Цена жизни

      Эраст Петрович в последний раз был в церкви на похоронах собственного отца. Получается, не так уж и давно. А молодому человеку казалось будто прошла целая вечность, хотя едва минуло сорок дней. В церкви, куда они зашли, было просторно и светло. Совсем не так, как должно быть православной церкви. Может быть это только Эрасту так не везло, но всё, что он помнил о церкви было неизменно строгий батюшка, своими проницательными очами, глядящий тебе прямо в душу и готовый прямо с порога отправить тебя в геенну огненную, холодный пол, темные стены, ужасно долгая служба, за время которой ноги начинали ныть.       Почему католики придумали скамейки для прихожан, с которых можно слушать мессу, а православные нет? Почему католические священники бреют лицо начисто, смотрят на тебя приветливо или сочувственно, а что во взгляде у православного не разберешь из-под насупленных бровей?       Эти вопросы Эраст задавал в начале нянюшке, но почтенная дама лишь крестила его и жаловалась на каких-то бесов. Отец Парфений в гимназии на уроках закона Божия за такие вопросы снижал бал по поведению, а вместе с ним и интерес Фандорина к религии. В итоге Эраст вырос верующим, но верующим в собственного Бога, и к церкви этот Бог вряд ли имел отношения. Фандорин верил в порядочность, в честность, в людей. Поверил так Пете, что тот застрелится.       В самой церкви Фандорин невольно покрепче ухватился за локоть неожиданного жениха. Не потому, что боялся, что Кокорин сбежит из-под венца. По крайней мере, не в первую очередь. Просто здесь, хоть и светло, и много воздуха, а все равно как-то неуютно. Да и воспоминания так себе.       «Если что всё можно списать на травму после потери отца», решил Фандорин, идя с Кокориным к алтарю. Свой великолепный цилиндр Пётр догадался снять. Уже хорошо.       Из-за дверки, за которой виднелся солидный кусок лепнины, и, должно быть, был скрыт сам алтарь, к ним вышел священник. Он тоже был бородатый и согбенный, как и положено, но суровым, вроде бы не казался. Смотрел на застывших молодых людей с вежливым любопытством и не более. Оно и понятно, что, казалось ему, забыла эта молодежь в доме Божьем? Эх, может лучше ему и не знать? Но отступать было все равно поздно, позади Коля Ахтырцев да нищий с паперти. — Что вам угодно, дети мои? — осведомился батюшка, перекрестив поочередно всех присутствующих. — Мы венчаться пришли, батюшка, — скромно потупив взгляд молвил Эраст. — Петя мне предложение сделал, сказал, если не выйду, он застрелится. Я и согласился. Не хочу, чтобы из-за меня стрелялись. Брови священника заметно поползли вверх. Но Эраст, не давая ему себя перебить, продолжил: — Пистолет я отобрал, батюшка, но почем знать, что если его отпустить, он не найдет другого способа себя убить? Не хочу грех на душу брать. Парень он красивый, обвенчайте нас. Всё грех меньше, чем на самоубийство толкать. Священник поочередно оглядел молодых людей, хмурился, решая что-то у себя в голове. — Ладно, — сказал он неожиданно. — А кольца-то у вас есть? Молодые люди синхронно помотали головами. — Как же вы венчаться собрались? Чем узы скреплять прикажете? — удивился батюшка. — А в церковной лавке кольца купить можно? — заговорил неожиданно Кокорин. — Можно, но они простые, никелевые. Вам такое не солидно будет наверное, — с сомнением проговорил священник. — Да в самый раз будет. — возразил жених. — Тем они ценнее. Серебрянные и золотые везде купить можно, а никелевые они не у всех есть, верно говорю, Эраст?       Фандорин резко утвердительно кивнул. Медлить было решительно нельзя. И так от страха внутри поджилки тряслись, а еще обеденный перерыв к концу подходил, опоздания Грушин терпел, но в пределах четверти часа. А если уволит? На что жить? Особенно теперь, когда он замужем! Петя, правда, выглядел богатым, но от чего-то же взял стреляться. А если он, как папенька, в карты проиграл и от долгов стреляться вздумал? Вдруг Пётр вообще имя проклятое? Тогда Эрасту придется за двоих работать. Нет, никак нельзя ему теперь работу терять, за неё держаться надо. — Коля, сбегай, купи кольца. Мой размер ты знаешь, а у Эраста… — Кокорин приподнял узкую, как лодочка, ладонь Фандорина, рассматривая. — А ему поменьше возьми. Смотри, какие пальцы узкие. Прямо пианист.       Эраст смутился. Выдумает тоже. Пианист.       Ахтырцев, не смея возражать, метнулся за кольцами, через несколько минут вернулся. Священник поглядел, одобрил: — Держите теперь до свершения обряда. Ну что ж… — оглядел он пустующую церковь. — Если все в сборе, то начинаем.       Ахтырцев кивнул, чувствуя однако, абсолютный абсурд происходящего. Петька Кокорин женится. Они сегодня весь город исходили, стреляя в голову, а кончили в церкви, на свадьбе. Что за чушь? И тем не менее, вот стоит Петя с венцом на голове, держит за руку юношу, перед которым разыгрывал на улице пантомиму. Кто мог предположить, как именно она закончится? Не лучше бы было, чтобы Петя застрелился? Вот не мог же дойти нескольких метров и разыграть это перед девушкой с няней! Купчина! Вечно выпендриться надо! Довыпендривался! На юноше женится! — Кто из вас жених, кто невеста? — уточнил священник, берясь за чашу. — Жених я, — отозвался Кокорин, отпивая первым. Фандорин покорно пригубил вторым. Священник обошел молодых трижды, молодые люди синхронно склонили головы, чтобы батюшка снял с них венцы. — Что ж, объявляю вас мужем и женой. Можете обменяться кольцами, — разрешил святой отец.       Кокорин и Фандорин выпрямились. Ахтырцев механически сделал шаг вперед, чтобы друг мог дотянуться и достать кольцо. Глядя на то, как едва знакомый юноша с улицы вкладывает в руку его друга свою ладонь, Николай испытывал неприятное чувство предательства. Почему Кокорин не остановит этот фарс? Не скажет, что все шутка просто чтобы играть в рулетку было не скучно? Но тогда Пете придется стреляться… И все-таки! Какое право имеет этот мальчишка с улицы так смотреть в глаза его лучшему другу? Он знает Петра куда дольше, а Эраст знает его пять минут. И тем не менее именно Эраст теперь надевает простенькое кольцо на красивую длинную ладонь Петра. — Клянетесь ли вы быть друг с другом и в болезни и в здравии, и в горе и в радости? — вопросил контрольное священник. — Клянусь, — ответствовал Эраст, во взгляде которого появилось то самое мечтательное выражение, многократно описанное у девиц в книгах, и, как думал Ахтырцев, для книг и придуманное. — Клянусь, — эхом отозвался Пётр.       И всё было кончено. Они вошли в церковь незнакомцами. Они выходили из нее венчанными супругами. Какой абсурд. — Петя, мне на работу бежать надо, — произнес Эраст на лестнице. — Мне и так выговор сделают за опоздание. Как бы не уволили. — Так давай я тебя провожу? — предложил Кокорин. — Вы теперь моя законная жена.       Эраст мило покраснел, смущаясь. Законная жена. И при этом даже не женщина. Бывает же… — Ну… проводите, спасибо, — не стал перечить он. Насколько вежливо спрашивать где живет его муж? — Я тебе карточку свою оставлю. А впрочем, во сколько заканчиваешь? Я за тобой заеду. Заберу на экипаже, чтобы сразу и вещи перевезти. Муж с женой вместе жить должны.       Происходящее, должно быть, всё еще не доходило до обоих молодых людей. Адреналин еще бурлил в крови, потому что Эраст вновь согласно кивнул. Конечно, муж и жена должны жить вместе. Конечно, пусть заедет. — Коля, выкинь ты эту дрянь, — протянул Кокорин другу пистолет. — Все, игра закончилась. Пусть эта Амалия других игрушек ищет, я остепенился, женился. И завещание я перепишу. Обойдется её приют без моих денег. У меня теперь может свои дети будут. Усыновить можем, да хоть из того же приюта.       Эраст собирался попросить Петра не спешить, но вместо этого заинтересовался совсем другим: — Что за Амалия? Какой приют? — Да так. Одна роковая женщина, — отмахнулся Кокорин легкомысленно, ведя свою супругу в форменном мундире по улице. — А я просто прожигатель жизни был. Скучно мне было, вот и пошел с Колей на раут. Коля-то из дворян, он первый с ней познакомился, из благородных, не полусвет какой. У нее таких, как мы с Колей пруд пруди. Она каждый вечер выбирает, с кем позабавиться. Нас с Колей вот в рулетку играть заставила. Мы так весь день сегодня прогуляли. Коля перед цирюльней стрелялся, еле ноги унесли. А я… — А ты передо мной решил, — закончил за мужа Эраст. Значит, это все не по настоящему? Это все шутка была? Нет, обряд был настоящий. Была бы шутка, Кокорин бы остановил её. — Ты мне жизнь спас, — заключил Пётр. — И глаза на меня же открыл. Я знаю, что ты думаешь, но я тут подумал. Может у нас правда получится? — Не знаю, — честно признался Фандорин, дивясь двоякости собственных чувств. Хотелось и обидеться, и держаться за это «Может у нас правда получится» одновременно. — Ты должен знать, у меня совсем нет денег. Я снимаю комнату недалеко от работы, на это трачу весь оклад. А работаю в полиции, в чине коллежского регистратора. За мной бегают кредиторы моего отца, хотят взыскать долги, я их выплачиваю, продавая папенькины вещи и из зарплаты, когда остается, но они повышают проценты. Я никогда с ними не расплачусь. — Эраст собирался удрученно опустить голову, но сильные пальцы удержали его подбородок, вынуждая смотреть прямо в карие глаза их обладателя. — Расплатишься. Мы расплатимся. У меня много денег, Эраст. Ты моя жена теперь, неужели я тебя не вызволю?       И Эрасту так захотелось в это поверить. Даже не из-за денег. Точнее, совсем не из-за них. — Так, говоришь она хотела, чтобы вы застрелились и перечислили деньги приюту? — уточнил он уже у самого крыльца здания конторы.       Кокорин кивнул. Ахтырцев, сам не зная зачем, плелся за ними. Точнее знал зачем. С другом поговорить, когда он жёнушку проводит. Ведь с Бежецкой надо что-то решать. — Не отпускай Колю никуда одного, — наказал Эраст, уже берясь за дверь. Форменную фуражку он оставил в конторе, как и всегда. — Возможно, Бежецкую придется еще раз навестить. Не нравится мне это. Так легко бросаться чужими жизнями. А если бы я не поверил, что ты впрямь застрелишься? Неужто спустил бы курок? — и по глазам Петра увидел, да, курок бы точно спустили. Но не верил Фандорин, что можно даже очень соскучившись от жизни так вот просто ходить и стреляться. Одного раза вполне достаточно, одной осечки. Нет, тут что-то совсем другое. — Не натворите за сегодня больше глупостей, — строго велел он. — И чтобы в семь заехал за мной, как обещал, вещи перевезти. — Все сделаю, душа моя, — широко улыбнулся живой и невредимый Кокорин. Чертовски красивый Кокорин, хоть и купчина.       И Фандорин исчез в конторе, а двое живых студентов продолжили свой путь по улице.