брату мальчик никогда не питал отрицательных чувств и не винил за то, во что он превратил свою жизнь. Однако для подросткового ума вселенской тайной оставалось лишь отношение Шинджуро к Кёджуро. Бросившего дом и семью сына-наркомана воспринимал как само собой разумеющееся и нормальное явление, в то время как терпеливого и заботящегося малого ссаными тряпками был готов убить лишь за то, что тот дышит слишком громко.       Наверное, это не так важно. Смирился уже и принял как данное.       Разбитый экран телефона показал полвосьмого утра. До школы идти минут пятнадцать, есть немного времени собраться.       Хорошо, что в это время отца никогда дома нет, ведь уходит куда-то рано утром и возвращается только к обеду. Можно спокойно умыться, не боясь, что тот внезапно словит белую горячку и накинется на сына в приступе гнева, пока он старательно замазывает старые следы побоев на лице.       Учителя привыкли видеть младшего Ренгоку в состоянии побитой собаки, усиленно делающей вид, что лапка не болит. Тёмные пятна под неровно наложенным тональным кремом кричали о новых гематомах.       Поначалу, когда только в известной семье случился кризис, школьные работники пытались помочь бедному дитя справиться с происходящим. Мнение о том, что светлый безобидный мальчик Сенджуро из-за полученного стресса стал ввязываться в драки, чтобы утолить свою печаль в сердце, быстро сменилось осознанием реальности.       Никто не желал переходить дорогу влиятельному человеку, поэтому не предпринимали попыток защитить ученика от домашней тирании. Разве что сердобольные мамочки-наседки среди сентиментальных педагогов пытались аккуратно предложить школьнику помощь, от которой ребёнок всегда с натянутой улыбкой отказывался, повторяя, как мантру, что просто упал.       Буквально через пару месяцев все забили на происходящее даже под тем, что ныне бывший почётный гражданин – теперь никто. Вот и сложилось так, что из привилегированного ученика Сенджуро плавно стал отбросом из неблагополучной семьи.       Повезло, что его хотя бы никто не обижал, а учителя с удовольствием поощряли за старания в учёбе даже при таких ужасных условиях жизни.       Зеркало над тумбочкой в комнате показало не самую приятную картину. Запёкшаяся кровь от брови до уха с неплохим синяком в оформлении.       Пальцы слегка прикоснулись к подсохшему рассечению, тут же ударив волной боли всю повреждённую область. Мальчик дёрнулся и зажмурился, тут же словив новые прострелы. В глазах помутнело, сознание чуть повело. Лицо пришлось расслабить через силу, чтобы не словить новый приступ шоковой процедуры. Ясно, сегодня никакой мимики.       Другой вопрос – как убрать видимую кровь и скрыть столь заметное повреждение кожи?       Порывшись в тумбочке, Сенджуро нашёл остатки тонального крема. Слишком мало, этого не хватит.       Разочарованный вздох. Неважно, всё равно им не скрыть то, что творится с его бровью. Стоит поискать в аптечке пластырь.       Путь до ванной не занял много времени – она находится на одном этаже со спальней пацанёнка. В коробке с лекарствами нашёлся нужного размера кусочек клейкой бежевой ленты.       Умывшись и аккуратно убрав максимальное количество красных дорожек с виска, Ренгоку кое-как намазал на синеющую плоть крем телесного цвета и налепил на тронутую рану пластырь, который на удивление не пропитался моментально кровью. Так-то лучше.       Гул в голове почти пропал, пока мальчик складывал нужные тетрадки в свой рюкзачок в комнате и максимально старательно надевал чёрную водолазку, под которой не было видно бо́льшее количество побоев. Холодно не будет: ноябрь выдался тёплым.       Солнечные лучи, лежащие на столе у окна, поцеловали подставленную под них худую ладонь. Лёгкая улыбка тронула лицо. Свет хоть и осенний, всё же яркий.       И спасительный. В это время в комнате можно находиться и не бояться потусторонней слежки, ведь он заливает собой все углы.       Ощущать одиночество по утрам хоть и грустно, всё же приятно. Никто не смотрит, никто не бьёт. Лучшее время за день.       Сенджуро не без доли страха осмотрел спальню, чтобы всё же наверняка убедиться в отсутствии жёлтых глаз. Пусто. Ну, конечно.       Рюкзачок зацепился за плечо, мальчик покинул свою обитель.       Потёртые монеты на кухонном столе ни капли не вызвали желания взять хоть одну из них. Себе дороже присвоить даже йену. Обойдётся без подачки, чтобы потом не оплачивать десятикратный счёт за проявленную слабость.       В холодильнике не оказалось ни крошки. Кто бы сомневался. Пить все виды алкоголя можно, не закусывая, а кормить отпрыска – совершенно неверная тактика, когда желаешь ему скорейшей смерти. Пусть с голубями дерётся по пути в школу, чтобы забрать у тех зерно.       Поношенные кроссовки присоединились к образу, ключи повернулись в дверном замке.       Ненавязчивое пение птиц сопроводило ребёнка до школьных ворот. Суета сразу же закружила ещё одного прибывшего ученика. Прорваться сквозь толпу веселящихся школьников иногда сложнее, чем кажется. Дети играли в догонялки и мэнко, кричали какие-то песенки, старшеклассники активно общались между собой, обсуждая задания по математике и вчерашнюю дискотеку.       Ренгоку кое-как протиснулся ближе к дверям здания, но зайти не дали. Перехватили.       – Сенджуро, привет!       Мальчик дёрнулся от внезапного чужого прикосновения к плечу, но потом сразу расслабился, когда увидел своего друга.       – Генья, ты меня напугал. Привет.       – Я вижу. Пошли покурим, пока есть время до уроков.       – Идём.       Парни зашли за школу, где обычно проводили свои перемены учителя. Несмотря на то, что курить детям запрещалось, старшеклассников никто не трогал. Лучше уж пусть здесь под присмотром смолят и окурки в урну бросают, чем шхерятся по закоулкам и уроки прогуливают.       Генья достал из пачки сигарету и с особым удовольствием задымил, прикрыв глаза. От Ренгоку не ускользнул тот факт, что приятель снова сменил причёску. Видеть младшего Шинадзугаву в одном образе две недели подряд – что-то из области фантастики. Каждый раз придумывает всякие нелепости: то с дредами придёт, то с жёлтым хвостиком, то полголовы сбреет, то вообще лысиной сверкнёт, а сегодня вот – пришёл с зелёным ирокезом.       – Вижу, у тебя снова новая причёска. Хорошо смотрится, мне нравится, – оценил внешний вид друга Сенджуро.       – Вижу, у тебя снова разбито ебало. Хуёво смотрится, но мне нравится, – глубоко затягиваясь, беззлобно ответил Генья, покосившись на собеседника.       Сенджуро давно привык к стилю общения приятеля, поэтому не обиделся на подобное высказывание. Слышать такое от Шинадзугавы сродни сочувствию и поддержке.       – Я сам виноват.       – А я крестная-фея, – очередная затяжка, выжигающая лёгкие. – Может, хочешь?       Каждый перекур Генья протягивал другу тлеющую сигарету, а тот отказывался по соображениям своей бедной жизни. Пристраститься к привычке легко, а вот обеспечить её, когда нет денег, – сложно. Проще не начинать курить вовсе. И без того проблем хватает.       – Не хочу.       – Знаю, просто так спросил, – пожал плечами Шинадзугава и докурил за один затяг.       Генья был хорошим парнем. Напоминал кокос: такой же непробиваемый снаружи, но довольно мягкий внутри, если узнать. А особо никто не знал. Друзей не заводил, а с Сенджуро случайно подружился на фоне общей отрешённости от мира. Там ещё и оказалось, что старшие братья в одной нарко-секте состоят, так что темы для разговоров какие-никакие нашлись.       Вне учёбы общались мало, да и на учёбе, в общем-то, тоже, но этого хватало, чтобы оказывать друг другу хотя бы минимальную поддержку.       У семьи Шинадзугавы история была, подобно Ренгоку, так себе. Отец бросил мать и детей ради какой-то шмары, с которой уехал покорять южноафриканские просторы. Мать померла от передозировки снотворным, не выдержав предательство мужа. Старший же сынуля решил, что он наркобарон – новый ёбаный Пабло Эскобар, только не подминал под себя рынок, а ложился под него, употребляя всё, что можно было в себя сунуть. По крайней мере, в отличие от старшего Ренгоку он для младшего брата старался сделать жизнь проще, высылая тому на карточку денег на всякие необходимости. Так что Генья не нуждался хотя бы в еде.       Милость брата ограничивалась единственным условием – держаться подальше от любых веществ. А так делай, что хочешь: спейся, скурись, вскройся, стань монахом – похер тотально. Но любая наркота, трава, веселящие газики или таблеточки, порошочки – запрет. Генья и не возражал. Чтобы совсем не сойти с ума от скуки – дымил, как паровоз. Каждую переменку бегал за школу с сигаретой за ухом. Табак – хоть и наркотик, но не такой хуёвый, ещё и легальный повсеместно.       – Погнали. Физичка сегодня без настроения пришла, устроит разнос, если опоздаем, – он затушил окурок об урну и бросил его на самое дно.       В большинстве своём дети уже разбежались по классам, поэтому вновь пролезать через толпу не пришлось. Ребята спокойно дошли до своего кабинета как раз к звонку, поэтому миссис Сусамару – так она просила себя называть из-за английских корней – не вышла из себя в самом начале урока.       День прошёл почти незаметно, за исключением пары моментов, где Сенджуро всё же словил на себе беглые сочувствующие взгляды. Радовало, что учителям схватило равнодушия и ума не лезть к подростку с глупыми вопросами, ответ на который они и так знали.       Последний урок остался за плечами. И если для всех учеников это было радостным событием, то для Сенджуро означало начало страданий, ведь сейчас ему нужно было возвращаться домой. Не пойти нельзя, отец ругает за каждую минуту опоздания: знает расписание сына наизусть, поэтому всегда ждёт возвращения того после обеда, чтобы отвесить очередную оплеуху и оскорбить. Это как тост для поднятой рюмки, хоть и пил он исключительно из бутылки.       Мальчик с тяжёлым сердцем сложил тетрадки в рюкзак и проверил время на телефоне. Всё верно, если не явится домой в течение получаса – ему не поздоровится.       – Ты же в курсе, что можешь на меня положиться? – из транса вывел голос друга, понимающего состояние Ренгоку.       – Конечно, Генья, – не поворачивая головы, кивнул мальчик.       – Может, поживёшь у меня? Никто не пронюхает, что я тебя приютил, – знает, что откажется, всегда отказывается также, как и от сигарет, но не предложить не может. Сраная эмпатия грызёт горло от нестерпимого сочувствия. – Хотя бы до тех пор, пока твоё ебало не пофиксится.       – Ты и сам знаешь, что я не могу. Но спасибо.       – Если вдруг что – всегда на связи. Хоть ночью. Выгонит тебя – приходи. Без базара постелю угол.       От слова «угол» в области затылка стукнуло так, как будто кто-то битой дал по башке. В углу всегда ждёт оно. Сейчас его нет, но как только опустится тьма, тень придёт.       Мальчик не знает, привязано ли существо к его комнате или хотя бы дому, но, независимо от этого знания, не хотелось ставить под угрозу жизнь друга или даже отца. Тень – проблема исключительно Сенджуро, нельзя её на кого-то оставлять.       – Перегнул? Прости. Но моё предложение в силе, – не дождавшись ответа, сказал Шинадзугава.       – Нет, всё в порядке. Ты прости, я задумался, – ребята вышли из класса и пошли по коридорам. – Вряд ли я тебе позвоню. Меня не выгонят. Иначе кого тогда бить? – отшутился Ренгоку, хотя оба приятеля и понимали, что это не шутка.       – Ни в чём нельзя быть уверенным, – пожал плечами собеседник, от нетерпения уже в стенах школы доставая пачку сигарет из кармана.       Распрощавшись с другом у выхода, Сенджуро быстрым шагом направился домой. По пути он купил очередную самую дешёвую лампочку в магазинчике у дома, выслушав от продавщицы ежедневную шутку про то, что он их ест на обед. Это не раздражало, ведь женщину можно понять: и работа не сахар, и покупатели странные, к коим относился ребёнок.       Он уже почти подошёл к двери, когда в окне спальни родителей, давно не используемой и заброшенной со смерти матери, краем глаза заметил странные силуэты. Они были неподвижны и плохо видимы, без определённой формы, тёмные, жуткие.       Ренгоку невольно остановился и замер, теперь таращась в окно второго этажа. Что-то кольнуло в сердце. Неужели он видит сейчас то, что видела Рука? Глаза от ужаса расширились так сильно, что солнце на мгновение ослепило. Пришлось сморгнуть слёзы, чтобы разобрать то, что он увидел.       Когда зрение вернулось – тёмные пятна в окне исчезли. Бред или самоуспокоение, но мальчик решил, что ему показалось. Видение объяснил отражением в стекле облаков.       Не стоило придавать этому значение. Сейчас день, потусторонние существа не могут быть на свету. Иначе о своей безопасности можно было бы забыть.       Смуту в голове пришлось рассеять, ведь осталось две минуты до его относительно безболезненной явки на порог.       Дверную ручку опустил очень неуверенно и тихо, чтобы не издать лишний шум. Заперто.       Как это так? В это время отец всегда был уже дома, исключений никогда не было. Может, закрылся изнутри? Зачем? Он даже на ночь оставляет всё открытым.       Сенджуро достал ключи и отворил дверь. Дома тишина и пустота. Прошёлся по всем комнатам, убедившись в своём одиночестве. Ладно. Наверное, беспокоиться не о чем. Да и смысл? Уйти отсюда всё равно нельзя. Уйдёт без спроса – накажут. Лучше подождёт отца здесь. Всё-таки батяня – взрослый человек, не беспомощный.       Мальчик переоделся и выпил стакан воды. Еды ему не видать до завтра, хорошо, что в школе для таких как он иногда предусмотрены бесплатные обеды, хоть что-то можно поесть в течение недели.       Воспользовавшись случаем, Ренгоку решил немного прибраться в комнате. При отце это сделать было сложно, ведь любые звуки запрещались – мужчине нравилась абсолютная тишина, нарушаемая лишь движением его кадыка при глотании спиртного и протяжными выдохами клубов перегара после.       Ввернув в настольную лампу новую лампочку, парнишка сразу зажёг свет. Пусть солнечные лучи ещё были очень яркими за окном, это не мешало заранее обезопасить себя от быстрого наступления сумерек. Лучше так, чем потом осознать, что уже стемнело.       Темноты ребёнок не боялся, но того что в ней находится – очень.       За час Сенджуро управился не только со своей комнатой, но и с ванной, захватив полы в коридоре.       Шинджуро всё не было, а солнце уже плавно начало садиться. Неважно. Нужно подготовить уроки на завтра, чтобы в темноте с тусклой лампочкой потом не корпеть над ними, ломая зрение.       Мальчик сел за свой стол у окна. Самого круга на небе хоть и не было видно, зато его красные лучи окрашивали облака в розовый, а горизонт в рыжий. Такая своеобразная красота для человеческого глаза. Можно было бы залипнуть на закат до самого его исчезновения, купаясь в умиротворении тишины, но математика и каллиграфия сами себя не сделают.       Когда краски потухли, а из освещения осталась лишь лампа, Ренгоку дописал последние закорючки в тетрадке. Оценив свои старания, он наконец поднял глаза, чтобы отдохнуть и взглянуть на рассыпавшиеся звёзды.       Вместо света фонаря в окне парнишка наткнулся на два отражения. Ужас растёкся под кожей, запретив телу подчиняться хозяину. Время остановилось. Зрачки были не в силах оторваться от двух жёлтых пятен прямо за спиной. Огромная тень неподвижно стояла в метре от ребёнка и прожигала своим взглядом. Сенджуро оцепенел так сильно, что автоматическое дыхание отключилось, передав ручное управление мальчишке, но тот забыл, как пользоваться лёгкими.       В ушах послышался стук сердца так громко, что от децибелов дёрнулся глаз. Казалось, если издать звук – пацанёнка сожрут. Казалось, если моргнуть – существо окажется ещё ближе. Казалось, если обернуться – смерть укроет своим одеялом и примет в ласковые, но мучительные объятия.       Пытка гляделками продолжалась бесконечно долго. Во рту пересохло. Трясущиеся руки охладели до состояния несгибаемости пальцев, в горле застрял ком из проглоченного крика. В звенящей пустоте мозг озвучил вопросы, от которых затошнило.       Почему оно вышло из своего угла на свет?       Почему оно стоит так близко?       Почему его очертания напоминают человеческие?       Что оно такое?       Возможно, мальчик собрался бы с мыслями, но страх вытеснил трезвость. Решил, что обернётся ценой жизни. Возможно, Ренгоку переутомился и в край чокнулся. Ему следовало бы лечь спать, а не поворачивать резко голову на счёт три, чтобы тень исчезла.       Раз…       Два…       Коленка ужасно больно ударилась о стол, когда перенапряжённый мальчишка подлетел на месте от внезапного стука кулаком в дверь комнаты.       – Выходи, ублюдок мелкий. Сейчас же, – рычал разъярённый отец, тарабаня в несчастные хлипкие доски.       Сенджуро так сильно утонул в своём ужасе, что не услышал более чем отчётливый хлопок входной двери и последующие тяжёлые шаги не особо устойчивого Шинджуро.       Лёгкие наконец-то заработали, насыщая организм кислородом. Отдышка и учащённое сердцебиение нарисовали в глазах тёмные пятна. В груди защемило, тошнота никуда не делась.       – Я знаю, что ты там. Не притворяйся, будто это не так!       Удивительно, но комната сына всегда была неприкосновенной. После смерти Руки муж ни разу не переступил порог спальни своего отпрыска. Он никогда не открывал дверь сам, никогда не входил, каким бы злым не был. Если бы Сенджуро стоял прямо перед отцом у порога, тот бы всё равно не пересёк черту даже рукой. Это было странно, ведь, например, в ванную во время приёма душа ребёнком мужчина позволял себе входить абсолютно в любой момент без предупреждения. Может, он знал, что в комнате чада жило нечто?       Мальчик поспешил открыть стучащему. К радости, существо исчезло. Ни в углу, ни за спиной парнишки его не оказалось. Кто знает, что могло случиться, если бы не родитель.       – Здравствуй, отец, – смотря в пол, пробурчал юноша, когда распахнул дверь.       – Заткнись. Вот сюда, – указал пальцем мужчина место, куда следовало встать отпрыску.       Как только младший Ренгоку пересёк порог, старший тут же схватил его за волосы и потащил по коридору на первый этаж. Было больно, даже очень. Сенджуро чувствовал, как вместе с кожей отрываются его космы. Он пытался удержаться за кулак отца, но сильно не помогало. Тот пёр как танк, не обращая внимания на кряхтение рядом с ним.       Выступили слёзы. От обиды за такое отношение, от боли, от страха – да от всего на свете. Чем заслужил это всё подросток? Какого из богов он так разгневал?       Краем глаза сквозь соль парню показалось, что он заметил следящие за ним жёлтые радужки наверху лестницы. Невозможно. Тень не может выходить за пределы тьмы, а отпрыска тащат на яркий кухонный свет. Или всё это время он ошибался?..       Мальчик ударился о стол головой, когда мужчина швырнул его вперёд. Из-за столкновения с мебелью на её поверхности звякнули монеты.       – Здесь не хватает десять йен, – дезориентацию в пространстве прервала новая хватка за волосы. Лицо ударилось о столешницу, когда его жёстко прижал кулак, удерживающий лохматые пряди. – Воровать у меня вздумал, щенок? Думал, я не замечу?       – Отец, пожалуйста, я не брал, – пропищал Сенджуро, ощущая, как одна из монет выжигает на его скуле свой номинал. – Отпусти…       – Закрой свою пасть, ублюдок. У старшего хотя бы хватило мозгов съебаться из этого ада, а ты здесь живёшь вдоволь за мой счёт, ещё и воровать вздумал. Они сказали тебе это сделать? Они тебя наставляют?       – Кто они? О ком ты говоришь?       – И где же они сейчас? Думаешь, они помогут тебе? Почему же они не спешат тебя спасти? – давил на голову всё сильнее Шинджуро.       – Отец, пожалуйста, я не понимаю.       – Ты – дьявольское отродье! Они отдают тебе приказы? Они сказали убить её?!       – О чём ты говоришь? Прошу тебя…       – Всё из-за тебя, во всём виноват ты! Тварь! Думал, я буду вечно тебя терпеть, мерзкий уродец?!       – Отец, умоляю… – уже не сдерживая слёз, рыдал мальчик.       – Не смей так меня называть! Мой сын умер год назад! А ты привёл этих тварей ко мне! Кто ты такой?! – неистовствовал старший Ренгоку, ударяя свободной ладонью по столу около лица младшего.       – О ком ты говоришь? Я твой сын. Я твой сын! За что ты так со мной?       От горя ребёнок скулил побитой собакой. Он не верил своим ушам. Неужели отец так напился, что не признаёт теперь собственного отпрыска? Пускай бьёт, пускай кричит, но не говорит, что его сына больше нет. Это не ранит хрупкое сердце и даже не разбивает на несклеиваемые осколки – рассыпает его на нескончаемую Гоби без оазиса и растворяет без осадка в океане презрения.       – Пошёл вон из этого дома, – процедил мужчина, отбрасывая мальчика от стола на пол, после – ударяя по щеке каблуком ботинка. – Увижу тебя здесь ещё раз – убью так же, как ты убил её.