Runaway

      Кейтлин верит в науку и медицину. Если Вы верите в загробную жизнь, она скажет, что Ваши налоги идут на зарплату врачей. Тогда можете не платить их и умереть от оспы или кори.       Если бы мать сказала Кейт, что она свяжется с Заунитами, то она бы больше никогда не вышла из своей комнаты.              Сейчас она не знает, как уживается вместе с этими ребятами в одном коллективе. Ну конечно же помимо Вай.              Если бы Кейтлин могла выразить всю свою любовь предметами и словами, то Вай бы задохнулась из-за количества плюшевых медведей и сошла бы с ума от вечно повторяющихся «Я люблю тебя», «Я люблю тебя», «Я люблю тебя».               Будни — вещь суровая. Кейтлин, конечно же, знает это, но перестать огорчаться каждому наступающему понедельнику — трудно. Мать всегда говорила, что просто время сейчас суровое. Когда тебя пытаются обмануть одним из наглейших способов, ты наверняка маловероятно, что будешь связываться с спекулянтами.              Звонок в дверь у них отвратительный. Она всегда говорила это матери. Кассандра никогда его не меняла, говоря, что нельзя менять такие вещи в родовом поместии. Кейт с радостью бы снесла его. Конечно, она никогда такого не говорила, но все знали, Кассандра всё понимала. Знаете, этот противный звон колокольчика, который будил ещё ее прадеда. Кейтлин кажется, что он будет сниться ей в кошмарах.              За дверью — три худощавых подростка, и Кейт думает, что это, возможно, не ее день.              Ребята говорят, что миссис Кирамман вызвала их. Кейтлин видит их в первый раз, потому что, сидя в своей комнате, она знала обо всем, что происходило дома. Вернее, говорит одна девочка, та, что помладше. Позади нее парень и девушка. Вид вполне презентабельный, в руках у каждого по чемодану. Кейт не разбирается, поэтому впускает их.               Возможно, это просто у дочери работа такая, бесить мать. Даже когда она уже отдыхает на том свете, возносясь к небесам.               Знаешь, а ведь приторное такое слово «Мама», не чувствуешь?               Мать всегда говорила её имя со своим отличительным пилтоверским акцентом. Она делала упор на «э». Кейтлин до сих пор представить не может, почему она говорила имя собственной дочери так странно. Возможно, её мать, в общем-то, была странной. Но о покойниках только хорошо, либо никак. Вполне логично предпочесть второе, но забыть такое нельзя.               Она представила, как двигаются губы ее матери. Как они растягиваются, когда она улыбается очередным акционерам. Как они сжимаются, когда Кейтлин в очередной раз жалуется на золотую клетку. Тогда она была хотя бы жива.               Она не была роботом, в отличии от советника Болбока. Она тоже порой была недовольна поступками дочери, как и все люди. Кассандра тоже любила свою дочь, как и все люди. Своеобразно и непонятно, но любила. Кейтлин не знала, почему ранее не ценила этого.               К сожалению, все мы ценим всё, что сделал для нас человек, только после его смерти. Когда он зарыт в земле, упакованный в белоснежный гроб, а ты на похоронах в последний раз смотришь за сомкнутые глаза, которые больше никогда не откроются.               Просто чтобы вы знали: не удивляйтесь ничему здесь. Я часто вру. Просто знайте, что вы никогда не переживете того, что пережила я. Не удивляйтесь, что мои мысли скачут с места на место. Будет ощущение, что вы что-то пропустили, насколько бы внимательно не вчитывались. Обычно я хорошо доношу свои мысли, готовьтесь, что вы все же поймёте. Просто потерпите.               Раз-раз. Повторяю. Ничему не удивляйтесь. Я часто вру. Даже сейчас. Вы не поймёте, как бы внимательно не вчитывались, а потом я говорю раз-раз. У вас есть ощущение, что вы что-то упустили. Не беспокойтесь, просто потерпите. Не удивляйтесь и будьте осторожны. Если вы все ещё сомневаетесь в своем решении — закройте это, откуда бы вы ни читали. Будь это мой дневник, сайт в интернете или аудиокнига. Вас не должны посещать сомнения. Дальше все будет непросто. Сейчас самое время сказать нет, даже если ранее вы сказали да. Пока не поздно –говорите нет. Дальше будет нельзя.               Вы, наверное, просто ещё не уяснили, что сказать нет — иногда лучшее решение.               Кейтлин сейчас не сильно волнуют эти ребята. Она не знает кто они, но ей нет дела. Она устала. У нее траур.              Кейт знает, что кто-то говорил: «Лень — основная первопричина прогресса», но ей кажется, что главной является ярость. Ярость — это что-то, что поддерживает в тебе стремление хоть к чему-то, даже если все потеряно. Возможно, порой именно ярость заставляет терять все. Сейчас Кейтлин неимоверно зла и не знает, что говорить.              На самом деле я вру. Очень много вру. Это последний шанс сказать нет.               Если не верите, то узнайте статистику мужчин, меняющих пол.               На самом деле я не знаю, зачем я это пишу. Скорее всего я сожгу эти листы, и вы никогда о них не узнаете. Если вы это читаете, то считайте это большой ошибкой.              Я повторяю, я часто вру. Не верьте мне. Не верьте Джинкс. Вай, наверное, единственная, кто права в этой истории, потому что была той, кто не принимал ничью сторону.               Смотря в потолок, она думает, как образованные люди могут не знать, когда использовать Мисс, а когда Миссис. На самом деле она оскорблена. Или она просто делает вид, потому что эмоции деть некуда.              Кейтлин думает, было ли матери приятно, когда её называли Миссис Кирамман. Было ли ей приятно знать, что она кому-то принадлежит.              Она сбивается, зная, что в семье Кирамманов царит матриархат и задумывается, будет ли ей приятно, когда ей будут говорить: «Миссис Кирамман».              Ее брови хмурятся, когда она понимает, что говорить человеку в лицо о нем в третьем лице — как минимум странно, а более того вовсе неприлично. Кейтлин знает рамки морали и этики, потому считает это неприемлемым.              Она подходит к двери, где ребята что-то делают. Она открывает ее и никак не ожидает застать их набивающими карманы и сумки.               Она вовсе не помнит, что было дальше, но точно знает, что как-то дошла до группы вместе с ними.               Возможно, сейчас я вру. Возможно, я пока не готова сказать правду. Просто знайте, что позже все обретет смысл.                     

***

      Она, наверное, ожидала большего от Джейса. Как минимум она ожидала, что он не связан с Мисс Пилти.       Стоит напомнить, она Миссис Пилти, так как жената на твоей сестре. Самым большим огорчением в жизни для тебя было наверное, что Вай взяла ее фамилию.       Просто они все в Зауне не имеют фамилий. Просто воспринимайте это как данность. Просто держите это в своей голове.       Джинкс искренне злится на Мисс Пилти за то, что она присвоила себе её игрушку.       Знаете, она ожидала от Джейса гораздо большего. Или от Кейтлин.       Она не считала, что этот парень так легко купится на уловки Мисс Пилтовер.       Просто к сведению: Если ты не знала, то они были знакомы ранее. Это ты отвоевала ее игрушку. Мисс Пилти такое не любит. Слушай внимательнее.       Просто они все в Пилтовере забирают себе всё. Просто воспринимайте это как данность. Просто держите это в своей голове.       Джейс говорит, что знаком с Кейт из-за её матери. Все знают, что Мисс Пилти не любит говорить о матери. Джинкс ее дразнит, она намерено купается на это, чтобы отвлечься.       На самом деле, Кейтлин тоже начинает нести ахинею, когда Джинкс слишком много думает. Возможно, в этом плане у них солидарность. У них обеих есть над чем подумать, и это вовсе не хорошо.       Они обе никогда этого не признают, но они искренне благодарны друг другу.       Но прямо сейчас Джинкс злится. Катастрофически сильно. Когда Джейс уходит, она покрывает его тем, на чем свет стоит.       Если сказать, что ребята его приняли, то значит ничего не сказать. Они буквально решили сделать его своим продюсером за одну репетицию, согласившись без раздумий на встречу с его другом менеджером. Она уверена, что такое впервые за историю. По крайней мере ей так кажется. И Вы не должны думать иначе. Это её история, и вы должны внимательно её слушать. Все, что она говорит, воспринимайте как данность. И даже не думайте ставить под сомнение.       Я говорю это Вам. Вы что, не верите?

***

             — Что ты сказала, Кейтлин? Повтори, пожалуйста? — Кажется, тема разговора, которую внезапно начала Кейтлин, оставшись с ней в студии звукозаписи один на один, не устроила Джинкс. Настройка микрофона отошла на второй план: пальцы сами бессмысленно крутили что-то. Конечно, она совершенно не следила и не думала, что позже будет возмущённо всё настраивать вновь. Слова Кейтлин ничего для неё не значат. Когда они произнесены губами Кейт, имя сливается с претензией в её сторону.       Гиперопека? В Зауне такого слова не знают. В Зауне благодать — хотя бы уметь связывать свои мысли воедино.       Кейтлин с её принципами верхов. Кейтлин — гребанная свинья из Пилтовера. Она до сих пор поверить не может, что это смогло попасть в их коллектив. Словно трудно найти басиста с достойным голосом.       Возможно, она даже рада, что мать Кейтлин сдохла на операционном столе. Потому что не смогла научить дочь затыкать рот вовремя. Потому что избаловала.       Пусть научится ограничивать себя в выборе слов. Пусть научится подбирать слова. Пусть выберет мир.       Джинкс искренне злится, потому что эта сука не смеет совать нос не в свои дела. Особенно в её дела с Ишей. Она не знает, как Вай все еще терпит несдержанную манеру этой пилти. Они в своем все избалованные донельзя. Наглые детишки, которым повезло в лотерее при рождении.              Ей стоит научиться открывать рот нормально во время выступлений, а не с желанием упрекать Джинкс в отношениях, совершенно её не касающихся. Гребанный рот пилти, которые меняют все зубы на вставные челюсти.              Пусть у этой суки они вылетят как у той дамочки, которая измазалась свиной кровью.              — Гиперопекаю, да? Ты себя слышишь? Разве я спрашивала твоего мнения? — кажется, злоба вспыхнула в ней с такой силой, что пёрла через края чаши её терпения. Из ушей, как могло показаться на первый взгляд, сейчас попрут два огромных облака пара, что заполнят маленькое помещение быстрее любого генератора дыма, которые стоят сейчас за пределами студии звукозаписи, всё ещё приходя в себя после их предыдущего концерта. Их бы тоже стоило поменять, если так подумать, вместе с другой их устаревшей аппаратурой. Только выделять бюджета на них никто не будет. Да и выкладывать кучу денег из своего кармана на такие недешёвые хотелки тоже никто не собирается. И идёт это всё по бесконечному кругу, из-за которого приходится постоянно стучать по аппаратуре кулаком со всей дури, чтобы она всё-таки заработала должным образом.              Просто к сведению: она сейчас воспринимала Кирамман как их устаревшую аппаратуру. Требовалось хорошенько вдарить ей, чтобы функционал восстановился.              Кейтлин уже понимала, как Джинкс хочет встать с колонки, на которой сидела. Ни одна возбуждённая женщина так не ёрзает на своём мужике, как сейчас ёрзала Джинкс с желанием встать и заехать ей по роже от одного только упоминания, что она что-то делает не так, особенно для Иши.               Возможно, тебе стоило бы остановиться, пока не слишком поздно, Кейтлин?               — Джинкс, послушай меня. — Нет. Кажется, не остановится.              Положив свой микрофон на вторую колонку, рядом с которой стояла Кирамман, дама скрещивает руки на груди, сверля взглядом одного из своих уцелевших глаз вокалистку, что была так же не рада замечанию в её сторону. Да и кто угодно не будет рад тому, что ему делают замечание.              Просто к сведению: Джинкс плохо воспринимала критику, и она всегда это показывала открыто.               — Я сама выросла в гиперопеке. Я отсиживала сутки дома. Я изучила каждый миллиметр своей комнаты, потому что я неделями, месяцами, годами находилась там. Я видела только пузатых скупердяев на званных ужинах и прислуг. Мне даже не разрешалось говорить с ними, кроме как отдавать приказы. Мне давали многое, о чём мог мечтать любой ребёнок, — чего не было у тебя — но моя жизнь была гребанным днём сурка. — Единственный её глаз застыл, а на лице повисла маска неприкрытой ненависти              — Да? Тебя не выпускали на улицу? Неужели так хотелось посмотреть на то, как люди дохнут в подворотнях? Как кому-то выбивают лицо, а из кого-то вытряхивают кишки? А если этот кто-то — ребенок? — Ухмылка растянулась, а глаза отразили эмоции Кейтлин.              Кейтлин никогда не сможет перестать жалеть, что мать ее воспитывала так, чтобы бить людей являлось табу. Она все еще не может понять, как Иша справляется с гигантскими ментальными проблемами этой девушки. Порой хотелось забрать ее себе под крыло. Ишу, а не Джинкс, придурошный ты.              Стоит признать, что если мозги все еще не потекли из ушей, то мои мысли вполне прозрачны. Мне все еще трудно определять глубину и дальность вещей, хотя с мыслями таких проблем не наблюдалось. После потери глаза трудно восстановить ощущение реальности. После потери рассудка тоже, не так ли, Паудер?              Возможно, она даже готова побороться в суде за право на опеку.               А даст ли она тебе её так просто забрать, Кейтлин?               — Да ты! Да ты, чёрт возьми, не знаешь, каково это, — она сдается и хмурится от повышенного тона в начале. На самом деле Кейтлин не любит кричать. Просто эмоции — это трудно. Но еще труднее понять, что они есть и у других. — Ты даешь ей все и одновременно ничего. Когда она в последний раз пыталась сделать что-то без твоей помощи? Ты можешь страховать ее, но держать член ее будущего парня, когда он будет вставлять его — это уже не поддержка. Ее самобытность рушится, а зависимость от твоего одобрения становится все сильнее. Дети всегда пытаются угодить взрослым. Не забывай, что все мы умираем. И ты, ты тоже когда-нибудь умрешь. И тогда она не выживет. Вина за это будет уже лежать не на ней, Джинкс.              Чувства порой спутаны. Порой они непонятны. Порой они кристально чисты. Порой они неосязаемы.              — Вина? – Вопрос глухой и, возможно, глупый.              Возможно, она сама по себе глупая.              — На мне нет вины. — Микрофон выпал из рук. — Ты просто не знаешь, что такое вина, гребаная пилтоверская ты свинья. — Она смотрит пристально, а руки сжимают края колонки. В этой студии они дорогие.              Донельзя дорогие. Кейтлин давно научили пропускать слова мимо ушей. Так делают все жители Пилтовера. Они любят прикрывать глаза и рот. Если не видеть, не говорить и не слышать, то можно сказать, что этого нет.               — Она будет на тебе лежать, если ты продолжишь в том же духе.              На тебе лежит вина, Паудер.              — Нет, никакой вины нет. Это была случайность! — дыхание потяжелело. Держать равновесие тяжело, когда тебя раскачивают. Эмоциональное равновесие тоже дается тяжким трудом. У Джинкс просто нет времени на это всё. Возможно, если она сейчас упадет, а серая жижа вытечет из ее головы, то кто-то поймет, что мозги у нее есть. То, возможно, кто-то поймет, что она сделала все не просто так. Возможно, они поймут, что умерли не просто так. Не умерли из-за глупости.              — Отвали! — Джинкс замахала одной из рук.              Назойливые мысли так просто не уходят, Джинкс. Я держу рот на замке, когда знаю, что стоит промолчать. Моему самоконтролю стоит завидовать. Или тебе просто поучиться.               Черт возьми, как же я устала от этого.               Разговаривать с бессознательным телом все равно, что пытаться разговорить стену, пока лежишь в постели. Кейтлин уже на опыте. Разговаривать с Джинкс сейчас — дело бестолковое. Она сейчас — худощавое тело, прижавшее к груди колени. Кейтлин не знает, как это выжило в Зауне. Теперь ее штаны измазаны остатками макияжа. Остальное осталось на лице в безобразной пародии на обольщение.              Груз вины тяжел. Со временем он становится все больше. В один момент он ломает тебе спину. В один момент он ломает тебя, ты падаешь и больше не встаешь. Возможно, это божье спасение, чтобы не наблюдать за отвратностью людей. Они тебя не видят, а ты их. Вечный наблюдатель. Вечный смотритель в паноптикуме.              — Держи, тебе поможет. — Протянутая бутылка с водой полетела прямо в грудь Кейтлин. Не делай добра — не получишь зла. Джинкс выхватила её довольно грубо, чего и стоило ожидать. Она вновь не удивила Кейтлин, не пройдя назад.               Удар из-за спины нанести проще, Паудер.               Вставать на пути у нее — себе дороже. Отступить проще. Возможно, Вай когда-нибудь поймет. Теперь она сидит на заднице. Предугадать не всегда можно, Кексик. Психопатам не нравится, когда их так называют. Они обижаются.               Первое, что попадается на глаза — микрофон. Она не знает, с какой силой швырнула его, но вещица полетела неплохо.              Сейчас она воспринимала Кейтлин не более, чем соперницу. Она упрекает её в неправильных методах воспитания. Джинкс хочет поглядеть на её детей спустя двадцать лет и увидеть, какими тупицами те выросли. Будто Кейтлин знает, как лучше обращаться с ребенком. С её ребенком.               Чувства порой спутаны. Порой они непонятны. Порой они кристально чисты. Порой они неосязаемы.               Кулак врезается донельзя хорошо, а нос хрустит. Характерный щелчок — то, что нужно было Джинкс все это время.              Она собиралась душить тебя, Паудер. Эта пилтоверская шлюха могла убить тебя. Ты бы даже ничего не сделала. Если бы она знала, что это ты накурилась вместе с хирургом в тот день, она бы не душила тебя. Она бы доставала твои мозги по кусочкам, а потом бы скормила твои органы своим детишкам. Вы не так уж и отличаетесь.               В ответ прилетающий в бедро каблук — неожиданность. То, чего она не ожидала от пилтоверской принцессы.              Она сгибается пополам, чувствуя, что удар не пройдет бесследно. Руки лежат на затылке, а лицо встречается с коленом, которое попадает в нос и слетает на глазницу. Возможно, Джинкс станет пираткой так же, как эта шлюха.              Насилие, необходимое для перемен.              Она отшатывается назад, вытирая кровь из-под носа. Улыбка Кейтлин невозможно самоуверенная. Она хочет стереть её с лица раз и навсегда. Чтобы эта тварь задохнулась в собственной крови, пока её зубы раздирают глотку.              Нанести удар она не успевает, чьи-то ладони ложатся на плечи и мягко тянут назад. Голос Экко из-за спины низкий, пока он шагает к Кейтлин. Не трудно догадаться, что ее держит Вай. Она слышит и видит, как Кейт кашляет кровью и плюет на пол. Кому-то обойдется это в копеечку. Принцессу выворачивает. Ее рвота кровавая. Джинкс сама тоже блюет на пол, замечая, что собственная тоже перемешалась с кровью.              Только сейчас Джинкс почувствовала, как у неё ноет голова и болит нос, по которому пришёлся самый главный удар.              Взгляд ее неуверенный, когда она замечает Ишу. Иша насмотрелась дерьма в своей жизни. Это лишь очередная ошибка. Она ничего не изменит. По крайней мере она надеется.              Она понимает, что противоречит своим мыслям. Дети не должны видеть ошибки взрослых. Они сами ответственны за свою глупость. Дети тут не при чем. Их ломают слишком рано. Иша вновь разочаруется. Взрослые искушены. Взрослые гнусны. Взрослые отвратительны.              И тут она чувствует, как Иша крепко обнимает её за ноги, утыкаясь лбом куда-то вниз живота. С каждой секундой ребёнок сжимает её ноги, что слегка тряслись, всё больше, в то время как взгляд Джинкс быстро опускается на Ишу.               Она не жалеет, что эта пилти схватила по роже. Никто не имеет права осуждать ее методы в отношении воспитания Иши. Даже сейчас Иша не боится ее, измазанную в крови и рвоте. Не боится нестабильности. Ради неприкосновенности и чистоты души Иши она готова опуститься в ядро ада, испытать горесть и отчаяние, которых ее никто не чувствовал. Иша — ангел, сколько бы кто не говорил, что детей нельзя сравнивать с ангелами.              Свобода в районе плечей облегчает ношу. Руки сестры расслабляются, прежде чем полностью не исчезают. Джинкс падает на колени, словно желая раскаяться перед Ишей. Она согрешила, но Ише знать об этом не стоит. Она совершила слишком много ошибок.                     

***

                            Между ними стояло гробовое молчание, когда они оказались наедине. Резкий и неприятный запах спирта бил по носу настолько хорошо, что тот разболелся только больше, но зато привёл Кейтлин в сознание после, как ей казалось, длинного периода смуты.       Кирамман всё ещё не до конца осознавала, что происходит вокруг. Голова всё ещё ходила кругом. По ощущениям её засунули в центрифугу и крутили без остановки чрезмерно долго.               Конечно, Кейтлин, после произошедшего трудно чувствовать себя нормально.              Не то что бы я чувствовала себя когда-то нормально.              Постановщик в моей голове кричит: «Играй искренность!»              Тут же в руки дают что-то. Раскрывают пальцы ослабшей бледной ладони и сжимают вновь, помогая удержать предмет и поднести ближе к губам. Слышится тихий стук где-то в районе тумбочки, через пару секунд после которого её голову немного откидывают назад, тут же прислоняя что-то к губам. Несомненно, было бы неплохо, если бы это были губы Вай. Но навряд ли бы из её рта полилась холодная вода. Кейтлин при первом же попадании в рот глотает ее, всосавшись в бутылку, словно младенец.              Знаете, я бы хотела шутить не про младенца, а про негритят. Но все мы слишком правильные. Но все мы слишком деликатно молчим о том, что они отмывали гигантские деньги. Просто их потом забирает правительство. И деньги, и людей. Ни тех, ни тех больше не видят.               Сейчас она понимает, какой во рту неприятный железный привкус, смешивающийся с холодной безвкусной жидкостью, из-за которого она осознает, что выхаркивала ранее далеко не радугу. И понимает это намного лучше, когда свободной рукой касается своей одежды, чувствуя её некоторую неприятную влажность в нескольких местах и опускает взгляд на красные кончики пальцев. Испачкала одну из любимых кофт собственной кровью.               Джинкс, тебе стоит узнать, как я тебя ненавижу.               В какой-то момент бутылку отстраняют от губ, когда парочка капель стекает по подбородку, который Вайолет любезно вытирает сухой салфеткой. Она отпускает голову Кейт, замершую в одном положении, в то время как глаз закрылся.              На самом деле, было некое ощущение, что повязка её душила. Что она начала сильнее давить на лицо, а ткань стала плотнее, совсем не пропуская воздух. Хотелось бы её снять, но не хотелось видеть реакцию Вай или ещё кого-то, кто находился в этой комнате. Она знает, как бы они отреагировали на безумие, творящееся под повязкой.              Легкие удары по щекам — не то, что хочется чувствовать постоянно. Возможно, это отрезвляет. Кейтлин нравится ощущение трезвости. Когда Вай слегка дула на влажные участки — она смогла испытать некое удовольствие. Его хотелось испытывать вечно.              — Лучше? — В какой-то момент задаёт короткий вопрос Вай, протирая руки салфеткой и наблюдая за Кирамман, которая всё же соизволила приподнять голову и открыть глаз, чтобы взглянуть на Вай.              Сил хватает лишь угукнуть. Знаете, Кейтлин сейчас совсем не трезва. Она замолкает на пару секунд, должно быть обдумывая что-то важное. Вместо какой-то важной речи, дыхания ей хватает только на самое обычное — спасибо.              Благодарность Вай не прокомментировала никак, да и этого она сейчас не совсем хотела слышать. Ей нужны были жалобы, помимо разбитого носа, чтобы можно было оказать первую помощь перед поездкой в травмпункт.              Кейтлин не понимает, как могло стать так плохо после одного удара в нос.              За секунд десять молчания Вайолет не услышала ни привета, ни ответа. В ответ на неё смотрит недоумевающий неловким молчанием взгляд, мимолётно опущенный чуть ниже, но все же вернувшийся обратно на родные глаза. Конечно, стоило ожидать того, что Кейтлин по одному её взгляду не поймёт, что она хочет. Наконец, Вай спрашивает:              — Куда тебе ещё прилетело? Не буду же я тебя раздевать и осматривать самостоятельно.              Было бы забавно сейчас пошутить что-нибудь про гинеколога или ролевые игры, только сейчас, мне не сказать, что смешно.              Кейтлин не сказала ни слова, лишь немного пошевелила своим правым плечом, пытаясь понять, слишком ли сильно ей прилетел микрофон куда-то в этом районе. Боли в этот момент совсем не оказалось. Было больно, только когда она коснулась ключицы, тут же шикнув и убрав руку. Кажется, Джинкс не рассчитывала силы броска. Возможно, их ненависть друг к другу ещё более взаимная, чем могло показаться на первый взгляд.              Вай не понадобились слова, чтобы понять следующее место осмотра. Быстрыми движениями она расстегнула несколько пуговиц чужой рубашки и спустила с плеча, тут же встречаясь с ярким синяком. Спасибо, что микрофон прилетел не в висок. Она не знает, стоит ли действительно благодарить за это.       С губ Вайолет срывается тяжёлый выдох. С той же тяжестью она опускается на диван рядом с Кейт, не глядя вытаскивая из аптечки мазь и откручивая крышку тюбика.               — Что у вас произошло с Джинкс? — Кейтлин видела и слышала, её огорчение. Полуприкрытые глаза говорили о многом:              Ситуация её разочаровала.              Состояние сестры её разочаровало.               Сестра её разочаровала.              В каком-то роде, Кейтлин мучали некоторые сомнения, когда она думала, стоит ли сейчас говорить о произошедшем Вай. Ситуация – полная лажа. Причина ей могла и не понравиться с учётом того, что Вай всё равно любит свою сестру, какие бы проблемы она ей не предоставляла. Она могла и без этой любви к ней согласиться с позицией, что в чужую семью лезть не стоит, что Джинкс сама знает, как ей воспитать ребёнка, а лезть к ней в трусы, чтобы убедиться в том, как часто она подмывается, нет необходимости.               Постановщик в моей голове кричит: «Пауза!»               Кейт приоткрывает рот, тут же смыкая его обратно. До неё доходит неприятный запах мази, от которого ее чуть не выворачивает наизнанку. Только из-за этого она отворачивает голову и держит в руке свои волосы, чтобы они не мешали Вай наносить её на синяк.              Вайолет нужно было для начала осмыслить, что уже было известно. Копаться в новой куче свиного навоза — позже.               — Я не в состоянии. Потом, ладно? — Ненадолго Вай отвлекается от дела, переводя взгляд с ключицы на лицо Кейтлин. Именно сейчас Кейт не хотела смотреть на неё в ответ. Она осматривала всё, что попадалось на глаза: на зашторенное окно, открытое на проветривание, на включенный торшер, стоявший неподалёку от шкафа. Даже маленькая дырочка в стене, напоминавшая её щель между зубами, была привлекательнее, чем мысль о том, чтобы взглянуть на Вай.               К счастью, она и не настаивала. Ни единого слова по этому поводу не сказала — лишь заткнулась, выдавив ещё немного мази.              Ещё две минуты прошли в тишине. Прохладная мазь с тёплыми пальцами Вай создавали некий баланс, который, не смотря на лёгкую боль, доставлял блаженство. Она, растекаясь на диване, молча сверлила взглядом грязный потолок. В какой-то момент даже стало интересно: а в этой комнате был хоть когда-то порядок? Сколько раз в году здесь убираются? Кажется, Кейтлин не понять, ведь в их доме всегда всё блистало от чистоты.              Протерев ладонь салфеткой, Вайолет обращается к Кейтлин, которая тут же обращает всё своё внимание на неё              Вай просит подержать рубашку, чтобы не испачкать ее. Бесцеремонно Вай слегка хлопает по её переднему левому карману, слыша характерный звон ключей. Она знала, где находятся ключи от машины Кейтлин. Не то что бы она использовала это знание часто. Стоит признать, это первый случай, когда Вай просит её ключи. Это знание просто пылится в архиве памяти, чтобы знать о Кейтлин чуточку больше.              Услышав утвердительный ответ, Вай полезла в чужой карман, с трудом вытягивая оттуда первые попавшиеся ключи. Не повезло. Ключи не от машины, а от дома. Попытка занырнуть в чужой карман повторилась.              Нащупав нужные ключи, Вай кладёт их в карман уже своих джинс, возвращая те, которые ей были не так нужны.              — Посиди. Я пока разогрею машину. Экко тебя позовёт. — Не дожидаясь согласия Кейтлин, она скрылась за дверью.              И всё-таки, Джинкс сумасшедшая. Ты всё ещё не поняла, что влиять на неё бесполезно. Говорить о том, что нормальных детей так не воспитывают, не имеет смысла: Джинкс не видит проблем в том, как воспитывает Ишу. Джинкс не слышит её подсказок, что она делает что-то не так. Джинкс не говорит, что в её воспитании есть какие-либо проблем. Потому что в её воспитании нет проблем. По крайней мере, которые касаются тебя.              Я буду ждать того дня, когда из группы тебя выбросят с позором, а опека отберёт бедного ребёнка.       

***

Видеть Джинкс на заднем сидении своей машины хотелось в первый и последний раз за всю жизнь. Эту улыбку, которую она натянула, вообще хотелось стереть с лица навсегда. Чтобы Иша не расстраивалась. Не от убийства своей опекунши. Она должна радоваться улыбке.               Только ради приличия Кейтлин всю дорогу молчала.               Мать учила смотреть на всех посетителей дома Кирамман с приветливой улыбкой и желать им хорошего дня. Мать не учила слать к чёрту всех, кто ей не нравится. Нельзя позорить статус своего дома и своей семьи.              Только из-за этого Кейтлин и оставалось сверлить взглядом окно, нервно поглаживая собственное колено и с гигантским раздражением слушать, как Джинкс и Экко веселятся на заднем сидении, отвлекая Ишу от произошедшего. И Вай чувствовала это напряжение, как никто другой.               Конечно, она знала, что Джинкс раздражала Кейт. Сейчас она понимала, что её сестра, похоже, переступила черту. Все знают, что у Джинкс проблемы с головой. Но не чтобы она без причины кидалась на людей. Именно поэтому Вай ехала и думала, совсем не вникая в развлечения на задних местах и слушая, как Кейтлин скребёт первое, что попало под ноготь.              Даже когда они добрались до студии, и все покинули машину, Вай чувствовала, как она нервничает, терзая зубами правую щеку и сверля взглядом окно. Кейтлин нервничала, потому что знала, что, Вай задаст тот самый вопрос:               — Кексик, тебе лучше?              Ладно. Не тот.              — Да, лучше. Спасибо.              Вайолет задаст другой вопрос спустя десять секунд молчания:              — Что всё-таки произошло с тобой и Джинкс?              Ладони чуть крепче сжали сумку, которая лежала на коленях, а взгляд отведен в сторону.               Ты преступница, Вайолет. Наказать бы тебя хорошо. Но ангелов не наказывают. И от того больнее. Ангелов наказывать не за что. Если душа чиста, то наказание не предусмотрено. Моё деяние греховно. Зазираться на совесть подобного создания — грех. Суд вершен пусть будет.              Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? (Первое письмо Петра 4:17)               Вай поймёт ситуацию. Она не станет злиться. А если и станет — то на обоих.              Самоубеждение работает. Если это убеждение звучит голосом матери — тогда Кейтлин не о чем беспокоиться. Так и будет, мама ведь не соврёт. Whatever mom says, goes.              Вдохнув, Кейтлин вновь смотрит на Вай, откинувшуюся на спинку водительского кресла с раздвинутыми ногами, а после наконец начинает говорить:              — Знаешь, Вайолет. Твоя сестра видимо не знает ничего о неправильном воспитании. Возможно, я просто намекнула ей на это. — Удивлённого лица Вай уже достаточно для того, чтобы закончить на этом, но это не для Кейтлин. Кирамманов не остановить. Потому что она уже начала, это значит, что нужно довести дело до конца. — Когда ребенок не может жить без опекуна во взрослом возрасте — это крупная проблема. — Кейтлин замолчала. В душе всё ещё было некое сомнение, застрявшее поперёк горла. Сделанного не воротишь. Остаётся лишь ожидать ответа. На самом деле она не жалеет. Она не знает, зачем здесь такое пишут.              Молчание слегка давило на виски. Кейт смотрела на Вай расслаблено и без отрыва. Вай всё ещё была немного удивлена рассказу и глушила мотор, не отводя взгляда.       В какой-то момент она устало выдыхает, прикрыв глаза.       — Кексик, нам бы своих детей вырастить людьми, а ты к чужим лезешь. — У Вай несомненно не было желания пошутить про её поломанный материнский инстинкт, который реагирует не только на родных детей.       Она бы, может, и пошутила, но Кейт обидится. Не то что бы Вай беспокоилась, что кого-то обижает. Её шутки нередко кого-то задевают, и Вай не до конца понимает, почему. Возможно, потому что иногда возникает ощущение, что она говорит чистую правду с полной серьёзностью. Ругаться с Кейтлин не было ни желания, ни сил. Особенно когда причиной ругани становится неправильный взгляд.       Возможно, ты и обманываешь нас, Вайолет. Всё-таки твоя сестра — тоже причина, почему ты ведёшь разговор серьёзно.       — Своих мы вырастим, Вай. — Кейтлин мотает головой. Они обе знали, что не выйдут из машины, пока не закончат этот разговор. Невинные детские уши не виновны, что тетя — психопатка, а их мать желает, чтобы племянница жены умерла из-за опеки своей опекунши.       — Разве она не должна воспитывать ее так, как считает нужным? Наше-ли это дело, Кейтлин? — Джинкс всё же не утверждает другим родителям, что они неправильно воспитывают детей. Возможно, она думает над этим, но всё равно упорно молчит.       —Тебя не беспокоит, что из твоей племянницы вырастет нечто, не умеющее ничего? — Кейтлин говорит спокойно. Она надеется, что Вай не считает подобное нормальным.       — Джинкс знает, что делает. Пусть воспитывает так, как знает. Судьба Иши — её забота. Никак не наша. Оставь мысли об этом.       Вайолет. Какая же ты… Кейтлин вздыхает.       — Вай. Ты прекрасно знаешь о том, что я тоже жила не в сказочных условиях. Отчасти, не в таких, как Иша, конечно, но это тоже неправильно. И я уже знаю, как ей будет весело, когда она…       — Кейтлин. Ты прекрасно знаешь, что Джинкс – это Джинкс. Если у нее есть мнение, то его не изменить никому. Я, ее сестра, не имею власти над этим. Ты думаешь она послушает тебя? Ты прекрасно знаешь, она на дух тебя не переносит. Чего же ты пытаешься? Иша не жалуется — значит, всё в порядке. То, как она воспитывает — её проблемы. Давай мы остановимся на этом моменте?       Кейт послушно замолкает. Если честно, этот бессмысленный разговор, в своём роде, раздражал и её, что уж говорить о Вай. Атмосфера накалилась. Никто из них на это не обратил внимание. Знаете, просто за чуть более чем тридцать лет жизни ты набирается опыта.       Они остыли слишком быстро. Им хватило буквально пятнадцати секунд для того, чтобы Вайолет уже смотрела на Кейтлин, как на Афродиту, ради которой она готова падать в колени каждую минуту, расстёгивая блестящую застёжку и спуская не менее красивые брюки.       Лёгкий поцелуй остался на повязке, скрывавшей нос, в то время, как ладони оказались на щеках Кейтлин. Вай косит взгляд на часы, установленные в машине.       — У Маргарет, кажется, всё ещё идёт занятие с репетитором. — следом после этих слов взгляд косит Кейт. Да, действительно, без пятнадцати четыре, а с репетитором старшая дочь возится до пол пятого. Только Кейтлин мало беспокоит, насколько сильно сейчас мучается её ребёнок, которому пытались вбить в голову знания. Вайолет слишком нежно гладит её по щекам большими пальцами, чтобы она думала об этом.       После Кейт совсем не понимает того, с какой резкостью притягивает Вайолет к себе и целует, мимолётно встречаясь с ней взглядом. С этими блестящими глазами, горящие ярче звёзд на небе, на которые они смотрят на ночных прогулках.       Кейтлин чувствует, как руки супруги опускаются на талию. После этого её уносит далеко и надолго из этого мира, а в голове лишь одна мысль:       Вайолет, как же я тебя люблю.